— Они арестовали его, потому что решили, будто этот жалкий старик — я! — он рассмеялся.
Его хохот был безудержным и безумным. Он смеялся, пока у него не начал болеть живот.
— Глупые, бездарные ничтожества… — ощерившись, проговорил он в монитор — Вы решили, что он… это я… А потом вы подумали и решили… решили использовать его цветы, чтобы поймать меня настоящего… выманить, обвести вокруг пальца…
Он внезапно оскалился, сцепив зубы, и ударил кулаком по столу.
— Вы держите меня за дурака?! Да?! За дурака?! Я вам покажу! Я вам всем покажу!
Он зарычал и бросился к своим цветам. В приступе безумной злобы он набросился на тех, кого растил с миниатюрных семян. Он рвал и выдергивал их, бросал на пол, с криком топтал, мял и с ожесточением растирал каблуками ботинок.
— Ничтожества! Ничтожества! — цедил он через зубы. — Бесполезные, глупые ничтожества! Вы все! Все! Слышите?! Вы все ничтожества! Ничтожества! Скот! Мрази! Человеческие помои!..
Он обессиленный упал на колени, встал на четвереньки. Тяжело дыша, склонился над полом и опустился на локти, свесив голову. Закрыв глаза, он с дрожью часто, судорожно дышал перекошенным от злобы ртом сквозь судорожно сомкнутые зубы. Он чувствовал опаляющий и иссушающий жар внутри. Эта жажда его обжигала и отравляла. Жажда доказать! Жажда превознести!.. Жажда отомстить…
Они хотели его заманить в ловушку. Его — творца гениальных шедевров, значимость которых эти бесполезные тупицы не в состоянии осознать!
Он выпрямился и медленно встал. Окинул взглядом пол и растоптанные им цветы.
Месть!.. Он отомстит за это! Он отомстит за унижение, которому его хотели подвергнуть!
И теперь он даст им не один шедевр. Они предложили ему экспозицию для действия, а он предложит им экспозицию для восхищения!
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Среда, 18 июня.
— Девушка, мне долго ещё свой хот-дог ждать?!
— Извините, а мой кофе вы что прямо из Бразилии везёте?!
— Мне не нравится эта картошка, и соус какой-то подозрительный…
— Что это вообще ***ть такое?!
— Ты после работы свободна? Может, прокатимся?
— Посоветуйте, пожалуйста, что-то нежирное, но вкусное.
— А этот стейк из свежего мяса? А какие овощи входят в этот салат?.. Что вы смотрите? Вы не знаете состав ваших блюд? Позовите вашего менеджера!
— Счёт, пожалуйста!
И всё это вышеперечисленное только малая доля того, что я услышала за сегодняшний день. Помимо этого, я узнала, что в нашем городе есть нудные и дотошные, противные, склочные, наглые и откровенно неприятные люди.
Причем эти люди, создавалось такое ощущение, специально приходят в кафе и закусочные, чтобы там унижать официантов. Так они, видимо, самоутверждаются. Ну или точнее пытаются самоутвердиться.
Я обслужила сегодня больше сорока семи посетителей… после сорок восьмого я перестала считать и быстро сбилась. Я выслушала тонну негативных реплик, проклятий и гадких пожеланий в свой адрес, в адрес поваров и всего заведения. Я успела один раз облить человека горячим кофе, и за это меня чуть не убили, совершенно игнорируя тот факт, что я стояла на месте, а в меня по-идиотски врезались. В меня швырнули тарелкой, когда решили, что мясо в блюде недостаточно прожарено. А одна тётка в дурацком зеленом платье решила, что я её обсчитала. И на целый час разразилась долгим скандалом. При этом она так вошла в раж, что даже, когда ей все вокруг доказывали, что она ошиблась, продолжала верещать и проклинать всех нас, угрожая физической и моральной расправой.
Я стала свидетелем того, что один человек может съесть две тарелки куриного супа, проглотить две порции свиных рёбрышек, закусить это всё тремя бутербродами с икрой и… остаться в живых!!!
Далее в моей памяти идёт молодой человек, который три часа просидел, что-то сосредоточенно печатая в своё макбуке. Я как раз проходила рядом с подносом полным медовых желе, когда этот тип, издав дикий обезьяний ор, швырнул свой макбук об пол, а потом принялся истерично топтать ногами свой гаджет, выкрикивая жуткие, грязные ругательства и склоняя уже знакомые мне слова русского мата так, что я в который раз удивилась богатству и изощренности русского языка.
Истеричку мужского пола многие снимали на телефон. Пока он топтал несчастный ноут, лицо его покраснело, а слюна забрызгала рубашку и галстук. Волосы взъерошились, и очки съехали на бок. Выглядел парень так жутко, что впору было звать экзорцистов.
А я была так впечатлена, что отнесла заказ не к тому столу, и люди там всё съели, но платить отказались, мотивируя это тем, что они приняли эти желейки за подарок от шеф-повара.
Стоимость блюд изъяли из моих чаевых и оплаты. То есть я уже теперь сама должна заведению тысяча двести семьдесят пять рублей. Нормально начала, ничего не скажешь!
Наконец часы пробили девять. Ресторанчик, в котором я теперь отбываю наказание, опустел. Официанты начали разбредаться домой, а уборщики вооружились швабрами и моющими средствами. Я убрала последний стол, вытерла пятна от чая и пива, смахнула крошки от печенья и отдраила засохшее пятнышко кетчупа. После этого я переоделась из униформы в обычную одежду.
— На сегодня всё, — сказала я, кладя свой зелёный фартук и жилетку в металлический шкафчик. — Добби свободен.
Я вышла из кафе, оглянулась по сторонам. Улицы наполнял густой вечерний сумрак. Небо над крышами домов стремительно темнело, таяли остатки дневного света. Зажглись городские огни и фары автомобилей.
На остановке я села в маршрутку и, заняв место у окна, достала наушники. До родного Строгино мне около часа ехать, не меньше. Я включила музыку, в динамиках наушников зазвучал успокаивающий, жизнерадостный голос Эда Ширана. Я уставилась в окно, закрыла глаза. Только сейчас, сидя в наполовину полной маршрутке, я осознала, насколько я сегодня устала. Голова шла кругом, и меня ощутимо клонило в сон.
Я пропустила тот момент, когда музыку в наушниках сменили другие звуки.
Это был короткий, тихий всплеск воды… Я открыла глаза, затаила дыхание. Пульсация крови в венах нервными толчками отзывалась во всем теле. Внутри меня появилось промёрзлое ощущение чего-то неосязаемого, пугающего и мрачного.
Шум плещущей воды… Я медленно сняла наушники и отстранилась от окна. Затем обвела взглядом маршрутку, остальные пассажиры смотрели в разные точки. У всех на лицах читалась усталость. У кого-то грустная, у кого-то угрюмая, у некоторых мечтательная. Все были поглощены своими мыслями.
Я услышала в ушах шаги и голос, который что-то мычал. Я поняла, что это мотив какой-то песни, и она была мне незнакома. Затем раздался металлический скрип, тихий лязг и шелест. Он прозвучал ещё раз, потом снова. Он повторялся раз за разом. Мычание неизвестной песни не прекращалось.
В салоне маршрутки погас свет. Но я не услышала реакцию пассажиров. Мы ехали дальше, как ни в чем не бывало.
От проезжающих мимо автомобилей по салону ползли линии света.
Свет внезапно зажегся снова. Я застыла, замерла, перестала моргать и дышать. Страх упругой волной хлестнул по лицу и телу. И тут же рывком участилось мое дыхание, с безумным ритмом застучало сердце.
Я сидела в просторной комнате. Слабо, тускло горел мрачный желтый свет. Он освещал старые, ободранные стены с пожелтевшими обоями. Мерклые блики света отражались в высоких зеркалах у стен. Полумрак был пропитан плотным и стойким запахом, точнее разными запахами, десятками противоборствующих ароматов. От них кружилась голова.
Я снова услышала звонкий всплеск, он отозвался дрожью, взбежавшей по моим позвонкам. Я обернулась и увидела его. Меня сковал судорожный ужас, моё тело онемело. Я узнала его, узнала этот силуэт. Тот самый, что я видела в первый раз тогда, когда мылась в душе. Сейчас он стоял над белой ванной. Вода слегка переливалась через края, с влажным плеском капала на старый, битый кафельный пол.
Я увидела, как силуэт Романтика склонился над ванной, опустил руки в воду. Через пару секунд он медленно выпрямился, я увидела, как он вынимает из воды обнаженную девушку. Я мгновенно узнала Яну Долгобродову с её мягкими и пышными рыжими волосами. Чёрный силуэт Романтика повернулся прочь и неспешными шагами пошел куда-то в глубь своей квартиры.
Воспоминание вздрогнуло и исказилось, точно поверхность воды, в которую швырнули камень. Видение растаяло, я снова еду в маршрутке. Меня трясет, в теле прыгучим ритмом бьется пульс. Мне холодно, холод жжет пальцы рук, целует шею и лижет щеки. В маршрутке было всё ещё темно. Я пригляделась к полумраку и увидела, что пассажиров больше нет. По темному салону автобуса скользили лучи света уличных фонарей. После очередного луча я увидела внезапно возникшие из полумрака человеческие силуэты. Они безмолвно и неподвижно сидели на своих местах.
Новая полоса света пересекла салон маршрутки. Зажегся свет в салоне, и я отчетливо увидела их. На сиденьях маршрутки вместе со мной ехали женщины.
Все они сидели с распущенными волосами, склонив головы. Мокрые волосы закрывали их лица. Я медленно, опасливо огляделась. Кроме меня и их в салоне маршрутки больше не было никого.
Одна из женщин сидела прямо напротив меня. На ней было выцветшее платье с пёстрым узором. Руки она держала на коленях, её тело чуть покачивалось из стороны в сторону.
Я выжидающе, украдкой поглядывала по сторонам. Я не знала, что им нужно, я не представляла, чего они хотят. Я только знала, что просто так они не приходят. Я перевела взгляд на женщину в цветастом платье и чуть встревоженно нахмурилась, рассматривая её. Женщина не была похожа ни на одну известную мне жертву Романтика. Я посмотрела на другую женщину, что сидела через проход справа от меня. Она была в джинсовых шортах и цветной блузке. Я чуть наклонила голову, пытаясь разглядеть её лицо под распущенными волосами.