Я же была одета в джинсовые шорты, чёрную футболку без принта, черно- белые поношенные кеды, а на поясе у меня была повязана клетчатая, сиренево — чёрная рубашка.
Дядя Сигизмунд не счёл нужным предупредить меня, что мы можем неожиданно заскочить в ювелирный магазин. Мы оба производили впечатление личностей, которые если и заходят в ювелирный магазин, то совсем не ради того, чтобы купить украшения.
И продавщица была несказанно удивлена, как и другие три работницы магазина, когда я подошла к ней и попросила показать нам выбранную подвеску поближе. Она сначала замешкалась, я было подумала, что она сейчас откажет, выдумает что-нибудь или соврёт. Но продавщица с явной неохотой всё-таки достала выбранную нами подвеску. Мы рассмотрели её получше.
— Ну и что ты думаешь? — снова спросил дядя. — Не слишком простая?
— Думаю, это то, что вам нужно, — ответила я. — Чересчур яркая, пафосная и громоздкая подвеска вашей даме не понравится, дядя Сигизмунд.
— Ладно, — проворчал дядя и посмотрел на продавщицу. — Можете упаковать это в красивую коробку, как вы умеете? Лады?
Продавщица несколько раз моргнула глазами. Она в растерянности бросила неуверенный взгляд на коллег.
— Простите, — она чуть наклонилась к нам. — А вы… вы видели, сколько стоит это изделие?
Я посмотрела на нее и ответила за дядю.
— Мы обратили внимание, девушка, — ответила я сдержанно. — Спасибо.
В своих словах я слышала тщательно скрываемую желчь, но мне было неприятно подобное отношение продавщицы. Да, мы прямо из гаража и не оделись, как подобает большинству посетителей таких магазинов, однако, как бродяги, мы тоже не выглядели.
Дядя Сигизмунд расплатился картой. Продавщица, я в этом почти не сомневаюсь, наверняка решила, что кредитку дядя у кого-то отобрал или украл.
В принципе, не так уж важно, что они про нас думают.
Совершив покупку, мы вышли из магазина, у дяди Сигизмунда заметно улучшилось настроение. Наверняка он уже представлял, как обрадует свою пассию сегодня за ужином. Я хотела сесть на место рядом с водителем, но дядя Сигизмунд остановил меня.
— Знаешь, ягодка, я думаю тебе по силам отвезти нас домой.
Я быстро взглянула на него, не шутит ли он.
— Давай, — он подмигнул мне. — Садись за руль.
Это предложение было мне по душе. Как я уже говорила, водить я умею. Учить меня начал папа, причем, когда я была еще в третьем классе. А продолжил моё обучение уже дядя. Я села за руль и завела двигатель. Дядя сидел рядом, вертел в руках коробочку с подвеской.
— А если нас остановят? — спросила я с полуулыбкой и сомнением в голосе.
— Раньше тебя это не волновало, — хмыкнул дядя и кивнул. — Езжай.
Я пожала плечами и выехала со стоянки перед магазином. Я ехала осторожно, не гнала. Во-первых, машина не наша, во-вторых, я к ней не привыкла, в-третьи, я не настолько крутой водила, чтобы гонять на запредельных скоростях.
Однако вскоре меня начало уязвлять, что нас почти все обгоняют. Я прибавила газу, нас чуть качнуло вперед. Мы поехали быстрее, дядя одобрительно усмехнулся.
Ощущая своим телом возросшую скорость, я не сдержала идиотской, но счастливой улыбки. Меня захватывало возрастающее ощущение превосходства над любыми ограничениями. На скорости я ощущала себя неподвластной бесчисленным условностям и запретам окружающего мира. Я чувствовала автомобиль, я чувствовала полёт. Я глотала жизнь смелыми, жадными глотками. Я ощущала её сочный вкус. В душе поселилась легкость, а сердце захватывал азарт.
Дорога широкой, гладкой лентой бесконечно тянулась вперёд. Машин было немного, я прибавила ещё скорости. Внедорожник, казалось, сам рвался вперёд, словно ему хотелось показать всё, на что он способен. Я с трудом сдерживалась, чтобы не дать ему такой возможности. Но одно из первых правил, которым меня учили отец и дядя Сигизмунд, не пьянеть от скорости, не терять голову, не забывать, что мир вокруг материален и крайне твёрд, во всех смыслах.
Поэтому, переборов себя, я через несколько минут сбавила скорость. В мои планы совсем не входило по глупости разложиться где-нибудь на обочине.
Перед поворотом, до которого ещё было далеко, я снова сбавила скорость и включила поворотники, мягко свернула и снова набрала скорость. Впереди я увидела две столкнувшиеся машины, а рядом с ними — скорую и пару полицейских патрульных автомобилей. Перед аварией растянулась длинная, плотная пробка автомобилей. Наша свободная полоса очень ярко контрастировала с левой частью дороги, где было серьёзно ограничено движение.
Нас обогнал серебристый Porshe 911. Я засмотрелась на его красивый зад.
Из автомобильной пробки с левой полосы внезапно на правую сторону выскочил серый седан. Мы летели прямо на него. Он начал метаться по дороге, безумно виляя из стороны в сторону.
— Ника! — вскричал дядя.
Я выкрутила руль в сторону. Завизжали покрышки. Меня мотнуло вправо, ремень безопасности впился в плечо, сдавил грудь. Внедорожник повело и нас выбросило на тротуар. Я отчаянно пыталась выровнять автомобиль.
Вокруг кружились улицы, дороги и дома. Мы летели по тротуару. Я едва успела объехать толпу рабочих возле супермаркета.
Впереди, возвышалась куча синих пластиковых ящиков. И я не видела, что внутри их. Я тормозила, но видела, что не успеваю, автомобиль летел вперед.
Я хотела свернуть, но справа от ящиков показалась бабушка с двумя детьми.
Я не стала сворачивать и вскрикнула, когда мы врезались в груду пластиковых ящиков с продуктами. Ящики грохотали по автомобилю, стёкла залило желто-белыми склизкими пятнами.
Автомобиль наконец остановился. Я испуганно вжималась в сиденье, стискивая руль и тяжело дыша. В висках неистово, шумно стучала кровь. Кожа на лице, шее и спине покрылась легкой испариной. Живот и грудь сводило нервной судорогой.
— Ника? — дядя коснулся моей руки.
Я посмотрела на него.
— Ты как? — спросил он заботливо, с тревогой. — Цела?
— Простите меня… — проговорила я вместо ответа. — Я… я не ожидала…
— Всё нормально, — он похлопал меня по руке. — У тебя ничего не сломано? Ничего не разбила?
Я на всякий случай подвигалась и поёрзала на сиденье. Убедившись, что я цела и невредима, прижала руки к лицу, чувствуя, как под пальцами пульсируют глазные яблоки. Меня поглощал нервный жар. Я отстегнула ремень.
Дяди Сигизмунд вышел из автомобиля, я выбралась следом. Вокруг нас валялись перевернутые, смятые и поломанные ящики. Весь внедорожник был залит и забрызган разбитыми яйцами. Липкие, скользкие, желто-белые пятна влажно блестели на капоте, на лобовом и ветровых стеклах, на крыльях и дверцах автомобиля. То же самое творилось и на асфальте вокруг. Все было залито, забрызгано разбитыми яйцами.
Вокруг нас собирались прохожие, всем было интересно. Меня сотрясала небольшая дрожь, дрожали пальцы рук и колени. Я увидела пожилую женщину с детьми, которых едва не сбила. Бабушка смотрела на нас с дядей сердито, осуждающе, и я стыдливо отвела взор.
Дяде Сигизмунду каким-то образом удалось уладить ситуацию без привлечения полиции. За испорченные продукты он, само-собой, заплатил, и немало.
Домой мы возвращались на обгаженном, грязном автомобиле и с таким же испорченным, гадким настроением. Меня жалило и грызло неотступное чувство вины. Это всё я, это всё из-за меня. Мне доверили вести чужую машину.
Доверил дядя Сигизмунд. Доверил машину понравившейся ему женщины.
А я… я всё испортила. И чуть не сбила людей. Я ненавидела себя в эти мгновения. И готова была поклясться, вообще, больше никогда не садиться за руль! Никогда! Никогда!.. Никогда?..
Федя, который встретил нас в мастерской, так и замер, опешив и потеряв способность говорить.
— Федот, давай без вопросов, — угрюмо бросил ему дядя, выйдя из автомобиля.