Утро выдалось холодным. Лето догорало, испускало последний вздох, намекая на скорую осень. И когда смотритель передал мне, что через час я должна быть полностью готова, я впервые за все время нахождения здесь захотела возразить, забраться под одеяло с книгой и не выходить в неприветливый мир. Свобода не радовала. Это было издевательство — вывезти меня в окружающий мир, чтобы продемонстрировать, частью чего я никогда больше не стану.
Увы, поступить так, означало навлечь на себя гнев Лукаса, а я смутно понимала, что обычным выговором моя непокорность не закончится. То, что он позволил одержать над ним верх в сексуальных играх, означало очередной тест. Я разделяла подобные вещи. Если сейчас буду продолжать в подобном духе, пожалею. Может, собаками травить не станут, но в арсенале этого ужасного человека наверняка полно приёмов, от которых встанут волосы дыбом. Мне не хотелось испытывать это на себе.
Я натянула кожаные брюки, идеально облепившие мои постройневшие бедра, футболку, похожую на ту, что имела в своём гардеробе Вэл, курточку-косуху из мягкой блестящей кожи. Волосы оставила распущенными, подвела глаза и слегка коснулась тушью ресниц. Куда меня повезут, смотритель не озвучил, и я сочла подобный наряд уместным как на пикнике, так и в городе. Если бы мы ехали в казино или ресторан, мне бы об этом сказали.
Пока я од конвоем смотрителя и цепного пса из охраны шла по мощеной гравием дорожке к резиденции Лукаса, заметила девчонок. Тех, кому не повезло стать фавориткой, вернее, личной шлюхой главного. В кольце охраны они вяло передвигались по лужайкам, ежась от холода, опасаясь смотреть в мою сторону. И только рыжая Лизка — ее сложно было не узнать и по цвету волос, и по экспрессивному поведению — открыто флиртовала с перекаченным лысым вертухаем, и оба явно получали удовольствия от процесса. Завидев смотрителя, они резко разошлись в разные стороны. Лиза поймала мой взгляд и подмигнула, но ее глаза остались серьезными, настороженными. Я поняла, о чем она думает. Не завидует моему внезапному возвышению, а понимает: возможно, вояж за пределы особняка станет моим последним путешествием. Здесь никто и никогда не бы в чем-либо уверен.
Я уже садилась в автомобиль, когда услышала женский плач. Я слышала его ранее. Альфия. Похоже, она так и не смирилась со своей участью. Боль в надсадном рыдании уколола сердце, и я поспешно отвернулась, не желая видеть, как ее тянут прочь двое крепких ребят. Все верно, нечего подавать пример рефлексии другим. Хотелось верить, что она все еще дорогой лот на предстоящем аукционе, и никто ее не тронет.
— Виктория, — Лукас уже находился в салоне. Меня окутал аромат его одеколона и сигар. Твою мать, этого хватило, чтобы я сразу переключилась, почувствовав себя в своей тарелке и забыв о недавней сестре по несчастью.
— Здравствуйте, — когда он сжал мою руку, стало спокойно. Я уже начала привыкать к безумию в его лице настолько, что оно казалось мне родным. Улыбнулась и отвела взгляд.
На парковке что-то происходило. Бодигарды и охрана высшего уровня загружала в багажник чёрного джипа оружие. Автоматы, пистолеты, что-то еще, смутно знакомое. Мой взгляд задержался на происходящем больше, чем полагалось. Да я подобное видела только в бандитских сериалах!
— Ты похожа на Вэл, — вырвал меня из раздумий голос Лукаса.
Чтобы скрыть свое любопытство, я привернулась к нему и грустно улыбнулась, качая головой:
— Вряд ли.
— Ты знаешь, о чем я.
О, он не имел в виду мой прикид, в котором я сама напоминала себе Вику из недавнего сна. Характер? Трудно провести параллели, когда одна свободна, как ветер, испытывает теплые чувства к человеку, которого я вынуждена бояться и лишь поэтому делить с ним его ад… потому что у меня как раз нет этой свободы. Но ему виднее. Спорить и жаловаться на свою судьбу я не хотела. Как и задавать вопросы, несмотря на то, что от любопытства буквально потряхивало. Хорошо, что не было ощущения чего-то страшного, но ведь еще не вечер. Хорошо, если будет всего лишь продажа оружия, а не его демонстрация на живых мишенях!
— Через пять дней аукцион, — сменил тему Лукас, наблюдая за погрузкой стволов.
Это была лишняя для меня информация. Не зная, как реагировать, я просто кивнула, не зная, куда деть глаза.
— Иногда я думаю, кому и за сколько мог бы тебя продать. Как думаешь, Вика? Кто готов отдать годовой бюджет какой-нибудь южноафриканской дыры, чтобы получить тебя в безграничное пользование?
В его голосе звенело веселье, но вместе с тем… я ощутила, как все мое тело сжалось, словно стремясь сделаться невидимым, а голосовые связки застыли, скованные ужасом. Я понимала, что это может со мной произойти в любой момент. Даже если Лукас еще не наигрался с умной и стойкой куклой, вряд ли он упустит свою выгоду, если найдётся извращенец, готовый переплатить вдвое, а то и больше. К тому же я могу разозлить его одним неосторожным словом, и тогда… не настолько прочно мое положение рядом с ним. Как там говорят, в каждой шутке только доля шутки?
Шрам на спине предательски зачесался. Я сглотнула, прикусив язык. Мне хотелось спросить, чем я его расстроила, что сделала не так, почему он шутит (или не шутит) подобными вещами. Увы, знала: прояви я слабость, пойду с молотка сразу. Даже не по столь высокой цене.
— Дайте подумать, — голос слегка дрожал, я из последних сил сдерживала приближающуюся паническую атаку. — Насколько котируются образованные девушки? Они могут стать украшением раута. Подчеркнуть статус мужчины. Но вряд ли эти качества заиграют всеми цветами радуги, если они останутся для партнера рабынями. Вещами. Он просто не сможет воспользоваться этим бонусом в полной мере…
Стальные петли вокруг горла начали ослабевать. Лукас внимательно наблюдал за мной. А я продолжала говорить, понимая, что стоит замолчать, сорвусь. Этого нельзя допустить.
— Купит ли такой лот кто-либо ради долгих философских бесед? Не думаю. Ученый-миллиардер? Мимо. Будь девушка хоть профессором по квантовой физике, он скорее будет насыщать с ней свою темную сущность, чем разговаривать. Сам факт покупки-продажи обесценивает самый мощный интеллект. И вы это знаете. Возможно, будет еще одна категория потенциальных покупателей, те, у кого прогрессирующая моральная травма детства. Все равно, какая: училка высмеивала в школе или на олимпиаде обошла отличница из параллельного класса. Сами понимаете, зачем ему умная рабыня…
Лукас покачал головой, улыбаясь, хлопнул меня по плечу, заставив подпрыгнуть.
— Боишься?
Врать не имело смысла. Я посмотрела ему в лицо.
— Да.
— Не стоит раньше времени. Я не люблю делиться своими эксклюзивными вещами с теми, кто не знает их истинной ценности. Относительно торгов, я спросил тебя с другой целью. Поясню позже, когда вернемся. А сейчас поедем и переговорим с мальчишками, посягнувшими на чужую песочницу. Пристегнись.
Облегчение оттого, что Лукас не продолжает свои игры разума относительно моей возможной продажи, было настолько сильным, что я не придала значения его последним словам. Мальчики, песочница — ясно, что разговор не о детях, непонятно только, заем мне это знать и тем более присутствовать. Нужен мой талант миротворца? Необходимость заговорить им зубы? Я знала, что бог, раздавая ум, одарил меня достаточно щедро, но не настолько, чтобы Лукас без меня не справился. Но возможность выехать за пределы загородной тюрьмы радовала как никогда, и я просто наслаждалась пейзажем за окном.
Поля и лесопосадки тонули в сером тумане моросящего дождя, но все равно это было красиво. Непроизвольно я провела рукой по стеклу, улыбаясь.
— У тебя красивая улыбка. Ты наконец поняла мой юмор? — нарушил молчание Лукас.
Я не позволила опустить себя на землю с воображаемых небес.
— Как Сайлент-Хилл. Только красиво.
— Это еще не Сайлент-хилл, Виктория. Все впереди.
В его голосе было обещание. Я же не намеревалась позволить Лукасу испортить мое настроение. Смотрела в окно, загородный пейзаж почти не менялся. Мы ехали не в город, скорее, удалялись в еще большее захолустье.
То, что мы у цели, стало понятно, едва я расслышала жуткое карканье воронья. Целые стаи черных птиц кружили над головой, выписывая в воздухе абстрактные вихри, оглушая округу душераздирающими криками. Туман скрывал очертания пейзажа, но невообразимая вонь подсказала, что мы на свалке. То и дело из сгустившейся серой пелены выступали остовы ржавых машин, колес, контейнеров, старых механизмов и предметов бытовой техники. Здесь запах отбросов уже не был столь резким.
Кто-то из охраны выстрелил в воздух, заставив меня подпрыгнуть. Кучка бомжей, греющихся у небольшого костерка, с криками побежала прочь. У меня всё еще звенело в ушах от выстрела.
— Туман, — обернулся бодигард Лукаса и заглушил мотор. — Как бы не схватить шальную маслину.
— Не успеем, — спокойно ответил Лукас. — Никто с ними разговаривать долго не собирается.
Хоть видимость и оставляла желать лучшего, я различила несколько машин, вставших полукругом вокруг расчищенной от мусора площадки. Нас ждали. Да и не стал бы вертухай гонять выстрелами бомжей, если бы хотел подкрасться незаметно.
— Бронежилет, — напомнил охранник.
Лукас бросил на него злой взгляд:
— Ты считаешь, я боюсь этих шакалов настолько, чтобы таскать на себе эту хрень? Или ты не уверен, что их положите до того, как откроют рот?
Я положила ладонь на руку Лукаса. Черт, в тот момент я не пыталась заслужить себе дополнительные очки, имитируя беспокойство. Сама не знаю, почему сделала это.
— Прошу вас, сделайте, как он говорит. Туман. Все что угодно может произойти.
Лукас раздражённо выдохнул, вырвал руку, но кивнул, начал снимать пиджак. Я попыталась было выйти за ним следом, но он грубо велел оставаться на месте и внимательно следить за происходящим. Правда, бронежилет надеть на себя позволил, к огромной радости бодигарда, не знавшего, как ему быть в создавшейся ситуации. Я тоже ему не завидовала. Не пояснишь потом, что босс сам виноват, не захотел носить защиту.
Большого желания возразить и вылезти у меня не было. На улице сыро, над головой мерзкие вороны, еще этот запах, от которого хочется зажать нос. К тому же, хватило обрывков фраз, чтобы понять — о честных переговорах с оппонентами речь не идет.
Ксеноновые фары внедорожников прорезали серую пелену, и клубящаяся водяная пыль начала рассеиваться, оседая микрочастичками на лобовом стекле. В этих перекрёстных огнях я сумела рассмотреть пять мужских фигур, занявших позицию возле своих автомобилей.
Стрелка. Меня пригласили стать свидетелем самой настоящей бандитской стрелки. От осознания, чем обычно такие сходки заканчиваются, меня замутило. Я все еще не верила, что Лукас так скоро, не дав опомниться, притащил меня на очередную кровавую вакханалию.
Сжала виски ладонями, радуясь, что в машине кроме меня никого не осталось. Сил держать лицо после недавнего потрясения попросту не было. Я вглядывалась в проступающие все четче тени, слышала обрывки разговора, ругань, даже смех. Иногда — звук передёрнутого затвора. Но никто не стрелял, да и разговор велся в мирном ключе. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Время застыло, и в какой-то момент я даже подумала, что ничего страшного не случится. Пообщаются, придут к общему знаменателю и поедут в ближайший ресторан отмечать достигнутое соглашение. Если бы не охрана, готовая выхватить оружие по первому знаку Лукаса или его визави, я бы решила, что общаются закадычные друзья. Беседа, судя по долетающим обрывкам, выглядела довольно непринуждённой. Зачем Лукас привёз меня сюда? Показать другим? Но никто не знал, что я сижу в машине. Решил понтануться, продемонстрировав свою крутость? Нет, такому мужчине не нужны дешевые спецэффекты, чтобы произвести впечатление на женщину, которую ему в силу особого положения не пришлось завоевывать. Но зачем тогда это все?
Чтобы не думать о плохом, я наблюдала за фигурой Лукаса. К слову, он не был похож на братка в классическом понимании этого слова. Костюм сидел на нем идеально, речь не отличалась блатным жаргоном и матерщиной. Практически аристократ среди бандитов. Я вспомнила, как упивалась собственной женской властью, ублажая его ртом, и по телу разлилось приятное томление. Да и сколько можно было отрицать очевидное: меня к нему тянет, влечет. И вовсе не как жертву стокгольмского синдрома к своему похитителю. Когда мы настолько тесно соединились, что стали одним целым?
Я улыбнулась, понимая, что теперь моя задача несколько облегчается. Одно дело — ложиться головой и телом под ненавистного тебе мужчину ради выживания, и совсем другое — делать это с удовольствием. Даже не с целью спастись, а ради удовлетворения собственных чувств. Провела пальцам по губам, которые слегка задрожали в предвкушении дальнейших сексуальных игр, и…
Жуткие, разрывающие тишину автоматные очереди. Карканье потревоженного воронья. Крики, звон разбитого стекла, падения тел — и снова громогласные плевки смертоносного вихря выпущенных по живым людям патронов…
От ужаса я закричала. Зажала уши руками и сползла вниз, укрывшись между сидениями, ожидая, что сейчас шальной ливень пуль пробьет каркас машины и вопьётся в мое тело. Но ничего не произошло. Наступила тишина. Выстрелы оказались настолько громкими, что заглушили вопли птиц. Я понимала, что только что погибли люди, возможно, Лукас тоже, а меня в любой момент найдут, выволокут из салона автомобиля на сырую, усыпанную отбросами землю, и вряд ли оставят в живых. Понимала, но не мгла пошевелиться. Кусала пальцы, изо всех сил стараясь не кричать и не плакать, не замечала неудобной позы и текущих минут.
Еще один сверхзвуковой прыжок, отделивший две реальности, разбросав их во времени и пространстве. Часть меня отсекала то, чем я жила ранее, в этот раз навсегда.
Двери резко открылись, и я закрыла голову руками, зажмурилась. Вот и все, Вика. Такая глупая смерть именно тогда, когда ты поверила в то, что сможешь выжить… когда начала испытывать подобие симпатии к своему тирану. Справедливости нет.
— Виктория, встань и возьми себя в руки. Сейчас же.
Этот голос я бы узнала из тысячи, даже с закрытыми ушами. Лукас. Он не погиб. Меня не убьют. Едва не вскочила, чтобы броситься ему на шею, сдержалась. Ухватилась за протянутую руку, вышла из машины, чувствуя, как внутри разливается чувство радости. Да совсем недавно я желала ему мучительной смерти!
— Пей. — моих рук коснулся холодный металл фляги. — Давай, некогда падать в обморок. Ну?
Это оказался виски. А может, крепкий коньяк, я никогда не была знатоком алкоголя. Пить не хотелось, но ослушаться требовательного тона я не могла. Сделала сразу несколько глубоких глотков. Внутри разлился пожар, заглушивший неправильные мысли.
— А теперь смотри. Смотри, что надо делать с теми, кто посягает на твою территорию, Виктория. Кто считает, что вправе прийти на все готовое и забрать то, что ты выгрызал долгие годы. С теми, кто отчасти поспособствовал тому, что ты оказалась здесь. Смотри!..
Я знала, что именно там увижу. Вся моя сущность воспротивилась этому, но куда страшнее было не подчиниться Лукасу. И я повернула голову, чтобы увидеть черные автомобили, следы от пуль на лобовых стёклах… и неподвижно лежащие на земле тела. Тела, не подающие признаков жизни.
Нет, плохо мне в этот раз не стало. Знакомый запах крови не вызвал тошноты или головокружения. В конце концов, это было не так страшно, как недавняя вакханалия питбультерьеров. Но от осознания, что в новом мире так вот с лёгкостью отнимают жизни, ударило по сознанию мощной волной. Ноги подкосились, и я закрыла глаза, с трудом удерживая равновесие.
— А вот закрываться не надо! — вдруг яростно, оголтело прорычал Лукас, хватая меня за руку и разворачивая к картине трагедии. — Я сказал, не надо! Заставьте ее смотреть!
Крепкие руки бодигардов зажали с обеих сторон, кто-то поднял мне подбородок, удерживая голову так, чтобы я не могла отвернуться. И я больше не посмела закрыть глаза. Смотрела а неподвижные тела и обстрелянные автомобили, чувствуя, как что-то внутри агонизирует, но адаптируется, подстраивается под ужас моей новой жизни.
— В моем мире, Виктория, двоек не ставят. Это не школа. И не заносят выговор в трудовую книжку, как в твоих офисах. В моем мире каждый час, каждую секунду ходят под прицелом, и если ты не нанесешь удар первой, возможности нанести его второй просто не будет. Запомни это.
Руки бодигардов разжались. Я потерла саднящие предплечья. Слова Лукаса застывали на сердце шипящим расплавленным битумом. Он в совершенстве владел наукой вколачивать в сознание основные постулаты.
— Пить! — я буквально вырвала у него фляжку и сделала глоток обжигающей дряни.
Стало легче. Уже в машине я поняла, что не чувствую ничего, кроме легкой дрожи. Те, кто остался лежать на вонючем пустыре загородной свалки, не были ангелами во плоти. Черти делили территорию, кто-то проиграл. Я почти справилась с этим испытанием… ровно до этого момента.
— Кабан успел позвонить своей шмаре. Заказала билет во Францию, летит вместе с пацаном. Что с ними делать? — повернул голову бодигард, равнодушно глядя, как я сжимаю руками фляжку с виски.
Лукас слегка поднял бровь:
— Глупый вопрос, Санек. В расход обоих. Сейчас же, и к семьям остальных потом наведайтесь. Мне тебя повторно учить подобным вещам?
Мужчина кивнул и начал давать указания по телефону. И от услышанного весь мой самоконтроль рухнул к херам.
— Лукас, нет… это дети… вы же не воюете с детьми…
Мой возглас вызвал приступ смеха у водителя и Санька. А мой злой гений так и остался равнодушном, даже надменным.
— Едем в особняк. Или, возможно, Виктория хотела бы поприсутствовать на генеральной уборке? Могу изменить планы ради тебя, милая.
Машина тронулась с места. А я отвернулась к окну, чувствуя, как с треском рассыпается все, что я называла стрессоустойчивостью, и как по щекам текут слезы. К этому я оказалась не готова.
В абсолютном молчании мы доехали обратно. Я не заметила дороги. Не заметила даже, как оказалась в своей комнате, контуженая не столько произошедшим, сколько тем, что предстояло. Я не хотела знать о том, что так же не дрогнув убивают детей. Но мне не оставили выбора.
— Где… Вэл? — спросила у вертухая, что принес мне еду.
— Ее не будет здесь сегодня и завтра. Идет подготовка к аукциону. Просила тебя не скучать, — подмигнул качок, не заметив моего состояния.
А я легла на кровать, не раздеваясь, глядя в потолок. Понимая, что жить в таком мире не хочу.
А потом меня накрыло волной истерики. Настолько мощной, что я потеряла рассудок и связь с реальностью.
Словно зомби, меряла шагами комнату, затем сорвалась на рыдания, после чего ярость нашла свой выход. Я рвала одежду, срывала шторы, била торшеры, повалила на пол телевизор. Когда одежда была порвана, царапала свою кожу, завывая, круша все, что попадалось под руку, пугая прибегавшего на шум смотрителя. В меня словно вселился бес, и я не мешала ему управлять собственным телом.
А потом появился Лукас, и стало все равно, сто же будет дальше. Обессилевшая после истерики, с растрёпанными волосами, охрипшим голосом и слабостью во всем теле, я лежала на полу посреди бардака и тихо плакала. Просто ждала, когда не выдержавшую груза испытаний живую игрушку пристрелят, оборвав ее мучения, не принуждая больше воевать с совестью и сопереживанием. Но Лукас грубо велел всем уйти и поднял меня с пола, дрожащую и бессильную. Прижал к себе, отыскал чудом среди бардака массажную щетку и принялся размеренно причесывать мои взлохмаченные волосы.
А мне только и осталось, что плакать, до тез пор, пока слезы не закончились, а тепло его тела не подействовало успокаивающе. Волосы новь заблестели, легли атласной волной на плечи. А я прижималась к груди мужчины, который сделал мое существование адом и заставил ломать себя ради шанса выжить, и чувствовала, что успокаиваюсь. Он не говорил ни слова. И когда я обрела голос, чтобы получит ответ на измучивший меня вопрос, лишь сильнее прижал к себе.
Он умел быть чутким и нежным. Даже благородным и понимающим. Но это не могло изменить того, через что он уже заставил меня пройти.
— Дети, Лукас, в чём виноваты дети? Разве ни отвечают за грехи своих родителей? Кому столь сильно помешал ребенок, что его нельзя оставить в живых?!
Меня трясло. А он просто гладил мое тело, касался губами волос, легко и невесомо. Мое восприятие реальности переворачивалась с ног на голову. Даже тогда, когда мужчина, которого боялся сам дьявол, осторожно освободил меня от одежды и поднял на руки, прижав к себе. Шел осторожно, словно боялся причинить мне боль резкими толчками при ходьбе. Не проронил ни слова, усадив ванную и пустив воду.
Возможно, он хотел меня утопить, как вышедший из строя механизм. Или просто смыть с моей кожи кровь и жестокость сегодняшнего дня. Я сидела на холодном акриле, наблюдая, как вода прибывает, накрывая мои пальцы ног, поднимается выше, омывая щиколотки. Во мне просто не осталось сил бороться. В новой реальности Лукаса спокойно живут те поступки и испытания, которые мне никогда не преодолеть.
— Дети, Вика… — он повернул кран и запустил пальцы в волосы.
Я подняла глаза, понимая, что меня только что вырвало из объятий отстраненности: его растерянность, даже горечь, осевшая на губах вместе с каплями воды. Лукас снял броню холодного, расчетливого злодея — и не потому, что происшедшее как-то затронуло в нем особые душевные струны. Он сделал это легко, ненавязчиво, демонстрируя мне себя настоящего. Может, чтобы успокоить и дать понять, что тоже человек. Или же это было зеркальным отражением из далекого прошлого.
— Ты все видишь сама, верно? Сколько девочек никогда не увидит своих семей, утратит возможность нормально жить. Для нас это всего лишь бизнес, который приносит баснословные деньги. И у каждого из нас есть дети. Даже у меня. Причем здесь это, спросишь ты?
Он потянул в сторону галстук, ослабляя узел, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Я слушала, недоверчиво глядя в его серо-голубые глаза, в которых сейчас соседствовали грусть и бескомпромиссность.
— Разбитые жизни таких, как ты — Оксфорд и Гарвард для наших детей. А до того, сама понимаешь — лучшие доктора, няни, материальные блага. Вечеринки, дорогие автомобили, статусные подруги. Все лучшее детям, которые подрастут, завершат свои университеты и… станут у штурвала пиратского корабля вместо нас. Более жестокие и матерые будут так же брать чужие жизни, не испытывая мук совести и продавать подороже, все равно кому — любителю красиво потрахаться, или психопату, пожелавшему замучить красивую девушку насмерть. Для них разница в цене, и только. Те, кто человечнее, — пусть тебя не вводит в заблуждение вера в хорошее. Из них вырастают прекрасные юристы, закалённые западными университетами, которые оправдают любого психа. У наших детей нет другого будущего. Считай, что я просто не позволил мальчишке вырасти в очередного монстра, копию своего отца. У наследников с рождения нет и не будет другого пути!
Его слова били, словно штормовые волны о песчаный берег. Несмотря на весь цинизм сказанного и, в общем, правоту этих слов, я смахнула горькие слезы. Как мог монстр приговорить пока еще безвинных детей к смерти? Это не укладывалось у меня в голове.
— Не плачь, — он снял рубашку и принялся за ремень брюк. — Ты сама пострадала от рук такого вот золотого ребенка, верно? Она могла поставить ультиматум своему супругу, но не стала этого делать. Зачем, если можно сломать жизнь случайной жертве обстоятельств? Для нее это было даже интересно, знать, что сомнительная соперница сгниет в борделе, а муж как ни в чем ни бывало продолжит делить с женой постель и быстро забудет об очередном увлечении. Ты думаешь, ей было так больно, что она устроила тебе ад, соизмеримый со своей душевной травмой? Нет. Ты могла бы проявить стойкость и не лечь под своего шефа, но жажду развлечений этой мажорки насытили бы только чужие страдания. У тебя не было возможности этого избежать.
Упоминание о Кате Ивлеевой было еще одним ударом на поражение. Я даже боялась думать о ом, сто однажды она понесёт наказание, потому что понимала: пустые мечты. Таким, как она, я ничего не сделаю, и мысли о невозможной мести только подточат мои силы. Не будет законов кармы. Она будет жить и наслаждаться жизнью, спать с Валерием, жестоко расправляясь с теми несчастными девчонками, на которых упадет взор ее супруга, не задумываясь о том, что они не особо хотели быть с ним. Меня Ивлеев взял шармом, но других будет брать на правах начальника. Я покачала головой, желая, чтобы Лукас прекратил говорить о Кате.
— У тебя уже сейчас есть шанс отомстить ей. Еще рано, но неужели ты не хочешь однажды заставить ее отвечать за содеянное? Вика, если ты будешь предана мне до конца, я подарю тебе эту суку. Клянусь. А ты подумай о том, что я, скорее всего, лишил мир очередного монстра, взращённого на ваших слезах!
— Предана тебе? — сдавленно прошептала я, не замечая, что обращаюсь к нему на «ты». — Лукас, меня нет. Я пустая внутри. Я не оправдала твоих ожиданий, я не могу стать частью твоего мира! Недостаточно даже страха смерти или борделя, понимаешь? Ты ошибся во мне! Я не стойкая! Я не настолько умна, как ты считал, потому что не могу притвориться тем, кем не являюсь! Ты неизбежно разочаруешься. Убей меня лучше сейчас, пока я не вызвала вой гнев от собственной слабости!
Лукас выпрямился, скинув боксеры. Я отвела глаза. В моей разбитом состоянии его подтянутое, надо признать, красивое тело не вызвало ничего, кроме апатии. Голый, он переступил через бортик джакузи и сел за моей спиной, прижав к себе. Вода коснулась моей груди, накрывая нас обоих теплыми объятиям. И в тот момент я инстинктивно откинулась на его грудь, положив голову на плечо.
— Слабая? — прошептал он, целуя меня в кромку волос. Я ощутила мощную мужскую эрекцию, упирающуюся мне в ягодицы. — Ты не слабая, Вика. Просто у каждого есть свой предел. Это как защитный костюм. Ты проходишь в нем через огонь и отбрасываешь сгоревшее лохмотья, и это акт освобождения. После испытания ты станешь сильнее и чище. Многие сгорают и ломаются, но не ты. Поверь, я не стал бы этого делать, если бы в тебе не было столько скрытых сил…
Его губы опустились ниже, прикусили мою мочку уха. Я слабо всхлипнула, когда вода, всколыхнувшись, омыла ссадины на груди, те, что я нанесла себе сама на пике истерики. Боль и тепло его дыхания вместе с усилившимися объятиями нанесла первый удар тараном по апатии. Что-то всколыхнулось внутри, вытягивая меня на поверхность из омута безвыходности.
Лукас отстранился, выдавил гель для душа на свои ладони, и тут же накрыл руками мою грудь, сжал, перекатывая между скользкими пальцами мгновенно затвердевшие соски. Я охнула от изумления. Огненная стрела возбуждения прошла по телу навылет, резко, неумолимо… восхитительно. Защипали вспухшие бороздки на коже, усилив желание в десятки раз.
Но он не собирался на этом останавливаться. Переместил ладони на мой живот, огладил, спустился ниже. Его рука под водой умело касалась меня, опускаясь к киске, лаская складочки вульвы. Я запрокинула голову и издала хриплый стон. Лукас на миг прекратил ласку, приподнялся, целуя меня поочередно в лоб, переносицу, распахнутые губы. Поцелуй оказался неожиданно нежным, но я в этот момент хотела другого. Воли, силы, одержимости. Ласке не под силу выбить мои душевные терзания. Хрипло зарычав, я протолкнула язык в его рот, выпивая большими глотками свое спасение от душевной гибели.
Лукас понял меня с полуслова. Правда, замер на миг, и я уловила его колебание.
— Вряд ли сейчас тебе это нужно, Виктория. Тебе необходимо тепло…
— Прошу, — я задыхалась с запрокинутой головой, говорить стало сложнее. — Сделай это так, как принято в твоем мире! Мире, частью которого ты так хочешь меня видеть!
— Я хочу вдеть в своем мире не рабыню и не девочку, на которой приято вымещать злость за тяжелый день. Я хочу видеть партнера, который разделит все мои интересы, и не только рабочие. Ту, что выслушает, поддержит, подскажет. И никогда не предаст…
На смену апатии шла тяжёлой поступью агрессора ярость. Ярость на то, что только что меня лишили грубого секса, предпочли его долгим разговорам.
— И поэтому ты уже несколько раз угрожал мне борделем и изрезанными половыми органами, да? Так с партнерами-единомышленниками поступают? Не мучай меня! Сверни мне шею, утопи к херам в этой ванной, или прекрати играть в свои садистские игрыпрямо сейчас! То, что ты делаешь, не выдержит никто!
Я резко разорвала наши объятия. Вода с шумом выплеснулась за борт джакузи. А я обхватила свои колени, словно пыталась скрыться, остаться наедине с собой.
— Бордель? Об этом можешь не переживать. И о продаже с аукциона — тоже. Ты теперь стоишь гораздо больше, чем все, что здесь находится, включая дома, автопарк и обитателей. Не для того я столько вкладывал в тебя, чтобы отдать даром или уничтожить из-за временного порыва.
Его слова должны были меня успокоить, но этого не произошло — даже несмотря на то, что я в них поверила.
— Однажды я не выдержу. Не вру. Жажда жизни, знаешь, тоже не резиновая. И она быстро иссякнет, если смысла в этой жизни не останется…
— Ты как грань, — тихо проговорил Лукас, игнорируя мою злость.
Я вскинула голову. Сейчас даже самые безобидные слова казались издевательством.
— Да, грань! Я на грани, и ты сам это понимаешь. А за ней только пустота.
— Неверно. Знаешь ли ты, что ограненный алмаз режет стекло с поразительной легкостью? Камень, добытый в дикой природе, без огранки, сравним с другими булыжниками под ногами. Если ты не добытчик алмазов, ты никогда не поймешь, какое это сокровище. Но когда корунд попадает в руки ювелира и начинается кропотливая работа по его огранке, он становится шедевром, совершенной красотой. Его острые грани преломляют свет, делая его столь желанным и прекрасным. Этим граням под силу многое. Как и камню, что не боится огня, а в воде может притворяться невидимым. И он режет стекла и камни, оставаясь при этом совершенным. Ты такая, Вика. Алмазная грань, которую не сломить и не уничтожить.
Я хотела ему ответить — резко, язвительно, даже ядовито, но с изумлением поняла, что не смогу. И не потому, что меня подкупил столь изысканный комплимент. Что-то в голосе злобного гения, уничтожившего столько жизней, тронуло меня. Я пока что еще отказывалась это признавать, но это было. Слова пробили блокаду. Совсем скоро они займут свое место в сердце и сознании.
— Тебе нужно отдохнуть, Виктория. Выспаться и восстановить силы. Впереди аукцион, и я бы хотел, чтобы ты помогла мне с некоторыми организаторскими вопросами. Как партнер и соратник, Вика. К тому же, завтра я хочу тебя немного развлечь и показать еще одну сторону моего мира. А теперь спать!
Я не сопротивлялась, когда Лукас помог мне выйти из воды, вытер мягким полотенцем. Когда включил фен и принялся сушить волосы, я уже дремала. День выдался тяжелым, и организм требовал восстановить силы. Сон — лучший лекарь.
Лукас помог мне переодеться в ночную рубашку, подоткнул одеяло и поцеловал в переносицу. А я так устала, что уснула сразу, не задавая себе вопросов, что же это было, и насколько можно верить его словам…