«Ф-у-у-х-х!»
Мышцы ноют и чуть тянут. Значит хорошо позанимался! Иван вышел из сарая-дровяника, который сейчас полупустой и вполне хватает места для занятий. Сначала кросс. Вышел уже на уверенную такую «пятерочку». Потом разминка, растяжка и турник. Плотно с турником, до пота. Потом — брусья, тоже неслабо. А уж затем — в сарай, где висит его импровизированная груша. И там тоже — до пота, аж кулаки ноют!
Восстанавливая дыхание, вышел из-за клуба ко входу.
«А это что за фикус?».
На скамейке возле входа, щурясь от весеннего солнышка, и покуривая папироску, сидел пацан лет четырнадцати-пятнадцати. Приблатненный, не местный.
«Морда как-то… знакомая!».
Увидел его пацан, цыкнул слюной на дорожку, и «забычковав» окурок, уложил его в карман пиджачка.
— Ну ты чё так долго-то? Замаялся я тя ждать! — шмыгнул носом, — Ну ты и лосяра здоровый!
Вообще-то Косов себя «здоровым» не считал. Ну да, чуть выше среднего сейчас мужчины. Сто семьдесят восемь «сэмэ». Здесь средний рост примерно сто семьдесят-сто семьдесят пять. Помниться, по таблицам словесных портретов конца восьмидесятых-начала девяностых — средний рост как раз в этих пределах. Сто семьдесят шесть-сто семьдесят восемь значился как — «выше среднего». От ста восьмидесяти — уже «высокого роста». А если как викинг Сережа — тот уже конкретно — лось!
И по мускулатуре Косов не очень. Больше жилистый, чем накачанный. Что, в общем-то, является основой его «пичальки». Не растут мышцы дальше, хоть ты тресни! И не помнит он того, что нужно для роста мышечной массы, и специальной литературы еще не водится. Вот так… Но пацану видимо представляется иначе.
— А ты кури побольше — вообще ни хрена не вырастишь!
— Ой! Да чё там! Сам небось смолишь, как паровоз! — пацан презрительно хмыкнул на его педагогический экзерсис.
— Так я уже вырос, а ты еще нет!
Пацан снова сплюнул на дорожку, высказав тем самым свое отношение к его словам. И это здорово «выбесило» Ивана:
— Ты, мля, еще раз сплюнешь, я тобой тут всю дорожку подотру! Ну-ка, сявка, обозвался «по-бырому»! К кому «причалил», чё надо?! Быстро расклад весь на кон!
Пацан подобрался:
— Да чё ты? К те же и пришкандыбал!
— А ну встал, босота, когда со старшими базаришь!
Шкет, пытаясь «держать марку» хмыкнул, пусть уже и потише:
— Ты штоле старший? Ха!
— Так, мля! Я те щас в лоб ебну, и у тя уши отклеются! Быстро обозвался, сопля зеленая!
— Да чё ты… Чибис. Ну… «Вассер» я, и чё терь? — пацан все же поднялся с лавки.
— Ишь ты… «Вассер»! Сам придумал или в натуре погонялу люди дали?
— Чё придумал-то? Точняк — моя «погремуха»!
— Ладно… проехали. Зачем и от кого? Ну? «Шементом», «по-рыхлому»! Мне тут еще не улыбалось, чтобы кто-то «срисовал» наши «базары»!
— Да ладно… чё такого-то? Ну стоят люди, базарят… Кому нах надо?
— Много текста, шпанский! А то могу походатайствовать, чтобы «кликуху» тебе поменяли. Был «Вассер», станешь — «Метелкой». Или — «Помело». Как больше нравится?
Похоже, пацан снова хотел цыкнуть, но вовремя вспомнив о предупреждении, сдержался:
— Карочь! Севостьян Игнатьич просил Чибиса подскочить к нему на днях. Куда — Чибис знает. Дело, грит, есть… Все!
— Ладно… услышал! Гуляй босота… от рубля и выше!
— Ты… слышь, Чибис! Дай папироску, а? Ты, грят, «фраер козырный».
— Кто тебе в уши дунул, что я «фраер козырный»? Масти не путай, «валет»!
Пацан смутился:
— Да чё я… так… слышал краем уха.
— Жди здесь!
Иван зашел к себе в комнату, взял пачку папирос и выйдя, отдал ее пацану.
«М-да… и на кой хрен я «Савоське» понадобился? Что-то это мне… не нравится!».
«Савоська» снова скрипел, сипел, кашлял…
— Привет тебе, Чибис, от Шрама. Спрашивал, как ты здесь, жив ли, здоров ли.
— Он что, заезжал к нам?
— М-да… был. Проездом.
— И как у него?
— Жив-здоров…
Посидели, помолчали.
— Да… Вот твоя «доляшка» от ателье, — «Штехель» перекинул ему небольшую «пачуху» купюр, стянутую резинкой.
«Немного. Но и то — хлеб!».
— Что звал-то, Севостьян Игнатьевич? — Иван сидел, покуривая, поглядывая на оппонента.
Тот покряхтел в раздумье:
— Ты, Чибис, все же — дурень. Вот сколь раз я это повторял и повторять буду. Сделал себе репутацию, шлёмиль… В общем, когда Шрам сюда заскакивал, разговор у него был. Ну и он… тебя порекомендовал людям. В общем, расклад есть один. Но — мутный! Дело того… денежное, но… мокрое.
— Эт чё я щас, за мокрушника попер?
— Ну а кто ты есть? Мокродел сопливый!
— Ладно, ладно… А ты тут при каких раскладах?
Савоська вдруг взъярился:
— Да при таких! При дурацких! Вот знал бы что из тебя выйдет — ни за что не влез бы тогда тебе помогать! «Отойти хочу! Помогите, дяденька!». А сам что? Из мокрого в мокрое, из стрёма в стрём! И меня, сучок, за собой тянешь! Уже и в масть пиковую окрасился!
— Тихо, тихо, Севостьян Игнатьевич! Что за «блудняк»-то намечается?
Тот закурил, полез в стол, достал бутылку коньяка.
— Вздрогнем! А то… и желания-то такие «базары» вести нет!
После выпитого еще посидели, покурили, помолчали.
— В общем… есть тут у нас… мутная компания. Недавно образовалась. Чужие. Но воровской ход знают, и уважение показали. В общак заносят. Людям это вроде бы и не зачем… Да и против шерсти такое! Но… повода нет отказать. Решили… не влазить в эту блудню. В сторонке постоять. Посмотреть. А те, похоже, разворачиваться начали. Вот… Значит, укорот им нужно дать. Но! Тихо, чтобы «предъявить» нечего было.
— Ты можешь толком сказать, что, как, и мне это зачем?
— Тебе зачем? «Хрусты» там будут богатые. Или не нужны тебе стали «бабки»? Да и… не нужны людям здесь эти… польскИе.
«Интересно, интересно… А откуда здесь польскИе воры? Чего они тут забыли? Ладно еще в России, или там… на Югах. А здесь-то они… на кой хрен?».
— Сам я с ними не «базарил». Но в целом… В общем, на западе какая-то «замута» началась. Политика опять эта сраная! В общем… раньше эти поляки «дурью» «барыжили». А сейчас власти нагнали туда войск, «движняки» какие-то… «Гепеу» там шерстить начало. «Окна» на границе погорели все. В общем, дела делать у польскИх уже так не выходит. Вот они, значит, отправили сюда ходоков. Из тех, кто здесь раньше бывал. «Пробили» они, значит, тропку к чуркам, на Юг. Ну и… повадились возить разное. Ханка, шала, гандж… Уже несколько раз скатались. Сначала вдвоем-втроем катались, с опаской, стал-быть, а сейчас вовсе оборзели. Один курьер ездит. Сюда «бабки», отсюда — «дурь»!
— И что, прямо из Красно-Сибирска?
— Да нет… Сюда ему чурки привозят. Здесь уж… меняют.
— И что?
— Что, что… Посмотрели люди на такое… Резво уж что-то поляки забегали. Чересчур. Нам здесь это… ни к чему. «Дурью» «барыжить» совсем уж… себя не уважать. Но и просто рядом стоять… стрёмно. И «зашквар» может выйти. Куда ни кинь, везде — клин! В общем… нужен человек, который вроде и не из «воров», но и… дельный. Дело обстряпаешь — твоих пять кусков.
Косов поперхнулся дымом, откашлялся:
— Ты, Севастьян Игнатьич, сейчас серьезно? Пять кусков — за мокрое? Что-то…, - покрутил головой, — Да Вы совсем края потеряли! Прошлый раз я с Фролом и Тяпой… на «атанде» постоял и мне три с полтиной отслюнили. А здесь… за «вышку» фактически — пять! Ну благодетель, ну — щедрая душа!
«А вот на хрена я вообще эти разговоры веду, а? Оно мне надо? Так ведь нет! Что меня заставляет это делать? Нет… так-то деньги — они никогда не помешают. Но — за явную «мокруху»? В те разы… все по-другому было. Хлопа с Ильясом я… «прибрал» на злости и по необходимости. Шраму помог фактически спонтанно, по обстоятельствам. А здесь? Намеренно, осознанно идти на такое? Что еще меня подвигает на это? Почему сразу не отказался, стал слушать? Да и — фактически торговаться начал?
Ну-у-у… «барыг» наркотой я давно терпеть не могу — это оттуда, еще с тех девяностых. Насмотрелся на «нариков», на горе их родных и близких, на «передозы» эти бесконечные, на трупы в большом количестве. А сколько дел по кражам, грабежам, и разбоям довелось вести, по которым наркоманы проходили. За дозу — убьют, ничего не остановит! А «пушеры» эти… суки конченные! Что еще? Репутация у воров, авторитет? Рекомендация Шрама? Это на Чибиса могло повлиять, а на меня?».
После происшедшего с Лизой… Пусть вроде бы и дело разрешилось… Но что-то в его душе произошло. Как потеря… Как дырочка внутри, из которой сквозит все время, и это раздражает! Злость какая-то появилась… Или — жестче стал?
Вот ведь… так сразу и не разберешься. Но уже заметил за собой, что даже на Лиду стал смотреть без той теплоты, которая была ранее. Как на возможный объект для… ага, этого самого! А чего? Она же сама этого хочет, ей же надо, не так ли? Ну и хули теперь турусы на колесах разводить?
И вот сейчас… отторжения у него предложение «Штехеля» не вызывает. Раздумья есть — надо ли ему это. А вот соплей интеллигентских нет. «ПольскИе» чужие? Да! Занимаются стремным, даже в понятиях воров, делом? Да! Нет возражений против их наказания? Нет! Да и «бабки» срубить при этом. Чего же? Плохо ли?
А про мокруху… Так прав Шрам еще тогда был, когда говорил, что на «вышак» они уже поимели! Тогда что? Соглашаться?
— Ты это… Чибис… охолони! Я здесь не при чем, просто посредник. Знали люди, что со Шрамом дела вел, что тебя знаю. Вот и предложили поговорить. И это… здесь ты прав — за такое пять косых… Скорее — это проверка была.
«Штехель» снова плеснул по стаканам коньяка.
— Ну так что? Твое согласие… можно сказать — есть? Дело только в размерах доли, так что ли? И сколько ты хочешь?
— А давай рассуждать логически… Курьер прибудет с «бабками». С малыми «бабками» в такую даль кататься — дурнем надо быть. Значит кус будет большим. Четверть, по любому, пойдет в общак. Вот от оставшегося… половина. А? Как тебе такое?
— Ты сдурел что ли, Чибис? Там… расклад идет об очень приличных «хрустах». Точно не знаю… но могу предположить, что не меньше сотни. Иначе — чего огород городить? Куда тебе такие… Не… не пойдут на это люди. Хотя… да по хрену мне! Я передам, а там… договаривайтесь сами.
— Да? А тебе за посредничество доля не нужна? — хмыкнул Косов.
— Одно дело просто свести Вас. Другое — влезть в это… по самые ноздри! Отстегнут что-то — и ладно. Нет? Да и хрен с ним!
— Мне вот интересно…, - раздумывал Иван, — а сколько там будет человек? Двое? Трое? Железо при них будет? Хотя… да будет, наверняка. Деньги-то приличные! И как их, поляков этих… отработать? Где? Когда? Это же… пока они не разменялись, надо сделать.
Косов поднял голову, посмотрел на «Савоську»:
— И еще… а с чурками что делать? Тоже… класть? Они же сюда с товаром приедут. Им деньги будут нужны. Как бы под замес с разбором не угодить…
— Ты это… это все не ко мне! Сведу тебя… с людьми. Там и «обкашляете» все это.
— Угу… когда? И вот еще, Игнатьич… Вопросик у меня такой… А что же — у людей своих бойцов нет, что меня решили пристегнуть?
— Значит нет, если решили. Обычных «сявок» подвязать, так и дело не сделают, и сами засыплются. И других за собой потянут. А «пиковых» выходит в городе нет. Их в прошлом и позапрошлом году «красноперые» здорово проредили. Указиловка значит была… С верхов. Что, дескать, почистить города. Многие тогда… или на «кичу» уехали, или… вообще к стенке встали. Причем… особо не разбирали, гребли все подряд! Вот так вот…
— И еще один вопросик… А вот эти люди, кто попросил тебя со мной поговорить… Они как? Говна от них ждать стоит? А то — сольют меня после дела? Или вообще — прикопают?
«Штехель» задумался.
— Нет. Не тот человек, кто все это затеял. Да и со Шрамом они, вроде как, в «кирюхах». А тот, видно, к тебе благоволит. Не будет подставы. Но… ты и сам ушки топориком держи. Все… Я позову тебя, когда от них гонец придет. Договаривайтесь сами.
— А когда они… с поляками решили…
«Савоська» вздохнул:
— Краем слышал, что польскОй на днях уехал. Значит… примерно через месяц.
— Ага… ну ладно, я пошел. А ты этому… «шнурку» своему, которого ко мне присылал, скажи, что в следующий раз — башку откручу. Разговаривать с людьми пусть учится, «ушлепок»!
Выйдя от «Савоськи», Косов потянулся и с удовольствием прижмурился от лучей солнца.
«Хорошо-то как! А это все… Ладно, встретимся, поговорим. Если что не так — «адиос амигос»! И хрен меня кто заставит! Вряд ли после разговора, даже если он откажется, к нему будут предпринимать самые крутые меры — на крайности идти даже блатные не хотят без веской причины. Тем более воры, а не «пиковые». «Пиковыми» сейчас называют «безбашенных» налетчиков — грабителей и убийц, для которых кровь людская, что водица. Это уже в шестидесятые «пиковыми» почему-то стали называться профессиональные преступники с Кавказа. Но далеко не все из кавказцев были действительно — «пиковыми»! Может из-за понтов? Понты для кавказцев — главнее всего!
Хотя «бабки» все же нужны, потратился изрядно в последнее время на женщин! И хотя нисколько не жалею, но пополнить стратегический запас все же было бы нужно. Еще два месяца здесь, а то и больше! Еще Вареньку нужно «отодрать» как врага народа! Как у меня там знакомец говорил: «Отодрать волка, и шкуру на «запретку»!». Нет, все-таки решусь и отъимею Варьку! Задница у нее зачетная, вот туда и буду пользовать! Как там Вера говорила? Цыганский способ? Пусть будет цыганский! Кстати… о Вере. Хотел же ей денег презентовать на ремонт дома? Нужно посмотреть, сколько осталось, и отдать. А как? Да я же помню, где в садике она теперь работает. Вот и заскочу. На днях! А то потом опять забуду! Что еще? Да… танцовщица Оксана! Хороша девка! Хотя стоит признать, что подруга Калошина… поэффектнее будет. Вкус Игорьку не изменяет. Их тоже заносим в «поминальник»? Ну… а почему бы и нет?
Лида… Лида — это да, проблема, если можно так сказать. Проблема почему? Да потому, что там… подход нужен. Не будешь же, право-слово, как тот Ржевский подкатывать и предлагать: «Мадам! Разрешите Вам впендюрить?». Не поймет-с!
Что еще? Еще… да! хватит откладывать посещение Завадской и эти… игрища с ней и Риткой. Настройся и устрой дамам локальный армагедец! Да! Надо настроиться… А потому… потому… А пойду-ка я в наш Театр оперы и балета! Навещу Леночку! Ох, и навещу! Все! Идем!».
«Куда идем мы с Пятачком — большой, большой секрет!
Но не расскажем мы о нем — о нет! о нет! о нет!
Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!
То тут «стограмм», то там «стограмм» — на то оно и утро!».
Уважаемые читатели! Здесь начинается фрагмент текста, который читать не рекомендуется людям с повышенной планкой морали! Ахтунг! Их предупредил! Нихт обижаться на автора!
В фойе театра его неожиданно окликнула девчушка.
«Ага! Эта та самая, которая в прошлый раз нас тут водила. Да-да! Помню. Ей еще Елена новые пуанты обещала «подогнать»!».
— Привет! А ты опять к Елене Георгиевне? — девчуля махнула рукой вахтерше, — Это к Завадской! Я провожу!
— Привет! Да, к ней! — она была такая… забавная, желающая казаться взрослой, при макияже, что Иван невольно заулыбался.
Была эта пигалица едва ли ему по плечо. В облегающем трико, и совсем коротенькой серой юбочке, она была похожа на фарфоровую статуэтку балерины. Сначала она балетным «па-шоссе» вышагивала рядом, поглядывая на него. Но хмыкнула и чуть ускорилась, обогнав его ровно на столько, чтобы ему стала видна ее талия… и попа. Потом, шагая впереди него по лестнице, чуть замедлила шаг, демонстрируя свои совершенные, какие-то кукольные ножки и, опять же — попу.
«Странно, а в тот раз мы вроде бы по этой лестнице не шли…».
— Ну что? Насмотрелся? — ехидно улыбаясь, спросила она его, остановившись на верхней площадке.
— Г-к-х-м… на что? — немного смутился Косов.
— Ай, да ладно! Скажи еще, что ты на мою задницу не пялился!
«М-да… вот тебе и… девчуля!».
Нельзя сказать, что Косов совсем «не пялился» на нее попу. Ну… трудно не пялиться на такую славную, очень изящную попку. Тем более, когда тебе ее, абсолютно не скрываясь, демонстрируют. Но… совсем уж она, эта девчонка, была… малАя. Вся! И талию, казалось бы, можно пальцами двух рук охватить. И попа, хоть и была совершенных форм, но… маленькая, как у Дюймовочки. И ножки, несмотря на красоту их линий, тоже были… тонковаты. Не во вкусе Косова, совсем нет! Ему-то подавай — чтобы было за что подержаться, помять, потискать! Но — без лишних килограммов, складок и прочего… ненужного!
А здесь… хотелось поставить ее на ладонь одной руки и так поднять. Чтобы получилась скульптурная группа. Скажем… «Юность!».
«Интересно! А смог бы я поднять ее на одной руке? Наверное — смог бы! Только поднять, а вот сколько-то так держать — уже вряд ли!».
— Ну! Что замер? В ступор впал, что ли? — девчонка тем временем, встала на верхней ступеньке последнего пролета, уперев ручки в бока.
Он засмеялся:
— Да нет, не впал. Просто не знал, что ответить. И не пялился я на тебя, а… любовался! Ты такая вся… изящная, тонкая!
— Х-м-м… ну так и скажи — понравилась! А мне и не жалко! Вот — смотри! — и девчонка, приподняв и так недлинную юбку медленно повернулась, — Ну как?
— Здорово! Я ж и говорю — красавица! — «а вот трико… она явно перетянула! Специально что ли? Неудобно же так заниматься! Врезается же все… и повсюду!».
У девчули, несмотря на не особую открытость нынешних трусиков, трико врезалось и спереди, и сзади! Сзади даже — побольше!
Косов почувствовал, что… ага! Пошла реакция! Хоть и не в его вкусе девушка, но… все-таки! Скрыть это не удалось, потому, как окинув его внимательным взглядом, девица хихикнула, и повернувшись к нему спиной, продолжая поднимать юбку, сказала:
— Ну-у-у… можешь погладить. Если хочешь.
— Вообще-то я бы шлепнуть предпочел!
Она повернула к нему голову, посмотрела удивленно:
— Шлепнуть? Не… шлепать не надо. Вон ты какой… лось. Так шлепнешь, что… больно будет! Улечу еще куда-нибудь! Но погладить — да! Можешь.
— Знаешь… я все-таки воздержусь! — «еще не хватало — малолеток соблазнять! Хотя… кто и кого тут соблазняет?», — Нет-нет! Не потому, что не нравиться, а потому что… боюсь повредить! Говорю же — изящная очень!
Девчонка опять хмыкнула, и спросила:
— Ты дурак, что ли? Вроде нет… Еленочка с тобой не водилась бы!
Косов повертел головой:
— А куда мы с тобой пришли? Я здесь никогда не был.
Девчонка отмахнулась:
— Да это новый блок. Еще не достроенный. Мы здесь с девчонками курим… иногда.
— А разве Вам можно курить? Ну… дыхание там, нагрузки большие…
— Нет, ты точно какой-то дурачок! Ну — нельзя, конечно. Но мы — курим! Иди сюда…
Они зашли в какое-то помещение рядом с лестницей, где было светло от небольшого окна, сквозь немытые стекла которого пробивалось весеннее солнце. Стены оштукатурены, но не белены. Мебели практически нет. Лишь у окна валяются какие-то полуразбитые козлы, одну из досок которых, похоже, и приспособили юные танцовщицы в качестве лавки.
— Ну! Что стоишь? Садись, давай! Не буду же я трико пылью пачкать!
Пребывая к некотором… «ахуе» от ситуации, Иван сел, хихикая про себя:
«Пиздец! Гумберт Гумберт и Лолита, часть вторая, сибирская!».
Девица бесцеремонно уселась к нему на колени.
— Ну!
— Что ну?
— Вот ты тупой, а? Нет, правда — как еще Завадская с тобой… Папиросы доставай, телепень!
— А-а-а…
— Х-м-м на! — все-таки девчонка проглотила первое слово, так и просящееся на язык.
Косов, повозившись, достал из кармана портсигар, но открыть не успел. Девчонка выхватила его из рук и открыла сама:
— Х-м-м-м… «Дукат»! А неплохо, неплохо! — взяв папиросы, понюхала ее с удовольствием, и потребовала, — Ну, где спички? Вот же ж… Кто так даму угощает?
Получив от него зажигалку, покрутила ее в руках, одобрительно хмыкнула и прикурила, поднимая лицо вверх и с удовольствием выпуская дым. Похоже — пыталась делать это «кольцами», но получалось плохо.
— Меня Иван зовут, если что… А тебя?
— Да знаю я, как тебя зовут! Я — Танька!
— А почему — Танька? Не Таня, и не Танюша, а — Танька?
Девчонка неопределенно хмыкнула, но не ответила.
— Ты, если кто будет подниматься, папиросу у меня возьми, и… ну вроде как ты куришь! Понял, да?
Косов кивнул.
— Ну а то, что ты у меня на коленях сидишь? Это — ничего?
— Ой! Да тут много кто обжимается! Вот еще — невидаль! А ты бы время не терял, как телОк… а потискал бы меня что ли. Я не против!
— Слушай… а почему ты меня к Завадской не отвела?
— Ой-ой-ой! А ты что — такой верный, ага? Да ладно! Не буду я к тебе приставать, успокойся! — потом, после пары затяжек, — Хотя… наверное и надо бы!
Это было так забавно, что Косов не выдержал и заржал.
«Нет, ну правде же — ситуация… комичная донельзя! Сижу тут, с этой нимфой на коленях, вот — дурак-дураком! А если кто появится — так должен забрать у нее папиросу, сделать вид, что курю! А если она еще и визжать начнет, обвиняя в домогательствах? Вот умеешь ты, Косов, «вляпываться»! Этого — не отнять! На том и стоим!».
— Ты что, совсем дурак? Услышат же! — девчонка повернулась к нему, так ерзнув ему по самому дорогому, что он охнул, — Припрется сюда кто-нибудь!
Потом отвела папиросу в сторону, зачем-то присмотрелась в нему, пробормотала: «А ты все-таки ничего…», и поцеловала его. Взасос. В губы.
«А вот целоваться она… уже умеет!».
— Ну… и что же ты сидишь, а? Чурбан! — еще чуть поерзала, потом прикусила губку и приподнялась, внимательно вглядываясь в его штаны.
«А что я? Что я — железный, что ли? Вот нечего было тут ерзать! И жопку бы ей… все же помягче!».
— Смотри-ка… а ты… неплох! — чего Иван точно не ожидал, так того, что девчуля, протянет руку и довольно беспардонно, через ткань, обхватит его… достоинство.
— Совсем неплох! Теперь понятно… что так Лена Георгиевна… А давай… ну… хочешь же меня? Я же вижу! — хихикнула, — И чувствую!
Хрипловато Косов пробормотал:
— Я с малолетками… не играю!
— Это я-то малолетка? Ты с дерева упал, что ли? Мне восемнадцать уже! — рассердилась, пофыркивает, как самовар!
Косов опять засмеялся, только уже старался — потише.
— Врешь ведь!
— Ничего не вру! У меня и паспорт есть, если что!
Против воли головы, Иван все же обнял ее за попку.
— Ну вот… другое дело! Эх… жаль, обстановка не та…, - протянула девочка Танька, — Или… может… раком, а?
«Ни… куя себе, заявки!».
Но Танька сама отменила приглашение:
— Не… у тебя большой… я еще кричать начну! Может тогда… ну… давай, я… ртом? Хотя опять нет же! Я плохо умею…
Девчонка так искренне расстроилась, что было и забавно и… даже жаль ее.
— А чего ты… так навелась на меня?
— Ну-у-у… интересно же стало, с кем это наша Королева кувыркается! Слушай! А скажи… она хороша, да? Ну так… в постели? Все, наверное, умеет?
— А ты с чего все это взяла? Ну, что я… с Леной…
— Ай! — отмахнулась Танька, — Да об этом уже… половина труппы знает. Что у Елены новый мальчик завелся. Да и сама я… слышала. Они с Риткой болтали…
— Любишь подслушивать?
— Ага, люблю! Только они особо и не скрывались… Просто думали, что никого рядом нет… Вот! Слушай! А ты Ритку — драл?
— Однако у тебя и вопросы, девчуля!
Танька весьма больно сунула ему кулачком в бок:
— Не называй меня так! Не люблю! Ну так скажи — драл Рыжую?
Он засмеялся:
— Нет, не драл!
— А чего? Она же красивая, и, наверное, страстная! Рыжие — все страстные!
— Ну… не вышло как-то!
— Ну и дурак!
— Наверное…
— Да не «наверное», а точно — дурак! Ну ладно… Давай целоваться!
— Так… А как же Елена?
Танька отмахнулась:
— А-а-а… я тебе не сказала — она с рыжей ушла. Королева сказала, — здесь мелкая оторва скорчила мордочку и довольно похоже протянула, — Девочки! Я буду ближе к трем пополудни!
Иван засмеялся, мельком глянул на часы. Было еще чуть больше двух. Время есть!
— Ну-у-у… если ты так хочешь… Давай! Только вот в чем проблема… у меня уже стоит, а если мы продолжим, то… мне будет очень некомфортно! Болеть потом будет! И если Елена это поймет, а она точно поймет… То у кого-то, а именно — у мелкой бестии, будут неприятности! А кроме того… а ты разве сама не захочешь?
Танька отстранилась от него, задумалась, наматывая темно-русый, почти черный локон на палец.
— Ну да, ты прав и то, и другое… не очень-то… Ну и что? будем так сидеть? Ну-у-у… давай попробуем, а? Может я и не буду кричать?
— А про «кричать» — это ты от боли боишься закричать? Или… такая страстная? — в последнем Косов категорически сомневался — мала еще девочка, и явно не раскрыла свой потенциал.
Она опять чуть отодвинулась, потискала его за… ага… и с сомнением сказала:
— Даже и не знаю… Может и от боли… Вырастил себе елду! А может… и от страсти!
— Ой ли?! От страсти?
— А чего? Вон как Лена тогда мычала и стонала с тобой! А я что… бревно по-твоему?
— Та-а-а-к… Это когда… Опять подслушивала?
Она хихикнула:
— И подглядывала! Там… рядом со складом костюмерной… чулан с инвентарем. А в чулане том… дырочка в стене. Там же перегородка дощатая. И слышно, и видно было.
— И что?
— Ой… если честно… я тогда сама пару раз… нет! даже три… наверное… спустила. Пока Вас разглядывала, да слушала. Вот. А ты спрашиваешь — чего я на тебя навелась!
— Ремнем бы тебя… да уже большенькая.
— Ну так чего, а? Может… попробуем?
— Так! Стоп! И ручку убери с него! А откуда ты знала, что я сегодня приду? Ты же меня караулила в фойе?
— Вот же ты, Ваня…, - она постучала ему по лбу пальчиком, — У нас зал станковый окнами выходит на площадь. Я так тебя и увидела, когда ты к театру подходил.
— Так ты сейчас репетицию прогуливаешь? Не влетит тебе за это?
— Нет, ну ты все же дятел! Ну зачем тебе это сейчас? И — нет, репетицию я не прогуливаю. Утренняя уже закончилась, а вечерняя будет только в пять!
«М-да… как не оттягивай… видно… не судьба «отмазаться» от этой юной балеринки!».
А потом откуда-то всплыла подленькая мысль: «А на хера отмазываться-то! Вдуй ей! Она же хочет, и ты хочешь!».
И так это вошло "в струю", что Иван даже застонал, пытаясь изо всех сил сдержаться!
— Эй, ты чего? Тебе так плохо, да? И что же… Ну, давай я в рот возьму, что ли?
Она опять заерзала, пытаясь слезть с его коленей, что пришлось с силой придержать ее:
— Сиди! Сейчас пройдет! — Косов уткнулся в такую тонкую шейку, и увидел, прямо перед глазами, синеватую венку, что сейчас так сильно и часто билась под матово-белой нежной кожей.
Он смотрел на эту венку, и такая нежность на него хлынула…
Хрипло, как с похмелья, он прошептал:
— А хочешь… я тебя поласкаю… языком?
Она отпрянула от него удивленно:
— Что… прямо там? Ой! Хочу… только я точно кричать буду!
Он просунул руку снизу, подхватил ее за промежность и стал понемногу массировать. Большего и не требовалось — уже через несколько секунд она тяжело задышала, глядя куда-то в сторону шалыми глазами.
Потом вдруг вскочила, и отодвинулась от него.
— Ты чего, Тань?
— Я сейчас промокну вся… и буду тут светить мокрым трико. А потом… и запах девчонки могут почуять. У нас, знаешь ли… тут такой «змеюшник»! Мигом настучат!
— А ты приспусти трико и трусики и снова садись…
— Ага… Нет… давай по-другому сделаем!
— И как мы сделаем?
— Там, дальше по коридору, каморка одна есть… Мне девчонки рассказывали. Там и стол есть, и стулья… Только дверь там закрыта на замок. У тебя есть чем замок сорвать?
— Показывай!
Пройдя еще по каким-то закоулкам, они оказались перед дверью.
«Замочек-то плевый совсем! И гвозди, которыми навесик крепиться — явно не «сотка»!».
— Если я его сейчас сковырну, сюда никто не войдет?
— Да нет… вроде бы. Завхоз поди и сам про эту каморку забыл! Тут рабочие бывали раньше. С осени уже никто не заходил. Наверное…
Косов вытащил из ножен на предплечье «финарь», чуток отколупал дерево возле гвоздей, потом поддел финкой скобу и аккуратно стал раскачивать ее. Подалась она довольно быстро.
— Ну вот и все! Потом вставлю гвозди назад, стукну вот здесь… Никто и не заметит!
— Вань! — сбоку осторожный шёпот Тани.
— Чего?
— А ты что? Бандит, да?
— С чего это ты взяла? — «вот же дурень! финку «засветил» перед девчонкой!».
— Ну-у-у… ножик этот… страшный.
— Да это так… колбаски там порезать… хлеба опять же…
— Ну да… как же!
— Ладно тебе! Мы идем? Или нет?
Она фыркнула:
— Идем, конечно! Или ты… струсил уже?
«На слабо берет… девчонка!».
В этой комнате и окна-то нормального не было. Под потолком только какое-то несуразное — невысокое и недлинное, как люк. Но света, в общем-то хватало. Иван сразу же скинул с себя куртку, набросил ее на стол.
«За неимением гербовой… Хотя хороший «траходром» сейчас бы не помешал! Как-то не очень… такую девчонку, да в таких условиях!».
Как только Косов решился, как только «отпустил вожжи», его — понесло. Целовались они… сумасшедше! И он вовсе не был застрельщиком этого! Она стонала, извивалась в его руках.
— Подожди, подожди, подожди… ну что же ты? Забыл, что ли… Дай я трико сниму!
«А она совсем не стеснительная! Абсолютно не стесняется быть голой!».
И посмотрев на нее, он еще больше впал в раздумья — как же не сломать такую… хрупкость и фарфоровость! Но вот она об этом не думала совершенно! И совсем уже не походила на девчулю-крохотулю. По поведению, как минимум… Обняла его за шею, чуть подпрыгнула, и обхватила его талию ногами. И через поцелуй:
— А ты почему еще не разделся?
Кое как он чуть спустил с себя штаны, стал стягивать трусы…
— Подожди…, - она чуть развернулась на нем, протянула руку и подтянула стул поближе, и как мартышка, съехала по нему на стул.
— Ты чего? — опешил он.
— Чего, чего… посмотреть хочу! Любопытно мне!
Было как-то не очень… Стоять и ждать, пока она разглядит его. Иван почувствовал тонкие пальчики на своем… «жезле». Пальчики поглаживали, чуть мяли его. Было безумно приятно! Он даже подрагивать начал… от нетерпения.
— Ой… он так у тебя… дергается. И сильно так! — пальцы обхватили его сильнее.
«У-ф-ф-ф… терпеть, терпеть, терпеть! Мать твою!».
— Слушай…, - совсем тихо, шёпотом, — Я и правда не умею… это. Но можно я попробую? Чуть-чуть… попробую.
— Пробуй…, - так же шёпотом.
И мягкий, влажный язычок… Снизу вверх… по стволу.
«О-о-о-х-х!».
Она чему-то хихикнула.
— Ты чего? — чуть слышно спросил он.
— Да вот… а как его в рот-то взять? Он же… не войдет…
— Ну и не бери… тогда.
— Ну вот еще! А чего я тогда девчонкам расскажу?
«Оп-ля-ля! Так это что? Исследовательская деятельность? С непременным обнародованием результатов? А оно мне надо?».
Но при всем его возмущении, остановить процесс Косов уже не мог. Был не в силах!
— А зачем рассказывать? И кому, если не секрет?
— Ну-у-у…, - прерывисто, в паузах между проведением язычка по поверхности исследуемого объекта, — Есть у меня парочка подружек… с кем можно поделиться… без опасности сплетен.
«Эх, девочка! Сдается мне, что эти подружки — первыми и разнесут все и всем!».
Потом пауза…
— Знаешь… я все-таки… попробую.
«Мля… зубы-зубы-зубы! Ну кто ж так… вот же… ай, бля! Не-е-е-т… на стажировку, к Завадской! С наказанием розгами за неправильные действия! Ой, блин!».
— Слушай… а ты не сможешь… спустить… ну, мне в рот?
«Сейчас, пожалуй, я никуда не смогу спустить! Целым бы остаться… а не с каким-то… огрызком! Как тот боец-краснофлотец! Ни Фатьма… ой! ни Елена… не поймут! Ох, ты ж!».
— А… зачем?
— Ну как зачем? Все же ты, Иван… Иван-дурак! Это же насколько… мой рассказ сильнее будет!
Он не выдержал:
— Ох! Танечка, милая! Ты не могла бы… зубки прибрать…
Она удивилась:
— А куда же я их приберу? Они же у меня… не складные!
И захихикала…
— Ой! Я поняла! Тебе больно, что ли? Ну вот… я же говорю — не умею…
Было заметно, что девчонка расстроилась искренне.
«Бедолага!».
Он поднял ее снова на руки, подкинул. И она понятливо обхватила его ногами.
— Плохо, да? — она заглядывала ему в глаза.
«Нет у меня времени, Кисуля, учить тебя этим премудростям! Может и правда, Елену попросить, чтобы поучила девчонку?».
— Ты мне ответь лучше… тебе понравилось… на вкус? — отвлекал ее Косов.
Таня задумалась. И похоже ей было вполне себе уютно у него на руках.
«Ну да… каждая ягодица вполне вмещается на ладонь. Маловата попка!».
— Ну так что…
— Сейчас… погоди. Я думаю. Здесь же еще и слова нужно подобрать… Вот знаешь… понравилось! Даже — очень! Только… не вышло же ничего! Вот же… я же видела тогда, как Королева… как она это сделала? Как? Куда она зубы девает? И я видела, как ты от этого… млел!
«Да… там уж и правда — мастерство на грани фантастики!».
— Так спроси у нее! Может покажет, или расскажет.
— Ага! Она покажет, и расскажет… Нет, я себе не враг!
— А чего, она такая строгая с Вами?
— Ну-у-у… нет. Так-то она даже добрая. Помогает многим. Мне вот часто помогает. Но все равно — боязно. А еще если… узнает, что я с тобой была… Нет, Ваня… Не буду я у нее спрашивать! Хотя… вот еще — ну куда она могла такую елдень засовывать? Я же разглядела тогда, что она… ну — почти весь его… Ну — до половины — точно!
«И опыт — сын ошибок трудных! И гений, парадоксов друг!». Александр Сергеевич Пушкин. «Очевидное-невероятное!».
Ивану вовсе не трудно было так стоять, держа девчонку на руках. Даже интересно с ней было беседовать. Так… Но ведь и делать что-то нужно!
— Так! Киса! Сейчас протяни свою ладошку с тонкими пальчиками… во-о-н туда, вниз… ага! Между своих ножек, да. И попробуй его вставить… да, себе… ага.
Приподнял ее, потом стал медленно опускать.
«Так… чего-то я… не пойму!».
— Киса… а ты… точно его туда, куда надо вставляешь?
Она фыркнула, приоткрыла глаза:
— Совсем уже? Туда, конечно… А куда еще-то?
«М-дя… я бы сказал куда еще-то. Но, похоже там — это для нее — терра инкогнита!».
«Чего же… туго-то так?! Она что… бляха-муха! Она что — еще… девочка, что ли? Тогда… ну его на хуй! Зажать свою красоту в мозолистую руку и бежать отсюда, впереди собственного визга!».
— Киса! А скажи мне, прелесть моя…, - сбивающимся голосом, стараясь не спугнуть ни ее, ни себя, спросил он, — ты что… еще девочка?
Она резко распахнула ранее крепко зажмуренные глаза:
— Ты чего, Иван, совсем дурак, что ли? Нет, конечно… И давно уже… довольно!
Потом расхохоталась:
— Ой, не могу! Испугался, да? Не бойся, я не девочка! Просто у кого-то… размеры… на пятерых хватит!
«Вот еще! Ни хрена подобного! Мне говорили… некоторые, что крупноват. Но — ничего особо выдающегося!».
— Знаешь, Ваня… Ты у меня… четвертый. Хотя, нет — пятый. Просто у тех… нормальные были, а не как у тебя!
«Э, нет! Это у меня — норма, а у тех… пичалька!».
«Но что-то же делать надо? А не так… поелозил и ушел!».
— Кисонька! А давай мы сделаем… следующее.
Косов аккуратно подошел к столу и медленно, даже нежно опустил такое хрупкое тело на свою куртку.
— Ты ложись вот так… да. А я вот так… на стул сяду. И ножки свои… такие красивые ножки… во-о-о-т… на плечи мне. Да, вот так… И глазки… закрой.
— А почему закрыть? Может я… смотреть хочу.
— А тебе так уже делали?
— Угу-м…
— И как было? Приятно?
— Да.
— Ну… смотри. Только сможешь ли?
Он постарался быть нежным. Хотя… стараться особо и не пришлось. Нежность сама перла из него потоком. Сам вид такого тела навевал какие-то дурацкие мысли. Что вот… такая невесомая воздушная фея. А что крылышек не видно — так они аккуратно сложены за спиной. На них она и лежит сейчас. А он… какой-то массивный и грубый орк. Ну… пропорции навевали. Она… и он. Слишком явно был виден контраст. Вот такая… фэнтэзятина получается…
«Хотя… если так, честно признаться… то это тело… на самом деле вовсе не хрупкое, а вполне себе… жилистое, мускулистое!».
Особенно ярко он это почувствовал, когда она… начала… заходится! На секунду он приостановился, не понимая, что делать, а потом — рывком сдернул с предплечья ножны и сунул ей поперек раскрытого рта.
«Вот так-то лучше!» — признал он, — «Нах нам сейчас не надо, чтобы сюда кто-то приперся! А ведь припрутся, если дать ей… поорать!».
А потом… продолжил свое дело. Правда пришлось нехило так упереться руками, чтобы она и ему шею не свернула… своими ножками… точеными. И сама… не свалилась… со стола!
«Вот… сейчас уже можно… попытаться… что-то сделать!» — отдуваясь, подумал Косов.
М-да… все его лицо было мокрым. Как мокрой была и шея, и верх груди. Даже рубашка… сверху… насквозь.
«Ну она и… кончает! Это что-то! И как мне сейчас… Ну, к Завадской сейчас идти… идея крайне плохая. Ее реакцию трудно представить. Может расхохотаться и подтрунивать над ним. А может… и обидеться. И тогда некоей маленькой Танюшке… придется солоно! Но ведь… и по городу-то… как идти? Обмыться бы надо… но где? Вот… «прелести» секса в неподготовленных местах!».
Девчонка вроде бы перестала всхлипывать, но еще чуть подрагивала всем телом. Косов попытался снять ее ножки со своих плеч, и встать. Не тут-то было! Две прелестные, ровненькие, как с картинки ножки, были стиснуты… как губки пассатижей!
А потом она… разрыдалась! Это было… неприятно! Косов испугался чуть не до мокрых штанов. Что случилось-то? Но потом с облегчением выдохнул — сквозь всхлипы и стоны можно было разобрать, что «почему… некоторым старухам… все! а другим — ничего! почему там несправедлива жизнь? почему… почему… почему…».
«Да хрен знает почему? Я что — товарищ Бог, чтобы отвечать на такие вселенские вопросы? Да и… неверно же это! Вот же — чем сейчас недовольна эта маленькая, но уже — женщина?».
Вторая его попытка подняться вновь не увенчалась успехом. Но причина была другая! Танюшка озаботилась, что вот она, дескать… чуть не умерла от блаженства! А он, бедненький, никак и ничего!
Косов был даже где-то согласен, но время-то убегало.
«Ладно, к Елене сегодня зайти уже не судьба… Но как-то нужно возвращаться домой. К Фатьме бы… в баньку! Но — опять же нет! Там тоже… могут не понять!».
— Вань! А давай ты меня снова так… на руках подержишь… мне так понравилось! А я снова попытаюсь вставить…
— Только вот беда… Он не выдержал пытки и умер! Пусть и не насовсем, временно, но сейчас он… не боеспособен.
— Ну давай я опять… нет-нет! Не ртом! Только языком и пальцами!
«А вот это предложение заслуживает внимания, да!».
И снова она у него на руках. Мордашка сосредоточенная, даже губка закушена! Так старается человек, так старается, что не оценить — невозможно по-свински! И таки — да! У нее получилось! Помаленьку, по чуть-чуть…
«Но какая же она… тугая! Даже… может наврала, насчет… что не девочка?».
Он не торопился. Легонько покачивался…
«Умение и труд — все перетрут!».
«Хотя… вот перетирать сейчас ничего не нужно! Да и сложно что-либо перетереть… в такой влажной среде!».
Она вцепилась в него клещом. А с определенного момента, казалось, даже дышать перестала!
— Ты как, маленькая? Живая?
Она закивала головой.
— Может… немного… вынуть?
— Нет-нет-нет… еще хочу! Только… помаленьку… нежнее…
«О-х-р-е-н-е-т-ь!»
Она все-таки заставила его… добилась своего! Опустилась на него полностью и так замерла надолго, прислушиваясь к себе, что-то оценивая и даже, как казалось, запоминала… в ощущениях.
А когда он, наконец-таки, дошел… до точки! Ух! Как же это было… небыстро в этот раз! Она вдруг сама подкинулась на нем, оттолкнулась и мягко опустилась перед ним на колени, и приоткрыв рот, приняла все… все.
Они курили… Она молчала, задумчиво глядя в стену. Он — подглядывал на нее.
«Нет, ребята-демократы… нах-нах-нах… такие приключения! Сколько бы раз они с Еленой… доставили друг другу удовольствия… за это время! А так… вымотался, как последний… президент на галерах! Нет, с этой минуты — только проверенные партнерши!».
— Ну и что… стоило оно того? — спросил он.
— Ты о чем? — встрепенулась она.
— Ну-у-у… в рот это… все.
Она засмеялась:
— Да! Стоило! И больше ничего не скажу, даже не спрашивай!
Уже спускаясь по лестнице, Таня попросила:
— Ты только Елене ничего не говори, хорошо? Мне и правда… немного не удобно перед ней.
Она собиралась проводить его до фойе. Но уже на самом выходе… они наткнулись на Завадскую.
— Ага… Вас-то я и ищу… Пойдемте-ка ко мне… голубки. Разговор есть!
«Вот и встрял! Вот же ж… Правильно сказала Танька — телепень!».
На саму его соучастницу было больно смотреть. Еще секунду назад веселая и довольная мордаха ее, вдруг скисла, как тумблер переключили.
Косов вздохнул, пожал плечами и направился следом за Еленой. Танька плелась рядом.
«Но все-таки… как же хороша Завадская! Ух! Огонь-баба!».
Цокая небольшими каблучками туфель, Королева, походкой «от бедра» шествовала впереди. Сегодня у нее опять был имидж Снежной Королевы на службе в «эсэс». Чулки телесного цвета, облегающая серая юбка чуть ниже колена, приталенный пиджачок. Сложная, но деловая и строгая прическа на царственной голове. А когда они стали подниматься по лестнице, и узкая юбка обтянула еще больше ягодицы Завадской, Иван непроизвольно сглотнул слюну.
«Говорил уже, что мне здесь неимоверно везет на баб? Говорил, да? И еще не раз скажу!».
И в прошлой жизни Елизарову несколько раз попадались такие вот… фам фатали. Но все-таки… не так часто, как здесь.
«А может… такие женщины здесь — пока не в тренде? По местным меркам — чересчур высокие, выше метр семьдесят; довольно худощавые — опять же, по местным канонам красоты. Да и черты лица у всех его знакомых красоток — тоже не каноничные для этого времени. Здесь же как? Образец красоты — Любовь Орлова. Невысокие, до метра шестидесяти пяти — не выше! Довольно коротконогие, тяжеловатые внизу, с неярко выраженной талией. С бюстом, конечно же! И на лицо… простоватые на вкус Косова. Круглолицые, как правило, курносенькие… А у него из таких знакомых — вот Конева, к примеру! То-то она так пользуется успехом у мужчин. Но ведь и ему она… вполне, Варенька наша! Доберусь я до нее, ох и доберусь! Только вот… с Еленой как-то надо… разрулить. И еще… пигалицу бы эту как-то отмазать!».
Косов покосился на Танюшку, хмыкнул: «Юная партизанка, идущая на казнь!».
Перевел взгляд на Завадскую, глаза сами опустились на уровень, максимально привлекательный в данный момент в фигуре Лены. Покачал головой, поцокал языком — про себя, не смог сдержать восхищения и кивнул Таньке на Завадскую, обрисовал ладонями округлость, поднял оба больших пальца — «Во!». Девчонка опешила, даже с шага сбилась, а потом выпучив глазенки и надув щеки, постучала себе по голове кулачком. После этого, видно засомневавшись, что Косов поймет — энергично подкрутила себе пальцем у виска.
«Ну да, я такой!».
— Так! Я все вижу! — ледяным голосом прервала их пантомиму Королева.
«Черт! По рекреации уже идем, и зеркало это… настенное… как назло!».
Завадская подошла к двери склада, распахнула ее решительно, отодвинулась чуть в сторону и рукой… эдак, не принимая возражений — «Заходим!».
«Ну чё… зайдем, раз просют, а чё нам… таким красивым-то?!».
«Я еще хлебнул кваску, и сказал — «Согласный!».
Иван, как джентльмен, пропустил вперед Таньку, и зашел следом.
— Ай, бля! — «как же больно она щиплется!», потирая полужопицу, прошипел Косов про себя.
«Нет… если Лена так делает, то… не сильно злится! Хуже было бы, если бы — не щипнула!».
Танька сразу судорожно вздохнула, как всхлипнула:
— Еленочка Георгиевна… Прости меня, пожалуйста! Прости дуру, а? Вот честно-честно… больше ни разочку!
— Да ты совсем охренела, засранка! — ледяным тоном прошипела Завадская.
— Ой… ну прости… прости! Не удержалась я! — причитала девчонка.
Иван с удивлением видел, что нисколько Танька не играет.
«Вот ни хрена ж себе, как тут Леночка… себя поставила?! Чего-то мне… и самому уже как-то… не по себе от такого испуга и искреннего раскаяния девочки! Надо как-то… сбивать накал страстей. Жалко этого мышонка!».
— Государыня! Кормилица наша! Краса ненаглядная! Не вели казнить, вели слово молвить! — Косов бухнулся на колени, и вытянув руки вперед, припал к полу.
— Та-а-а-к… с тобой, скоморох, я сейчас разберусь! А ты… мерзавка неблагодарная… поди прочь! После поговорим! — Косов услышал, как всхлипнула Танька и хлопнула дверь. Но продолжал лежать «ниц» и не шевелился…
Каблучки процокали вперед-назад, остановились возле его головы. Иван чуть повернул голову, приоткрыл глаза.
«Какие у нее изящные лодыжки! И голень такая… красивая!».
— И что с тобой делать? — уже другим тоном спросила Завадская.
— Может… понять и простить? — «Саша… Александ-г-г Бог-годач!»
— Вставай… клоун!
Поднимаясь, он отряхнул колени, и посмотрев на нее, улыбнулся:
— Знаешь, Лен… Не перестаю тебе удивляться! Ты… ты такая красивая!
— Ваня! А ты… козел!
— Я знаю… что уж теперь…, - и потом, шёпотом, — Лен! Я так соскучился! И так хочу тебя!
— Ага… так хочешь, что вдул этой засранке…
— Ну-у-у… так получилось. Пришел к тебе… тебя — нет. А Танюшка — она такая… интересная и славная! Ты только не казни уж ее… сильно!
Он подошел к женщине, обнял ее за попу, и прислонившись к волосам, глубоко вдохнул ее запах.
— А-а-а-х-х… какая ты!
Завадская, чуть помедлив, обняла его:
— Ну вот как… на тебя обижаться, а? — и негромко, тоже на ухо, — Я тоже соскучилась, а ты все не идешь, и не идешь!
Потом она потянулась к его губам, но остановилась и принюхалась. Отклонилась назад, и удивленно глядя ему в глаза:
— Ты… ты… совсем что ли? Вань? Ты… лизал ей… что ли? Вот же… скотина где!
«Да что ж такое! Вот же — точно придурок! Палево на палеве! Нет… ну а где бы я умылся-то?».
— Лен! Лена! Леночка! — ему пришлось придержать ее за руки, иначе по мордасам он бы отхватил — это точно! — Красавица моя! Ну что ты?! Ну… перестань… Ты же знаешь… мне нравится быть ласковым… с женщинами!
— Ах ты… козел! Ну-ка отпусти меня… быстро!
Он отпустил. Правда, сделал пару шагов назад.
— Ну хочешь… надавай мне пощечин!
«А она так — еще красивее, когда в ярости!».
Но Завадская удержала себя в руках. Хоть и покраснела чуть щечками, и ноздри трепещут, но…
— Вот я себе, Ваня, удивляюсь! Ну как я тебя терплю, а?
— Может потому, что тебе хорошо со мной? А уж мне-то как… с тобой!
Он сделал шаг вперед, намереваясь вновь обнять ее.
— Не смей! Иди-ка ты… вон… умойся!
«И это правильно! Давно пора!».
Отфыркиваясь, Косов вышел из загородки, где стоял умывальник. Завадская подала ему полотенце, посмотрела на него и хмыкнула:
— С тобой, Ваня… не соскучишься.
— Так… на том и стоим, Леночка!
— Кобель!
— Согласен! И готов повиниться! Вот прямо хоть сейчас! И столько раз — сколько захочешь! И даже — как захочешь! Я правда шел к тебе, Лен!
— Ох и наглец! Ну до чего же… наглец!
— Но признайся, красавица, ведь это тебе и нравится? — он снова обнял ее.
Елена принюхалась к нему:
— Да что же такое! Все равно пахнет!
— Может… рубашка?
— Все! Отстань от меня! И руки убери!
Но Косов не убрал рук. Он с силой прижал женщину к себе и поцеловал ее. Долго. Поначалу сильное ее сопротивление стало уменьшаться… уменьшаться… стихать… И вот уже она сама его обнимает и целует.
— Сволочь же ты… Ванечка! Тут ждешь, ждешь его… А он каких-то малолеток дерет!
— Ошибся… не удержался.
«Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину.
И прошу меня отправить на текущую войну!
Нет войны? Я все приму! Ссылку, каторгу, тюрьму…
Но желательно в июле, и желательно в Крыму!».
Завадская фыркнула ему в ухо:
— Скотина! Талантливая…
Он собирался углубить раскаяние, делом доказать свое исправление… Но тут за стенкой… что-то зашуршало и даже негромко… брякнуло. Косов был готов поклясться, что это была дужка ведра.
«Вот как? Это что же… Танечка уже отошла от испуга? Или и не пугалась вовсе? Играла так? Какой талант пропадает!».
Он продолжил ласкать подругу, и даже юбку уже немного приподнял, но… на ушко ей, совсем тихо:
— Ты только… не кричи, и не говори ничего громко, хорошо?
Заинтригованная Елена, отодвинулась удивленно и кивнула. Он снова стал ее целовать, и приподнимать юбку, наглаживая по ногам, а сам, в перерывах между поцелуями, шептал:
— Тут в стене… дырочка есть. Кое кто признался… что подглядывал, как мы… тогда с тобой… И, говорит, так ей понравилось увиденное, что она так завидовала тебе… что не удержалась.
Завадская, к счастью, оправдала его ожидания, и вовсе не стала возмущаться, хотя была очень удивлена. Продолжая отвечать на его поцелуи, поощряя его руки, сама наглаживала его… ниже пояса. Дослушала, а потом не удержалась и фыркнув, расхохоталась!
— Ой… не могу! Что, правда, что ли? Вот же… нахалка! Так… ну-ка постой, дружок. Танька, сучка! — уже довольно громко.
За стенкой было тихо. Мышка затаилась.
— Танька! Не зли меня! Ну-ка, отзовись!
«А в ответ — тишина!».
Елена приблизила губы к его уху:
— Может тебе показалось? Может там нет никого?
— Нет… шорохи были и… брякнуло потом…
— Танька! Слышишь меня! Хуже будет!
Шорох раздался снова…
— Не вздумай убегать! Я знаю, что ты здесь! А ну-ка… нахалка! Иди сюда!
Послышался отчетливый бряк, потом снова шорох.
— Иди сюда… я сказала!
Снова шорох. Потом чуть слышно скрипнула дверь склада, и в узкую щелку «просочилась» балеринка. Встала у двери, понурилась. Но кинула взгляд на Косова, и губы чуть шевельнулись: «Предатель!».
«Вот дурочка! Я ж наоборот — вытаскиваю ее!».
В ответ он незаметно подмигнул Тане.
— Ты, Танечка, я вижу совсем обнаглела. Помогаешь тебе… помогаешь. А ты… вон — подглядываешь. А еще и мужчину моего с толку сбивать решила?
— Да… я… я же… я только разок… попробовать. Леночка Георгивна! Ну что я… не понимаю, что ли… как Вы ко мне! Все я понимаю… Я же только…
И балеринка заплакала.
У Косова сжалось сердце — «Ну жалко же ее! Ой как жалко! Как котенка!».
— Лен! — начал он.
Завадская подняла руку, призывая молчать.
«Ну что… помолчим… Педагогический процесс, значит. Я же не знаю, всех этих местных «заморочек».
Но и просто стоять, смотреть, как девчонка рыдает, ему было не по себе.
— Лен! — позвал он шёпотом.
Завадская раздраженно посмотрела на него.
— Юбку поправь! — и глазами показал вниз.
Узкая юбка, после окончания воздействия на нее, вниз опадать не спешила. Зацепилась, видно, на край чулок… или за пояс…
Елена глянула вниз. Ага… ну до середины бедер ножки открыты. Даже повыше. Она прикрыла одной рукой рот, явно скрывая смех, а другой — одернула непослушную ткань.
— Так… хватит «нюнить»! — Завадская снова «натянула» на лицо маску Королевы, — умела напакостить, умей и отвечать!
Девчонка закивала, продолжая всхлипывать, закрывая лицо руками.
— Ладно… Умойся вон… соперница малолетняя!
Одними губами Косов прошептал Елене: «Жалко!». Она в ответ погрозила ему кулачком, сделав страшное лицо. Он поднял руки: «Сдаюсь и не вмешиваюсь!».
Девчонка вышла, утирая мордашку.
— Ну и что мне с тобой делать? — «какой знакомый вопрос!».
Елена как-то по-бабьи подперла рукой подбородок.
— Так! Сделаем так! А отдам-ка я тебя Маргарите, на воспитание!
«Ой!»
Что это будет за воспитание, Косов не знал, но предполагал, что легко Таньке не будет.
— Решено! А сейчас… чаю хочу! Если уж так вышло…, - Лена принялась ставить чайник на спиртовку, — садись, чего стоишь-то… мелкая развратница!
Они пили чай практически в тишине. Таня сидела мышкой, прихлебывала чай, по крошке «клевала» печенье.
— Елена Георгиевна! — тихонько прошептала девчонка, — Мне на репетицию пора…
— Ну… иди! Хотя… стой! Ну-ка повернись? Ну да, как я и думала! — Лена покрутила Таньку из стороны в сторону, — Трико переодеть надо, вертихвостка! Ай-ай-ай! И не стыдно?
Да, на трико… на самом интересно месте были явно видны… влажные пятна.
— Вот! Чистое. И твой размер. Ах, да! Вот… трусы еще. Тоже чистые. Потом постираешь и вернешь, ясно! — Елена взяла из какого свертка на полке требуемое и передала девчонке.
Таня молча кивнула.
— Чего стоишь? Переодевайся! Косов! А ты чего здесь стоишь? Выйди, потом зайдешь! Или… не насмотрелся еще?
Иван вышел. Уже в дверях увидел короткий лукавый взгляд девчонки, брошенный на него искоса.
«Ай, актриса! Ай, лиса! Ну да… тут, похоже, такое «кубло», что без этого — никак!».
Когда девчонка вышла, сопровождаемая Завадской, опять кинула косой взгляд на Ивана. И губки чуть изогнулись в тщательно скрываемой улыбке.
«Не-не-не! Я на такое больше не поведусь!».
— Так. И вот, что еще… Если услышу, что кому-то рассказываешь… Берегись! Шутить уже не буду!
«Какая грозная Елена Георгиевна! И сдается мне, не выдержит Танька, проболтается своим подружкам! Ну как же — такое приключение, да не рассказать?! Да и пусть!».
Елена, проводив взглядом балерину, уже улыбаясь, кивнула Ивану:
— Заходи уже!
Он попытался снова начать приставать, но она мягко отстранила его:
— Вань! У меня к тебе предложение… А давай ко мне пойдем? В комфорте… пообщаемся. Ты как со временем?
— Только за! Я же не врал, когда говорил, что к тебе шел. Что соскучился.
— Вот и славно! Сейчас я в костюмерную заскочу, посмотрю — что там и как? Указания раздам и пойдем!
Потом сама прильнула к нему:
— Я тоже очень соскучилась! Очень! Вот пока целовались… сама потекла вся. Как эта сучка малолетняя.
— Слушай! А почему малолетняя? Она сказала, что ей восемнадцать уже!
— Кому? Таньке? Да ну… Я, конечно, не знаю точно, сколько ей лет. Но думаю — шестнадцать, ну может быть — семнадцать… хотя вряд ли.
«М-да… везде обман! Везде! Никому верить нельзя! Как жить дальше?» — про себя пригорюнился Косов.
Пожалуй, впервые с того момента, как он приоделся после попадания, Косов чувствовал себя… настолько неловко. Нет, так-то… его «горка» вполне производила впечатление и на мужчин, которые старались незаметно окинуть его взглядом и оценить несколько непривычный костюм; и на девушек. Ему шло — приталенная куртка выгодно подчеркивала его спортивную, жилистую фигуру; а штаны, заправленные в «берцы», были довольно непривычны взгляду. Это как в начале восьмидесятых… ну, если взять модные импортные кроссовки, фирменные джинсы и «батник» какой-нибудь «Лакосты», посреди провинциального районного центра.
Но вот сейчас… Его такой модерновый в это время костюм никак не сочетался с шиком Завадской. Это как поставить рядом красивую модель в платье от Коко Шанель и, пусть брутальный, но — внедорожник. Ну вообще никак не сочетается! Она вся такая… ух! Мужики пытались не свернуть шеи, а женщины — сочились ядом и шипением!
Она заметила смену его поведения, и прямо спросила. Косов попытался косноязычно объяснить. Не получилось и он сконфуженно замолчал. Елена подумала и рассмеялась:
— Ва-а-а-н-ь! Ты что это…, - пощелкала пальцами, вспоминая, — как же ты говорил? А, вот — комплексуешь, что ли? Вот уж никогда бы не подумала, что ты так можешь…
Иван раздраженно дернул уголком рта, цыкнул, как босяк, и невразумительно, опять же:
— Ну так что ж… Ты — вон какая!
— Ой! Как мне это приятно! — протянула красавица и тесно прижалась к его плечу.
После перевела тему:
— А что, ты Фатю давно видел?
— Ну так… кто-то трудоустроил бедную женщину… так, что теперь и график ее не понять! Раз в две недели если увидимся — уже хорошо!
Она опять засмеялась:
— Ну ничего, я скрашу тебе скуку и одиночество!
— Да! Леночка! Может нужно зайти в магазин — какие-нибудь продукты… спиртное?
Она легкомысленно отмахнулась:
— Да не надо ничего! Тут… недавно Евгений заезжал. А он, как всегда, без подарков не приезжает.
Опять Косов почувствовал укол:
«Вот же… даже Шрам, приезжая очень редко и ненадолго, чем-то помогает женщине! А ты… мудила, ничем… Хоть и рядом!».
Выматерив себя… «про себя», Косов предложил:
— Лен! Ты меня извини… Давай вот что сделаем! Выберем время, сходим в ателье, и ты закажешь себе, все что нужно такой красивой женщине?
«Девчонкам-то, тогда, после показа мод, дали выкупить модели за недорого. А вот Елена чем поживилась? Или осталась при своих интересах?».
Завадская помолчала, а потом, заглядывая ему в глаза, спросила:
— Ванечка! Ты правда хочешь этого?
— Да! Хочу! А то… по-свински с моей стороны.
— Ты лучше о Фатьме подумай!
— А что о Фатьме? Ее я уже вроде бы полностью приодел…
— Да-а-а… Фатя сейчас… блистает, надо сказать, в гостинице! — задумчиво протянула Елена, — Там, пожалуй, никто так стильно не одевается! Мне уже говорили об этом. И спрашивали, и меня, и ее — откуда такие наряды? И что… ты готов потратить деньги… а выйдет, наверное, немало… на меня?
— Лен! Ну ты чем слушаешь? Я же сказал…
— Вань! Я женщина с претензиями… У тебя денег-то хватит? Может не надо?
— Не комплексуй! Надо! И денег хватит! — «м-да… придется подписываться… однако!».
Она опять прижалась к его плечу, закинула голову и рассмеялась.
— Ты чего?
— А ничего! Просто… как-то хорошо! — посмотрела с улыбкой на него, — А может еще и… от предвкушения! Давай опять не будем спать… как в тот раз?
— Хочешь?
Она, улыбаясь, молча кивнула.
— А осилишь?
Елена снова засмеялась:
— Ну-у-у… я постараюсь!
— Договорились!
Прошли еще немного. Помолчали. Завадская посмотрела на него с улыбкой, потом прикусила губку, прищурилась и наигранно холодно спросила:
— А скажи-ка мне, милый, все же… а с чего это ты так на Таньку запал?
Косов рассмеялся:
— А я на нее не западал! Просто… она такой забавной мне показалась. Ну и фигурка у нее… Не отнять! А потом она… Слушай! А ведь похоже… она так грамотно меня подвела к этому. Да нет! Быть того не может! Она же девчонка совсем. Откуда такая продуманность? Не… показалось!
Завадская вздохнула, посмотрела на него с сочувствием, как на совсем глупого:
— Вань! Я же тебе говорила — девчонки и в интернате уже проходят такую школу интриг… и прочих пакостей. А потом, когда в труппу приходят… каждый день мастер-класс видят. К этому возрасту они уже… прежде чем слово сказать, сто раз подумают! Сама через это прошла, знаю, как это… Кстати! Подружка твоя… она вовсе не из простых. Чтобы ты знал!
Иван удивился:
— Что? Из бывших, что ли?
— Да нет… я не о том! Откуда она — я не знаю. Я говорю, что девочка как танцовщица — очень перспективная! Может и в примы лет через пять-семь выйти. Хотя… это будет очень сложно! И даже не от нее это зависит. Но уж в дубле — точно будет!
— А дубль это?
— Ну… дублеры прим. На всякий случай — болезнь, травма…
— Ты присмотришь за ней?
Завадская рассмеялась:
— Что? Понравилась?
Косов покачал головой:
— Вовсе нет! Вот честно скажу — нет! Она вообще… не в моем вкусе. Да и не умеет ни хрена! Просто… она какая-то… славная! Интересная девчонка!
— Ой, Ваня, Ваня! Телок ты, вот что я тебе скажу! Телок! Как же так получается — у тебя столько женщин, и все — непростые. Красавицы! И со всеми ты так успешно крутишь… А, оказывается, тебя облапошить — проще простого! У меня в голове не складывается — как же так можно? Сразу и то, и это. Не бывает так…
— Да… что хотела еще спросить… просто — любопытство женское. Если не хочешь, можешь не отвечать… Скажи… а вот ты говорил, про рыженькую… Мне показалось… или ты ее и правда потерял.
Настроение сразу упало, Косов насупился:
— Там это… Лизе замуж надо. Семью, ребенка… А я что? Так… ветер в голове…
Елена внимательно посмотрела на него:
— Пон-я-я-тно… Ты прости, что я… Не надо было спрашивать. Бабское любопытство!
— Перестань! Все нормально. Мы поговорили… и решили.
— Хороший ты, Ванька… Хоть и дурак!
«А вот здесь — не понял! Что дурак — это понятно, я каждый день и себе, и людям это доказываю. Но вот именно здесь и сейчас — почему дурак?».
«Хорошо у Леночки! Уют, комфорт… И хозяйка она… хорошая. Не просто светская блядь. Бляди не умеют быть такими — и чистота в квартире, и вон… на кухне чем-то брякает, и запахи доносятся даже в ванную… очень аппетитные. И ум ведь есть! Стольких людей знает… Это тоже… Люди разные и с каждым надо по-своему, умело. А Завадская… м-да. Похоже и руководитель тоже. И тетка авторитетная в театре, а это — показатель, однако! Интересно… ну так — чисто теоретически! Без каких-либо планов, ага! А можно как-то ее «блядскость» — приструнить? Может ли найтись мужчина, который так себя поведет, что она забросит эту всю… богемность? М-да-а… Вопрос! Ну да ладно, это не про нас!».
Отмокая в ванной, Иван философствовал, кайфовал. Как только пришли, хозяйка напрягла его растопкой водогрейной колонки, потом заскочила в ванную буквально на десять минут, пока он, покуривая, пил кофе на кухне. Кофе тоже по-быстрому, на керосинке, сварила она же, Елена. Пусть и не тот классный кофе, что… Но все-таки!
— Иван! Ты там не утонул? — заглянула она к нему.
— Я здесь жабры отращиваю! Говорят, в Оби русалок видели — кра-а-с-и-и-ивые, страсть! Вот и решил — уйду я от Вас, Вы все злые и меня не любите!
— Сдурел совсем! Вода же сейчас еще — б-р-р-р! И врешь ты все! Мы тебя очень любим! Вылазь, давай!
Он поднялся из ванны, смыл с себя пену. Краем глаза видел, как заблестели глазки Леночки. И румянец на щечках — прямо на глазах появляется. Вот и губку закусила.
— Ваня! — и голос негромкий, низкий, с хрипотцой, — Ванечка! Давай я тебя сама оботру…
Ну это же такая малость, а женщине — приятно!
Она вытирала его долго… даже чуть постанывать начала.
— Какой ты… славный и сладкий… мальчик.
«А движения все затихают и затихают! И руки у нее… подрагивают. Как же быстро загорается эта красавица!».
— Леночка! Я тебе уже говорил, что… не люблю, когда меня так называют. Я обещал тебя… наказать? Вот… сейчас накажу!
— А-а-х… накажи меня, хороший мой!
Завадская была… Завадская. Желто-бежевый цветами шелковый халатик с запАхом не доходил до середины бедра. И запАх был… подлый такой. Он норовил разойтись и сверху, приоткрывая черный ажурный бюстгалтер… и его содержимое. И снизу… тоже то и дело показывалась ножка в черном чулке.
Она наглаживала сначала его грудь, уже забыв про полотенце… ладошками настолько ласковыми и нежными, что его периодически бросало в дрожь. То переходила на ягодицы, стискивая их пальчиками, прислоняясь щекой к его груди и постанывая. Потом… провела руками по груди — сверху вниз. Замерла, доведя руки до низа живота, подняла голову, заглядывая ему в глаза, засмеялась хрипло:
— Не могу… сдержаться не могу! Ты позволишь… его тоже нужно… вытереть.
И не дожидаясь его согласия, присела на колени. Застонала… И пальчики… такие быстрые и нежные пальчики… пробежали по «нему», заставляя дергаться и стонать уже его.
— Это… это что же такое? Ах, она сучка! Она что — совсем дура?! Ох… как она его… совсем не огрызла! А ты куда смотрел? Ну я ей… устрою! Вот же… дура малолетняя!
Хрипловато Косов пробормотал:
— Ты ее лучше… научи.
— Ага! Много чести, чтобы я ее учила… Сейчас, хороший мой… я его приласкаю. Ну как же так? Даже смотреть жалко! Ну нельзя же… такого красавца… так вот… Ритке поручу, уж она ее заставит… научит. Сучку эту…
Последняя фраза у Лены вышла… невнятно. По причине занятого рта…
«О-о-о-х-х… это даже сравнивать… нельзя!».
Он посмотрел вниз, подрагивая всем телом. Елена была занята… очень занята оказанием срочной медицинской помощи.
Несмотря на некоторый дискомфорт, вызванный жжением и пощипыванием в определенных местах, Елена заставила его… отстреляться быстро.
«Похоже… ни одной капельки не пропало! Вот же… хищница!».
Она подняла голову, посмотрела:
— Вань! А как же… ты меня наказывать будешь? Тебе же самому больно будет!
— Вот, сударыня! Цените — на что только не приходится идти ради Вашей экзекуции!
— Я ценю, Ваня. Правда — очень ценю. Но как же…
— Ну… у тебя же кремов всяких полно, не так ли?
Она улыбнулась:
— Тогда пойдем, я тебе снова кофе сварила — уже как положено, а не наспех! Спать тебе сегодня я не дам!
Кофе был уже холодный. Но и правда — вкусный…
Они проводили Лизу. Проводили довольно поспешно… Но не потому, что она куда-то торопилась, а… потому, что слишком уж тягостно это было. Илья даже начал какую-то речь, но, видно проникнувшись атмосферой, быстро сбился, смутился и сел, замолчав. Как на поминках, чес-слово! Тоня, широко открыв глаза, посматривала то на Косова, который молчал, закаменев лицом, то на Лизу, которая была… краше в гроб кладут! Потом Тоня, судорожно всхлипнув, схватила Илью за руку и выбежала, утащив за собой директора. Они… Лиза, Лида и Иван еще посидели молча.
Косов не выдержал, налил себе стакан коньяка, выпил его залпом, закурил.
«Как же… хреново-то! Вроде уже и жизнь там… прожил. И хоронить близких приходилось… Всякое бывало! Но как же сейчас…».
Иван смотрел в окно, щурился от дыма и молчал. Лиза вздохнула, поднялась тяжело, как старуха:
— Лида! Проводи меня… пожалуйста.
Косов, вдавил папиросу в пепельницу, шагнул к ней, обнял, уткнулся лицом в такие родные рыжие волосы:
— Родная моя… Я всё буду помнить… Только бы у тебя все было хорошо, слышишь! Только чтобы было все хорошо…
— Да что же Вы так-то… Нельзя же так! — всплеснула руками Лида.
— Как-то… не получается по-другому…
Лида, подойдя к подруге, испуганно глядя на Косова, потянула ту за руку к дверям. Он же повернулся и вышел через заднюю дверь, чтобы не видеть, как уходит его рыженькая. Пошел к реке, сидел, тупо уставившись в реку, курил до горечи. Голова была пустая и звонкая.