фонаря зимы сотворены
белые кружились в черном,
инженер спешил домой,
в одиночестве стоял ночном
голый на доске король Дворцовой,
жертва неоправданна была,
или все сложилось, как та книжка,
где фигуры на ночь улеглись, где их прибило
намертво друг к другу, нежно,
и никто не в проигрыше, разве
ты не замирал в Таврическом саду,
в лужах стоя, Лужин, где развеян
и растаян прах зимы, тебя зовут, иду, иду
30 декабря 2000
* * *
Да, да, да, Музиль, любить и убивать,
с мухами-людьми все ясно,
(там, где ты, не следует бывать),
а теперь взрывай словарь прекрасно.
Речь и мысль (гора и мышь, Музиль!)
слишком дорогой ценой даются,
ненависти в норах не развязан узел,
затянулся, в нем темно без солнца.
Ах, ты говоришь, они родятся
в этих норах? Говоришь - "духовность"?
Над низиной все высоколобый длится
чистый опыт Альп, его верховность.
Что ж, взрывай словарь! И к чернозему
(губок алых и чулок ажурных
для чего от чернозема хочешь?), к злому,
свежему ты подхоронен, Ульрих.
Точный ум, боюсь, итог твой вздорен!
Вечную ли душу извлекать бесславно,
как из минус единицы - корень?
Мнимость совершенно явна.
31 декабря 2000
Набросок
Какие предместья глухие
встают из трухи!
Так трогают только плохие
внезапно стихи.
Проездом увидишь квартиры,
так чья-то навзрыд
душа неумелая в дыры
стиха говорит.
Но разве воздастся усердью
пустому ее?
Как искренне трачено смертью
твое бытие!