Спрячутся дома.
И промерзшие деревья,
Обретая цель,
Растопырив веток перья,
Полетят в метель,
Где за тучей – небо сине
И – высок как дым –
Над покинутой Россией
Плачет Серафим.
И любя, и ненавидя,
Он скорбит, суров,
Пред собой круженье видя
Ледяных ветров.
Но, покуда сердце живо
И стучится в грудь,
Путь над бездною обрыва,
Путь во мраке,
Путь во страхе, –
Это тоже путь!
И уже не детство мира,
А его судьба,
Ты опять проходишь мимо
Самого себя...
1969; 1975
***
Птица дневная услышит ночную
Птицу, но слов не поймет.
Ветер, деревья нащупав вслепую,
В мокрые дебри уйдет.
Мальчик проснется, потянется к окнам.
В свете возникнет рука,
Матери сонной развившийся локон.
Так начиналась тоска.
Время стоит, как вода у плотины,
Льется за низкий затвор.
Лунного света зеленою тиной
Старый подернуло двор.
В доме вздыхающем душно и сыро,
Сумрак сгущается вновь.
Сердце одно в одиночестве мира.
Так начиналась любовь.
Жизнь беспредельна, как поле ночное.
Дышит отец тяжело,
Словно плывет сквозь теченье шальное,
В дно упирая весло.
Душу мою разрывала на части
Несовместимость стихий.
Счастье и горе. Горе и счастье.
Так начинались стихи.