Я невесело усмехнулась, покачала головой.
— А что я?
— Ника, извини, что лезу, но… — Стас подобрал слова. — Тебя не смущает отношение твоего дяди к тебе?
Я внимательно посмотрела на Стаса.
— Когда я сбежала из Польши и оказалась на пороге его дома, он пустил меня к себе. Более того, специально оборудовал для меня помещение, переделал жилой этаж, сделал мне комнату. Дал мне дом и даёт мне карманные деньги. Я пожала плечами и скромно улыбнулась.
— Я живу за его счёт под его крышей, — я пожала плечами. — И я благодарна ему за это. А если ты говоришь об уровне семейственности… Мы семья, Стас. Он — моя семья. Но… он понимает это по-своему.
Я очень старалась, чтобы мой голос не звучал обиженно, грустно или жалобно. Да я и не чувствовала всего этого. Я никогда не требовала от дяди Сигизмунда родственной теплоты и ласки, домашнего уюта и семейственности. Дядя Сигизмунд, как по мне, так просто олицетворяет собой противоположность примерного семьянина. Проще говоря, он для этого не создан. Знаете, как он жил до моего появления? Работа, женщины, выпивка в любимом баре, покер по пятницам и вторникам с друзьями, опять работа, снова женщины и так далее… Я ему и так до крайности благодарна, что ради меня он иногда пытается измениться, иногда пытается быть заботливым родителем, но он никогда мне не заменит отца. Да он и не пытается и, наверное, это к лучшему.
— К тому же, — заметила я, — я даже рада, что он иногда уезжает.
— Что? — удивился Стас. — Почему?
— Потому что родительский и воспитательский долг, большей частью, мой дядя понимает только в осуществлении контроля и пенитенциарных действий в отношении подопечного лица, то есть меня.
Стас усмехнулся, кивнул. Он знал характер моего дяди.
А я сменила тему:
— Слушай, а правда, что у Богуславы, Яны и всех остальных, матери родились в восемьдесят втором? — спросила я настороженно и удивленно.
Корнилов вдруг довольно ухмыльнулся.
— Ты чего? — не поняла я.
— Я знал, что ты рано или поздно задашь мне этот вопрос и именно с такой интонацией, — пояснил он.
— Ну, просто…Кхм, — я прочистила горло. — Их матерям сейчас лет по тридцать шесть, значит… Мать Богуславы родила дочку где-то в двадцать один… Мать Яны, в девятнадцать, а Диану Егорову мама что… в тринадцать родила?!
Мне было тяжело усвоить такие факты. Разумеется, я знаю о том, что нравственность в наше время не ценится и валяется где-то на дне сознания современного общества. Не у всех, конечно, но у многих. То же самое касается воспитания, даже элементарного, но ёлки-палки, зачем бежать кому-то отдаваться в двенадцать лет, а в тринадцать уже… А потом отдавать дочку в детдом! Как будто ребенок виноват в твоей глупости!
— Такое впечатление, — пробормотала я, — Что там, где они живут, вообще делать больше нечего и заняться тоже нечем.
Стас понимающе ухмыльнулся.
Через минут тридцать на горизонте показались знакомые дома улицы Твардовского. Мы заехали во двор возле дома Оли Сливко. Вокруг чернела ночь, свет уличных фонарей и вывесок круглосуточных заведений освещал пустынные, тихие улицы. Стас заглушил двигатель, я первой выбралась из автомобиля и ринулась на детскую площадку. Под рыжим светом уличных фонарей пустая детская площадка, где я встретила Иринку, выглядела жутковато и безжизненно. В листве растущих во дворе деревьев заворочался, зашуршал ночной ветер. Я перемахнула через забор площадки, не спеша, медленно прошлась по ней. Сердце отбивало настойчивый и частый монотонный ритм. Меня подгоняла вновь разросшаяся и разбухшая внутри тревога. Она гнала меня вперёд и требовала, чтобы я мчалась сломя голову, неизвестно куда и неизвестно зачем. Хотелось просто что-то предпринять, что-то сделать, чтобы спасти Ирку и её семью от Романтика! Тревога толкала меня, хлестала мои мысли, пугала страшными предположениями!
Я обошла площадку по кругу. Стас стоял за забором детской площадки и молча ждал. Он знал, что меня нельзя отвлекать и дёргать.
— Ну, давай же… — процедила я отчаянно.
Я покрутилась по сторонам, нашла то место, где я передала маленькой Ире коробку с куклами. Воспоминание накатило уже привычной захлестывающей и утягивающей волной.
Сначала я увидела, как какие-то дети играют в песочнице, затем как ругаются две молодые женщины, потом я стала свидетельницей того, как целая команда бабушек напустилась на мужика, что сидел на детской площадке и пил пиво из горла полулитровой бутылки. Я пережила несколько дней, несколько десятков воспоминаний и вот наткнулась на воспоминание Ирки. Мне удалось увидеть, где они живут.
Видение исчезло не сразу. Я увидела ещё несколько эпизодов из чужой жизни. А когда я вернулась в реальность, Стас, стоя перед четырьмя полицейскими, раздавал указания. Экипажи полицейских машин заняли позиции, которые им указал Стас.
— И вызовите подкрепление, — услышала я одно из распоряжений Корнилова, — район нужно оцепить, а в соседних усилить патрулирование. Выполнять!
— Есть! — почти единодушным хором негромко ответили сотрудники патрульно-постовой службы.
Стас повернулся ко мне.
— Нашла что-то?
Я молча кивнула, и мы поспешили к дому, на который я указала. Ирка и её мама жили совсем неподалёку от дома Оли Сливко. Мы зашли в подъезд, Стас спросил у консьержки, заходил ли кто-то или выходил в последние несколько часов. Консьержка, низенькая и пугливая бабушка, честно призналась, что то и дело отлучалась присмотреть за своей кошкой и поэтому точно ничего сказать не может.
— Понятно, — с недовольством кивнул Стас.
Мы поднялись на четвёртый этаж, именно здесь находилась квартира Ирки и её мамы. Узнав коридор, который я видела в воспоминании Романтика, я поторопилась вперёд, но Стас удержал меня и протестующе качнул головой. Я увидела, как он достал своё оружие — жуткого вида револьвер. Как по мне, с таким только на слона ходить, но Стас неразлучен со своим «Удавом», или как там его.
Он осторожно прошел вперед, я бесшумно следовала за ним. У меня в такт сердцебиению ощутимо пульсировали глазные яблоки. Я боялась того, что мы можем увидеть в квартире Иры и её мамы, я боялась, что мы опоздали. Меня раздирала бурная тревога, от накатывающего ужаса стыла кожа, внутренности судорожно сжимались. Паника брала верх, хотелось сорваться и помчаться вперёд и просто оказаться там, просто увидеть и узнать. Неизвестность была невыносима!
Мы осторожно подкрались к двери квартиры номер двести шестьдесят четыре. Стас коснулся двери и легонько толкнул. Дверь, бесшумно качнувшись, приоткрылась. Из квартиры смотрела темнота… зловещая, затаившаяся. Стас достал фонарик, включил его и запустил луч света в квартиру. Я обошла Корнилова и, встав у двери, вопросительно взглянула на него. Он кивнул, я толкнула дверь и быстро отскочила назад, а Стас порывисто вошел внутрь квартиры и проворно обернулся в обе стороны. Луч света его фонаря заметался по стенам и потолку квартиры. Свет вырвал из темноты мебель прихожей, обувь на полу, зеркало, одежду в незакрытом шкафу. Затем мы услышали шаги в комнате. Я оторопела от нахлынувшего кошмара, попятилась. Скрипнув, открылась дверь зала.
— Вы кто?! — выдавил светловолосый мужчина в рубашке и брюках.
Он был вооружен хоккейной клюшкой. Лицо у него было свирепое.
— Майор Корнилов, Уголовный розыск, — ответил Стас.
— Документы! — мужчина ничуть не испугался направленного ему в лицо револьвера.
Стас недовольно выдохнул, обе руки у него были заняты револьвером и фонариком. Я подступила к нему, сунула руку во внутренний карман его куртки и достала удостоверение в мягкой кожаной корочке. Я развернула и показала документ Стаса мужчине в рубашке и брюках.
— Станислав Корнилов? — удивился мужчина и опустил клюшку. — Начальник особой оперативно-следственной группы… Вы тот, кто отвечает за поимку этого серийного убийцы…
— Да, — суховато ответил Стас. — А вы кто? Представьтесь.
Мужчина вздохнул, свирепый вид уступил бессильной печали.
— Я хозяин… ну, муж Елены… И отец моей дочери…
— Вы отец Ирины? — уточнила я.
— Да, — кивнул мужчина.
Взгляд его заметался между мной и Стасом.
— Где они? Вы знаете? Я приехал час назад… буквально с самолёта… А их никого дома нет… Ни жены, ни дочери, ни моей матери… Я нашел только это…
К моему ужасу он показал нам три розы. Моё тело словно обдали горячим душным и сырым паром. А затем повеяло щекотным леденящим воздухом. Дыхание застряло в моем горле, в висках резкими и частыми толчками билась кровь. Панический шок словно подхватил меня, подбросил и снова резко опустил.