И шорохи дум подпольных,
Царапанье, скрежетанье
Мое доводили сердце
До страстного содроганья.
Глядел я в свое былое,
Но все, что мне было видно,
Казалось ужасно – или,
По меньшей мере, постыдно.
Но было еще ужасней
Мне знать, что оно таится
Во мне – ну, а значит, может
Не раз еще повториться.
И так, пока не забылся,
Блуждал я во мраке мутном.
Но те же явились мысли,
Едва я очнулся утром.
2
Я думал: Творец, зачем же
Так много даров прекрасных
Ты дал мне, хоть знал, что все их
Я сам расточу напрасно!
Зачем Ты своим дыханьем
Вдохнул в мое тело душу,
Хоть знал, что Твои заветы
Я тысячи раз нарушу!
Зачем же и этой ночью
Меня от бесславной смерти
Сберег Ты, хоть знал, что вновь я
И вновь согрешу на свете!
Что даже когда взываю
К тебе я в смиренье ныне,
Не можешь Ты сам не ведать,
Что паче оно гордыни!
Что все мое суесловье –
Не боле, чем прах распада!
И встал я, и хмуро вышел
В апрельскую сырость сада.
3
Какое сырое утро!
Бессолнечный свет над садом
Спокоен и желт. На грядках
Капустная спит рассада.
Цветущий спит огуречник.
И даже ветер гулящий
Забился, устав бродяжить,
В межи травяную чащу.
Сейчас и он не тревожит
Крапивы и молочая.
И вся земля пребывает