Он встал надо мной, подошел ближе. В его руке появился длинный массивный нож с хищно загнутым лезвием.
— Поняла? — произнёс он, глядя на меня.
— Поняла, — проговорила я холодно, глядя в темные прорези его белой маски.
— Вот и умница, — он кивнул на пленниц. — Освобождай ту, которая тебе больше симпатична, и можешь убираться.
Он обошел меня и начал срезать своим ножом красные линии. Они лопались, как струны. То и дело тренькали, несчастно звенели миниатюрные колокольчики.
Я оглянулась на стол. Там всё ещё лежал короткий нож, который он мне оставил. Я подошла к столу. Взяла нож…
Глаза ослепил яркий свет — свет солнца, но его лучи были холодными. Я стояла посреди просторного, заросшего травой и полевыми цветами обширного поля. Надо мной висело угрюмое, грифельно-серое небо.
— Догоняй нас! Давай! — звучал какой-то девчоночий голос.
— Я не могу… — услышала я. — Стойте… мне тяжело дышать… я не могу…
— Слабак! Ты просто слабый мальчишка! Слабак! Я увидела, как светловолосая девочка с хвостиком, одетая в красное платье, тычет пальцем в мальчишку. Тот, тяжело дыша, склонился, уперев руки в колени. Он дышал, с присвистом втягивая воздух.
— Я не могу… — простонал он.
Одна из девочек, с длинной каштановой косой, подняла с земли камешек и бросила в него.
— Ай! — он закрылся руками. — Не надо… Нина!
Девочка с косой в желтом платье с черным горошком снова бросила в него камешком.
— Давай догоняй нас!
— Догоняй! — светловолосая девочка в красном платье тоже швырнула в него камень.
— Ай!
— Слабак!
— Догоняй!
Девичье хихиканье… Воспоминание сникло, изменилось.
— Клёвые часы, — плотный, краснощекий парнишка с пустыми бледными глазами склонился над сидящим за столом мальчиком.
Тот поднял меланхоличный взгляд. С тревогой взглянул на толстого здоровяка.
— Это отцовские.
У сидящего мальчишки были тёмно-русые волосы, фисташкового цвета глаза с карими вкраплениями и болезненно-бледная кожа на лице.
Я опустила взгляд на его часы. Настоящие, массивные мужские часы. Слишком большие для тонкой детской руки. У них был коричневый ремешок, а циферблат отливал глубоким, темно-синим цветов. Цифры были римские, а стрелки на концах имели миниатюрные короны.
— Давай сюда.
— Что? Почему?
Толстяк отвесил ему подзатыльник.
— Давай, падла, а то нос сломаю!
— Иди к чёрту!
— Ах ты…
Между двумя мальчишками завязалась потасовка. Они упали на пол. Вокруг них тут же столпилась гурьба других мальчишек. Они кричали, болели, поддерживали и твердили:
— Бей слабака!
— Бей слабака!
— Бей его! Мочи! Мочи!
— Сломай ему нос, Миха! Давай! Да!
— Разбей лицо! Разфигачь!
— Зубы! Зубы ему повыбивай!
Воспоминание растворилось, исчезло. Рвущееся из груди взволнованное дыхание поднимало мою грудь. В ушах ещё звучали остатки голосов тех мальчишек. Я не двигалась. Я стояла на месте, не шелохнувшись, затем опустила взгляд на нож в моей руке. Тяжесть его рукояти вселяла волнительную уверенность.
Я оглянулась на Романтика. Мои глаза сузились, я сверлила взглядом его спину. Он всё ещё срезал нити и отшвыривал их к стене. Я могла бы успеть… Наверное… Если очень быстро… Я опустила взгляд на тело мёртвой женщины.
Она замерла, выгнувшись животом и грудью вниз. Её свисающие руки касались пола, а шея и голова повисли на пилах. Из-за этого она выглядела, как будто бы надломленной.
Я подняла прожигающий взгляд на Романтика. Я с тяжким трудом отвернулась от него, подошла к пленницам. Я посмотрела в их мокрые от слёз глаза.
В перепуганных, растерянных небесно-голубых глазах маленькой Иры я увидела всю гнетущую тяжесть увиденного и пережитого ею кошмара. Я увидела в её глазах крик. Она кричала от ужаса. Кричала глазами, потому что кричать устами не могла. Она не могла поверить в происходящее. Этот ребенок никогда не знал, не задумывался, что так бывает.
Она смотрела на меня, она просила, кричала и просила, слёзно просила помочь, исправить, прекратить. Она смотрела на меня с ожиданием и всё той же кроткой надеждой.
Я перевела взгляд на её мать. Здесь я увидела горечь, печаль и… смирение.
Она смирилась. Она приняла. Она уже знала, что её ждёт, и она тоже просила.
Она снова просила меня сделать выбор, использовать шанс. Я прочла в её взгляде даже нечто большее, чем просьбу. Требование. Настойчивое требование, последнее желание… Она знала это. Последнее желание — выбрать Иру, спасти её, унести её отсюда, подальше от него…
Вдыхая горький воздух, я закрыла глаза, тяжело, насильно проглотила жесткий, твёрдый комок в горле. Меня поразила странная, ватная слабость в теле. Я подошла к Ире, отцепила от неё крюк троса лебедки, аккуратно поставила девочку на пол. Присела возле неё, поднесла нож и осторожно, бережно разрезала опутывающие её полоски скотча. Затем перерезала скотч на её затылке, и так же ласково, нежно отклеила скотч от её личика.
Ирка всхлипнула, когда смогла дышать ртом. Ринулась ко мне, споткнулась, я едва успела её подхватить. Она обхватила меня своими тонкими ручками, крепко сжала, обняла. Я поднялась с колена, вместе с ней, держа её на руках.