Егорова встала со стула, подошла к Корнилову почти вплотную. Её взгляд жег и резал, а по щекам струились злые слёзы.
— Вы решили, что если придёте сюда и изобразите, как вам жаль свою дочь, — продолжил Стас все тем же обманчиво-безразличным, голосом, — вам будет легче получить её имущество и…
Егорова вскинула руку для пощечины, но Стас успел отреагировать. Однако в лицо ему тут же ударила тугая, шипящая струя из баллончика в другой руке Егоровой. Стас рыкнул и отшатнулся. Глаза немилосердно жгло под опущенными веками. Корнилов, морщась от пекущей и давящей боли в глазах, прижал ладони к лицу.
— Стой! — крикнул злой Домбровский.
Корнилов услышал торопливый стук каблуков по полу.
— Коля, нет! — вскрикнул Стас с зажмуренными глазами. — Назад!
— Стас, но она же!..
— Я сказал, не трогай её! — приказал Корнилов, по-прежнему крепко жмурясь от ядовитого жжения в глазах.
— Может, воды принести? — спросил Николай.
— Да… дельная мысль, давай, — кривясь, произнёс Стас и ухмыльнулся. — Вот же… дура, а…
Он услышал, как Коля набирает воду из кулера.
— Откуда ты всё это знал? Про то, что она собирается получить квартиру и машину дочери?
— Что тут знать, — Стас на ощупь взял чашку из рук Коли. — И стегозавру понятно, что тетка решила воспользоваться гибелью дочери и присвоить… бесхозное имущество…
Коля выругался, грязно, продолжительно и с чувством.
— Как такие люди живут, вообще? Как она спит по ночам?
— Она-то? — Стас промыл глаза водой и несколько раз поморгал. — Да, думаю, прекрасно спит… Всё, что ты сейчас видел, кроме последнего акта, дешевая игра.
— Всхлипывала она натурально… — неуверенно заметил Домбровский.
— Коля, — вздохнул Стас. — Будешь верить в такие спектакли, тебе никогда прокурором не стать.
Коля понимающе усмехнулся. Когда он пришел на работу в особую оперативно — следственную группу Станислава Корнилова, тот спросил его, кем он видит себя через пятнадцать-двадцать лет. И Николай тогда уверенно ответил: прокурором. С тех пор Стас не забывает периодически прохаживаться на этот счёт.
Глаза продолжали слезиться, и нормально видеть Стас не мог. Он то и дело крепко зажмуривался, чувствуя, как под веками болезненно пульсирует мучительное жжение.
Снова открылась дверь в кабинет.
— Ещё раз так пошутишь, я тебе эти гранаты скормлю по очереди каждую! — Крикнул кому-то в коридоре Арсений Арцеулов.
Он зашел в кабинет и остановился. Стас, отчаянно щурясь, посмотрел на него и приветственно кивнул.
— Привет, Сень.
— Здорово… — проговорил Арсений неуверенно. — Стас, а чё у тебя с глазами?
Эпизод четвёртый
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Вторник, 10 июня
Здание уголовного розыска Москвы всегда напоминало мне резиденцию какого-то губернатора или наместника прошлых веков. Монументальное, с эффектными портиками и внушительными металлическими воротами, похожими на ряд чёрных копий. Жутковатое в своей неприступности здание вселяло в чужаков опасение и настороженность. И, наверное, это правильно. Многие, скорее всего, осудили бы меня за мои мысли, но мне кажется, полицию должны не только уважать, но и отчасти бояться. В пределах разумного, конечно.
Правоохранительные органы олицетворяют силы (ну или должны олицетворять), которые несут наказание за нарушения закона. Если их не будут опасаться, значит, не будут опасаться преступать закон. Беспокойные умы преступников не будут думать о тяжелых последствиях и ответственности, которую им придется нести.
Я окинула взглядом фасад здания. У этого строения давняя история, и назначение его не особо сильно менялось с течением времени. Сначала это, вроде, были казармы, построенные при первом русском императоре. Потом здесь было что-то вроде тюрьмы, а с середины девятнадцатого века аж до революции здесь обитал корпус жандармов. Интересная наследственная преемственность у этого строения.
Кстати, своим нынешним величественным обликом здание ГУВД Москвы, где располагается и главное управление УГРО, обязано какому-то советскому архитектору, но фамилии я не помню.
Познавательно… История, вообще, познавательная штука. Если бы ещё сегодняшние правительства лучше её изучали, повторения многих катастрофических ошибок, мне кажется, можно было бы легко избежать.
Меня пропустили без особых проблем, только сделали звонок Стасу, и через несколько минут за мной на первый этаж здания МУРа спустился Николай Домбровский.
— Привет, Ника, — улыбнулся он.
Улыбка у Николая красивая, открытая, почти голливудская.
— Привет, — кивнула я.
Он подошел ко мне.
— Ты хорошеешь день ото дня, — проговорил он и подмигнул мне.
— Спасибо, — поблагодарила я. — А у тебя очень приятный парфюм.
Капитан Николай Домбровский — настоящий денди. Одевается по моде, стильно, со вкусом, и внимательно следит за собой. У него всегда безукоризненная прическа, выглаженная одежда и приятные пальцы рук, с обработанными и ухоженными ногтями. И он, пожалуй, единственное существо мужского пола среди моих знакомых, от которого я ещё ни разу не чувствовала запах пота.
Домбровский проводил меня в кабинет особой оперативно-следственной группы Корнилова. Некоторые сотрудники УГРО, завидев меня в стенах здания ГУВД, приветственно кивали. Меня здесь знали и часто видели в стенах этого здания, когда в пределах московской области начинали появляться обезображенные покойники. Представляю, какие у людей ассоциации, связанные со мной: преступления, убийства, кровь и трупы. Я грустно вздохнула. К списку ассоциаций с моей персоной ещё можно успешно добавить суды, разбирательства, истерики и скандалы.
Коля открыл передо мной дверь кабинета особой оперативно-следственной группы. Я благодарно кивнула и переступила порог кабинета. Стаса в кабинете не было. Зато был Арцеулов, который стоял перед картой с прикрепленными фотографиями и пил из чашки. Периодически он отвлекался и метал дротики в мишень для дартса. Я посмотрела на мишень, в ней торчало уже четыре дротика.
Сеня обернулся, увидел меня и улыбнулся в свою светлую бороду.
— Привет, красавица. Как жизнь?
— Периодически думаю, что могла бы быть и получше, — чуть усмехнулась я.
Арцеулов хмыкнул, понимающе ухмыльнулся. Затем мгновенно посерьёзнел:
— Ты… по делу?
Я заметила, как они с Колей переглянулись. Они знали о моих способностях и знали, что я могу видеть, и что я могу узнать. И оба полицейских отлично помнили, сколько раз мои способности помогали им поймать и остановить тех, кто сам остановиться не смог бы никогда. Они помнили, но оба относились ко мне, точнее к моим видениям, с легкой опаской и настороженностью. Я не раз замечала, что несмотря на беззаботное поведение и свободное общение между нами, они часто избегают смотреть мне в глаза. Сначала меня это задевало, но потом я поняла, что мне бы тоже было неприятно смотреть в глаза человеку, который видит слишком много чужих тайн, слишком много знает о чужих жизнях.