- Вы в темноте - с Лизаветою Эдуардовной; кажется, - вы предаетесь мечтаньям? - запел фисгармониум.
Но из-за звука глядел гробовыми глазами, умеющими умертвить разговор.
- Я русалочкой вашею, нет, - недоволен, сестрица Аленушка, - быстро рукою чеснул бакенбарду; насвистывал что-то.
И - сел.
И сидение это мучительно виделось им обсиденьем каким-то: здесь кто-то кого-то обсиживал: Митя ль Лизашу? Лизаша ли Митю? А может быть, сам фон Мандро их обоих; припомнились толки, что будто бы он позволяет себе слишком много с одной гимназисточкой: и - называли подругу Лизаши.
Еще говорили, что был он когда-то причастен к содомским грехам.
1 1000 6.
- Пожалуйте кушать.
Мандро поднялся; и - несладко взглянул:
- Кушать, кушать идемте.
И фиксатуарные бакенбарды прошлись между ними - почти что сквозь них.
Проходили в столовую, где прожелтели дубовые стены: с накладкой фасета: везде - желобки, поперечно-продольные; великолепный буфет; стол, покрытый снеговою скатертью, ясно блистал хрусталем и стеклом; у прибора, у каждого по три фужера: зеленый, златистый и розовый; ваза; и в ней - краснобокие фрукты; и - вина; и - сбоку, на маленьком столике яснился: холодильник серебряный.
- Суп с фрикадельками, - смачно сказал фон Мандро.
Он засунул салфетку за ворот: умял; и взглянул на Лизашу - с заботливой и с неожиданной лаской:
- Не хочется кушать?
- Ах, нет:
- Вы б, Аленушка, хлорал-гидрату приняли.
Лакею дал знак: и лакей, обвернувши салфеткой бутылку, ее опустил: в холодильник.
- Да, да, молодой человек: фрикаделька... Что я говорю... Познается по вкусу, - и пальцами снял он помаду губную, - а святость - по искусу.
Пальцы помазались.
И завлажнил он глазами - такой долгозубый, такой долгорукий, к Лизаше приблизился клейкой губою.
Ответила: сверками.
Вот перекинулся он к Вулеву:
- Как с летучею мышкой, мадам Вулеву?
- Наконец, догадалася я, Эдуард Эдуардович, - сунулась быстро она, - это Федька кухаркин поймал под Москвою: и - выпустил: в комнаты... Я же давно замечала: попахивает!
- Попахивает?
И с особенным пошибом молодо голову встряхивал он, заправляя салфетку.
- Что ж вы, молодой человек, - не хотите тетерьки: вкусите ее... Мы вкушали, от всяких плодов, когда были мы молоды.
И обернулся к тетерьке.
Лизаша ударила кончиком белой салфетки его:
- Вот же вам!
Он - подставился.
С явным вкушал наслажденьем тетерьку: тянулся к серебряному холодильнику он: за бутылкой вина; и Митюше фужер наливал - до краев: золотистой струею.
Тянулся с фужером: обдал согревательным взглядом: но взгляд - ледянил; и вставало, что этот - возьмет: соком выжмет:
- Так чокнемся!
Он развивал откровенность.
Так было не раз уже: будто меж ними условлено что-то: а если и нет, то условится; это - зависит от Мити; Лизаша - ручательство: впрочем, - условий не надо: понятно и так.
Они чокнулись.
В жестах отметилось все же - насилие: стиск, слом и сдвиг.
В то же время кровавые губы улыбочкою выражали Лизаше покорность: казалось, - глазами они говорили друг другу:
- Теперь - драма кончена.
- Что это?
- Как, - мне еще?
- Ну же, - чокнемся!
- Я, Эдуард Эдуардович, - я: голова моя слабая!
- Не опьянеете!
Видел, пьянея, - в движеньях Лизаши - какое-то: что-то; во всей атмосфере стояло - какое-то: что-то... душерастлительное и преступное.
Дом с атмосферой!
Лизаша сидела с невинным лицом: