Я обвела взглядом салон маршрутки. Я насчитала восемь женщин и девушек, восемь безжизненных неподвижных тел. Я снова тяжело сглотнула и на мгновение прикрыла глаза. В груди почувствовалась тянущая, выкручивающая тяжесть. Сознание прожигала настойчивая очевидная и мрачная догадка.
Значит, он начал не сейчас, значит Богуслава Мартынова не была первой жертвой. Значит… Господи!.. Он начал убивать намного раньше! Он начал собирать свои розы не здесь, не в этот раз, не в эти месяцы и, возможно, даже не в этой стране! Он начал раньше…
Свет в салоне маршрутки несколько раз моргнул, я обратила внимание, что свет от фар встречных автомобилей и фонарей перестал рассекать салон маршрутки. Я перевела опасливый взгляд в окно, оттуда смотрела густая тьма ночи, и не было видно ни одного источника света. Как будто весь город в одночасье погасил все огни и добровольно погрузился в ночной мрак. Или же Маршрутка внезапно замедлила ход, начала останавливаться и наконец замерла, чуть скрипнув. Пару секунд ничего не происходило. Я сидела, не смея пошевелиться, не смея громко дышать и жалея, что слишком громко стучит моё сердце. Открылись двери маршрутки, я вздрогнула всем телом. В тот же миг все женщины в маршрутке встали. Я в ужасе забралась на сиденье с ногами и поджала колени. Меня внутри всю скручивало от накатывающего лихорадочного чувства проникновенного кошмара. Мое дыхание звучало прерывистыми, шепчущими выдохами.
Женщины одна за другой неспешными шагами вышли из маршрутки и выстроились перед ней шеренгой. Они стояли спиной ко мне. Я несколько раз моргнула. Они ждут?.. Ждут меня?!
Сердце забилось сильнее, в горле сохло и першило. Холодели кисти рук и кожа на спине. Я вздохнула, собираясь с духом, и встала. Я бросила взгляд на кабину водителя, за рулем никого не было. Я перевела взгляд на женщин, стоявших подле маршрутки. Они ждали. Я подошла к ступеням выхода, осторожно спустилась на ватных, ослабевших ногах. Мои подошвы коснулись асфальта. Лицо тут же погладил влажный ночной воздух. Я услышала шелест листьев.
Ночь была необыкновенно темной и беспросветной, но свет фар маршрутки внезапно погас. Я порывисто обернулась, автобус исчез. На его месте ветер играл пылью. Я перевела взгляд на женщин с опущенными волосами. Они бесшумно и все так же молча вереницей уходили в глубь ночи.
Я, пересилив себя, пошла за ними. Я ступала по мягкой траве за спиной у последней девушки. У нее были золотисто-рыжие волосы. Диана Егорова… последняя жертва Романтика.
Мы шли мимо каких-то валунов. В густой темноте мне было трудно разглядеть, что это такое, но когда глаза привыкли к темноте, я различила металлические ограды, высокие плиты и темнеющие в полумраке ночи кресты. Кладбище!.. Они привели меня на кладбище!
Я застыла, пораженная осознанием этого факта. Меня с новой силой охватил ужас. Захотелось развернуться и бежать, бежать подальше от этой тьмы, от обступающего меня мрака! Хотелось к свету…
Ветер внезапно усилился и стал холоднее, и в нём почувствовался запах травы. А с неба проступили серебристо-белые, ясные лучи света. Я подняла голову, ветер вскинул пряди моих волос. Надо мной в ночном небе расползались облака. Они, нехотя повинуясь, уступали место свету звёзд и ярко-горящей половинке луны. На моих глазах ночное небо словно начало выцветать, подобно ткани на солнце. И наконец из чернильно-чёрного небо стало тёмно-синим, бездонно синим с лазурными разводами.
Это дивное явление поразило, взбудоражило и захватило меня! Я опустила рассеянный взгляд. Ясный и лучистый, серебристо-белый свет луны и звёзд освещал мне широкую тропу. Этот свет был предназначен для меня.
Освещаемая тропа упиралась в раскидистый, огромный куст вдалеке. Вокруг него полукругом встали все те женщины. Они замерли там неподвижными статуями. Они ждали. Опять они ждали меня — моего решения.
Я решилась… Ступая по мягкой траве, я медленными и настороженными шагами направилась к кусту. Он рос и становился больше по мере моего приближения. Порывы ветра толкали меня в спину. Я уже замечала на ветках куста расцветшие бутоны роз. Они не казались мне красивыми, потому что их цвет напоминал прежде всего кровь.
Мне показалось, ветки с розами начали качаться сильнее, когда я подошла. Мне показалось, они не рады меня видеть. Они не хотят, чтобы я была здесь. Они злятся, розы злятся, в них буквально кипит гнев. И он злится… Романтик… Убийца… Я чувствую, ощущаю его нарастающую злость почти тактильно.
Я подошла к раскидистому кустарнику, встала перед ним, затем искоса взглянула на женщин с распущенными волосами, закрывающими лица. Они всё так же стояли молчаливыми статуями. Ждали. Я вздохнула и приблизилась к могильной плите под кустарником. Там значилось, что некто Мария Хазина родилась девятнадцатого, ноль пятого, тысяча девятьсот восемьдесят второго. А умерла двенадцатого июня две тысячи третьего года, в двадцать один год. Я непонимающе покачала головой. Мария Хазина…
Стас, кажется, что-то говорил, что он, Романтик, выбирает жертв, у которых матери родились именно в эту дату. Я по очереди посмотрела на безмолвных жертв Романтика, которые все также неподвижно стояли полукругом.
— Кто это такая? — спросила я дрогнувшим голосом. — Она мать кого-то из вас?
Я не ждала, что они ответят. Растерянность и волнение усиливались, возрастали. Я не понимала, чего они от меня хотят?! Зачем воспоминания этих женщин привели меня на кладбище посреди ночи?! К могиле какой-то Марии Хазиной! Что я должна понять?!!
И тут меня осенило… Я подняла взгляд на раскидистый кустарник. Его листва зашелестела от порывов ветра. Шелест листвы напоминал злобное шипение.
Мария Хазина, подумала я, мать… Его мать. Мать Романтика.
Едва эта мысль осела в моей голове, как резкий, злобный порыв ветра набросился на куст роз. Я отвернулась и сжалась, закрываясь от налетевшего мощного дуновения внезапно рассвирепевшего ветра. Ураганный ветер прижал траву к земле и сорвал с куста роз десятки листьев. Они закружились в стремительно вращающемся вихре, который ринулся на стоящих возле меня женщин. Вихрь ветра и сорванных листьев словно смыл или стёр призрачные воспоминание, явившиеся в виде безликих женщин. Вихрь как будто бы вобрал их в себя и поглотил. Он несколько мгновений неистово вился вокруг могилы Марии Хазиной.
Я, по-прежнему жмурясь, прикрывалась руками. Неожиданно в усиливающемся ураганном вихре я различила голоса. Точнее один голос — злой, яростный, взбешенный. Видение ворвалось в мое сознание с ослепляющей вспышкой. В спину словно что-то резко, с силой, ударило.
Мои легкие выдавили воздух, и я увидела…
Я увидела всё те же старые, обглоданные временем стены его квартиры. Все тот же тусклый серо-желтый свет с полумраком. Я увидела его силуэт, в неистовстве мечущийся по квартире. Он в порыве злого безумства рвал цветы, рвал розы и кромсал, резал и давил их. Я видела, какая бесконечная злость одолевала его, и фактически могла осязать её.
Видение резко сменилось. Как всегда. Длинный коридор, сине-белые стены. Я прохожу мимо закрытого электрощитка и ящика с огнетушителем, подхожу к светлой двери с белой табличкой и отчетливо вижу номер квартиры: двести восемьдесят четыре. Я достаю ключи и открываю дверь квартиры. Я захожу внутрь, тихо закрываю за собой дверь и ставлю на пол две больших сумки.
Я оглядываюсь, в квартире темно, сейчас царит поздняя ночь. Я крадусь в полумраке и захожу в комнату.
Это спальня. Я подхожу к широкой двуспальной кровати. Несколько мгновений я смотрю на спящую женщину. Я знаю эту женщину… я следила за ней…
Он следил, Романтик. Это его воспоминание. Я в его воспоминании. И я вижу… сейчас увижу, кого он собирается убить на этот раз!
Убийца осторожно, чтобы не разбудить спящую женщину, садится на край кровати. Романтик гладит её по плечу, женщина вздрагивает и просыпается.
— Боря? — сонно пробормотала она.
Убийца молча качает головой, а затем резко наклоняется вперед и зажимает рот женщине. Она начинает сопротивляться, пытается ударить его, но он быстрым и ловким движением вонзает шприц ей куда-то возле шеи. Женщина вздрогнула, судорожно вдохнула и обмякла. Романтик подождал несколько мгновений, поглаживая её по руке, по животу и по груди.
Затем, когда женщина потеряла сознание, он осторожно поднял её и понёс в зал. Он вернулся в коридор, вошел в следующую комнату. Тут спала полная пожилая женщина. Она не успела даже понять, что произошло. Романтик не поднимал её. Вколов ей такой же укол, он просто, как мешок, выволок её из комнаты и тоже положил в зале. Когда он вышел в коридор, открылась дверь четвёртой комнаты.
— Мама?
Меня охватила паническая дрожь, когда я узнала голос этой малышки. Это была та девочка Ирина. Это ей я подарила голландских куколок!
Воспоминание испарилось. Я приподнялась и с недоумением осмотрелась. Я лежала на влажной густой траве, а надо мной возвышался раскидистый куст роз. Сияющий лунный свет пробивался сквозь его листья и ветви. Куст казался чёрным на фоне яркого света луны. Он зашелестел листвой, шумно и агрессивно. Он, словно, прогонял меня, не желая, чтобы я была здесь.
Я, слегка пошатываясь, встала с травы. Меня тошнило и знобило. Это ощущение часто возникало после того, как мой мозг был измучен видениями, но мне некогда приходить в себя.
Я набрала Стаса.
— Да? — через мгновение раздался его голос.
— Стас, — выдохнула я и горько всхлипнула. — Что вы наделали…
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Среда, 18 июня. Поздняя ночь.
Слёзное восклицание Ники и её печальный голос поставили Стаса в тупик и заставили напрячься. Их группа, усиленная нарядами полиции и затаившегося подразделения специального назначения, уже четыре часа ожидала в засаде.
— Ника, ты о чём? — проговорил Стас.
Сидевший вместе с ним в фургоне Николай Домбровский обернулся, но Стас, тут же повелительно щелкнув пальцами, указал ему на мониторы камер наблюдения, чтоб не отвлекался. Тот кивнул и отпил из термочашки кофе.
— Ника? — повторил Стас.
Тревожное чувство шустрым волчком завертелось в его сознание. У Корнилова возникло неприятное ощущение студеного ветра, подувшего в спину.
— Я о вашей дурацкой идее… — Ника явно была очень расстроена. Стас давно не слышал у неё такого голоса, слёзного, сердитого и измотанного. Он снова услышал, как она всхлипнула.
— Ника, где ты сейчас? — спросил он.
— На кладбище, — опять всхлипнув, ответила девушка.