сушится белье на веревках и шепчут сосновые рощи,
а дальше в туннелях гулко свистят поезда,
к морю сбегают виноградники и финиковые пальмы.
Генуя, вот и граница...
Любовь, любовь моя!
По ночам твой страх бьется в окно, как слепой мотылек.
В Ницце из толпы отдыхающих призраков
к тебе не приходит уроженка Прованса,
женщина с твоими глазами, обращенными к югу,
откуда нет новостей.
Я чувствую, как ты сжалась,
сколько силы в тебе, сколько слабости!..
Я знаю, тот, кого ты ждешь,
это совсем не я.
Он будет стар, как снег, пролежавший всю зиму в яме,
или как ветер, пролетевший все наши земли,
но он приведет вместе с собой и меня.
Будешь ли ты ждать нас?
Пожалуйста, не тоскуй,
будь такой, как я тебя вижу, - радостной.
Помни, что наше время в твоих руках и губах,
сберегай нашу радость и убивай нашу боль,
радуйся, как радуются праздничной стране моей мечты,
потому что ты - зной моих пальм,
ты - зерно моих фиников, ты - скрытый огонь моих дел,
ты - дыхание моих уст.
О моя любовь!
Взгляни, я возвращаюсь
на невидимой этой бумаге,
слепоглухонемой,
я пишу тебе без конца.
(СТИХИ НА ТУАЛЕТНОЙ БУМАГЕ)
Все бывает - быть может, еще через пару дней
это большое кирпичное здание, в котором я нахожусь,
его цементные коридоры и стальные переборки
все грани сотрутся, останется только свет,
одинокий старик, поддерживающий огонь в высокой башне:
тюрьма станет для меня монастырем,
затерянным в горах.
Плотно скатав подушку,
сооружаю подставку для коленей,
пытаюсь сосредоточиться, глядя в стену прямо перед собой,
внутри священного пространства,
но в ушах навяз ненужный шум
сухо звучащего деревянного гонга.
Я скрещиваю ноги и делаю глубокий вдох.
Может быть, я сумею вдохнуть небытие, так
что уже не вернусь к действительности?
Но: сквозь стены ломится вся моя суета,