— Нужно посмотреть её снимки с последнего праздника Дня города.
— Ника, это было почти год назад… Ты уверена?
Я молча кивнула.
— Он был там.
Стас смотрел на меня. Я подняла взгляд и увидела, что он шокирован, хотя и сдерживает эмоции.
— Да, — кивнула я. — Ты был прав, Стас. Он не хаотичен, он выбирает их.
— Заблаговременно, — кивнул Корнилов и с сожалением покачал головой. — Расчетливый.
— Не хвали его, — я покачала головой и попросила. — Пожалуйста, не надо.
Я вышла из комнаты, чувствуя на спине задумчивый и досадливый взгляд Стаса. Сидевшие в соседней комнате родители Яны оба встали, когда я открыла дверь и переступила порог. Я посмотрела на них. Отец Яны держал жену за плечи. Женщина с мольбой и страхом смотрела на меня.
— Ну? Ну что? Что там? Что?.. Что вы узнали?
— Кристина… — попытался успокоить жену отец Яны.
— Что вы нашли?! — слезно спросила несчастная женщина.
Я подошла к ней, протянула альбом.
— Вот, — я тяжело сглотнула. — Это подарок… вам.
— Что? — мать Яны трясущимися руками взяла у меня альбом в твёрдой обложке. — Какой подарок… От… кого?
Они оба смотрели на меня с тревогой и бессильной горькой надеждой. Я тяжело сглотнула. Мне показалось, что кто-то сжал моё сердце в кулаке. В глазах этих людей я увидела бесконечную, бездонную боль тяжелой утраты.
Иссушающее горе снедало их обоих, очерняя печалью душу, жизнь и мысли.
Мать Яны раскрыла альбом и задохнулась от рыданий. Она прижала левую руку ко рту и зажмурила глаза. По её щекам заструились слёзы. Отец Яны тоже схватился за альбом. Они рассматривали подарок от дочери с голодной, взволнованной жадностью. Они оба вцепились в ту последнюю частицу добра и нежности, что оставила им их родная дочь. Они держали альбом, прижимаясь друг к друг, плача и разглядывая сделанные Яной коллажи — последнее, что осталось от их дочери. То, что она сделала сама и во что вложила душу, сердце и свою любовь.
Я тихо, молча вышла из комнаты и столь же тихо закрыла за собой дверь. Стас ждал меня в прихожей. Мы ушли, не задавая вопросов и не прощаясь.
Через пару минут мы уже ехали в его машине по широкому проспекту. Я уныло смотрела в окно. Настроение было дерьмовое. Я только что закончила пересказывать Стасу свое видение. Корнилов оживился, услышав про клеймо на левой руке. Это была важная и очень заметная примета. А у меня на душе тлел тяжелый осадок от увиденного и пережитого. Горло сдавливал болезненный комок.
Стас хотел что-то спросить, но у него внезапно зазвонил телефон.
— Извини, — пробормотал он.
Я молча кивнула. Он взял трубку.
— Да? Что? Отлично. Спасибо, Костян. С меня причитается. Он сопротивлялся? О… рад это слышать. Вы только там не перестарайтесь. Ладно? Чтобы потом его адвокат не сказал, что вы из него признания выбивали. Да, добро. Давай.
Он отключился, и я увидела, что он победно ухмыльнулся.
— Что случилось? — спросила я, не удержавшись.
— Фотографа твоего приняли, — ответил Стас со вздохом. — В Питере уже прятался, у сводного брата.
— Он сядет?
— Посмотрим, — неопределенно ответил Стас. — Во всяком случае, доказательства у нас неоспоримые.
Он внезапно зло улыбнулся.
— Но каков гадёныш… В Москве, в официально зарегистрированной фотостудии девчонок снимать для всяких извращенцев…
— Фотостудию, надо думать, закроют?
— Уже закрыли.
— Отлично, — я перевела взгляд на окно, взглянула на улицы, которые мы проезжали.
Город жил своей жизнью, обыденной и повседневной, без Романтика и его жертв.
— Теперь куда? — спросила я.
— Отвезу тебя домой, — решительно произнёс Корнилов, не глядя на меня.
— Что?! — не поняла я. — Почему?
— Хватит с тебя на сегодня, — Стас упрямо покачал головой.
Я повернулась к нему всем телом и недоуменно, с возмущением, пристально посмотрела. Он на миг отвел взгляд от дороги, взглянул на меня.
Я пожала плечами, выразительно глядя на Корнилова. Я не понимала.
— Почему?! Стас?! Это же…
— Ника, — Корнилов, чуть прикрыв глаза, качнул головой. — Я помню, что с тобой было, когда ты помогала мне поймать Живодёра.
Так вот оно что! Я хмыкнула и раздраженно покачала головой.
— Причем тут это?
— Притом, что это могло плохо для тебя кончиться.
Я упрямо сложила руки на груди и негодующе спросила:
— Так ты пытаешься меня уберечь, Стас? От моих видений что ли?
Я презрительно фыркнула.