— Какая же ты… Роджеровна! Ты… — она подалась ко мне и заключила в крепкие, тесные объятия.
— Как же я тебя, идиотку альтруистическую, люблю! — всхлипнула она мне над ухом. — Прости меня ещё раз…
— Да ладно… Я тебя тоже люблю, Лерка, — усмехнулась я, слегка смущенная душевным порывом Леры.
Мы постояли, обнимая друг друга, несколько секунд. Это было необходимо нам обеим. Мы слишком многое должны были друг другу сказать: как жаль, как грустно, как здорово, как рады, как счастливы, что есть друг у друга.
Мы просто стояли, плакали и крепко, с чувством, обнимали одна другую
Мы так говорили, так обещали, мы так прощали и клялись в дружбе.
Мы отстранились друг от друга. Логинова вытерла поблескивающие слезы, я тоже смахнула, улыбнулась ей. Я, действительно, любила эту засранку. Она давно стала мне куда роднее, чем просто подруга, даже больше, чем сестра.
— Слушай, а ты… — она ухмыльнулась, через слезы глядя на мой фартук. — А ты чего в фартуке? Вы там опять что-то готовите?
Я усмехнулась.
— Дядя решил попробовать силы в индийской кухне.
— О-о… Здорово.
— Кстати, — кивнула я. — Не хочешь поучаствовать?
Лера вскинула брови, затем широко, довольно улыбнулась.
— Ты знаешь… — протянула она. — Думаю, приготовление блюд индийской кухни это… это как раз то, чего мне так не хватало в моем жизненном опыте.
Мы обе засмеялись.
— Тогда пошли, — позвала я. — Будем совершенствовать твой жизненный опыт.
— Пойдём.
Мы засмеялись, нетерпеливо поднимаясь по лестнице.
***
В кабинете растекался запах душистого зеленого чая.
— Держите, — темноволосая женщина протянула Нике чашку с чаем.
— Благодарю, — кивнула Ника, принимая чашку и блюдце.
Женщина села за стол и тоже отпила горячий чай.
— А как вы считаете, — спросила женщина. — Романтик… получил по заслугам?
Вероника взглянула на неё своим глубоким синим взором. Она задумчиво посмотрела в сторону, затем снова на темноволосую женщину.
— Он умер так, как хотел.
— Что вы имеете ввиду? — спросила темноволосая собеседница Вероники.
— Он умер среди тех, кого любил больше всего в жизни, среди роз, — объяснила девушка. — Поэтому… думаю, да. Он получил то, что должен был. И, думаю, он умер примерно так, как хотел бы сам.
Темноволосая чуть усмехнулась.
— Вам его жаль.
Она не спрашивала. Вероника не отрицала.
— Мне всегда их немного жаль.
— Почему?
Лазовская ответила не сразу, немного помолчала, чуть водя ногтем по чашке с чаем.
— Я иногда думаю и представляю… какими бы они были людьми, если бы не стали теми, кем умерли.
— Хм. Думаю, ваши коллеги вряд ли об этом размышляют.
— Мои коллеги не всегда меня понимают.
— Ну ещё бы, — вздохнула темноволосая. — Ваши коллеги — сыщики следователи… А вы… Вы судебный психиатр и профайлер. Они никогда так не поймут тайну человеческой души, как это можете вы, Вероника.
— Возможно, — снова ответила девушка, думая о гиперболизированном и пафосном выражении её собеседницы.
«Тайну человеческой души». Какая глупость… Душа — это личность. А у личности, на самом деле, нет тайн, кроме тех, которых эта личность стыдится.
Темноволосая взяла папку с делом Романтика, закрыла её и отложила в сторону. Взяла другую
— Потом, чуть позже, был другой случай… — начала она, читая документы в папке. — В Москве орудовал убийца, который, если тут правильно написано, ненавидел… хм… ненавидел цветные вещи и яркие цвета… Это правда?
Вероника грустно усмехнулась.
— Да. Я знаю, о ком вы. Этот убийца… Он окрашивал жертв и места убийств в черно-белые цвета.
— Кажется, из-за этого в полиции ему дали особенное прозвище… Вы помните?
— Я, даже если бы хотела, не забыла бы, — ответила Лазовская.
Отпив из чашки, она взглянула в окно, там гремела буря с неистовым ливнем.
— Монохромный человек, — произнесла Вероника и вздохнула. — Его называли — Монохромный человек… Тогда был август…
— Продолжайте, — сказала её собеседница и откинулась на спинку кресла.