Глава 13
Проспала я довольно долго. За окном все так же моросил мелкий дождь, на прикроватном столике остывал завтрак, а быть может, обед. Первые минуты пробуждения были прекрасны. До тех пор, пока я не вспомнила, что же вчера произошло.
Расстрел оппонентов на загородном пустыре. Жестокий приказ расправиться с их семьями. Моя истерика, а потом…
Щеки залил румянец. Я вспомнила, как тело жаждало разрядки в виде грубоватого секса. И Лукас, можно сказать, отверг меня, не поделав воспользоваться беспомощностью. Но парадокс состоял в том, что я ни о чем не жалела.
Как быстро привыкаешь к хардкору, творящемуся вокруг! Настолько, что начинаешь находить что-то от наслаждения в затянувшихся рефлексиях, а потом и сбрасывать негатив при помощи плотской близости. Ну, а чем не альтернатива чашке ароматной арабики или плитке шоколада? Возможно, так сознание смягчает удар, чтобы не разнести психику мощным взрывом.
Я успела принять душ и позавтракать — овощи на пару с лососем сохранили тепло несмотря на мой долгий сон, а затем в комнату ворвалась Вэл. И на меня обрушился ураган ее жизнелюбия.
— Я без сил, но это будет нечто. Как Марди-гра. Как Хэллоуин люкс-формата. Выбрала лук каждой из лотов, все будут сверкать, как елки на Рождество!
Она легко, не напрягаясь, говорила о несчастных девчонках, которых продадут неизвестно кому в качестве безотказных шлюх, как о куклах, каких полагается наряжать в красивые платьица. И у которых нет души и сердца.
Я не сдержалась. Только что было желание обнять ее и поделиться событиями вчерашнего дня, пустить слезу, чего уж там — а после ее слов захотелось задушить на месте.
— Интересно, какой бы образ подошел тебе. Вряд ли тот, к которому ты так привыкла на свободе.
Вэл подняла бровь, иронично разглядывая мое хмурое лицо.
— А вот это тебя сейчас немного не туда занесло. Я говорила, отвыкай. Хочешь быть выше, отсекай все, что ниже твоего уровня. У меня и без этого голова кругом. Половина плачет, другая пытается купить обещаниями выкупа, а есть те, то вообще молчат…
— А что, им надо было танцевать и петь? Хохотать от счастья, что ты привезла блестящую упаковку, в которой их продадут с молотка? Непонятно, кому они попадут в руки, и сколько проживут после этого!
— Дура ты, — беззлобно отмахнулась Вэл, прыгая на кровать и беззастенчиво стягивая с блюдца кекс. — Вижу, Лукас со своими обычными методами бьется как рыба об лёд, они до тебя не доходят. Чего ты добиться пытаешься? Спасти мир? Себя спасай! И подумай о том, что, окажись хоть одна из них поумнее, ты бы сейчас учила восточный танец, чтобы понравиться своему покупателю!
Настроение испортилось. Мне стало жутко оттого, что однажды я стану такой же точно, как Вэл. Слезы и страдание моих сестер станут в моих глазах блажью, неположенной вещам. Ведь к смерти я привыкла куда быстрее.
— Не хандри, — сменила тему подруга. — Сам сказал подготовить тебя. Давай, подруга, самый ответственный экзамен. Не ударь лицом в грязь.
— Снова показательная казнь?
— Отчасти да, — Вэл нервно хохотнула, и я впервые увидела на ее щеках румянец. — Ну, ты же умная девочка, чтобы не убить его. И не болтать об этом нигде, верно?
— Что за…
А Вэл уже доставала из футляра платье — темное, в пол, с длинными, почти прозрачными рукавам-фонариками. Но мое внимание привлекло темное боди с латексными вставками. Когда Вэл затянула шнуровку, я даже присвистнула.
Оно не было похоже на то, что любят приказывать в порнофильмах. Никакого пошлого блеска, металлических колец либо шипов. Это был шедевр в стиле декаданса, утонченный, дорогой, повышающий самооценку до небес. Лиф поднимал грудь таким образом, что она приобретала округлую форму и казалась гораздо больше, чем есть на самом деле, к тому же, скрыл тонкие царапины — следы вчерашней рефлексии. Я провела руками по животу, напрочь забыв о недавней размолвке с Вэл. Даже не было желания грубо ей ответить по поводу ненамеренной двусмысленности следующей фразы:
— Лукас пользуется только качественными вещами.
Какая бы роль не полагалась мне сегодня, она была главенствующей. Королева. Что задумал сам черный король?
Мне предстояло узнать это уже совсем скоро. Потому что Лукас сам появился в моей комнате, жестом отравив Вэл. Подвел к зеркалу и, встав за моей спиной, застегнул у меня на шее колье — тонкую золотую нить с тремя камнями. От их сияния я едва не зажмурилась.
— У этих бриллиантов — острые грани. Как твоя сущность, — его губы коснулись моей обнаженной шеи, и я непроизвольно вздрогнула.
В этом поцелуе было столько восхищения, граничащего с преклонением, что я изумленно уставилась на Лукаса, стоящего за спиной. Отказываясь верить, что давно поняла, чего же он хочет, но не позволяя себе об этом думать. И из-за страха ошибиться, и просто потому, что сложно было поверить, будто такой человек кому-то это позволит.
Однажды я смотрела фильм про женскую тюрьму с Бриггит Нильсен в роли главной стервы. От параллелей начинала кружиться голова. Особо запомнился момент, где непримиримая и беспощадная начальница зоны снимает платье от резкого, словно хлыст, тона своей же заключенной, а в глазах стынет греховная обреченность с примесью сладости. Все бы ничего, но роли этих двух женщин не менялись. Одна по-прежнему не свободна, а другая — все еще имеет над ней власть. Но в отдельной комнате их роли сменились по обоюдному, хоть и сомнительному согласию.
Почему я так сильно отрицала то, что частично возродило мой вкус к жизни?
— Какая бы острая ни была грань алмаза, она не может убить.
Лукас поймал мой взгляд в отражении.
— Возможно. Но у нее ряд других преимуществ.
Выяснять их прямо сейчас мне никто не позволил. Погладив подарок самого дьявола, задев пальцами шею, я послушно пошла следом.
Никакой охраны. Кажется, совсем недавно двери в мою комнату перестали запирать. Статус изменился, хоть я и была уверена, что Лукас не собирал никакого саммита, чтобы объявить об этом.
Я и сама примерно понимала, как здесь все устроено. Адаптировалась не только я. Кто-то из узниц этого места подружился с местными обывателями, охрана под покровом ночи приходила к девчонкам в комнаты, заручившись добровольным согласием, — все это формировало особую агентурную сеть сплетен и не только. Пусть меня никто в это не посвящал, я была уверена в том, что все понимаю верно. Были некоторые пробелы, но их еще предстояло выяснить.
После тёмной загородной трассы, освещенной лишь светом фар, утонувших во мгле полей и лесопосадок огни города казались ослепляющими. Откинувшись на спинку пассажирского сиденья, я разглядывала бурлящую ночную жизнь с легким интересом. Не было даже тоски по прежним развлечениям — с тех пор, как я устроилась на работу, моя жизнь пролетала в компании с перерывами на сон и единственный выходной. Огни ночных клубов, аттракционы в парке, проносящиеся мимо дорогие автомобили — студенткой я мечтала обо всем этом. И вот сейчас. У меня была возможность это получить, но какой ценой?
Автомобиль припарковался у высокого здания, жилого комплекса элитного уровня. Как же это отличалось от обшарпанного подъезда моего дома, с расписанной неумелыми граффити дверью, отсутствием света и запахом курева и пива в коридоре! Улыбчивый — как минимум швейцар, вахтером его язык не поворачивался назвать, поздоровался с Лукасом и со мной. На его лице не отразилось ни единой эмоции, только вежливо приветствие. Я рассматривала огромный холл с орхидеями, декоративным фонтаном, мраморным рисунком пола, аппараты для продажи кофе, сигарет и снеков, белоснежные кожаные диваны, жаккардовые занавеси и думала, что попала в другой мир. Да мне комнату свою так никогда не обставить, а здесь — холл. Эти люди не знают проблем с горячей и холодной водой, отоплением, страхом оступиться на темном замусоренном лестничном пролете или попасть в руки хулиганов. Другая реальность, другой уровень.
Лифт, похожий на капсулу космического корабля, понес нас вверх, неуловимо, тихо, без единого звука. В самой лифтовой кабине было так красиво, что я даже боялась представить, что же в квартире!
— Это лофт, — пояснил Лукас, введя код на панели кнопок. Лифт снова поехал верх, все это заняло несколько секунд. — Выходи, будь как дома. В баре есть мартини. Мне необходимо сделать несколько звонков.
Я едва не ахнула. Прямо из футуристической лифтовой кабины ми ноги в босоножках на высоком каблуке коснулись лакового паркета огромной… гостиной? Студии? Даже обернулась назад, моргнула несколько раз. Створки лифтовой кабины бесшумно сомкнулись, словно Сезам, явив стену с абстрактными панелями и светильниками. Чудеса, и только. Лифт прямо в номер? Я такое только в американских фильмах видела.
В огромном помещении не было разграничения на комнаты, за исключением, пожалуй, санузла. Окна во всю стену открывали изумительный вид на ночной город с высоты, как минимум, двадцатого этажа. Ни одной лишней детали. Утонченный, баснословно дорогой минимализм, указывающий на хороший вкус обитателя подобных апартаментов. Графитовая мягкая мебель, огромная постель без каких-либо стилистических излишеств, торшеры в таком же стиле хай-тек, потолок, в котором все отражается, напоминающий звездное небо, с россыпью мелких звезд — точечных светильников. Обиталище мужчины, похожее на уютное укрытие от мирских проблем.
Мои ноги мягко пружинили по темному паркету, стук каблучков поглощали стены. Я же была настолько сражена красотой лофта, что боялась опуститься на диван цвета мокрого асфальта, прикоснуться к пультам управления — непонятно, чем, случайно задеть напольные торшеры в виде витых металлических ветвей с лампочками-светлячками.
Лукас же вел свой разговор, забыв о моем присутствии. До меня долетали лишь отдельные фразы: заткнуть рот какому-то оперу с фамилией Каменский, как у героини сериала по мотивам детектива Марининой, огромной суммой долларов, узнать о сексуальных предпочтениях какого-то араба с трудновыговариваемым именем, затем — сделать для Дениса Милевского первое место на каком-то вернисаже, комиссию тоже подкупить деньгами. Осветить гениальность картин юного художника в прессе. На этих словах голос Лукаса дрогнул, сбился. Я обернулась и прислушалась, словно гончая, учуявшая чужака.
Лукас был настолько холоден и непробиваем, не подвержен эмоциям, что, уловив его слабость в голосе, распознав в пока что ничего не значащем наборе слов Ахиллесову пяту, я тотчас же отметила это. Первая болевая точка в мою коллекцию. Я не понимала, почему подобное вызывает на моих губах улыбку. Тогда я ещё не осознавала, как сильно хочу его уничтожить. Хоть сто раз повторяла эту мантру в состоянии аффекта.
Скованность прошла, словно дрогнувший голос Лукаса наполнил меня силой. Я отыскала бар — глянцевый прямоугольник стекла с тонкой ручкой, открыла. Газлифт мягко опустил дверцу, явив мим глазам обилие напитков.
Отыскав мартини, я наполнила бокал, подумав, плеснула в него немного водки. Лукас, кажется, отдаёт предпочтение виски. Внутри бара оказался мини-холодильник, и я, выбив из формы кубики льда, кинула его в бокалы.
— Все хорошо?
Лукас сел в кресло. Его голос был прежним, но я все равно ощущала нечто, похожее на надлом. Протянула ему бокал с виски и села напротив. Странно, что в тот момент я думала лишь об одном: как бы разговор с неизвестным собеседником не лишил моего любовника мужской силы.
— Я бы хотел, чтобы ты делала тату. Вдоль позвоночника, на том месте, где тебя впервые поцеловало острие ножа, — тихо произнес мужчина.
Это не прозвучало, как приказ. Я намочила губы в мартини и усмехнулась.
— Конечно, сэр. Шрам начинает исчезать, память недолговечна.
Лукас потёр переносицу и пригубил виски.
— Виктория, не зови меня «сэр». Пошло. И если ты против росписи на теле, можешь прямо мне сказать.
Я повела плечом. Идея не показалась мне такой уж отталкивающей.
— Я хотела сделать татушку. Пока еще жила на свободе. Только работа хорошего мастера стоила баснословные деньги. Так что я не против.
Лукас прищурился, глядя на меня с непонятной, задумчивой нежностью:
— Россыпь бриллиантов. Словно в вихре, прозрачных бриллиантов с острыми гранями, вдоль твоего позвоночника. Чтобы каждый из них сверкал, как на солнце, под моими пальцами и губами… моя Алмазная Грань.
Я едва не поперхнулась. Внутри разилось восторженное тепло. Но теперь я четко различала примесь злорадства и ликования, будто я пила жизненную силу Лукаса в моменты его слабости.
— А ведь я даже не знаю вашего имени. — Я лукавила. Ведь партнеры звали его по имени.
— Мы на «ты», Виктория.
Я отпила из бокала:
— Твоего. Твоего имени. Я знаю, что это звучит с моей стороны нагло и самонадеянно, знаю, что…
— Михаил, Виктория. Мое имя — Михаил. В этом нет секрета, просто ранее тебе не полагалось знать.
Каким-то образом здесь, в замкнутом уюте пентхауса все, что было за его пределами, теряло свое значение. Жестокая психологическая ломка последних дней, постоянные качели «продам-возвышу», тоска по матери, которую так быстро нейтрализовала необходимость самоконтроля ради выживания… все это казалось потусторонним.
Я подошла к большому окну, не спрашивая разрешения Михаила — в отличие от его кабинета, здесь я была вольна поступать, как вздумается. Что за новый мир вокруг? Провела рукой по стеклу, глядя на огни города под ногами. Где-то у горизонта светилась красным неразборчивая неоновая эмблема супермаркета, в десяти минутах ходьбы от моего дома. Моего ли? Я вспомнила убогие условия, уют, который старалась поддерживать из последних сил, но моих жалких окладов было недостаточно для этого. Наверное, я никогда уже не смогу вернуться туда. Даже если сейчас мой обретший имя пленитель вернёт паспорт и разрешит идти на все четыре стороны. Что-то во мне неотвратимо поменялось.
Я готова была наблюдать смерть и даже косвенно в этом участвовать, только никогда не возвращаться в униженную нищету безрадостного существования. В мир, где использовали и ничего не давали взамен. В мир, где я была разменной монеткой. Толку, что при этом была свобода? Меня могли принудить к связи с боссом, похитить прямо с корпоратива, а у меня не было власти запретить им так поступать. Сейчас же…
Я прислонилась лбом к стеклу и поймала себя на мысли, что хочу увидеть полный ужаса взгляд Кати Ивлеевой. Растоптать эту мразь, вместе с ее самовлюбленным супругом. И у меня будет шанс, если я перестану держаться за прошлое. В тот момент я сделала свой выбор. Правда, еще не знала, смогу ли справиться с его последствиями.
Завела руку за спину, распустила ленты платья. Наблюдала в оконном стекле, как оно падает к моим ногам, и невольно поразилась той маске жестокости и холодности, что сейчас накрыла мое лицо. Я раздевалась перед мафиози, попасть на глаза которому было чревато гибелью, без какого-либо трепета и подчинения. Я сделала это с вызовом и необъяснимо сильной уверенностью в том, что поступаю правильно. Руки сами расстегнули оставшийся на талии поясок, скрутили его пополам.
Наполовину полный стакан виски со льдом задрожал в руке Лукаса. Льдинки бились о стекло, напоминая дыхание загнанного зверя, обреченное, прерывистое… пробуждающее что-то первобытное, дикое, исполненное триумфа победителя.
— Я боялся, ты никогда этого не поймешь… или поймешь, но глупо распорядишься…
Стук стекла о поверхность, перезвон тающего льда, сбивающийся мужской голос, в котором трепет переплетался с восхищением, резал ничем не сдерживаемым эротизмом. Вдоль позвоночника словно огненной плетью вытянуло, я почти ощутила, как рвутся на волю черные крылья даже не падшего ангела, а ненасытной химеры. Не понадобилось слов. Глаза в глаза, повисшие секунды, наэлектризовавшие воздух сверкающими разрядами. Мы стали единым целым. Мы бросили вызов всем законам и теориям. Научились понимать друг друга с одного лишь взгляда.
— Тебе жизни не хватит искупить свои грехи.
Даже от звука собственного голоса по телу пробежала волна чувственного вожделения. Вот оно! Власть! Не шикарное тело абстрактного идола, не результат использования советов тренеров пикапа, даже не голод… Власть над мужчиной, которого боится сам дьявол. Власть, которую только то вложили в мои раскрытые ладони, будучи уверенными в том, что я не выроню и не сломаю эрзац чужого доверия.
От этих мыслей меня буквально выгнуло сладострастиями судорогами предвкушения. Распрямились плечи, походка обрела небывалую легкость. Я шла к своей цели. К мужчине, добровольно позволившего себя растерзать… и знающего о том, что я этого не сделаю.
Ток волнующей отдачи проник в каждый изгиб моего возбужденного тела, когда я грубо, без особой нежности и размышлений толкнула Лукаса в грудь. Был мой удар сильным, или жаждущий подчинения мужчина подыграл — я не знала до сих пор. И этого мне показалось безумно мало. Бросив ремень на постель, я накрутила на кулак его галстук, притянув к себе. Наши глаза были так близко, что от этого нелогичного безумия закружилась голова.
— Никто тебя не спасет. Охране нет сюда доступа.
— Никто не спасет, — хрипло повторил Лукас. Горные заледеневшие озера стремительно таяли, их заполняла тьма сорванных печатей.
— Ты на своей шкуре прочувствуешь, что значит быть рабом. Я тебе обещаю.
Тьма рванулась прочь с его сдавленным стоном, в котором пик сладострастия ударил взрывной волной уже нас обеих. Я почувствовала, как теряю над собой контроль. Как сжимаю пальцами скулы Лукаса, буквально продавливаю, стараясь причинить боль. Лава сладкого пламени бежала по венам, и мне оказалось мало тактильного прикосновения. Комната поплыла перед глазами, когда я буквально впилась губами в его рот, прикусив до крови, целуя жадно, неистово, словно выпивая.
Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Один из хозяев долбаного города пал ниц передо мной — той, что совсем недавно дрожала от страха и боялась подобного поведения с его стороны. Хозяин стал рабом собственной невольницы, интуитивно разглядев в ней ту, кто сделает счастливым не только его. Каждый получал свой наркотик.
Недавняя домашняя пай-девочка с амбициями, попавшая в сети торговцев людьми — власть, которой никогда не владела. Тот, кто смертельно устал нести на себе бремя власти — иллюзию сброшенного с плеч камня, покой под чужим контролем. Этого не могло произойти в принципе. Но это происходило.
Обреченность и сладкая жажда подчиниться в глазах превратила Лукаса в кого-то другого. Он даже выглядел младше лет на двадцать с такой желанной уязвимостью в помутневшем от страсти взгляде. Это сводило меня с ума. Наполняло такой энергией, что, казалось, сейчас задрожат и посыпятся стекла, а вся электроника выйдет из строя. Состояние, близкое к аффекту, неуемная жажда, требующая немедленного утоления.
Я была подобна древней завоевательнице, ворвавшейся в падший город, чтобы надругаться над его царем. Хищному зверю, настигшему свою пару. Жажда обладать, растоптать, забрать волю и силы, насытить свое темное эго — как давно она жила во мне, и почему проснулась только сейчас? Вопросы без ответа. Им не место здесь, когда балом правит ненормальное вожделение.
Не будь я столь сильно ошарашена свалившейся на меня властью, может, вела бы игру по-другому. Заставила бы Лукаса избавиться от одежды самостоятельно, поцеловать туфли, которые он сам для меня и выбрал, может, придумала бы еще какой-нибудь ритуал, призванный взорвать сознание. Только сейчас мои мысли были далеко, телом управляла жажда обладания.
Пуговицы его рубашки разлетелись по постели, когда я рванула ее за отвороты, не дав шанса опомниться от агрессивного поцелуя. Когда он попытался отвести взгляд в сторону, я с непонятно откуда взявшейся яростью ударила его по щеке. Черт, да я едва ли не кончила от одного этого жеста!
— Мне всегда будет мало твоей боли. Всегда!
Я говорила правду. И ту правду ему хотелось слышать, как самую сладкую музыку. Поражаясь собственной смелости, прибывающих волн эротического безумия, я буквально распяла Лукаса на постели, удерживая его руки над головой. Странным было другое: мысли о совокуплении куда-то испарились, будто их и не было. То, что творилось в тот момент у меня в душе, было куда более сильным кайфом, чем обычный секс.
Руки раздавали удары, крутили кожу, тянули за волосы. Губы поглощали, словно я стремилась забрать у мужчины самый ценный дар, свободу и власть. Не понадобилось стеков, плеток, наручников и другой атрибутики. Ничего из этого не имело значения. Я владела. Я использовала. Я захлебывалась счастьем его отдачи. Шептала, что с ним сделаю, где место таким, как он, а волны запредельного наслаждения поднимались, унося меня куда-то прочь, в реальность, о существовании которой я не знала.
Интоксикация счастьем. Вот, на что это было похоже. Даже когда я открыла глаза и обнаружила, что лежу в постели. Совершенно без сил, в теле приятная невесомость, а ладони Лукаса гладят меня по щекам, волосам, словно я только что самолично бросила к его ногам ключи от Эдема.
Я попыталась воспроизвести в памяти недавние ощущения, но не нашла даже следа. Внутри было… умиротворение. Никакой жажды разрушить, подчинить, закабалить, выпить до капли душу страшного человека, чьего доверия я удостоилась. Моя душа самоочистилась, выплеснула все свои обиды одним движением.
— Я сварил тебе сладкий кофе. Поднимайся.
В его глазах было отражение моего состояния. Счастье. Я не отдавала себе отчета, как мы похожи в этот момент, и не задавала вопросов.
Кофе так кофе, даже приторно сладкий. По ощущениям было похоже на падение сахара в крови. Странно, как я еще не сожгла сама себя на костре столь необузданного желания! Щеки залил румянец. Откуда ему взяться после того, что произошло… а сколько времени прошло?
— Ты была великолепна. Моя Алмазная Грань. Я отчаялся найти того, кто однажды поймет меня так, как ты…
Меня поразила грусть в его голосе. Я даже моргнула. Неужели я стала первой, кто об этом догадалась?
— Вы… ты устал от ответственности. Быть сильным двадцать четыре часа в сутки, никаких сил не хватит. Предохранители сгорят.
Я натянула одеяло по самую шею. Слегка знобило. Да и смущение не желало уходить. Парадокс!
— Я… порвала вам рубашку. И прическа…
— Здесь есть сменный костюм. Здесь есть все, что необходимо. — Лукас вытянул руку, и я положила голову на его предплечье. Впервые а все время своего похищения я чувствовала себя счастливой. Но, как тогда уже поняла — со влюблённостью это не имело ничего общего.
Каждый получил свое. Сейчас мы наслаждались послевкусием своего персонального сорта наркотика. И даже ощущали друг друга, как самого близкого человека, которому доверили сокровенное. Негласно заключив договор, что эти правила действуют только здесь, в параллельной реальности изолированного пентхауса. Как только мы покинем его гостеприимные стены, все станет, как прежде. Барон работорговли и девочка, сумевшая разглядеть его слабости и желания за мощной, непробиваемой броней. Толь поэтому она еще жива, и ей позволено куда больше, чем другим. Но все может измениться. И расслабляться ей еще не время, даже с таким козырем в рукаве…
Сейчас думать об этом хотелось меньше всего. Хотелось говорить. Что мы и сделали.
— Ты ведь не выбирал свой путь, Михаил, — проговорила я. Послевкусие его имени напоминало привкус металла и костра. — Поэтому он никогда не доставлял тебе удовольствия.
Лукас зарылся рукой в мои волосы, перебирая спутанные пряди.
— Никто из нас его не выбирал, Грань. Это династия.
— И твои потомки угоняли в рабство чужие народы?
Я сказала это с улыбкой. Мне просто хотелось говорить, все равно о чем. Хоть даже о теории струн.
— Я никогда не испытывал интереса к прошлому. Знаю, что никто не сумел избежать уготовленного пути. Дед, насколько знаю, во время Великой Отечественной сколотил целое состояние, поставляя славянок в Германию. Поэтому и уцелел в мясорубке репрессий. Как ты понимаешь, этот бизнес никогда не останавливался.
Под защитой стен лофта все было иначе. У меня не осталось тревоги, авторитетов, недозволенных тем. То, что я проделала с Лукасом некоторое время назад, разрушило границы запретных зон. Мне было спокойно на его плече. А мысли о будущем, совсем безрадостные, отскакивали от стен пентхауса.
— Во время войн это было всегда.
— Ошибаешься. В мирное время торговля живым товаром процветает. У нее сотни личин. Модельный бизнес, эскорт, даже постоянная связь с руководством детских домов, школ и университетов… милиции и пенитенциарных служб.
Это было слишком мерзко. Но я уже знала: в этом бизнесе нет пределов и норм морали. Отмахнулась от неприятного послевкусия, поспешила сменить тему.
— Значит, твой сын пойдет по твоим стопам. Или он уже завязан?
Грудные мышцы Лукаса под моей щекой напряглись, и сердце застучало громче. Буквально набатом разведчика, обнаружившего прорыв в линии обороны противника.
— Нет, Вика. И, боюсь, никогда не примет этого.
— Что же делать в таком случае? Родственники, дочери?
Лукас шумно выдохнул. Я почувствовала, как он закрывается. Мне до одури хотелось видеть его лицо в этот момент, но я понимала, что покажу свой интерес и вряд ли при этом скрою удовлетворение в глазах. А находить болевые у такого мужчины было удовольствием, куда более сильным, чем то, что я уже пережила.
— Нет. Только сыновья. Именно поэтому мне придется отстаивать свое место до самой смерти, сопротивляясь беспределу жаждущих заграбастать этот кусок в свои руки. Такое бывало и раньше, но всегда кодекс династии соблюдался. В мом же случае мне приходится отстаивать свой авторитет. Искать правопреемника, который будет мне верен. Разочаровываться в каждом из них и безжалостно избавляться. К тому же, сделать все от меня зависящее, чтобы защитить сына. Никто не станет разбираться, хочет он занять мое кресло, или же нет. В расход, как источник возможной угрозы. Я все еще не теряю надежды, что однажды кровь Милевских взыграет в нем.
«Милевский! Я должна была догадаться! — прикусила язык и лишь крепче прижалась щекой к груди Михаила. — Его сын не от мира чистогана. Он художник. Самое больше разочарование отца, и одновременно тот, кого Лукас по-настоящему любит. Кому покупает выставки в крутых арт-галереях и восторженные отзывы!»
— Сколько ему лет?
Лукас внезапно поднялся, отстранив меня от себя. Минута откровения закончилась. Видимо, он понял, что я обо всем догадалась, а может, почувствовал плохо скрываемое злорадство.
— Двадцать два. И я больше не желаю о нем говорить. Тема закрыта, Виктория.
Я смотрела, как Михаил удаляется в ванную. В тот момент была почти уверена, что он сделал это потому, что не справился с эмоциям. Откинулась на подушку и натянула одеяло, отметив про себя на карте чужих болевых самую обширную геолокацию.
«Что такое двадцать два? Лукас сам мне недавно пояснял. Зарубежный вуз, тачки, статусные телки, вечеринки, море понтов и алкоголя. Попытки то ли читать рэп, то ли пробовать себя как ди-джея, игры в красивую жизнь. В этом случае, похоже, закос под художника. Скорее всего, самого заурядного, раскрученного при помощи папочкиных денег до уровня славы молодого Дали. Но пройдет еще немного лет, и сосунок наиграется. Потребуются куда более извращенные игры. И вот тогда ворвется в папин бизнес на коне, поразив своим размахом амбиций…»
Мой взгляд задержался на большой картине за арочным изгибом. Часть полотна в металлической раме тонула в полумраке. Но было в ней нечто, притягивающее взгляд. Я встала посмотреть на картину настоящего художника, не прокачанного папиными вкладами. Вряд ли даже сильно любящий отец повесит безвкусную мазню в своем тайном месте для отдыха!
В живописи я не разбиралась от слова «совсем». Исключение составляли картины Ройо, Валеджио и Ровены Морил — они будили чувственность свей сногсшибательной энергетикой. Эта картина отдалённо напоминала стиль известных мне художников, но не принадлежала никому из них.
Черная пантера с горящими изумрудным глазами сражалась с серым ирбисом на фоне пиков заснеженных гор. В каждом штрихе чувствовалась сила, мощь, азарт хищников семейства кошачьих. И поражала буквально в сердце утонченная красота животных. Она был похожа на человеческую, так же, как и эмоции в ярких глазах: изумрудных, с бликами — черной пантеры и голубых, словно лазурь, горного барса.
И за первобытной схваткой этих красивых животных наблюдали. Фигуры людей с копьями и луками в шкурах. Они были изображены спиной, но в их застывших телах чувствовался азарт и восхищение.
Энергетика полотна оставила двоякое впечатление. Это было нереально красиво, но… какой-то оттенок тревоги царапнул нервы, словно иголкой по железу. Она привлекала и отталкивала. И вместе с тем была шедеврально восхитительна.
Я провела пальцами по раме, затем обрисовала грациозные изгибы спины пантеры. Наощупь холст был слегка липким, словно картина только вот недавно вышла из-под пера художника. Непревзойдённого художника. Интересно, что испытывает сам Лукас, глядя на столь совершенное творение? Злость, что его сын не стоит и мизинца подобного таланта? Ярость, что наследник, на которого возлагали так много надежд, не оправдал доверия ни на одном из фронтов? Тогда понятно, почему такая реакция…
Двери душевой распахнулись. Я непроизвольно вздрогнула, когда Лукас, вытирая волосы полотенцем, подошел ко мне. Стал рядом, с грустью вглядываясь в совершенные штрихи завораживающей картины.
— Такая ирония, верно? Только безрадостная, — положил ладонь на мое плечо, указывая на постель. — В душ, и спать. Ты очень устала после своего сегодняшнего полёта.
Я с неохотой отвернулась от картины, а Лукас погасил свет. Полотно погрузилось в темноту.
— Полета?
— Это эндорфиновый удар. Такая реакция, чтобы не сгореть. Я даже удивлен.
Я кивнула, особо не вникая в его слова. Прошла в ванную, поражающую своим хай-тек стилем, от плитки до душевой кабины, похожей на космический агрегат. Расшнуровала корсет и позволила теплым струям воды омыть разгоряченное тело. Но мысли витали далеко. Я почти позабыла о том, как мне было хорошо, когда самый опасный человек города отдал весь контроль в мои маленькие ладони, прекрасно понимая, что я желаю его смерти. Как отравила власть самым опасным и сильным наркотиком, отправив мня в нокаут. Потрясение оттого, что его сын оказался настоящим гением образов, было гораздо сильнее.
Я продолжала об этом думать даже тогда, когда вытерлась полотенцем и вернулась в постель. Мое мнение о сыне Лукаса изменилось. Он больше не был в моих глазах наглым и изнеженным мажором. Он был талантом. Новатором, бросившим вызов всем, кто пробовал передать эмоции в деталях до него.
Михаил притянул меня к себе и закрыл глаза. Постепенно тепло его тела и размеренное дыхание убаюкали, и я погрузилась в сон.
Утром проснулась в одиночестве. Села на постели, оглядываясь по сторонам, потянулась, убедившись, что никого больше нет. Никаких следов присутствия Лукаса, лишь легкий аромат его парфюма в воздухе.
Обмотала шелковую простыню вокруг груди и, удерживая, подошла к панорамным окнам.
Подо мной распростерся город. Сейчас он тонул в серой дымке утреннего тумана, лишь высотки и шпили смотрели в небо скатами крыш и металлическими пиками. Накрапывал дождь, его было заметно через стекло невооружённым взглядом — капли, срывающиеся с высоты. В город пришла осень.
Несмотря на серый пейзаж, я почувствовала удовлетворение. Пентхаус и был сконструирован именно таким образом — глядя вниз, было легко ощутить себя владычицей мира. Город словно сдавался, положив все к твоим ногам. Непередаваемое чувство.
Как это — ощущать, что ты негласно владеешь этим городом? Что каждый из спешащих по делам людей может оказаться у тебя на прицеле, стать пешкой в твоих играх, разменной монетой? И почему у меня такое чувство, что я и это знаю?
Стало зябко. Я сделала несколько упразднений на растяжку мышц, — от необходимости лежать всю ночь головой на груди Лукаса тело немного затекло, затем приняла теплый душ. Поразилась, обнаружив в шкафчике косметику, щетки и расчески. К счастью, все было запечатанным, и я с лёгкостью раскрыла тюбики с названиями брендов стоимостью в три мои прежние зарплаты каждый, чтобы умыться, нанести крем и затеем — легкий макияж.
В шкафу, кроме костюмов, другой одежды не обнаружилась. Пришлось зашнуровать корсет и надеть платье.
С новой кофе-машиной я разобралась лишь десять минут. Едва не обожгла руки брызнувшим горячим молоком, но все же справилась. Правда, лате приготовить не вышло, удовлетворилась эспрессо.
На небольшом столике обнаружилась записка от Лукаса.
«Уехал по делам. Александр отвезёт тебя, когда проснёшься. Сообщишь на рецепцию, красная кнопка на приборной панели у двери. Если необходимо что-то купить, у него есть карта. Можешь потратить деньги на свое усмотрение. Надеюсь, о благоразумии напоминать не надо.»
Я усмехнулась, пригубив кофе. Конечно же, он все еще думал, что я сбегу. Да другая на моем месте так бы и поступила. Я же не думала о побеге.
Во-первых, этот человек знает обо мне все. Инцидент с моей матерью был довольно показательным: ему не составит труда её отыскать в случае моего непослушания, а людей он жалеет редко. Во-вторых… зачем мне бежать сейчас, когда я обретаю все больше власти и выгод от связи с ним? Вскоре я смогу спокойно передвигаться по городу и навещать мать. Так почему бы не потерпеть?
В желудке заурчало от голода. Обыскав комнату, я обнаружила лишь алкоголь и чипсы. Невеселая перспектива. Расчесала волосы, накрасила губы яркой сливовой помадой, найденной на полочке, и нажала кнопку вызова рецепции, велев передать Александру, чтобы явился сюда. Едва не забыла подарок Михаила — тонкую цепочку с бриллиантами. Застегнула на шее, окинув себя довольным взглядом.
Говорят, цветы чахнут в неволе. Этот же цветок там распустился, получив достойный уход и пустив хищные побеги. Женщина в отражении была той, кем недавняя Вика не мгла стать ни при каком раскладе. Той, кем бы хотела быть на кого прежде смотрела с завистью и кусала локти от недостижимой мечты. Она верила, что сможет сделать карьеру лишь усилиями своего ума, не ложась телом и разумом под более сильных. Увы, реальность для нее оказалась совсем другой.
Шум открывающихся створок лифта, тяжёлые шаги. Бодигард Михаила замер на пороге, слегка смутившись. Меня же его присутствие больше не смущало. Я поглаживала бриллианты на шее и придирчиво разглядывала свое отражение.
Платье было практически вечерним. Уместно ли в таком наряде посетить ресторан? Впрочем, ничего другого у меня все равно не было, а есть хотелось.
— Прошу прощения, — Александр отвёл взгляд. — Я буду ожидать вас возле лифта.
— Не стоит, я готова. Можем идти.
Окинула взглядом роскошный пентхаус. Возвращаться в жестокий, неуютный мир, полный ударов, не хотелось. Но разве кто-то спрашивал меня? За право летать и наслаждаться властью — без разницы, иллюзией или нет, надо было спускаться с небес на землю. В буквальном смысле.
«Я смогу. Меня даже смерть не пугает. Лукас открыл свою душу, а мне понравилось в его мире. Неожиданно, но понравилось. Я справлюсь. Да я почти уже справилась»
Зеленоглазая пантера подмигнула с картины. Я поспешила отвернуться, чтобы не показать Александру свою заинтересованность, и не тратить силы на догадки относительно сына Лукаса. Почему-то его гениальность меня встревожила. Наверное, я считала, что в семье работорговцев творческим гениям не место.
Моросящий дождь усилился, и бодигард проворно раскрыл над моей головой чёрный зонт. Я не спешила: вдохнула полной грудью влажный воздух мегаполиса, представив, что имею власть над городом. Над каждым квадратным метром асфальта, мыслями и мечтами спешащих по делам прохожих, их тайными слабостями. Неужели это то, что каждый раз чувствует Лукас? Если и так, он, наверное, давно перестал это все замечать. А я горела жаждой погрузиться в штормовые волны новой реальности.
Я еще не знала, как скоро мои восторженные чувства разобьются пух и прах.
— Вы хотите посетить торговый центр? — поинтересовался Александр, вырывая меня из задумчивости.
Я заметила десятки любопытных взглядов со стороны. Наверное, это выглядело роскошно — стройная темноволосая девушка в дорогом платье шла к автомобилю в сопровождении фактурного телохранителя. Я вдохнула полной грудью флюиды зависти, восхищения и любопытства, ощутив новый эмоциональный подъем. Что это? Раньше я никогда не подпитывалась чужими эмоциями, скорее, слабела от них. Сейчас же замедлила шаг, откинула волосы за спину, повела плечом, чувствуя себя звездой на кинофестивале.
— Александр, я умираю с голоду. Отвезите меня в приличный ресторан, где можно сытно позавтракать.
Если для обычной кофейни мой образ был довольно пафосным и неуместным, для ресторана он подходил идеально. Бодигард кивнул, не задавая глупых вопросов, куда именно меня отвезти, достал сотовый и отдал краткие распоряжения.
— В «Параллель». Освободить от посторонних. Личная просьба Милевского, — от таких «просьб» наверняка бы собеседник застрелился… если бы попросили. — Виктория, прошу.
Я села в приятно пахнущий кожей салон автомобиля. В крови все ещё бурлила эйфория прошедшей ночи, за спиной как будто трепетали крылья. Черные такие, перепончатые, не ангельские. Красивые именно своей готической красотой. Методы воспитания Лукаса не были настроены на трансформацию в ангела, даже падшего.
Его взгляд — помутневший от страсти и восторга, полный сладостного самоотречения и послушания отпечатался в сознании. И каждый раз, когда я об этом вспоминала, меня накрывало сладкой волной. Мы перевернули все шаблоны и догмы с ног на голову в эту ночь. И даже вручи мне Лукас сейчас паспорт, откупные и письменное обещание никогда больше не беспокоить, я не приму такой подарок. Я выберу его мир. Его личный черный рай и светлый ад.
Если бы я знала, что пройдет всего три дня, и я изменю свое решение! Но сейчас мне было сладко и хорошо. Хотелось летать от осознания собственной исключительности.
Красивое здание пафосного ресторана было узнаваемым — я проезжала мимо него по дороге на работу. Вечерами здесь искрились огни и парковались дорогие автомобили, утром оно казалось пустым и утонченным на фоне спешащих по делам прохожих и автомобильных пробок. Сейчас же я, опираясь на протянутую Александром руку, ступила на красную дорожку. Зонт укрыл от дождя, двери из темного стекла с золоченными вензелями распахнулись передо мной. Разве могла я ранее подумать, что однажды позволю себе здесь завтракать? Одна чашка кофе тут стоила, как месяц сбалансированного питания в бюджетном кафе. А сегодня я не сбиралась ограничиваться кофе.
— Виктория, это Николай Яковенко. Шеф-повар этого прекрасного заведения.
Я тепло улыбнулась представительному мужчине в ярко-малиновой форме и белом колпаке. Он же отвесил мне легкий поклон, настолько галантный и уважительный, что я растерялась. Как же я успела отвыкнуть от прежней свободной жизни! Впрочем, в ней не было подобных реверансов.
— Через час у господина Савенко заказан столик на двоих. Если Михаил Леонидович пожелает, мы можем отменить его визит, — метрдотель, похожий на кого-то из актеров, ждал ответа Александра. Я даже слегка растерялась, когда бодигард привернулся ко мне. Не сразу сообразило, что все ждут моего решения.
— О нет, не стоит… мы справимся менее, чем за час, верно, Александр?
Ощущение власти кружило голову. Надо же — от меня сейчас зависело, допустят ли постоянного клиента в ресторан. Клиента, который наверняка ранее не удостоил бы меня взглядом, послал бы заваривать кофе, как беспородную девчонку низшего сорта.
В подобных ситуациях большинство бы на моем месте совершило ошибку. Я же отчетливо осознавала, что ещё не получила права на постоянный полет, и, не справься с искушением власти — легко паду обратно. Будущее, если я буду просчитывать каждой сврй шаг, даст мне куда больше бонусов, чем секундное удовольствие оттого, что я лишила кого-то обеда. И наверняка о каждом моем шаге доложат Лукасу.
— Рекомендую комплимент от шеф-повара, — учтиво произнес метрдотель, когда мы заняли свои места за столиком. — Каре ягненка под клюквенным соусом и парфе из манго и лайма.
От одних только наименований блюд мой рот наполнился слюной. Я очаровательно улыбнулась:
— Отлично, и будьте добры, лате с корицей. Александр?
Бодигард повел плечом. Поглощать деликатесы в его рабочие обязанности явно не входило. Но я не собиралась, во-первых, есть в одиночестве, а во-вторых, была намерена заручиться поддержкой приближенного к Лукасу человека. Если выбор их главаря пал на меня, и меня ждут хорошие перспективы, стоит найти контакт с его людьми. Они не должны относиться ко мне предвзято, как к безродной шлюхе без мозгов, захомутавшей босса. Наверняка таких на их памяти было хоть отбавляй.
— Черный кофе без сахара. Благодарю, я не голоден.
Я с любопытством посмотрела на сидящего напротив мужчину. Он выглядел, как вытесанный из камня идол. Твердый подбородок, высокий лоб, внимательные колючие глаза под густыми бровями. Скорее всего, этот человек прошел войну. Причем не разборки девяностых, настоящую, кровопролитную бойню. Шрам, предположительно, от лезвия, шел вниз по шее, скрываясь под воротом рубашки. Опасен и уверен в себе. Возможно, они с Вэл смогли бы составить прекрасную пару.
— Вы не будете сыты одним кофе. Прошу вас, закажите себе сытный завтрак. Я сама скажу боссу, что поставила такое условие.
Александр смерил меня взглядом исподлобья:
— Вы полагаете, мне требуется одобрение босса за право перекусить в одном из его личных заведений?
Один-ноль. Что ж, сдаваться я не собиралась.
— Я не это хотела сказать. Просто, если честно, мне кусок в горло не полезет. Понимаете? Как я, девушка, буду уплетать за обе щеки, когда мужчина пьет кофе, даже без… белых килокалорий?
Женская хитрость сработала. Александр скупо улыбнулся уголком губ, слегка покачивая головой.
— «Мне нельзя, я фея»?
Лед, похоже, тронулся. Собеседник убедился, что перед ним не пафосная дура, невзначай обласканная боссом, сразу перенявшая привычку видеть в обслуге людей ниже по статусу
— Что-то вроде этого. Ну, если захотите заказать мраморную говядину, я все равно не пойму, что это такое. — Подмигнула, почти по-ребячески, но без оттенка флирта.
Александр улыбнулся в ответ. Похоже моя детская непосредственность его тронула. Заказал баварских колбас под жареный ломтиками картофель, и ближайшие полчаса мы наслаждались мастерством шеф-повара. Ничего вкуснее я прежде не ела, даже во время бизнес-ланчей.
Несколько раз Александру звонил Лукас. Как я поняла, был занят делами, но не спешил распорядиться отвести меня в особняк. О чем охранник и сказал, когда мы вновь вышли на улицу, под усилившийся дождь.
— А поехали в кино? — поразительно, но ранее кинотеатры воспринимались мною, как бесполезная трата денег. Как праздник, на который я не зарабатывала.
Александр с сожалением покачал головой.
— Это трудновыполнимо, Виктория. Большой зал и скопление народа, отсутствие сотовой связи. У меня четкий приказ не подвергать вас риску.
— Ну что ж, а на магазины это правило не распространяется?
— На магазины — нет. Какой из них вы желаете посетить?
Наверное, мне стоило выбрать аллею дорогих бутиков на центральной улице, но я не была уверена в том, что подберу достойный гардероб без подсказок Вэл. Да и, смотри пункт первый, пьянеть от вседозволенности тоже не стоило.
— Поехали в ТЦ «Плезира».
Там я любила гулять. Иногда можно было что-то купить на сезонной распродаже, но обычно товар был не по карману. А сейчас, раз уж Лукас сам велел шопиться, не стоило от этого отказываться.
Первое, что я себе приобрела — браслет Pandora с подвесками в виде символов бриллианта, бабочки и кубик-рубика. Это было то, с чем я себя на данный момент ассоциировала: грань алмаза, яркая бабочка под стеклом… и символ гибкого ума. Затем выбрала большие наушники, закрывающие уши, чтобы наслаждаться музыкой, спортивный костюм и кроссовки — в последнее время тело просто кричало о необходимости физнагрузки, несколько книг и брендовые солнцезащитные очки. Александр не задавал вопросов, оплачивал все мои покупки, удивляясь, что я не сметаю прилавки, а придирчиво выбираю самое необходимое.
Мы зашли в бутик домашней одежды перед тем, как выпить кофе. Я хотела купить удобный комплект из брюк и футболки, потому как халаты ассоциировались с моим первым днем в особняке, а я спешила об этом забыть поскорее. Расслаблено прохаживалась вдоль рядов с плечиками, жестом велев консультанту не докучать. Примерять все рано не собиралась — шнуровки корсета мне хватило утром, прикидывала на глаз. Прищурилась, рассматривая этикетку с размерной сеткой, и неожиданно ойкнула, задев кого-то плечом.
— Смотреть надо, куда! — раздался над моим ухом знакомый манерный голос. Я подняла голову, глядя на женщину из своего недавнего прошлого.
— Вика?! Вот это да! Ты где, как? Уволилась так быстро, Кати постаралась?
Александр уже спешил к нам, но я не хотела посвящать его в диалог. Справилась с растерянностью, вскинула голову, не считая нужным излишне любезничать с бывшей коллегой.
— Елена.
Любовница одного из глав совета директоров закусила губу, с неприкрытой завистью разглядывая мое платье. В оттянутых мочках ушей колыхались безвкусные серьги, на желтом от солярия лице проступило нечто, похожее на разочарование оттого, что я не стою в обносках на паперти после внезапного увольнения.
— Мы уже думали, тебя в живых нет. В бетон закатала Ивлеева. А ты преуспела, да? С Валериком мутишь? Я так и говорила, уволил Викулю, поселил у себя на хате и блудит вдалеке от женушки. Правда, на новую секретутку уже слюной исходит…
Я смотрела в самодовольное лицо стареющей девицы недалекого ума, и видела все, как в досье: ее попытки безуспешно скрыть уколами ботокса ранние морщины, алчность в плотно сжатых губах, паника отчаянное стремление удержать подле себя статусного любовника. Понимание, что скоро он с легкостью сменит ее на более молодую и сообразительную, а карьера не состоялась, значит, придётся остаться у разбитого корыта. В тот момент я поняла одно: все, что со мной произошло, было гораздо предпочтительнее возможному статусу любовницы Ивлеева. В случае с Лукасом я выиграла джек-пот.
А в глазах Лены теперь было предвкушение. Ей не терпелось поделиться сплетнями. Что ж, я не отказала себе в удовольствии дезинформировать эту курицу.
— Зачем мне твой Ивлеев? Я с Н… Только если ты кому-нибудь проболтаешься, он лично вышвырнет тебя на улицу. И папик не спасет. Уяснила?
Лена энергично закивала. Новая информация жгла ей мозг. Я же назвала имя самого бога — президента компании! Видно было, как она спешит этим поделиться с курятником и любовником. О, после такого он ускорит процесс утилизации глупой любовницы. Я проводила заспешившую к двери экс-коллегу насмешливым взглядом, жалея, что не смогу насладиться спектаклем в офисе.
Пообедали в суши-баре в здании торгового центра. Шопинг мне к тому времени изрядно надоел, и когда Лукас велел телохранителю везти мен домой, я даже обрадовалась. Настолько, что не осознала, что называю адское место «домом».
Михаила все же на месте не оказалось. Я зашла в гримерку к Вэл, немного удивившись присутствию рыжей Лизки. А еще больше тому, что обе они курили в вытяжку над столиком. Похоже, нашли общий язык.
— Какая ты четкая! — восхищённо присвистнула рыжуля. А Вэл сделала мне знак подождать ее в комнате, деловито проверяя крепление бигуди в Лизкиной гриве.
Ждать пришлось около часа. Наконец Вэл, удерживая в руках две чашки с кофе, открыла дверь с ноги. Несмотря на усталость, выглядела довольной.
— Эти телки меня в гроб загонят. Я не понимаю, им что, хочется лахудрами с аукциона пойти? Кто их купит без обработки, извращенец какой-то? Хоть одна нормальная оказалась. Ты ее видела, рыжая. Говорят, на нее какой-то отпрыск шейха глаз положил. С ним никто по платежеспособности тягаться не сможет. Я уже ей такой восточный наряд заказала! Он по ходу никях (обряд бракосочетания у мусульман — прим. авт.) прямо тут с ней замутит. Эта девочка своего не упустит, все бы такие понятливые были…
«Когда же я морально зачервивею до такой степени? — подумала я. — Или Вэл реально верит в восточные сказки и то, что девчонок ждет счастье?»
— Сам сказал, что вызовет психолога, с нестабильными поработать. Эта Альфия, ну блин писец просто. Данные высший класс, ею только хвалиться, как трофеем… а кому она нужна, глаза не просыхают? Кто эту красоту рассмотрит? Тут даже я бессильна что-то сделать…
— Психолог? — я обожгла губы кофе. — Интересно, о чем он им будет заливать? О личностном росте? Или расписывать ужасы, которые их ожидают, если не позволят послушно повести себя на убой?
Вэл закатила глаза.
— Вик, я вот честно, иногда не понимаю, за что он выбрал тебя. И умная, и не робкого десятка, но вот эта твоя борьба за справедливость и мир во всем мире… всем не поможешь, пойми. Здесь не детский сад, и лучше это поскорее усвоить, потому что те, кто не понимает — по другую сторону баррикад.
Дискутировать с Вэл не имело смысла. Я поспешила перевести разговор, якобы невзначай расспрашивая, что она знает о сыне Лукаса. Но подруга либо не хотела вообще говорить на эту тему, либо не была в курсе событий. Я не стала рассказывать ей о том, что произошло ночью, хотя, как она сказала, блеск глаз выдает меня с головой. А мне врождённое чувство такта не позволило обсуждать с кем-то чувства и поступки доверившегося мне мужчины. Даже зная наперед, что разговор не выйдет за пределы комнаты. Поэтому я перевела тему разговора. Похвасталась покупками и даже вручила ей подарок — подвеску из серебра в виде мотоцикла, рассказала про Лену и других девчонках из офисного курятника. А затем Вэл, сославшись на подготовку к аукциону, убежала.
Я лежала, глядя в потолок. Сон не шел.
«Пережить аукцион, и все. И забыть, будто не со мной. Я избежала этой участи. Я вытянула свой счастливый билет. Все хорошо».
Я не знала, как скоро мнимое благополучие рухнет. Потому что стать частью мира Лукаса оказалось совсем не так здорово, как я пыталась себя в этом убедить…