— Ника, — вздохнул Корнилов, — ты задаешь вопросы, на которые мы все пытаемся ответить каждый раз, когда проводим очередное задержание.
— Это точно, — кивнул Арцеулов. — Каждый раз, когда арестовываешь очередного ублюдка, задаешь себе вопрос — почему? Как? Почему не видели, не замечали? Почему не обратили внимание и так далее…
Я кивнула словам Сени, Арцеулов проговорил это всё с угрюмой досадой.
— Я не хотела, Сень…
— Да всё в порядке, Ника, — он обернулся и улыбнулся мне.
У Стаса зазвонил телефон. Корнилов поднес гаджет к уху.
— Да? Хорошо, мы едем.
Он завершил разговор и, спрятав телефон, объявил.
— Директрису детского дома доставили к нам.
— Бывшую директрису, — поправил Сеня.
— Бывшую, — кивнул Стас.
Я опустила взгляд на коробку с волосами убитых девушек. Кто их убивал? Сам Ковальчук или Романтик, которому он почему-то помогал? Когда же закончится вся эта история, Господи…
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Суббота, 21 июня, поздняя ночь.
— Что всё это значит?! — голосила Рапопорт Анжела Антоновна, уже бывшая директриса детского дома номер сто двадцать один.
— Что тут происходит?! — продолжала кричать задержанная женщина. — Меня вытащили из автобуса прямо посреди ночи, приволокли во вшивое гнездо вашей репрессивной управы! Что вы себе позволяете?! Или вы уже решили, что Россия опять в поганый Совок вернулась? Соскучились по своим репрессиям?! Да?! Соскучились, сволочи, по тем временам, когда вы могли людей просто так по ночам увозить и стрелять в подвалах? Да?! Сволочи! Уроды!.. Не дождётесь! Я знаю свои права! Я буду жаловаться! Об этом все узнают! Это я вам обещаю! Вы знаете, скольких знаменитых блогеров я лично знаю?! Очень многих! И они очень влиятельные люди! Я вас так «прославлю»! Вовек не отмоетесь! Псы цепные!
— Стас, — тихо спросила Ника, глядя на орущую почем зря Анжелу Антоновну. — А эта тётя знает, что расстрелы и репрессии — это совсем не одно и тоже?
Стас хмыкнул, усмехнулся.
— Видимо, нет.
Он вздохнул.
— Наша директриса, похоже, из тех, кто искренне верит, что раньше мы все жили в диком Мордоре. И сейчас не лучше.
Ника промолчала. Стас знал, как относятся к России её семья, её бабушки и дедушки, дяди, тётки и другие Лазовские. Насколько он мог понять из уклончивых рассказов Ники, в семье Лазовских ненавидели и презирали как Россию, так и её прошлое. Причем, и царское, и советское.
Рапопорт за стеклом зеркала Гезелла, продолжала верещать и надрываться. Несколько раз она требовательно и яростно стучала ладонями по столу.
Сидящий напротив неё Домбровский, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула, сохранял спокойствие и пренебрежительное выражение лица.
Ника с беспокойством оглянулась на Стаса, в её синих глазах мелькнуло настороженное любопытство.
— Стас… А чего вы все ждёте?
Стоящий рядом со Стасом Арсений загадочно усмехнулся.
— Когда иссякнут силы, и закончиться эта истерика, — ответил Стас и вздохнул. — Анжела Антоновна прекрасно знает, что виновата, и ещё лучше представляет, что ей за это светит. Вот и сотрясает воздух в надежде смутить нас.
— А-а… — протянула Ника себе под нос. — Какое бесполезное занятие.
Плечи Арцеулова затряслись от смеха. Я снова перевела взгляд на Анжелу Антоновна. Женщина продолжала кричать, сыпать угрозами и пугать Домбровского средствами массовой информации, среди сотрудников которых, по заверению Рапопорт, у неё «очень много добрых друзей». Коля сохранял хладнокровное равнодушие к её крикам. Спустя еще несколько минут Анжела Антоновна, раскрасневшаяся и уставшая, опустилась на свой стул.
— Вот теперь пора, — пробормотал Стас и направился в допросную.
Когда он вошел в допросную, Рапопорт сменила тактику угроз и требований на противоположную. Она, спрятав лицо в ладонях, убивалась в рыданиях. Но Стасу хватило одного взгляда на неё, чтобы оценить актёрское мастерство директрисы детского дома. Оно было ниже, чем у героев второсортных сериалов про бесконечные страдания от несчастной любви, которые во множестве выходят на отечественных каналах.
— Полно вам убиваться, Рапопорт, — пренебрежительно бросил Стас и жестом попросил Домбровского освободить место.
Тот поднялся, встал у стены напротив стола и сложил руки на груди.
Анжела Антоновна убрала ладони от лица, с откровенной, жгучей неприязнью посмотрела на Стаса. Корнилов положил перед ней распечатанный лист с таблицей. На листе красным маркером были обведены несколько строчек.
— И что это? — Рапопорт, чуть вжав голову в плечи, подняла на Стаса взгляд.
— Ваши звонки, — Стас чуть ухмыльнулся. — То, что выделено красным, это ваши звонки на номер Ипполита Збруева.
— Ну и что? — она нервно встряхнула головой. — Что, это преступление?
— Сам звонок, как и пользование мобильным телефоном, конечно же, нет, — Стас пожал плечами. — А что вас связывает с Ипполитом?
— Это имеет значение?
— Вопросы тут задаем мы! — повысил голос Домбровский. — Не забывайтесь, Рапопорт!
Стас послал ему одобрительный взгляд. Коле нравилась роль «плохого полицейского». Стас доработал схему «плохой и хороший». Он предпочитал «Плохой и тот, который всё знает, и ему плевать, что с тобой будет».
Разумеется, это только для «особенных» посетителей, вроде госпожи Рапопорт.
Анжела Антоновна опустила взгляд, сложила руки на стол, сплела пальцы. Вскинула голову, поджала губы, глядя в потолок.
— У меня не было выбора, меня заставляли.
— Кто? — спросил Стас.
Рапопорт фыркнула.
— Романтик, конечно! Кто же ещё! Тот, кто убивал всех этих девушек! Тот, кого вы уже два месяца поймать не можете.
Корнилову на мгновение показалось, что в её голосе проскользнуло злое торжество. Но это ему показалось, в голосе Анжелы был страх. Страх, который прятался за злорадством, агрессивным поведением и злым презрением.