Преступник мучает своих жертв в течение нескольких дней, но не одно и то же количество времени. Три дня в последнем случае. Два дня для первых двух тел. Четыре дня на третью и четвертую жертвы. Отсутствие согласованности не имеет смысла, как и целенаправленно удаленная кожа. Травмы всегда разные, за исключением удаления проклятого члена. Иногда все пальцы обрезаны. Иногда нет.
Мой дом пуст, тих и немного жутковат, учитывая дело, над которым я работаю. Все жертвы похожи на меня самого. Одинокие. Изолированные. Физически привлекательные. Жили в уединенной местности. Трудоголики.
Мой ближайший сосед находится в миле вниз по дороге.
Долгое время никто не замечает, что жертвы пропали. На работу поступает звонок. Это записанный на пленку мужской голос, как мы догадываемся, учитывая, что текст везде одинаков. Очевидно, что ни одна из компаний не регистрирует эти звонки, поэтому мы должны доверять их информации.
Последнее тело было найдено только потому, что один из коллег жертвы по работе пришел, чтобы выяснить, почему он не являлся на работу четыре дня и не предупредил.
Как-то удручает знание того, что никто за пределами работы ничего не заметил. То же самое относится и ко мне.
Мои глаза сканируют дом по привычке в поиске чего-нибудь необычного. Как только я убеждаюсь, что всё на своих местах, я снимаю пистолет, включаю сигнализацию, а затем бросаюсь к кровати.
Глаза закрываются, и я готовлюсь, как всегда, увидеть картинки мертвых тел.
Вместо этого, я потерялся в невероятных зеленых глазах, которые увижу чуть позже.
Глава 3
Когда вы ухаживаете за красивой девушкой
час кажется секундой. Когда вы сидите
на раскаленной золе, секунда кажется часом.
Это и есть относительность.
А. Эйнштейн
Лана
Уже после пяти, я начинаю поглядывать на часы и задаюсь вопросом, действительно ли меня отшили. Я не уверена в том, что заставило меня позвонить ему, флиртовать, а затем согласиться на свидание. Может быть, это потому, что мне хочется меньше чувствовать себя ледяным монстром и больше походить на женщину.
Я жива. Другие мертвы.
Я жива, пока чувствую смерть.
Возможно, я хочу чувствовать себя живой, учитывая, что мое время может быть ограничено. Я должна ценить каждую минуту… когда не собираю долги. Не совсем романтично думать о парне, пока нарезаешь кого-то на куски, но Логан был определенно в моих мыслях в течение трех дней, потраченных на погашение долга Бена.
Не в темных местах моего разума, которые тоже зарезервированы для мести. Нет. Логан был в хороших частях, которые, как я думала, больше не существовали. Он нашел глубоко похороненный свет, будто не все добро внутри меня было уничтожено.
Когда я собираюсь написать ему и узнать, все ли у него хорошо, внезапно кто-то садится в кресло передо мной, и я поднимаю глаза, чтобы встретить взгляд мягкого голубого оттенка. Я могу смотреть в них весь день. Остальные части его тела тоже подходят к этим прекрасным озерам.
Он ‒ это грех и удовольствие в упаковке, на которую я склонна заглядываться.
‒ Мне очень жаль, ‒ стонет он, подзывая официантку. ‒ Пробки. Мне на самом деле пришлось злоупотребить своей властью и включить огни, чтобы проехать.
Моя улыбка удивляет меня каждый раз, когда он заставляет меня чувствовать ее.
‒ Все в порядке. Я просто волновалась, ‒ вру я. Я беспокоилась о нем и волновалась, что он не придёт.
Его же улыбка настоящая и мгновенная, когда он видит, что я не злюсь. Появление официантки прерывает момент, но мы, как два идиота, продолжаем улыбаться друг другу.
Я, честно говоря, не могу вспомнить время, когда у меня в животе так трепетало. Я была подростком, когда моя жизнь была разрушена, и иллюзия нормальности навсегда осталась в моих руках.
Это самое человечное, что я чувствовала на протяжении долгого времени. И это всего лишь кофе по дороге на работу.
Мы оба заказываем, и официантка уходит, окидывая его быстрым взглядом и подмигивая мне, как будто она одобряет. Не то чтобы мне было это нужно.
‒ Итак, что заставило тебя согласиться встретиться со мной? ‒ спрашивает он, по-видимому, пропуская обязательную ознакомительную часть разговора. Наверное, это мудро, так как наше время ограничено. Не говоря уже о том, что он может начать спрашивать о моей жизни, поэтому вполне безопасно общаться подобным образом.
Я решила не говорить ему, что он заставляет меня чувствовать себя женщиной, тогда как я должна была стать монстром с тех пор, как меня заперли и выбросили ключ.
‒ Что заставило тебя спросить об этом? ‒ спрашиваю я его вместо ответа.
Его усмешка становится шире.
‒ Ты отвлекаешь, но я бдителен. Я думал о тебе. Твоя очередь, ‒ говорит он, упершись в стол локтями.
‒ Я думала о тебе тоже.
‒ А, понятно, это жульничество. Ты не можешь просто повторять мои слова, чтобы не раскрывать больше подробностей. Это широко используемый инструмент в определении личности.
‒ Прекрати профилировать меня, ‒ говорю я с дразнящей улыбкой, но тайно надеюсь, что он действительно остановится.
Что, если он увидит слишком много? О чем, черт возьми, я думаю? Это самое глупое свидание, на которое я только могла пойти.
Наконец я знакомлюсь с парнем, с которым, возможно, хотела бы встречаться, и это должен быть именно такой человек, который мог увидеть всю меня?
Он слишком активно изучает меня, но я держу свою улыбку на месте, надеясь, что она не кажется напряженной.
Превосходно.
Он продолжает ждать моей реакции, и я стараюсь думать о том, как правильно реагировать. Как нормальные женщины реагируют? Они фонтанируют эмоциями и льстят из-за его значка и навыков? Обижаются ли они на то, что он позволяет себе постоянно профилировать их, чувствуют, что он не позволит им иметь какую-либо конфиденциальность? Понятия не имею.
‒ Насколько на тебя повлиял твой личный опыт? ‒ спрашиваю я, решив не реагировать вообще и сохранить свои эмоции под маской.
Он стонет, качая головой и откидываясь назад.
‒ Больше, чем я хотел бы признать. Женщины предпочитают рассказывать мне, как они себя чувствуют. И хотят от меня того же. Я пытался остановиться, но не могу. Считай это моей странной причудой. С тобой я чувствую надежду; ты, кажется, чувствуешь то же самое.
Его глаза находят мои, и он действительно выглядит полным надежды. Он прав. Я делаю то же самое. Но по совершенно другим причинам.
Он служит справедливости самым лучшим способом.
Я служу мести так, как это предначертано.