— Как дела?! — Судя по голосу Лерка задала этот формальный вопрос для того, чтобы ей задали такой же.
— Ну, скорее всего, не так прекрасно, как у тебя, — хмыкнув, усмехнулась я. — Рассказывай. Я же слышу, как ты горишь желанием поделиться своей радостью.
— Она у меня! Гитара! Та самая! Она теперь моя! Ща… Послушай!
— Лер… — проговорила я.
Но подруга меня уже не слушала. Я услышала в динамике мобильника какое-то шуршание и шорохи. Что-то упало, и раздалось Леркино ворчливое ругательство.
— Слушаешь? — быстро спросила Логинова.
Не услышав моего ответа, она выдала мощный, агрессивный аккорд. Затем ещё один, ревущий, вибрирующий, продолжительный.
— А?! — звонко и с восторгом спросила Лерка. — Слышала? Слышала, как звучит? Какая мощь! Какой звук!
— Да… — проговорила я осторожно.
Я пока что не разделяла Леркиного восторга.
— Лера, прости пожалуйста, — проговорила я деликатно, стараясь не показаться наглой или грубой. — Но ты говоришь о той гитаре, которую мы тогда видели на витрине?
— Да! Да! Да! — с неугасающим фанатичным восторгом прокричала Лерка. — Та самая Gibson FireBird. Роджеровна, это просто мечта! Это гребаное чудо! Я просто в ахрене! Это шикарно! Шикардос! Шикарнючий шикардосный шикардос!
— Я поняла, — я попыталась остановить Леркин всплеск мегапозитивных эмоций. — Лер, но… прости, что я сую нос не в своё дело, просто эта гитара стоит достаточно дорого.
Лера замолчала… Я понимала, что веду себя, мягко говоря, некорректно и некрасиво. Но у меня были основания для опасения, ведь такая гитара стоит несколько десятков тысяч рублей. Просто так взять и купить вещь за такую сумму — не получится. Во всяком случае, еще неделю назад у Лерки таких денег не было.
— Лер, просто… пойми меня правильно, — я старалась подбирать слова, чтобы не казаться завистливой или недовольной её счастьем. — Я очень рада за тебя, правда, и гитара звучит очень круто. Но… откуда у тебя появились на неё деньги? Насколько я помню, на ценнике число было около восьмидесяти тысяч.
Лера молчала. Я слышала её сопение в трубке. Моя тревога росла резкими скачками, словно прыгающий вверх резиновый мяч. Тугим узлом медленно стягивался живот, грудь и горло. Мои опасения укреплялись с каждой секундой.
— Лера? — проговорила я настороженно.
— Слушай… — проговорила Логинова, явно подыскивая правдоподобную причину. — Тут просто… Антон, ну я тебе рассказывала, мамин ухажёр…
Я тихо вздохнула. Антон не просто ухажёр Лериной мамы, но и отец Леркиной младшей сестры. Но Логинова нового «папу» категорически отказывается признавать.
— Короче, он купил мне гитару, — скомкано выкрутилась Лерка. — Видать, пытается купить меня. Не знаю даже… Похоже, у него получается.
Разумеется, я ей не верила. Лерина мама работала окулистом в одной из городских больниц. Антон же работал старшим менеджером в одной из крупных телекоммуникационных компаний. И хотя зарабатывал он немало, всё же большую часть денег он тратил на выплату ипотеки, содержание родителей в далёком Майкопе и бытовые расходы в семье Логиновых. Я была бы невероятно и искренне рада за Лерку, если бы Антон, действительно, подарил ей гитару, которую она так хотела. Но это была ложь, неумелая и дурацкая ложь.
— Лер, — проговорила я серьёзно.
— Что?
— Ты… — я не могла себя заставить это спросить, — Ты, что… ты… ты согласилась?
Лера молчала. Я ждала. Мячик тревоги подскакивал всё выше, с ускоряющимся ритмом билось сердце.
— Лера, ты согласилась на эту фотосессию? — спросила я громко и испуганно. — Ты… ты согласилась, да?! Это он тебе заплатил?! Этот подонок, который к нам в кафе подходил?! Да?! Лера?!
Молчание. Короткий шорох. В трубке зазвучали частые короткие гудки. Я медленно и сокрушенно опустила руку с телефоном. Я испытывала шокирующее потрясение. Лера согласилась! Она согласилась! Она это сделала… Мысль эта ввинчивалась, вбивалась в голову нервными толчками, пульсирующих височных вен. Осознание случившегося ошеломляло меня.
Я не могла в это поверить… Я не могла это принять! Истина произошедшего, казалась какой-то паранормальной, невероятной, невозможной. Но Лерка… Лера согласилась… Решилась… Осмелилась…
— Зачем? — прошептала я в тишину своей комнаты.
Я вспомнила того наглого, самодовольного козла из кафе. Это всё он! Это он внушил Лерке, что она может заработать на гитару быстро и легко. Что ей совсем не нужно напрягаться, стараться и трудиться. Я негодующе цокнула языком. Скотина! Я ощутила растущее внутри яростное возмущение. Против моей воли меня одолевал нарастающий гнев. В эти мгновения, стыдно признаться, но я искренне желала тому порнофотографу Игорю или подавиться, или споткнуться и разбить себе нос.
Я закрыла глаза. За последние сорок минут, на меня свалился целый шквал шокирующих событий. Мне надо это переварить, пережить. Я вздохнула. Леркин поступок вызвал у меня угнетенное смятение.
Я посмотрела на монитор компьютера. Вспомнила, что собиралась сделать.
Я выбрала поисковую строку в Google и набрала: «Убийство, новости».
Поисковик в первой же строчке выдал мне следующее: «Новое убийство Романтика! Полиция скрывает подробности». Далее: «Зверское убийство в цветочном магазине! Ещё одна жертва Романтика!», «Серийный убийца не останавливается! Новая жертва! Почему бездействует полиция?», «МВД срочно удаляет эти фотографии из сети! Смотреть всем! 22+»
Я щелкнула по последней ссылке, но тут меня ждало разочарование: «Данная страница не существует». Однако я нашла ещё несколько подобных ссылок. Как я поняла, Романтик, о котором Москва заговорила в начале апреля, снова выложил фото убийства в интернет!
У нас в школе последние два месяца только о нём и разговоры. Все шушукаются, шепчутся, пересылают друг другу фотографии с мест преступлений. И мне показывали… Пытались. Я отказалась смотреть на это. По понятным причинам я старалась держаться подальше от любых новостей, связанных с Романтиком. Я боялась. Я боялась воспоминаний.
Такое уже было. Я уже страдала кошмарными видениями другого серийного убийцы и его жертв. Видения настигали меня регулярно и повсюду. В любое время суток. Они часто накатывали по ночам. Я боялась спать ночью. Спала днём, так была меньше вероятность увидеть кошмарные видения. Я не знала, куда от них спрятаться. Тогда я помогала Стасу и его группе отыскать скрывающееся под личиной школьного учителя жестокое чудовище, что пытало и казнило мальчишек от семи до десяти лет. Пока Стас его поймал, он успел забрать шестерых. Шестерых обычных мальчишек. «Московский Живодёр» успел поселить бесконечное горе в шести обычных русских семьях. Шестерых матерей тот ублюдок обрёк на пожизненные душевные страдания, на пожизненную мучительную боль, которую уже не прекратит даже время.
И теперь этот… Романтик.
Я закусила губу, глядя на ссылку, на которой лежали запретные фотографии, которые МВД удаляет с сайтов. Я в нерешительности убрала руку от мышки и сжала кулак. Мне было страшно представить, что я там увижу. Я вспомнила видение. Вспомнила, как рыжеволосая девушка сдирала кожу со своего лица.
Я вспомнила ту тень и отвернулась от монитора. Поджав колени, я с ногами забралась на кресло и спрятала лицо в ладонях. От неизбежного ужаса, который теперь будет меня преследовать, у меня хлынули слёзы. Мне никуда от этого не деться. Я буду это видеть. Я буду на это смотреть.
Это никуда не денется и не прекратится, пока… Пока Романтик не будет пойман или внезапно убит.
Я всхлипнула и нервно тяжело сглотнула. Тёплые слёзы скользили по моим щекам. Я ощутила их привкус на губах. Меня раздирали навязчивые опасения и страхи, пугающие представления о том, что я буду видеть, с чем мне придется столкнуться. Я уже ныряла в такое дерьмо. Я уже тонула в чужой боли, страданиях, муках и ужасах. Я проживала последние мгновения чужой жизни и видела, как обрывались эти жизни. Я боялась увидеть и почувствовать это вновь. И знала, что выбора у меня нет. Нет. Нет! Нет! Нет!!!
Я судорожно вздохнула. Чуть прикусив большой палец левой, руки я все-таки перешла по ссылке. Это оказался паблик в соцсети, который назывался «Антифакты». Я нервно усмехнулась — оригинальное название. Перед тем как открылись фотографии, выскочил предупреждающий баннер, типа, эти снимки могут шокировать людей с неокрепшей психикой. Господа, мою психику уже ничего не спасёт, с невеселой улыбкой подумала я и нажала «подтвердить».
Открылась первая фотография. Я закрыла глаза и отвернулась. Мне хватило одного взгляда, чтобы детально разглядеть изуродованное, окровавленное человеческое тело и заплетенные в несколько тонких кос золотисто-рыжие волосы.
Я заставила себя посмотреть на фотографию. Это была она… У меня не было никаких сомнений. Та самая девушка из супермаркета, которая забыла свой телефон на кассе. Она напоминала освежеванную тушу. Романтик обошелся с ней, как со скотом. Глядя на красивый антураж из белых роз вокруг тела, я поняла, что его показательное стремление обставить сцену убийства эффектно — это лишь издёвка. Он измывается над ними и над нами. Он воплощает собственное извращенное, превратное понятие о красоте в этих убийствах.
И ему нравится, что у нас это вызывает ужас. Ему нравится, что нам это противно. Такие, как он, считают всех остальных недоразвитыми недочеловеками и тупыми покорными овцами. Абсолютное большинство, в их глазах, лишь непутевая, бесполезная серая масса, покорная и бесправная. А он… Он уникален, а его творения прекрасны.
Я вздохнула и открыла следующую фотографию. Таких, как Романтик, я уже встречала. И он был такой же. Хотя нет, он гораздо хуже. Он нарцисс, самый настоящий нарцисс.
Он считает себя творцом и художником. Талантливым гением. А мы все — забитая навязанными законами, слабохарактерная и бесхребетная толпа тупых ублюдков. И его отношение к нам очень ярко выражено в его преступлениях.
— Откуда я все это знаю? Почему эта четырнадцатилетняя сопля сидит тут и умничает, спросите вы?