— Не было?! — рявкнул вдруг дядя Сигизмунд.
Я вздрогнула, попятилась, запнулась и чуть не грохнулась на пол.
— А позвонить мне ты не могла?! — Не было времени, собака умирала! — я чуть выставила вперед дрожащие ладони.
— Хватит трепаться! Иди сюда! — он протянул ко мне руку.
— Нет! — истошно закричала я и, юркнув мимо дяди, отбежала к столу, обходя его.
Дядя Сигизмунд с ремнем в руках и угрюмым решительным взглядом приближался ко мне. Сердце в моей груди билось несчастной маленькой птицей. Я беспомощно смотрела на приближающегося дядю.
— Ника, — прорычал он угрожающе, — Не испытывай моего терпения.
— Дядя Сигизмунд, — испуганно, учащенно дыша ответила я. — Хотите, заставьте меня полы драить в мастерской! Хоть полгода! Скажите, я буду машины мыть, хоть до совершеннолетия! Или двор убирать каждую субботу! Всё, что угодно! Но это… Я нервно тяжело сглотнула. Выдохнула и категорично замотала головой.
— Это я вам делать не дам…. Я виновата, я знаю. Можете меня вообще из дому выгнать! Но пороть себя не дам! Слышите?! Не дам! Ни за что! А если вы это сделаете силой… я… я уйду. Сразу же. Обещаю!
Я замолчала, глядя на него. Сердце продолжало биться в грудь, как в закрытую дверь. Легкие судорожно, конвульсивно втягивали и выпускали воздух. У меня подрагивали губы, пальцы рук и плечи.
Дядя Сигизмунд смотрел на меня, чуть склонив голову. Взгляд его был задумчивый и оценивающий.
— Почему? — спросил он и чуть прищурился. — Ты ведь боишься не физической боли. Я прав?
Я тяжело сглотнула.
— Потому что это унижение, — проговорила я сердито. — Это позор и бесчестье! Я…
Я запнулась и покачала головой.
— Я вам не дворовая девка, чтобы вы меня секли!
Я искренне не понимала этих варварских методов воспитания! Какой смысл пороть детей за проступки?! Как будто физическая боль их чему-то научит! Или, можно подумать, у них совесть находится в заднице!
К моему удивлению, дядя Сигизмунд вдруг одобрительно ухмыльнулся. Посмеиваясь и покачивая головой, он засунул ремень обратно в пояс джинсов.
— Как ты мне сейчас напомнила Роджера, — сказал он с внезапной дружеской теплотой. — Мой младший брат тоже обладал волевым и крайне непокорным характером.
Дядя Сигизмунд вздохнул.
— Отец, твой дедушка Владислав, пытался его пороть.
Он криво одобрительно усмехнулся.
— Но стало только хуже. Тут он снова посуровел, сдвинул свои густые брови, чуть прищурился разглядывая меня. Я поняла, что он придумывает для меня наказание.
— У моего старого друга открылась небольшая закусочная в Басманном.
Дядя Сигизмунд злорадно ощерился.
— Потрудишься там этот месяц. Потом… я подумаю, что с тобой делать дальше.
— А почему я не могу отбыть наказание в вашей мастерской, дядя Сигизмунд? — расстроенно спросила я.
Работать в закусочной и обслуживать всякую публику, не всегда адекватную, мне совсем не хотелось. Ведь мне, скорее всего, придется им прислуживать за столом! Мне не хотелось даже об этом думать.
— Потому что, ягодка, тачки тебе нравятся, — он пожал плечами. — А наказание должно быть для тебя неприятным.
— Спасибо… — уныло ответила я.
— У меня есть ещё приятель, полный неудачник, до сих пор ездит на мусоровозе! — угрожающе начал дядя. — И ему очень нужен помощник… Ну или помощница…
— Закусочная так закусочная, — поспешила согласиться я.
Дядя самодовольно хмыкнул и, окинув меня насмешливым взглядом, махнул рукой на дверь.
— Всё, проваливай. Мне надо разбираться с головняками, которые я получил по твоей милости.
Я не заставила его повторять и ретиво смылась из его кабинета. Закрывшись у себя в комнате, я села в кресло перед компом.
— Ну, — проговорила я в тишине, поджав колени и обняв их руками. — Могло быть и хуже.
Я посмотрела на часы, было около пяти утра. На улице занимался рассвет. Словно нехотя, медленно светлело небо, на его фоне проступали очертания зданий. Я решила, что ещё успею поспать пару часов. Поспать мне надо, иначе это уже будет вторая бессонная ночь за последнюю неделю. Хотя я знала, что после всего пережитого шансы уснуть у меня небольшие. Уже в своей кровати я подумала, что нужно будет обязательно навестить сегодня Леопольда, а потом думать, что делать с фотографиями Леры, а ещё мне нужно помогать Стасу…
Я не помнила, как провалилась в сладостные, бездонные объятия желанного сна.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Воскресенье, 15 июня.
Ударил гулкий, раскатистый выстрел. Возле левой ноги Стаса взорвалось облачко пыли, звякнула пуля, зловеще сверкнула искра. Корнилов остановился. Он держал ладони на уровне плеч. На лице у него было снисходительное, обманчивое спокойствие. Его взгляд был устремлен в приоткрытое окно на третьем этаже усадьбы цветовода.
— Фабиан! — позвал Стас. — Это я, майор Корнилов. Мы беседовали с вами неделю назад…
В приоткрытом окне шевельнулся силуэт. Стас шагнул вперёд, и ещё один выстрел выбил серо-бурую пыль. Зыбкое, грязное облачко плавно расплылось по воздуху. Стас протяжно вздохнул, подавил волну раздражения.
Бойцы спецподразделения рассредоточились вдоль забора. Один из них показал Стасу несколько безмолвных жестов: «Снайпер видит цель». Стас отрицательно едва заметно качнул головой.
— Фабиан, — снова позвал он.
В ответ звучала упрямая тишина. Стас слышал размеренный, но гулкий топот своего сердцебиения. Он не чувствовал паники. Это было, скорее, опасение и вместе с тем решимость взять Фабиана живым. И он, Корнилов, обязан придумать, как это сделать.
— Фабиан, — повторил Стас, — я не знаю, как ты сейчас, но догадываюсь, что ты боишься наказания за убийство этой девушки.
Ответом ему была всё та же напряженная тишина, но в этот раз выстрел не прозвучал. Корнилов отметил это и снова сделал шаг вперёд. Непредсказуемая тишина сопровождала его действия. Стас смотрел на окна. Он почувствовал, как по шее медленно стекает одинокая капелька испарины. Он не видел Арманда, но знал (и чувствовал), что тот в него целится.
Стас прошел ещё дальше и остановился.