Меч в терновом венце - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Меч в терновом венце: Николай Туроверов, Арсений Несмелов, Сергей Бехтеев, Иван Савин, Марианна Колосова

БЛЕСК ХОЛОДНОЙ СТАЛИ

К русскому читателю наконец возвращаются имена и произведения замечательных поэтов, связавших свою судьбу с Белой армией. Только теперь мы можем сказать, что та, прежняя, Гражданская война закончилась. И если в русской литературе уже давно восстановлены погубленные большевиками Н. Клюев, С. Клычков, П. Васильев, то отчего же так надолго забыли про не менее значимых для нас выразителей русской души, не менее талантливых певцов России? Да, они были белогвардейцами и воевали против новой власти за иначе понимаемую свободу. И очень долгие годы их называли врагами. Но в их груди билось русское сердце, искренне любящее Родину, и в их венах текла родная русская кровь, помнящая подвиги наших великих предков. Их поэтическое слово должно быть также дорого русской литературе, тем более что художественные образы, созданные в свое время этими великолепными поэтами, для нас, нынешних читателей, — это совершенно новое, неожиданное, а для кого-то потрясающее открытие.

Наш долг восстановить справедливость и вернуть к духовной жизни замечательных русских поэтов — Арсения Несмелова, Николая Туроверова, Сергея Бехтеева, Ивана Савина, Марианну Колосову и других, исторгнутых из российской словесности на волне классовой вражды. Пора заговорить о них в полный голос. В противном случае Серебряный век русской поэзии теряет свою цельность.

Весь двадцатый век корыстно замалчивались великолепные поэты Белого движения. И всё же они пробились к нам своими изумительными произведениями сквозь железобетонные заслоны космополитической пропаганды. Пришло их время в России, как когда-то (всего-то лет тридцать назад) пришло время Н. Гумилева, М. Булгакова, А. Платонова, М. Цветаевой, Е. Замятина…

Правильно сказано: рукописи не горят. В пожаре Гражданской войны не сгорели, сохранились для нас их стихи, как бы ни хотелось кому-то другого.

В 2007 году я посмотрел новую и старую экранизации романа Шолохова «Тихий Дон» и поймал себя на мысли, что нет у меня сочувствия к красным командирам Кошевому и Штокману. Более того, к этой мысли привел меня сам Шолохов. Читая роман и смотря фильм, невольно чувствуешь, что писатель сердцем своим остается на стороне восставших донских казаков в ответ на террор большевистской власти. Конечно, «Тихий Дон» — это произведение советского художника, но трагедия разгрома белоказачества показана им с такой болью, с такой пронзительной остротой и с такой жалостью к своим землякам, что нормальный русский человек просто не может не испытывать этого сочувствия к ним.

Разглядел это в том числе и Фадеев, руководитель советских писателей. Он выступил против издания третьей книги романа Шолохова, настолько правдиво в ней показана страшная участь гибнущего донского казачества. И мы знаем, кто сказал: «Эту книгу издавать будем».

Одним из участников Донского восстания казаков в 1918 году был Николай Туроверов, входивший в атаманский отряд есаула Чернецова артиллерийской команды Донского корпуса. Наверное, более никто так, как он, не запечатлел поэтически донскую эпопею этого жуткого противостояния одного народа, расколотого на враждебные части. Стихотворная исповедь Николая Туроверова — это донская трагедия, художественно изображенная с другой, противостоящей стороны, до того ярко и волнующе отражены в ней чувства и чаяния тех русских, которые многие десятилетия считались врагами. Однако перед Отчизной и перед Богом они ведь, на самом деле, врагами не были. Но кто с нашей, с красной стороны, сразу после Гражданской войны смог это понять — так, как понял это и сказал об этом Н. Туроверов в стихотворении «Товарищ», в какой-то степени пророческом, обращенном не только к своему прямому противнику, но и к нам, ныне живущим?

Перегорит костер и перетлеет,Земле нужна холодная зола.Уже никто напомнить не посмеетО страшных днях бессмысленного зла.…Обоих нас блюла рука Господня,Когда, почуяв смертную тоску,Я, весь в крови, ронял свои поводья,А ты, в крови, склонялся на луку.Тогда с тобой мы что-то проглядели,Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:Не для того ль мы оба уцелели,Чтоб вместе за Отчизну умереть?

Родился Николай Николаевич Туроверов 18 марта (по ст. стилю) 1899 года в станице Старочеркасской. Мать и отец происходили из старинных казачьих фамилий Области Войска Донского (во времена расказачивания и раскулачивания они сгинули в лагерях). После окончания Каменского реального училища он поступил добровольцем в лейб-гвардии Атаманский полк и ушел на фронт Первой мировой войны. Затем — ускоренный выпуск Новочеркасского военного училища и снова отправка на фронт в чине хорунжего. Был награжден орденами Св. Анны, Св. Станислава и Св. Владимира. После Октября вернулся на Дон.

С Белой армией Н. Туроверов прошел всю Гражданскую войну. Был четырежды ранен, участвовал в знаменитом Ледяном походе (изначально называвшимся Кубанским степным), ставшим для него еще одним тяжелейшим испытанием:

Не выдаст моя кобылица,Не лопнет подпруга седла.Дымится в Задонье, куритсяСедая февральская мгла.Встает за могилой могила,Темнеет калмыцкая твердь,И где-то правее — Корнилов,В метелях идущий на смерть.Запомним, запомним до гробаЖестокую юность свою,Дымящийся гребень сугроба,Победу и гибель в бою,Тоску безысходного гона,Тревоги в морозных ночах,Да блеск тускловатый погонаНа хрупких, на детских плечах.Мы отдали всё, что имели,Тебе, восемнадцатый год,Твоей азиатской метели,Степной — за Россию — поход.

1-й Кубанский степной или Корниловский поход, названный впоследствии Ледяным, начался 9 (22) февраля 1918 года, когда под напором наступавших красных частей Добровольческая армия вынуждена была оставить Ростов и двинуться на Екатеринодар в надежде на поддержку кубанского казачества. Вместе с плохо вооруженной армией генерала Л. Г. Корнилова, насчитывавшей около четырех тысяч человек и состоявшей в основном из молодых офицеров, ушел обоз с женщинами, стариками и ранеными. Оставляя Ростов, генерал Алексеев писал в письме родным:

«Мы уходим в степи. Можем вернуться, если на то будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хотя одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»

Весь поход двигались степью, по снегу и грязи, в метель и дождь, пробиваясь вперед с непрерывными боями. Однажды добровольческие части после дождя, града и внезапно ударившего мороза покрылись коркой льда, отчего поход этот и стал называться Ледяным.

28 марта (10 апреля) корниловцы осадили Екатеринодар и начали его штурм. Но силы оказались неравными. Красноармейцы серьезно подготовились к защите города, обрушив на осаждавших шквал артиллерийского огня. Во время одной их этих атак, на пятый день ожесточенных боев, прямым попаданием снаряда был убит генерал Л. Г. Корнилов. Командование Добровольческой армией взял на себя генерал А. И. Деникин. С новыми боями, прорвав окружение красных, 30 апреля (13 мая) его армия вернулась на Дон. За 80 дней похода (более половины из которых — с боями) было пройдено более тысячи верст. Убитыми было потеряно около 400 человек и около 1500 человек было вывезено раненых. И все же Ледяной поход оказался не напрасным. Под Екатеринодаром произошло соединение армии генерала Корнилова с Кубанской Добровольческой армией. Благодаря этому в августе 1918 года в результате 2-го Кубанского похода под командованием генерала Деникина Екатеринодар был взят Добровольческой армией. В память о легендарном 1-м Кубанском походе был учрежден особый Наградной знак — Меч в терновом венце, ставший символом всего Белого движения. Удостоен был этой награды и Николай Туроверов.

В 1919 году, получив чин подъесаула, Н. Туроверов стал командиром пулеметной команды Атаманского полка. В 1920 году во время великого исхода на одном из последних пароходов врангелевской эвакуации вместе с женой, красавицей-казачкой, он покинул Россию. Его стихотворение «Крым», посвященное тем трагическим дням, потом будут цитировать и в эмиграции, и в Советской России, даже не зная, кому оно принадлежит:

Уходили мы из КрымаСреди дыма и огня,Я с кормы все время мимоВ своего стрелял коня.А он плыл, изнемогая,За высокою кормой,Все не веря, все не зная,Что прощается со мной.Сколько раз одной могилыОжидали мы в бою.Конь все тыл, теряя силы,Веря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо,Покраснела чуть вода…Уходящий берег КрымаЯ запомнил навсегда.

Остальную часть жизни Н. Туроверов провел в эмиграции: первое время — на контролировавшемся французами греческом острове Лемнос, потом была Сербия, где у него родилась дочь, и наконец — переезд в Париж, где он окончательно обосновался и в 1928 году издал первую книгу стихотворений и поэм «Путь». По поводу нее литературный критик А. Краснощекин писал в парижском «Казачьем журнале» (1929, № 6), особо выделяя поэму «Новочеркасск»: «…читал эти двадцать глав его поэмы и думал: какая поразительная эпоха прошла на наших глазах и какая радость, что свидетелем этой эпохи был Туроверов. Хотелось бы пожелать одного, чтобы нашелся подлинно казачий, какой-то яркий художник-живописец и дал бы иллюстрации к этой поэме, а издатель не пожалел бы денег на соответствующее издание». В 1937 году вышла вторая книга Туроверова «Стихи». В дальнейшем его поэтические книги под этим же названием выходили в 1939-м, 1942-м и 1965 годах.

Во время Второй мировой войны в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона Н. Туроверов сражался с немцами в Африке, о чем он потом поведал в поэме «Легион». Затем вновь вернулся в Париж, с которым связал всю свою дальнейшую жизнь, развернув активнейшую деятельность, направленную на сохранение в эмиграции русской культуры, военного искусства и истории казачества. В Париже он организовал объединение казаков-литераторов, возглавил Казачий Союз, воссоздал музей своего родного лейб-гвардии Атаманского полка, был главным хранителем уникальной библиотеки генерала Дмитрия Ознобишина, издавал «Казачий альманах» и журнал «Родимый край», собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы: «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов». По просьбе французского исторического общества «Академия Наполеона» редактировал ежемесячный сборник, посвященный Наполеону и казакам. Кроме этого, после войны вышли в свет еще три книги его стихов.

Скончался Н. Н. Туроверов 23 сентября 1972 года. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа рядом с могилами однополчан Атаманского полка[1].

В СССР его стихи тайно переписывались от руки, о нем ходили легенды в казачьих станицах и хуторах. Только он из казачьих поэтов его времени с такой силой и пронзительностью выразил боль изгнания соотечественников и тоску порушенной казачьей жизни. Донская Голгофа до конца дней стояла перед его глазами, и большей частью именно ей он посвятил свое поэтическое творчество. (Особый разговор — о лирике и прозе Н. Туроверова. Но этот разговор — в будущих статьях и книгах о нем.) Покидая родимый край, он понимал, что при жизни вернуться назад ему уже не суждено:

Помню горечь соленого ветра,Перегруженный крен корабля;Полосою синего фетраУходила в тумане земля;Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,Ни протянутых к берегу рук, —Тишина переполненных палубНапряглась, как натянутый лук,Напряглась и такою осталасьТетива наших дум навсегда.Черной пропастью мне показаласьЗа бортом голубая вода.

Но не только в казачьих кругах русского зарубежья, — повсюду, где жили изгнанники из России, любовь к поэзии Туроверова была необыкновенна. На творческих вечерах, когда он читал стихи, люди в зале слушали его, затаив дыхание и не пряча своих слез. Ему удавалось в скупых неброских образах отразить всю глубину чувств, владевших сердцами русских людей, оказавшихся на чужой земле:

И слез невольно сердце просит,И я рыдать во сне готов,Когда услышу в спелом просеВечерний крик перепелов…

Другой поэт русского Парижа Владимир Смоленский вспоминал об этом: «…совершенно незнакомые люди, видевшие впервые Туроверова, шли к нему, жали руку, со слезами на глазах целовали его. Крепкая любовь казака к своему родному краю, так легко совмещавшаяся со служением России, не всегда и не всем, неказакам, понятная, казалось, была понята всеми, заразила своей силой, объединила всех».

Казачий быт, степь, станичная вольница, родной курень, храп коней, «казачий престол Покрова», Дикое поле, казачья любовь, казачья песня и, конечно, война — жуткая, братоубийственная, Сиваш, Перекоп, Крым, Бахчисарай, «блеск холодной стали», русская кровь… — всё это с природной страстью и высоким мастерством отражено в стихах донского поэта. В слове его чувствуется энергия и упругость всадника, слившегося с полетом коня.

Нас было мало, слишком мало.От вражьих толп темнела даль.Но твердым блеском засверкалаИз ножен вынутая сталь.Последних пламенных порывовБыла исполнена душа,В железном грохоте разрывовВскипали воды Сиваша.И ждали все, внимая знаку,И подан был знакомый знак…Полк шел в последнюю атаку,Венчая путь своих атак.

Ни с чем не сравнимая трагедия Гражданской войны и до конца еще нами не осознанная катастрофа Белого дела явились причиной всех тех несчастий, которые переживает Россия теперь.

Невосполнимые потери русского народа в начале XX века — в первую очередь, качественно невосполнимые — аукнулись нам по самому высшему счету. Нет, не случайно мы стали свидетелями моральной деградации нашего населения и крайнего дефицита высокопатриотических личностей в армейской «элите», способных на подвиг или на жертву во имя спасения Родины, не говоря уже о многочисленных партийных лидерах. И лидеры обмельчали, и «элита» выродилась. Не для того ли весь прошлый век сталкивали враги России самых сильных, самых смелых, самых мужественных русских между собой, чтобы пришли мы к нынешнему итогу?

Изгнанные на чужбину белогвардейские офицеры (а оставшиеся были физически уничтожены), несмотря ни на что, в большинстве своем не озлобились и до последних своих дней сохранили в душе любовь к России и сыновнюю верность великой Родине, которая уже имела другое имя. Наиболее ярко это выразил поэт Войска Донского:

Всё иссякнет — и нежность, и злоба,Всё забудем, что помнить должны,И останется с нами до гробаТолько имя забытой страны.

По Высшей воле наша страна вернула себе прежнее имя. В наших силах вернуть России забытые имена певцов ее судьбы и выразителей ее духовного величия.

До чего же понятна и близка по духу поэзия Белого движения нынешнему времени! К 1917 году народ России по Конституции уже был уравнен в правах, а деление людей на «непримиримые классы» было навязано, искусственно внедрено в сознание обывателей социал-демократической пропагандой того времени. И обильно проплаченные враги русских, воспользовавшись войной, которую вела страна, и предательством масонского Временного правительства (как тут не провести аналогию с «перестроечным» временем?) путем обмана рабочих и солдат сумели перехватить власть в «отпавшей» столице.

Моральное состояние лучших людей России после Октябрьского переворота легко себе представить, вспомнив наши душевные переживания в августе 1991-го и в октябре 1993 годов. С той лишь разницей, что они, патриоты начала XX века, с оружием в руках поднялись на борьбу с безбожным, безжалостным, русофобским врагом. Ими так же, как и нами, была потеряна великая тысячелетняя Родина. И разве не те же мысли и чувства, выраженные при обороне Кремля 90 лет назад белым офицером Арсением Несмеловым, владели нами, когда на глазах у всего мира и, главное, на глазах всей сидящей у телевизора России расстреливали защитников Дома Советов?

…Отважной горсти юнкеровТы не помог, огромный город,Из запертых своих домов,Из-за окон в тяжелых шторах.Ты лишь исхода ждал борьбыИ каменел в поту от страха.И вырвала из рук судьбыПобеду красная папаха.Всего мгновение, моментУпущен был — упал со стоном.И тащится интеллигентК совдепу с просьбой и поклоном…

Так исторически сложилось, что лучшие (во всех смыслах) люди России большей частью находились тогда среди военных, тем более во время Германской войны. И потому в рядах русских боевых офицеров были Николай Гумилев и Арсений Несмелов. «Золотое сердце России // Мерно бьется в груди моей» — сказал первый из них, и был расстрелян в 1921 году. «Тебя добудем мы в бою, // Первопрестольная столица!» — выкрикнул второй и вынужден был через всю Сибирь с боями и армией Каппеля отойти к Владивостоку. А смертный приговор, вынесенный ему в 1924 году, был приведен в исполнение с опозданием на 21 год. Но поэзия Н. Гумилева давно уже вернулась к русскому читателю и обрела свое место на литературном Олимпе. В то время как стихов Арсения Несмелова до сих пор у нас почти никто не знает, а имя это так и остается малоизвестным — потому что он до конца Гражданской войны противостоял врагам исторической России. Ну, как же, разве можно было допустить к российскому читателю такие строки?

…В этот день страна себя ломала,Не взглянув на то, что впереди,В этот день царица прижималаРуки к холодеющей груди.В этот день в посольствах шифровалиПервой сводки беглые кроки.В этот день отменно ликовалиЯвные и тайные враги.В этот день… Довольно, Бога ради!Знаем, знаем, — надломилась ось:В этот день в отпавшем ПетроградеМощного героя не нашлось.Этот день возник, кроваво вспенен,Этим днем начался русский гон —В этот день садился где-то ЛенинВ свой запломбированный вагон…

Арсений Иванович Несмелов (Митропольский) родился 8 июня (по ст. стилю) 1889 года в Москве в дворянской семье, прошел обучение во Втором Московском и Нижегородском Аракчеевском кадетских корпусах. Первый его сборник стихов и прозы «Военные странички» вышел в 1915 году.

В звании поручика А. Несмелов участвовал в боях Первой мировой войны. Получил ранение. За исключительное бесстрашие был награжден четырьмя орденами.

Осенью 1917 года он принимал участие в московском антибольшевистском восстании юнкеров, жестоко подавленном, которое позже описал в поэме «Восстание». Затем воевал в рядах Белой гвардии — в войсках адмирала Колчака и генерала Каппеля. Участвовал в Сибирском Ледяном походе — одном из наиболее трагических и суровых испытаний Гражданской войны (до сих пор малоизвестных большинству наших современников).

В документах Белой гвардии этот поход назван Великим Сибирским (Ледяным) походом. Возглавил его главнокомандующий Восточным фронтом генерал-лейтенант В. О. Каппель, который в ноябре 1919 года, оставив Омск, двинул 30-тысячную пеше-конную армию на Иркутск — на освобождение предательски арестованного чехословацким корпусом Верховного Правителя России адмирала А. В. Колчака и выданного большевикам. Продвигались с постоянными боями от города к городу: Омск — Ново-Николаевск (Новосибирск) — Барнаул — Красноярск… Однако освободить адмирала не удалось, не успели, он был расстрелян большевиками по прямому приказу Ленина. Тогда каппелевцы двумя колоннами обогнули Иркутск и вышли к Байкалу. В феврале 1920 года армия генерала Каппеля перешла Байкал по льду и вышла к станции Мысовая, где их ждали войска атамана Семенова и санитарные поезда. Это была самая тяжелая часть пути Великого Сибирского (Ледяного) похода. Что такое зима в Сибири — никому объяснять не надо. На станции Мысовая раненые и больные каппелевцы были погружены в эшелоны, а остальные продолжили этот беспримерный поход до Читы. Всего было преодолено более тысячи километров[2]. По его окончании был учрежден Знак отличия военного ордена «За Великий Сибирский поход», который ставился в один ряд с орденом Святого Георгия.

Находясь в Приморье, в Дальневосточной республике (ДВР), А. Несмелов всецело посвятил себя литературному творчеству. Во Владивостоке им были изданы сборники стихотворений «Стихи» (1921) и «Уступы» (1924), а также поэма «Тихвин» (1922). Здесь он взял себе псевдонимом фамилию погибшего в бою товарища (Несмелов).

После установления советской власти на Дальнем Востоке А. Несмелов почти два года продолжал оставаться во Владивостоке под надзором ОГПУ без права выезда. Но в 1924 году, заблаговременно узнав о готовившихся новой властью расправах над бывшими белогвардейцами, покинул Родину и через глухую тайгу, через советско-китайскую границу и гаоляновые джунгли сумел добраться до Харбина — главного дальневосточного центра русской эмиграции.

В Харбине поэтический талант Несмелова раскрылся во всей своей силе. По признанию эмигрантских литературных кругов, А. Несмелов стал одним из лучших русских дальневосточных поэтов. Особую популярность имела его крайне необычная и оттого захватывающая «Баллада о даурском бароне», которая переписывалась и передавалась из рук в руки, как когда-то лермонтовское «На смерть поэта». И хотя в ней с холодной отстраненностью описаны бередящие душу зверства полусумасшедшего барона Унгерна, все же художественное своеобразие и поэтически мастерская форма этой баллады заставляют любого читателя запомнить ее навсегда.

…Я слышал:В монгольских унылых улусах,Ребенка качая при дымном огне,Раскосая женщина в кольцах и бусахПоет о бароне на черном коне…И будто бы в дни,Когда в яростной злобеШевелится буря в горячем песке, —огромный,Он мчит над пустынею Гоби,И ворон сидит у него на плече.

Стихи Несмелова публиковались не только в изданиях русской эмиграции в Китае, но и в Европе, и даже (в 1927–1929 годах) в советском журнале «Сибирские огни». В Китае вышли его поэтические книги «Кровавый отблеск» (Харбин, 1929), «Без России» (Харбин, 1931), «Через океан» (Шанхай, 1934), «Только такие!» (Харбин, 1936), «Полустанок» (Харбин, 1938), «Белая Флотилия» (Харбин, 1942), а также сборник новелл «Рассказы о войне» (Шанхай, 1936). В Берне отдельным изданием увидела свет его поэма «Георгий Семена» (1936). Творчество Арсения Несмелова высоко оценивали Борис Пастернак, Марина Цветаева, Николай Асеев, Леонид Мартынов и другие советские поэты.

Однако вынесенный большевистским режимом приговор все же настиг поэта. После вступления советских войск в Харбин в августе 1945 г. Несмелов был арестован и переправлен в Советский Союз. Жизнь его оборвалась в том же году в тюремной камере НКВД.

Если нынешнее русское сопротивление заключено в основном в печатном слове, в песне, в митинге, то сопротивление большевистской диктатуре требовало борьбы подлинной, героической, сопряженной с личной гибелью. Воины из Белого стана, сопротивляясь насилию, сознательно шли на смерть. И потому их поэты были выразителями подлинного, героического патриотизма. В их сердцах жила Родина, великая и прекрасная, их патриотизм был глубоко искренним и национально-волевым.

Пели добровольцы, Пыльные теплушкиРинулись на запад в стукоте колес.С бронзовой платформы выглянули пушки.Натиск и победа! или — под откос.

Трагедия, пережитая ими, была ничуть не меньшей, чем та, какую переживаем ныне мы. И разве не о нашем времени сказаны эти слова? Ведь это к нам, нынешним, сквозь годы забвения обращается героический, пронзительно русский поэт Арсений Несмелов:

Воля к победе.Воля к жизни.Четкое сердце.Верный глаз.Только такие нужны Отчизне,Только таких выкликает час.Через засекиИ волчьи ямы,Спешенным строемИль на коне.Прямы, напористы и упрямы —Только такие нужны стране.

Именно такая, жизнеутверждающая, волевая поэзия дает мощный толчок современному направлению русского поэтического сопротивления.

Судьба русской литературы беспрецедентно уникальна. Ведь она до сих пор до конца не изучена и даже полностью не познана. Разорванная 1917 годом, она все еще таит в себе массу потерянных или вычеркнутых из жизни имен, которые придется кропотливо и долго заново открывать нынешним и будущим ее исследователям. Более того, им, будущим исследователям, неизбежно придется пересматривать многие утвердившиеся ценности и целые пласты российской литературы XX века.

Давайте посмотрим: кто из советских стихотворцев воспел Гражданскую войну как нечто романтическое и необходимое? Ну разве что интернациональные «граждане мира», многие из которых в реальности не столько воевали на Гражданской, сколько создавали миф о своем участии в ней. Русские же национальные поэты каким-то шестым чувством ощущали сермяжную истину, что воспевать тут особенно нечего, стараясь держаться подальше от этой братоубийственной бойни и любыми путями сторонясь ее и в жизни, и в творчестве. Вот когда началась Отечественная война — тогда наши поэты проявили себя во всем блеске. Один только Твардовский чего стоит, не говоря о десятках других. Но для воинов Белой гвардии та Гражданская была на деле Отечественной. Ведь у них отнимали Родину. Потому-то и дала она столько русских витязей, одинаково владевших оружием и поэтическим словом. Среди них был офицер-кавалергард и проникновенный поэт Сергей Бехтеев.

Повторяю еще раз, потому что это очень важно: сейчас, в наше жестокое и лицемерное время, стихи белогвардейских офицеров читаются и воспринимаются крайне современно. Как будто и не разделяет нас почти целый век со времени их написания. Достаточно прочитать такие строки стихотворения «Русская Голгофа», написанного Сергеем Бехтеевым в 1920 году:

Ликует Антихрист-Иуда,Довольный успехом побед:Свершилось вселенское чудо,И царства христьянского — нет!Гремит сатана батогамиИ в пляске над грудой гробовКровавой звездой и рогамиСвоих награждает рабов.И воинство с красной звездою,Приняв роковую печать,К кресту пригвождает с хулоюНесчастную Родину-Мать!

Всё повторилось в России с какой-то дьявольской закономерностью, лишь только с большей подлостью и с большим коварством.

Вот уже почти двадцать лет русская патриотическая пресса пишет о закабалении России «пятой колонной», превратившейся на деле уже в «шестую колонну» бесчисленных предателей и грабителей нашего национального достояния. И все эти годы мы говорим о безразличии населения к бедам страны, все эти годы мы безуспешно призываем русских к объединению перед личиной всемирного, циничного Хама, нагло попирающего наши традиции и нашу культуру. Современный бесстрашный поэт мог бы слово в слово повторить все то, что в 1921 году Сергей Бехтеев выплеснул из своего сердца в стихотворении «Мать», которое абсолютно актуально и для нынешних дней:

Во имя безумной идеи «свобод»В крови задыхается русский народ,Бессильный сорвать свои путы,Бессильный злодеев из царства изгнать,Бессильный за правое дело восстатьВ годины невиданной смуты.…О, люди! О, братья! Забудем раздор!Ведь тризна злодеев — наш русский позор,Глумленье над трупом любимым.Пора помириться! Довольно молчать!Ведь это же нашу несчастную МатьНасилуют в доме родимом!

Теперь, когда атеистический XX век остался у нас за спиной, мы можем спросить самих себя: что было превыше всего для Российской империи как государства в прежние времена? Что являлось гарантом ее неколебимой державной стойкости перед любым врагом и любым несчастьем? И ответ может быть только один: Бог и Царь. Когда в сердце народа был Царь, а в душе — Бог, тогда никакая беда нам была не страшна и никакой враг не мог нас осилить. Но как только народ наш отрекся от Царя и от Бога, — беды, трагедии и катастрофы обрушились на Россию бесконечным потоком. (Тут необходимо сказать, что отречение Царя от власти было невозможно без отречения от Него народа. К тому же Николай II не отрекался ни от монархии, ни от Державы, он лишь после отказа от престола брата Михаила передал царство сыну Алексею. Но масонское окружение воспрепятствовало сохранению монархии.)

Без Бога и без Царя нет правды, нет высшей Истины и нет справедливости на земле. Поэт и беззаветный патриот Сергей Бехтеев настолько остро чувствовал и понимал это, что, начиная с 1917 года, уже ни о чем другом не мог говорить в своих стихах. Его лира, точно вечевой колокол, изо всех сил пыталась пробудить оглохший в распрях и заблудший народ, заставить очнуться Россию и осознать свое гибельное сиротство. Его так и называли при жизни — «Царский звонарь». Но зов этой набатной лиры уже почти никто не слышал в народной среде:

Гулко несется заутренний звон,Будит упрямо заспавшихся он,Но, погруженный в тревоги забот,Спит непробудно плененный народ.Спит наша Русь, отгоняя сквозь сонВ двери стучащийся радостный звон,Вновь неспособная сердцем принятьМира и веры былой благодать.

Но даже сквозь кровь и муки Гражданской войны и сквозь тягостные годы эмиграции Сергей Бехтеев пронес веру в воскрешение богоносного народа и Российской империи, веру в неизбежное признание нашей Родиной святости Царя. Да, удивляет, но не поражает дар предвидения поэта, поскольку подлинный поэт никогда не сомневается в том, что свет Истины и дух справедливости рано или поздно, хоть через века, но побеждают любое зло и всякую ложь. Он знал — русский Царь воскреснет и вместе со своей замученной семьей обретет святость. Все случилось гораздо раньше и в точности с прозрением поэта:

Пройдут века, ночные тениРазгонит светлая заря,И мы склонимся на колениК ногам Державного Царя.Забудет Русь свои печали,Кровавых распрей времена;Но сохранят веков скрижалиСвятых Страдальцев Имена.На месте том, где люди злыеСжигали Тех, Кто святы нам,Поднимет главы золотыеПобедоносный Божий Храм.И, Русь с небес благословляя,Восстанет Образ неземнойЦаря-Страдальца НиколаяС Его замученной Семьей.

Сергей Сергеевич Бехтеев родился 7 апреля (по ст. стилю) 1879 года в с. Липовка Елецкого уезда Орловской губернии[3] в родовитой дворянской семье, в которой глубоко были заложены основы православного видения мира. Учился и воспитывался в Императорском Александровском (Царскосельском) лицее, где в свое время учился А. С. Пушкин. Там же он впитал и любовь к поэтическому слову. Три родные сестры С. Бехтеева состояли фрейлинами царского двора, и потому с юности он близко соприкасался с придворной жизнью и ее атмосферой. В дальнейшем верность императорской семье и приверженность монархии он сохранит в душе до конца своих дней. По окончании Лицея он поступил на службу в подшефный ее императорскому величеству Кавалергардский полк, где получил чин корнета.

Свой первый сборник стихов он издал в 1903 году. Книга эта вышла с посвящением матери Царя Николая II императрице Марии Федоровне.

С началом Мировой войны С. Бехтеев служит в действующей армии и после ранения попадает в Дворцовый лазарет, где удостаивается посещения государыней Александрой Федоровной с великими княжнами. Закончив лечение, вновь отправляется на фронт и снова получает ранение. После пребывания в госпитале едет на родину, где узнает, что от него ушла любимая женщина. Горечь измены уже тогда коснулась его стихотворного творчества.

Для продолжения лечения в начале 1917 года он уезжает на Кавказ — в Кисловодск и Пятигорск. Там и застает его известие об отречении Николая. В его творчестве происходит резкий перелом — от личной драмы к высокопатриотическому осознанию событий, происходящих в стране. Здесь С. Бехтеев создает свой первый цикл гражданской лирики.

В октябре 1917 года поэт возвращается на родину, живет в Ельце и Орле. Видя хаос беззакония и разгром прежней жизни, он пишет пять стихотворений — «Россия», «Боже, Царя сохрани», «Верноподданным», «Святая ночь» и легендарную «Молитву», ставшую затем широко известной в Советской России. Через графиню А. В. Гендрикову эти стихи удалось передать в Тобольск царской семье, для которой они стали большой моральной поддержкой.

Со стихотворением «Молитва» была связана удивительная мистическая история. Дело в том, что во время расследования комиссией Н. А. Соколова преступления в Екатеринбурге автограф «Молитвы», сделанный рукой великой княжны Ольги, был обнаружен в книге, подаренной ей матерью — императрицей Александрой Федоровной (на книге сохранилась надпись: «В. К. Ольге. 1917. Мама. Тобольск»), По этой причине долгое время авторство «Молитвы» приписывалось царевне Ольге и в советское время «Молитва» даже публиковалась под ее именем. Эта история и впрямь выглядела очень правдоподобно: царевны при их кротости перед своей гибелью действительно могли молить Господа о прощении их мучителей.

Пошли нам. Господи, терпеньеВ годину буйных, мрачных днейСносить народное гоненьеИ пытки наших палачей.Дай крепость нам, о Боже правый,Злодейства ближнего прощатьИ крест тяжелый и кровавыйС Твоею кротостью встречать.И в дни мятежного волненья,Когда ограбят нас враги,Терпеть позор и униженья,Христос, Спаситель, помоги!Владыка мира, Бог вселенной!Благослови молитвой насИ дай покой душе смиреннойВ невыносимый, смертный час.И у преддверия могилыВдохни в уста Твоих рабовНечеловеческие силыМолиться кротко за врагов!

Сознавая свой офицерский долг служить гибнущей Отчизне, Сергей Бехтеев вступает в Добровольческую армию. В ней он воюет с 1918-го по 1920 год.

Свой долг Сергей Бехтеев исполняет до конца, разделив все тяготы и скорби с Белым воинством. В рядах Белой армии поэт отступает в Крым. В ноябре 1920 года он навсегда покидает Россию, со множеством русских изгнанников отплыв из Керчи на пароходе «Самара». Прощаясь с Родиной, он пишет стихотворение «Прости», проникнутое горькой тоской и покаянием:

В глазах раскинулся широкоПростор безбрежного пути,И шепчем мы с тоской глубокой:«Отчизна милая, — прости!»

Найдя прибежище в сербской Воеводине неподалеку от г. Нови Сад, С. С. Бехтеев становится активным участником общественной жизни русской диаспоры, пишет статьи, редактирует издававшуюся в Белграде монархическую газету «Русский стяг». Свою гражданскую лирику он объединяет в сборник «Песни русской скорби и слез», который выходит в свет в Мюнхене в 1923 году. В 1925 году выходит его автобиографический роман «Два письма»; в нем он с болью говорит о причинах поражения Добровольческой армии. Любовная лирика Бехтеева вошла в книгу «Песни сердца», изданную в Белграде в 1927 году. Главный мотив поэзии Бехтеева — это, конечно, трагедия России, измена Царю ближнего окружения, предательство интеллигенцией и русским дворянством белой идеи и надежда на воскрешение великой Империи.

В конце 1929 года С. С. Бехтеев переехал во Францию и поселился в Ницце, где и провел все свои оставшиеся годы. Здесь он тоже вошел в круг русских единомышленников, так как в Ницце находился один из монархических центров, служит старостой храма во имя Державной иконы Божией Матери. В 1934 году здесь же был издан его сборник стихов «Царский гусляр». В 1949, 1950, 1951 и 1952 гг. вышли в свет четыре его книги, объединенные одним названием «Святая Русь» и ставшие полным собранием стихотворений.

Надо сказать, что идея «За Веру, Царя и Отечество» настолько глубоко проникла в сознание поэта-монархиста Сергея Бехтеева, что никакие другие идеи, захватившие в то время Европу, и никакие другие события, происходившие в мире, уже не волновали его сознание. Даже Вторая мировая война никак не отразилась в его стихах, в которых он продолжал воспевать Россию, запечатленную его душой до революционной смуты. Все творчество Бехтеева — это неустанная, самозабвенная молитва за Святую Русь.

Довольно насмешек, довольно обид,Предательской лжи и обмана!Проснись, всенародный запятнанный стыд!Пусть Божия правда опять озаритПотемки земного тумана!Крамольная сила, рассейся, уйди!Смирись, окаянное племя!Надежда проснулась в усталой груди,И очи мои лицезрят впередиГрядущее, светлое время.Безумство уляжется, горе пройдет,Рассеются скорби и муки,И вновь возрожденный, счастливый народ,Увидев желанного Солнца восход,Протянет к Нему свои руки.Тогда, о, тогда мне не жаль умереть.Жила бы лишь правда в народе.На песни мои вам оков не надеть.Я буду и мертвый восторженно петьО Боге, Царе и свободе!..

Скончался С. С. Бехтеев 4 мая 1954 года. Похоронен на русском кладбище в Ницце. На могильной плите сделана надпись: «Сергей Сергеевич Бехтеев. Лицеист 59 выпуска Имп. Александровского лицея. Царский поэт. Офицер Белой Армии».

До сих пор в России мало кому известно творчество и даже имя необыкновенно талантливого автора, обладавшего на редкость проникновенным поэтическим даром, — Ивана Савина. Россия, наверное, единственная в мире страна, которая всё еще не собрала воедино и не удостоила заслуженной памяти своих гениальных певцов, запечатлевших в слове ее ни с чем не сравнимую судьбу.

При жизни его называли белым витязем, поэтом белой мечты… К. В. Деникина писала в нью-йоркской газете «Новое русское слово» в 1957 году: «Савин, однолеток Лермонтова, скончался на 28-м году жизни… Его не знают широко. Жестокая судьба послала его в русскую жизнь в самые роковые годы лихолетья, в красную завируху, которая снесла все устои нашей культуры; и надо сказать, что на его долю выпали все муки».

Широко его не знают в России до сих пор.

Поэт Иван Иванович Савин родился 29 августа (по ст. стилю) 1899 года в Одессе. Детство и юность провел в маленьком уездном городе Зеньково Полтавской губернии. В 19-летнем возрасте ушел добровольцем в Белую армию, поступив в эскадрон белгородских улан Сводного пока генерала Каледина. А после гибели А. М. Каледина и Л. Г. Корнилова воевал в армии Деникина. В огне Гражданской погибли четыре его брата и две сестры. Перед эвакуацией белых из Крыма он заболел тифом и, не успев эвакуироваться, попал в плен к красным. Пройдя ад пересыльных тюрем ЧК, оказался в Петрограде, где жил его отец Иван Саволайнен, финн по национальности. С помощью отца в 1922 году ему удалось освободиться из тюрьмы и вырваться в Финляндию, в г. Гельсингфорс.

Здесь, в Финляндии, раскрылся яркий, самобытный талант поэта, прозаика и публициста Ивана Савина, произведения которого невозможно читать без искреннего сочувствия и душевного волнения. Работая грузчиком в порту и чернорабочим на заводе, он в свободное от работы время писал обжигающие своей правдивой остротой стихи и прозу, основанные на воспоминаниях о дорогой сердцу России и пережитой личной трагедии. Там, в эмиграции, возник потрясающий поэт Белой идеи, которому было всего двадцать с лишним лет.

Стихи, рассказы и статьи Ивана Савина публиковались в русских изданиях Финляндии, Латвии, Эстонии, Берлина и Парижа. Судьбой Ивану Савину было отпущено пять лет творческой жизни. Но за эти годы им были созданы поистине поэтические шедевры, о которых остались восторженные отзывы современников поэта. В 1926 году в Белграде тиражом 200 экземпляров вышел его единственный прижизненный сборник стихов «Ладонка», в предисловии к которому профессор В. Х. Даватс писал об этих стихах: «…в них нет ни патриотического шума, ни сентиментальной слащавости. И главное — в них нет нигде стихотворной прозы. Словами, которые падают в душу огненными каплями, выражает он внеполитическую природу белых борцов». А через тридцать лет Глеб Струве в работе «Русская литература в изгнании» так отзывался о первом издании «Ладонки»: «Религиозность, любовь к России и вера в нее, и верность „белой мечте“, звучавшие как основные мотивы в этой скромной книжечке, стяжали Савину популярность в кругах, все еще преданных Белой идее. Но в стихах Савина не было ничего надуман-но-тенденциозного, никакой пропаганды. У него был свой, приглушенный, но подлинно-поэтический голос» (Нью-Йорк, 1956 г.).

Летом 1927 года Иван Савин скончался от заражения крови после неудачной операции аппендицита, когда ему еще не было 28-ми. По свидетельству его жены, перед смертью, после нескольких недель мучений, он записал слабеющей рукой последние строки: «Произведенный смертью в подпоручики // Лейб-гвардии Господнего полка». Похоронен на русском кладбище в Хельсинки.

И. А. Бунин, откликнувшись на смерть Ивана Савина, написал в парижской газете «Возрождение»: «То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе; во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса; во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон, некоторые же веши и строфы — особенно».

Такие строфы присутствуют, по сути, в каждом стихотворении Ивана Савина:

Поэт Милостью Божьей, Иван Савин — наше культурное достояние. Остается верить, что его творчество, являющее пример высокого таланта и верности России, будет наконец востребовано мыслящим русским обществом.

«Что имеем — не храним…», — справедливо сказано о российской всевозможной расточительности. Вот и эта русская поэтесса до недавнего времени была совершенно забыта и незнаема в России. Хотя в 20–30 годы прошлого века она считалась самой любимой поэтессой у эмигрантов Харбина. На ее могиле, находящейся в Чили, — эпитафия из ее же стихов:

Смертны и ты и я.Сомкнем усталые веки.Но Россия жива моя —И теперь, и потом, и навеки.

Ее литературное имя — Марианна Колосова. Вряд ли она сама в конце жизни надеялась вернуться своими стихами на Родину. Однако, как известно, пути Господни неисповедимы. Открытие нами ее замечательного творчества — яркий, свершившийся факт.

Главная черта поэзии Марианны Колосовой удивительное своеобразие, непохожесть на всё то, что было в русском (и прежде всего женском) стихотворчестве до нее. Обладая глубокой природной талантливостью и культурой, она сумела соединить в своих стихах страсть, мужество, проницательный ум и женскую неповторимую нежность. Не случайно эти ее строки стали крылатыми у белогвардейцев Сибири:

Пристальнее в душу посмотрите-ка:Отдает свою по капле кровь…Самая мудрейшая политика —Искренняя к Родине любовь!

Не приняв ложь и безнравственность большевистской власти, пережив в молодости всю жестокость Гражданской войны, Марианна Колосова посвятила свою жизнь борьбе с поработителями России. Вся ее поэзия излучает страстную веру в высшую справедливость и надежду на воссоздание погубленной Родины:

Россия? Ты еще жива?В цвету черемуховом ты ли?..Зимой, наверно, на дроваМою черемуху срубили…Неправда! Ты не умерла,Хоть и подрублена под корень,С душой Двуглавого Орла,Который грозам непокорен!Ты — вся в огне и вся в цвету,И ты ни в чем не виновата.Лелеешь новую мечту —И громового ждешь раската.

Марианна Колосова (Римма Ивановна Виноградова, в замужестве Покровская) родилась 19 (26) мая 1903 года на Алтае. Происходила из древнего и крепкого рода кубанских казаков. Ее отцом был священник, убитый воинствующими безбожниками, а ее жених, белогвардейский офицер, был расстрелян чуть ли не на ее глазах. До Гражданской войны жила в Барнауле.

Весь 1919 год и начало 1920-го Марианна Колосова провела в районе Семиречья — последнем оплоте белых сил на юго-восточном направлении. Эту территорию удерживали остатки 2-го Степного сибирского корпуса под командованием генерал-майора Анненкова. После разгрома белых она навсегда покинула Россию, перебравшись вместе с анненковцами в Китай, сначала в Джунгарию, а затем в Харбин.

Там, в китайском Харбине, ее стихи стали публиковаться в русском журнале «Рубеж», а в 1929 году вышел первый ее сборник «Армия песен». В дальнейшем в Харбине увидели свет ее книги стихов «Господи, спаси Россию!», «Не покорюсь!», «На звон мечей». Творчество Марианны Колосовой высоко ценили русские поэты Харбина — А. Несмелов, А. Ачаир, В. Перелешин и многие другие. Современники называли ее «бардом Белой армии» и харбинской Мариной Цветаевой.

После оккупации Харбина японцами она в 1934 г. вместе с мужем, бывшим офицером Белой армии А. Н. Покровским перебралась в Шанхай, где ее стихи стали публиковаться в журнале «Парус» и где вышли две ее последние книги: «На боевом посту» и «Медный гул». В 1949 году Китай стал коммунистическим, и семья Покровских уехала сначала на Филиппины, затем в Бразилию. В конце 50-х они окончательно осели в Чили. Скончалась Марианна Колосова 6 октября 1964 года. Похоронена в Пуэнте-Альто, пригороде Сантьяго. На табличке, прикрепленной к могильному кресту, имеется надпись: «Русская национальная поэтесса».

Время все расставляет по своим местам. Шелуха отпадает и превращается в прах. Но живое слово, за которым стоят честь и достоинство, как зеленая ветвь, пробивается сквозь любые нагромождения лжи и клеветы. Поэты Белой гвардии возвращаются на Родину своим блистательным творчеством. Они возвращаются к нам на века и уже никогда не уйдут из наших сердец.

Валерий ХАТЮШИН

Николай ТУРОВЕРОВ

ПЕРЕКОП

1

Сильней в стремёнах стыли ноги,И мерзла с поводом рука.Всю ночь шли рысью без дорогиС душой травимого волка.Искрился лед отсветом блескаКоротких вспышек батарей,И от Днепра до ГеническаСтояло зарево огней.Кто завтра жребий смертный вынет,Чей будет труп в снегу лежать?Молись, молись о дальнем сынеПеред святой иконой, мать!

2

Нас было мало, слишком мало.От вражьих толп темнела даль;Но твердым блеском засверкалаИз ножен вынутая сталь.Последних пламенных порывовБыла исполнена душа,В железном грохоте разрывовВскипали воды Сиваша.И ждали все, внимая знаку,И подан был знакомый знак…Полк шел в последнюю атаку,Венчая путь своих атак.

3

Забыть ли, как на снеге сбитомВ последний раз рубил казак,Как под размашистым копытомЗвенел промерзлый солончак,И как минутная победаШвырнула нас через окоп,И храп коней, и крик соседа,И кровью залитый сугроб?Но нас ли помнила Европа,И кто в нас верил, кто нас знал,Когда над валом ПерекопаОрды вставал девятый вал?

4

О милом крае, о родимомЗвенела песня казака,И гнал, и рвал над белым КрымомМорозный ветер облака.Спеши, мой конь, долиной Качи,Свершай последний переход.Нет, не один из нас заплачет,Грузясь на ждущий пароход,Когда с прощальным поцелуемОсвободим ремни подпруг,И, злым предчувствием волнуем,Заржет печально верный друг.

«В эту ночь мы ушли от погони…»

В эту ночь мы ушли от погони,Расседлали своих лошадей;Я лежал на шершавой попонеСреди спящих усталых людей.И запомнил, и помню донынеНаш последний российский ночлег,Эти звезды приморской пустыни,Этот синий мерцающий снег.Стерегло нас последнее гореПосле снежных татарских полей —Ледяное Понтийское море,Ледяная душа кораблей.Все иссякнет — и нежность, и злоба,Все забудем, что помнить должны,И останется с нами до гробаТолько имя забытой страны.

«Не выдаст моя кобылица…»

КРЫМ

Уходили мы из КрымаСреди дыма и огня,Я с кормы все время мимоВ своего стрелял коня.А он плыл, изнемогая,За высокою кормой,Все не веря, все не зная,Что прощается со мной.Сколько раз одной могилыОжидали мы в бою.Конь все плыл, теряя силы,Веря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо,Покраснела чуть вода…Уходящий берег КрымаЯ запомнил навсегда.

ПОХОД

Как в страшное время Батыя,Опять породнимся с огнем,Но, войско, тебе не впервыеПрощаться с родным куренем!Не дрогнув, станицы разрушить,Разрушить станицы и сжечь.Нам надо лишь вольные души,Лишь сердце казачье сберечь!Еще уцелевшие силы —Живых казаков сохранять,Не дрогнув, родные могилыС родною землею сровнять.Не здесь — на станичном погосте,Под мирною сенью крестовЛежат драгоценные костиПогибших в боях казаков;Не здесь сохранялись святыни,Святыни хранились вдали:Пучок ковыля да полыни,Щепотка казачьей земли.Все бросить, лишь взять молодаек.Идем в азиатский пустырь —За Волгу, за Волгу — на Яик,И дальше, потом — на Сибирь.Нет седел, садитесь охлюпкой —Дорогою седла найдем.Тебе ли, родная голубка,Впервые справляться с конем?Тебе ли, казачка, тебе лиДушою смущаться в огне?Качала дитя в колыбели,Теперь покачай на коне!За Волгу, за Волгу — к просторамПочти не открытых земель.Горами, пустынями, бором,Сквозь бури, и зной, и метельДойдем, не считая потери,На третий ли, пятый ли год,Не будем мы временем меритьПоследний казачий исход.Дойдем! Семиречье, Трехречье —Истоки неведомых рек…Расправя широкие плечи,Берись за топор, дровосек;За плуг и за косы беритесь —Кохайте и ширьте поля;С молитвой трудитесь, крепитесь,Не даром дается земля —Высокая милость Господня,Казачий престол Покрова;Заступник Никола-УгодникУслышит казачьи слова.Не даром то время настанет,Когда, соберясь у реки,На новом станичном майданеОпять зашумят казаки.И мельницы встанут над яром,И лодки в реке заснуют…Не даром дается, не даром,Привычный станичный уют.Растите, мужайте, станицы,Старинною песней звеня;Веди казаку, молодица,Для новых походов коня,Для новых набегов в пустыне,В глухой азиатской дали…О горечь задонской полыни,Щепотка казачьей земли!Иль сердце мое раскололось?Нет — сердце стучит и стучит.Отчизна, не твой ли я голосУслышал в парижской ночи?

АЗОВ

Эту землю снова и сноваПоливала горячая кровь.Ты стояла на башне АзоваМеж встречающих смерть казаков.И на ранней заре, средь тумана,Как молитва звучали слова:За Христа, за святого Ивана,За казачий престол Покрова,За свободу родную, как ветер,За простую степную любовь,И за всех православных на свете,И за свой прародительский кров.Не смолкало церковное пенье;Бушевал за спиною пожар;Со стены ты кидала каменьяВ недалеких уже янычарИ хлестала кипящей смолою,Обжигаясь сама и крича…Дикий ветер гулял над тобоюИ по-братски касался плеча:За святого Ивана, за волю,За казачью любовь навсегда!..Отступала, бежала по полюИ тонула на взморье орда.Точно пьяная, ты оглянулась —Твой сосед был уродлив и груб;Но ты смело губами коснуласьЕго черных, запекшихся губ.

НОВОЧЕРКАССК

(Поэма)

Меня с тобой связали узыМоих прадедов и дедов.Не мне ль теперь просить у музыИ нужных рифм, и нужных слов?Воспоминаний кубок пенныйСреди скитаний и невзгодНе мне ль душою неизменнойИспить указан был черед?Но мыслить не могу иначе:Ты город прошлых тихих дней,И новый вихрь судьбы казачьейТебе был смерти холодней.

1

Жизнь шла размеренно, не скоро,Не трудно, но и не легко,И купол золотой собораКругом был виден далеко.Зимой снега, разлив весною,А летом ветер, зной и пыль,Но не мечтал никто иноюСменить сегодняшнюю быль.Служилый город и чиновныйОдин порядок жизни знал,И даже мостовой неровнойВид никого не оскорблял.По воскресеньям привозилиК базару уголь и каймак,И на восток глядел средь пылиВ кольчуге бронзовый Ермак.

2

Зимою молодежь гранилаМосковской улицы панель,А летом в сад гулять ходила,Где старой башни цитадель,И где в киоске продавщица,Блестя огнем задорных глаз,Глядела, как меняет лица,Стреляя в нос, холодный квас.И отставные офицерыВ воспоминаньях прошлых днейВенчали путь своей карьерыПрогулкой чинной вдоль аллей.

3

Балы не редкостью бывали,На них полковник и кадет,Не уставая, танцевали,Топча безжалостно паркет,И иногда мелькал средь танцаМечтою институтских летЛейб-казака иль атаманцаМундир, пленяющий лорнет.В театре с лихостью игралиВ антрактах долгих трубачи,И у подъезда ожидалиИзвозчики и лихачи.

4

Был атаман главою края,Слугой России и Царей,И, облачением сияя,Служил в соборе архиерей.О Думе спорили дворянеИ об охоте невзначай,Купцы — о дегте и тарани,В прохладных лавках сев за чай.Блюли закон, моляся Богу,Хулили злобу, блуд и месть.Все казаки ходили в ногуИ отдавали лихо честь.

5

Учили те, кто побогаче,Своих детей, поря за лень,И реалист носил казачийЛампас и с кантами чекмень.Дул ветер зимний или жаркий —Спал город мирно до зари.Сквозил пролет к вокзалу арки,Где проезжали все Цари.Черед часов был тих и плавен,Крепка была родная лепь.Давно забыли, что БулавинДымил пожаром эту степь.

6

Степная быль дышала сонно,Был тверд загар казачьих лиц,Как воды медленного Дона,Текла простая жизнь станиц.Весну встречали в поле, сея,Скотину выгнав из базов.Под Пасху ждали иереяК лампадам темных образов.Косили в зной, возили кониСнопы на шумное гумно,Желтей червонца на попонеЛежало новое зерно.Зимой же спали. Песни пели.Деды, хваля минувший век,Хлебали взвар и с хлебом елиАрбузный мед, густой нардек.

7

Не к жизни бранной и беспечнойВзывал, спокойствием маня,Средь вишняка дымок кизечныйНад мирным кровом куреня.Страны померкнул образ древний.Средь электрических зарницНикто не отличал деревниОт вольных некогда станиц.Покоем грезили левады,И стал казак с былым не схож,Неся на чубе лоск помады,Под скрип резиновых калош.

8

Февраль принес с собой начало.Ты знал и ждал теперь конца.Хмельная Русь себя венчалаБез Мономахова венца.Тебе ль стоять на Диком поле,Когда средь вздыбленных огнейВоскресший Разин вновь на волеСзовет испытанных друзей?Ты знал — с тобой одним расплатаЗа тишь романовского дня.Теперь не вскочит пылкий Платов,Тебя спасая, на коня.

9

Давно оплеванным призывомСерели мокрые листки,С тоской кричали и надрывомВнизу вокзальные свистки.В тумане сумрачно темнелиБульваров мокрых тополя,А партизаны шли и пели:«Увидим стены мы Кремля».Гудели пушки недалёко,И за грехи своих отцовШли дети к смерти одиноко,И впереди них — Чернецов.

10

Кружились вихри снеговыеНад свежей глиною могил.Знал Каледин, кого впервыеОн на кладбище проводил.Мела метель. Покорно ждалиНеотвратимого конца,Но эти дни зачаровалиСнегами юные сердца.И стало тесно и немилоВ глухих родительских домах.Когда свой знак нашил КорниловНа партизанских рукавах.

11

Зарю казачьего рассветаВещал речами мудро Круг,Цвело надеждой это лето,И тополей кружился пух.Несли к собору из музеяЗнамена, стяги, бунчуки,И, дикой местью пламенея,Восстав, дралися казаки.А там, где раньше были дачи,Полков младых ковалась крепь.Блестел собор с горы иначе —Иной теперь вставала степь.

12

И над дворцом зареял гордо,Плеща по ветру, новый флаг.Звучало радостно и твердоИ «danke schön», и «guten Tag».Открылись снова магазины,Забыв недавнее давно,В подвалах налили грузиныГостям кавказское вино.И всё собою увенчалаГерба трехвековая сень,Где был казак нагой сначала,Потом — с стрелой в боку олень.

13

О, эти дни кровавых оргий! —Ты для себя сам стал чужим.Побед минутные восторгиЛетели прочь, как легкий дым.И был уверен ты заранее —Не властны в эти дни вожди,И пламя буйное восстанийЗальют осенние дожди.

14

Но вновь за мертвенной зимою,В последний раз хмельна, красна,Играла полою водоюТвоя последняя весна.Молниеносные победыБлагословлял весенний дух,И расцветали вновь обеды,Молебны и речистый Круг.

15

Британцы, танки и французы…Как дань восторгов и похвалНадели английские блузыИ гимназист, и генерал.Кто не был бодр, кто не был весел,Когда на карте за стекломОсваг победный шнур повесилМежду Одессой и Орлом?И все надежды были правы —На север мчались поезда.Была тускла средь белой славыПятиконечная звезда.

16

Как был прекрасен и возвышенВысокий строй газетных слов!Казалось всем, что был уж слышенКремлевский звон колоколов.Блестели радостные взоры;Под громы дальних канонад,Как порох, вспыхивали споры —Кому в Москве принять парад,Кто устранит теперь препоны,Когда еще повсюду мгла, —Орел двуглавый без короныИли корона без орла?

17

Дымилась Русь, горели сёла,Пылали скирды и стога,И я в те дни с тоской веселойТоптал бегущего врага,Скача в рядах казачьей славы,Дыша простором диких лет.Нас озарял забытой славы,Казачьей славы пьяный свет.И сердце всё запоминало,Легко рубил казал с плеча,И кровь на шашке засыхалаЗловещим светом сургуча.

18

Тамбов. Орел. Познал обманаТы весь чарующий расцвет,Когда смерч древнего буранаСметал следы имперских лет.И над могилою столетийСплелися дикою гульбойИзмена, подвиги и плети,И честь, и слезы, и разбой.

19

Колокола могильно пели.В домах прощались. Во двореВенок плели, кружась, метелиТебе, мой город, на горе.Теперь один снесешь ты мукиПод сень соборного креста.Я помню, помню день разлукиВ канун Рождения Христа.И не забуду звон унылыйСреди снегов декабрьских вьюгИ бешеный галоп кобылы,Меня бросающей на юг.

«На солнце, в мартовских садах…»

На солнце, в мартовских садах,Еще сырых и обнаженных,Сидят на постланных коврахПринарядившиеся жены.Последний лед в реке идет,И солнце греет плечи жарко;Старшинским женам мед несетЯсырка — пленная татарка.Весь город ждет и жены ждут,Когда с раската грянет пушка,Но в ожиданье там и тутГуляет пенистая кружка.А старики всё у рекиГлядят толпой на половодье —Из-под Азова казакиС добычей приплывут сегодня.Моя река, мой край родной,Моих прабабок эта сказка,И этот ветер голубойСредневекового Черкасска.

«Эти дни не могут повторяться…»

Эти дни не могут повторяться,Юность не вернется никогда.И туманнее и реже снятсяНам чудесные, жестокие года.С каждым годом меньше очевидцевЭтих страшных, легендарных дней.Наше сердце приучилось битьсяИ спокойнее, и глуше, и ровней.Что теперь мы можем и что смеем?Полюбив спокойную страну,Незаметно медленно стареемВ европейском ласковом плену.И растет и ждет ли наша смена,Чтобы вновь в февральскую пургуДети шли в сугробах по коленаУмирать на розовом снегу?И над одинокими на свете,С песнями идущими на смерть,Веял тот же сумасшедший ветерИ темнела сумрачная твердь.

«Жизнь не проста и не легка…»

Жизнь не проста и не легка.За спицею мелькает спица.Уйти б на юг, и в казакаПо-настоящему влюбиться.Довольно ждать, довольно лгать,Играть самой с собою в прятки.Нет, не уйти, а убежатьБез сожалений и оглядкиТуда, где весело живут,Туда, где вольные станицы,И где не вяжут и не ткутСвоих нарядов молодицы;Где все умеют пить и петь,Где муж с женой пируют вместе,Но туго скрученная плетьВисит на самом видном месте.Ах, Дон, Кубань, Тмутаракань!А я в снегах здесь погибаю.Вот Лермонтов воспел Тамань.А я читаю и мечтаю.И никуда не убегу…Твердя стихи о Диком поле.Что знаю я и что могу,Живя с рождения в неволе?И мой недолгий век пройдетВ напрасном ожиданье чуда,Московский снег, московский ледМеня не выпустят отсюда.

1914 ГОД

Казаков казачки проводили,Казаки простились с Тихим Доном.Разве мы, их дети, позабыли,Как гудел набат тревожным звоном?Казаки скакали, тесно стремяПрижимая к стремени соседа.Разве не казалась в это времяНеизбежной близкая победа?О, незабываемое лето!Разве не тюрьмой была станицаДля меня и бедных малолеток,Опоздавших вовремя родиться?

«Мы шли в сухой и пыльной мгле…»

Мы шли в сухой и пыльной мглеПо раскаленной крымской глине,Бахчисарай, как хан в седле,Дремал в глубокой котловине.И в этот день в Чуфут-Кале,Сорвав бессмертники сухие,Я выцарапал на скале:«Двадцатый год. Прощай, Россия».

«Как когда-то над сгубленной Сечью…»

Как когда-то над сгубленной СечьюГоревал в своих песнях Тарас, —Призываю любовь человечью:Кто теперь погорюет о нас?Но в разлуке с тобой не прощаюсь,Мой далекий отеческий дом, —Перед Господом не постесняюсьНазываться донским казаком.

МАЙДАН

Они сойдутся в первый разНа обетованной долине,Когда трубы звенящий гласВ раю повторит крик павлиний,Зовя всех мертвых и живыхНа суд у Божьего Престола,И станут парой часовыхУ врат Егорий и Никола.И сам архангел Михаил,Спустившись в степь, в лесные чащи,Разрубит плен донских могил,Подняв высоко меч горящий.И Ермака увидит БогРазрез очей упрямо смелый,Носки загнутые сапог,Шишак и панцырь заржавелый.В тоске несбывшихся надежд,От страшной казни безобразен,Пройдет с своей ватагой Разин,Не опустив пред Богом вежд.Булавин промелькнет Кондратий;Открыв кровавые рубцы,За ним — заплата на заплате —Пройдут зипунные бойцы,Кто Русь стерег во тьме столетий,Пока не грянула пораИ низко их склонились детиК ботфортам грозного Петра.В походном синем чекмене,Как будто только из похода,Проедет Платов на конеС полками памятного года.За ним, средь кликов боевых,Взметая пыль дороги райской,Проскачут с множеством другихБакланов, Греков, Иловайский —Все те, кто славу казакаСплетя со славою имперской,Донского гнали маштакаВ отваге пламенной и дерзкойТуда, где в грохоте войныМужала юная Россия, —Степей наездники лихие,Отцов достойные сыны.Но вот дыханье страшных летПовеет в светлых рощах раяИ Каледин, в руках сжимая,Пробивший сердце пистолет,Пройдет средь крови и отрепийДонских последних казаков.И скажет Бог: «Я создал степиНе для того, чтоб видеть кровь».«Был тяжкий крест им в жизни дан, —Заступник вымолвит Никола. —Всегда просил казачий станМеня молиться у Престола».«Они сыны моей земли! —Воскликнет пламенный Егорий. —Моих волков они блюлиСреди своих степных приморий».И Бог, в любви изнемогая,Ладонью скроет влагу вежд.И будет ветер гнуть, играя,Тяжелый шелк Его одежд.

«В скитаньях весел будь и волен…»

«В скитаньях весел будь и волен,Терпи и жди грядущих встреч.Тот не со Мной, кто духом болен,Тому не встать, кто хочет лечь.Простор морей, деревьев пущиИ зреющий на ниве злакОткроют бодрым и идущимБлагословляющий Мой знак.В лицо пусть веет ветер встречный —Иди и помни: Я велел».Так говорил Господь, и МлечныйНа темном небе путь белел.

ТОВАРИЩ

Перегорит костер и перетлеет,Земле нужна холодная зола.Уже никто напомнить не посмеетО страшных днях бессмысленного зла.Нет, не мученьями, страданьями и кровью —Утратою горчайшей из утрат —Мы расплатились братскою любовьюС тобой, с тобой, мой незнакомый брат.С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,Встречались мы, наверное, не раз.Меня Господь спасал среди пожарищ,Да и тебя Господь не там ли спас?Обоих нас блюла рука Господня,Когда, почуяв смертную тоску,Я, весь в крови, ронял свои поводья,А ты, в крови, склонялся на луку.Тогда с тобой мы что-то проглядели,Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:Не для того ль мы оба уцелели,Чтоб вместе за Отчизну умереть?

«За легкомысленный язык…»

За легкомысленный язык;За склонность к ветреной забаве,За то, что я уже привыкК незатруднительной отраве,За все, за все, чем грешен я,Ты ниспошли мне наказанье,Но не лишай меня огня,Оставь широкое дыханье,Любви и песен не лишайИ не клади во гроб живого.Ты видишь: льется через крайЕще взволнованное слово.

«Глубокий снег лежал в горах…»

Глубокий снег лежал в горах.Был лунный свет мутнее дыма.Попутчик мой сказал: «АллахХранит в дороге пилигрима».Кто он, откуда? Для меняНе всё ль равно? На горном склонеОн своего поил коня,И вместе пили наши кони.Теперь нас ждет в горах ночлег.И знаю я, дрожа от стужи,Он для меня расчистит снег,Постелет рваный плащ верблюжийИ, вынув свой кремень и трут,Зажжет подобранные сучья.Счастлив Аллах, царящий тут,Слуги ему не надо лучше.

«Я скрылся от дождя, от ночи и от бури…»

Я скрылся от дождя, от ночи и от буриВ пастушьем шалаше. Пастух был нелюдим.Но он мне место дал у очага на шкуреИ круглый хлеб, надъеденный самим.В горах случайны и безмолвны встречи.Что он мне мог сказать, что мог ответить я,Когда нас крепче слов сближает мех овечийИ скудное тепло дымящего огня?..

«Не плыву — улетаю в Америку…»

Не плыву — улетаю в Америку.Кто поймет беспросветную грусть?Это значит: к заветному берегуНикогда, никогда не вернусь.Это значит: благополучиюЖизнь свою навсегда уступил,Полунищую, самую лучшую,О которой я Бога просил.

«На простом, без украшений, троне…»

На простом, без украшений, тронеВосседает всемогущий Бог.Был всегда ко мне Он благосклонен,По-отечески и милостив, и строг.Рядом Ангел и весы, и гири —Вот он, долгожданный суд!Все так просто в этом райском мире,Будто здесь родители живут.На весы кладется жизнь земная.Все мои деянья и грехи,И любовь к тебе, моя родная,И мои нетрудные стихи.

«И снилось мне, как будто я…»

И снилось мне, как будто яПознал все тайны бытия,И сразу стал мне свет не мил,И все на свете я забыл,И ничего уже не жду,И в небе каждую звездуТеперь я вижу не такой,Как видел раньше, золотой,А бледным ликом мертвеца.И мертвым слухом мудрецаНе слышу музыки светил.Я все на свете разлюбил,И нет в груди моей огня,И нет людей вокруг меня…И я проснулся на заре,Увидел церковь на горе,И над станицей легкий дым,И пар над Доном золотым,Услышал звонких петухов,И в этом лучшем из мировСчастливей не было людейМеня, в беспечности своей.

ЗНАМЯ

Мне снилось казачье знамя,Мне снилось — я стал молодым.Пылали пожары за нами,Клубился пепел и дым.Сгорала последняя крыша,И ветер веял вольней,Такой же — с времен Тохтамыша,А, может быть, даже древней.И знамя средь черного дымаСияло своею парчой,Единственной, неопалимой,Нетленной в огне купиной.Звенела новая слава,Еще неслыханный звон…И снилась мне переправаС конями, вплавь, через Дон.И воды прощальные ДонаНесли по течению нас,Над нами на стяге иконы,Иконы — иконостас.И горький ветер усобиц,От гари став горячей,Лики всех БогородицКачал на казачьей парче.

«Было их с урядником тринадцать…»

Было их с урядником тринадцатьМолодых безусых казаков.Полк ушел. Куда теперь деватьсяСредь оледенелых берегов?Стынут люди, кони тоже стынут,Веет смертью из морских пучин…Но шепнул Господь на ухо Сыну:Что глядишь, Мой Милосердный Сын?Сын тогда простер над ними ризу,А под ризой белоснежный мех,И все гуще, все крупнее книзуЗакружился над разъездом снег.Ветер стих. Повеяло покоем.И, доверясь голубым снегам,Весь разъезд добрался конным строемБез потери к райским берегам.

«Мороз крепчал. Стоял такой мороз…»

Мороз крепчал. Стоял такой мороз,Что бронепоезд наш застыл над яром,Где ждал нас враг, и бедный паровозСтоял в дыму и задыхался паром.Но и в селе, раскинутом в яру,Никто не выходил из хат дымящих —Мороз пресек жестокую игру,Как самодержец настоящий.Был лед и в пулеметных кожухах;Но вот в душе, как будто, потеплело:Сочельник был. И снег лежал в степях.И не было ни красных и ни белых.

«Всегда найдется, чем помочь…»

Всегда найдется, чем помочь, —И словом, и делами.И пусть опять приходит ночьС бессонными глазами.Она другим еще темней,Настолько мир им тесен,Как будто нет живых людей,И нет чудесных песен.Ведь только у слепых в ночиНет близкого рассвета.И, ради Бога, не молчи:Он не простит нам это!

ОДНОЛЕТОК

Подумать только: это мыПоследние, кто зналиИ переметные сумы,И блеск холодной сталиКлинков, и лучших из друзейПогони и похода,В боях израненных конейНам памятного годаВ Крыму, когда на рубежеКончалась конница уже.Подумать только: это мыВ погибельной метели,Среди тмутараканской тьмыСлучайно уцелели.И в мировом своем пленуДо гроба всё считаемНас породившую странуНеповторимым раем.

«Помню горечь соленого ветра…»

Помню горечь соленого ветра,Перегруженный крен корабля;Полосою синего фетраУходила в тумане земля.Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,Ни протянутых к берегу рук —Тишина переполненных палубНапряглась, как натянутый лук,Напряглась и такою осталасьТетива наших душ навсегда.Черной пропастью мне показаласьЗа бортом голубая вода.И прощаясь с Россией навеки,Я постиг, я запомнил навекНеподвижность толпы на спардеке,Эти слезы у дрогнувших век.

«Ты говоришь: Смотри на снег…»

Брату А. Туроверову

1

Ты говоришь: «Смотри на снег,Когда синей он станет к ночи.Тяжелый путь за прошлый грехОдним длинней, другим короче.Но всех роднят напевы вьюг,Кто в дальних странствиях обижен.Зимой острее взор и слухИ Русь роднее нам и ближе».И я смотрю… Темнеет твердь.Меня с тобой метель сдружила,Когда на подвиг и на смертьНас увлекал в снега Корнилов.Те дни прошли. Дней новых бегИз года в год неинтересней.Мы той зиме отдали смех,Отдали молодость и песни.Но в час глухой я выйду в ночь,В родную снежную безбрежность —Разлуку сможет превозмочьЛишь познающий безнадежность.

2

Нежданной дорогой с тобою мы двоеИдем неразлучно, мой спутник и брат,Мы помним мучительно время былоеИ родины страшный, кровавый закат.Я знаю: тоской и работой остужен,Ты числишь устало пустынные дни.Наш путь и далек, и уныл, и окружен,Но будет порыв наш стремительно нужен,Когда мы увидим огни.Услышим звенящие трубы возвратаИ, близко видавшие смерть,Мы круто свернем на восток от заката,И будет ничтожна былая утратаДля вновь обретающих твердь.

«В огне все было и в дыму…»

В огне все было и в дыму —Мы уходили от погони.Увы, не в пушкинском КрымуТеперь скакали наши кони.В дыму войны был этот край,Спешил наш полк долиной Качи,И покидал БахчисарайПоследний мой разъезд казачий.На юг, на юг. Всему конец.В незабываемом волненьеЯ посетил тогда дворецВ его печальном запустенье.И увидал я ветхий зал,Мерцала тускло позолота,С трудом стихи я вспоминал,В пустом дворце искал кого-то.Нетерпеливо вестовойВодил коней вокруг гарема.Когда и где мне голос твойОпять почудился, Зарема?Прощай, фонтан холодных слез.Мне сердце жгла слеза иная.И роз тебе я не принес,Тебя навеки покидая.

ВЕТЕР

Дуй, ветер, дуй! Сметай года,Как листьев мертвых легкий ворох.Я не забуду никогдаТвой начинающийся шорох,Твоих порывов злую крепьНе разлюблю я, вспоминаяДалекую родную степьМою от края и до края.И сладко знать: без переменТы был и будешь одинаков —Взметай же прах Азовских стен,Играй листвою буераков,Кудрявь размах донской волны,Кружи над нею чаек в плаче,Сзывай вновь свистом табуныНа пустырях земель казачьих.И, каменных целуя бабВ свирепой страсти урагана,Ковыльную седую хлябьГони к кургану от кургана!

«Мы ничего ни у кого не просим…»

Мы ничего ни у кого не просим.Живем одни — быть может, потому,Что помним добровольческую осеньИ наше одиночество в Крыму.Тогда закат раскрыл над нами веер,Звездой вечерней засияла высь.С утра мы бились с конницей — на север,Потом — на юг — с пехотою дрались.Мы тесно шли, дорогу пробивая.Так бьет в утес девятая волна.Последний бой! Идет не так ли стаяВолков, когда она окружена?И мы прошли. Прошла и эта осень,Как бег ночной измученных коней, —Еще не знали, что с рассветом бросимНа пристани единственных друзей.

«Никто нас не вспомнит, о нас не потужит…»

Никто нас не вспомнит, о нас не потужит.Неспешной водой протекают года.И было нам плохо, и станет нам хуже,Покоя не будет нигде, никогда.Да мы и не ищем спокойного года,Да нам и нисколько не нужен покой:Свобода еще с Ледяного походаДля нас навсегда неразлучна с бедой.

«Мы уходили налегке…»

Мы уходили налегке.Мы уплывали торопливоНа взятом с боя челноке,В волнах осеннего разлива,И быстроводная рекаВ крутых кругах водоворотовНесла нас, пенясь и кипя…Как хорошо! Но жаль кого-то.Кого? Но только не себя!

МАРТ

За облысевшими буграмиЗакаты ярче и длинней,И ниже виснут вечерамиГустые дымы куреней.В степи туманы да бурьяны,Последний грязный, талый снег,И рьяно правит ветер пьяныйКоней казачьих резвый бег.Сильней, сильней стяни подпруги,Вскачи в седло, не знав стремян;Скачи на выгон, за муругийНа зиму сложенный саман.Свищи, кричи в лихой отвагеО том, что ты донской казак;Гони коня через овраги,За самый дальний буерак.Пусть в потной пене возвратитсяТвой конь и станет у крыльца;Пусть у ворот ждет молодицаС улыбкой ясной молодца.Отдай коня. Раздольно длинныйПуть утомил. И будешь радВдохнуть в сенях ты запах блинный,Повисший густо сизый чад.Как раньше предки пили, пели,Так пей и ты и песни пой.Все дни на масляной неделеХоди с хмельною головой.Но час придет. И вечер синийПостелет медленную тень,И в запоздалых криках минетПоследний день, прощеный день.Сияй лампадами, божница,В венке сухого ковыля.Молиться будет и трудитьсяВесь пост казачая земля.

1942

Тебе не страшны голод и пожар.Тебе всего уже пришлось отведать.И новому ль нашествию татарТоржествовать конечную победу?О, сколько раз борьба была невмочь,Когда врывались и насильники и воры!Ты их вела в свою глухую ночь,В свои широкие звериные просторы.Ты их звала, доверчивых собак,В свои трущобы, лютая волчица.И было так, и снова будет так,И никогда тебе не измениться.

СОЧЕЛЬНИК

Темнее стал за речкой ельник,Весь в серебре синеет сад,И над селом зажег сочельникЗеленый медленный закат.Лиловым дымом дышат хаты,Морозна праздничная тишь.Снега, как комья чистой ваты,Легли на грудь убогих крыш.Ах, Русь, Московия, Россия,Простор безбрежно снеговой,Какие звезды золотыеСейчас зажгутся над тобой!И все равно, какой бы жребийТебе ни бросили года,Не догорит на этом небеВолхвов приведшая звезда.И будут знать и будут верить,Что в эту ночь, в мороз, в метельМладенец был в простой пещереВ стране за тридевять земель.

ПУТЬ

Твой отец в далекой ссылке,Мать его не дождалась;Поклонись ее могилке,Истово перекрестясь.Уцелевшего соседаТы под вечер навести —Потаенная беседаИ прощальное «прости».Ты не мальчик! Все пятнадцатьНа плечах твоих годов.В эти годы нужно драться,Надо знать своих врагов.Говорят — и правда это —У какой-то там реки,В чужедальнем крае где-тоПроживают казаки.Уходи, пока не поздно,Взять землицы не забудь,И по солнцу, и по звездамТы найдешь свой верный путь.

ШЛЯХ

Всё те же курганыИ гетманский шлях,Седые бурьяныНа снежных полях.А вечером поздноУже наверхуЗнакомые звездыНа Млечном шляху.В морозной полудеРодное окно —Какие-то людиЖивут здесь давно.И дом мой им тожеТакой же родной,Как будет он позжеДля смены другой.Приходят, уходятИ снова придут.Но старые песниУже не поют.Никто и не знаетО песне такой:«За Доном гуляетКазак молодой!..»

«Под утро на вечере этом…»

Под утро на вечере этомСтояла жемчужная мгла,И был я подростком кадетом,А ты институткой была.И жизнь начиналась сначалаПод утро на этом балу;Всю ночь ты со мной танцевалаКружилась на скользком полу.И музыка, музыка! СноваКазалось нам прошлое сном,И жизнь прожитая в оковах,Лежала в снегах за окном.И как над безвестной могилой,Над прахом, над снегом — над нейБессмертно сияли светилаТвоих изумленных очей.

ВОЛЬНИЦА

Минуя грозных стен Азова,Подняв косые паруса,В который раз смотрели сноваВы на чужие небеса.Который раз в открытом море,С уключин смыв чужую кровь,Несли вы дальше смерть и гореВ туман турецких берегов.Но и средь вас не видел многихВ пути обратном атаман,Когда меж берегов пологихВаш возвращался караван.Ковры Царьграда и ДамаскаВ Дону купали каюки;На низкой пристани ЧеркасскаВас ожидали старики.Но прежде чем делить добычу,Вы лучший камень и ковер,Блюдя прадедовский обычай,Несли торжественно в собор.И прибавляли вновь к оправеИкон сверкающий алмаз,Чтоб сохранить казачьей славеБлагую ласку Божьих глаз.

СЕРЬГИ

Моей жене

1

Где их родина? В Смирне ль, в Тивризе?Кто их сделал, кому и когда?Ах, никто к нам теперь не приблизитОтлетевшие в вечность года.Может быть, их впервые наделаСмуглолицая ханская дочь,Ожидая супруга несмелоВ свою первую брачную ночь.Иль позор искупить, чтобы девичьюПобороть горечь жалоб и слез,Их влюбленный персидский царевичСвоей милой в подарок принес.И она, о стыде забывая,Ослепленная блеском серег,Азиатского душного раяПреступила заветный порог.Сколько раз, видно, женские ушиСуждено было им проколоть,Озаряя гаремные души,Украшая горячую плоть.Сколько раз госпожа на верблюдеКолыхала их в зное пустынь,Глядя сверху на смуглые грудиОпаленных ветрами рабынь.Но на север, когда каравануПуть казачий разбой преградил,Госпожу привели к атаману.Атаман госпожи не щадил —Надругался над ней, опорочил,На горячий швырнув солончак,И с серьгами к седлу приторочил,Привязал за высокий арчак.Или, может быть, прежде чем кинулСвою жертву под гребень волны,Разин пьяной рукою их вынулИз ушей закаспийской княжны,Чтоб потом, средь награбленной груды,Забывая родную страну,Засветилися их изумрудыНа разбойном, на вольном Дону.Эх, приволье широких раздолий,Голубая, полынная лепь!Разлилась, расплескалась на волеКовылями просторная степь.И когда эту свадьбу справлялиВо весь буйный казачий размах,Не они ль над узорами шалиУ Маланьи сверкали в ушах?Не казачью ли женскую долюРазделяли покорно они,Видя только бурьяны по полю,Да черкасских старшин курени?Но станичная глушь миновала,Среди новых блистательных встречОтразили лучисто зеркалаИх над матовым мрамором плеч.Промелькнули за лицами лицаИ кануном смертельных утратРаспростерла над ними столицаЗолотой свой веселый закат.

2

Что ж мне делать коль прошлым так пьяноЗахмелела внезапно душа?И в полночных огнях ресторана,По-старинному так хороша,Ты сидишь средь испытанных пьяниц,Дочь далеких придонских станиц,И пылает твой смуглый румянецПод коричневой тенью ресниц.Колыхаются серьги-подвески,Расцветают в зеленом огнеИ трепещут короткие блескиВ золотистом анжуйском вине.Что на речи твои я отвечу?Помню окрик казачьих погонь,Вижу близко, как весело мечутЭти камни разбойный огонь.

ПАРИЖ

Опять в бистро за чашкой кофеУслышу я в который разО добровольческой ГолгофеТвой увлекательный рассказ.Мой дорогой однополчанин,Войною нареченный брат,В снегах корниловской КубаниТы, как и все мы, выпил яд —Пленительный и неминучийНапиток рухнувших эпох,И всех земных благополучийСтал для тебя далек порог.Всё в той же бесшабашной волеПорывы сердца сохраня,Ты мнишь себя в задонском полеСредь пулеметного огня.И, сквозь седую муть туманаУвидя людные бугры,Сталь неразлучного наганаРвешь на ходу из кобуры.Что можем мы и что мы знаемВ плену обыкновенных дней,Упрямо грезя грозным раемЖестокой юности своей?С настойчивостью очевидцаСвоей страны шальной судьбыМы заставляем сердце битьсяБиеньем бешеной борьбы.Что ж, может быть, в твоей отраве,Париж, смешон теперь наш бред,Но затереть никто не вправеТех дней неизгладимый след.Пока нам дорог хмель сражений,Походов вьюги и дожди,Еще не знают пораженийНе победившие вожди.Как счастлив я, когда приснитсяМне ласка нежная отца,Моя далекая станицаУ быстроводного Донца,На гумнах новая солома,В лугах душистые стога,Знакомый кров родного дома,Реки родные берега.И слёз невольно сердце просит,И я рыдать во сне готов,Когда услышу в спелом просеВечерний крик перепелов,Увижу розовые рощи,В пожаре дымном облакаИ эти воды, где полощетЗаря веселые шелка.Мой милый край, в угаре браниТебе я вымолвил: «Прости».Но и цветам воспоминанийНе много лет дано цвести.Какие пламенные строфыНапомнят мне мои поляИ эту степь, где бродят дрофыВ сухом разливе ковыля?Кто дали мглистые раздвинет —Унылых лет глухую сень?И снова горечью полыниДохнет в лицо горячий день:Набат станиц, орудий гулы,Крещенье первого огня,Когда судьба меня швырнулаОт парты прямо на коня.Нам всем один достался жребий,Нас озарил один закат,Не мы ль теперь в насущном хлебеВкусили горечь всех утрат?Неискупимые потериУкором совести встают,Когда, стучась в чужие двери,Мы просим временный приют —Своих страданий пилигримы,Скитальцы не своей вины.Твои ль, Париж, закроют дымыЛицо покинутой страныИ беспокойный дух кочевий?Неповторимые годаСгорят в твоем железном чревеИ навсегда, и без следа.…Как далека от нас природа,Как жалок с нею наш союз!Чугунным факелом свободаБлагословляет наших муз.И, славя несветящий факел,Земли не слыша древний зов,Идем мы ощупью во мракеНа зовы райских голосов.И жадно ищем вещих знаковНесовершившихся чудес,И ждем, когда для нас ИаковОпустит лестницу с небес.И мы восторженной толпоюВ горячей солнечной пылиУйдем небесною тропоюОт неопознанной земли.

ВЕРСАЛЬ

Зеленей трава не может быть,Быть не могут зори золотистей,Первые потерянные листьяБудут долго по каналу плыть.Будут долго воды розоветь,С каждым мигом глубже и чудесней.Неужели радостные песниРазучились слушать мы и петь?Знаю, знаю, ты уже устал,Знаю власть твоих воспоминаний.Но, смотри, каких очарованийПреисполнен розовый канал!Ах, не надо горечью утратОтравлять восторженные речи —Лишь бы дольше длился этот вечер,Не померк сияющий закат…

ПРАБАБКА

Мы плохо предков своих знали,Жизнь на Дону была глуха,Когда прабабка в лучшей шали,Невозмутима и строга,Надев жемчужные подвески,Уселась в кресло напоказ —И зрел ее в достойном блескеСтарочеркасский богомаз.О, как старательно и чистоПисал он смуглое лицо,И цареградские мониста,И с аметистами кольцо.И шали блеклые розаныПод кистью ярко расцвели,Забыв полуденные страныДля этой северной земли.…А ветер в поле гнал туманы,К дождю кричали петухи,Росли на улице бурьяныИ лебеда и лопухи.Паслись на площади телята,И к Дону шумною гурьбойШли босоногие ребята,Ведя коней на водопой.На берегу сушились сети;Качал баркасы темный Дон;Нес по низовью влажный ветерСобора скудный перезвон.Кружились по ветру вороны,Садясь на мокрые плетни;Кизечный дым под перезвоныКадили щедро курени.Казак, чекмень в грязи запачкав,Гнал через лужи жеребца,И чернобровая казачкаГлядела вслед ему с крыльца.

«Всё те же убогие хаты…»

Всё те же убогие хаты,И так же не станет инымЛегко уходящий в закатыНад хатами розовый дым.Как раньше — при нашем отъезде,Всё так же в российской ночиМерцают полярных созвездийВ снегах голубые лучи.И с детства знакомые ёлкиТемнеют в промерзлом окне,И детям мерещатся волки,Как раньше мерещились мне…

НАТАШЕ ТУРОВЕРОВОЙ

Выходи со мной на воздух,За сугробы у ворот.В золотых дрожащих звездахТемно-синий небосвод.Мы с тобой увидим чудо:Через снежные поляПроезжают на верблюдахТри заморских короля.Все они в одеждах ярких,На расшитых чепракахДрагоценные подаркиДержат в бережных руках.Мы тайком пойдем за нимиПо верблюжьему следу,В голубом морозном дымеНа хвостатую звезду.И с тобой увидим послеЭтот маленький вертеп,Где стоит у яслей осликИ лежит на камне хлеб.Мы увидим Матерь Божью,Доброту Ее чела —По степям, по бездорожьюК нам с Иосифом пришла.И сюда, в снега глухиеИз полуденной землиК замороженной РоссииПриезжают короли —Преклонить свои колениТам, где благостно светя,На донском душистом сенеСпит небесное Дитя.

СУВОРОВ

Всё ветер да ветер. Все ветры на светеТрепали твою седину.Всё те же солдаты — любимые дети,Пришедшие в эту страну.Осталися сзади и бездны и кручи,Дожди и снега непогод.Последний твой, самый тяжелый и лучший,Альпийский окончен поход.Награды тебе не найдет император,Да ты и не жаждешь наград.Для дряхлого сердца триумфы возврата —Уже сокрушительный яд.Ах, Русь — Византия и Рим и Пальмира!Стал мир для тебя невелик.Глумились австрийцы: и шут, и задира,Совсем сумасшедший старик.Ты понял, быть может, не веря и плача,Что с жизнью прощаться пора.Скакала по фронту соловая кляча,Солдаты кричали «ура».Кричали войска в исступленном восторге,Увидя в солдатском раюРаспахнутый ворот, на шее Георгий —Воздушную немощь твою.

«Над весенней водой, над затонами…»

Над весенней водой, над затонами,Над простором казачьей земли,Точно войско Донское, — колоннамиПролетали вчера журавли.Пролетая, печально курлыкали,Был далек их подоблачный шлях.Горемыками горе размыкалиКазаки в чужедальних краях…

ГОГОЛЬ

Поднимал всё выше ты и вышеСвой бунчук, зовя ко мне мальчат,Однолеток — уличных мальчишек,Жаждущих сражений казачат.И в наш сад за низкую оградуУводил меня ты и гостейНа кровопролитную осадуНеприступных польских крепостей.Снежный прах летел в саду над нами,Мы дралися из последних сил.Детскими моими снамиТы легко потом руководил.По ночам внезапно страшный запахГари наполнял наш дом,И меня — наследника Остапа —Распинали ляхи над костром.Но еще не мог в страданье диком,Как Остап, терпеть я до концаИ будил своим постыдным крикомБезмятежно спящего отца.Кончились мальчишеские драки.Ты подвел, немедля, мне коня:С казаками в конные атакиБросил, не задумавшись, меня.Полюбить заставил бездорожье,Полюбить заставил навсегдаНовое донское Запорожье,Юность опалившие годаМне до смерти памятные грозы.Позже, в Севастопольском порту,Ты сурово вытер мои слезыИ со мной простился на бортуКорабля, плывущего в изгнанье,Корабля плывущего на юг.Ты мне подарил воспоминанье,С детства неразлучный друг.Память подарил такую,Без которой невозможно жить.По тебе я все еще тоскую,Не могу тоску свою запить.Не могу никак угомонитьсяИ поверить просто, без обид,Что любая маленькая птицаЧерез Днепр легко перелетит.

СИРКО

Як помру, одрижьте мою руку,

то буде вам защита.

Сирко

По над Семью, по над Запорожьем,Будто лебедь, ангел пролетал.Он искал Сирко на свете Божьем,Атамана мертвого искал.С давних пор его похоронили,Отрубивши руку, казаки.Триста лет уже лежит в могилеЗапорожский батько без руки.И с его отрубленной рукоюКазаки идут из боя в бой,Дорожат, как силою живою,Трехсотлетней высохшей рукой.Райских врат Сирку земля дороже,И лежать ему под ней легко.Мертвецы на суд уходят Божий,Не является один Сирко.Бог все ждал, терпенье расточая,Но апостол Петр уже не ждал,И, тайком от Господа, из раяОн на поиск ангела послал.Пролетел тот ангел над Полтавой,За Днепром свернул на Рог Кривой,Видит — все казачество за славойСобралось на беспощадный бой.В поднебесье слышится их пенье —Песня подголоска высока.Все на смерть идут без сожаленья,Впереди них — мертвая рука!Где им тут до ангельской заботы:От родных домов одна зола!В чистом небе реют самолеты,Над землей — пороховая мгла.Ангел сразу повернул на ветер,К Чортомлыку быстро долетел,На погосте при вечернем светеУ кургана отдохнуть присел.Вдруг глядит — курган могильный дышит,Колыхается высокая трава,И, ушам своим не веря, слышитИз кургана громкие слова:«Вижу я все горести и мукиОт врагов в моем родном краю.Нужен ли я Господу, безрукийБогомолец, в праведном раю?Как смогу я там перекреститься,Если нет давно моей руки,Если с ней уже привыкли биться,Не бояся смерти, казаки?Сколько к Богу их уйдет сегодня —Целыми полками на конях!Я ж прошу лишь милости Господней:Полежать подольше мне в степях».Взвился ангел. По дороге к раюНад Украйной пролетает вновь,Среди звезд вечерних обгоняяДуши убиенных казаков.Путь далек. Увидел ангел сноваБожьи врата только поутру.Что слыхал — от слова и до слова —Передал апостолу Петру.Петр видал и не такие виды,Ключарем недаром послужил.Накануне общей панихидыО Сирке он Богу доложил.Бог в ответ слегка развел руками,Приказал зажечь еще свечей:«Что ты будешь делать с казаками,С непокорной вольницей Моей!»

СЕЧЬ

Трещат жидовские шинки.Гуляет Сечь. Держитесь ляхи!Сегодня-завтра казакиПропьют последние рубахи.Кто на Сечи теперь не пьян?Но кто посмеет пьяных трогать?Свой лучший выпачкал жупанСам атаман в колесный деготь.Хмельней вино для казака,Когда близка его дорога,И смерть для каждого легкаВо имя вольности и Бога.В поход, в поход! Гуляет голь,Гуляют старые старшины.В поход — за слезы и за больПорабощенной Украины.За честь поруганной страныЛюбой казак умрет как витязь.Ясновельможные паныГотовьтесь к бою — и держитесь!

РОДИНА

1

Она придет — жестокая расплатаЗа праздность наших европейских лет.И не проси пощады у возврата —Забывшим родину пощады нет!Пощады нет тому, кто для забавыИль мести собирается туда,Где призрак возрождающейся славыПотребует и крови, и труда,Потребует любви, самозабвеньяДля родины и смерти для врага.Не для прогулки, не для наслажденьяНас ждут к себе родные берега.Прощайся же с Европою, прощайся!Похорони бесплодные года.Но к русской нежности вернуться не пытайся,Бояся смерти, крови и труда.

2

О, этот вид родительского крова!Заросший двор. Поваленный плетень.Но помогать я никого чужогоНе позову в разрушенный курень.Не перед кем не стану на колениДля блага мимолетных дней —Боюсь суда грядущих поколений,Боюсь суда и совести моей.Над нами Бог. Ему подвластно время.Мою тоску, и веру, и любовьЕще припомнит молодое племяНемногих уцелевших казаков.

3

Пусть жизнь у каждого своя,Но нас роднит одна дорога.В твои края, в мои краяОна ведет во имя Бога,Во имя дедов и отцовИ нашей юности во имя.Мы повторяем вновь и вновьСияющее, как любовь.Незабываемое имяСтраны, вскормившей нас с тобой,Страны, навеки нам родной.В холодном сумраке ЕвропыМы жадно ищем наши тропыВозврата к ней — и только к ней —Единственной в чужом нам мире:К родным полям твоей Сибири,К родным ветрам моих степей.

4

Так кто же я? Счастливый странник,Хранимый Господом певец,Иль чернью проклятый изгнанник,Свой край покинувший беглец?И почему мне нет иногоПути средь множества путей,И нет на свете лучше слова,Чем имя родины моей?Так что же мне? Почет иль плаха,И чей-то запоздалый плач,Когда в толпу швырнет с размахаВот эту голову палач?Ах, все равно! Над новой кровьюКружиться станет воронье.Но с прежней верой и любовьюПриду я в Царствие Твое.

5

Не всё, не всё проходит в жизни мимо.Окончилась беспечная пора.Опять в степи вдыхаю запах дыма,Ночуя у случайного костра.Не в сновиденьях, нет, — теперь воочью,В родном краю курганов и ветров,Наедине с моей осенней ночьюЯ все приял, и я на все готов.Но голос прошлого на родине невнятен,Родимый край от многого отвык,И собеседнику обидно непонятенМой слишком русский, правильный язык.Чужой, чужой — почти что иностранец,Мечтающий о благостном конце.И от костра пылающий румянецНе возвратит румянца на лице.

6

Мне приснилось побережье,Лед и снег на берегу,Одинокий след медвежийНа нетронутом снегу,Неживое колыханьеЛедяных тяжелых вод,И полярного сияньяРазноцветный небосвод.О, как холодно сиялаНадо мною вышина,О, как сердце мне сжималаЛедяная тишина.И, лишенный дара речи,На снегу я начертал:Здесь искал с тобою встречиТот, кто встречу обещал.

7

Который день печальный снег кружится,Уже не дни, а, кажется, годаПогребены в снегу — и никогдаНад нами этот снег не прекратится.Века, века погребены в снегах,Столетние сугробы на пороге,В курной избе Владимир МономахВсе ждет на юг накатанной дороги,И вместе с ним потомки КалитыКонца зимы веками ожидают.А снег идет. Морозные цветыПышнее на окошках расцветают.А снег идет. Мороз звенит, как медь.Какие там удобные дороги!Столетьями Россия, как медведь,Лежит в своей нетронутой берлоге.

8

Я только зовам сердца внемлюИ не кляну свою судьбу.Господь пошлет — родную землюЕще почувствую в гробу.Из камня дикого оградаИ всем ветрам доступный крест —Какой еще награды надоДля уроженца здешних мест?Тому, кто с юных лет по мируПошел бродить, все пережил,Все отдал жизни, только лируСвою до гроба сохранил.Ее загробный звук, быть может,Встревожит чьи-нибудь сердца,И у креста пастух положитПучок сухого чабреца.

ПОГОСТ

Марии Волковой

1

Своей судьбе всегда покорный,Я даже в дни жестоких бедНе мог в стихах прославить черный,Любимый твой — печальный цвет.В часы бессмысленных крушенийМоих стремительных надежд,Меня не раз пугали тениИ шорох траурных одежд.Я ждал визита черной гостьи,Сгущалась тьма вокруг меня,Во тьме мерцали чьи-то костиМерцаньем адского огня.Но снова музы голос милыйМеня из мрака вызывал,Провал зияющей могилыТравою снова зарастал.И, зову нежному подвластный,Я славил вновь сиянье звезд,И светлый день, и вечер ясный,И зеленеющий погост.

2

Ужели у края могилыПознаю в предсмертной тишиВсю немощь растраченной силы,Холодную праздность души?Ужели у самого гробаРасплатою прожитых днейМне будет унылая злобаНа этих живущих людей,На краткое счастье земное,На это, когда-то мое,Веселое и молодое,Чужое теперь, бытие?О, нет! И в последние годыРазвею кощунственный страхПред вечным сияньем природы,Меня обращающей в прах.

3

Нет, никто еще так не любил,Никому еще так не казаласьЖизнерадостна зелень могил,Мимолетна земная усталость.Ты вернулась опять, и опятьЗасияла звезда у предела.Я не знаю, куда мне деватьЭто счастье и что мне с ним делать.

ДОБЫЧА

1

Средь скуки холодных приличий,Назло благосклонной судьбеЯ жадно мечтал о добыче,Как варвар, мечтал о тебе.Шатер да звериные шкуры,На шкурах с плодами поднос,Сиянье твоих белокурыхТяжелых и длинных волос,Покорно упавших на плечи,Упавших на руки мои.Умолкнут невнятные речи,Ненужные речи твои.Но завтра, кляня эту долю,Кого ты из нас проклянешь?В кого, вырываясь на волю,Вонзишь подвернувшийся нож?

2

Нам этой ночи было мало.И с каждым часом все жаднейМеня ты снова целовала,Искала жадности моей.Едва на миг во мраке душномМы забывались полусном,Как вновь, я был твоим послушнымИ верноподданным рабом.И только утром, на прощанье,Я, как прозревший, в первый разУвидел синее сияньеТвоих всегда невинных глаз.

3

Ты мне дана, как Божий дар,Ты мне дана, как вдохновенье,Как ворожба, как наслажденьяИспепеляющий пожар.И я опять легко поюИ не ищу в плену объятий,Благословений и проклятийНа долю светлую свою.

«Ты пришла к моей избушке…»

Стихом размеренным и словом ледяным…

Лермонтов

Ты пришла к моей избушке,Постучалась у дверей,Увела меня с пирушки,Отняла моих друзей.Простодушный нрав молодкиБольше знать мне не дано —Поднесла ты вместо водкиИноземное вино.И я выпил это зелье,Осушил стакан до дна,Мне досталась на похмельеГробовая тишина…Но твое не властно пеньеОтогнать земные сны,Голубое дуновеньеРасцветающей весны.И средь мрака гробовогоНе внушает больше страхЗаклинающее словоВ этих ангельских устах.

«С каждым годом все лучше и лучше…»

С каждым годом все лучше и лучшеЭти ночи весною без сна,С каждым годом настойчивей учитНепонятному счастью весна.Все скупее, вернее и прощеНахожу для стихов я слова.Веселее зеленые рощи,Зеленее за ними трава.Голубее высокое небо —Все короче положенный срок.О, как вкусен насущного хлебаС каждым годом все худший кусок!

«Брат дервиша и пророка…»

Благословен час, когда мы встречаем поэта.

Пушкин

Брат дервиша и пророка,Да хранит тебя Аллах,К нам пришедший одиноко,С вещим словом на устах.Одинок в своем ты счастьеИ в несчастье ты один,Целый мир тебе подвластен,Одинокий властелин.Целый мир твое жилище,Но влечет тебя Кавказ —Сердце знает, сердце ищет,Сердце любит только раз.Жизнь все лучше, все короче.Для нежданного концаБережет судьба кусочекСмертоносного свинца.Но сегодня в дымной саклеБеззаботен твой привал.Ночевать в горах не так лиТы на севере мечтал?Мы простимся на рассвете,Поклонюсь тебе я вслед.Счастлив тот, кого ты встретил,Кто узнал тебя, поэт.

БОЖИЙ МИР

1

Еще твой мир и мудр, и прост,Еще легко его дыханье;Вечерних зорь, полнощных звездЕще незыблемо сиянье;Еще сменяет ночь рассвет,Полдневный свет еще ликует,И слово краткое «поэт»Тебя по-старому волнует.А ты, как Божий мир, проста,А ты ясна, как песни эти.Ах, без любви, как без креста,Нельзя прожить на этом свете.

2

Каждый раз, в один и тот же час,На мосту, среди моей дорогиЯ встречаю траурные дроги.Спотыкаясь, конь едва бредетИ никто за гробом не идет.Над рекой туманится рассвет.Я спешу… Мне тоже дела нетДо того, кто в нищенском гробуБез креста, без венчика на лбуОдиноко едет на погост.Божий мир и благостен, и прост.И без нас Господь благословилСвежий прах безыменных могил.

ПИЛИГРИМ

1

Постучится в эти двери нищета,С нищетою постучится доброта,Две сестры — два Божьих близнецаБудут ждать тебя у этого крыльца.Все, что было раньше, — позабудь!Собирайся же в последний путь,Выходи, не опасаясь, на крыльцо:Знают две сестры тебя в лицо.Даст тебе свой посох доброта,И суму наденет нищета,Выведут к просторам всех дорогИ, прощаясь, скажут: «Ты убог,Но теперь ты Господом храним,Лишь Ему подвластный пилигрим».

2

Мне сам Господь налил чернилаИ приказал стихи писать.Я славил все, что сердцу мило,Я не боялся умирать,Любить и верить не боялсяИ все настойчивей влюблялсяВ свое земное бытиё.О, счастье верное мое!Равно мне дорог пир и тризна,Весь Божий мир — моя отчизна!Но просветленная любовьК земле досталась мне не даром. —Господь разрушил отчий кров,Испепелил мой край пожаром,Увел на смерть отца и мать,Не указав мне их могилы,Заставил всё перестрадать,И вот, мои проверив силы,Сказал: «Иди сквозь гарь и дым,Сквозь кровь, сквозь муки и страданья,Навек бездомный пилигрим,В свои далекие скитанья,Иди, мой верный раб, и пойО Божьей власти над тобой».

ЧЕЧЕНСКАЯ ПЕСНЯ

Александру Туроверову

Просохнет земля на могиле моей,И слезы у матери станут скупей,А горе твое, престарелый отец,Заглушит над гробом растущий чабрец.Как вешнего снега, недолга пораПечали твоей, дорогая сестра.Но ты не забудешь чеченскую честь,Мой старший возлюбленный брат,Меня не забудешь — кровавую местьТебе завещает адат.Меня не забудет и братец второй,Пока сам не ляжет со мной.Горячая пуля меня уведет,Но пулям своим потерял я учет.Земля мой последний покроет привал,Но вволю ее я конем истоптал.Холодная смерть, породнюсь я с тобой,Но в жизни была ты моею рабой.

«И придет внезапно срок…»

И придет внезапно срок(Слишком рано, слишком рано),Ты получишь от султанаТонкий шелковый шнурок.Вещи проще, чем слова.Ах, как жизни будет жалко!Эрзерумская гадалкаОказалася права:Вещий дар не обманул,Зря над ним ты поглумился,Прискакать поторопилсяС вестью радостной в Стамбул.Оказалась ложной весть,Поражением — победа.Должен был ты все разведать,Все узнать и все учесть.Твой судья теперь Аллах.И без робости, без страхаПосмотри на падишаха,Встав на звонких стременах.Посмотри в последний разНа окно Ильдиз-киоска,На лицо желтее воска,На печаль усталых глаз.

АМУЛЕТ

Д. И. Ознобишину

Во сто крат дороже злата,Драгоценней, чем алмаз,Мне подаренный когда-то,Мной испытанный не разВ дни тяжелого сомненьяЭтот маленький, с вершок,Трехсотлетнего женьшеняЖелтоватый корешок.Тайной властью талисмана,Колдовством подземных силОт измены и обманаНе меня ли оградил?Заменил мне все богатства,Указал в ночи порог,От притворства, от коварстваИ от злобы оберег.На путях моих скитаний,В жизни мирной и в боях,Он подсказывал заранеКто мне друг и кто мне враг.И, ведя в объятия к другуНа пирушку у огня,Мимолетную подругуДелал музой для меня.

ПРОВАНС

1

Calo-te, moun cor, calo-te!MistralУспокойся, сердце, успокойся!В авиньонской католической ночиРусскою тоской не беспокойся,Не стучи так громко, не стучи!Я живу среди солдат без дела,Ошалев от скуки и вина.Вот уже и третья отшумелаДля меня несчастная война.Все мы люди, все мы человеки:Смерть придет — спеши иль не спеши.Но зачем-то мне дано навекиЭто странное волненье души,Это непонятное волненьеНа прохладных ронских берегах —Все еще прерывистое пеньеВ только что написанных стихах.

2

La terra maire, la Naturo,Nourris toujours sa pourtaduroDou mem laMistralМеня с тобой земля вскормилаОдним и тем же молоком,И мне близка твоя могила,Твой мирный провансальский дом.Шумят оливковые рощи,И Рона быстрая шумит.Учись писать как можно проще, —Твоя земля мне говорит.И ветер твой — рукой поэта —Так нежно гладит по лицу.Вот и мое подходит летоУже к законному концу.Не все еще вокруг угаслоДля жизни бурной, но пораТвое оливковое маслоСобрать для Божьего двора.

ЛЕГИОН

(Фрагменты поэмы)

Ты получишь обломок браслета.Не грусти о жестокой судьбе.Ты получишь подарок поэта,Мой последний подарок тебе.Дней на десять я стану всем ближе.Моего не припомнив лица,Кто-то скажет в далеком Париже,Что не ждал он такого конца.Ты ж, в вещах моих скомканных роясь,Сохрани, как несбывшийся сон,Мой кавказский серебряный поясИ в боях потемневший погон.Конским потом пропахла попона.О, как крепок под нею мой сон!Говорят, что теперь вне законаИностранный наш легион.На земле, на песке, как собака,Я случайному отдыху рад.В лиловатом дыму бивуакаАфриканский оливковый сад.А за садом, в шатре, трехбунчужный,С детских лет никуда не спеша,Весь в шелках, бирюзовый, жемчужный,Изучает Шанфара паша.Что ему европейские срокиИ мой дважды потерянный кров?Только строки, арабские строкиТысячелетних стихов.Она стояла у колодца,Смотрела молча на меня,Ждала, пока мой конь напьется,Потом погладила коня,Дала ему каких-то зерен(Я видел только блеск колец),И стал послушен и покоренМой варварийский жеребец.Что мне до этой бедуинки,Ее пустынной красоты?Она дала мне из корзинкиПонюхать смятые цветы.О, этот жест простой и ловкий!Я помню горечь на устах,Да синеву татуировкиНа темно-бронзовых ногах.Не в разукрашенных шатрахМеня привел к тебе Аллах,Не с изумрудами подносТебе в подарок я принес,И не ковры, и не шелкаТвоя погладила рука,Когда в пустыне, на ветру,Ты предо мной сняла чадру.На свете не было людейМеня бездомней и бедней.Солдатский плащ — вот все, что смогЯ положить тебе у ног.Над полумесяцем сиялаМагометанская звезда.Ты этим вечером плясала,Как не плясала никогда;Красою дикою блистая,Моими бусами звеня,Кружилась ты полунагаяИ не глядела на меня.А я все ждал. Пустая флягаДавно валялась у костра.Смотри, испытанный бродяга,Не затянулась ли игра?Смотри, поэт, пока есть время,Не жди бесславного конца.Араб покорно держит стремя —Садись скорей на жеребца.Снова приступ желтой лихорадки,Снова паруса моей палатки,Белые, как лебедь, парусаУплывают прямо в небеса.И опять в неизъяснимом счастьеЯ держусь за парусные снастиИ плыву под парусом туда,Где горит Полярная звезда.Там шумят прохладные дубравы,Там росой обрызганные травы,И по озеру студеных водКовшик, колыхаяся, плывет.Наконец-то я смогу напиться!Стоит лишь немного наклонитьсяИ схватить дрожащею рукойЭтот самый ковшик расписной.Но веселый ковшик не дается…Снова парус надо мною рвется…Строевое сёдло в головахИ песок летучий на зубах.Умирал марокканский сирокко,Насыпая последний бархан,Загоралась звезда одиноко,На восток уходил караван.А мы пили и больше молчалиУ костра при неверном огне,Нам казалось, что нас вспоминалиИ жалели в далекой стране.Нам казалось: звенели монистаЗа палаткой, где было темно…И мы звали тогда гармонистаИ полней наливали вино.Он играл нам — простой итальянец —Что теперь мы забыты судьбой,И что каждый из нас иностранец,Но навеки друг другу родной,И никто нас уже не жалеет,И родная страна далека,И тоску нашу ветер развеет,Как развеял вчера облака,И у каждого путь одинаковВ этом выжженном Богом краю:Беззаботная жизнь бивуаков.Бесшабашная гибель в бою.И мы с жизнью прощались заране,И Господь все грехи нам прощал…Так играть, как играл Фабиани,В Легионе никто не играл…Вечерело. Убирали трапы.Затихали провожавших голоса.Пароход наш уходил на Запад,Прямо в золотые небеса.Грохотали якорные цепи.Чайки пролетали, белизнойМне напоминающие кепиВсадников, простившихся со мной.Закипала за кормою пена.Нарастала медленная грусть.Африка! К причалам КарфагенаНикогда я больше не вернусь.Африка — неведомые тропы —Никогда не возвращусь к тебе!Снова стану пленником ЕвропыВ общечеловеческой судьбе.Над золою Золушка хлопочет,Чахнет над богатствами Кащей,И никто из них еще не хочетПоменяться участью своей.

1940–1945

«Прислушайся, ладони положив…»

Прислушайся, ладони положивКо мне на грудь. Прислушайся в смущеньи.В прерывистом сердцебиеньиКакой тебе почудится мотив?Уловишь ли потусторонний зов,Господню власть почувствуешь над нами?Иль только ощутишь холодными рукамиМою горячую взволнованную кровь.

«Можно жить еще на свете…»

Можно жить еще на свете,Если видишь небеса,Если слышишь на рассветеПтиц веселых голоса,Если все дороги правы,И зовет тебя земляПод тенистые дубравы.На просторные поля.Можешь ждать в тревоге тайнойЧто к тебе вернется вновьГость желанный, гость случайный —Беззаботная любовь.Если снова за стаканомТы в кругу своих друзейВеришь весело и пьяноПрошлой юности своей.Можно смерти не боятьсяПод губительным огнем,Если можешь управлятьсяС необъезженным конем,Если Бог с тобою вместеБыл и будет впереди,Если цел нательный крестикНа простреленной груди.

ЭЛЛАДА

1

Не противься неравному браку,Покидая родительский кров.Ты не знаешь, что слышал оракулВ грозном шуме священных дубов,Что ему предсказало журчаньеПротекавшего рядом ручья.Не кляни эту жизнь на прощанье,При отъезде сквозь слезы крича,Что в позоре твоем был свободенОдержимый богами отец,И за борт у откинутых сходенНе бросай материнских колец.Уплывала в тумане Эллада.Одинокое горе твоеПроводила Афина-Паллада,Приподняв золотое копье.

2

Расцветали персидские розы,И шумели фонтаны в садах,Скоро высохли девичьи слезыНа твоих потемневших глазах.Ты лежала в объятиях Ксеркса,Целовала его не любя…О, как билося царское сердце!Но не билось оно у тебя.Ржали кони, ревели верблюды,И трубили победно слоны.У богов не просила ты чудаДля своей обреченной страны.И ночами на брачной постелиНе просила царя ни о чем,А развалины Аттики тлели,Догорали последним огнем.Но пожарищ пугающий запахТы не слышала в душных шатрах;Ты лежала в объятьях сатрапаНа коврах, на шелках, в жемчугах.О, как ты в эти дни хорошела,Ты была, как Лилит, хороша,И покинула хладное телоДля скитаний по миру душа.

«С рождения — ни веры, ни креста…»

С рождения — ни веры, ни креста.С рождения — вся жизнь была пуста,Как этот колос, легкий и пустой,Поднявшийся над праздной бороздой.И не пора ль его теперь сорвать,И бросить в прах, и в прахе растоптать,Растущий без единого зерна,Когда о хлебе молится страна.

КИНЖАЛ

Лемносский бог тебя сковал.

Пушкин

1

Откуда он, в простой оправеТебе доставшийся кинжал?В какой воинственной забавеОн ослепительно сверкал?Кому в часы кровавой местиСвоим возмездием служилИ с кем потом, во имя чести,Он неразлучно подружил?Что видел он под облакамиКавказских гор, и почемуСвоими нежными рукамиТеперь привыкла ты к нему?И отчего тебя тревожитКинжал, отведавший крови,И веришь ты, что он поможетТебе отбиться от любви.

2

И страшной смертью ты умрешь,Умрешь не телом, а душою.С тобою будет этот нож,Тебе завешанный судьбоюНа память о моей любвиИ о расплате неминучей,Моей расплате самой лучшей —Ценою собственной крови.И блеск холодный лезвия,Как смертоносная змея,Тебя отравит, заворожит.Заворожив, заставит жить,Но уж никто, никто не сможетТебя заставить полюбить.

ДИАЛОГ

«Что ты найдешь в стране печальной,Твоей стране среди снегов?Зачем ее холодной тайнойТвоя отравлена любовь?Зачем ты ждешь ее ответа,Когда ты должен быть ничей,Как этот ветер, иль как этотНезамерзающий ручей?Что надо жизни человечьей?Что ищешь ты? Тебя здесь ждетМое вино и сыр овечий,Домашний хлеб и дикий мед.Живи со мною на свободеИ пей из кубка моегоЗа жизнь, в которой все проходитИ не проходит ничего».«…Я внял тебе. Внимай мне тожеО дальней родине моейИ знай, что нет страны моложе,И человечней, и нежней.Что труден путь ее извечный,Но ей нельзя с него свернуть,Когда над ней сияет Млечный,Единственный на свете путь;Когда ведет к всемирной лире,Сквозь кровь, сквозь муки и гроба,Ее чудеснейшая в мире —Неповторимая судьба».

«Влюбленный в бой жалеть не станет…»

Влюбленный в бой жалеть не станетПогибших рядом с ним в бою,Он сожаленьем не обманетЛюбовь суровую свою.В загробные не веря силы,Стоит он, вновь готовый в бой,У свежевырытой могилыС ненаклоненной головой.

СТИХИ К ДОЧЕРИ

Над ковыльной степью веетЖаркий ветер-суховей,И донская степь синеетС каждым часом горячей.И опять в полдневной сини,Как в минувшие века,В горьком запахе полыниВековечная тоска.Знаешь ты, о чем тоскуетЭта горькая полынь,Почему тебя волнуетЭта выжженная синь.И тебе, рожденной где-тоВ европейском далеке,Так знакомо это летоВ суховейном ветерке.Почему счастливым звономВся душа твоя полна,Как полна широким ДономЭта легкая волна.Почему у перевозаИ песчаных береговТы почувствуешь сквозь слезыДочериную любовьИ поймешь, моя родная,Возврашаяся домой,Что нет в мире лучше краяЧем казачий край степной.

ВДОВА

Ты пошли, Боже, тучу грозную,Тучу грозную, Громову стрелу,Ты разбей, разбей гробову доску,Ты раскрой, раскрой золоту парчу:Подыми моего друга милого.

Казачья песня

И вышел я — безумный тать —В грозой кипевшее ненастье,Чтоб силой взять, увороватьНедосягаемое счастье.Шумел в дожде весенний сад,Вела знакомая дорожкаТуда, где брезжил свет лампадЗа ставней низкого окошка.И ветхой ставни сняв запор,Увидел я перед собоюСвою добычу, дерзкий вор,Легко играющий судьбою.Лежала юная вдова,Перед иконами рыдая,И слышал я ее слова,Окно тихонько раскрывая.«Бушуй, гроза, сильнее, чтобРаскрылась свежая могилаИ виден стал сосновый гроб,В котором спит теперь мой милый.Буди его, гроза, буди!Он сам уже проснуться хочет,Дыханье дай его груди,Открой ему уста и очи.Я четверговую свечуЗажгла у образа Христова, —Ударь же, гром! Сорви парчуПотустороннего покрова!..»И грянул гром. И я упал,Как бы пронизанный стрелою,И рухнул дом, и запылал,И смерч пронесся надо мною…

«Я шел к тебе среди руин…»

Я шел к тебе среди руин,Среди дымящихся развалин.Я шел к тебе. Я был один.И был мой путь как ночь печален.Я знал, что ты еще жива,Я звал тебя бессильным криком,И эхо вторило едваМоим словам во мраке диком.Нет ничего — но сердце есть.Нет никого — но ты со мною.О, как я был охвачен весьНочною черной тишиною!..

КОНЬ

Конь казаку всего дороже,И ты, мой сын, им дорожи.

А. В. Туроверов (1854)

«Что, мой верный друг, не весел,Что грустишь, моя краса?Я в торбе тебе навесилЗолотистого овса.Что не ешь его проворно,А, мотая головой,Вкусно пахнущие зернаРассыпаешь пред собой?Иль меня ты, друг, не слышишь?И заветный сахарокНе берешь, а только дышишьНа протянутый кусок.Не кусаешь в шутку руки,Не балуешься со мной.Иль почуял день разлуки,Мой товарищ дорогой?»«Нет, хозяин, я не болен,Рад служить я казаку,Но рассеять ты не воленЛошадиную тоску.Для меня давно не тайна,Что сегодня ты принесЛишь с похмелья и случайноЭтот сахар и овес.Обо мне ты забываешь.Подъезжая к кабаку,Одного меня бросаешь,Кинув повод на луку.Долго жду тебя на вьюгеУ заснеженных перил —Сколько раз мои подпругиОтпустить ты позабыл?А потом, хвативши водкиИ вихляясь на бока,Ты меня к чужой молодкеГонишь вскачь от кабака.Запотелый круп дымитсяВ непогоде ледяной,И смеется вся станицаНад тобой и надо мной».

«Что мы, братцы, по-пустому спорим…»

Что мы, братцы, по-пустому споримИ все делим тесные поля?А на юге, за Каспийским морем,Зря лежит просторная земля.Кровь застыла в нас, иль обветшалаНаша переметная сума?Здравствуй, Персия! Здорово ночевала,Полусонная богатая кума!Запрягай тяжелые мажары,Провожай соседей дорогих.Серебром украшены Каджары,А уздечки в золоте у них.

СУМАРОКОВ

О, вы — по нас идущие потомки!

Тредьяковский

Долги одолели. Описаны книги.Демидов грозит их продать.А Двор глухонем. В Петербурге интриги.Не хочет никто выручать.Без шляпы, в сугробах, не ведая стужи,Идет он, известный для всех.На бархат камзола, на золото кружевСлетает нетающий снег.Подальше от дома, поближе к народу —В любой простолюдный кабак,Где можно почувствовать сразу свободуСреди незнакомых гуляк.Где можно забыться, душой молодея,Не веря в жестокий обман…И, медленно, верно и сладко пьянея,Он пьет за стаканом стакан.Кто может быть близок ему или равенНа склоне дряхлеющих лет?Какой-то Капнист и какой-то ДержавинЕдва появились на свет.Полвека отдал он российскому слову —На лаврах пора почивать.Он оду вчера написал ПугачевуИ — больше не будет писать.Поэт трех цариц не боится доносов —Ему ли испытывать страх?Он с музой сдружился, когда ЛомоносовЕще пребывал в мужиках.Кто тайну открыл хореической оды?И вот, с табакеркой в руке,Встает он, роняя скамью, и на своды,Моргая, глядит в кабаке.Не знает поэт человеческих сроков,Он видит немеркнущий свет:За партой стоит Александр Сумароков,Семнадцатилетний кадет.И внемлет ему молодая Россия,Наследье Петровых годов,Услыша внезапно, услыша впервыеВсю музыку русских стихов:О, премудро Божество!От начала перва векаТакового человекаНе видало естество.Цесарь страшен был во брани,Август покорил весь свет,К Александру носят дани,Где лишь меч его сверкнет.Петр — природу пременяет,Новы души в нас влагает,Строит войско, входит в Понт,И во дни такой пременыМещет пламень, рушит стены,Рвет и движет горизонт.На впалых щеках розовеет румянец —Забвенья поэзии нет.И первым в Москве среди признанных пьяницСтановится первый поэт.

«Уже никто чудес не просит…»

Уже никто чудес не просит,И больше нет на свете слез.А смерть все так же мерно коситСвой нескончаемый покос.И вот за звонкою косоюПочти в беспамятстве, в бредуДотла сожженной полосоюЯ, зачарованный, иду.Гляжу на грозное движеньеКосы в испытанной руке,На странный взмах и на паденьеЛюдей совсем невдалеке.Но нет в душе тоски и страха,И вижу я: из пустоты,Из кровью залитого прахаРастет трава, цветут цветы.И лес весенний зеленеет,И льется дождик на поля,И с каждым часом хорошеетИспепеленная земля.И смерти нет… А за косоюИдет мой пращур и поет,И загорелою рукоюМеня манит, меня зовет.

БАБЬЕ ЛЕТО

Стали дни прозрачнее и суше,Осыпаться начинает сад,Пожелтели розовые груши,Золотые яблоки висят.От плодов, от солнечного света,На душе спокойней и ясней,И сюда теперь приходит летоИз своих пустеющих полей.Там летят по ветру паутины,Все хлеба уже давно в снопах.Бабье лето! Первые морщины,Первые седины на висках.

ПЕЧАЛЬНОЕ ВИНО

1

Не с животворящим и веселым,Дружным с нежностью, с любовью, со стихом,А с тяжелым, непробудным, новым,Уводящим к гибели вином.Без раскаяний, без веры, без возврата,Без тебя — наедине с собой,Я уже не вспомню, чем когда-тоБыл мне этот перстень золотой.Все как есть на свете забываю,Сам себя не узнаю в лицо.Если крест нательный пропиваю,Что мне обручальное кольцо!И напрасно ты в своей тревоге,В жалости, в смятении, в тоскеВстанешь предо мною на порогеПризрачным виденьем в кабаке.

2

Жалей других, но не жалей себя!И вот, с ненужными, случайными, чужимиЯ пью вино, безжалостно губяТвое неповторяемое имя,Моя неразрешенная любовь.Уже без вдохновений, по привычке,В нестройном хоре праздных голосовУчаствую в унылой перекличке.А ты молчишь. А я опять в бредуСтремлюсь к тебе вслепую, как лунатик,Как акробат испытанный иду,Качаясь на протянутом канате.А ты все ждешь — ужели не сорвусьЯ с этой проволоки железной.Какой простор, какой простор и грустьВ моей свободе бесполезной!

«За твое тревожное молчанье…»

За твое тревожное молчанье,За биенье сердца моего,За внезапное короткое свиданье,На котором не случилось ничего,За подсказанное вновь стихотворенье(В нем тебя опять не назову),За такую нежность сновиденья,О которой не расскажешь наяву,За печаль, за тайное участье,За любовь — отвечу я потом.Но сегодня сокровенно счастье,Как ручей, еще сокрытый льдом.

«О чем грустить, по ком скучать…»

О чем грустить, по ком скучать!В рассветной мгле стоят опушки,О многолетии кричатНеугомонные кукушки,И вторит им весенний хор,Разноголосый щебет птичий.Ах, мне весна с недавних порНужна, как поцелуй девичий.И вот мы с ней идем вдвоем,Куда — еще не знаем сами,Я — с подорожным костылем,Она — с апрельскими цветами.Плывут над нами облака,К плечу припал попутный ветер,Светла дорога и легка,И жить легко на этом свете.А ночью мир по-Божьи прост,Деревня молится о хлебе…В моем окне так много звезд,Как будто я уже на небе.

«И будет дождь — веселый, молодой…»

И будет дождь — веселый, молодой,В листву дерев ударивший, как в бубен,Широкий дождь, прошедший полосойОт Маныча до самых ЛубенИ опочивший там последнею слезой…Вот так бы мне, весь мир благословляя,Погибнуть где-то там, где над землейВ дожде поднялась арка золотая.

ОКТЯБРЬ

Был поздний час. И ты уже спала,А я все медлил у твоей калитки.Стоял октябрь. И ночь длинна была,И лунный свет — стеклянный, полужидкийСтекал по кровле и струился по шоссе.Оно теперь казалось мне рекою,И плыл весь мир, и люди плыли всеК безмолвию, к забвению, к покою.Все глубже сон. Все холоднее кровь.Не знаю, что теперь тебе приснится.А мир плывет, и с ним моя любовь,Чтоб больше никогда не повториться.

«И снится мне: тропой опасной…»

И снится мне: тропой опаснойИдем с тобою мы в горах.И ночь вокруг, но месяц ясныйСияет в темных небесах.Над нами горный снег белеет,А ночь все глуше и синей,И полуночный ветер веетНад первой юностью твоей.И снится мне: я стал моложеИ про любовь тебе пою,Как никогда не пел и позжеУж никогда не запою.

«Посмотри: над присмиревшей степью..»

Посмотри: над присмиревшей степью,Над грозою отшумевшей, над тобойРадуга изогнутою цепьюПоднялась средь пыли дождевой.Посмотри, не пропусти мгновенье,Как сияет радужная цепь.Это с небом ищет примиреньяБурей растревоженная степь.

«Ты жаждешь ясности. Откуда…»

Ты жаждешь ясности. ОткудаМне взять ее в холодной мгле?Ты ищешь ясности, как чуда,На затуманенной земле.Ты мнишь ее посланцем тайным,Во тьме сияющим мечом,Все озарившим, но случайнымИз туч прорвавшимся лучом.Господним голосом из рая,Поэтом, славящим любовь,Когда средь мертвых слов живаяЗвучит строка его стихов.Блистаньем звезд в полночном небе,Теплом спасительных огней,Молитвой о насущном хлебеВсех обездоленных людей…Ты жаждешь ясности. ОткудаМне взять ее в холодной мгле?Я сам ее ищу, как чудаНа затуманенной земле.

«Лед вокруг давным-давно не сколот…»

Лед вокруг давным-давно не сколот,От морозов затуманился восток,Но страшнее, чем полярный холодСердца равнодушный холодок.Никого, подруга дорогая,Никого, умеющих помочь.Только муза! Музыка такая,Без которой жить уже невмочь.

«О годах медленного ига…»

О годах медленного ига,О днях бездомной пустотыТвердит пророческая книга,Но ветер вещие листы,Как листья легкие, листает.(О, что ему века веков!)И ясный вечер догораетНад морем зреющих хлебов.Не из кладбищенской пустыни,Загробной местию дыша,Идет сюда в вечерней синиТвоя нетленная душа.И за туманными чертамиТебя нетрудно угадать:Всегда, всегда была ты с намиНеумирающая мать.Мы слышим твой знакомый голос,Ты нас опять зовешь в тоскеИ мирный знак, созревший колос,Несешь в протянутой руке.

«Не георгиевский, а нательный крест…»

Священнику Николаю Иванову

Не георгиевский, а нательный крест,Медный, на простом гайтане,Памятью знакомых местНикогда напоминать не перестанет.Но и крест, полученный в бою,Точно друг, и беспокойный, и горячий,Все твердит, что молодость своюЯ не мог бы начинать иначе.

КАЗАК

Ты такой ли, как и прежде, богомольныйВ чужедальней басурманской стороне?Так ли дышишь весело и вольно,Как дышал когда-то на войне?Не боишься голода и стужи,Дружишь с нищетою золотой,С каждым человеком дружишь,Оказавшимся поблизости с тобой.Отдаешь последнюю рубаху,Крест нательный даришь бедняку,Не колеблясь, не жалея — с маху,Как и подобает казаку.Так ли ты пируешь до рассвета,И в любви такой же озорной,Разорительный, разбойный, но при этомНераздельный, целомудренно скупой.

«Умей же, брат мой, без разбора…»

Умей же, брат мой, без разбораВсе изумительно ценить,Простить разбойника и вора,Обиду горькую забыть.Без опасений, без оглядкиВстречать грядущие годаИ не играть с судьбою в прятки,А быть ей вызовом всегда.

ГУРДА

Гурда по-чеченски: держись!

1

На клинке блестящем у эфесаПолумесяц рваный и звезда.Нет на свете лучшего отвеса,Чем отвес твой, драгоценная гурда.В мире нет тебе подобной стали —Невесомой, гибкой и сухой,За тебя мюриды умирали,Чтобы только обладать тобой.Ты в руке испытанной у бекаБез зазубрин разрубала гвоздь,Рассекала с маху человекаОт плеча до паха наискось.Говорят — и повторяют это, —Что тебя, с заклятьем на устах,Выковал по просьбе МагометаВ поднебесной кузнице Аллах.Для твоей неукротимой славыУкрашенья были не нужны:Костяная рукоятка без оправы,В темной коже — легкие ножны.

2

Месть за сына, за отца, за брата,За семью поруганную — месть!Нет войны священней газавата,Но враги безжалостнее — есть.Над имамом флаг зеленый реет:Весь Кавказ привстал на стременах,Над Баклановым по ветру веетЧерный, с черепами флаг.Рассыпались всадники по полю,С каждым смерть скакала на-обочь,На чеченскую седую волюОпускалась северная ночь.Над страницами раскрытого КоранаОседала поднятая пыль.Казаки — в аулах Дагестана,На Гугнибе — сдавшийся Шамиль.Стала ты подругой у шайтана,Породнилась с заколдованной рукой.Черт Петрович, генерал БаклановСамовластно завладел тобой.

3

(Казачья песня)

«Вдоль по линии КавказскойМлад-сизой орел летал.Он летает перед войсками,Наш походный атаман.Он с походом нас поздравил,Отдавал строгий приказ:Чтоб у вас, ребята, былиРужья новые Бердан,Шашки острые в ножнах,Пистолеты в кобурах…Что ты, ворон, что ты, черный,Что ты вьешься надо мной?Ведь добыча-то плохая:Я — казак — еще не твой!»

4

Черт не спит. Ему давно не спится.Скучно в Петербурге одному.Старый черт из Гугнинской станицыБыл роднёю деду моему.И ему, предчувствуя кончину,Он тебя на память передал.В Петербурге умер от кручиныСосланный казачий генерал.Дед носил тебя, ценить умея,И уча потом носить меня —На кавказской узкой портупееИз простого сыромятного ремня.

5

Ты одна со мною разделилаЮность бесшабашную мою,Ты меня настойчиво училаНужному спокойствию в бою.За тобой — баклановская слава,А за мной — двадцатилетний пыл.Подхватила нас казачья лава,Сумасшедший ветер закружил.Что тогда мне снилось и казалось?Сколько раз рубил я сгорячаСмерть свою, которая касаласьНенароком моего плеча.Помнишь вьюжный день на Перекопе?Мертвый конь, разбитые ножны…Много лет живя с тобой в Европе,Ничего забыть мы не должны.

ЛЕРМОНТОВ

Через Пушкина и через Тютчева,Опять возвращаясь к нему,Казалось, не самому лучшему, —Мы равных не видим ему.Только парус белеет на взморье,И ангел летит средь миров,Но вот уже в ПятигорьеОтмерено десять шагов.Не целясь, Мартынов стреляет,Держа пистолет наискось,И нас эта пуля пронзаетСквозь душу и сердце — насквозь.

СТАМБУЛ

Нет — ничего не минуло!Месяц встает молодой.Медленно всплыл над СтамбуломЛегкий челнок золотой.Снова по звездным дорогам,Снова в райских садахС нашим доверчивым БогомВместе гуляет Аллах.В бедной кофейне СкутариПредок мой песни поет.Прошлое нас не состарит,Прошлое к сердцу прижмет.Голос гортанно поющий,Город в ночи голубой…Горечь кофейной гущиЗапью ледяною водой.

ИГРА

Игра сдана и начата.Глухая ночь. Начало марта.Любимый месяц; но не таОпять ко мне приходит карта.Опять, как будто бы на зло,Я лишь фигуры прикупаю.Мне никогда так не «везло»,Но я играю и играю.За ночь одну я поседел.Бледней стены, в табачном дыме,Я не сдаюсь. Ломая мел,Твое нетронутое имяПишу на залитом сукне,В чаду разгрома и попойки,В залог всему. И снова мнеДают валета к нищей двойке.Иль я не создан для игры,Иль я, действительно, не молод.И вот в Тартар-тартарарыЛечу стремглав, вдыхая холодНепоправимого конца,Игры проигранной до праха,И нет, как нет у мертвеца,Во мне сомнения и страха.

«Потерявши все, ты станешь чище…»

Потерявши все, ты станешь чище,Будешь милосердным и простым,И придешь на старое кладбищеПосидеть под дубом вековым.Без стремлений пылких, без обмана.Жизнь как есть! Смиренье и покой.Хорошо под сенью великанаОтдыхать смущенною душой,Птицей петь в его зеленой чащеИ листочком каждым дорожить.Жизнь как есть! Но жизнью настоящейТолько дуб еще умеет жить.Грузно поднимаясь в поднебесье,Он вершинами своих ветвейНичего уже почти не веситВ вознесенной вечности своей.И, уйдя в подземный мир корнями,Над безмолвием могильных плит,Над еще живущими, над нами,Как он снисходительно шумит!

«Я шел по дороге и рядом со мной…»

Я шел по дороге и рядом со мнойКружился листок золотой.Летел он по ветру, потом отставалИ снова меня догонял.Не это ль твоя золотая душаРешила меня провожать,Напомнить, что близок положенный срок,Осенний дубовый листок?

«Из всех мечтаний лучшая мечта…»

Из всех мечтаний лучшая мечтаО бедности бездомной, о свободе,О том, быть может, недалеком годе,Когда вся жизнь окажется проста,Как жизнь вот этого дубового куста.Он крепче всех стоит в молодняке,Вокруг него лепечет мелколесье,А старый лес молчит невдалеке,Как будто все он пережил и взвесил.Дубовый куст дает тебе приют —Ложись под ним и засыпай, бродяга.Ты отдохнешь, ты будешь счастлив тут,На склоне неглубокого оврага.Ты будешь спать на шелковой траве,Под вечер неожиданно проснешьсяИ над тобой склонившейся листве,Как матери, спросонок улыбнешься.

СТЕПЬ

Памяти отца

1

Был полон мир таинственных вещей,А я был жаден, беспокоен, зорок.В Донце ловил я голубых лещей,И хищных щук, и сонных красноперок.А в длинных буераках за Донцом,Без промаха стреляя куропаток,Я мог уже соперничать с отцом,С охотниками быть запанибрата.Я забывал, что надо пить и есть,Собака верная со мной не разлучалась,Ее в репьях всклокоченная шерстьРуном мне драгоценнейшим казалась.И не было подобных ей собак,И не было страны подобно этой,Где б можно было задыхаться такОт счастья и от солнечного света.Сияла степь все суше, горячей…И нежностью уже нечеловечьейЗвучал мне голос… Только голос чей?Наверно, твой, тоскующий кузнечик.

2

Опять в степи неугомонный ветер.Свистит ковыль, качается бурьян.Опять ирландец — годовалый сеттер,От дикого простора полупьян,Кружит, кружит широкими кругами,А дичи нет — какая пустота!В печальном небе высоко над намиЛетят, не опускаясь, стрепета.Весь птичий мир готовится к отлету,Пернатый мир давно настороже.Сентябрь зовет на псовую охоту,Не видя толку в дробовом ружье.Но мы с тобой, мой рыжий пес, не верим,Что нашей воле подошел конец, —По малолетству за осенним зверемНе пустит нас стареющий отец.Кружим, кружим в степи, не отдыхая,Авось еще нарвемся на дрофуИль диких уток обнаружим стаюПод вечер в мочажинах на лугу.Но степь мертва. За черными скирдамиПод ветром тлеет медленный закат,И машет нам тревожными руками —Зовет домой — полураздетый сад.Отец сидит за бесконечным чаем,Бушует ночь вслепую на дворе,И мы с ирландцем рядом засыпаемВ отцовском кабинете на ковре.

3

Священный час еды! Благословенный час,Ниспосланный голодным и усталым.Кулеш, заправленный малороссийским салом,Кипит, дымясь, в чугунном котелке.Счастливый день, ниспосланный от Бога!Возница мой увел коней к рекеНа водопой, где мокрая дорогаПарома ждет. Но не спешит паром.И мне уже не надо торопиться —Куда спешить, когда уверен в том,Что этот день не может повториться?Дождь отшумел давно. Но солнца нет, как нет,И длится час блаженного покоя.И льется на поля такой чудесный свет,Что кажется весь мир одетым в голубое.

«Что из этой жизни унесу я…»

Что из этой жизни унесу я,Сохраню в аду или в раю?Головокруженье поцелуя,Нежность неповторную твою?Или, с детских лет необоримый,Этот дикий, древний, кочевойЗапах неразвеянного дымаНад моей родною стороной.

«Был влажный ветер — ветер низовой…»

Был влажный ветер — ветер низовой.Был теплый дождь и золотая просинь,И солнце было над моей рекой,И я, весь вымокший, на глиняном откосе.Сиял волнами полноводный Дон,И радуга возвышенно сияла,Такой простор сиял со всех сторон,Что у меня дыханья не хватало.

"Пролетели лебеди над Доном…"

Пролетели лебеди над Доном,Тронулся последний лед.Ветер голосом счастливым и влюбленнымНе шумит над степью, а поет.Он поет: мне незнакома жалость,Я не знаю, что такое грусть,Все на свете мне легко досталосьИ легко со всем я расстаюсь…

1917 ГОД

Казакам вчера прислали с ДонаБелый хлеб, сузьму и балыки,А двенадцать ведер самогонаСами наварили казаки.Не страшит очередная пьянка,Стал теперь я крепче и сильней,И душа, как пленная турчанка,Привыкает к участи своей.Сколько раз она слыхала срядуЭту песню про зеленый сад:Рассыпались яблоки по саду,А казак не возвращается назад…Понависли по-над Доном тучи,Разгулялся ветер низовой,Не водою, а слезой горючейХлынет дождь из тучи грозовой…И не пленницей душа моя отныне,А любовницею станет у стиховВ этот синий вечер на Волыни,Среди пьющих и поющих казаков.

"Опять гроза! Какие грозы…"

Опять гроза! Какие грозыУ нас с тобою на пути!И зацветающие розыНе успевают расцвести.Опять над нашим бедным садом,Где должен встретиться с тобой,Гроза кипит дождем и градом,Гуляет ветер ледяной…

МОСКВА

Петру Кумшацкому

Заносы. Сугробы. Замерзшие глыбыСползающих с кровель снегов.Цепные медведи вставали на дыбы,Ревели от холодов.У Темных, у Грозных, у ОкаянныхЗа шерстью не видно лица:Иваны, Иваны и снова Иваны,И нет тем Иванам конца.До белого блеска сносилась верига.На улицах снежная муть.Татарское иго, Московское иго:Одна белоглазая чудь!Что было однажды, повторится снова,Но не повторна тоска.На плаху, на плаху детей Годунова:Москва ударяет с носка!Пылает кострами Замоскворечье,Раскинулся дым по базам,Сожгли Аввакума, затеплили свечи:Москва не поверит слезам!Москва никому не поверит на слово,Навек прокляла казаков,И выпила черную кровь ПугачеваИ Разина алую кровь.Метели все злее. Завалены крыши.Москва потонула в снегах.Но чьи это души, все выше и вышеПлывут над Москвой в небесах?В теплицах цветут басурманские розы,На улицах — снежная муть.Толстой — босиком, на машине МорозовСвершили положенный путь.Цыганские песни. Пожары на Пресне.А вот — и семнадцатый год.Все выше и выше, просторней, чудеснейДуши обреченный полет.По небу полуночи… Черное небо,А хлеб еще неба черней.И шепотом, шепотом: корочку хлебаДля беспризорных детей.Но как при Иванах, при Темных, при Грозных,Молитвам не внемлет земля.По небу полуночи… Красные звездыМерцают на башнях Кремля.

ТРЕББИЯ

Увозили раненых. УбитыхЗарывали наспех. БивуакБыл в кострах. У придорожного корытаДвух коней поил седой казак.Кони пили жадно. Над полямиСвет стоял вечерний, золотой.Дым стоял над русскими кострами,Горький дым в долине голубой.Треббия. Италия. Из чашкиЩи хлебал неспешно старичок,В пропотевшей бязевой рубашке,Бросив полотенце на плечо.Треббия. Италия. А где-тоЕсть Кончанское — родительский порог.Ни конца, ни края нет у светаДля солдатских полусбитых ног.Нет суровее солдатских разговоровОб увечьях и о смерти, наконец.— Александр Васильевич СуворовНе фельдмаршал, а родной отец.

"Ветер был такой ужасный…"

Ветер был такой ужасный,Что, казалось, все деревьяБудут вырваны с корнями,В поднебесье улетят,Где дымился темно-красныйВ тучах с медными краями,Разгораясь постепенно,Ужасающий закат.И, казалось, что на светеНикогда уже не будетЯсных дней, ночей спокойных,Жизни мирной и простой, —Будет только этот ветер,Тучи в огненной полуде,Да осенний лес шумящийС облетевшею листвой.

"Казалось бы: пора и на покой…"

Казалось бы: пора и на покой, —Кой-что забыть, со многим примириться,По осени в дубраве золотойС минувшим летом распроститься.Дни холодней. И скоро первый снегСлетит с небес, закружится по полю.Но вот — древесный молодой побегЕще упорно тянется на волю,Еще трепещет свежею листвой,Когда вокруг давно все омертвело…Моя душа, что делать мне с тобой,Любовь моя, что мне с тобою делать?..

ВЕРТЕП

В самой темной, снежной, непробудной,Бесконечно затянувшейся ночиВдруг почувствовать торжественно и чудноГлазу недоступные лучи.Вдруг увидеть голубые дверцыВ тот вертеп, где расступилась тьма,И твое младенческое сердце,Двухтысячелетняя зима.

ПЕРЕПРАВА

Музе

Стояла на башне АзоваИ снова в боях постоишь,Вручала мне вещее словоИ снова другому вручишь.Одна ты на свете, родная!Идут за годами года,Летит стрепетиная стая,Струится донская вода.И где бы, и с кем бы я не был,Меня ты повсюду найдешь,Под это высокое небоНа берег степной приведешь —В предсмертный туман, без возврата,Где ждет меня черный паром:Мой прадед стоит у каната,Прабабка стоит за веслом.И буду уверен, что близ тыВ тумане стоишь над рекой.Направо — туман золотистый,Налево — туман голубой…

РАЗЛУКА

1

Смерть не страшна: из праха в прах —Ты подождешь, друг милый,Меня в молчанье и в цветахСупружеской могилы.Кому-то надо подождать:Господь решает просто,Кто должен раньше отдыхатьВ земном раю погоста.Мы все уходим налегке,Видав на свете виды,И щебет птиц в березнякеПоет нам панихиды.А купол церкви голубойПлывет воздушным шаром…Какой покой! Друг дорогой,Мы прожили недаром!

2

Хорошо, что ветер. И звезда такая,Что уже на свете нет другой звезды.Для меня одна ты светишь, золотая, —На меня глядишь ты с черной высоты.Никакого горя, никакого гроба —Только бы до встречи поскорей дожить.Хорошо, что вместе так прожили оба,Как на этом свете никому не жить.

3

Еще весь лес такой сквозной,Что виден издали подснежник;Над прошлогоднею листвойОн всех цветов белеет прежде.Ему и дела нет, что здесьЗимою не бывает снега, —Весенний первенец, он весьСвидетель зимнего побега.Иду в блаженном полусне.Вокруг все так легко и просто.И не препятствует веснеСоседство русского погоста.

4

Нет воздушней этого тумана,Призрачнее нет голубизны —Только надо выйти спозаранокК перелескам Женевьевской стороны.Город близок. Но весна поближе.Мимолетная французская весна;Даже к верноподданным ПарижаБлагосклонна и внимательна она.Жизнь еще не прожита-отпета.Встреча будет, только погоди.Впереди счастливейшее лето,Много света будет впереди.

5

Не говорить и не писать, не думать,А только сердцем чувствовать, что тыВот здесь, вдали от городского шума,Со мной глядишь на деревенские цветы,На это медленно стареющее лето,Которое не хочет уходить и ждет,Бог весть, какого-то ответа,И до конца все хочет пережить…На эти голубеющие склоныПолей над безымянною рекойИ на дубок, такой еще зеленый,Что нет сомнений — встретимся с тобой!

6

Глядеть, глядеть! И глаз не отрывать,И знать, что никогда не наглядетьсяНа Божий мир. Какая благодать,Какая радость для стареющего сердца!И здесь, в чужом, и там, в родном краю,В деревне под Парижем и в станице,Где жег огнем я молодость свою,Чтоб никогда потом не измениться,Всё тот же воздух, солнце… О простом,О самом главном: о свиданье с милойПоет мне ветер над ее крестом,Моей уже намеченной могилой.

Арсений НЕСМЕЛОВ

В СОЧЕЛЬНИК

Нынче ветер — с востока на запад,И по мерзлой маньчжурской землеНачинает поземка царапатьИ бежит, исчезая во мгле.С этим ветром, холодным и колким,Что в окно начинает стучать,К зауральским серебряным елкамХорошо бы сегодня умчать.Над российским простором промчаться,Рассекая метельную высь,Над какой-нибудь Вяткой иль Гжатском,Над родною Москвой пронестись.И в рождественский вечер послушатьТрепетание сердца страны,Заглянуть в непокорную душу,В роковые ее глубины.Родников ее недруг не выскреб.Не в глуши ли болот и лесовЗагораются первые искрыЗатаенных до сроков скитов?Как в татарщину, в годы глухие,Как в те темные годы, когдаВ дыме битв зачиналась Россия,Собирала свои города.Нелюдима она, невидима.Темный бор замыкает кольцо.Закрывает бесстрастная схимаМолодое, худое лицо.Но и ныне, как прежде когда-то,Не осилить Россию беде.И запавшие очи поднятыК золотой Вифлеемской звезде.

ТИХВИН

Городок уездный, сытый, сонный,С тихою рекой, с монастырем,Почему же с горечью бездоннойЯ сегодня думаю о нем?Домики с крылечками, калитки.Девушки с парнями в картузах.Золотые облачные свитки,Голубые тени на снегах.Иль разбойный посвист ночи вьюжной,Голос ветра, шалый и лихой,И чуть слышно загудит поддужныйБубенец на улице глухой.Домики подслеповато щурятУзких окон желтые глаза,И рыдает снеговая буря.И пылает белая гроза.Чье лицо к стеклу сейчас прижато,Кто глядит в оттаянный глазок?А сугробы, точно медвежата,Всё подкатываются под возок.Или летом чары белой ночи,Сонный садик, старое крыльцо,Милой покоряющие очиИ уже покорное лицо.Две зари сошлись на небе бледном,Тает, тает призрачная тень,И уж снова колоколом меднымПробужден новорожденный день.В зеркале реки завороженнойМонастырь старинный отражен…Почему же, городок мой сонный,Я воспоминаньем уязвлен?Потому что чудиша из сталиПоползли по улицам не зря,Потому что ветхие упалиСтены старого монастыря.И осталось только пепелище,И река из древнего руслаЗверем, поднятым из логовища,В Ладожское озеро ушла.Тихвинская Божья Матерьгорько Плачет на развалинах одна.Холодно. Безлюдно. Гаснет зорька.И вокруг могильна тишина.

ЦАРЕУБИЙЦЫ

Мы теперь панихиды правим,С пышной щедростью ладан жжем,Рядом с образом лики ставим,На поминки Царя идем.Бережем мы к убийцам злобу,Чтобы собственный грех загас.Но заслали Царя в трущобуНе при всех ли, увы, при нас?Сколько было убийц? Двенадцать,Восемнадцать иль тридцать пять?Как же это могло так статься —Государя не отстоять?Только горсточка — этот ворог,Как пыльцу бы, его смело.Верноподданными — сто сорокМиллионов себя звало.Много лжи в нашем плаче позднем,Лицемернейшей болтовни.Не за всех ли отраву возлилНекий яд, отравлявший дни?И один ли, одно ли имя —Жертва страшных нетопырей?Нет, давно мы ночами злыми Убивали своих Царей.И над всеми легло проклятье,Всем нам давит тревога грудь.Замыкаешь ли, дом Ипатьев,Некий давний кровавый путь?

БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ

К оврагу,Где травы рыжели от крови,Где смерть опрокинула трупы на склон,Папаху надвинув на самые брови,На черном коне подъезжает барон.Спускается шагом к изрубленным трупам,И смотрит им в лица,Склоняясь с седла, —И прядает конь, оседающий крупом,И в пене испуга его удила.И яростью,Бредом ее истомяся,Кавказский клинок,(Он уже обнажен)В гниющееКрасноармейское мясо,Повиснув к земле,Погружает барон.Скакун обезумел,Не слушает шпор он,Выносит на гребень,Весь в лунном огне.Испуганный шумом,Проснувшийся воронЗакаркает хрипло на черной сосне.И каркает ворон,И слушает всадник,И льдисто светлеет худое лицо.Чем возгласы птицы звучат безотрадней,Тем,Сжавшее сердце,Слабеет кольцо.Глаза засветились.В тревожном их блеске —Две крошечных искры,Два тонких луча…Но нынче,Вернувшись из страшной поездки,Барон приказал:«Позовите врача!»И лекарю,Мутной тоскою оборон(Шаги и бряцание шпор в тишине),Отрывисто бросил:«Хворает мой ворон:Увидев меня,Не закаркал он мне!Ты будешь лечить его,Если ж последнейОтрады лишусь — посчитаюсь с тобой!..»Врач вышел безмолвноИ тут же в передней руками развел и покончил с собой.А в полдень,В кровавом Особом Отделе,Барону(В сторонку дохнув перегар)Сказали:Вот эти… Они засиделись:Она — партизанка, а он — комиссар.И медленно,В шепот тревожных известий(Они напряженными стали опять)Им брошено:«На ночь сведите их вместе,А ночью — под вороном — расстрелять!»И утром начштаба барону прохаркалО ночи и смерти казненных двоих…«А ворон их видел?А ворон закаркал?» —Барон перебил…И полковник затих.«Случилось несчастье! —Он выдавил (ДабыУдар отклонить —Сокрушительный вздох). —С испугу лиВсе-таки крикнула баба,Иль гнили объевшись,Но…Ворон издох!»«Каналья!Ты — сдохнешь,А ворон мой — умер!Он,Каркая,Славил удел палача!.. —От гнева и ужаса обезумев,Хватаясь за шашку,Барон закричал. —Он был моим другом.В кровавой неволеДругого найти я уже не смогу!» —И, весь содрогаясь от гнева и боли,Он отдал приказ отступать на Ургу.Стенали степные поджарые волки,Шептались пески,Умирал небосклон…Как идол, сидел на косматой монголке,Монголом одет,Сумасшедший барон.И шорохам ночи бессонной внимая,Он призраку гибели выплюнул:«Прочь!»И каркала ворономГлухонемая Упавшая сзадиДаурская ночь.Я слышал:В монгольских унылых улусах,Ребенка качая при дымном огне,Раскосая женщина в кольцах и бусахПоет о бароне на черном коне…И будто бы в дни,Когда в яростной злобеШевелится буря в горячем песке, —Огромный,Он мчит над пустынею Гоби,И ворон сидит у него на плече.

НАСТУПЛЕНИЕ

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня.Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.Но не надо яства земногоВ этот страшный и светлый час,Оттого что Господне словоЛучше хлеба питает нас.И залитые кровью неделиОслепительны и легки,Надо мною рвутся шрапнели,Птиц быстрей взлетают клинки.Я кричу, и мой голос — дикий.Это медь ударяет в медь.Я, носитель мысли великой,Не могу, не могу умереть.Словно молоты громовыеИли воды гневных морей, —Золотое сердце РоссииМерно бьется в груди моей[4].И так сладко рядить победу,Словно девушку, в жемчуга,Проходя по дымному следуОтступающего врага.

РОДИНЕ

Россия! Из грозного бредаДвухлетней борьбы роковойТебя золотая победаВозводит на трон золотой…Под знаком великой удачиПроходят последние дни,И снова былые задачиСвои засветили огни.Степей снеговые пространства,Лесов голубая черта…Намечен девиз ВсеславянстваНа звонком металле щита…Россия! Десятки наречийВосславят твое бытиё.Герои подъяли на плечиВеликое горе твое.Но сила врагов — на закате,Но мчатся, Святая Земля,Твои лучезарные ратиК высоким твердыням Кремля!

ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ

Пусть дней не мало вместе пройдено,Но вот не нужен я и чужд,Ведь вы же женщина — о, Родина! —И, следовательно, к чему жВсе то, что сердцем в злобе брошено,Что высказано сгоряча?Мы расстаемся по-хорошему,Чтоб никогда не докучатьДруг другу больше. Все, что нажито,Оставлю вам, долги простив, —Все эти пастбища и пажити.А мне — просторы и пути.Да ваш язык. Не знаю лучшегоДля сквернословий и молитв,Он, изумительный, — от ТютчеваДо Маяковского велик.Но комплименты здесь уместны ли?Лишь вежливость, лишь холодокУсмешки — выдержка чудеснаяВот этих выверенных строк.Иду. Над порослью — вечернееПустое небо цвета льда.И вот со вздохом облегчения:«Прощайте. Знаю. Навсегда».

СПУТНИЦЕ

Ты в темный сад звала меня из школыПод тихий вяз. На старую скамью,Ты приходила девушкой веселойВ студенческую комнату мою.И злому непокорному мальчишке,Копившему надменные стихи,В ребячье сердце вкалывала вспышкиТяжелой, темной музыки стихий.И в эти дни тепло твоих ладонейИ свежий холод непокорных губКазался мне лазурней и бездоннейВенецианских голубых лагун…И в старой Польше, вкапываясь в глину,Прицелами обшаривая даль,Под свист, напоминавший окарину,Я в дымах боя видел не тебя ль?..И находил, когда стальной кузнечикСмолкал трещать, все ленты рассказав,У девушки из польского местечкаТвою улыбку и твои глаза.Когда ж страна в восстаньях обгорала,Как обгорает карта на свече, —Ты вывела меня из-за УралаРукой, лежащей на моем плече.На всех путях моей беспутной жизниЯ слышал твой неторопливый шаг.Твоих имен святой тысячелистник,Как драгоценность, бережет душа.И если пасть беззубую, пустую,Разинет старость с хворью на горбе,Стихом последним я отсалютуюТебе, золотоглазая, тебе!

В ЭТОТ ДЕНЬ

В этот день встревоженный сановникК телефону часто подходил,В этот день испуганно, неровноТелефон к сановнику звонил.В этот день, в его мятежном шуме,Было много гнева и тоски,В этот день маршировали к ДумеПервые восставшие полки.В этот день машины броневыеПоползли по улицам пустым,В этот день… одни городовыеС чердаков вступились за режим.В этот день страна себя ломала,Не взглянув на то, что впереди,В этот день царица прижималаРуки к холодеющей груди.В этот день в посольствах шифровалиПервой сводки беглые кроки,В этот день отменно ликовалиЯвные и тайные враги.В этот день… Довольно, Бога ради!Знаем, знаем, — надломилась ось:В этот день в отпавшем ПетроградеМощного героя не нашлось.Этот день возник, кроваво вспенен,Этим днем начался русский гон —В этот день садился где-то ЛенинВ свой запломбированный вагон.Вопрошает совесть, как священник,Обличает Мученика тень…Неужели, Боже, нет прощеньяНам за этот сумасшедший день?!

"Пели добровольцы. Пыльные теплушки…"

Пели добровольцы. Пыльные теплушкиРинулись на запад в стукоте колес.С бронзовой платформы выглянули пушки.Натиск и победа! или — под откос.Вот и Камышово. Красных отогнали.К Екатеринбургу нас помчит заря:Там наш Император. Мы уже мечталиОб освобожденье Русского Царя.Сократились версты — меньше перегонаОставалось мчаться до тебя, Урал.На его предгорьях, на холмах зеленыхМолодой, успешный бой отгрохотал.И опять победа. Загоняем тужеКрасные отряды в тесное кольцо.Почему ж нет песен, братья, почему жеУ гонца из штаба мертвое лицо?Почему рыдает седоусый воин?В каждом сердце — словно всех пожарищ гарь.В Екатеринбурге, никни головою,Мучеником умер кроткий Государь.Замирают речи, замирает слово,В ужасе бескрайнем поднялись глаза.Это было, братья, как удар громовый,Этого удара позабыть нельзя.Вышел седоусый офицер. БольшиеПоднял руки к небу, обратился к нам:— Да, Царя не стало, но жива Россия,Родина Россия остается нам.И к победам новым он призвал солдата.За хребтом Уральским вздыбилась война.С каждой годовщиной удаленней дата;Чем она далече, тем страшней она.

СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ

Отступать! — и замолчали пушки,Барабанщик-пулемет умолк.За черту пылавшей деревушкиОтошел Фанагорийский полк.В это утро перебило лучшихОфицеров. Командир сражен.И совсем молоденький поручикНаш, четвертый, принял батальон.А при батальоне было знамя,И молил поручик в грозный час,Чтобы Небо сжалилось над нами,Чтобы Бог святыню нашу спас.Но уж слева дрогнули и справа,Враг наваливался, как медведь,И защите знамени — со славойОставалось только умереть.И тогда — клянусь, немало взоровТот навек запечатлело миг —Сам генералиссимус СуворовУ святого знамени возник.Был он худ, был с пудреной косицей,Со звездою был его мундир.Крикнул он: «За мной, фанагорийцы!С Богом, батальонный командир!»И обжег приказ его, как лава,Все сердца: святая тень зовет!Мчались слева, набегали справа,Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед!Ярости удара штыковогоВраг не снес; мы ураганно шли.Только командира молодогоМертвым мы в деревню принесли…И у гроба — это вспомнит каждыйЛетописец жизни фронтовой —Сам Суворов плакал: ночью дваждыЧасовые видели его.

НАША ПАСХА

Метких капель перекличка,Звонко, звонко бьющих в цель…Солнце — красное яичко…Жизнерадостный апрель!Птицы с юга. Ветер с юга,Шелк его прохладных струй.Лапа друга. Сердце друга,Троекратный поцелуй!Ты ли беден, я ли нищий,Не снижать же нам полет!Юность в час тяжелый свищет,Жизнерадостно поет!Не наряден? Не обедал?Разговеемся, дружок!Для кого ж тогда победа,Коль не к нам, на бережок?!Для ленивца с толстым пузом,С капиталом, с кадыком?Господам с подобным грузомПозади идти шажком!Юность их опережаетЖизни тон она дает,Волей сердце заряжаетВсе атаки отражает,И вперед!

КТО ПРОТИВ НАС?!

Ну, соратник, руку!С новою весною,С вербой, опушившейРусские поля!..Ветер новой жизниВзвился над страноюВздрогнула, проснуласьРусская земля.Ну, соратник, в ногу!..Сплоченные, строемПо дорогам русскимОтобьем мы шаг…Мы идем к победе,Мы ряды утроим,Будет юной силойОпрокинут враг…Ну, соратник, к счастью!..К Родине, России,Ибо, верно, близокОсиянный час!..Милые, родные,Русские, стальные,Коль Россия с намиКто же против нас?!

В НИЖНЕУДИНСКЕ

День расцветал и был хрустальным,В снегу скрипел протяжно шаг.Висел над зданием вокзальнымБеспомощно нерусский флаг.Я помню звенья эшелона,Затихшего, как неживой.Стоял у синего вагонаРумяный чешский часовой.И было точно погребальнымОхраны хмурое кольцо.Но вдруг, на миг, в стекле зеркальномМелькнуло строгое лицо.Уста, уже без капли крови,Сурово сжатые уста!..Глаза, надломленные брови,И между них — его черта,Та складка боли, напряженья,В которой роковое есть…Рука сама пришла в движенье,И, проходя, я отдал честь.И этот жест в морозе лютом,В той перламутровой тишиМоим последним был салютом,Салютом сердца и души!И он ответил мне наклономСвоей прекрасной головы…И паровоз далеким стономКого-то звал из синевы.И было горько мне. И ковкоПеред вагоном скрипнул снег:То с наклоненною винтовкойКо мне шагнул румяный чех.И тормоза прогрохотали,Лязг приближался, пролетел.Умчали чехи АдмиралаВ Иркутск — на пытку и расстрел!

БОРИСУ КОВЕРДЕ

Год глухой… Пора немая.Самый воздух нем и сер.Но отважно поднимаетКоверда свой револьвер!Грозный миг, как вечность длится,Он грозово напряжен,И упал цареубийца,Русской пулею сражен…Русский юноша ИудуГрозным мщением разит.Эхо выстрела повсюдуПрокатилось и гремит!Не одна шумит Варшава,Грома отзвуки везде!И приносит подвиг славуВам, Борису Коверде…Как сигнал национальныйПрогремел ваш револьвер,Показал он путь печальныйПодал знак и дал пример…И в потемки те глухиеОн сказал своим огнем,Что жива еще Россия,Живы мы и не умрем!..Что идет к победе юность,Каждый к подвигу готов,В каждом сердце многострунностьГордых русских голосов!..

ВОЛЯ К ПОБЕДЕ

Воля к победе.Воля к жизни.Чуткое сердце.Верный глаз.Только такие нужны Отчизне,Только таких выкликает час.Через засекиИ волчьи ямы,Спешенным строемИль на коне,Прямы, напористы и упрямы —Только такие нужны стране.Пусть поднимает, как оборочку,Пенный мгновенный надменный вал.Волю в одну устремляем точку,Не выпускаем из рук штурвал.В черной рубашке не страшны бури.Разве не бурею мы рождены?Только такие плывут в лазуриК милым просторам родной страны.Только такие, только такиеВырвут из двери тюрьмы засов.К нам свои руки простерла Россия,Нам ее голос, нам ее зов.Каждый бесстрашен и каждый молод.Ветры победы знамена рвут.Каждое сердце гремит, как молот:БОГ, НАЦИЯ, ТРУД!

БРОНЕВИК

У розового здания депоС подпалинами копоти и грязи,За самой дальней рельсовой тропой,Куда и сцепщик с фонарем не лазит, —Ободранный и загнанный в тупик,Ржавеет Каппель, белый броневик.Вдали перекликаются свисткиЛокомотивов… Лязгают форкопы.Кричат китайцы… И совсем близкиВеселой жизни путаные тропы.Но жизнь невозвратимо далекаОт пушек ржавого броневика.Они глядят из узких амбразурЖелезных башен — безнадежным взглядом.По корпусу углярок, чуть внизу,Сереет надпись: «Мы — до Петрограда!»Но явственно стирает непогодаНадежды восемнадцатого года.Тайфуны с Гоби шевелят пески,О сталь щитов звенят, звенят песчинки…И от бойниц протянуты мыскиПеска на опорожненные цинки;Их исковеркал неудачный бойС восставшими рабочими, с судьбой.

ВИНТОВКА № 5729671

Две пули след оставили на ложе,Но крепок твой березовый приклад.Лишь выстрел твой звучал как будто строже,Лишь ты была милее для солдат.В руках бойца, не думая о смене,Гремела ты и накаляла стволУ Осовца, у Львова, у Тюмени,И вот теперь ты стережешь Тобол.Мой старый друг, ты помнишь бой у Горок,Ялуторовск, Шмаково и Ирбит?Везде, везде наш враг, наш злобный ворогБыл мощно смят, отброшен и разбит.А там, в лесу? Царапнув по прикладу,Шрапнелька в грудь ужалила меня…Как тяжело пришлось тогда отряду!Другой солдат владел тобой два дня…Он был убит. Какой-то новый воинНашел тебя и заряжал в бою,Но был ли он хранить тебя достоин,И понял ли разительность твою?Иль, может быть, визгливая гранатаРазбила твой стальной горячий ствол……И вот нашел тебя в руках солдата,Так случай нам увидеться привел.Прощай опять. Блуждая в грозном круге,Я встречи жду у новых берегов,И знаю я, тебе, моей подруге,Не быть в плену, не быть в руках врагов!

УБИЙСТВО

Штыки, блеснув, роняют дряблый звук,А впереди затылок кротко, тупоКачается и замирает… «Пли!» —И вот лежит, дрожа, хрипя в пыли…Монокль луны глядит на корчи трупа,И тороплив курков поспешный стук.

"Ловкий ты и хитрый ты…"

Ловкий ты и хитрый ты,Остроглазый черт.Архалук твой вытертыйО коня истерт.На плечах от споротыхПолосы погон.Не осилил спора тыЛишь на перегон.И дичал всё более,И несли врагиПо степям МонголииДо степей Урги.Гор песчаных рыжики,Зноя каменок.О колено ижевскийПоломал клинок.Но его не выбилиИз беспутных рук.По дорогам гибелиМы гуляли, друг!Раскаленный добелаОтзвенел песок.Видно, время пробилоРаздробить висок.Вольный ветер клонитсяЗамести тропу.Отгуляла конницаВ золотом степу.

ДВЕ ПРАВДЫ

Есть правда тыла, где стоят обозыИ кухни под навесами дымят;Есть правда прозябания и прозы,И редко освежающие грозыНад мирным засыпанием гремят.Но есть иная правда. Лишь героюЕе глаза, ее зовущий знак.Есть правда шашки, обнаженной к бою,В самозабвенном: «На врага, за мною!»Кавалерийских огненных атак.Свободно каждым делается выбор…Под небесами отгремевших гроз,Где падал конь, от пули вставший дыбомБезмолвный, сонный проползет обоз.Но если юн ты и влюблен в победуИ жизнь твоя тебе не дорога,Иным путем кратчайшим к цели следуй…Персей, освобождая Андромеду,Взлетел и пал на голову врага.

НА ВОДОРАЗДЕЛЕ

Воет одинокая волчихаНа мерцанье нашего костра.Серая, не сетуй, замолчи-ка, —Мы пробудем только до утра.Мы бежим, отбитые от стаи,Горечь пьем из полного ковша,И душа у нас совсем пустая,Злая, беспощадная душа.Всходит месяц колдовской иконой —Красный факел тлеющей тайги.Вне пощады мы и вне закона —Злую силу дарят нам враги.Ненавидеть нам не разучиться,Не остыть от злобы огневой…Воет одинокая волчица,Слушает волчицу часовой.Тошно сердцу от звериных жалоб,Неизбывен горечи родник…Не волчиха — Родина, пожалуй,Плачет о детенышах своих.

НОЧЬЮ

Я сегодня молодость оплакал,Спутнику ночному говоря:«Если и становится на якорьЮность, — как непрочны якоряУ нее! Не брать с собой посудуИ детей, завернутых в ватин…Молодость уходит отовсюду,Ничего с собой не захватив.Верности насиженному месту,Жалости к нажитому добру —Нет у юных. Глупую невестуПозабуду и слезу утру По утру.И выгляну в окошко.Станция. Решительный гудок.Хобот водокачки. Будка. Кошка.И сигнал прощания — платок.Не тебе! Тебя никто не кличет.Слез тебе вослед еще не льют.Молодость уходит за добычей,Покидая родину свою!..»Спутник слушал, возражать готовый.Рассветало. Колокол заныл.И китайский ветер непутевыйПо пустому городу бродил.

ВЕЛИКИМ ПОСТОМ

Как говорит внимательный анализ, —За четверть века беженской судьбы(Не без печали и не без борьбы)От многого мы всё же отказались.Но веру нашу свято мы храним,Мы прадедовский бережем обычайИ мы потерь не сделали добычейТо, что считаем русским и святым.Хотя бы взять начальные неделиВот этого Великого поста:Мы снова у подножия Креста,Постимся мы, говеем, отговели.Чем нам трудней, тем крепче вера в нас.И в этом, думается, наша сила:Как древних предков, нас благословилаТвоя рука, Нерукотворный Спас!С какою бы гримасою суровойГрядущий день ни выходил из тьмы.Но русской вере не изменим мыИ не забудем языка родного!

ВОССТАНИЕ

(Главы из поэмы)

Клубилось безликим слухом,Росло, обещая месть.Ловило в предместьях ухоЗа хмурою вестью весть.Предгрозье, давя озоном,Не так ли сердца томит?Безмолвие гарнизонаПохоже на динамит.И ждать невозможно было,И нечего было ждать.Кроваво луна всходилаКровавые сны рождать.И был бы тяжел покояТот сон, что давил мертво.Россия просила бояИ требовала его!Россия звала к отваге,Звала в орудийный гром,И вот мы скрестили шпагиС кровавым ее врагом.Нас мало, но принят вызов.Нас мало, но мы в бою!Россия, отважный призванОтдать тебе жизнь свою!Толпа, как волна морская,Взметнулась, ворвался шквал…Обстреливается Тверская! —И первый мертвец упал.И первого залпа фраза —Как челюсти волчьей шелк,И вздрогнувший город сразуБезлюдной пустыней смолк.Мы — белые. Так впервыеНас крестит московский люд.Отважные и молодыеВинтовки сейчас берут.И натиском первым давятИспуганного врага,И вехи победы ставят,И жизнь им не дорога.К Никитской, на Сивцев Вражек!Нельзя пересечь Арбат.Вот юнкер стоит на страже,Глаза у него горят.А там, за решеткой сквера,У чахлых осенних липСтреляют из револьвера,И голос кричать охрип.А выстрел во тьме — звездоюИз огненно-красных жил,И кравшийся предо мноюВинтовку в плечо вложил.И вот мы в бою неравном,Но тверд наш победный шаг,Ведь всюду бежит бесславно,Везде отступает враг.Боец напрягает нервы,Восторг на лице юнца,Но юнкерские резервыИсчерпаны до конца!— Вперед! Помоги, Создатель! —И снова ружье в руках.Но заперся обыватель,Как крыса, сидит в домах.Мы заняли Кремль, мы — всюдуПод влажным покровом тьмы.И все-таки только чудуВверяем победу мы.Ведь заперты мы во вражьемКольце, что замкнуло нас,И с башни кремлевской — стражамБьет гулко полночный час.Так наша началась борьба —Налетом, вылазкою смелой.Но воспротивилась судьбаОсуществленью цели белой.Ах, что «судьба», «безликий рок»,«Потусторонние веленья»…Был органический порокВ безвольном нашем окруженье.Отважной горсти юнкеровТы не помог, огромный город,Из запертых своих домов,Из-за окон в тяжелых шторах.Ты лишь исхода ждал борьбыИ каменел в поту от страха.И вырвала из рук судьбыПобеду красная папаха.Всего мгновение, моментУпущен был — упал со стоном.И тащится интеллигентК совдепу с просьбой и поклоном.Службишка, хлебец, керосин,Крупу какую-то для детской…Так выю тянет гражданинПод яростный ярем советский.А те, кто выдержали брань,В своем изодранном мундиреСпешат на Дон и на КубаньИ начинают бой в Сибири.И до сих пор они в строю,И потому — надеждам сбыться.Тебя добудем мы в бою,Первопрестольная столица!

МЫ

Голодному камень — привычная доля.Во лжи родились мы. Смеемся от боли.Глаза застилает гнилая короста.Стоять на коленях удобно и просто.Бессильные слезы у нас в горле комом.И только для слабых нам правда знакома.Течет вместо крови по жилам сивуха.Дыша перегаром, мы сильные духом.Голодному — хлеба, а вольному — воля!Рожденные ползать — завидная доля!

СЛОВО И ДЕЛО

Не от голода — от скукиКровь сосут из сердца, суки!Видеть русских на коленяхОчень любит это племя!Душат Правду ложью злою!В мозг ползут нечистой тлёю!Порожденье тьмы и грязи!Бесовского блуда князи!Но придет и наше время!Встанет Родина с коленей!С глаз коросту! Нечисть — с тела!Память. Слово. Долг.И дело.

МОЕМУ НАРОДУ

Иль ты устал, могучий мой народ?Иль тяготы борьбы хребет тебе сломили?Упал на дно веков ли, потерявши брод,И память о тебе развеется подобно горстке пыли?Твой слышу ропот, но невнятен он.Врагов твоих насмешки громче. Ликованье — злее.Врагов, что сокрушал ты испокон…Ужель сейчас они тебя сильнее?Воспрянуть! Распрямиться! Задышать!Их раскидать, как псов смердящих свору!Или рабом приниженно дрожать,Не внемля предков горькому укору?О, мой народ, уставший от борьбы!Ржавеет щит. И меч тебе не нужен?Сон. Отдых. Смерть. В подарок от судьбыУставшему — быть Воином и Мужем!

ГРЕБНЫЕ ГОНКИ[5]

Руки вперед, до отказу —Раз! — и пружиной назад.По голубому алмазуЛегкие лодки скользят.Раз! — Поупористей, туже,Чтобы скачками несло.Два! — Упирайте упружеВ глубь, молодое весло.Смокла носатая кепка.Пот у прищуренных глаз.Резко, отрывисто, крепко —Раз! и отчетливей — раз!Крепостью, мужеством взрослымБега берем рубежи.Раз! Не забрасывай весла.Два! Направленье держи.Раз! Напрягается стойкоВоля души и весла,Чтобы летящая двойкаПервой к победе пришла.Раз! До отказу, до цели.Два! Разорвутся тела…Три! И победно взлетелиВверх все четыре весла!

В ЛОМБАРДЕ

В ломбарде старого ростовщика,Нажившего почет и миллионы,Оповестили стуком молоткаМомент открытия аукциона.Чего здесь нет! Чего рука нуждыНе собрала на этих полках пыльных!От генеральской Анненской звездыДо риз икон и крестиков крестильных.Былая жизнь, увы, осужденаВ осколках быта, потерявших имя…Поблёскивают тускло ордена,И в запылённой связки их — Владимир.Дворянства знак. Рукой ростовщикаОн брошен на лоток аукциона,Кусок металла в два золотника,Тень прошлого и тема фельетона.Потрескалась багряная эмаль —След времени, его непостоянство.Твоих отличий никому не жаль,Бездарное, последнее дворянство.Но как среди купеческих судовНадменен тонкий очерк миноносца, —Среди тупых чиновничьих крестовБелеет грозный крест Победоносца.Святой Георгий — белая эмаль,Простой рисунок… Вспоминаешь кручиФортов, бросавших огненную сталь,Бетон, звеневший в вихре пуль певучих,И юношу, поднявшего клинокНад пропастью бетонного колодца,И белый окровавленный платокНа сабле коменданта — враг сдается!Георгий, он — в руках ростовщика!Но не залить зарю лавиной мрака,Не осквернит негодная рукаЕго неоскверняемого знака.Пусть пошлости неодолимый клёвШвыряет нас в трясучий жизни кузов, —Твой знак носил прекрасный Гумилев,И первым кавалером был Кутузов!Ты гордость юных — доблесть и мятеж,Ты гимн победы под удары пушек.Среди тупых чиновничьих утехТы — браунинг, забытый меж игрушек.Не алчность, робость чувствую в глазахТех, кто к тебе протягивает руки,И ухожу… И сердце всё в слезахОт злобы, одиночества и муки.

ПОТОМКУ

Иногда я думаю о том,На сто лет вперед перелетая,Как, раскрыв многоречивый том«Наша эмиграция в Китае»,О судьбе изгнанников печальнойЮноша задумается дальний.На мгновенье встретятся глазаСущего и бывшего, котомок,Страннических посохов стезя…Скажет, соболезнуя, потомок:«Горек путь, подслеповат маяк,Душно вашу постигать истому.Почему ж упорствовали так,Не вернулись к очагу родному?»Где-то упомянут. Со страницыВстану. Выжду. Подниму ресницы:«Не суди. Из твоего окнаНе открыты канувшие дали,Годы смыли их до волокна,Их до сокровеннейшего днаТрупами казненных закидали.Лишь дотла наш корень истребя,Грозные отцы твои и дедыСами отказались от себя,И тогда поднялся ты, последыш.Вырос ты без тюрем и без стен,Чей кирпич свинцом исковыряли.В наше ж время не сдавались в плен,Потому что в плен тогда не брали».И не бывший в яростном бою,Не ступавший той стезей неверной,Он усмешкой встретит речь моюНедоверчиво-высокомерной.Не поняв друг в друге ни аза,Холодно разъединим глаза.И опять — года, года, года,До трубы Последнего суда!

РОМАН НА АРБАТЕ

Проскучала надоедный деньВ маленькой квартирке у Арбата.Не читалось. Оковала лень.И тоской душа была измята.Щурилась, как кошка, на огонь,Куталась в платок: «Откуда дует?»И казалось, что твою ладоньТот, вчерашний, вкрадчиво целует.А под вечер заворчала мать:«Что весь день тоской себя калечишь?»Если б мог хоть кто-нибудь сломатьЭти сладко ноющие плечи!И читала, взор окаменя,О в любви тоскующем аббате…Ты влюбилась, нежная, в меняВ маленькой квартирке на Арбате.

ДАВНЕЕ

Мелькнул фонарь, и на стальном столбеОн — словно факел. Резче стук вагона.Гляжу на город с мыслью о тебе,И зарево над ним как светлая корона.Пусть наша встреча — в отдаленном дне,Но в сердце всё же радостные глуби:Ты думаешь и помнишь обо мне,Ведь ты меня светло и нежно любишь.В вагоне тесно. Сумрачен и мал,Какой-то франт мое присвоил место,И на вопрос: «А кто вас провожал?»Он радостно ответил мне: «Невеста»…

ЗА

Анне

За вечера в подвижнической схиме,За тишину, прильнувшую к крыльцу…За чистоту. За ласковое имя,За вытканное пальцами твоимиПрикосновенье к моему лицу.За скупость слов. За клятвенную тяжестьИх, поднимаемых с глубин души.За щедрость глаз, которые, как чаши,Как нежность подносящие ковши.За слабость рук. За мужество. За мнимостьНеотвратимостей отвергнутых. И заНеповторяемую неповторимостьИгры без декламаторства и гримаС финалом вдохновенным, как гроза.

ДО ЗАВТРА, ДРУГ!

«До завтра, друг!» — и без рукопожатья,Одним кивком проститься до утра.Еще живую руку мог пожать я,Еще бы взгляду, слову был бы рад.А нынче — храм. Высокий сумрак. Чтица,Как белый мрамор. Серебрится гроб,И в нем, в цветах, мерещится, таитсяЗнакомое лицо, высокий лоб.Ушли друзья, ушли родные. ЯсноЛуна над темной церковью плывет.«Не ведаем ни дня ее, ни часа», —Бормочет чтица, повторяет свод.Блаженство безмятежного покоя.Ушел — уйдем. К кресту усталых рукПрижался нежный стебелек левкоя:Привет с земли. Прости. До завтра, друг!

ПЯТЬ РУКОПОЖАТИЙ

Ты пришел ко мне проститься. Обнял.Заглянул в глаза, сказал: «Пора!»В наше время в возрасте подобномЕхали кадеты в юнкера.Но не в Константиновское, милый,Едешь ты. Великий океанТысячами простирает милиДо лесов Канады, до полянВ тех лесах, до города большого,Где — окончен университет.Потеряем мальчика родногоВ иностранце двадцати трех лет.Кто осудит? Вологдам и БийскамВерность сердца стоит ли хранить?..Даже думать станешь по-английски,По-чужому плакать и любить.Мы — не то! Куда б ни выгружалаБуря волчью костромскую рать,Все же нас и Дурову, пожалуй,В англичан не выдрессировать.Пять рукопожатий за неделю.Разлетится столько юных стай!..Мы — умрем, а молодняк поделятФранция, Америка, Китай.

ЧЕРЕЗ ОКЕАН

Лбом мы прошибали океаныВолн слепящих и слепой тайги.В жребий отщепенства окаянныйЗаковал нас Рок, а не враги.Мы плечами поднимали подвиг,Только сердце было наш домкрат,Мы не знали, что такое отдыхВ раззолоченном венце наград.Много нас рассеяно по свету,Отоснившихся уже врагу.Мы — лишь тема, милая поэту,Мы — лишь след на тающем снегу.Победителя, конечно, судят,Только побежденный не судим,И в грядущем мы одеты будемОреолом славы золотым.И кричу, строфу восторгом скомкав,Зоркий, злой и цепкий, как репей:Как торнадо, захлестнет потомковДерзкий ветер наших эпопей!

ВАСИЛИЙ КАЗАНЦЕВ

Василий Васильич Казанцев…И огненно вспомнились мне:Усищев протуберанцы,Кожанка и цейс на ремне.Ведь это же — бесповоротно,И образ тот, время, не тронь!Василий Васильевич — ротный:«За мной! Перебежка! Огонь!»«Василий Василича?. — Прямо.Вот, видите, стол у окна…»Над счетами согнут упрямо,И лысина, точно луна.Почтенный бухгалтер. БессильноШагнул и мгновенно остыл…Поручик Казанцев?.. Василий?..Но где же твой цейс и усы?Какая-то шутка, насмешка,С ума посходили вы все!..Казанцев под пулями мешкалСо мной на ирбитском шоссе.Нас дерзкие дни не скосили.Забуду ли пули ожог!И вдруг — шевиотовый, синий,Наполненный скукой мешок.Грознейшей из всех революцийМы пулей ответили: нет!И вдруг — этот куцый, кургузый,Уже располневший субъект.Года революции, где вы?Кому ваш грядущий сигнал?«Вам в счетный, так это налево…»Он тоже меня не узнал!Смешно! Постарели и вымремВ безлюдье осеннем, нагом…Но всё же, конторская мымра,Сам Ленин был нашим врагом!

СПОКОЙНОЕ

Тлен и распад в кулачонках зажаты.В сердце безумная тяга к деньжатам.Твой поцелуй — подражанье Иуде.Варишь ты зелье свое в Голливуде.Ненависть к русским. Презренье к России.Помним, как шли на расстрел мы босые.Пуля в затылок цвету народа.Победа! Ликует гнилая порода!Лживые речи — отравою в душу.Слабость и смерть — своих недругов слушать!Вырвать и выжечь, сжав зубы от боли!Пусть Память пребудет, а с нею и Воля!

ЛЕОНИД ЕЩИН[6]

Ленька Ещин… Лишь под стихамиГромогласное — Леонид,Под газетными пустяками,От которых душа болит.Да еще на кресте надгробном,Да еще в тех строках кривыхНа письме от родной, должно быть,Не заставшей тебя в живых.Был ты голым и был ты нищим,Никогда не берег себя,И о самое жизни днищеКолотила тобой судьба.«Тында-рында», — не трын-трава лиСердца, ведающего, что вотОтгуляли, отгоревали,Отшумел Ледяной поход!Позабыли Татарск и Ачинск —Городишки одной межи —Как от взятия и до сдачиПроползала сквозь сутки жизнь.Их домишкам — играть в молчанку.Не расскажут уже они,Как скакал генерала МолчановаМимо них адъютант Леонид.Как был шумен постой квартирный,Как шумели, смеялись как,Если сводку оперативнуюПолучал командир в стихах.«Ай да Леня!» — и вот по глыбеБезнадежности побежитЛегкой трещиной — улыбка,И раскалывается гранит!Так лучами цветок обрызган,Так туманом шевелит луна…«Тында-рында!» — и карта рискаВ диспозиции вновь сдана.Докатились. Верней — докапалиЕдиницами: рота, взвод…И разбилась фаланга КаппеляО бетон крепостных ворот.Нет, не так! В тыловые топиУвязили такую сталь!Проиграли, продали, пропили,У винтовок молчат уста.День осенний — глухую хмару —Вспоминаю: в порту пустом,Где последний японский «мару» —Леонид с вещевым мешком.Оглянул голубые горыВзором влажным, как водоем:«Тында-рында! И этот город —Удивительный — отдаем…»Спи спокойно, кротчайший Ленька,Чья-то очередь за тобой!..Пусть же снится тебе макленка,Утро, цепи и легкий бой.

СТИХИ О ХАРБИНЕ

1

Под асфальт, сухой и гладкий,Наледь наших лет,Изыскательной палаткиКанул давний след…Флаг Российский. Коновязи.Говор казаков.Нет с былым и робкой связи, —Русский дух таков.Инженер. Расстегнут ворот.Фляга. Карабин.«Здесь построим русский город,Назовем — Харбин».Без тропы и без дорогиШел, работе рад.Ковылял за ним трехногийНивелир-снаряд.Перед днем Российской встряски,Через двести лет,Не петровской ли закваскиЗапоздалый след?Не державное ли словоСквозь века: приказ.Новый город зачат снова,Но в последний раз.

2

Как чума, тревога бродит —Гул лихих годин…Рок черту свою проводитБлиз тебя, Харбин.Взрывы дальние, глухие,Алый взлет огня —Вот и нет тебя, Россия,Государыня!Мало воздуха и света,Думаем, молчим.На осколке мы планетыВ будущее мчим!Скоро ль кануть иль не скоро?..Сумрак наш рассей…Про запас ты, видно, городВыстроила сей.Сколько ждать десятилетий?Что, кому беречь?Позабудут скоро детиОтческую речь.

3

Милый город, горд и строен,Будет день такой,Что не вспомнят, что построенРусской ты рукой.Пусть удел подобный горек —Не опустим глаз:Вспомяни, старик-историк,Вспомяни о нас.Ты забытое отыщешь,Впишешь в скорбный лист,Да на русское кладбищеЗабежит турист.Он возьмет с собой словарикНадписи читать…Так погаснет наш фонарик,Утомясь мерцать!

"Женщины живут, как прежде, телом…"

Женщины живут, как прежде, телом,Комнатным натопленным теплом,Шумным шелком или мехом белым,Ловкой ложью и уютным злом.Мы, поэты, думаем о БогеИ не знаем, где его дворцы.И давно забытые дорогиСнова — вышарканные торцы.Но, как прежде, радуются дети…И давно мечтаю о себе —О веселом маленьком кадете,Ездившем в Лефортово на «Б».Темная Немецкая. УнылыйХолм дворца и загудевший сад…Полно, память, этот мальчик милыйУмер двадцать лет тому назад!

ПРИКОСНОВЕНИЯ

Была похожа на тяжелый гробБольшая лодка, и китаец греб,И весла мерно погружались в воду…И ночь висела, и была она,Беззвездная, безвыходно чернаИ обещала дождь и непогоду.Слепой фонарь качался на корме —Живая точка в безысходной тьме,Дрожащий свет, беспомощный и нищий…Крутились волны и неслась река,И слышал я, как мчались облака,Как медленно поскрипывало днище.И показалось мне, что не меняВ мерцании бессильного огняНа берег, на неведомую сушу —Влечет гребец безмолвный, что ужеПо этой шаткой водяной межеНе человека он несет, а душу.И, позабыв о злобе и борьбе,Я нежно помнил только о тебе,Оставленной, живущей в мире светлом.И глаз касалась узкая ладонь,И вспыхивал и вздрагивал огонь,И пену с волн на борт бросало ветром…Клинком звенящим сердце обнажив,Я, вздрагивая, понял, что я жив.И мига в жизни не было чудесней.Фонарь кидал, шатаясь, в волны — медь…Я взял весло, мне захотелось петь,И я запел… И ветер вторил песне.

О РОССИИ

Россия отошла, как пароходОт берега, от пристани отходит.Печаль, как расстояние, растет.Уж лиц не различить на пароходе.Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.Басовое взывание сирены.И вот корма. И за кормой — тесьмаКлубящейся, всё уносящей пены.Сегодня мили и десятки миль,А завтра сотни, тысячи — завеса.И я печаль свою переломил,Как лезвие. У самого эфеса.Пойдемте же! Не возвратится вспятьТяжелая ревущая громада.Зачем рыдать и руки простирать?Ни призывать, ни проклинать — не надо.Но по ночам заветную строфуБоюсь начать, изгнанием подрублен.Упорно прорубающий тайфун,Ты близок мне, гигант четырехтрубный!Скрипят борта. Ни искры впереди.С горы и в пропасть!.. Но, обувший ушиВ наушники, не думает радистБросать сигнал: «Спасайте наши души!»Я, как спортсмен, любуюсь на тебя(Что проиграю — дуться не причина)И думаю, по-новому любя:«Петровская закваска… Молодчина!»

ФЛЕЙТА И БАРАБАН

У губ твоих, у рук твоих… У глаз,В их погребах, в решетчатом их вырезе —Сияние, молчание и мгла,И эту мглу — о светочи! — не выразить.У глаз твоих, у рук твоих… У губ,Как императорское нетерпение,На пурпуре, сияющем в снегу, —Закристаллизовавшееся пение!У губ твоих, у глаз твоих… У рук —Они не шевельнулись, и осилили,И вылились в согласную игру:О лебеде, о Лидии и лилии!На лыжах звука, но без языка,Но шепотом, горя и в смертный час почтиРыдает сумасшедший музыкантО Лидии, о лилии и ласточке!И только медно-красный барабанВ скольжении согласных не участвует,И им аккомпанирует судьба:— У рук твоих!— У губ твоих!— У глаз твоих!

В ЗАТОНУВШЕЙ СУБМАРИНЕ

Облик рабский, низколобыйОтрыгнет поэт, отринет:Несгибаемые душиНе снижают свой полет.Но поэтом быть попробуйВ затонувшей субмарине,Где ладонь свою удушьеНа уста твои кладет.Где за стенкою железнойТишина подводной ночи,Где во тьме, такой бесшумной, —Ни надежд, ни слез, ни вер,Где рыданья бесполезны,Где дыханье всё короче,Где товарищ твой безумныйПоднимает револьвер.Но прекрасно сердце наше,Человеческое сердце:Не подобие ли БогаПовторил собой Адам?В этот бред, в удушный кашель(Словно водный свод разверзся)Кто-то с ласковостью строгойСлово силы кинет нам.И не молния ли это:Из надводных, поднебесных,Над охваченных рассудкомОзаряющих глубин! —Вот рождение поэта,И оно всегда чудесно,И под солнцем, и во мракеЗатонувших субмарин.

В ЗАКАТНЫЙ ЧАС

Сияет вечер благостностью кроткой.Седой тальник. Бугор. И на бугреКостер, и перевернутая лодка,И чайник закипает на костре.От комаров обороняясь дымом, —Речь русская слышна издалека, —Здесь на просторе этом нелюдимомНочуют три веселых рыбака.Разложены рыбацкие доспехи,Плащи, котомки брошены в ковыль,И воткнутые удочки, как вехи,И круговая булькает бутыль.И кажется, опять былое с нами.Где это мы в вечерний этот час?Быть может, вновь на Иртыше, на Каме,Опять на милой родине сейчас?Иль эта многоводная рекаБылинный Волхов, древняя Ока?Краса чужбины, горы, степи, реки,Нам не уйти от родины вовеки,И как бы вам ни виться, ни блистать,Мы край родной всё будем вспоминать!Но сладок ваш простор, покой, уют,Вам наша благодарность за приют!

"Уезжающий в Африку или…"

Уезжающий в Африку илиУлетающий на ЦелебесПозабудет беззлобно бессильеОставляемых бледных небес.Для любви, для борьбы, для сраженийБерегущий запасы души,Вас обходит он без раздраженья,Пресмыкающиеся ужи!И когда загудевший пропеллерРаспылит расставания час,Он, к высоким стремящийся целям,Не оглянется даже на вас.Я же не путешественник-янки,Нахлобучивший пробковый шлем, —На китайском моем полустанкеДаже ветер бессилен и нем!Ни крыла, ни руля, ни кабины,Ни солдатского даже коня,И в простор лучезарно-глубинныйТолько мужество взносит меня.

ХУНХУЗ

О жене и матери забыл,Маузер прикладистый добылИ, тугие плечи оголя,Вышел за околицу, в поля.Те же джунгли этот гаолян,Только без озер и без полян.Здесь на свист хунхуза — за верстуСвистом отзывается хунхуз.Было много пищи и добра,Были добрые маузера,Но под осень, кочки оголя,Сняли косы пышный гаолян.Далеко до сопок и тайги,Наседали сильные враги,И горнист с серебряной трубойПравильно развертывает бой.И хунхуза, сдавшегося в плен,Чьи-то руки подняли с колен,Связанного бросили в тюрьму,Отрубили голову ему.И на длинной жерди головаНе жива была и не мертва,И над ней кружилось воронье:Птицы ссорились из-за нее.

НАША ВЕСНА

Еще с Хингана ветер свеж,Но остро в падях пахнет прелью,И жизнерадостный мятежДрозды затеяли над елью.Шуршит вода и, точно медь,По вечерам заката космы,По вечерам ревет медведьИ сонно сплетничают сосны.А в деревнях у детворыРаскосой, с ленточками в косах,Вновь по-весеннему острыГлаза — кусающие осы.У пожилых степенных манзИдет беседа о посеве,И свиньи черные у фанзЛожатся мордами на север.Земля ворчит, ворчит зерно,Набухшее в ее утробе.Все по утрам озареноСухою синевою с Гоби.И скоро бык, маньчжурский бык,Сбирая воронье и галочь,Опустит смоляной кадыкНад пашней, чавкающей алчно.

ЮЛИ-ЮЛИ

Мне душно от зоркой боли,От злости и коньяку…Ну, ходя, поедем, что ли,К серебряному маяку!Ты бронзовый с синевою,Ты с резкою тенью слит,И молодо кормовоеВесло у тебя юлит.А мне направляет глухоСкрипицу мою беда,И сердце натянет тугоРитмические провода.Но не о ком петь мне нежно,Ни девушки, ни друзей, —Вот разве о пене снежной,О снежной ее стезе,О море, таком прозрачном,О ветре, который стих,О стороже о маячном,О пьяных ночах моих,О маленьком сне, что тает,Цепляясь крылом в пыли…Ну, бронзовый мой китаец,Юли же, юли-юли!..

В ПОЛНОЧЬ

От фонаря до фонаря — верста.Как вымершая, улица пуста.И я по ней, не верящий в зарю,Иду и сам с собою говорю.Да, говорю, пожалуй, пустяки,Но все же получаются стихи.И голос мой, пугающий собак,Вокруг меня лишь уплотняет мрак.Нехорошо идти мне одному,Седеющую взламывая тьму, —Зачем ей человеческая речь,А я боюсь и избегаю встреч.Любая встреча — робость и обман.Прохожий руку опустил в карман,Отходит дальше, сгорблен и смущен,Меня, бродяги, испугался он.Взглянул угрюмо, отвернулся — иРасходимся, как в море корабли.Не бойся, глупый, не грабитель я,Быть может, сам давно ограблен я,Я пуст, как это темное шоссе,Как полночь бездыханная, — как все!Бреду один, болтая пустяки,Но все же получаются стихи.И кто-нибудь стихи мои прочтет,И родственное в них себе найдет:Немало нас, плетущихся во тьму.Но, впрочем, лирика тут ни к чему…Дойти бы, поскорее дошагатьМне до дому и с книгою — в кровать!

КАК НА РОССИЮ НЕПОХОЖЕ

Объятый дымкою лиловой,Гор убегает караван.Над ним — серебряноголовыйПрекрасный витязь Фудзи-сан.И дышит все вокруг покоем,Прозрачен воздух, как слюда!А рядом с грохотом и воемЛетят, грохочут поезда.И в небесах гудит пропеллер,Но нежно женщины страныПоют теперь, как прежде пели,Святые песни старины.И опускают томно вежды,И улыбаются легко,И красочные их одеждыБлагоухают далеко.На мотыльков они похожи,На экзотичные цветы,И возле них так странно ожилПевучий, сладкий мир мечты!И как хорош поклон их чинный,Привет улыбок золотых,Когда спокойные мужчиныПроходят гордо мимо них.Спокойствие и сила веетИз глаз мужских, упорных глаз…Значенья полный, тяжелеетНасыщенный вечерний час.И месяц встал над тучей хмурой,Примчавшейся издалека,И точно в лепестках сакуры, —Вся в блесках близкая река…И парк ночною жизнью ожил,Полночный час легко вошел…Как на Россию непохоже,Но как чудесно хорошо!

МОИМ СУДЬЯМ

Часто снится: я в обширном зале…Слыша поступь тяжкую свою,Я пройду, куда мне указали,Сяду на позорную скамью.Сяду, встану — много раз поднимутГоспода в мундирах за столом.Все они с меня покровы снимут,Буду я стоять в стыде нагом.Сколько раз они меня заставятЖизнь мою трясти-перетряхать.И уйдут. И одного оставят,А потом, как червяка, раздавятТысячепудовым: «Расстрелять!»Заторопит конвоир: «Не мешкай!»Кто-нибудь вдогонку крикнет:«Гад!» С никому не нужною усмешкойПодниму свой непокорный взгляд.А потом — томительные ночиОбступившей непроломной тьмы,Что длиннее, но и что корочеИх, рожденных сумраком тюрьмы.К надписям предшественников имяЯ прибавлю горькое свое.Сладостное: «Боже, помяни мя»Выскоблит тупое острие.Всё земное отожму, оставлю,Стану сердцем сумрачно-суровИ, как зверь, почувствовавший травлю,Вздрогну на залязгавший засов.И без жалоб, судорог, молений,Не взглянув на злые ваши лбы,Я умру, прошедший все ступени,Все обвалы наших поражений,Но не убежавший от борьбы!

Сергей БЕХТЕЕВ

КОНЬ КРАСНЫЙ

Как зверь из клетки вековой,Народ наш выпущен на волюИ, словно дикий конь по полю,Летит, подхлестнутый молвой.Неукротим безумный бегКоня строптивого, лихого,На нем нет всадника былого,С ним разделявшего ночлег.Пылает взор его огнем,Он рвется в даль, неукротимый;Ему в степи необозримойКонец и гибель — нипочем.Топча серебряный ковыль,Преграды грудью расшибая,Он скачет, яростно вздымаяКлубами вьющуюся пыль.Почуя вольности дурман,Исполнен силы и отваги,Чрез пни, болота и оврагиОн мчит, как грозный ураган.Надулись ноздри, гневный ротОделся пеной белоснежной.Не удержать уздой железнойЕго неистовый полет.Кто, страх понятный прочь гоня,Безумца воли обуздает,Кто, для спасенья, оседлаетОсатаневшего коня?

"Русь горит! Пылают зданья…"

Русь горит! Пылают зданья,Гибнут храмы и дворцы,Книги, мебель, изваянья,Утварь, живопись, ларцы.Гибнет долгих лет нажиток,Плод тяжелого труда,Недостаток и избыток,Накоплявшийся года.Злобный гений торжествуетПраздник крови и огня;Он, смеясь, на пламя дует,Волны красные гоня.И клубясь и извиваясь,Пляшут пляску языки,К небу с свистом поднимаясь,Гневны, грозны и дики.Русь горит!.. И безвозвратноГибнут перлы красоты.Так сбываются превратноВольнодумные мечты.

У КРЕСТА

Шумит народ, тупой и дикий,Бунтует чернь. Как в оны дни,Несутся яростные крики:«Распни Его, Пилат, распни!Распни за то, что Он смиренный,За то, что кроток лик Его.За то, что в благости презреннойОн не обидел никого.Взгляни — Ему ли править нами,Ему ли, жалкому, карать!Ему ли кроткими устамиСвоим рабам повелевать!Бессилен Он пред общей ложью,Пред злобой, близкой нам всегда,И ни за что к Его подножьюМы не склонимся никогда!»И зло свершилось! Им в угодуПилат оправдан и омыт,И на посмешище народуЦарь оклеветан… и… убит!Нависла мгла. Клубятся тени.Молчат державные уста.Склонись, Россия, на колениК подножью Царского Креста!

КОНЕЦ РУССКОЙ БЫЛИНЫ

То не ветер в поле стонет,То не вьюга горько плачет:То народ себя хоронит.Горе пляшет, горе скачет.В грустном гуле перезвоновВдаль несутся панихидыБесконечных русских стонов,Полных скорби и обиды.Наша старшая Держава!Пал Орел мечты славянской!Пали наша честь и слава,Вера Церкви Христианской.Плещут стаи волн Босфора;Блещет месяц на Софии;Но в Стамбуле дверь собораВновь открыта для России.В грязь затоптан бархат стягов;В поле сечи — смолкли тризны;И… опять мы ждем варяговДля измученной отчизны.

МОЛИТВА

Посвящается Их Императорским Величествам Великим Княжнам

Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне

Пошли нам, Господи, терпеньеВ годину буйных, мрачных днейСносить народное гоненьеИ пытки наших палачей.Дай крепость нам, о Боже правый,Злодейства ближнего прощатьИ крест тяжелый и кровавыйС Твоею кротостью встречать.И в дни мятежного волненья,Когда ограбят нас враги,Терпеть позор и униженья,Христос, Спаситель, помоги!Владыка мира, Бог вселенной!Благослови молитвой насИ дай покой душе смиреннойВ невыносимый, смертный час.И у преддверия могилыВдохни в уста Твоих рабовНечеловеческие силыМолиться кротко за врагов!

РУССКАЯ ГОЛГОФА

Сбылось предсказанье Мессии,И «тьма» пересилила «свет»!Явился Антихрист в России —Кровавый тиран Бафомет.Крамолой все царство объято,Нет буйствам и распрям конца;Брат поднял десницу на брата,Сын поднял свой меч на отца.И режутся русские люди,И бьются два стана врагов;От слез надрываются грудиУ сирот-малюток и вдов.Но дьявол не спит и не дремлет,Он полон коварства и зол,На Церкви он руку подъемлет,И рушится Божий престол.Справляют свой праздник злодеи,Сжигая культуру в огне,И новый удар иудеиГотовят Христовой стране.Народ обратился в лагуну,Он прет из далекой глуши.Китаец спасает коммуну,Пируют в Кремле латыши.Трепещут от стонов застенки,За пыткою пытка спешит,И выкрик неистовый: «К стенке!»Из дьявольской пасти звучит.Ликует Антихрист-Иуда,Довольный успехом побед.Свершилось вселенское чудо,И царства христьянского — нет!Гремит сатана батогамиИ в пляске над грудой гробовКровавой звездой и рогамиСвоих награждает рабов.И воинство с красной звездоюПриняв роковую печать,К кресту пригвождает с хулоюНесчастную Родину-Мать!

ЦАРСКИЙ ЗВОНАРЬ

В колокол вещий ударил, как встарь,Ночью Пасхальною царский звонарь.Звоны торжественно в дали плывут,Будят заснувших и громко зовут:«Встань, поднимись, православный народ,Кончился срок твоих горьких невзгод,Кончились пытки гонимых рабов,Нет больше казней, темниц и гробов.Мы — благовестники дивных чудес,Царь твой от смерти для жизни воскрес,Ныне к тебе Он во славе грядет,Богом наказанный, сирый народ.Внял твой Господь покаянным мольбам;Встань, поднимись и воскресни ты сам,Слезы страданий и скорби отри —Близится время Христовой зари!»Гулко несется заутренний звон,Будит упрямо заспавшихся он,Но, погруженный в тревоги забот,Спит непробудно плененный народ.Спит наша Русь, отгоняя сквозь сонВ двери стучащийся радостный звон,Вновь неспособная сердцем принятьМира и веры былой благодать.Редко во мраке блестят огоньки —Это все те, кто к воскресшим близки.Свечи затеплив, на Пасху ЦаряБодро идут они, верой горя.

ВРАЖЬИ СИЛЫ

Не ищите спасенья в оружье людскомОт гоненья, оков и тюрьмы.Грозный бой наш ведем мы с незримым врагом,С диким полчищем злобы и тьмы.Оттого в этот страшный, томительный часТак мучительна тяжесть креста,Что весь ад сатаны ополчился на насЗа служенье заветам Христа.Оттого мы и в мире страдаем одни,Что бесовская грозная ратьОтомщает России за светлые дни,За былую ее благодать.Отомщает за веру горячих молитв,За трезвон златоглавых церквей,За борьбу бескорыстную жертвенных битв,За премудрость и кротость Царей.

МАТЬ

Во имя безумной идеи «свобод»В крови задыхается русский народ,Бессильный сорвать свои путы,Бессильный злодеев из царства изгнать,Бессильный за правое дело восстатьВ годины невиданной смуты.Деля меж собою по вкусу жранье,Над падалью громко кричит воронье,Справляя свой праздник кровавый.Слетаются гости на радостный пир,В Россию их шлет за поживою мирДля хищной, бесстыдной забавы.Под алчные крики, насмешки и гамС торгов достаются «друзьям» и врагамКлочки оскверненного тела.Железные клювы клюют и клюют,Когтистые лапы безудержно рвут,Работая нагло и смело!..О, люди! О, братья! Забудем раздор!Ведь тризна злодеев — наш русский позор,Глумленье над трупом любимым.Пора помириться! Довольно молчать!Ведь это же нашу несчастную МатьНасилуют в доме родимом!

МОЯ ВЕРА

Народ мой великий не должен, не можетБесовское рабство влачить,Он все одолеет, он все превозможет,Сумеет себя воскресить.Он встанет из праха, воскреснет из тленьяС очищенной скорбью душой,Познавший обиды и ужас паденьяВ пучине крамолы людской.Ведомый ко благу Господней десницейСквозь дебри житейских невзгод,Он встанет, как Лазарь, из смрадной гробницы,И к Божьим стопам припадет.

Я ТВЕРДО ВЕРЮ

Я твердо верю — день настанет,Пройдет пора кровавых смут,И перед нами в вечность канетСлепой и дикий самосуд.Я твердо верю — близко время,Когда обманутый народСтряхнет мучительное бремяВсех преступлений и невзгод.Я твердо верю — Русь Святая,Как феникс, встанет из огня,И вновь воскреснет жизнь былаяВ лучах блистательного дня.

УТРО РОССИИ

Довольно насмешек, довольно обид,Предательской лжи и обмана!Проснись, всенародный запятнанный стыд!Пусть Божия правда опять озаритПотемки земного тумана!Крамольная сила, рассейся, уйди!Смирись, окаянное племя!Надежда проснулась в усталой груди,И очи мои лицезрят впередиГрядущее, светлое время.Безумство уляжется, горе пройдет,Рассеются скорби и муки,И вновь возрожденный, счастливый народ,Увидев желанного Солнца восход,Протянет к Нему свои руки.Тогда, о, тогда мне не жаль умереть.Жила бы лишь правда в народе.На песни мои вам оков не надеть,Я буду и мертвый восторженно петьО Боге, Царе и свободе!..

ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ

В дни нашей скорби безнадежной,В дни общей слабости людскойТвой Образ девственный и нежныйВлечет нас прелестью былой;Влечет лучистыми глазамиС их неподдельной добротой,Влечет небесными чертами,Влечет нездешней красотой.И забываются ошибкиИ скорбь, терзающая нас,При виде царственной улыбкиТвоих невинных, детских глаз.И сердцу кажутся ничтожныВсе наши праздные мечты,И страх корыстный и тревожный,И голос мелкой нищеты.И в эти сладкие мгновеньяПред обновленною душойВстает, как светлое виденье,Твой Образ чистый и святой.

ЦАРЕУБИЙЦЫ

Кровь Его на нас и на детях наших.

Мф. 27. 25

Был темен, мрачен бор сосновый;Трещал костер; огонь пылал,И в мраке свет его багровыйЗлодеев лица озарял.В зловещем сумраке тумана,От мира спящего вдалиРабы насилья и обманаТела истерзанные жгли.Вперялись в тьму злодеев очи,В немом предчувствии бедыСпешил убийца в мраке ночиСтереть кровавые следы.Не дрогнула рука злодея,Не возмутился он душой,И пали в славу иудеяОтец и Отрок дорогой.Во всей Руси благословеннойНе отыскалось никого,Чтоб удержать удар презренныйВ тот миг, направленный в Него.И умер Он, как был, великий,Державно кроткий, всеблагойПеред глазами банды дикой,Кипевшей местью и враждой.Пучина гнусных злодеянийБыла бессильна осквернитьМинуты царственных страданийИ слез, которых не забыть.Одни, с молитвами своими,С великой правдой на челеОни ушли от нас святыми,Как жили с нами на земле.Пройдут века, ночные тениРазгонит светлая заря,И мы склонимся на колениК ногам Державного Царя.Забудет Русь свои печали,Кровавых распрей времена;Но сохранят веков скрижалиСвятых Страдальцев Имена.На месте том, где люди злыеСжигали Тех, Кто святы нам,Поднимет главы золотыеПобедоносный Божий Храм.И Русь с небес благословляя,Восстанет Образ неземнойЦаря-Страдальца НиколаяС Его замученной Семьей.

ЗА ЧТО?

Нам, русским, послан Крест тяжелый,И мы должны его влачитьЗа грех чудовищной крамолы,За то, что не хотели чтитьВ своей бессовестной гордыне,Как непокорные сыны,Нам Богом данные святыниБлагой и мудрой старины.За то, что нехристям в угодуПреступный замысел творя,Себе мы прочили свободуИ свергли Ангела-Царя.И тем, покрыв себя позором,Дерзнули клятву осквернить,За всех нас данную Собором, —Вовек Романовым служить.И вот за этот грех великийСтрадаем всюду мы теперь,И Русью правит деспот дикий,Бесчеловечный, лютый зверь.И долго будем мы томитьсяПод нам ниспосланным Крестом,Пока в душе не совершитсяУ нас великий перелом,Пока от зол мы не очнемся,И, приведя наш бунт к концу,К Царю мы, каясь, не вернемся,Как дети блудные к Отцу.

БЛАГОВЕСТ

Из глаз бегут от счастья слезы —Ты жив, Пресветлый Государь,Сбылись несбыточные грезыИ спас Тебя Небесный Царь.Всевышним Промыслом хранимый,На страх и трепет всем врагамТы воссиял опять, Любимый,Во славу и на радость нам.Блюдя Тебя всезрящим взором,Царица Неба в годы смутСвоим Пречистым омофоромТебя сокрыла от иуд.И, укрепив духовной силой,В дни самосудов, зверств и злаНад преждевременной могилойСтезей чудесной провела.И в сердце веры нет обману,И, славя Господа Христа,Опять поют Тебе «Осанну»Мои счастливые уста.Несись же благовест веселый,Струись пасхальный, вещий звон,Зовя поля, леса и долыК Царю Святому на поклон.

НЕМНОГИМ

Блажени изгнании правды ради,

яко тех есть Царство Небесное.

Мф. V. 10

Блажен, кто в дни борьбы мятежной,В дни общей мерзости людской,Остался с чистой, белоснежной,Неопороченной душой.Блажен, кто в годы преступлений,Храня священный идеал,От повседневных искушенийУмом и сердцем устоял.Блажен, кто, вписывая повестьВ скрижали четкие веков,Сберег, как девственница, совестьИ веру дедов-стариков.Блажен, кто Родину не предал,Кто на Царя не восставал,Кто чашу мук и слез изведал,Но малодушно не роптал.

РОССИЯ

Была Державная Россия,Была великая странаС народом мощным, как стихия,Непобедимым, как волна.Но под напором черни дикой,Пред ложным призраком «свобод»Не стало Родины великой,Распался скованный народ.В клочки разорвана порфира,Растоптан царственный венец,И смотрят все державы мира,О, Русь, на жалкий твой конец.Когда-то властная Царица,Гроза и страх своих врагов,Теперь ты жалкая блудница,Раба, прислужница рабов!В убогом рубище, нагая,Моля о хлебе пред толпой,Стоишь ты, наша Мать родная,В углу с протянутой рукой.Да будут прокляты потомствомСыны, дерзнувшие предатьС таким преступным вероломствомСвою беспомощную Мать!

МОЙ НАРОД

Среди скорбей, среди невзгодВсегда я помню мой народ;Не тот народ, что ближним мстит,Громит, кощунствует, хулит,Сквернит святыни, нагло лжет,Льет кровь, насилует и жжет,Но тот народ — святой народ,Что крест безропотно несет,В душе печаль свою таит,Скорбит, страдает и молчит,Народ, которого устаВзывают к милости ХристаИ шепчут с крестного пути:«Помилуй, Господи, прости!..»

СВОБОДА

Желанное, светлое слово — «свобода»,Прекраснейший лозунг на вид,В устах исступленного зверя-народаПреступной насмешкой звучит.Свобода — темница! Свобода — оковы!Свобода — законный грабеж!Свобода — венец, как и прежде терновый!Какая ужасная ложь!

ВЕЛИКИЙ ХАМ

Он идет, великий Хам,многорукий, многоногий,Многоглазый, но безбогий,Беззаконный, чуждый нам.Слышим, слышим — это онС грубой наглостью смеется;Это он галдит, плюетсяИ смердит со всех сторон.Посмотри — он на глазахТопчет розы, рушит зданья,Вековые изваяньяПовергая дерзко в прах.Видишь — он уж здесь и там,Возле нас и вместе с нами;Мы стоим пред ним рабами,Шепчем: «Сжалься, грозный Хам».«Шапки к черту предо мной!Я пришел, стихийно-дикий!Я — ваш царь, я — Хам великий,Вам ниспосланный судьбой.В красной пляске круговойХрамы я, смеясь, разрушу;Вырву сердце, вырву душуУ живущих головой.Я заставлю пред собойКолебаться в страхе троны;Я к ногам своим короныБрошу с дьявольской хулой.Позабудьте навсегдаЗнанья, роскошь и искусства:Я вам дам иные чувства,Чувства, чуждые стыда.Так иди ж на общий пир,Зверь стобрюхий, многоликий!Я — ваш царь, я — Хам великий;Я сотру культурный мир!..»

ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ

Тяжелое время всеобщей разрухи,Как туча, нависло в стране;И образ ужасный кровавой старухиПовсюду мерещится мне.Костлявая тень с сатанинской улыбкойПо градам и весям ползетИ, нагло глумясь над народной ошибкой,К свободе проклятой зовет:«Вставай, поднимайся, рабочая сила!Кинжалы и косы востри!Я долго боролась, но я победила,И пали в России Цари!Проснись, раскачайся, народ сиволапый,Я черный вам дам передел.Удвойте, утройте мужичьи нахрапы,Делите господский надел.Не бойтесь возмездья, не бойтесь расплаты,Спешите за мной, удальцы!Мозолистой дланью громите палаты,Сжигайте дома и дворцы!..»Пылает кровавое зарево неба,Пылают усадьбы подряд,Пылают навалы свезенного хлеба —И красные галки летят.Ликует и пляшет с народом старухаПод грозный, погромный набат;Мила ей всеобщая наша разруха,Наш общий, смертельный разлад.Гремят и несутся хулы и проклятья,Чернь празднует вольную новь,И в пьяном неистовстве режутся братья,И льется крестьянская кровь!

ЗВОНАРЬ

Грозно удары гудят и гудят,Колокол плачет и стонет;Пьяный народ под зловещий набатСовесть навеки хоронит.Дергает веревье страшный звонарьС злобой и яростью пьяной;В зареве красном зловонная гарьНосится в дымке туманной.Громко скликает гудящая медьЧернь на кровавое вече.Рвется на волю двуногий медведь,Падая кубарем с печи.Рушатся кровли церквей и палат,Падают в парке березы;Эхом звериным далёко звучатВопли, хулы и угрозы.Челядь под крики и звон топоровПразднует праздник свободы,С песнями пляшут у ярких костровДиких людей хороводы.Льется сивуха; ликует разврат;Боги летят с пьедесталов;Зычно скликает погромный набатК падали красных шакалов.Шапка упала к ногам звонаря;Ждать, мол, осталось немного:Выкинул он из России Царя,Выкинет, кстати, и Бога.Грозно удары гудят и гудят,Колокол плачет и стонет;Пьяный народ под зловещий набатСовесть навеки хоронит.

К РЫЦАРЯМ БЕЗ СТРАХА И УПРЕКА

Бьет наш последний, двенадцатый час!Слышите голос, сзывающий нас,Голос забытый, но голос родной,Близкий, знакомый и нам дорогой.Слышите вы этот властный призывСлиться в единый, могучий порыв,В грозную тучу крылатых орлов,Страшных для наших исконных врагов.Рыцари чести и долга, вперед!Гибнет отечество, гибнет народ,Стонет под гнетом родная земля,Стонут и плачут леса и поля!Время не терпит, страданье не ждет,Вождь Венценосный вас громко зоветВ даль роковую, кровавую даль,Где притаилась людская печаль…Взденьте кольчуги, возьмите булат,Крест начертите на золоте лат.К битве священной готовясь скорей,Смело седлайте ретивых коней!Время не терпит, страданье не ждет,Гибнет отечество, гибнет народ,Гибнут святыни родных очаговВ яростном стане кровавых врагов.Рыцари чести и долга, вперед!Голос Державный нас снова зоветВ грозный, великий Крестовый поход.Рыцари чести и долга — вперед!

ВЕРНОПОДДАННЫМ

Не унывай, не падай духом:Господь рассеет царство тьмы,И вновь прилежным, чутким слухомНаш русский гимн услышим мы.И снова наш Отец ДержавныйНа прародительский Свой тронВзойдет, как встарь, Самодержавный,Сынов сзывая на поклон.И в жалком рубище, нагая,К стопам великого ЦаряПадет в слезах страна родная,Стыдом раскаянья горя!И скажет Царь, в уста лобзаяСвою предательницу-дочь:«Я все простил тебе, родная,И Сам пришел тебе помочь.Не плачь, забудь былые ковы;С тобой я буду до концаНести твой крест, твои оковыИ скорбь тернового венца!»

БОЖЕ, ЦАРЯ СОХРАНИ

Боже, Царя сохраниВ ссылке, в изгнанье, вдали,Боже, продли Его дни,Боже, продли!Дай Ему силы сноситьХолод и голод тюрьмы;Дай Ему власть победитьПолчища тьмы!Да не утратит Он СамВеру в мятежный народ;Да воссияет Он НамВ мраке невзгод.Боже, спаси, сохраниМать и невинных Детей!Дай Им счастливые дниВ царстве цепей!Пусть пред иконой ТвоейТихой, вечерней поройВ блеске лампадных огнейВкусят страдальцы покой.Белый, великий наш Царь,Сирый народ не оставь;Снова Россией, как встарь,С славою правь!Гнусность измены простиТемной, преступной стране;Буйную Русь возвратиК милой, родной старине…Крестное знамя творя,Молит истерзанный край:«Боже, отдай нам Царя,Боже, отдай!»

СВЯТАЯ НОЧЬ

Ночь и мороз на дворе;Ярко созвездья горят;В зимнем седом серебреМолча деревья стоят.Дивен их снежный убор:Искр переливчатый ройРадует трепетный взорДивной стоцветной игрой.Блещут в Тобольске огни,В мраке сверкая, дрожат;Здесь в заточенье ОниСкорбью Монаршей скорбят.Здесь, далеко от людей,Лживых и рабских сердец,В страхе за милых Детей,Спит их Державный Отец.Искрятся звезды, горя,К окнам изгнанников льнут,Смотрят на ложе Царя,Смотрят и тихо поют:«Спи, Страстотерпец СвятойС кротким Семейством Своим;Ярким венцом над ТобойМы величаво горим.Спи, покоряясь судьбе,Царь побежденной страны;Ночь да откроет ТебеВещие, светлые сны.Спи без тревог на челеВ тихую ночь Рождества:Мы возвещаем землеДни Твоего торжества.Светочи ангельских слезЛьются, о правде скорбя;Кроткий Младенец ХристосСам охраняет Тебя!»

ВЕНЦЕНОСЕЦ

Он мне грезится всюду, венчанный Изгнанник,Осененный терновым венцом,Неповинный Страдалец, небесный ИзбранникС величавым и кротким лицом.Изнывает ли сердце под гнетом страданий,Грудь ли жмется от думы больной —И в юдоли скорбей, и в борьбе испытанийОн везде и всегда предо мной.И мне чудится — слышу я голос любимый,Слышу милую, нежную речь;И, тоскуя в изгнанье, всем миром гонимый,Я спешу свое горе пресечь.И слагаются накрест усталые руки,Замолкает мой ропот пустой;И встают предо мной Его горькие муки,Его крест, Его подвиг святой.О, мой Царь; унижёный злодеям в угоду,Всеми преданный в годы войны,Ты погиб за любовь к дорогому народу,За величье и славу страны.О, гляди на меня всеблагими очами,Будь всегда и повсюду со мной,Пробуждая в душе неземными речамиВеру в правду и подвиг земной.

СВЯТАЯ РУСЬ

Где ты, кроткая, православная,Наша матушка Русь широкая,Меж сестер славян сестра главная,Светлокудрая, синеокая?У тебя ли нет голубых морей,Вековых лесов, поднебесных гор,У тебя ли нет тучных нив-степей,Городов и сел, веселящих взор?Что ж стоишь в углу, пригорюнилась,В жалком рубище, Русь державная,Бровью черною принахмурилась,Обнищавшая и бесславная?Нет парчи цветной на твоих плечах,Нет венца Царей на твоем челе,Грусть-тоска глядят у тебя в очах,Сор-бурьян порос на твоей земле.И вещает Русь, Русь убогая:«Люди добрые, чужестранные,Велика моя скорбь, и много яПретерпела мук в дни желанные!Изменила я Царю-Батюшке,На гульбу пошла, врагом званная,Я поверила воле-татюшке,Продалась жиду, окаянная!Обобрал меня душегубец-враг,Истерзал мое тело белое,Опоганил он мой родной очаг,Загубил мое войско смелое.Смолкла песня моя, песня вольная,В дни кровавые, непогожие;Не зовет молва колокольнаяЛюд молитвенный в Церкви Божии.Вы скажите мне, где идти-искатьОтца родного, Царя русского?Исстрадалась я во крови плясать,Под приказ-указ жида прусского.И когда б Господь умудрил меняОтыскать мое Солнце Красное,Я б пошла к Нему чрез моря огня,Чтоб узреть Его лицо ясное.И упала б я у Царя в ногах,Перед ним склонясь сирым колосом,И с святой мольбой и слезой в очахГоворила б я горьким голосом:Прости, Батюшка, прости родненький,Дочь распутную, дочь разгульную,За вину мою, грех мой подленький,Да за речь мою богохульную.В мятежах-боях я измаялась,Наказал Господь меня, пленницу,Во грехах своих я покаялась,Прости, Батюшка, дочь-изменницу!»

ЦАРСКИМ ОРЛАМ

Спите, родные героиСлавных, великих боев!К вам в гробовые покоиДоступа нет для врагов.Полные грозной отваги,В сечах кровавой войныДолгу священной присягиВсе вы остались верны.Вы от врагов не бежали,Не торговались в бою,Вы продавать не дерзалиМатерь-отчизну свою.В муках вы молча сносилиХолод, и голод, и зной,Родине честно служилиВы небывалой войной.Вас не пытали шпионы,Тесно смыкаясь в кольцо;С вас не срывали погоны,Вам не плевали в лицо.Чернь не глумилась над вами,Вам не грозили бичи,Тела не рвали штыкамиНаши рабы-палачи…Спите в далекой чужбине,Смелые братья-борцы;Лавры победные нынеВам суждены, храбрецы!Ваши заветы святыеС вами навек не умрут.Ваши дела боевыеНовых бойцов соберут.Вновь разовьются знамена,Смоется плесень обид,Снова заблещут погоны,Царственный гимн загремит.Дружной семьей соберутсяНовые стаи орлов,К грозной борьбе встрепенутсяВ гуле победных громов.Спите, герои-солдаты,Спи, богатырь-офицер;Русскому войску богатыйВы показали пример!Вас не осудит кто-либо,Враг вас добром помянёт,Скажет вам «Братцы, спасибо»Русский прозревший народ.Спите в таинственных сеняхСном горделивым орлов.Честная Русь на коленяхПлачет у ваших гробов…

ВИДЕНЬЕ ДИВЕЕВСКОЙ СТАРИЦЫ

(ЗИМА ЛИХОЛЕТИЙ 1917 ГОДА)

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;Бор вековой позабылся таинственным сном.В сизом тумане над белой поляной однаРобко, как призрак, скользит золотая луна —Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,Ярко играя на скитских червонных крестах.Мирно обитель в сугробах навеянных спит,Только вдали огонек одинокий блестит.В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,Жарко лампада горит пред иконой Святой.Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит.Старица Ксенья на Образ с любовью глядит.Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз;Шепчут уста: «О, Господь, заступись Ты за нас!Гибнет Россия; крамола по царству растет;Мучит нечистый простой православный народ.Кровь обагрила родные леса и поля,Плачет и стонет кормилица наша земля.Сжалься, Спаситель, над темной безумной страной,Души смири, распаленные долгой войной.Русь Православная гибнет, на радость врагам.Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам.Боже великий, создавший и твердь и моря,К нам снизойди и верни нам родного Царя!..»Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;Бор вековой позабылся таинственным сном.Жарко лампада горит пред иконой Святой.Старица смотрит — и видит Христа пред собой.Скорбные очи с любовью глядят на нее,Словно хотят успокоить, утешить ее.Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь,Духом не падай, надейся, молися и верь».Робко лампада, мерцая, во мраке, горит.Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит.Смотрит — и видит, молитву честную творя,Рядом с Христом Самого Страстотерпца Царя.Лик Его скорбен, печаль на державном Лице;Вместо короны стоит Он в терновом венце;Капли кровавые тихо спадают с чела;Дума глубокая в складках бровей залегла.Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей —В Облик единый сливаются в бездне тенейОбраз Господень и Образ Страдальца-Царя…Молится Ксенья, смиренною верой горя:«Боже великий, единый, безгрешный, святой.Сущность виденья рабе бесталанной открой;Ум просветли, чтоб могла я душою понятьВоли Твоей недоступную мне благодать…»Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;Бор вековой позабылся таинственным сном.Жарко лампада пред образом Спаса горит;Старица Ксенья во мглу, в беспредельность глядит.Видит она — лучезарный, нездешний чертог;В храмине стол установлен, стоит поперек;Яства и чаши для званых рядами стоят;Вместе с Иисусом Двенадцать за брашной сидят.И за столом, ближе всех, одеснуюЕго Видит она Николая, Царя своего.Кроток и светел Его торжествующий Лик,Будто Он счастье желанное сердцем постиг,Будто открылись Его светозарным очамТайны, незримые нашим греховным глазам.Блещет в алмазах Его драгоценный венец;С плеч ниспадает порфиры червленый багрец;Светел, как солнце, державный, ликующий взор —Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор.Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:«Батюшка Царь, помолись Ты, Кормилец, за нас!» —Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста,Слышится слово, заветное слово Христа:«Дщерь, не печалься; Царя твоего, возлюбя,Первым поставлю я в Царстве Святых у Себя!»Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;Бор вековой позабылся таинственным сном.

КОЛОКОЛ

Колокол грянул, и медные звукиПолные скорби, рыданий и муки,Льются в кровавую даль,В даль, где пылает отчизна святая,В даль, где под игом от края до краяСтонут нужда и печаль.Зычно рыдает металл благородный,Честь пробуждая в стихии народнойПесней призывной своей.Слышишь ли, Русь, эти вещие звоны,Эти предсмертные русские стоны,Вопли казнимых людей?Встань! Поднимись величаво и грозно,Сбрось с себя цепи, покуда не поздно,Двери острогов открой.И, обновленная в муках неволи,Выйди навстречу сознательной воли,С чистой воскресшей душой.

ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ

На бой последний, бой кровавыйЗа честь и счастье всех племенЗовет бойцов Орел ДвуглавыйПод сени Царственных знамен.Туда, где годы рушат веки,Где бродит смерть среди степей,Где льются огненные рекиВ кровавом скрежете цепей.Все ближе, ближе день великий!И под немолчный звон церквейВ священный гимн сольются кликиПоднявших меч богатырей.Воспрянь, ликуй, душа героя!Пришла пора скорбей и зол.Тебя зовет на праздник бояНаш старый Царственный Орел.Вперед! Победными стопамиМолитву жаркую творя,Вперед — с заветными словами:«За Русь, за Веру, за Царя!»Воспрянь, народная стихия!Проснись, угасший дух веков,Стряхни, свободная Россия,Вериги каторжных оков!Сердца и мысли окрыляя,Нас поведет в последний бой,Очами грозными сверкая,Герой с увенчанной главой.И не сдержать волны народнойЕе испуганным врагам.Россия будет вновь свободной,И мир падет к ее ногам.Уж близок день, не за горамиДавно желанная пора.И грозно грянет над войскамиРодное русское «ура!»

ОН ЖИВ!

Не верьте голосу молвы разноречивой,Коварной лжи исчадья сатаны.Он жив! Он жив, наш Царь Благочестивый,Державный Вождь поруганной страны!Пред Ним бессильны ярость и угрозы:Владыка смерти, жизни и судьбыНа небе зрит земные наши слезыИ слышит жалкие народные мольбы.Так верьте ж все в премудростьПровиденья, Господь хранит невидимо Его.Оставьте мрачные и горькие сомненья:Он жив! Он жив! Молитесь за Него!

СВЕТОЧИ НЕУГАСИМЫЕ

Когда, отрезвев от дурмана свобод,За труд безмятежный возьмется народИ станет на пепле развалаПрошедшее строить сначала,Тогда из далеких и ближних концовПоднимутся толпы родных мертвецовИ сонмом бесплотных виденийПройдут над юдолью мучений.И светом Христовым весь мир озаря,Воскреснет сияющий Образ Царя,Царицы с Семьею державнойИ Отрок страны православной.Царевны святые в лучистых венцах,Целящие взорами муки в сердцах,И горсть Их друзей неизменных,С Царем и Детьми убиенных.Восстанут Святители светлой толпой,Блистая одеждой своей золотой,Погибшие в годы гоненийОт долгих и лютых мучений.Откроются недра безвестных могилИ юноши дивные, полные силВоспрянут в морозном туманеНа месте их жертвенной брани.И море разверзнет холодную грудь,И выйдут из бездны в торжественный путь,Покинув морские покои,Родимые наши герои.И много сберется теней без числа,Погибших в годины безумья и злаВ чаду лихолетий кровавыхОт дьявольских козней лукавых.И будут их образы нас озарятьИ подвигом крестным манить и пленять.И будем мы плакать с мольбамиНад Их дорогими гробами.

СВЯТОЙ ЦАРЬ

Скажу я по долгу, скажу я по праву,Да ведает русский народ:Я видел России величье и славу,Державного солнца восход.Я видел святого Царя на престоле,Обласкан радушно Им был,В дни сказочной жизни, в дни истинной волиСыновне я с Ним говорил.И очи царевы любовно глядели,И голос монарший звучал,Как песня волшебная нежной свирели,Как сладостно плещущий вал.Красы той небесной, красы той чудеснойНельзя на словах передать.Казалось, что Ангел улыбкой небеснойДарил мне свою благодать.И эти глаза с величавым смиреньем,И кроткие эти уста —Казались прекрасным, живым отраженьемПречистого лика Христа.И Царственный образ в оправе священнойС тех пор не могу я забыть,И буду Его я, как клад драгоценный,Всю жизнь в моем сердце хранить.

ОФИЦЕР

Его вели убийцы на расстрел.Толпа безгласная пугливо расступалась,Но на нее спокойно он смотрел,И сердце гордое его не волновалось.Привык он смерть с отвагою встречатьНа гибельных полях неумолимой битвы,Когда уста торопятся шептатьПоследние слова напутственной молитвы.Никто не смел приблизится к нему,Все от него, как от чумы, бежали,И даже взглядами трусливыми емуСочувствия в беде не выражали.Всех устрашал его господский вид,Его фигура в одеянье сером,И каждый знал, что власть его казнитЗа то, что был он царским офицером,За то, что Родину он грудью защищал,Что за паек скупой не торговался,Что он часов рабочих не считал,С врагами Родины постыдно не братался.За то, что был он русским до конца,Безропотно неся лишенья и кручину,За то, что не сменил он честного лицаНа красную разбойничью личину.

НАШЕ ЦАРСТВО

Наше Царство теперьНе от мира сего.У нас отнято все,У нас нет ничего.Нет ни пяди земли,Нет роскошных палат,Нет богатств родовых,Услаждавших наш взгляд.Все повержено в прах,Все затоптано в грязь,И порвалась навекС жизнью прошлою связь.Разлетелись, как дым,Идеалов мечты,Нет стремлений былых,Нет былой красоты.По насмешке шальнойБеспощадной судьбы —Мы невольники бед,Лиходеев рабы.И в изгнанье томясь,Под жестоким крестом,В край нездешний идемМы во след за Христом.

КРАСНОЕ ЗНАМЯ

Деньги и революция начертаны

на скрижалях этого презренного народа!

Веспасиан

Кровавое знамя! Крамольное знамя!Эмблема разбойничьих грез!В тебе сочеталось погромное пламяС пучиной страданий и слез.Тобой обманули лжецы-иудеиДоверчивый ум христиан,Назвав преступленье триумфом идеиИ правдой — коварный обман.С тех пор под кровавой эгидой твоеюРабочий, мужик и солдатШли братской войною, на радость еврею,На пышные зданья палат.И рушились в бездну великие троны,И чернь, проклиная Христа,Срывала порфиры, топтала короны,Глумясь над святыней креста.Миры преклонялись пред дьявольской силой,И жизнь приносила ей дань;И нагло алела над братской могилойКровавая, красная ткань.Свершали преступное дело злодеи,Сбывалась Иуды мечта.Так мстили и мстят христианам евреиЗа веру в ученье Христа.Идут и проходят века за веками,Враждует с народом народ,И кровь христианская льется рекамиЗа призрак сионских свобод.И старых кумиров свалив с пьедесталаИ капищем сделав свой храм,Все золото мира рабами ВаалаСдается еврейским ворам.Проклятое знамя! Кровавое знамя!Эмблема страданий и слез!В тебе сочеталось погромное пламяС коварством разбойничьих грез!

КРЕСТЫ

(Чудо с обновлением крестов на храмах г. Ростова)

Они горят! Горят над куполамиВ шатре лазоревом ликующих небес,Глася торжественно победными лучамиО дивной явности Божественных чудес.В годины мук и горьких испытаний,Разбитых чаяний, желаний и надежд,Они зажглись над омутом страданийДля нищих верою, безумцев и невежд.Они зажглись для сирых и гонимых,Измученных кровавою борьбой,Для всех больных, голодных, нелюдимых,Раздавленных злорадною судьбой.И пусть хулят их наглыми устамиВраги заклятые духовной красоты —Они горят, горят над куполами,Далекие, чудесные кресты!..

ПОЙДЕМ ЗА НИМ!

Посвящается Ф. В. Винбергу

Он нас зовет к воздвиженью Престола,Как Минин звал великих предков встарь.Он нам гласит: «Изжила срок крамола,И жив с Семьей Пресветлый Государь.Ко мне, орлы! Ко мне, бойцы Царевы!Да будет мне ниспослано судьбойСорвать с рабов кровавые оковы,Для блага родины пожертвовать собой».Так нам звучит в изгнанье голос милый,Суля мечтам желанный, светлый миг.А вкруг шипят мятущиеся силы,Куя звено предательских интриг.Забыв конец заученной былины,Вожди слепцов, создав из граждан рать,Коварным лозунгом «партийной дисциплины»Наш честный долг стремятся обуздать.Но пусть предательство готовят вновь Иуды,Играя нагло чувством дорогим;Забудем ссоры, толки, пересуды,Он нас зовет — пойдем скорей за Ним.Пойдем вперед, заслышав голос Царский:Он нас зовет на нивы русских сеч;И — верим мы — маститый князь Пожарский,Смягчась душой, возьмет державный меч.

ВЕНЕЦ БОГОМАТЕРИ

Радуйся, Владычице милостивая,

о нас пред Богом предстательница!

Акафист Божией Матери

В оны дни, измученный страданьем,Изможденный бременем невзгод,К Богоматери стекался с упованьемПравославный, страждущий народ.И толпясь у чудотворной сени, —Пред Заступницей склонялся на колени,Чуждый мира и его забот.Из далеких дебрей и селенийНес он к Ней с дырявою сумойТихий шепот пламенных моленийПлач души, истерзанной судьбой,Боль недужных вековых страданий,Недоступную для мудрых врачеванийНепосильную для немощи людской.И пред этой кротостью покорной,Умилявшей верой небеса,Совершались силой чудотворнойНебывалые на свете чудеса —Из пучин земного произволаДоходили до Предвечного престолаНемудреные, простые голоса.Исцеленные любовью неизменной,В умиленьи упадая ниц,Богомольцы ризой драгоценнойОблекли Царицу всех Цариц.И венец бесценный и лучистыйНа челе Владычицы ПречистойЗасиял блистательней зарниц.Шли века. Сменялись поколенья.Враг смущал мятущихся людей,Но не молкли жаркие моленьяНе слабела вера прошлых дней.Темный люд заглохшими тропамиБрел, согбенный, с скорбью и мольбамиПод покров Защитницы своей.Шли года. Бесовские усильяВновь сулили лютый, смертный бой.И склонились царственные крыльяПеред смутой, злобой и враждой.Мономахова державная коронаПокатилась по ступеням трона,Сорванная вражеской рукой.Но врагу, казалось, было малоУниженья Белого Царя —Красный змий, вздымая дерзко жало,Двинул чернь к святыням алтаря.И венец с Иконы чудотворнойНаглый вор с насмешкою позорнойСнял, бесчестье страшное творя.Жребий брошен — самозванцы, воры,Как давно когда-то у Креста,Позабыв корыстные раздоры,Делят ризы Матери Христа.И в тупом свершеньи святотатства,В нутряном неистовстве злорадстваБогохульствуют их наглые уста.На глазах безмолвного народаСтрашный грех пред Богом совершен.Пир кровавый празднует «свобода»В мрачный день печальных похорон.Брат Иуды с сердцем дерзновеннымПродает купцам иноплеменнымДрагоценности с ограбленных икон.Порождая радости восторга,Погостивший за морем купец,Продает с общественного торгаС Богоматери украденный венец.И кокотке, вышедшей из бара,Модный лев парижского бульвараПокупает камни для колец.Бал гремит. Нарядные блудницыМчатся в вихре пляски круговой,В их уборах, как огни зарницы,Слезы-камни искрятся игрой.Дар священный страждущего братаБрошен в жертву оргии развратаДьявольской бессовестной рукой.А в глуши, далекой и мятежной,Где скорбит распятый человек,Богоматерь с благостью безбрежнойСмотрит скорбно на кровавый век.И под вой бесовский и угрозыПеред Ней горят, как жемчуг, слезыНищих, сирых, хворых и калек.

ЖИДОВИН

И много понтийских Пилатов,

И много презренных Иуд

Отчизну свою распинают,

Христа своего предают!..

Граф А. К. Толстой

По русскому вольному краюВерхом на двуногом ослеНародный герой разъезжаетС проклятым клеймом на челе.На нем пулеметные ленты,Жидовский простой лапсердак,Винтовка, ручные фанатыИ красный дурацкий колпак.Он едет и в ведро и в стужу,Он едет и ночью и днем.Болтаются красные тряпки,Бубенчики пляшут на нем.Куда богатырь ни приедет,Везде ему царский почет.Честит его хлебом и сольюСвободный российский народ.Гогочут подростки и бабы,Толпясь и вертясь вкруг него;За штоф с самогонкой сажаютИ слушают речи его.И всюду сбирает он вече,Сгоняя на площадь людей:Зовет к грабежам и насильюВо имя свободных идей.Пророчит им рай коммунизма,«Товарищам» счастье сулит,Землей голытьбу наделяет,Буржуям расправой грозит.Смеется он нагло над верой,Кощунство с святыней творит,Насилует совесть людскуюИ Бога открыто хулит.Он злобу в толпе распаляет,Он алчность плодит в торгашеИ будит свирепого зверяВ юродивой, темной душе.Разносятся пьяные крики;Гудит заунывный набат;Идут обитатели хижинВойной на владельцев палат.Клокочет вражда вековая;Беснуется пьяный народ;Сбылись предсказанья Кагала —Нет Бога, Царя и господ!С торгов продается Россия;Проклятьями дышат уста;И вновь распинают евреиНа новой Голгофе Христа.Хохочет злодей-самозванец,Гарцуя на сером осле:Теперь он хозяин всесильнойВ святом златоглавом Кремле.Колпак он бросает дурацкий,Сломив векового врага,И кажет бесовские знаки —Залитые кровью рога.И нагло кричит, издеваясь:«Примите ж мою благодать,Скорей батожьем добивайтеВ крови распростертую Мать!Ко мне, мои верные слуги,Великая, вольная новь!Из кубка железного пейтеСвященную русскую кровь.Забудьте величье и славуДалеких, отживших времен,Заветы народных героевИ память их светлых имен!»Пирует жидовское племя,Глумясь над святыней Креста,Глумясь над распятой Россией,Россией Царя и Христа!..

В ТЕ ДНИ

В те дни, когда мы все так низко пали,Везде мне грезится священный Образ ТвойС глазами, полными божественной печали,С лицом, исполненным небесной добротой.Тебя жалеть я не могу, не смею:Ты для меня по-прежнему велик.Перед тобой, мой Царь, я вновь благоговею,И больно мне глядеть на Твой державный лик.Слепой народ, обманутый лжецами,За чистоту души Твоей святойТебя клеймил постыдными словамиИ казни требовал. Над кем же?., над Тобой!Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,Мессия истины, народная мечта?..И Бога своего преступные евреиРаспяли на доске позорного Креста.И Царь был осужден на пытки рабской казни,Над Божеством глумился весь народ,И люди-изверги убили без боязниТого, Кто создал мир, моря и небосвод.Но, победив в аду немые силы гроба,Воскрес Господь и всем явился вновь.Побеждена врагов чудовищная злоба,И козни зла рассеяла Любовь…Я верю в день священного возмездья.Клятвопреступники, вас кара неба ждет!Вас уличат в предательстве созвездья,Над вами Солнце правды не взойдет.И камни возопят от вашего злодейства,Вас грозно обличит правдивая судьбаЗа низость ваших чувств, за гнусность фарисейства,За клеветы восставшего раба…Еще недавно так, пред Ним склоняя выи,Клялися вы Его до гроба защищать,И за Царя-Вождя, Хозяина России,Вы обещали жизнь безропотно отдать.И что же?! где слова? где громкие обеты?Где клятвы верности, присущие войскам?Где ваших прадедов священные заветы?А Он, обманутый, Он твердо верил вам!Он, ваш исконный Царь, смиреньем благородный,В своей душе Он мог ли помышлять,Что вы готовитесь изменой всенароднойРоссии честь навеки запятнать!Предатели, рожденные рабами,Свобода лживая не даст покоя вам.Зальете вы страну кровавыми ручьями,И пламя пробежит по вашим городам.Не будет мира вам в блудилище разврата,Не будет клеветам и зависти конца;Восстанет буйный брат на страждущего брата,И меч поднимет сын на старого отца…Пройдут века, но подлости народнойС страниц Истории не вычеркнут года:Отказ Царя, прямой и благородный,Пощечиной вам будет навсегда!

ГРЯДУЩЕЕ

Гляжу спокойно в даль веков,Без сожаленья и боязни.Что для меня мятеж рабов,Насилья, стоны, кровь и казни?Ничто не ново под луной —Гроза пройдет, покой настанет,И над смирившейся волнойСиять, как прежде, солнце станет.Всему свой срок, своя пора,Пургу зимы весна сменяет,И сплав льдяного серебраУлыбкой знойной расплавляет…Ударит час — родной слепецОт красных бельм своих прозреет,И всё постигнет наконец,И козни вражии рассеет.Крестом саженным осенясь,Спокойно, вдумчиво и кроткоОн с правдой установит связь,И истину запишет четко.К Европе подлой став спинойИ углубясь во мглу преданий,Он вынет гордо быт роднойИз погребов воспоминаний.Пройдя сквозь грозный строй невзгодИ раскусив нутром обманы,Начнет зализывать народСвои дымящиеся раны.Он вспомнит набожных Царей,Их правду, милость и смиреньеИ проклянет поводырейБогопротивные движенья.Пройдет неистовый угарИ жажда зверств и дикой воли,И то, что буйный сжег пожар,Отстроит горб покорной голи.Опять возьмется Божий людЗа ржавый заступ и лопату,Проснутся знанья, долг и труд,И брат протянет руку брату.И будет мир, и будет лад,Хлеба оденут гладь пустыни,И чернь найдет зарытый кладВ обломках попранной святыни…Гляжу спокойно в даль веков,Без опасений и без страха —И зрю Россию без оковВ державной шапке Мономаха.

ВЕРУЮ!

В годины кровавых смут и невзгодЯ верю в Россию! Я верю в народ!Я верю в грядущее радостных днейВеличья и славы отчизны моей!Я верю, что годы страданий пройдут,Что люди свое окаянство поймут,И буйную злобу и ненависть вновьЗаменит взаимная наша любовь.Я верю, что в блеске воскресных лучейЗаблещут кресты златоглавых церквей.И звон колокольный, как Божьи уста,Вновь будет сзывать нас в обитель Христа.Я верю — из крови, из слез и огняМы встанем, былое безумье кляня.И Русью Святой будет править, как встарь,Помазанник Божий — исконный наш Царь.

Иван САВИН

ПЕРВЫЙ БОЙ

Он душу мне залил метельюПобеды, молитв и любви…В ковыль с пулеметною трельюСтальные легли соловьи.У мельницы ртутью кудрявойРучей рокотал. За рекойМы хлынули сомкнутой лавойНа вражеский сомкнутый строй.Зевнули орудия, рушаМосты трехдюймовым дождем.Я крикнул товарищу: «Слушай,Давай за Россию умрем».В седле подымаясь, как знамя,Он просто ответил: «Умру».Лилось пулеметное пламя,Посвистывая на ветру.И чувствуя, нежности сколькоТаили скупые слова,Я только подумал, я толькоЗаплакал от мысли: Москва…

"Кто украл мою молодость…"

Кто украл мою молодость, дажеНе оставил следов у дверей.Я рассказывал Богу о краже,Я рассказывал людям о ней.Я на паперти бился о камни.Правды скоро не выскажет Бог.А людская неправда дала мнеПерекопский полон да острог.И хожу я по черному снегу,Никогда не бывав молодым,Небывалую молодость этуПо следам догоняя чужим.Увели ее ночью из домуНа семнадцатом, детском году.И по вашему стал, по седому,Глупый мальчик метаться в бреду.Были слухи — в остроге сгорела,Говорили — пошла по рукам…Всю грядущую жизнь до пределаЗа года молодые отдам!Но безмолвен ваш мир отснявший.Кто ответит? В острожном краюСкачет выжженной степью укравшийНеневестную юность мою.

CHANSON TRISTE[7]

Маме

Жизнь ли бродяжья обидела,Вышел ли в злую пору…Если б ты, мама, увидела,Как я озяб на ветру!Знаю, что скоро измочитсяЛивнем ночным у меняСтылая кровь, но ведь хочется,Все-таки хочется дня.Много не надо. Не вынести.И все равно не вернуть.Только бы в этой пустынностиВспомнить заветренный путь,Только б прийти незамеченнымВ бледные сумерки, мать,Сердцем, совсем искалеченным,В пальцах твоих задрожать.Только б глазами тяжелымиТихо упасть на поля.Где золотистыми пчеламиЖизнь прожужжала моя,Где тишина сероокаяМертвый баюкает дом…Если б ты знала, далекая,Как я исхлестан дождем!

"Кипят года. В тоске смертельной…"

Кипят года. В тоске смертельной,Захлебываясь на бегу,Кипят года. Твой крестик тельныйВ шкатулке крымской берегу.Всю ночь не спал ты. Дрожь рассветаВошла в подвал, как злая гарьКостров неведомых, и где-тоЗажгли неведомый фонарь,Когда, случайный брат по смерти,Сказал ты тихо у окна:«За мной пришли. Вот здесь, в конверте,Мой крест и адрес, где жена.Отдайте ей. Боюсь, что с грязьюСмешают Господа они…» —И дал мне крест с славянской вязью,На нем — «Спаси и сохрани».Но не спасла, не сохранилаТебя рука судьбы хмельной.Сомкнула общая могилаСвои ресницы над тобой…Кипят года в тоске смертельной,Захлебываясь на бегу.Спи белым сном! Твой крестик тельныйДо белой тризны сберегу.

"Любите врагов своих… Боже…"

Любите врагов своих… Боже,Но если любовь не жива?Но если на вражеском ложеНевесты моей голова?Но если, тишайшие былиРасплавив в хмельное питье,Они Твою землю растлили,Грехом опоили ее?Господь, успокой меня смертью,Убей. Или благословиНад этой запекшейся твердьюУдарить в набаты крови.И гнев Твой, клокочуще-знойный,На трупные души пролей!Такие враги недостойныНи нашей любви, ни Твоей.

"Оттого высоки наши плечи…"

Оттого высоки наши плечи,А в котомках акриды и мед,Что мы, грозной дружины предтечи,Славословим крестовый поход.Оттого мы в служенье суровомК Иордану святому зовем,Что за нами, крестящими словом,Будет воин, крестящий мечом.Да взлетят белокрылые латы!Да сверкнет золотое копье!Я, немеркнущей славы глашатай,Отдал Господу сердце свое…Да приидет!.. Высокие плечиПреклоняя на белом лугу,Я походные песни, как свечи,Перед ликом России зажгу.

"Я — Иван, не помнящий родства…"

Я — Иван, не помнящий родства,Господом поставленный в дозоре.У меня на ветреном простореИзошла в моленьях голова.Все пою, пою. В немолчном хореМечутся набатные слова:Ты ли, Русь бессмертная, мертва?Нам ли сгинуть в чужеземном море!?У меня на посохе — соваС огневым пророчеством во взоре:Грозовыми окликами вскореЗагудит родимая трава.О земле, восставшей в лютом горе,Грянет колокольная молва.Стяг державный богатырь-БоваРазвернет на русском косогоре.И пойдет былинная МоскваВ древнем Мономаховом убореКо святой заутрене, в дозореСтранников, не помнящих родства.

"Огневыми цветами осыпали…"

Огневыми цветами осыпалиЭтот памятник горестный Вы,Не склонившие в пыль головыНа Кубани, в Крыму и в Галлиполи.Чашу горьких лишений до днаВы, живые, вы, гордые, выпилиИ не бросили чаши… В ГаллиполиЗасияла бессмертьем она.Что для вечности временность гибели?Пусть разбит Ваш последний очаг —Крестоносного ордена стягРеет в сердце, как реял в Галлиполи.Вспыхнет солнечно-черная дальИ вернетесь вы, где бы вы ни были,Под знамена… И камни ГаллиполиОтнесете в Москву, как скрижаль.

НОВЫЙ ГОД

Никакие метели не в силахОпрокинуть трехцветных лампад,Что зажег я на дальних могилах,Совершая прощальный обряд.Не заставят бичи никакие,Никакая бездонная мглаНи сказать, ни шепнуть, что РоссияВ пытках вражьих сгорела дотла.Исходив по ненастным дорогамВсю бескрайнюю землю мою,Я не верю смертельным тревогам,Похоронных псалмов не пою.В городах, ураганами смятых,В пепелищах разрушенных селСтолько сил, столько всходов богатых,Столько тайной я жизни нашел.И такой неустанною веройОбожгла меня пленная Русь,Что я к Вашей унылости серойНикогда, никогда не склонюсь!Никогда примирения плесеньНе заржавит призыва во мне,Не забуду победных я песен,Потому что в любимой стране,Задыхаясь в темничных оградах,Я прочел, я не мог не прочестьДаже в детских прощающих взглядахГрозовую, недетскую месть.Вот зачем в эту полную тайныНовогоднюю ночь, я чужойИ далекий для вас, и случайный,Говорю Вам: крепитесь! ДомойМы пойдем! Мы придем и увидимБелый день. Мы полюбим, простимВсе, что горестно мы ненавидим,Все, что в мертвой улыбке храним.Вот зачем, задыхаясь в оградахНепушистых, нерусских снегов,Я сегодня в трехцветных лампадахЗажигаю грядущую новь.Вот зачем я не верю, а знаю,Что не надо ни слез, ни забот.Что нас к нежно любимому КраюНовый год по цветам поведет!

"И смеялось когда-то, и сладко…"

И смеялось когда-то, и сладкоБыло жить, ни о чем не моля,И шептала мне сказки украдкойНаша старая няня — земля.И любил я, и верил, и снамиНесказанными жил наяву,И прозрачными плакал стихамиВ золотую от солнца траву.Пьяный хам, нескончаемой тризнойЗатемнивший души моей синь,Будь ты проклят и ныне, и присно,И во веки веков! Аминь!

ВОЗМЕЗДИЕ

Войти тихонько в Божий теремИ, на минуту став нездешним,Позвать светло и просто: Боже!Но мы ведь, мудрые, не веримСвятому чуду. К тайнам вешнимПрильнуть, осенние, не можем.Дурман заученного смехаИ отрицанья бред багровыйНад нами властвовали строгоВ нас никогда не пело эхоГосподних труб. Слепые совыВ нас рано выклевали Бога.И вот он, час возмездья черный,За жизнь без подвига, без дрожи,За верность гиблому безверьюПеред иконой чудотворной,За то, что долго терем БожийСтоял с оплеванною дверью!

ГАЛЛИПОЛИ

Когда палящий день остынетИ солнце упадет на дно,Когда с ночного неба хлынетГустое, лунное вино,Я выйду к морю полночь встретить,Бродить у смуглых берегов,Береговые камни метитьИероглифами стихов.Маяк над городом усталымОткроет круглые глаза,Зеленый свет сбежит по скалам,Как изумрудная слеза.И брызнет полночь синей тишью.И заструится Млечный мост…Я сердце маленькое вышьюБольшими крестиками звезд.И, опьяненный бредом лунным,Ее сиреневым вином,Ударю по забытым струнамЗабытым сердцем, как смычком…

"А проклянешь судьбу свою…"

А проклянешь судьбу свою,Ударит стыд железной лапою, —Вернись ко мне. Я боль твоюПоследней нежностью закапаю.Она плывет, как лунный дым,Над нашей молодостью скошеннойК вишневым хуторам моим,К тебе, грехами запорошенной.Ни правых, ни виновных нетВ любви, замученной нечаянно.Ты знаешь… я на твой портретКрещусь с молитвой неприкаянной.Я отгорел, погаснешь ты.Мы оба скоро будем правымиВ чаду житейской суетыС ее голгофными забавами.Прости… размыты строки вновь…Есть у меня смешная заповедь:Стихи к тебе, как и любовь,Слезами длинными закапывать…

"Птичка кроткая и нежная…"

Л. В. Соловьевой[8]

Птичка кроткая и нежная,Приголубь меня!Слышишь — скачет жизнь мятежная,Захлестав коня.Брызжут ветры под копытами,Грива — в злых дождях…Мне ли пальцами разбитымиСбросить цепкий страх?Слышишь — жизнь разбойным хохотомРежет тишь в ночи.Я к земле придавлен грохотом,А в земле — мечи.Все безумней жизнь мятежная,Ближе храп коня…Птичка кроткая и нежная,Приголубь меня!

КОРНИЛОВУ

I

В мареве беженства хилого,В зареве казней и смутВидите — руки КорниловаРусскую землю несут.Жгли ее, рвали, кровавили,Прокляли многие, все.И отошли, и оставилиПепел в полночной росе.Он не ушел и не предал онРодины. В горестный часОн на посту заповеданномПал за страну и за нас.Есть умиранье в теперешнем,В прошлом бессмертие есть.Глубже храните и бережнейСлавы корниловской весть.Мы и живые безжизненны,Он и безжизненный жив.Слышу его укоризненный,Смертью венчанный призывВыйти из мрака постылогоК зорям борьбы за народ.Слышите, сердце КорниловаВ колокол огненный бьет!

II

Не будь тебя, прочли бы внукиВ истории: когда зажегНад Русью бунт костры из муки,Народ, как раб, на плаху лег.И только ты, бездомный воин,Причастник русского стыда,Был мертвой Родины достоинВ те недостойные года.И только ты, подняв на битвуИзнемогавших, претворилУпрек истории — в молитвуУ героических могил.Вот почему с такой любовью,С благоговением такимКлоню я голову сыновьюПеред бессмертием твоим.

"Не бойся, милый. Это я…"

Брату Борису

Не бойся, милый. Это я.Я ничего тебе не сделаю.Я только обовью тебя,Как саваном, печалью белою.Я только выну злую стальИз ран запекшихся. Не странно ли:Еще свежа клинка эмаль.А ведь с тех пор три года канули.Поет ковыль. Струится тишь.Какой ты бледный стал и маленький!Все о семье своей грустишьИ рвешься к ней из вечной спаленки.Не надо. В ночь ушла семья.Ты в дом войдешь, никем не встреченный.Не бойся, милый, это яЦелую лоб твой искалеченный.

"Мальчик кудрявый смеется лукаво…"

Брату Николаю

Мальчик кудрявый смеется лукаво.Смуглому мальчику весело,Что наконец-то на грудь ему славаБеленький крестик повесила.Бой отгремел. На груди донесениеШтабу дивизии. Гордыми лирамиСтроки звенят: бронепоезд в сраженииСиними взят кирасирами.Липы да клевер. Упала с курганаКапля горячего олова.Мальчик вздохнул, покачнулся и странноТронул ладонями голову.Словно искал эту пулю шальную.Вздрогнул весь. Стремя зазвякало.В клевер упал. И на грудь неживуюЛипа росою заплакала…Схоронили ль тебя — разве знаю?Разве знаю, где память твоя?Где годов твоих краткую стаюЗадушила чужая земля?Все могилы родимые стерты.Никого, никого не найти…Белый витязь мой, братик мой мертвый,Ты в моей похоронен груди.Спи спокойно! В тоске без предела,В полыхающей болью любвиЯ несу твое детское тело,Как евангелие из крови.

"Одна догорела в Каире…"

Сестрам моим, Нине и Надежде

Одна догорела в Каире.Другая на русских полях.Как много пылающих плахВ бездомном воздвигнуто мире!Ни спеть, ни сказать о кострах,О муке на огненном пире.Слова на запекшейся лиреВ немой рассыпаются прах.Но знаю, но верю, что острыйТерновый венец в темнотеВедет к осиянной чертеРаспятых на русском кресте,Что ангелы встретят вас, сестры,Во Родине и во Христе.

РЕВНОСТЬ

Спросила девочка тихо:«О чем ты, мальчик, грустишь?»За дверью — поле, гречихаИ такая густая тишь.Колыхнулся и вспыхнул синееНад закрытою книгою взор.«Я грущу о сказочной фее,О царевне горных озер».Соловей вскрикнул напевно.Упала с ветки роса.«А какая она, царевна?И длинная у нее коса?»«У царевны глаза такие —Посмотрит и заманит в плен.А косы ее золотые,Золотая волна до колен».И сказала крошка, играяЧерной косичкой своей:«Тоже… радость большая —В рыжих влюбляться фей!»

"И канарейки. И герани…"

И канарейки. И герани.И ситец розовый в окне,И скрип в клеенчатом диване,И «Остров мертвых» на стене;И смех жеманный, и румянецПоповны в платье голубом,И самовара медный глянец,И «Нивы» прошлогодний том;И грохот зимних воскресений,И бант в каштановой косе,И вальс в три па под «Сон осенний»,И стукалку на монпансье —Всю эту заросль вековуюБезумно вырубленных летЯ — каждой мыслию целуяРоссии вытоптанный след, —Как детства дальнего цветенье,Как сада Божьего росу,Как матери благословенье,В душе расстрелянной несу.И чем отвратней, чем обманнейДни нынешние, тем роднейМне правда мертвая гераней,Сиянье вырубленных дней.

"Это было в прошлом на юге…"

Это было в прошлом на юге,Это славой теперь поросло.В окруженном плахою кругеЛебединое билось крыло.Помню вечер. В ноющем гулеПтицей несся мой взмыленный конь.Где-то тонко плакали пули.Где-то хрипло кричали: «Огонь!»Закипело рвущимся эхомНебо мертвое! В дымном огнеСмерть хлестала кровью и смехомКаждый шаг наш. А я на коне.Набегая, как хрупкая шлюпка,На девятый, на гибельный вал, —К голубому слову «голубка»В черном грохоте рифму искал…

"Есть в любви золотые мгновенья…"

Л. В. Соловьевой

Есть в любви золотые мгновеньяУтомленно-немой тишины:Будто ходят по мрамору сны,Рассыпая хрустальные звенья.Загорается нежность светлоВ каждой мысли случайной и зыбкой,И над каждой бессвязной улыбкойГолубое трепещет крыло.

"Ты кровь их соберешь по капле, мама…"

Братьям моим, Михаилу и Павлу

Ты кровь их соберешь по капле, мама,И, зарыдав у Богоматери в ногах,Расскажешь, как зияла эта яма,Сынами вырытая в проклятых песках,Как пулемет на камне ждал угрюмо,И тот, в бушлате, крикнул: «Что, начнем?»,Как голый мальчик, чтоб уже не думать,Над ямой встал и горло проколол гвоздем.Как вырвал пьяный конвоир лопатуИз рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,Как сын твой старший гладил руки брату,Как стыла под ногами глинистая слизь.И плыл рассвет ноябрьский над туманом,И тополь чуть желтел в невидимом луче,И старый прапорщик во френче рваномС чернильной звездочкой на сломанном плечеВдруг начал петь — и эти бредовыеМольбы бросал свинцовой брызжущей струе:«Всех убиенных помяни, Россия,Егда приидеши во царствие Твое…»

"Когда судьба из наших жизней…"

Когда судьба из наших жизнейПасьянс раскладывала зло,Меня в проигранной отчизнеГлубоким солнцем замело.Из карт стасованных суровоДля утомительной игрыЯ рядом с девушкой трефовойУпал на крымские ковры.

"Когда палящий день остынет…"

Когда палящий день остынетИ солнце упадет на дно,Когда с ночного неба хлынетГустое лунное вино,Я выйду к морю полночь встретить,Бродить у смуглых берегов,Береговые камни метитьИероглифами стихов.Маяк над городом усталымОткроет круглые глаза,Зеленый свет сбежит по скалам,Как изумрудная слеза.И брызнет полночь синей тишью.И заструится Млечный мост…Я сердце маленькое вышьюБольшими крестиками звезд.И, опьяненный бредом лунным,Ее сиреневым вином,Ударю по забытым струнамЗабытым сердцем, как смычком…

РОССИИ

Услышу ль голос твой? Дождусь лиСтоцветных искр твоих снегов?Налью ли звончатые гуслиВолной твоих колоколов?Рассыпав дней далеких четки,Свяжу ль их радостью, как встарь,Твой блудный сын, твой инок кроткий,Твой запечаленный звонарь?Клубились ласковые годы,И каждый день был свят и прост.А мы в чужие небосводыУгнали тайну наших звезд.Шагам Господним, вечным славамБыл солнцем вспаханный простор.А мы, ведомые лукавым,Мы уготовили костер,Бушующий проклятой новью —Тебе, земля моя! И вот —На дыбе крупной плачем кровьюЗа годом год, за годом год…

"Помните? Хаты да пашни…"

Помните? Хаты да пашни.Луг да цветы, да река.В небе, как белые башни,Долго стоят облака.Утро. Пушистое сеноМедом полно. У водыМельница кашляет пеной,Пылью жемчужной руды.Помните? Вынырнул вечер,Неповторимый такой.Птиц многошумное вече,Споря, ушло на покой.Тени ползут, как улитки,В старом саду. В темнотеЛипы шуршат. У калиткиСтранник поет о Христе.Помните? Ночью колесаЛасково как-то бегут.Месяц прищурился косоНа полувысохший пруд.Мышь пролетела ночная.Выплыл из темени мост.С неба посыпалась стаяКем-то встревоженных звезд…

"Я знаю — страшен хохот молний…"

Я знаю — страшен хохот молний,Я знаю — жгуч бездомья жгут.Мой белый друг, они придут,Зарницы солнечных минут,Они Россию приведут.Надеждой кубок свой наполни!Идти в юдоль не вброд, а вплавь —Глубин глубинный не боится.В гнездо судьбы влетит жар-птица,Как золотая небылица,И то, что нынче только снится,Назавтра — встретится, как явь.Размыта грозами дорога,Тяжелый мир заржавлен злом.Я знаю — кровью брызжет гром,Я знаю — тяжко под дождем…Мой белый друг, наш близок дом,Мой белый друг, мы у порога.

"Все это было. Путь один…"

Все это было. Путь одинУ черни нынешней и прежней.Лишь тени наших гильотинДлинней упали и мятежней.И бьется в хохоте и мглеНапрасной правды нашей словоОб убиенном королеИ мальчиках Вандеи новой.Всю кровь с парижских площадей,С камней и рук легенда стерла,И сын убогий предал ейОтца раздробленное горло.Все это будет. В горне летИ смрад, и блуд, царящий ныне,Расплавятся в обманный свет.Петля отца не дрогнет в сыне.И крови нашей страшный грунтЗасеяв ложью, шут нарядныйУвьет цветами — русский бунт,Бессмысленный и беспощадный…

"Законы тьмы неумолимы…"

Законы тьмы неумолимы.Непререкаем хор судеб.Все та же гарь, все те же дымы.Все тот же выплаканный хлеб.Мне недруг стал единоверцем:Мы все, кто мог и кто не мог,Маячим выветренным сердцемНа перекрестках всех дорог.Рука протянутая молитО капле солнца. Но сосудНебесной милостыни пролит.Но близок нелукавый суд.Рука дающего скудеет:Полмира по миру пошло…И снова гарь, и вновь тускнеетКогда-то светлое чело.Сегодня лед дорожный ломок,Назавтра злая встанет пыль,Но так же жгуч ремень котомокИ тяжек нищенский костыль.А были буйные усладыИ гордой молодости лет…Подайте жизни, Христа ради,Рыдающему у ворот!

"Ты не думай, все запишется…"

Ты не думай, все запишется.Не простится. Ты не жди.Все неслышное услышится.Пряча тайное, колышетсяСердце-ладонка в груди.Умирают дни, и кажется:Прожитой не встанет прах.Но Христу вся жизнь расскажется.Сердце-ладонка развяжетсяНа святых Его весах.Жизни наши будут взвешены.Кто-то с чаши золотойБудет брошен в пламень бешеный.Ты ль, хмельная? Я ль, повешенныйНад Россией и тобой?

"Поток грохочущих событий…"

Поток грохочущих событий.Мятежноносная рудаОбуглит памятные нити,Соединявшие года.И всё в улыбке прожитое,Надежд и песен хороводВ недосягаемом покоеНевозвратимо отцветет.Из книги памяти ненужнойПустые выпадут листы,Но никогда, ни в буре вьюжной,Ни в зное, не увянешь ты.Изгиб бровей бессмертно-четкий,В тени ресниц зеленый жар,Твоей лукавящей походкиНезабываемый угар…

"У царских врат икона странная…"

У царских врат икона странная —Глаза совсем твои.До темных плит резьба чеканная,Литые соловьи.Я к соловьиному подножиюС мольбой не припаду.Похожая на Матерь Божию,Ты все равно в аду.Монах согбенный начал исповедь.Ему, как брату брат,В грехе покаюсь. Грех мой близко ведь,Ведь ты — у царских врат…Одной тебе служил я с младости,И вот, в чужой стране,Твой образ всех Скорбящих РадостиЯ полюбил вдвойне.Ты не любила, ты лукавила.Ты захлебнулась тьмой…Глазам твоим свечу поставилаМонашенка с сумой.Сменив калику перехожую,У царских врат стою.Христос, прости ее, похожуюНа Мать Твою!

"Ты брошен тоже, ты поймешь…"

Ты брошен тоже, ты поймешь,В дурманы вглядываясь строже,Что счастье, если и не ложь, —На ложь мучительно похоже.Тот, первый, кто вином любвиУста раскрывшиеся нежил,Не слеп от нынешней кровиИ в нашей брошенности не жил.Тот, первый, в райском теремуЛаская кроткую подругу,Не шел в хохочущую тьмуПо кем-то проклятому кругу.А мы идем. Над нами взглядБезумия зажжен высоко.И каплет самый черный ядИз окровавленного ока.Что сердца легкая играТяжелому земному телу?Быть может, уж давно пораМечту приговорить к расстрелу.А мы в безлюдье, в стужу, в дымНесем затравленность обетов,Мы, как Евангелие, чтимБред сумасшедших и поэтов.И, вслушиваясь в злую ложь,Горим, с неоспоримым споря…Ты брошен тоже, ты поймешь,Что счастье выдумано с горя.

"Пели над окнами клены…"

Пели над окнами клены.Ночь отгорала. СтруясьПо полу, сгустком зеленымЛунная кровь запеклась.Ночь отгорала. В гостинойНе зажигали огней.Зло говорили и длинноО прожитом и о ней.Кто-то, чуть видимый в кресле,Долгий закончил рассказМудростью: «Женщина, еслиЛюбит, то любит не вас».Падали розовым градомИскры пяти папирос.Кто-то, смеявшийся рядом,Бросил мне горький вопрос:«Вы разве счастливы?Разве Ваша любовь не в пыли?»Снова к сочащейся язвеДушу мою поднесли.Я улыбнулся спокойно,Я не ответил ему, —Ибо роптать недостойноМне, без конца твоему.

"Можно стать сумасшедшим от боли…"

Можно стать сумасшедшим от боли.Но нельзя ничего забыть.Я влачусь по земной юдоли,И за мною змеится нить.А на ней, на ладонке длинной,Завязала память узлы,Как печати доли полынной,Как печати недоли и мглы.Я и так четвертован новью,Нелегко теперь на земле.Для чего ж и прошлое кровьюИстекает в каждом узле?Часто хочется бросить сердце,Память бросить в ночь и не жить.Но вползает тайною дверцей,Но пытает узлами нить.Если б кто-нибудь сжал ее, сузил,Оборвал, во тьму уроня,И в последний, терновый узелЗавязал неживого меня!

"Сегодня месяц совсем весенний…"

Сегодня месяц совсем весенний —Туманный, близкий и молодой.Огромных сосен прямые тениДрожат лилово над мостовой.Роятся тучи в седом просторе,В седом просторе плывут цветы.За дымкой улиц, я знаю, — море,За дальним морем, я знаю, — ты.Пустая площадь. На белой башнеДвенадцать песен пропела медь.Туман все выше и все бесстрашнейБросает в небо седую сеть.Сегодня взоры — хмельное жало,Сегодня маем пьянит февраль.А ты мне сердце зацеловалаИ уронила в такую даль.

В ПОЕЗДЕ

Мощный, гулкий, неустанный,Утоли мою печаль,Унеси в такие страны,Где минувшего не жаль,Где бесстрастно бродят светыМертвых лет и мертвых лун,Где бессмертно спят поэтыВ гамаках из звездных струн.Вьются версты. Версты пляшутХороводами столбов.Острой проволокой пашутНеживую землю мхов.Все равно никто не встанет,Не проснется. Все равно.Только горький вздох заглянетВ задрожавшее окно,Да напомнит сад старинный,Синий вечер, яблонь шум,Да простор, да взлет орлиныйВ небе плавающих дум…Мощный, блещущий, железный,Вырви рельс двойную сталь,Брось меня в такие бездны,Где минувшего не жаль…

ЗАКАТ

Декабрьский вечер синь и матов.Беззвездно в горнем терему.Таких медлительных закатовЕще не снилось никому.Глаза ночные сжаты плотно,Чуть брызжет смуглый их огонь,Как будто черные полотнаКолеблет робкая ладонь.Поют снега. Покорной лыжейЧерчу немудрые следы.Все строже север мой, все ближеСтолетьем скованные льды.Бегу по сказочной поляне,Где кроток чей-то бедный крест,Где снег нетронутый желаннейВсех нецелованных невест.Мне самому мой бег неведом.Люблю бескрайности пустынь.Цветет закат. За лыжным следомСледит серебряная синь.Недвижна белая громадаСнегов в узорчатой резьбе…Вчера мне снилось, что не надоТак много плакать о тебе…

"Пять лет, пять долгих терний…"

Пять лет, пять долгих тернийПрошло с тех гиблых пор,Когда туман вечернийЗапорошил твой взор.Свершилось. Брызнул третийРыдающий звонок.Пять лет я слезы этиОстановить не мог.Вагон качнулся зыбко.Ты рядом шла в пыли.Смертельною улыбкойГлаза твои цвели.Над станцией вязалиТуманы кружева.Над станцией дрожалиПрощальные слова.Колес тугие стоныСлились в одну струю.Перекрестив вагоны,Ты крикнула: «Люблю!..»Ты крикнула: «Не надо!..Придут — умрем вдвоем»…И пролитой лампадойПогасла за холмом…Пять лет, пять долгих пытокПрошло. И ты прошла.Любви и веры свитокТы смехом залила.

ПРОЗА

Как это быстро все свершилось:Пришла, любила и ушла.Но долго-долго еще сниласьНеверных глаз пустая мгла,Объятий бешеные кольцаИ губ отравное вино,И смех грудного колокольца,Какого небу не дано…Теперь и сны ушли. БезлюдноВ душе, оставленной тобой.Не жди легенды безрассудной,Не надо сказки огневой…И только в память мне вонзилосьНедоуменье, как стрела:Как это быстро все свершилось —Пришла, любила и ушла!

ТЕРЦИНЫ

Свистят ли змеи скудных толп,Увит ли бешенством ненастнымМечты александрийский столп, —Покорный заповедям властным,Безумных грез безумный паж,Я путешествую в прекрасном.Озера солнц и лунный пляж,И твердь земли связал мой посохКоврами небывалых пряж.Я свет зажег в подземных росах,Я целовал девичий ликС цветным цветком в багряных косах.Я слышал рыб свирельный крик,Я видел, как в очах ВселеннойСтруился смутный мой двойник.Все человеческое — тленно.Нетленна райская стрелаМечты, летящей песнопенно.И пусть бескрылая хулаВедет бескрылых шагом властным,Сияя заревом крыла, —Я путешествую в прекрасном.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Брату Николаю

Тихо так. Пустынно. Звездно.Степь нахмуренная спит,Вся в снегах. В ночи морознойГде-то филин ворожит.Над твоей святой могилойЯ один, как страж, стою…Спи, мой мальчик милый,Баюшки-баю!..Я пришел из дымной дали,В день твой памятный принесКрест надгробный, что связалиМы тебе из крупных слез.На чужбине распростертый,Ты под ним — в родном краю…Спи, мой братик мертвый,Баюшки-баю…В час, когда над миром будетСнова слышен Божий шаг,Бог про верных не забудет,Бог придет в наш синий мрак,Скажет властно вам: проснитесь!Уведет в семью Свою…Спи ж, мой белый витязь,Баюшки-баю…

НЕВОЗВРАТНОЕ

Даже в слове, в самом слове «невозвратное»,Полном девичьей, слегка наивной нежности,Есть какое-то необычайно внятное,Тихо плачущее чувство безнадежности.В нем, как странники в раскольничьей обители,Притаились обманувшиеся дни мои,Чью молитву так кощунственно обиделиНовых верований дни неудержимые.В ночь бессонную я сам себя баюкаю,Сам себе шепчу тихонько: «невозвратное»…И встает вдруг что-то с сладкой мукоюОдному мне дорогое и понятное…

"Какая радость — любить бессвязно…"

Какая радость — любить бессвязно!Какая радость — любить до слез!Смотри — над жизнью глухой и грязнойКачаю стаю бессмертных роз!Смотри — на горестных скрижалях,Через горящий взором стихО заплясавших вдруг печалях,О наших далях золотых.Смотри — взлетев над миром дымным,В поляну синюю моюВбиваю я с победным гимномПять новых звезд моих: люблю.

"Падай! Суровыми жатвами…"

Падай! Суровыми жатвамиСрезывай всходы стыда.Глума над лучшими клятвамиЯ не прощу никогда.Пусть над тобой окровавленныйБич измывается. Пусть! —В сердце моем обезглавленыЖалость. И нежность. И грусть.

"Мы все свершаем жуткий круг…"

Мы все свершаем жуткий круг,Во тьме начертанный не нами.Лишь тот, кто легок и упруг,Пройдет, не сломленный годами.О, будь же легкой, как крыло,Упругой будь, как сгибы стали,Чтоб ты сгорать могла светло,Когда зажгутся наши дали!..

КТО?

Заблудившись в крови, я никак не пойму,Кто нас бросил в бездонную тьму?И за что мы вдали от родимой земли,Где мятежные молнии нас оплели,И зачем наших буйных надежд кораблиВ безнадежность плыли, уплыли?Опустись в глубину проклинающих дум!Как метель, как буран, как самум,Острой пеной взрывая покорное дно,В ней горит не сгорая проклятье одно:Полюби эту тьму. Все равно, все равноНичего вам свершить не дано!..И забыв свой порыв, свою горечь, свой гнев,На бездольных кострах отгорев,В злую ночь, где хохочет невидимый враг,Мы несем свой обугленный муками стяг,И… никак не поймем, не поймем мы никак —Кто нас бросил в заплаканный мрак!

"Придут другие. Они не вспомнят…"

Придут другие. Они не вспомнятНи боли нашей, ни потерь,В уюты наши девичьих комнатТолкнут испуганную дверь.Им будут чужды немые строкиНаивных выцветших страниц,Обоев пыльных рисунок строгий,Безмолвный ряд забытых лиц.Иному Богу, иной невестеМоленье будет свершено.И им не скажет никто: отвесьтеПоклон умолкнувшим давно…Слепое время сотрет скрижалиГодов безумных и минут,И в дряхлом кресле, где мы рыдали,Другие — песни запоют…

ЗВЕНЯЩАЯ МЫСЛЬ

Вот ты уснул. Тибет родной,Изрытый желтыми пустынями,Заголубел под снами синими.Ты спишь в шатре, и мир инойТебя влечет: в немолчном шелесте,В снегу танцующие дни,Зигзаги улиц, гул, огни,Такой исполненные прелестиДля глаз доверчивых, толпа,Нестынущая, непрестанная,И белых женщин ласка пряная,И белой ночи ворожба…И ты, опять глазами соннымиУвидев пыль, утесы, мох,Пред ликом Будды горький вздохГлушишь напрасными поклонами…Так мнится мне. И я с тоской,Тебе приснившийся ликующим,По дням, над безднами танцующим,Иду, ненужный и слепой.И каждый раз, когда обидою,Как струны, мысли зазвенят, —Тебе, пастух тибетских стад,Тебе мучительно завидую!Приди. Возьми всю эту ложьСамовлюбленности упадочной.Ее ни умной, ни загадочнойТы, разгадав, не назовешь.Приди! Все блага, все, что знаем мы,Все, чем живем, — я отдаюЗа детскость мудрую твою,За мир пустынь недосягаемый,За песни девушек простых,Цветущих на полянах Азии,За тихий плеск твоей фантазииИ крики буйволов твоих…

КРЕЩЕНИЕ

Какая ранящая негаБыла в любви твоей… была!Январский день в меха из снегаКрутые кутал купола.Над полем с ледяным амвономВ амвоне плавала заря.Колокола кадили звоном,Как ладаном из хрусталя.Ты с нежностью неповторимойМне жала руки каждый раз,Когда клубился ладан мимо,Хрусталь клубился мимо нас.Восторженно рыдал о Боге,Об Иоанне хор. ПлылиПо бриллиантовой дорогеЗвенящих троек корабли.Взрывая пыль над снежным мехом,Струили залпы сизый дым,И каждый раз стозвучным эхомТолпа рукоплескала им.И каждый раз рыдали в хоре,И вздрагивало каждый разСлегка прищуренное мореТвоих необычайных глаз…

"В больном чаду последней встречи…"

В больном чаду последней встречиВошла ты в опустевший дом,Укутав зябнущие плечиЗеленым шелковым платком.Вошла. О кованые двериТак глухо звякнуло кольцо.Так глухо… Сразу все потериТвое овеяли лицо.Вечерний луч смеялся ало,Бессвязно пели на реке.Ты на колени тихо всталаВ зеленом шелковом платке.Был твой поклон глубок и страшенИ так мучительна мольба,Как будто там, у райских башен,О мертвых плакала труба.И в книге слез пером незримымОтметил летописец Бог,Что навсегда забыт любимымЗеленый шелковый платок.

"Что мне день безумный? Что мне…"

Что мне день безумный? Что мнеНочь, идущая в бреду?Я точу в каменоломнеСлово к скорому суду.Слово, выжженное кровью,Раскаленное слезой,Я острю, как дань сыновьюМатери полуживой.Божий суд придет, и ношуСняв с шатающихся плеч,Я в лицо вам гневно брошуСлова каменного меч:«Разве мы солгали?Разве Счастье дали вы? Не вы льНа земле, как в гнойной язве,Трупную взрастили быль?Русь была огромным чудом.Стали вы — и вот она,Кровью, голодом и блудомПрокаженная страна.Истекая черной пеной,Стынет мир. Мы все мертвы.Всех убили тьмой растленнойТрижды проклятые вы!»Божий суд придет. БичамиМолний ударяя в медь,Ангел огненный над вамиТяжкую подымет плеть.

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ

И. Бунину

По дюнам бродит день сутулый,Ныряя в золото песка.Едва шуршат морские гулы,Едва звенит Сестра-река.Граница. И чем ближе к устью,К береговому янтарю,Тем с большей нежностью и грустьюРоссии «Здравствуй» говорю.Там, за рекой, всё те же дюны,Такой же бор к волнам сбежал.Всё те же древние ПеруныВыходят, мнится, из-за скал.Но жизнь иная в травах бьется,И тишина еще слышней,И на кронштадтский купол льетсяОгромный дождь иных лучей.Черкнув крылом по глади водной,В Россию чайка уплыла,И я крещу рукой безроднойПропавший след ее крыла.

"Я был рожден для тихой доли…"

Я был рожден для тихой доли.Мне с детства нравилась играМечты блаженной. У костраВ те золотые вечераЯ часто бредил в синем поле,Где щедрый месяц до утраБросал мне слитки серебраСквозь облачные веера.Над каждым сном, над пылью малойГлаза покорные клоня,Я всё любил, равно храняИ траур мглы, и радость дняВ душе, мерцавшей небывало.И долго берегла меняОт копий здешнего огняНеопалимая броня.Но хлынул бунт. Не залив взора,Я устоял в крови. И вот,Мне, пасечнику лунных сот,Дано вести погибшим счетИ знать, что беспощадно скороВселенная, с былых высотУпав на черный эшафот,С ума безумного сойдет.

БУРЯ

В парче из туч свинцовый гробНад морем дрогнувшим пронесся.В парчу рассыпал звездный снопСвои румяные колосья.Прибою кланялась сосна,Девичий стан сгибая низко.Шла в пенном кружеве волна,Как пляшущая одалиска.Прошелестел издалека,Ударил вихрь по скалам темным —Неудержимая рукаВзмахнула веером огромным,И черную епитрахильНа гору бросив грозовую,Вдруг вспыхнул молнии фитиль,Взрывая россыпь дождевую…Так серые твои глазаТемнели в гневе и мерцалиСияньем терпким, как слезаНа лезвии черненой стали.

"Блажен познавший жизнь такую…"

Блажен познавший жизнь такуюИ не убивший жизнь в себе…Я так устал тебя былуюИскать в теперешней тебе.Прощай. Господь поможет сладитьМне с безутешной думой той,Что я был изгнан правды радиИ краем отчим, и тобой.На дни распятые не сетуй:И ты ведь бредила — распни!А я пойду искать по светуЛелеющих иные дни,Взыскующих иного хлебаЗа ласки девичьи свои…Как это все-таки нелепо —Быть Чацким в горе от любви!

АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ СТИХ

Когда мне говорят — Александрия…

М. Кузмин

Когда мне говорят — Россия,Я вижу далекие южные степи,Где был я недавно воином белым,И где ныне в безвестных могилахОтгорели мигающим светомНаши жертвы вечерние — четверо братьев…Когда говорят мне — Россия,Я вижу глухой, незнакомый мне город.В комнате бедной с погасшей лампойСидит, наклоняясь над дымной печуркой,И плачет бесслезно так страшно, так быстроОсиротевшая мама…Когда говорят мне — Россия,Я вижу окно деревянного флигеля,Покрытого первым сверкающим снегом,И в нем — Твой замученный, скованный взгляд Твой,Который я вижу и тогда,Когда не говорят мне — Россия…

"Ночь опустит траурную дымку…"

Ночь опустит траурную дымку,В черной лаве захлебнется день.Помолись и шапку-невидимкуНа головку русую надень.Мы пойдем, незримые скитальцы,Девочка из цирка и поэт,Посмотреть, как вяжут злые пальцыПокрывала на небожий свет.Маятник, качающийся строго,Бросил тень на звездные поля.Это в небе, брошенная Богом,Вся в крови, повесилась земля.На глазах самоубийцы стынетМертвая огромная слеза.Тех, кто верит, эта чаша минет,Тех, кто ждет, не сокрушит гроза.Не печалься, девочка, не падайВ пустоту скончавшейся земли.Мы пройдем светящейся лампадойТам, где кровью многие прошли.Мы войдем, невидимые дети,В душу каждую и в каждый дом,Мглы и боли каменные плетиКрупными слезами разобьем.Горечь материнскую, сыновью,Тени мертвых, призраки живых,Мы сплетем с рыдающей любовьюВ обожженный молниями стих.И услышав огненные строфыВ брошенном, скончавшемся краю,Снимет Бог наш с мировой ГолгофыЗемлю неразумную Свою.

"Что ты плачешь, глупая…"

Что ты плачешь, глупая? Затем лиЖгли отцы глаголом неземнымВсе народы, города и земли,Чтобы дети плакали над ним?Жизнь отцов смешной была и ложной:Только солнце, юность и любовь.Мы же с каждой ветки придорожнойСобираем пригоршнями кровь.Были раньше грешные скрижали:Веруй в счастье, радуйся, люби…А для нас святую начерталиЗаповедь: укради и убий.Сколько, Господи, земли и воли!Каждый встречный наш — веселый трупС красной чашей хохота и болиУ красиво посиневших губ.Пой же, смейся! Благодарным взоромПуть отцов в веках благослови!Мы умрем с тобою под забором,Захлебнувшись весело в крови…

ЛЮБОВЬ

Странно-хрупкая, крылатая,Зашептала мне любовь,Синим сумраком объятая:«Жертву терпкую готовь…»И качнула сердце пальцами.Тихий мрак взбежал на мост.А над небом, как над пяльцами,Бог склонился с ниткой звезд.И пришла Она, проклятая,В гиблой нежности, в хмелю,Та, Кого любил когда-то яИ когда-то разлюблю.Глаза пьянели. И ласк качелиСветло летели в Твой буйный хмель.Не о Тебе ли все льды звенели?Метели пели не о Тебе ль?В снегах жестоких такой высокийГолубоокий расцвел цветок.Был холод строгий, а нас в потокиОгня глубокий Твой взор увлек.И так бескрыло в метели белой,Кружась несмело, плыла любовь:«Смотри, у милой змеится тело,Смотри, у милой на пальцах кровь».Но разве ждали печалей дали?Но разве жала любви не жаль?Не для Тебя ли все дни сгорали?Все ночи лгали не для меня ль?Когда любовь была заколотаОсенней молнией изменИ потекло с высоких стенЕе расплеснутое золото, —Я с мертвой девочкой в рукахПрильнул к порогу ртом пылающим,Чтоб зовом вслед шагам пытающимНе осквернить крылатый прах.И сжег, распятый безнадежностью,Я хрупкий труп в бессонный часУ сонных вод, где в первый разТы заструилась гиблой нежностью…

МОЛОДОСТЬ

Упасть на копья дней и стыть.Глотать крови замерзшей хлопья.Не плакать, нет! — Тихонько выть,Скребя душой плиту надгробья.Лет изнасилованных мутьВыплевывать на грудь гнилую…О, будь ты проклят, страшный путь,Приведший в молодость такую!

"Двадцать три я года прожил…"

Двадцать три я года прожил,Двадцать три…С каждым днем Ты горе множил.С каждым днем…Без зари сменялись ночи,Без зари,Черным злом обуглив очи,Черным злом…Тяжко бьет Твой, Боже, молот!Тяжко бьет…Отвори хоть нам, кто молод,ОтвориБелый вход родного края,Белый вход…Посмотри — душа седаяВ двадцать три…

"!Был взгляд ее тоской и скукой…"

Был взгляд ее тоской и скукойПогашен. Я сказал, смеясь:«Поверь, взойдет над этой скукойБылая молодость». ЗажгласьУлыбка жалкая во взгляде.Сжав руки, я сказал: «Поверь,Найдем мы в дьявольской оградеЗаросшую слезами дверьВ ту жизнь, где мы так мало жили,В сады чуть памятные, гдеСадовники незримые растилиДля каждого по розовой звезде».Она лицо ладонями закрыла,Склонив его на влажное стекло.Подумала и уронила:«Не верю», — медленно и зло.И от озлобленной печали,От ледяной ее струи,Вдруг покачнулись и увялиИ звезды, и сады мои.

"До поезда одиннадцать минут…"

До поезда одиннадцать минут…А я хочу на ласковый Стакуден,Где лампы свет лазурно-изумруден,Где только ты и краткий наш уют…Минутной стрелки выпрямленный жгутУже повис над сердцем моим грозно.Хочу к тебе, но стрелка шепчет: поздно —До поезда одиннадцать минут…

"Ты ушла в ненавидимый дом…"

Ты ушла в ненавидимый дом,Не для нас было брачное шествие.Мы во тьму уходили вдвоем —Я и мое сумасшествие.Рассветало бессмертье светлоНад моими проклятьями кроткими.Я любил тебя нежно и злоПерезванивал скорбными четками.

БЕЗДОМЬЕ

Не больно ли. Не странно ли —У нас России нет!..Мы все в бездомье канули,Где жизнь — как мутный бред,Где — брызги дней отравленных,Где — неумолчный стонНежданных, окровавленных,Бессчетных похорон…Упавшие стремительноВ снега чужих земель,Мы видим, как мучительноЗаносит нас метель…

"И за что я люблю так — не знаю…"

И за что я люблю так — не знаю.Ты простой придорожный цветок.И душа у тебя не такая,Чтоб ее не коснулся упрек.Было много предшественниц лучших,Было много святых. ПочемуГрешных глаз твоих тоненький лучик.Бросив все, уношу я во тьму?Или темный мой путь заворожен,Или надо гореть до конца,Догореть над кощунственным ложем,На пороге родного крыльца?У мелькающих девушек, женщинНи заклятий, ни лучиков нет.Я с тобою навеки обвенчанНа лугу, где ромашковый цвет.

Марианна КОЛОСОВА

КАЗАЧАТ РАССТРЕЛЯЛИ

Видно ты уснула, жалость человечья!Почему молчишь ты? — не пойму никак.Знаю, не была ты в эти дни в Трехречье.Там была жестокость — твой извечный враг.Ах, беды не чаял беззащитный хутор…Люди, не молчите, — камни закричат!Там из пулемета расстреляли утромМилых, круглолицых, бойких казачат…У Престола Бога, чье подножье свято,Праведникам — милость, грешникам — гроза.С жалобой безмолвной встанут казачата…И Господь заглянет в детские глаза.Скажет самый младший: «Нас из пулеметаРасстреляли нынче утром на заре».И всплеснет руками горестными кто-тоНа высокой белой облачной горе.Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит:«Братья-казачата, кто обидел вас?»Человечья жалость прозвенит в вопросе,Светом заструится из тоскливых глаз.Подойдут поближе, в очи ему взглянут —И узнают сразу. Как же не узнать?!«Был казачьих войск ты светлым Атаманом,В дни, когда в детей нельзя было стрелять».И заплачут горько-горько казачатаУ Престола Бога, чье подножье свято.Господи, Ты видишь, вместе с ними плачетМученик-Царевич, Атаман Казачий!

УЛЫБКА СМЕРТНИКА

Вспоминая тебя,

Владимир Р…

За большое, за Русское делоМы вместе на подвиг вышли.Ты погиб… А я уцелела.Ты мне грех невольный простишь ли?Горький твой, но завидный жребий!Не поймешь ты мою усталость…Я забочусь о крыше и хлебе,Потому что… я жить осталась.Но я помню, сквозь две решеткиНа последнем нашем свиданьеТы улыбкой милой и кроткойОбодрял меня на прощанье…И взялась откуда-то сила,Не страшили тюрьма и голод:Бывшим анненковцам носилаИз Заречья патроны в город!И в ограде, на сеновале(Тут же, близко, с тюрьмою рядом)У меня не раз ночевалиПартизаны белых отрядов.Ах, тогда не могла понять я,Где взяла я храбрость и силу,Когда в лес для повстанцев-братьевЯ оружье тайно носила.Почему я смотрю так строго?Потому что страдала много…Потому что сквозь две решеткиУлыбнулся мне смертник кротко…

ОБЫВАТЕЛЬСКИЙ ТЫЛ

Клянемся гранитом традицийИ сумраком братских могил,Что мы не отступим с позицийВ глухой обывательский тыл!И солнце не видит незрячий,И песню не слышит глухой…Победу и боль неудачиРазделим мы между собой.Так было и будет. И вечно,Укрывшись за чьей-то спиной,Живет, улыбаясь беспечно,Незрячий, глухой и… чужой!За нашей спиной распродажа…Какое нам дело до них?Нам сердце живое подскажетПравдивость путей боевых!Но будет кровавой расплатаДля тех, кто Россию забыл…Торгуй, пока можно, проклятыйГлухой обывательский тыл!

ДВА ГОСУДАРЯ

Вышел французский король ЛюдовикНавстречу Николаю — Русскому Царю.«Брата моего встречу с любовьюИ двери ему сам отворю».Ласковы апостола Петра очи,Ключи от рая у пояса звенят.Русский Царь из черной ночиВходит в пресветлый райский сад.Лицо — северного снега бледнее,Глаза — великой тоской горят…И даже Петр-апостол, робея,Отшатнулся от скорбных глаз Царя.А король Людовик смело подходит,Будто знакомый, будто старый друг.И приветствует царственного брата при входеЦелованием крестных мук…Одному в сердце вонзились пули.У другого на плахе скатилась голова.Только в глаза друг другу взглянулиИ поняли все… Зачем слова?

НЕ ПОКОРЮСЬ!

В глухую ночь, как летописец некий,Записываю горе наших лет.А днем ищу я в русском человекеНеизгладимый, негасимый свет.Трагическая доля Ярославны —Мой горький плач о гибнущих в бою…Но тем, кто пал бесцельно и бесславно,Ни слез моих, ни песен не даю.Живу. Люблю. И верую по-детски,Как должен верить Русский человек…Но жив во мне строптивый дух стрелецкий —Его ничем не вытравить вовек.А Русь молчит. Не плачет и… не дышит…К земле лицом разбитым никнет Русь…Я думаю: куда бы встать повышеИ крикнуть «им»: «А я не покорюсь!»Не примирюсь я с долей Ярославны!И пусть пока молчит моя страна, —Но с участью печальной и бесславнойНе примирится и она!

БЕГЛЕЦ

Голубели амурские водыВ этот тихий вечерний час.Он бежал из «страны свободы»,Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!Не убил, не виновен в краже,И душа чиста у него.Но страшней пограничной стражиВо всем мире нет никого.Черный лес обрисован четко,Не шелохнется даже лист.Где-то близко ждет его лодка,Перевозчик-контрабандист.Вот уж близко, но бьется сердце…До свиданья, советский рай!Ведь не просто лодка, а дверцаИз «страны свободы» в Китай…Но в кустах запрятанный ловко,Притаившись, кто-то сидел.И чьей-то угрюмой винтовкойБыл взят беглец на прицел.И вот здесь… На пороге волиОбожгло нежданное «Стой!»Захлебнулось сердце от болиКровяною волной густой.Зазвенело в ушах: «Успею!»Перевел дыханье… Прыжок!Грянул выстрел! Второй! Скорее!И упал он лицом в песок…Не успел. И больше не встанет…Значит, весело дома жил?Кто же душу твою изранил?А потом у границы… добил?Рассказали амурские водыДуму мертвых открытых глаз:Он бежал из «страны свободы»,Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!

ЛЕБЕДИНЫЕ ПЕРЬЯ

Спотыкаясь, бреду без дороги я,Тяжела ты, путина моя!Говорят о любви своей многие,Но никто не жалеет меня…А дорога — песками зыбучими…Хоть бы смерть догнала, наконец!Да на темя еще нахлобучилиМедью кованный тяжкий венец…Кто помог бы? А с ношей уменьшеннойДобрела б до тебя, моя Русь.Рождена ведь я все-таки женщиной,Не под силу мне путь… надорвусь…От людей оградиться бы келийкой,В свою душу поглубже уйти…Со своей собачонкою беленькойРазговоры простые вести…Песни бережно в сердце вынашивать,Завести для советников плеть,Чтобы петь их, друзья, не по-вашему,А по-моему мне бы их петь!Чтобы каждая песня без промахаБила в чье-нибудь сердце! И вот,Вот тогда только майской черемухойМоя молодость в них расцветет!Смотрит в зори печальными взорамиЛебединая светлая рать.Тяжело… над чужими озерамиЛебединые перья ронять…

НЕ СЕРДЦЕ, А СОЛНЦЕ

Далекому атаману…

Из нерастрелянной обоймыОпасность смертная остра!Я знаю, встретимся с тобой мыУ партизанского костра…Россия наша молодаяВсегда и всюду впереди,Не сердце принесу туда я,А солнце в трепетной груди.Я за плечо тихонько тронуТого, кто дремлет в стороне.«Возьми винтовку и патроны,Умчись на вороном коне!»И будут дни тогда часами,Ночами — частые бои.Удача развернет над намиЗнамена яркие свои!Любить и ждать я не устану.Но твой отряд — твоя семья,И удалому атамануДороже Родина, чем я…И за тобой уйду я в горы —Твой вестовой, твоя сестра…Я верю, встретимся мы скороУ партизанского костра!

ЗАЩИТНИК КОРОЛЯ

«Я — королевский страж и воин,Открытый бой люблю.Да будет мой король спокоен:Я верен королю!Привык лечить вином в тавернеРанений тяжких боль.Бунтует чернь? Я выше черни…А надо мной — король!И вот кричащий, пьяный рынокВдруг осадил дворец!..Я вызвал чернь на поединок,Деритесь, наконец!»Он нанизал на кончик шпагиШипящие сердцаИ… насмерть ранен, сын отваги,Упал возле крыльца…Клич рынка, гнусный клич «Свобода!»…О глупость и тоска!..Он задержал толпу у входа,Пока пришли войска.В небесной голубой тавернеСказал спокойно он:«Пусть я погиб от злобной черни,Но мой король спасен!»

РУССКОМУ РЫЦАРЮ

Борису Коверде

С Дальнего Востока — в Варшаву,Солнцу — привет из тьмы!Герою, воспетому славой, —В стенах варшавской тюрьмы.Золотыми буквами — ИмяНа пергаменте славных дел.И двуглавый орел над нимиВ высоту голубую взлетел!Зашептались зеленые дали…Зазвенела Русская ширь…Ты — литой из блестящей стали,Из старых былин богатырь!И закорчился змей стоглавый,Видно, пули страшней, чем слова?И под стены старой ВаршавыПокатилась одна голова…Нам еще отрубить осталосьДевяносто девять голов…Но нам ли страх и усталость?На подвиг каждый готов!И огнями горит золотымиПутеводная наша звезда —Дорогое, любимое имя:«Русский рыцарь Борис КОВЕРДА!»

И ПТИЦЕ НЕЛЬЗЯ?

Пускай там люди другие…Не порвется живая нить,Я хочу уехать в Россию,Чтобы там работать и жить.Неужели для певчей птицыНадо визу, штамп и печать?И солдаты там на границеМогут птице крылья связать?Я тихонько жалуюсь Богу(Людям жаловаться горда!):Даже птицу обидеть могут,Даже птице нельзя туда.Но кричит отвага: «Попробуй!»Шагни-ка через «нельзя»!Загляни в сухие от злобы,В помутневшие их глаза.

БЕССМЕРТИЕ

Погибшему брату

От жизни, от ее угрозТы, говорят, ушел на небо.Тебе ничьих не надо слез.Не надо ни любви, ни хлеба…Так неожиданно для насСобрался в дальнюю дорогу.Но о тебе скажу сейчас:Отмучился… и слава Богу!Ты, настоящий и большой,Был слишком ярким между нами,С такой суровою душой,С такими грозными глазами.Когда рванет железо с крышЛетящих пуль горячий ветер,Я удивлюсь, что ты молчишь,Что нет тебя на этом свете.Сказал ты, помню, в дни войны(В тебе проснулся пыл военный):«Как хорошо, что две страныПоговорили откровенно!»Судьбы непобедима власть!Одну тропу избрав меж тропок,Ушел ты, чтоб навек упастьСреди крутых маньчжурских сопок.И рядом спят твои друзья.С земным покончены расчеты.И песенка звучит мояПо-деревенски, как причеты.Места, где ты лежишь, пусты,И сопки голые унылы.А ветер гнет к земле кустыИ воет около могилы.Там прах лежит, не ты, не ты!Душой бессмертною ты с намиНесем мы в жизнь твои мечтыЖивыми сильными руками!

ХЛЕБ И УГОЛ

Свой собственный и хлеб и угол —Награда за тяжелый труд.Собака заменяет друга,Стихи о вечности поют…Свой собственный и хлеб и угол…И пусть пытливая душаНад рифмой звонкой и упругойЗамрет… и мыслит не спеша.Что мне Нью-Йорк, Париж и Прага?Зачем мне белокурый паж,Пока шуршит в руках бумагаИ дышит черный карандаш?За желтой колесницей славыЯ, задыхаясь, не бегу;Зато писать имею правоИ на песке, и на снегу.Чужие книги прочитаю,В чужие души загляну,Но не забуду гор Алтая,Не разлюблю мою страну!Не надо золота и славы.Ты, озаривший путь звездой,Дай человеческое правоМне свить на родине гнездо!В вечерний отдых от заботыЧтобы могла сказать потом:«И хлеб мой честно заработан,И на родной земле мой дом».

БЕССМЕРТНИК

У далекой реки,Где живут и колдуют шаманы,Берега высокиИ прозрачны ночные туманы.Высоки берега,Над водою — обрывы крутые.И темнеет тайгаСо времен Ермака и Батыя.Со времен Ермака…Молчаливы степные курганы,Молчалива река,Где звенят бубенцами шаманы.И другие живут,Но другие попали случайно,И они не поймутВеличавую древнюю тайну.Тайну старой тайги,Где ночные опасны засады,Не отыщут врагиДрагоценные русские клады.Первый клад Иртыша,Что лежит, в волны темные канув:Боевая душаЕрмака, победителя ханов!Охраняет тайгаКлад второй: молодую Россию!И пугает врагаМрачным шумом лесная стихия…Реки, степи, леса…Сколько воздуха, солнца и шири!И звенят голосаСтарой песней о Русской Сибири!И казак удалойИз безвестной сибирской станицыРисковал головой,Охраняя родные границы.«Жили мы на Оби… —Так рассказывал дедушка внуку. —Ты свой край полюбиЗа красу, за отвагу, за муку!»Там бессмертник цветет,Там шаманы звенят бубенцами…Все чужое умрет,Все родное — останется с нами.

БОР МОЙ

Плачу над грушей дюшес,Сгорбилась в горе великом:Где ты, родимый мой лес,Папоротник, земляника!Право, смешной разговор:Я разлюбила бананы.Бор мой, сосновый мой бор,Запах медовый и пряный!Может быть, в этом году(Дай помечтаю немножко!)Утром на зорьке пойдуВ рощу с плетеным лукошком.Как это мог ты забыть?Тише… в лесу — это в храме!Буду сбирать я грибыИ воевать с комарами.Лес мой, родимый мой лес!В горести сгорбила спину…Видно, попутал нас бесИ уволок на чужбину.Грусть мою, русскую грустьВыпущу птичкой из рук я.Допьяна нынче напьюсьНовой печалью — разлукой.Склоны отвесные гор…Нет, уж не песней, а криком:— Бор мой, сосновый мой бор,Папоротник, земляника!..

БУДЕТ!

Провели черту и сказали: граница!А по обе стороны — живые люди.И близким в разлуке тоскливо снится,Что встречи не будет…Провели черту. И стоят солдаты.Пули в винтовке, в «нагане», в «смите»…Отсюда кричу: «Отдайте брата!»А с той стороны: «К сестре пустите!»Стоят, как серые камни, молча.Поджидают пули сестру и брата.И над стражей чья-то жестокость волчья…И стража не виновата.Смертные шаги — перейти границу…Но по обе стороны смелые люди!Надо желать и уметь добиться…И встреча будет!

БУСЫ

Нанизываю бусы прошлых днейНа черную нитку памяти…Вспоминать как будто бы и не о чем,Только, видно, час такой настал…Молодость моя была не девичья,По-мужски сурова и проста.Прошлого кусты чуть-чуть раздвину я,Вспомню все без жалоб и без слез.Правда, были ночи соловьиные —Соловья-то слушать не пришлось.Не пошутишь шалыми изменами,В дни, когда кругом тоска и кровь…Эх, ты, жизнь не девичья, военная!Фронтовая горькая любовь!Над страной зарделось знамя алое.Злоба факел яростный зажгла.И в глазах любимых увидала яГордость полоненного орла.Коротка расправа с офицерами:Пуля из ружейного ствола.Труп его, прикрыв шинелью серою,Мертвеца вождем я назвала…С той поры и вспоминать-то не о чем…Месть зажгла мне очи и уста!Стала жизнь не женская, не девичья —По-мужски сурова и проста.Рассыпьтесь бусы прошлых днейС разорванной нитки памяти…

В МИРЕ МЕМУАРОВ

Мы с тобой врагами не добиты,Но в тупик глухой заведены,Два обломка королевской свиты,Короля трагической страны.Подвиг — это миг самозабвенья,Огненный полет в ночную высь.Клятву долголетнего терпеньяМы с тобою выполнить взялись.Жизнь диктует новые законы,Вожаки кричат: «Не отставай!»Но перед отцовскою иконойОгонек зажечь не забывай.Никому нас не переупрямить,Жизнь борьбой неравною полна.В эти дни сожжем о прошлом память,Чтоб не помешала нам она!Чтоб душа слезой не растекалась,В мусорную яму сволокуНашу эмигрантскую усталость,Нашу эмигрантскую тоску.

В ПУСТЫНЕ

Россия? Ты еще жива?В цвету черемуховом ты ли?..Зимой, наверно, на дроваМою черемуху срубили…Мужчины будут по-мужскиРешать мудреную задачу.А я в цепях немой тоскиМолюсь и жалуюсь, и плачу.Россия? Ты еще жива?Ты новой ждешь войны и крови?На помощь звать? Но где слова?И есть ли нынче сила в слове?..Неправда! Ты не умерла,Хоть и подрублена под корень,С душой Двуглавого Орла,Который грозам непокорен!Ты — вся в огне и вся в цвету,И ты ни в чем не виновата.Лелеешь новую мечту —И громового ждешь раската.Детьми замученная мать!И мы обречены судьбоюТебя любить и понимать,И плакать горько над тобою.Какое счастье русским быть!Какая тяжесть быть им ныне…В России горько стало жить,А без России мы… в пустыне.

В БРОНЮ ЗАКОВАНА

Русскому Обще-Воинскому Союзу посвящаю

Переберу рукой взволнованнойСтраницы прошлых ярких дней,И встанет Русь, в броню закована,В красе воинственной своей!Сегодня вспомним мы нечаянноИмен и дел великих ряд…И в красоте своей отчаяннойНабег Аскольда на Царьград!Впервые стал Царьград добычею.И первые Аскольд и ДирМечами звонкими и кличамиО русских известили мир!А Святослав с дружиной верноюПрославил Новгородский край.Его отвагу беспримернуюУзнали Волга и Дунай.А битва на Неве со шведами,Где Александр пресветлый вновьУкрасил Русь своей победоюИ пролил вражескую кровь.И Куликово поле знаем мы,Где Дмитрия Донского ратьРазбила полчища Мамаевы.Привычным стало — побеждать!На небе сумерками позднимиРасскажет алая заряНам про Царя Ивана Грозного,В России первого Царя.Конь Грозного чертил подковамиПобеды радужную грань…Пред покорителями новымиСклонилась буйная Казань.Восток далекой снежной тайноюМанил вечернюю зарю…Отдал Ермак Сибирь бескрайнююВ подарок Грозному Царю.А дальше бой, воспетый Пушкиным,И мне ли петь после него?И не Полтавскими ли пушкамиГремело эхо над Невой?А дни Суворова, которымиКостры победы зажженыНад безграничными просторамиМоей прославленной страны!Пускай враги от злобы хмурятся,Мы духом были велики —И по Парижским ярким улицамНаш Царь провел свои полки!Забуду нынешнее горе я,Мне ясен наш грядущий путь:Нельзя страну с такой историейНи задушить, ни зачеркнуть!Потомки славных тех воителейВдали от родины своейЗаслужат лавры победителейНа рубеже грядущих дней.

ВЕЛИКАЯ РОССИЯ

О маленьких детях Великой страны,Которые сказкам и елкам верны.От маминой нежной и милой рукиНа елке зеленой зажглись огоньки…А где-то далёко большая страна,И снегом и кровью покрыта она.И, может быть, встанет она из кровиОт детской молитвы и детской любви.Мы тоже похожи с тобой на детей,Все ждем из России хороших вестей.И с детской улыбкой смотрю я туда,Где сердце осталось в плену навсегда.Зеленая елка напомнила мнеО грозной, о темной, о милой стране.О снежном, холодном, великом пути,Которым должны мы к победе идти.В Рождественский вечер запела метель:Победа… Россия… великая цель!..Для этой прекрасной и грозной страныИ люди великие духом нужны.Пускай по России промчит ураган —На крыльях горячих погибель врагам!Да будет, как воздух и хлеб и вода,Для русских Россия — Россией всегда!

ВЕЧЕРОМ

Да, жизнь за плечами большая…И в трепетном зареве днейЯ многим на свете мешаюИ жизнью, и песней своей.И часто над книгой склоняясь,Я что-то родное ищу,И жизнью чужой восхищаясь,Над гибелью чьей-то грущу.А ночью, при свете лампады,Учусь я прощать и жалеть.Мне многого в жизни не надо,Но сделать бы что-то успеть.Поет за стеною соседкаО жизни, о счастье, о нас,О том, что встречаются редкоХорошие люди сейчас.И строем чужие солдатыПо улице гулко идут.И так же, как наши когда-то,Солдатские песни поют.А в небе далеком, бесстрастномВ собор на молитву зовут.По звездам — по камешкам ясным —Ко всенощной души идут.

ВЦЕПИВШИСЬ В ПОВОДЬЯ

Копыта цокали о камень…Нас двое в мире — конь и я.А там, в пространстве за хребтами,Темнеет родина моя.Скала вздымалась над тропою,А ширина тропы — в аршин.Отчаянья копье тупоеКоснулось дрогнувшей души…Печальный сумрак над АлтаемРаскинул трауром вуаль.Мой конь родной, мы погибаем!Себя не жаль — коня мне жаль.Из-под копыт сорвался камень,И грохот камня, словно взрыв.Мой умный конь прядет ушами,Косится глазом на обрыв.Здесь где-то замок Черномора,Людмилу здесь искал Руслан…Тропинка уже, круче горы,Ползет из пропасти туман.Там за хребтами — Беловодье,Край Божьей русской красоты…Нет, я не выпущу поводья!Мой конь, не поскользнешься ты!

ГИБЕЛЬ ЛЮБВИ

1

Это было в восставшей России,В алом зареве огненных дней,Когда слепли свои и чужие —Кто от слез, кто от ярких огней.Когда пули летали, как мухи,И привычным стал трепетный страх.Когда выли в селеньях старухиИ Антихриста ждали на днях…Пули пчелами песенки пели,Люди кланялись низенько им.Вот тогда кто-то в серой шинелиБыл таким молодым-молодым…Молодежь — беззаботные люди,Молодому — всегда хорошо!Повстречался под грохот орудий,А под залпы винтовок ушел…Сколько вас, черноглазых девчонок,Сколько вас, белокурых принцесс,Закрутил полюбовный бесенок,Поцелуевый ласковый бес!Где-то красным знамена пылали,Там трехцветные флаги вились…Но в Одессе, в Москве, на УралеРядом с гибелью пенилась жизнь!Кто-то жег, кто-то вешал и резал…Ах, когда же кошмару конец?Ведь не выжечь каленым железомЖажду счастья из юных сердец!Сколько, сколько невест черноглазых,Сколько вас, синеоких, теперь —Не увидевших счастья ни разу,Но оплакавших горечь потерь…Гильотина с кровавою свитой,Как жесток твой карающий нож!Как убийственны списки убитых,Где вдруг милое имя найдешь…

2

Наши матери влюблялись при луне,Вместе слушали с любимым соловья…Твой возлюбленный в шинели, на коне,Среди крови гаснет молодость твоя…Не жених ли твой под Харьковом погиб?На носилках там не твой ли без ноги?Сероглазая моя, ведь это твойКомиссарами расстрелян под Москвой?Молодого мужа, вырвавши из рук,Растерзала разъяренная толпа…А у той на юге где-то милый другПод буденовскими шашками упал…Сколько их, считавших долгие года,Не дождавшихся любимых никогда…Белокурых, русокудрых, молодых…Кто считал ваши печальные ряды?Тяжко каждой, если милый друг убит.Участь горькая для всех для нас одна.Одинаково заплакали навзрыдС комиссаршей офицерская жена…Наши матери влюблялись при луне,Обручались под распевы соловья.А как мы любили, пусть расскажет мнеИскалеченная молодость твоя!

3

Встретились на вокзале —Кто-то нас познакомил.Мало мы слов сказали,Многое взгляд запомнил.Несколько встреч коротких.Сердце тревогу било…Дрогнули нежные ноткиВ голосе его милом.В грохоте эвакуацийГасли нежные нотки.Нам суждено расстаться,Час наш такой короткий…Все-таки мы успели,Все-таки мы сказалиВсе, что сказать хотели,В грохоте… на вокзале.Нежные перезвоныВ каждом ласковом слове…Как тяжело влюбленнымВ годы борьбы и крови!Крики кругом: «Свобода!»Мне свободы не надо.Годы ждала его, годы…Медленно гасла радость…И, наконец, узнала:Нету его на свете…Камнем наземь упала…Плач мой разносить ветер…

4

Завесу былого откроемИ видим: в горящей странеИдут рука об руку трое —Война и разлука, и… смерть!Под залпы, под грохот орудий,Сквозь черный удушливый дым —Проходят, как грозные судьи,Тоскующих женщин ряды.Не надо свободы и славы —Мы созданы, чтобы любить…Отдайте нам светлое правоЛюбить и любимыми быть!

ГУМИЛЕВ

1

Люди нынче измельчали.Скучно Музе меж людьми…Уходи от злой печалиИ меня с собой возьми.И от этой серой пыли,От ненужной суетыТы уходишь? Не в скиты ли?Полно, где теперь скиты?!Удивленные, большиеГлянут очи на меня.Кто ты? Тихая Россия?Или молодость моя?Потайной из рая дверцейВдруг выходит Гумилев,С большевицкой пулей в сердце,Беспощаден и суров.Гневом-горечью сгорая,Потемнее выбрав ночь,Он ушел тайком из рая,Чтобы родине помочь.У него ли за плечамиБлещут светом два крыла?О душе его ночамиПели гимн колокола…На геройство не готова,Но за боль моей любви —Светлой смертью ГумилеваИ меня благослови!

2

Откуда покорность эта,Откуда эта любовь?Расстрелянного поэтаНедавно брызнула кровь…И снова сдвинула брови:Певец над певцами, князь!И, вспомнив о Гумилеве,Я снова злобой зажглась.Недавнюю эту рануРукой на груди зажму.Кого обвинять я стану?Кого «прощу и пойму»?Тащить в подвал на расправуСвою небесную весть,Свою высокую славу,Свою народную честь!..И чья-то тупая мордаНаправила свой наганВ него, идущего твердо,Не сгорбившего свой стан.За воина и поэта,Чей взор орлиный был горд,Расстрелять бы в ту ночь, до рассвета,Сотню безумных морд!

ДАР УЛЬГЕНЮ[9]

«Золотое озеро» на Алтае,Горы гордо высятся над тайгою —Это моя родина золотая,Это мое самое дорогое!Дым полоской стелется над логами,Юрты островерхие дышат дымом.Солнышко над конскими табунами…Радостно рассказывать о любимом!Кланяюсь ползущему с гор туману,Издали сиреневым дальним скалам,Буйному, сердитому Чолышману![10]Их красу я памятью отыскала.Чу! Гремит молитвенно старый бубен.Там Ульгеню молятся, там камлают.«Мы вас, духи горные, чтим и любим!» —Голоса гортанные призывают.В вечном одиночестве дремлют горы,Грезят кедры древние-в лунном свете.Это все увижу я, но не скоро…Жизнь моя летящая, вихорь-ветер!В небе ястреб плавает одиноко,В сторону кидаются птичьи стайки…Шлю с улыбкой ласковой издалёкаДар Ульгеню песенный от алтайки!

ДЕРЖАВНОЕ ЗНАМЯ

Пылала Русская Держава…Пожар полмира озарял!Но не погибла наша славаИ стяг трехцветный не упал.Мы унесли его оттудаИ никому не отдадим.Как честь свою, как веру в чудо,Мы знамя русское храним!Героям солнце светит в очи.Пути иные. Цель — одна.Пускай у храбрых жизнь короче,Им слава вечная дана.Взглянув на пройденные тропыВспомянем прадедов сейчас:Пол-Азии и пол-ЕвропыОтвоевали вы для нас!Страна родная, край любимый,Должны мы жизнь свою отдать,Чтоб вновь Великой НеделимойДержавой ты могла бы стать!

ДОБЕЙ МЕНЯ!

Лежит распластанный бессильно на снегу,Покинутый на поругание врагу.Он другу, волочась за ним в пыли,Хрипел моляще: «Ради Бога, пристрели!»Но друг ушел, не пожелав добитьТого, с которым он привык делитьОпасности, тревоги и труды,Сухарь солдатский и глоток воды.Сказал: «Мы всё делили пополам,Но пулю смертную тебе я, друг, не дам».И он, распластанный, остался на снегу,Покинутый на поругание врагу…Настала ночь. Был стон его слабей,В бреду шептал: «Добей меня!.. Добей!»И вот, рожденные в полях чужой земли,К нему враги надменно подошли.И резкость слов чужого языкаСознание прояснила слегка.Но в этот миг блеснул над грудью штык…Тупая боль… Короткий слабый крик!Он вновь один. Затих и стон, и бред.И никого на мертвом поле нет…А от друзей был пушечный салют:«Мы знали, что враги тебя добьют!»А он уже летел в тот милый край,Где Бог построил мученикам рай.Он был в стране, где нет земных голгоф,Где ненависти нет и нет врагов.

ЕЛКА НА ЧУЖБИНЕ

Будь спокоен и весел сегодня,Кинь заботу о завтрашнем дне.Не грусти, что по воле ГосподнейТы один на чужой стороне.Здесь мерцает зеленая елкаНежным светом грустящих огней;И пластинка скользит под иголкойУ виктролы поющей моей.Не тоскуй же, не надо, послушай,Не один ты, нас много таких…Злобный ветер обжег наши душиИ на время как будто затих.Если враг человек человеку,То пристанище тихое — Бог!Видишь, ветер двадцатого векаПотушить нашу елку не смог.Значит, есть еще правда на свете,Если праздник святой не забыт!Пусть в сердцах ваших, русские дети,Негасимая елка горит!В этот вечер поймем и поверим,Что теперь мы с тобой не одни,Что Господь нам воздаст за потериИ за горькие, слезные дни.Светит русская елка в Китае.Ты спросил: «А в Россию когда?»Я ушедшие дни не считаю,Потому что еще молода.Моя молодость пламенно верит:Близок день тот счастливый и год,Когда Бог за тоску и потериНам на родине елку зажжет!

ЗА ОБИДУ

По ночам я о многом думаю,На подушку слезы роняю,Но маленькую личную беду моюК общей не приравняю.На чужбину шквалом отброшены,Оглушенные гулким громом,Раскатились мы, как горошины,В поле чуждом и незнакомом.Не люблю я запаха ладана,Рано петь по нас панихиду,Будет день: нежданно-негаданноОтомстим за нашу обиду!Не за ссылку за нашу дальнюю,Не за горечь отдельной драмы —За обиду национальную,За поруганные наши храмы!За все то, что русскому дорого,Что для сердца русского свято, —Отомстим мы жестоко ворогуВ грозный год Великой расплаты!

ЛАЗОРЕВЫ ЦВЕТЫ

Наташе Г.

За морем (для сердца друга близко)Помню, что живет уж много днейДевушка Наташа в Сан-Франциско,Далеко от родины своей.Белокуры спутанные косы,В сердце — нежность, удаль и гроза!И неразрешимые вопросыЗатаили синие глаза.Заклинаю старой дружбой нашей:Помни среди чуждой красоты,Что в России чужеземных крашеВо полях лазоревы цветы.Города на свете есть другие.В Сан-Франциско, вот уж скоро год,Девушка, рожденная в России,В небоскребе каменном живет.Где б ты ни жила, навеки наша.Знаешь ли, на что похожа ты?Имя твое нежное — Наташа —Во полях лазоревы цветы.

МЕДНЫЙ ГРОШ

Не осталось ни тропинки, ни следаОт ушедших в неизвестность навсегда.Были. Жили. И куда-то все ушлиОт любимых, от друзей и от земли.А поля-то, как и раньше, зелены,А леса стоят дремучи и темны.Там, где были староверские скиты,Нынче травы да лазоревы цветы.Там по тракту в день весенний голубойПроводили осужденных за разбой;Там девчонка из медвежьего углаДостоевскому копеечку дала.Край, где люди по-хорошему просты,Где размашисты двуперстные кресты,Где умели и в молитвах, и в боюСлавить родину великую свою.Только камушки остались от святынь,И поля покрыла горькая полынь;Но по-прежнему чиста и хорошаСветлой жалостью российская душа.Помнишь, девочка безвестного села,Как ты грошик Достоевскому дала?Но едва ли ты, родная, сознаешь,Что Господь тебя спасет за этот грош!

МОЙ ЩИТ

Утомленная долгой борьбою,Боль и страх от врагов затая,Как щитом, я укроюсь Тобою,Православная вера моя!И во мраке глухом преисподней,И в просторах безбожной страныОсененная волей ГосподнейНе погибнет душа без вины.Я упасть под мечом иноверцаИ сгореть на костре не боюсьЗа Христово пронзенное сердце —За тебя, Православная Русь!

НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

Вставала затемно со свечкой.Был слышен кашель за стеной.Шла умываться на крылечко,Где умывальник жестяной.А под навесом, в полумраке,Где кони хрумкали овес,Чужие лаяли собакиИ пахло дегтем от колес.Сейчас поедем. Мимо пашни,Там, где под взрыхленной землейЛежит мужицкий труд всегдашнийИ клад наш русский золотой.За синеватой дымкой — горы:Алтай, утесы, снег и даль.Мои знакомые просторы,Моя знакомая печаль.Блистает куполом церковнымВдали какое-то село…Опять меня к родным и кровнымЖивое сердце увело!И здесь, в чужом холодном мире,Вдруг, не сдержавшись, закричу:«Эй, далеко ли до Сибири?Гони, ямщик! Домой хочу!»

НА ТОЙ СТОРОНЕ

Во вражеский лагерь не каждый пойдет,Не каждый рискнет головой.Не знает он, встретит ли солнца восходИ будет ли завтра живой.Орлиную душу свою он понесНа крыльях отваги в борьбу,Ушел он в страну громыхающих грозИспытывать жизнь и судьбу.А если вернется, то скоро опятьНа подвиг отправится он.А женское дело — молиться и ждать,Склоняясь над шелком знамен.Скрипят под иглою тугие шелка.Три буквы и крест на шелках.Пусть будет винтовка верна и легкаВ его молодецких руках.За карие очи, что смотрят во тьму,За руки, которые мстят,Молюсь я. Дай, Боже, удачи ему,И пусть он вернется назад!

НАШЕ ГОСУДАРСТВО

Родина, к Тебе прийти нельзя…Знаю, у границы встретит стража:Твой тюремщик, пулей мне грозя,О любви к Тебе не спросит даже.Будут снова арест и тюрьма.От душевной боли изнывая,В одиночку я сойду с ума,Каждый вечер смерти ожидая.Отчего ж, при мысли о ТебеВ сердце столько гордости-отваги?И стихами о Твоей судьбеЯ мечтаю вслух и на бумаге?Родина, к тебе нельзя прийти…Я в слезах протягиваю рукиИ клянусь учиться и расти,И любить, любить тебя в разлуке.О России младшим говорю,Начиная: «В некотором царстве…»Вам мечту суровую дарюО могучем Русском Государстве!Пусть придет строитель и герой,Как пришел Великий Петр когда-то!Родина… навеки мы с тобойСвязаны таинственно и свято…

НЕ В ЭТОМ ЛИ ГОДУ?

В Иркутске, в сквере, около вокзала,Я на скамье садовой ночевала,Да не одну, а двадцать пять ночей…Бежала я от предстоящей муки.Фальшивый паспорт обжигал мне руки,Глаза слепил блеск вражеских мечей.А в Ангаре, в ее зеленых водах,Сверкали слезы моего народа,И берег окровавленный вздыхал…И, взглядом утонув в зеленой мути,Мечтала я о трепетной минуте,Когда вскипит, грозя, девятый вал!Но шли в остроконечных шлемах люди…И я терялась… может быть, не будет?Победа, как и солнце, далека…И мне хотелось вместо дум о мести,С моим народом гибнуть, гибнуть вместе —За кровь, за вздох, за душу Колчака.Я отыскала ту святую гору,Где смерти в очи он взглянул спокойным взором,Где муку принял он за свой народ…В тот час я верила: Россия будет снова,Пусть только Унгерн скажет властно и суровоСвоим полкам призывное «Вперед!»Об Унгерне ползли глухие слухи;Но красный командарм, товарищ Блюхер,Грозил в Чите железным кулаком!Кругом в остроконечных шлемах люди,И я средь них, с моей мечтой о чуде,А рядом — синеглазый военком…Слова любви? Не слушаю, не надо!Ведь между нами жуткая преграда —За гибель Родины в душе пылает месть…Но вот взмахнули крылья злого рока!Рассеяны защитники Владивостока…Последняя ошеломляющая весть…Потом… все было тускло и бесцветно…Все эти годы с верой беззаветнойЯ чуда, только чуда — жду!Не я одна, а все мы много весенЗовем и молим, требуем и просим:Когда? Не в этом ли году?Я чувствую, что многие устали…И будто бы кинжал дамасской сталиПронзила душу мне тоска…Ах, лучше бы нам всем на поле честиПогибнуть бы тогда, с другими вместе —За кровь, за вздох, за душу Колчака!

НЕ СКЛОНИМ ГОЛОВУ!

Вдруг снова солнце в душу брызнуло!Погибла Родина? О, нет!Над красной похоронной тризноюСмеется воин! И… поэт.Ни перед кем не склоним голову!Для нас не кончена игра:Россия даст еще СувороваИ даст еще Царя Петра!

НЕОТРЫВНАЯ

Не пленница и не рабыня,Но каждый час и каждый годЯ от рожденья и доныне —Твоя, великий мой народ!Русь, о тебе вдали тоскую,Любовью кровною люблю,На веки вечные родную,На веки вечные мою!И в грохоте чужих историйТвоя история близка.Твое-мое и наше горе.Твоя-моя — одна тоска…И в ненависти не одна я:Мой дух в холодной тьме узрел,Как отдает моя роднаяСвоих героев на расстрел…Национальные героиПрославят родину мою.Им вечный памятник построюИ цоколь песней обовью!

НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ

Что для нас грохочущие войны?Марсом озарен наш темный путь.Паника! А мы с тобой спокойны,Только усмехаемся чуть-чуть.Но и улыбаемся мы строго,И в улыбках мудрость и печаль.Мы с тобою потеряли много.Головы остались… их не жаль!И войны бояться мы не будем,Хуже нам не может быть теперь.Родину утратившие людиНе страшатся горестных потерь.Будем равнодушно жить, как жили,Не нужны пока мы никому.Слава Богу, близких схоронили!В эти годы легче одному…Мертвому спокойнее в могиле.Да и нам спокойнее за них.Ведь не раз с тобой мы говорили,Что жалеть приходится… живых!

ОТЦОВО КОПЬЕ

Народ мой в неволе, в тоске изнемог…Доколе, о Боже, доколе?За дерзость и грех наказует нас Бог,За дерзость и грех мы в неволе.В ночи наш пожар полыхай до зари!Слезами зальем ли мы горе?А наши убитые нами ЦариСкорбят о великом позоре.И русское горе, и горе моеРуками сплету воедино.А вырастет сын, я отцово копьеОтдам ненаглядному сыну.Скажу я: похож на отца, ты, мой сын.Борись, как и он, за Россию!Будь воином храбрым, ты в поле один,Коль с поля уходят другие.

ПЕПЕЛЬНИЦА ИЗ ЧЕРЕПА

Много было их, а не один…Из болотных топей да трясинПри багровых отблесках зариНа Руси рождались бунтари.Посвистом запугивал судьбуСоловей-разбойник на дубу.И купцов проезжих и боярГрабил по дорогам Кудеяр.Пугачева шапка да кафтанДолго в снах тревожили дворян.Но другие были времена,И другой была моя страна!Не было плаксивых, жалких слов —Был топор для бешеных голов!Их палач за буйны кудри брал,Над толпой с усмешкой подымал.Нам теперь понятен этот смех —Может быть, не всем и не для всех!Я бы над казненным «Ильичем»Усмехалась вместе с палачом.И, с усмешкой вглядываясь в тьму,Бунтаря-рабочего — пойму,Соловья-разбойника — прощу.Я других виновников ищу…Ведь в стране святых монастырейНарождалось много бунтарей.Ненавистней всех из них один:Умствующий барин-дворянин.Я б над дворянином «Ильичем»Издевалась вместе с палачом.Этот череп «павшего в борьбе»Пепельницей сделала б себе!Но ни топора, ни палачаНе нашлось у нас для «Ильича»…

ПЕСНЯ ОТМЩЕНИЯ

Знаю, песню отмщенья за гибель

Пропоют мне на том берегу…

С. Есенин

Милый, старший мой брат Есенин,Голос твой — раскаленная медь!Но в стране, где царствовал Ленин,Было трудно песням звенеть…И встает из глубин туманныхМилый облик твой голубой…Ах, зачем отравили обманомТвое сердце, мой дорогой!Красоту в октябре суровомТы напрасно, мечтатель, искал.Обманул тебя делом и словомПодлый циник и зубоскал.Потускнело и «солнце-Ленин».Это был просто красный фонарь…Эх, Есенин, ты мой, Есенин,Колокольни советской звонарь!Обманули тебя, обманули!Видел ты, как крестьяне твоиЕще больше спины согнулиОт кроваво-красной пурги.И певец свободы прекрасной,Революции ярких чудес, —От какой-то мысли ужаснойНеожиданно в петлю полез…Революция! Братство и слава!Но мечты все пошли на слом…Ведь свободу чекист корявый,Словно мышь, придавил сапогом!Эта песня надгробным рыданьемПрозвучит «на другом берегу».За тебя от поэта в изгнаньеПрогремит проклятье врагу!

ЧЕКИСТ

По ступеням, плесенью покрытым,Он спускается куда-то вниз.И в глазах его полузакрытыхКокаин с безумием сплелись.Как «помощник смерти» ежедневноОн от крови человечьей пьян,И в руке сверкает блеском гневнымДруг его единственный — наган.По ступеням, плесенью покрытым,Он идет, не торопясь, в подвал.(Кто-то там остался недобитым,Кто-то смерти жуткой ожидал…)Заскрипели ржавые засовы!Дверь молчаньем кованым молчит…О, по ком-то панихиду сноваПропоют тюремные ключи!Он вошел. В руке клочок бумажки,Смерть там начертала имена.Миг предсмертный, роковой и тяжкий…В камере и жуть… и тишина…Вызывает смертников по списку.Голос хриплый режет тишину.(Кто-то шепчет: «Гибель моя близко,Наконец от пыток отдохну!»)И выходят смертники, как тени…Переводят их в другой подвал.(Кто-то в страхе падал на колениИ чекисту… руки целовал!)Он стреляет медленно в затылок…Ночью ему некуда спешить.Батарею пеструю бутылокОн и днем сумеет осушить.Сосчитал. «Сегодня восемнадцать!»Залит кровью щегольский сапог.Будет он над мертвым издеваться,Вынимая шелковый платок.И платком душистым вытрет руки,И, сверкая золотом зубов,Он зевнет от злобы и от скуки,Выкрикнет десяток скверных слов.По ступеням, плесенью покрытым,Он наверх по лестнице идет.…Если кто остался недобитым, —Завтра ночью он его добьет!..

ПРИЧЕТЫ

Друг погиб в Трехречье,А который счетом?Весть о нем встречаюГорестным причетом…Над чужой печальюДушу надрывая,Я свои потериВновь пересчитаю:Ах, волос любимыхЗолотые прядиВетер поразвеялГде-то в Петрограде!А в родное сердцеВражеская пуляВрезалась случайноГде-то в Барнауле!Брата дорогого —Горе мое, горе! —Злобные мадьярыУтопили в Хоре!А родную душу(Страшно молвить имя!)Пыткой истомилиВороги в Нарыме.Ночью не замолкнутГорестные мысли,А погибших близкихВсех не перечислить…

ПУТЕМ ГЕРОЕВ

Склоняюсь пред бумажным ворохом,Чтоб от забвения спасти.Той крови цвет, тот запах пороха,Те легендарные пути…Чтоб над исписанной бумагоюДругие, головы склонив,Прониклись той, былой отвагою,Почувствовали тот порыв.И в каждом доме, в каждой комнате,Где люди русские живут,Пускай звучит печально: «ПомнитеПогибших подвиг, жизнь и труд».Пусть эта память, как бессонница,Тревожит шепотом людей,О том, как гибла наша конницаОт большевицких батарей…Устали от житья унылого,От горьких и голодных дней,Но тень погибшего КорниловаНам стала ближе и родней.Смерть за Россию — доля Царская!И помнить будем мы в векаО том, что пули комиссарскиеПронзили сердце Колчака!Уйти от омута нелепого,От этой будничной тоски —Погибнуть гибелью КутеповаОт злобной вражеской руки…От себялюбия унылогоВеди нас, Божия рука,Путем Кутепова, КорниловаИ адмирала Колчака!

СКЛАД ПОРОХОВОЙ

Среди ночных чуть слышных шороховРаботаю тихонько я…Пусть я не выдумаю пороха,Но… порох выдумал меня!Недаром эхо революцииИ до сих пор звучит в ушах.Не в силах над листом согнуться я,Пока не запоет душа.Недаром поздним темным вечеромСмотрю на запад, где она —Закат мой, заревом расцвеченный,Моя мятежная страна!И пусть не знают недостойныеТого, что знаем мы с тобой:Страну, надолго неспокойную,Как будто склад пороховой….Но зори вестниками алымиПо небу темному горят,Пусть будут взрывы небывалыми!На нечестивых — гром и град!

РОЖДЕСТВО НА ЧУЖБИНЕ

Во Франции, в Чили, в КитаеЗвучит наш певучий язык.Но каждый о Доме мечтает,К чужбине никто не привык.Никто никогда не решитсяРоссию навеки забыть.Нельзя по-чужому молитьсяИ быт неродной полюбить.И в церкви в рождественский вечер,Покорная горю и злу,Я, сгорбив усталые плечи,Поплачу тихонько в углу…У женщины русской осталосьПрибежище тихое — храм!И я свою боль и усталостьСюда принесу и отдам.«Дай, Господи, — сердце звенело, —Услыши молитву мою!Мужчинам на родине дело,А женщинам храм и семью!»Горят пред иконами свечи…Сегодня родился Христос!Но нам в этот радостный вечерНельзя удержаться от слез…

ПО ПАТРОНЧИКУ — ЗА КРОВИНОЧКУ

Складка горечи возле сжатых губ…Неужели цель не намечена?Заострите глаз, отточите зуб!И сказать мне вам больше нечего…Если сын сидит где-то в Вологде,Если брат убит в Петропавловске,Надо чаще думать о вороге —Не по-кроткому, не по-ангельски,Не по-кроткому, голубиномуНадо думать думу заветную,А по-мудрому, по-змеиномуСвою месть обдумать ответную.И не ветра стон — это стон души…Затерялось солнце за тучами…В яме каменной на полета аршин —Соловецкий великомученик.То не брат ли твой и не сын ли там?Не отец ли твой задыхается?Головою бьет по сырым камням,За клочки соломы цепляется…Над страдальцами Соловецкими,Над нарымскими заточенными,Над слезами невинными детскимиИздеваются «вохры» с «чонами».Море — волнами, небо — тучами…А восток — кровавыми зорями…Чью-то мать во Пскове замучили…А сестру в чека… опозорили!Губы сжатые. Сердце молотом.Слово черное, да зловещее…Если сердце твое расколото,Втисни ненависть в эту трещину.Не по ельникам, по осинникам,Не в кубышечку, не в коробочку —Ветерок сберет по полтинникуНа патрончики, на винтовочку!За ложбинками, за пригоркамиПроползет лихой потихонечку…По патрончику (очи зоркие!)За старушку-мать, за сестреночку!По патрончику — за слезиночку!И за каждого из замученных.По патрончику — за кровиночку!Из винтовочек — пули тучами!Так чего же вам еще спрашивать?Неужели цель не намечена?Или — с этими… Или — с нашими!И сказать мне вам больше нечего.

НОВЫЕ

Достались нам тяжесть и горе,В заботах о завтрашнем днеНам некогда думать о вздоре —О картах, цыганках, вине…Всю юность с врагами рубиться!Всю молодость нищими жить…И как-то суметь прокормитьсяИ близких своих прокормить.Отцы увлекались балетом,А дяди «ходили в народ»…А мы и не мыслим об этом,К иному нас сердце зовет.Мы «чашу не пьем круговую»,Нам некогда пить и гулять.Отцовскую «скорбь мировую»Нам тоже сейчас не понять.Чужда нам былая Россия,Советская — тоже чужда.Живем на чужбине — чужие,И наша царица — Нужда.И все же сквозь красные дали,Сквозь ненависть, слезы и тьмуВплотную мы жизнь увидалиИ цену узнали всему.И то, что отцы не сумелиНаш дом сохранить от воров,Искали туманные целиИ слушали песни без слов, —Да будет нам вечной наукой!..Сумеем иначе мы жить:Мы гордостью, верой и мукойУчились Россию любить!

ВСЕ О ТОМ ЖЕ

Сижу, облокотясь на шаткий столИ слушаю рассказ неторопливый:Про Петропавловск, про Тобол…И чудятся разметанные гривыВо тьме несущихся коней.Я вижу берег синей Ангары,Где рыцарскою кровью АдмиралаНа склоне каменной горы —Россия отреченье начерталаОт прошлых незабвенных дней.Потом глухие улицы Читы…И в мареве кровавого туманаСверкают золотом погоны и крестыУ офицеров ставки Атамана.И смерть с серебряной косой…На волнах дней кипели гребни пены!А вот они, Даурские казармы,Где за намек малейший на измену —Расстреливали по приказу Командарма!Чужим оказывался свой…Владивосток… Но ослабели крылья,И рушилась, пошатываясь, крепость…У моря грань надрыва и бессилья…И стала исторической нелепость!И был убийственный откат.И дальше слезные и бледные страницы:Гензан… Гирин… Сумбурность Харбина.Молчащие измученные лица.Спокойствия! забвения! вина!Возврата больше нет назад…И проблесками в мрачной эпопее —Упорство, жертвенность и героизм.О них я рассказать здесь не успею.Тебе, водитель сильных, Фанатизм,Нужны нечеловеческие песни!Прошли года. И чувствуем мы снова:Близка эпоха крови и борьбы.Из труб герольдов огненное слово!Приказ Ее Величества Судьбы —И Родина великая воскреснет!

Летом 2007 года гроб с прахом Н. Туроверова был перевезен на родину — в станицу Старочеркасскую.
Генерал В. О. Каппель во время похода обморозил ноги и умер от воспаления легких.
Ныне это Задонский район Липецкой области.
Строки, набранные курсивом, принадлежат Н. Гумилеву.
Стихотворение посвящено гребным гонкам, проводившимся в рамках так называемой «Малой Олимпиады Российской Республики» (фактически — в отборочных соревнованиях на Олимпийские Игры 1936 г., в которых должна была участвовать спортивная делегация «Белой ДВР»). Поэт присутствовал на этих соревнованиях в качестве специального корреспондента газеты «Тихоокеанская звезда» (Хабаровск).
Ещин Л. Е. (1897–1930). Поэт, белогвардейский офицер, участник Сибирского Ледяного похода. После Гражданской войны эмигрировал в Харбин.
Печальная песня (фр.).
Ульгень — добрый бог алтайцев.
Чолышман — река на Алтае.