На скосе века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6
СТИХИ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ
Попытка начала
Страх временности — вкуса бремя.И как за временность судить,Раз ей по силам нынче времяСамо — затмить иль прекратить.Сменить бы бремя на беспечность —Вздыхать, порхать, огнём гореть.И вдруг сквозь это в чём-то вечностьПочти случайно рассмотреть.Ах, временность!.. Концы… начала… —Всё здесь. Всё быт одной поры……Но в наши дни она пленялаСоблазнами другой игры.И властью путать всё, внушая,Что видим свет за плотной тьмой,Энтузиазмом окружаяНаш дух, как огненной тюрьмой.Ах, временность!.. Ах, вера в благо!Борьбы и веры жаркий вихрь.А рядом трупы у продмагаИ мухи панцирем на них.Комната Мандельштама
Когда Мандельштаму дали комнату, венгерский писатель Матэ Залка, комбриг, в будущем — легендарный «генерал Лукач», заявил по этому поводу протест.
По мемуарам Н. Я. МандельштамНезаметно, но всё ж упрямоРеволюции выцветают.Дали комнату Мандельштаму —Фальшь, как плесень, дух разъедает…Ни к чему ордена и шрамы.Всюду стройки, а тянет в пьянство.Дали комнату Мандельштаму —Уступили опять мещанству.Всё не так, как было когда-то.Стихли даже все перепалки.…И сошлись погрустить ребятаУ товарища Матэ Залки.Хоть комбриг он, и пишет книги,Славный век ими вместе прожит.И его нашей жизни сдвигиТак же радуют и тревожат…Он молчит, ни на что не ропщет.Но при случае спросит прямо:«Как так вышло, что вы жилплощадьДали этому… Мандельштаму?Вы, наверно, забыли, где вы!Что за наглость — давать квартирыНе поэтам борьбы и гнева,А жрецам буржуазной лиры.Как вам хочется бросить кость им,Приобщиться, пусть ненадолго.Коммунисты вы? Хватит! Бросьте!Обыватели вы, и только».Не ответят… Но их изнанкаВся всплывёт — когда ночью чистойИз той комнаты на ЛубянкуМандельштама свезут чекисты…Наша истина — меч разящий!..Пусть пощады чужой не просит!..…А чекисты теперь всё чащеТак же точно своих увозят.Муть на сердце, но в мыслях — строго:Всё издержки, на солнце пятна.Минут годы. В конце дорогиЧто-то станет и им понятно.Нет, не то, что за гонку в небыльТак взимается неустойка…Лишь одно: штурмовали небо —Взяли лагерную помойку…Но и это поймут не скоро,Хоть и боль будет жечь упрямо:Как же так — сажать без разборуКоммунистов и Мандельштама?Тех, кто полон лишь сам собою,С храбро шедшими в бой за братство…Святотатство!.. Но дух наш стоек.И комбриг снесёт святотатство.Он не сдастся… Но всё на светеВдруг ощерится неприятно.И в Испанию он уедет —Снова видеть врага понятным…И забыть про те казематы,Где и нынче идут дознанья.Где, быть может, его ребятаНа него дают показанья.Растворить в пулемётном трескеПодозренья и основанья.И погибнет он под Уэской,Страшной правды не сознавая.Веря в то же: в свои-чужие,В то же право силы рабочей,Той, которой поэты в РоссииНе нужны, а квартиры — очень!И не будет знать, умирая,Что и тут зря вставал он грудью:Что рабочие проиграют,Но потом будут жить как люди…Что без власти его оружьяИ без веры его могучейБыло б всюду никак не хуже, —А как правило, всё же лучше.И что очень давно всё это, —Как ни крой буржузность лиры, —Было ясно душе поэта,Им гонимого из квартиры.Что игралась другая драма.И в её исчисленье строгомЭта комната Мандельштама —Чья-то луковичка перед Богом.Начало 1990-хНадежда
Нет, не сама стопы направилаТы в эту тьму — волос не рви.Была проиграна ты дьяволуВо имя Света и Любви.То дальний блеск, то лужи строек лишь…Да знал ли тот игрок шальной,С кем и на что играл — и проигрышКакой оплачивал ценой.Не знал… Но верил в даль, в движение.И в споре с веком и судьбойПолёт души и напряжениеВсю жизнь поддерживал борьбой.Теперь глядит глазами шалыми,Как бьётся, ужаса полна,В когтях чертей страна усталая,Проигранная им страна.И на душе-то — ох не весело.Но есть надежда — Божий суд.Где с подписью его все вексели,Как при мошенстве, — не учтут.Начало 1990-х* * *
Простите все, кого я не любил.Я к вам несправедлив, наверно, был.Мне было мало даже красотыБез высоты и строгой простоты.Мой суд был строг… Но даже след сгорелВысот, с которых я на вас смотрел.К чему тот суд? Теперь, как вы, и яСтою в конце земного бытия.И вижу вас… Как я, кто вас судил, —В свой страшный век доживших до седин.Ему плевать, что думал кто о ком, —Всех, как клопов, морил он кипятком.И, как картошку, пёк в своей золе,Но, как и я, вы жили на земле.И извивались каждый день и час.Я ж красоту любил — судил я вас…А если б не судил — то кем бы был?..Простите все, кого я не любил.Начато в Норвиче в июле 1992, закончено в Бостоне 7 августа 1992.* * *
Дни идут… а в глазах — пелена.Рядом гибнет родная страна.Мало сил… Всё тусклей боль и стыд.Я кричу, а душа не кричит.Я свой крик услыхать не могу,Словно он — на другом берегу.Нортфилд, Вермонт, июль 1991Тем, кто моложе
Наш путь смешон вам? — Думайте о нём…Да, путались!.. Да, с самого начала.И да — в трёх соснах. Только под огнём.Потом и сосен никаких не стало.Да, путались. И с каждым днём смешней,Зачем, не зная, всё на приступ лезли.…И в пнях от сосен. И в следах от пней.И в памяти — когда следы исчезли.Ах, сколько смеху было — и не раз —Надежд напрасных, вдохновений постных,Пока открыли мы — для вас! для вас! —Как глупо и смешно блуждать в трёх соснах.11 сентября 1991* * *
Клонит старость к новой роли,Тьму наводит, гасит свет.Мы всю жизнь за свет боролисьС тьмой любой… А с этой — нет.Мало сил, да и не надо,Словно впрямь на этот разТьмою явлен нам Порядок,Выше нас, мудрее нас.Словно жизнь и ход событийНам внушает не шутя:Погостили — уходите,Не скандальте уходя.1990-е* * *Вариант
Клонит старость к новой роли,Тьму наводит, гасит свет…Мы всю жизнь за свет боролисьС тьмой любой… А с этой — нет…Нет, не бунт — покорность боли.Что тут можем — ты иль я?Против нас — не злая воля,А пределы бытия.Тьмою возраст обступает.Что ж, смирись — в душе, в уме…И не верь, что утопаетВся Россия в той же тьме.А — похоже! Смотрим с больюНа неё, свой крест неся.Примиряться с этой рольюНам к лицу, а ей нельзя…Ей нельзя: она — Россия,Вот и бредим, ищем путь…Хоть уходим, хоть бессильныДаже пальцем шевельнуть.1990-еСтарый хрен
Старый хрен, куда ты прёшься,Что ты дома не (сме)ёшься?Из частушкиБез тебя — зима и осень,Сонь и тишь…Старый хрен, куда ты прёшься?Что ворчишь?Бьёшься лбом? — Нашёл оружьеПротив стен!..Никому ты здесь не нужен,Старый хрен.Ты тут чужд — с тревогой, с болью —Всем… Везде…В заблужденьях, а тем боле —В правоте.Правота — смешная крайность,Странный крен.Уж такая тут «ментальность»,Старый хрен.С нею спорить бесполезно,Зряшный труд.С нею жить неинтересно…Но — живут.Что ты прёшься? Разве делоБиться лбом?«Что ты дома не…» Ах, где он,Этот дом?Сам ты дом сменял на волю,Тьму на тьму…Позавидовать бы, что ли?Да кому!Некому… Да и не надо:Прожил жизнь.Что-то помнишь? Вот и ладно.И держись.И живи — не стой на страже,Злясь… грубя…Не доказывай… ДокажутБез тебя.Поражение
«Всё катится к чёрту?» — вот так про свой город и дом!И вьюнош гордится мошенством, как верностью рыцарь.Раз гибнет Россия, то доблесть — нажиться на том.И надо успеть, и нельзя не успеть поживиться.«Всё катится к чёрту!» — я слышу опять и опять.Привычка к бессилью? Что спорить, мол — косит косая.И стало как будто нелепо Россию спасать,Хоть вовсе не стало разумней — скорбеть, не спасая.Всю жизнь только этим я жил — в том был крест мой земной.Был яростно стоек — теперь я растерян и кроток.Но всё испарилось — что было когда-либо мной,Светило в паденьях, держало в открытьях и взлётах.Всё — давний мой бунт и последняя мудрость моя,А вьюнош традиции верен в своих похожденьях.Как некогда мы ускользающий смысл бытия,Он ищет упорно путей к отмыванию денег.Он — наша свобода. Её воплощенье и бред.И вот на свободу натравлена ярость народа.И кто-то решает: «Раз так, значит выбора нет.Придётся его защищать, защищая свободу».А я не могу… Тошно, вьюнош, хоть нет уже сил!..Свободу люблю, хоть как в знанье, в ней много печали.Мне стыдно. С чего? Ведь не я же тебя породил.Не мне ты внимал… Что ж я вдруг за тебя отвечаю?Прости меня, вьюнош, за то, что ты вырос таким.Коррозии духа способствует времени сырость.Я всё претерпел, сделал всё, чтоб ты вырос другим.Прости меня, вьюнош, не вышло — другим ты не вырос.Закончено 6 октября 1995.* * *
На склоне лет — сказать по чести,Милей оседлое житьё.И я бы рад сидеть на месте,Да только место не моё.А где моё — там нынче худо.Всё тонет, смыслу изменя…Но я спешу туда отсюда —Домой, где всем не до меня.Бостон, январь 1993* * *
Чудак… Неумеха… Почти что калека —Я всё же в рубашке родился, наверно:Три четверти прожил Двадцатого векаИ вот уж два года живу в Двадцать первом.За что мне удача счастливая эта?Чем я заслужил эту щедрую милость?Я многих не лучше, кого уже нету,И многих не хуже… Но так уж случилось.Кто вспомнит теперь, как хватались мы жадноЗа веру в свой путь среди волн океана.Как ложь нас накрыла волной своей смрадно,И правдой светила нам фата-моргана.Как гнались за ней мы в том кружеве грозном,Боясь упустить, лишь о том и печалясь,И как нам хотелось хотя бы по звёздамПостичь, где мы есть, — но и звёзды качались…Как снасти скрипели, как лопались скрепы,И как миражи миражами сменялись,И как всё равно штурмовали мы небо,А небо сквозь слёзы над нами смеялось.Но мы — мы не слышали этого смеха,Лишь кошки на сердце скребли… Но впустую.Пьянила нас вера в возможность успеха,Мы неба не видели, небо штурмуя.Но пёрли, ни грому, ни смеху не внемля,По сути, понятья о нём не имея.Лишь рухнув, лишь больно ударясь о землю,Впервые узрели мы небо над нею.Мы верили в штурм — гордо, страстно и бурно,Нам жизнью была эта вера пустая.Мы власть имитаторов этого штурмаОтвергли — её чистоту соблюдая.За это карали. Но зря, бесполезно.Мы веру спасали под гнётом свирепым,И только свалившись в реальность, как в бездну,Мы небо открыли и землю под небом.Открылись земные пределы и меры,И в эти пределы зажатые страсти.И в небо высокая, тёплая вера —Вся прелесть земного нелёгкого счастья.Открыли мы жизнь… И нас тут же в крушеньеОна завлекла… Словно звёзды споткнулись.И как-то для всех потеряло значеньеВсё то, к чему мы так непросто вернулись.Вернулись, но поздно… Хоть с этим едва лиСмирится душа… А случилось простое:Пока мы, взорлив, небеса штурмовали,Под жизнью земной подкосились устои.И валится всё, всё грозит быть разбитым,И разум уже не спасает — сдаётся.А мы? Мы стоим пред разбитым корытом,И небо над нами уже не смеётся.Кейп-Код, август 2002 — Бостон, 20 сентября 2002Рецидив гордыни
Я не знаю — то ль Богом, то ль чёртом хранимы,Про свободу забыв и спасая свой быт,Люди жили и в годы крушения Рима,И при Сталине жили (кто не был убит).Неизбежность приняв и отбросив печали,Зная место своё, сук рубя по плечу,Жили… Варвары с важностью их поучали…Так и вы проживёте… А я — не хочу…Кейп-Код, 31 августа 2002