Ночной корабль: Стихотворения и письма - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
Ночной корабль: Стихотворения и письма - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
ЛИЛИТТретья книга стихов(Париж, 1955)
ЛИЛИТ
Лилит улыбалась в тумане зеркал,Лилит появлялась в расселинах скал,И падали листья, и время теклоВ лесные пруды, в золотое стекло.Был огненный вечер над морем разлит.И в море купалась и пела Лилит.Точеные рожки в багрянце кудрейИзогнутой лирой сняли над ней.Не Ева, не Ева, – сестра мне Лилит,Она мне гореть, не сгорая, велитВ разливе пожара, а зверином зрачке,В ночном светляке, в золотом угольке.Во всем, что сверкает и брызжет огнем,В живом, ослепительном горе моем.
КОРАБЛИК
Туман. Дожди. Потемки. Гарь.И облетелых листьев клочья.Как будто злая ведьма ночьюСтенной трепала календарьИ, четырем ветрам предав.Метлой швырнула в непогоду.В зеленом сумраке канав,Последний раз гнилую водуПозолотив огнем сухим,Весь в паутине обветшалой,Кораблик-лист, слепой и шалый,Мне сердцем кажется моим.
БУТЫЛКА
В бутылке старого винаДавно иссякла кровь густая.Сок источившая до дна.Она в пыли лежит, пустая.Но замени в ней бывший хмельТвоих стихов ночным дурманомИ к берегам иных земельОтправь скользить по океанам.Пусть буйный вал взметет ееДо облаков и кинет мимо,Пусть имя бедное твоеЧерез стекло богам незримо, –Из всех падений, всех невольГорящих слов спасутся души.Твои стихи морская сольОстрее сделает и суше,И благородством старины,И дальних странствий ореоломОни подернуться должны,И станет каждый стих тяжелым.Когда просящая рука.Разбив бутыль, страницы вынет.Через моря, через векаВино испытанное хлынет.Но, словно солнцем озарен.Тот, кто упьется дивным током.Что будет знать, что вспомнит онО созревании далеком?О том, что в дымной, древней мглеВсё тот же звук, и чист, и верен,Был недослышан на землеИ на столетия потерян.
ТЕМПЕРАТУРА СОРОК
Когда температура сорокИ первобытный дремлет мрак,Когда никто тебе не дорогИ безразличны друг и враг,Тогда из сонного качаньяСлова прийти к тебе должныО запевающем молчанье,О расцветанье тишины.И ты, в бреду, дойдешь до сути,Горя, прозреешь и поймешьС сороковой ступени ртутиСвою пророческую дрожь.Не уступай беззвучной бездне,Не падай на глухое дно,Но в темном хаосе болезниНайди сокрытое зерноИ рассеки одним ударом,Пока ступень раскалена,Пока твоим согрета жаромЧешуйка малого зерна,Пока в неповторимом зове,Томленье озарив твое,Из тайников кипящей кровиВстает иное бытие…
АНГЕЛЫ
Как могут ангелы сойтиК нам по воздушному пути.Когда навстречу им, рыча,Летит стальная саранча?Как белым перьям уцелеть,Цепляясь за сплошную сетьДымящих фабрик, поездовИ телеграфных проводов?И все-таки, в ночи, тайком,Израненные, босиком,Они бредут едва-едваИ прячут звезды в рукава.Но кто из нас, больной и злой,Томящийся во тьме гнилой,Не вспомнит, улыбнувшись вдруг,Что получил из чьих-то рук,Хоть раз, глоток живой водыС зеленым отблеском звезды!
РАДОСТЬ
Сегодня утром красный жукНа подоконник влез украдкой.По нитке шелковой паукСпустился над моей тетрадкой,В саду шиповник бросил мнеЦветок раскрытый на колени,А ночью маленькие тениПисали буквы на луне.Ах, что-то будет?.. Всё кругомДарует смутную примету.Не радость ли, бродя по свету,Зайдет случайно в этот дом?
МУЗЫКА
В каком горниле расплавишь,В какие слова вольешьДвойную – дождя и клавиш –Двойную – до сердца – дрожь?Нет мускула, нет ресницы,В которых бы ритм не пел.В рояле, в окне струитсяСверкающий ливень стрел.Какую звезду оставишь,Каким стихом изойдешь.Двойная – тоски и клавиш –Двойная – до крика – дрожь?Да будет, да будет слово!Но слова предельный звукОборван… Гремит суровоСтаккато суровых рук.В сухой, рассыпанной дробиПриказ: О себе – молчи…И руки упали, обе,Как сломанные лучи.
АПОСТОЛ ПЕТР
Выше всех богатырским ростом.Глядя в небо и в даль морей,Что ты видел, ярый апостол,Над толпой других рыбарей?А когда огоньки вспорхнулиНа двенадцать суровых лбов,Что ты слышал в смятенном гулеДвенадцати языков?Не радостен и не светелМорщинами взрытый ликВзывал троекратно петел,И в сердце остался крик.Любить не умел ты просто, –Сквозь муку, сомненье, гневЛег твой путь, сраженный апостолНеутешенный старый лев.Но с какою страстью живоюТы молился в предсмертной мгле:«Распните вниз головою.Казните лицом к земле!»Под тяжелый скрип перекладинИ каната протяжный визгПервый раз из глубоких впадинГлаза посмотрели вниз.Ниже пыли, песчинки малой,С камнями став заодно.Ты увидел свет небывалыйТам, где прежде было темно.Ты узнал, приобщаясь рая.Что небо и здесь, и там,Но сказать не мог, умирая.Возвестить не успел мирамПривязанными руками,Недышащим, синим ртом…Старый Петр. Озаренный Камень,Больше всех любимый Христом.
МОЛИТВА
Беспредельно, безраздельно веря,Я прошу тебя, пока жива:Дай мне детскую правдивость зверя,Ум совы, неустрашимость льва.На слепой земле, залитой кровью,Где пути судьбы бегут вразброд.Кротость терпеливую, воловью,Удели мне от твоих щедрот.А когда я, полюбив, заплачу,Господи, подай душе моейРадостную преданность собачьюИ молчанье диких лебедей.
* * *
С. А. Радищевой
Смоляные волосы откинуты,Желтый глаз прищурен и пытлив.Треугольниками брови сдвинуты,А в лице оливковый отлив.Оттого ль, что твой шатер заплатанныйВек за веком уплывал в закатИ алел, как пламя, туго скатанныйДо бровей узорный плат;Оттого ль, что ровностью горючеюС детских лет была опалена.Золотилась грозовою тучеюИ медовым отблеском вина, –Навсегда в тебе туман и золото,Странный мир сияний и теней,Словно сердце надвое расколотоВ двойственности ранящей своей.
БЕЛКА
В Зоологическом СадуСледы от лапок на пруду.Прудок подернут тонким льдом,И серый-серый день кругомПлывет из сонной пустоты,Цепляясь ватой за кусты.Вот в пустоте пропела, –За дверью клети мертвый зверь…Сорока белке говорит:«Он будет к вечеру закрыт».Качнула белка головойИ полушубок рыжий свойХлопочет серым заменить:Неловко в рыжем хоронить.
ОРЕЛ
Клюв обломан. Нет крыла.Желтым глазом из углаСмотрит в стену. Спит – не спит.В клетку наглухо забит.От окна, сквозь полумглу,К уцелевшему крылуПауки-крестовикиПротянули гамаки.
ДЖЕЙРАНЫ
В Зоологическом СадуЧетыре маленьких джейрана.У младшего гноится рана.Мы вместе. Мы давно в аду.У них озябшие копытца,На детских рожках короста.С лохмотьев рваного кустаК ним на солому дождь струится,И стыдно, и нельзя жалеть,Нельзя им лгать о рощах рая,Куда уходят, умирая.Но можно только через клетьСмотреть на золотые шкурки,На лоб, отмеченный звездой,На чашку с мутною водой,Где тонут вспухшие окурки.
СОЛОВЕЙ
Золоченые клетки,Колокольчики пагод.На искусственной веткеГрозди сахарных ягод.Только звезды зажгутсяНад густым кипарисом,Преподносится блюдцеС императорским рисом.И, портьеры задвинув,Чтоб от окон не дуло,Тридцать пять мандариновМорщат желтые скулы,Преклоняют колени,Шелестят веерами,Предлагают – на сценеПеть по новой программе,Богдыхану в угоду(Чтобы голос был звонкий).Про хмельную свободу,Океаны и джонки.Чтобы каждая строчкаПодчинялась указам.(А на лапке цепочка,A цепочка – с алмазом.)Во дворце богдыханаЗанавешена сцена,И лежит бездыханноСоловей Андерсена
КВАДРАТ
Нас было четверо в миру, –Квадрат в законченности строгой.Мы были включены в игруКакой-то плоскости отлогой,Где каждый был и центр, и край,И треугольник, и звучаньеЛетящего в высокий рай,В ночи воздвигнутого зданья.Но случай между нами рвалГеометрические узы:Мы превращались в круг, овалИ катет без гипотенузы.И в глубь оконного стекла,Как пузыри дождя, мы плыли,А сзади музыка теклаКосым столбом дорожной пыли.Быть может, лопаясь, пузырьСладчайше пел…Быть может, где-тоОт капли запевал снегирь,И в луже голубело лето…А мы соединялись вмиг,В угаре, в мире, в лире, в споре,В бреду несотворенных книг,В стеклянном зайчике на шторе,В нечаянном ночном стихе,Плеснувшем золотое знамя,Во всей чудесной чепухе,Которая зовется Нами,И строит, строит в пустоте,На грани сумрака и света,Всегда не так, не ту, не те,Не то, но – бесконечно – Это.
* * *
Где сон граничит с явью?Как перерезать нитьИ жизни чару навьюНа миг остановить?Но тщетно мы стремимсяВпотьмах найти ответ.Мы тоже только снимсяЗемле, которой нет.
* * *
Мое предвечернее счастье, большой, озаренный покой…Раскрыты прозревшие окна над светлой, чужою рекой,И барки чужие проходят, и призрачный груз невесом,И легок, среди декораций, мой маленький карточный дом.Всё, может быть, только приснилось: дорога, туман, тополя,Печаль неудавшейся встречи, и звезды, и эта земля,Которая тоже уходит, которой не будет сейчас,И мой человеческий, бедный, неправдоподобный рассказ.
ВЕРСАЛЬ
На этих плитах, поросших мхами,На этой старой, седой землеШуршали платья, пьяня духами,Вздыхали дамы о короле.И верный камень забыть не может,Он помнит свято за часом час,Он помнит шорох точеных ножекИ целовавший его атлас…Безумен ветер, сухой и пыльный,Под высью черной бледна земля,И голос камня, такой могильный,Ответа просит у короля.Над пьедесталом, как сумрак темен,Из бронзы вылит, как смерть могуч,Король безмолвен, король огромен, –Людовик – Солнце на фоне туч.Скрипят деревья, скрипят устало,Читают смертный свой приговор.Кругом вассалы и кардиналы,Окаменелый и белый дворКогда же ветра порыв осеннийЗаденет гривой лицо земли,То камни молят о воскресеньи,О соловьиных смычках Люлли.Ведь счет потерян часам, неделям…Вчера?.. Сегодня?.. Всегда?.. Давно?..И сердце камня всё тем же хмелемЭпохе мертвой обручено.Фонтаны, бейте! В туман развейтеШелка серебряных веретен.Концерт Моцарта звенит на флейте,И воздух розами упоен.Зажгитесь, люстры! Струите нитиВ пруды, сквозь дремлющие камыши.Король, проснитесь, вы крепко спите,Вы потерялись в ночной тиши.Но руки шпагу навеки сжали,Не дрогнут бронзовые кружева.Весь темный, темный, на пьедесталеЛюдовик-Солнце. И ночь мертва.И стихший ветер уходит плавно,Как дни уходят и вечера.А камни шепчут: «Ведь так недавно…Еще вчера…»
СЕРОГЛАЗАЯ МАТЬ
Была у меня сероглазая мать,Но мне запретили ее вспоминать,И только осталось о прошлом, – о ней, –Что пела она, как поел соловей.Я плакала долго, – всё детство в тоске,Я тени ловила на зыбком песке,Встречая напрасно у школьных дверейВысоких, красивых, чужих матерей.Я долго блуждала а тумане пустом,И жизнь протекла, как вода под мостом.Но вечером к правде мы ближе всегда:Чем глубже колодец, тем ярче звезда.И вот, неожиданно, а сердце моемТы дышишь, ты курским поешь соловьем,Червонные косы спокойно плетешь,И в поле колышется спелая рожь.Ты знак подаешь, ты роняешь звезду,И я по знакомой дороге идуВ твой чанах ржаной, в твой медовый покой,Где каждое дерево машет рукой,Где избы стоят меж запутанных тропВ соломенных шапках, ползущих на лоб.Каким тебя именем надо назвать,Моя сероглазая, вечная мать?
ОЛЬГА
Имя Ольга прозвучало глухо,И плотней сомкнулась тишина,Словно бережно коснулась слухаНежная и страшная струна.Ольга, это – детство, это ревность,Это снег, и музыка, и грусть,Это вся языческая древность,Вся лесная, княжеская Русь.Буйных пург струится белый полог,Канули пути в ночную тьму…Ольга – это ледяной осколокС темных окон в сонном терему.Снятся мне глаза, слегка косые,Бронзовые, скифские черты,И когда мне говорят: «Россия»,Спрашивает сердце: «Ольга, ты?..»
СЕМНАДЦАТЬ ЗИМ
То в белых киках, то в убрусах,То с жемчугами в косах русых,В густой фате до самых губ.В атласном хрусте длинных шуб.Семнадцать зим, семнадцать сказок,Сверкнув полозьями салазок,С горы слетели ледяной.Семнадцать зим пришли за мной.Вот та, румяная когда-тоГуляла павой вдоль АрбатаИ стен Кремлевских; а вокруг.Над бубенцами конских дуг.Над золотыми куполами,Малиновое гасло пламя. –Закат крещенский. И она,Издалека озарена.Меня несла, платком укутав,Часы забыв, дороги спутав,И нам, из темных облаков,Звенели сорок сороков.А та, – царевна-Лебедь? ИнейЗаткал цветами бархат синийЕе ночного шушуна.В прозрачных пальцах тишина,В глазах мерцанье неживоеВысоких окон над Невою.Как много раз, со мной вдвоем,Туманным, петербургским днем,Вдоль строгих невских побережий,В санях, под полостью медвежьей,Она скользила, чуть дыша, –Моя печальная душа,Мой ветер с голубой Онеги,Мой стих о петербургском снеге.Над сердцем кружатся моимСемнадцать русских, вьюжных зим,Замкнув меня в метельном круге.Вот ту я видела в Калуге, А эту, пышную, в Орле…Семнадцать их по всей землеПлясало, плакало и пело.Под их шагами ночь скрипелаТугим морозом. И теперь,Когда они раскрыли дверь,Играя на моем пороге,Я вижу, – прерванной дорогиОпять намечена черта,И Восемнадцатая, – та,Которой жду, числа не зная,Моя последняя земная,На страже у последних врат,Стоит, накинув белый плат.1951
ПЕРЕУЛОК
Если в сердце моем уцелелиТемно-красный, с колонками, дом,У забора косматые елиДа сугробы в тумане седом,Если вылились в святочном воскеИ остались со мной навсегдаПереулок Николо-ПесковскийИ на куполе синем звезда, –Разве бедным стихом обозначу,Разве сделать живою смогуТу любовь, что не вижу иначе,Как цветком на московском снегу?
ПЕТЕРБУРГСКОЕ
У любви простое имя: Вронский.Восемь кованых, спокойных букв.Вдоль седых проспектов топот конский,Вдоль сановных зал холодный стукКаблуков и сабель… Лед и холод.Зеркала, и снова зеркала…Детской брошью воротник заколот, –Сердце из коралла и стрела.Полк. Парады. Тосты в честь Монарха.На сукне зеленом – туз червей.В дальней ложе – Анны черный бархат,Вопросительный изгиб бровей:«Любишь?..»Но в оркестре первым гудомВетер музыки задел смычки,И рука с фамильным изумрудомНервно обрывает лепестки.Стройный силуэт в толпе потерян.Чуть блеснули кисти эполет.И с улыбкой желчною КаренинСмотрит счастью гибнущему вслед.Счастье петербургское туманно.Кто нашел в нем то, чего искал?..Сломанною розой тонет АннаВ театральном омуте зеркал.
ПУШКИНСКАЯ УЛИЦА
Старый дом, снегами ослепленный,Огоньками смутными дрожа,Ждет меня с тревогою влюбленной.Над углом второго этажаЗябкий голубь бродит по карнизу,А метель кружит и дует снизуИ, в окно закидывая снег,Машет рукавом, велит навекУтонуть в ночи всему живому,Лечь в глухой, заиндевелый гроб,И пропасть приснившемуся дому,Провалиться с головой в сугроб.Но как дверь протяжно застонала,На площадку выплеснув тепло!Печь гудит огнем веселых дров.Тихо свитки свернутых ковровРазвернулись и, шурша, поплыли.Ни цветов для встречи, ни вина:В эту ночь квартира убранаВ седины тридцатилетний пыли.Тишина таится по углам,Час за часом ночь слепей и глуше.Сквозь полуистлевший, нежный хламОживают комнатные души.Как вспорхнул из незабвенных рукОгонек в фарфоровой лампаде.Так лежит на золотом окладеМирный свет. И ласково вокруг,И тепло, и в запахе домашнем,Обретенном, дорогом, вчерашнем.Узнаешь себя, как в зеркалах.Дремлет мебель в ситцевых чехлах,Но, пока иду, пружина в кресле,Сердца стук в диванной глубинеЗакричать готовы: «Мы воскресли!»Из углов протянуты ко мне,Распахнув широкие объятья,Створки ширм, атласный пуховик,И листы веснушчатые книг,И в шкапу взволнованные платья…Я ложусь в открытую постель,Отряхая нафталинный инейС одеял… В трубе ворчит метель,И тетрадь, в своей обложке синей,На столе, как прежде, как всегда.У окна отогнута портьера,И блестит морозная слюдаНа стекле… а там, в сугробах сквера,В переулке темный силуэт,Старший брат мой, Бронзовый Поэт.Ни о чем не помню и не плачу,Хорошо мне в люльке снеговой.Задевает вещи наудачуПо помолам верный ломовой.Тронул ключ… Который и откуда?От каких ларей его ключи?Сдунул пыль, и дрогнуло в ночиСеребро проснувшегося гуда.И звенит высокая струна.Ищет слов пронзительных она,Что сложить в разлуке не успела:Это вслух заплакал старый дом.Это лира, в ящике пустомТридцать лет дремавшая, – запела.
ТЕНЬ
Бывают дни, когда такая тьма.Такая боль, такая в сердце жалость,Что непосильной кажется усталостьИ тишина, сводящая с ума.Ты входишь в свой оледенелый дом,Где всё навек теперь осиротело,А в кресле у окна, давно пустом,Еще живет знакомый оттиск тела.И перед креслом – (так закрытый гробВ слезах целуют) – молча, на колени,К обивке жесткой прижимая лобИ чувствуя на нем дыханье Тени.
У МОСТА
Вся моя историяТак проста:Повстречала горе яУ моста.Горе полюбила я,Ну так что ж?Он сказал мне: «Милая,Не уйдешь»Звезды с неба падалиИли мы?Но об этом надо лиПеть псалмы?Вся моя историяНеспроста:Обручилась горю яУ моста.
ИУДИНО ДЕРЕВО
Ты входишь уверенноВ мой дом поутру.Иудино деревоДрожит на ветру.Цветенье прозрачноеИ ветер морской.Какой вы охваченыСмертельной тоской?Из праха мы созданыИ в прах влюблены.Лиловым и розовымДеревья пьяны.А пена у берега,Играя песком,Тридцатый серебреникЧеканит тайком.Тебе в оправданиеМолитв не ищу:Всё знаю заранееИ, зная, прощу.
* * *
Пусть отчалил пароход,Пусть идет за годом год,Без лица, без имени…Не забудь мне знак подать,Если будешь умирать, –Сердцем позови меня.Ночь. Разлука. Волны. Грусть.Всё равно тебя дождусьТам, где было сказано:Там, где светит Водолей,Где моя душа с твоейНакрест перевязана.
ОСЕНЬ
Мой сад благоухал еще вчераСмолой, сосной и скошенной травою,Давно укоротились вечера,А он спешил упиться летом вдвое.И верил в жизнь, не помня, что пораПеред концом поникнуть головою.Был ярок блеск прощального костра,Цветенье роз пронзительно-живое.Но на заре, взметая пыль дорог,Из дальних туч донесся ветерок,Стволы задел, и листья полетели.И вся в слезах, увидела душа.Что роза раздевалась не смеша.Готовясь к смерти, как дитя к постели.
ПЕТЕРБУРГ
Был странный день, когда свершились сроки.Когда раскрылась дверь сама собой,И пролились прошедшего уроки.Как сок плодов из чаши голубой.Чужих октав разрозненные строки.Двух скорбных лир немолчный перебой.Не вас ли я, захлебываясь мраком.Ждала всю жизнь? – Вы мне явились знаком.Был темный день, и темный дождь в окне.Лохмотья туч и злой закат ненастный.Глазок свечи в недорогом винеСлезами истекал. Но спор двугласныйИскусства с сердцем, в тучах и огне.Двойная боль их переклички страстной.Двойной напев, то сложный, то простой.Меня стрелой пронзили золотой.Которая из двух близка мне лира?Что петербургский мне навеял бред?Далекий гул из ледяного мира –Ломовиков, дворцовых ли карет –Ко мне летит? Но снежная ПальмираС несмелых струн легко сняла запрет,И я, в лучах не мне присущей славы,Сама берусь за важные октавы.Поэт, поэт, тебя томит жараИ смольный дух костра на перекрестке.Угарные бледнеют вечераВ твоей Неве, и липнет пыль известкиК полам шинели. Мне давно пораУвлечь на театральные подмосткиИ освежить полночною игройТвои глаза, спаленные жарой.Еще белы раскрытые страницы,Но задрожал пытливый карандаш.Мы с ним вдвоем среди ночной столицы.Где ждет меня прабабкин экипаж.Плеск голубей над статуей ФелицыВлюбленный слух угадывает наш,И этот шум, и шелковый, и дальний,Мне шум иной напомнил, – театральный.Нам не прожить без выдуманных драм.Без вымысла насущного, без позы.Театр для нас – ежевечерний храм,Где Бог взрастил искусственные розы,И что ни ночь, причастные дарам.Мы познаем восторг метаморфозы.Когда спешим от правды отдохнуть,Себе создав по вкусу лик и суть.Зима царит. Над сонной белизноюФонарных лун тронная ворожба.Мой Петербург! Бежит передо мноюТвоих оград чугунная резьба,Струится снег, шурша фатой сквозноюВдоль желтых стен, и с каждого столбаМетет пурга серебряные дани,Взвивает вверх и мне кидает сани.Минуя сквер, где к памятнику льнетБездомных птиц нахохленная стая,Замедлил конь размашистый полет,И перед ним, а тумане вырастая.До самых глаз закованная в лед,Из белых волн и складок горностая.Блестя венцом меж дымных облаков,Встает Екатерина – сон веков.А там, за ней, по ледяной панелиЗа тенью тень вдоль улиц потекли.Мелькнут бобры онегинской шинели,Волнистый шлейф расстелется вдали…Рои старух, ползущих еле-еле,Прошелестят… Для всех скорбей землиРаскрыт театр, восьмым волнуя часомТолпу теней, стремящуюся к кассам.Ты говоришь с иронией, поэт:Не нов сюжет и тяжела оправа.О сцене петь большой заслуги нет, –Театров тьма налево и направо.Все города Европы, целый светДавно познал, как велика отраваИх колдовства, о нем не написавНи двадцати, ни тридцати октав.Нет, на земле не всё одно и то же,Хотя везде рассыпаны равноОгни, смычки, и мишура, и ложи.У разных стран различное вино,Хоть две лозы румяным соком схожи,Нам в унисон пьянеть не суждено:В Европе ум, не омраченный бредом.Всегда тушил фантазию… обедом.Но не хочу в сравнения играть.Ни поражать умы строфой колючей.По воле муз, поэту надо братьЛишь ту струну, что показалась лучшей.А для других скупа моя тетрадь.Немного слов подсказывает случай.И в эту ночь он вдохновенно радВзмахнуть крылом у театральных крат.Как надо петь, как говорить об этом?..Стихи волной нахлынут и умчат!Над золотым, колеблющимся светомПлывет свечой медово-дымный чад.Сейчас начнут… И в воздухе нагретомИз створок лож последние звучатСлова и смех… Перед притихшей залойПолзет наверх тяжелый бархат алый.Играли все в той снеговой стране.Играл актер, и вторил зритель каждый.Когда ушли, с котомкой на спине.В чужих краях, одной томимы жаждой.Играли мы комедию Во снеЛетели в рай, рассыпанный однажды.Как горсть золы, среди могильных плит.Играть всю жизнь нам русский рок велит.В каком огне он нас пытал и плавил?Какой тоской любовно свел с ума?Не преступить его гранитных правил.Со лба не снять туманного клейма.Он в балаган, у рампы, нас поставил,И роль пришла для каждого сама.Не сняв личин, проходим сквозь эпохиМы, петербуржцы, Божьи скоморохи.И ты, поэт, судья моих октав,Слепой орел в твоей промозглой клети,Откуда бред твой, и юродный нрав,И злой огонь, и все ужимки эти,И твой порок, пьянее всех отрав,И доброта, которой верят дети,И у икон молитвенная дрожь?Быть может, всё — лукавой маски ложь…Вот ты встаешь, взъерошенный и странный,Так хрупко мал среди пятнистых книг.Незрячий глаз, беспомощно-туманный,Косит в очки, и острый профиль дик…А за тобой – бутылок рой стеклянный.Кто пил с тобой? Придуманный двойникСчитал гроши для нищенского пира:Пурпурный шут трагедии Шекспира.А я – одна из неразумных дев,Тех, что летят на свет чужой лампадыИ, в дом войдя, на стул хромой присев,Глотку вина нечаянному рады,С ним вместе пьют чужую боль, и гнев,И в соли слез – мед творческой услады,Чтобы разжечь светильник чуткий свой,Безумной стать, но без конца живой.Один, и два, и три вдали удара.Смычки взвились и разом пали ниц.В огнях свечей, в хмельной волне угара,Плывут черты преображенных лиц.Чем мы с тобой, печальный шут, не пара,Здесь, в ложе снов, в театре небылиц?Здесь тень твоя к моей прильнула тени,И мы вдвоем отражены на сцене.И дальше мы отброшены, – в простор,В пески пустынь, в полярные туманы.Быть может, нас среди тибетских горБродячие встречают караваны,Быть может, мы своих стихов узорВплели в цветы, в созвездья и лианы,И в эту ночь над рампой склоненыВ театрах Ориона и Луны…Последний акт приблизился к развязке.Убит король. Гремит церковный звон.Но мертвый встал и, не снимая маски.Отвесил нам изысканный поклон.Уже вдова, отплакав по указке,Допела до конца надгробный стон,И мертвецы, покинув поле брани,Идут домой под гром рукоплесканий.Идем и мы. Со стороны взглянуть –Сошли с ума. Но мы еще играем.И не тобой, а мной проложен путьВ седой стране, где мы все камни знаем.Где петербургским ветром дышит грудь,И этот ветр на землю послан раем.Вдаль невских вод, в мерцание и сон.Для наших лир, поющих в унисон.Опушены ампирные карнизыЛебяжьим пухом. У ворот дворцаКолонны спят, спеленутые в ризы.И белизне, и ночи нет конца.Горбатый мост. Канавка. Призрак Лизы.И Пиковая Дама у крыльца.А в высоте – так страшно и знакомо –Огонь в окне Юсуповского дома.Там пировал мужик с лицом хлыста,Придворный маг, в атласах и сафьяне.Как роль трудна. Как будет смерть простаУ черной Мойки, в предрассветной рани.Они мертвы. Столовая пуста,Но у зеркал горят всё те же грани,И в них скользит за смутным ликом лик:Старуха… Лиза… Герман… и мужик…И ангел-мальчик с полотна Серова,Бесполый паж, с коробкою румян…Ему в ту ночь принадлежало слово,И огненным восторгом обуян,Он меч занес, – но вдруг очнулся снова,От сладких вин и темной крови пьян,И понял: не ему играть злодея,Ни Борджиа, ни Дориана Грея.Литейный спит. Спят черные орлы,Склонясь к венкам порфироносной саги.Спит Летний Сад… Из темной, вьюжной мглыЧуть бьют крылом невидимые флаги.Но сквозь сугробов пенные валыСледы саней, чертя на льду зигзаги,Бегут за мной, и каждый острый штрих,Взрезая лед, поет в стихах моих.Куранты бьют. Медлительны и глухи,Удары замирают в облаках…Навстречу мне из стен выходят духи:Плащи, ботфорты, снег на париках…А вот и он, в надвинутом треухе,С шпицрутеном в протянутых руках, –Безумный Павел, бедный царь нерусский,Затянутый в мундир – для сцены – прусский.Играли все в те дальние года,Играли все в том городе миража.Фантазии зеленая звезда,Куда ни посмотрю, одна и та же.Полет и срыв, и счастье, и беда,Минутных драм причудливая пряжаОт тронных зал до стойки в кабакеРазыгрывалась в творческой тоске.И не она ль, крылатая, упалаВ альпийский снег, за тридевять земель,Как будто ей России было мало,И в итальянском небе крылась цель!Там рев слонов и трубы ГаннибалаЕще гремят сквозь горную метель,Там шалый генерал, в восторге диком,Слонам ответил петушиным криком.Мой карандаш бежит. А ночь кругомУже не та, не наша, – дождевая.За каплей капля точит сонный дом,Вдоль мокрых стен журчать не уставая.Над отслужившим письменным столомСвеча горит и меркнет, чуть живая,И Петербург, стихи напевший мне,Свернувшись, лег в гравюру на стене.Едва видна на миг оживших статуйВ гравюре пыльной призрачная рать.Из темноты, с улыбкой виноватой,Призналась муза, что пора ей спать.Утомлена октавою тридцатой,Закрыла я покорную тетрадь,Настал антракт. И зреющее словоПусть отдохнет до действия второго.
Действие второе
День изо дня, едва больной рассветКрыш городских коснется желтым тленьем,Аничков мост, Фонтанка, ряд каретДрожат в окне неясным отраженьем.Мои дома прохожим смотрят вслед,Ложатся вкось, испуганы круженьемЛюдей, лотков, зонтов, телег, собак,И, побледнев, отходят в полумрак.Но есть часы, когда, двоясь в мираже,Стекло к стеклу, они еще живут.Вот фонари, театр, сугроб, и дажеВ асфальте черном медленно плывутВход во дворец и часовой на страже.Я открывать люблю, то там, то тут,Рисунки снов, всё дальше, безрассудней,На рубеже стихов и трезвых будней.Забрезжил день. Пробил безвестный час.Таких часов в земной судьбе немного:Чуть жить начнем, и вдруг охватит насГлухой озноб, невнятная тревога.В просвет окна глядит пугливый глаз,Но тишина насторожилась строгоИ руку занесла, чтоб уронитьТяжелый нож и перерезать нить.И тишина вошла, сгорев от блеска, –Та тишина, в которой спят века.В тот страшный час качнулась занавескаНад сценой сцен, в порыве сквозняка,И в улице пустой сверкнули резкоСеребряною лентой два венка:Ни строгий ямб, ни лиры клекот медныйНе отразят той тишины победной.Прижат к стеклу похолодевший лоб,И я смотрю, окаменев сурово:На уровне окна качнулся гроб,Короткий сруб, некрашеный, сосновый,И тихо вполз в нетающий сугроб,В Аничков мост и в будку часового.Какой актер, какой великий мимСумел блеснуть прощанием таким?Мой старый шут, актер безмолвной драмы,Вергилий мой на всех путях пера.Где то вино, где та зима, когда мыВ костре стихов сжигали вечера,Творили мир и разрушали храмы,Что до луны возвысили вчера?Как нищий Лир, ты отошел, без свиты,В холодный склеп могильной Афродиты.Ты принял роль и до конца донес,Таясь от всех, дрожа над скрытым кладом,Готовя день за днем апофеоз.А смерть давно с тобой сидела рядом,Но твой уход тайком от смерти рос,И вот она следит бессильным взглядом,Как ты встаешь, как ты, сойдя с ума,Сверкнул пятном жемчужного бельма,Как пестрый плащ провеял, торжествуя,И навсегда исчез, пропав вдали(Кто принудит мечту, навек живую.Влачить крыло по рытвинам земли?),Как ты швырнул колпак на мостовую,И бубенец, кружась, умолк в пыли,Как тень твоя вбежала легким бегомВ тень Петербурга и закрылась снегом.И там, в веках, как драгоценный груз,Неся стихи, дремавшие под спудом,Слагает их к ногам любимых муз,И бронзовые лиры важным гудомПоют в ответ, и грозди снежных бусЛетят в туман, и тусклым изумрудомВ серебряной Неве отражена,Мерцает петербургская луна.1953