Ночной корабль: Стихотворения и письма - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7
Ночной корабль: Стихотворения и письма - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ.НЕ ВОШЕДШЕЕ В СБОРНИКИ.ПЕРЕВОДЫ
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Завтра день моего рожденья.Я сама себе подарюНе запястья и не каменья,А коралловую зарю.Подарю, как высокую радость,Отраженный в воде дворец,Ярко-красный рыбачий парусИ осла голубой бубенец.Подарю все окна Галаты,На веревках цветное тряпье,Пыль столбом, и ветер лохматый,Молодой, как сердце мое.Когда-нибудь, через годы, –В пятьдесят или шестьдесят, –Этот ветер детской свободыПотянет меня назад.И я соберу все звенья,Все запахи, всю зарю,И заново, в день рожденья,Сама себе подарю.
А СЛОВО – ЗДЕСЬ
Старинных кровель темный склонВ грозу отсвечивал зеленым.Гроза неслась навстречу кленам,И ямбы стройные колонн, –Пять озаренных, темных пять, –Лучами утренней лазуриТак не могли бы просиять,Как в перекрестном блеске бури.Угрюмый монастырский сад,Помолодев, шумел листвою,И грома первого раскат,В глухом, косноязычном воеСвой сон продолжив наяву,Упал в смятенную травуИ, в ней катаясь, жаждал слова!А слово – здесь. Оно готовоДождем плеснуть в мои глаза,Упасть плодом с ветвей мятежных…Явись, нежнейшее из нежных,Пока не кончилась гроза!И вдруг – не вихрь, не блеск, не пламя,А прямо ввысь, за облака, –Две рифмы с острыми крылами,Два белоснежных голубка.
Франция
ХРАНИТЕЛЬНИЦА ХИМЕР
Есть женщина, заброшенная в небоОгромным городом. Живет одна,В высокой башне… Эту долю мне бы!Но почему-то ей она дана.Каморка служит и дуплом, и домом.А глубоко внизу…Но с давних порБыл для нее ненужным, незнакомымПарижской Богоматери собор.Его воспели и поют доныне,Но никогда наверх не доходилОрганный гул, гудение латыниИ перезвон серебряных кадил.Да, готика… Но ей-то что за делоДо готики?.. Куда ни повернись,Грозят, ощерясь, каменные стрелы,И ящеры по сводам лезут ввысь.Бьюсь об заклад: пожалуй, в мире целомДнем с фонарем подобной не найти,Чтобы сидеть в углу оледенеломИ службу необычную нести.Церковный воздух древностью пропитанИ серой скукой. Но другим в примерЕй дал Париж официальный титул«Хранительницы» демонов-химер.За малый грош, за пенсию, за правоНа утлую кровать и связку дровОна живет, своей не зная славы,Среди полу-драконов, полу-львов.С ней по соседству, за дубовой дверью,Над бездною балкон повис гнездом.В нем хоботы, и чешуя, и перья,И клювы, и клыки… На Божий домУселись фантастические птицы.Она привыкла им служить с утра:Почистит, поскребет и не боитсяОполоснуть водою из ведра.Я не желаю гибели старухе,Пусть воду льет, – химер не протрезвитьК ней не сойдут ни демоны, ни духи,С ней ангелы не станут говорить.Зато с поэтами другое дело,Возможности поэтов велики.Фантазии, не знающей предела,Доступны все глухие тайники,И мне легко, своим путем, – незримым, –Проникнуть в башню и открыть ту дверь,Откуда ночь ворвется черным дымом,И каменный навстречу выйдет зверь.Он поведет меня по всем притворам, –Такой прогулки поджидал давно, –И мы вдвоем надышимся собором,Куда ему входить запрещено.Сверкнет луна, катясь гигантским шаромВ гнездо химер, и белой станет ночь,И камни оживут. Ведь я недаромПришла сюда, прикованным помочь. –Летим! – скажу, и, повинуясь зову,Стуча хвостом и чешуей звеня,Они ответят, что давно готовыУйти в потоках лунного огня…Что ж та, другая, с примусом на полке,С копилкой, где монеты сочтены,В окне законопатившая щелки,Чтобы не видеть неба и луны?..Нагрянут завтра, невзначай, туристы,Ведь ей химер показывать должно.О, ужас! На балконе пусто, чисто,И неизвестно кем подметено!Поняв с досадой, что входную платуСобор не будет возмещать назад,Нацелят гости фотоаппаратыНа плиты опустевших балюстрад…А мы летим… И, звезды обгоняя,В глубокой синеве небесных сфер,Я белый рой веду, еще не зная,Что становлюсь химерой для химер.1973
ОКНА
Закат исчез. Испепелилось пламя,И от неузнаваемой землиДома уходят, словно корабли,Звеня антенн воздушными снастями.Что делать городу, где нет домов?Куда деваться сотням тысяч улиц?И улицы качнулись, потянулисьНа волю из панельных берегов.Но и панели, соскользнув, уплылиВ потоке разливающейся мглы,И фонари, впотьмах ища углы,Которых нет, себя зажечь забыли.Что делать городу, где ничегоНе остается, даже привидений?Ведь он уже не город, – тень от тени,Не помнящей названья своего.Но в том, что было городскою ночью,Беззвучно шевелилась тишина,И черного овечьего рунаПо ней ползли разрозненные клочья,Потом слились громадою сплошной,И воздуха последнего не стало,Как будто шерстяные одеялаСтояли неразрывною стеной.Не подчинясь, висело каплей светаМое невероятное окно.Возможно, было и еще одно,Чудесно сохранившееся где-то?Они не зашатались, не ушлиЗа отступившим в дали караваном,Но были оба спрятаны туманомИ знак подать друг другу не могли.А на рассвете, важным занят делом,Вернулся город, сам себя сложив,Блестит на солнце, радуясь, что живИ безупречно восстановлен в целом.Как разыскать окно среди других?То самое, что, не светя, светилось?Оно с толпой других объединилось,Таких же безразличных и пустых.Отметинку бы, знак!.. Но, безответен,Воскресший город заглушает зов,И я иду, иду среди домов,Не находя ни знаков, ни отметин.1971
ЛИСТ
Крепчает ветер. Рыщет, ищет,Чего бы натворить спьяна.Поднялся, взмыл – и сад расчищен,И роща вмиг оголена.Передохнув, идет на приступДругих деревьев, в дол и лес.Сообщник листьев, он неистов,Разбойник и головорез.Но я полет листа на волю,Наверно, как никто, приму:Ведь если проживет не болеКоротких суток, что ему?Как надоело быть зеленым,С другими заплетенным в сеть,Березам угождать и кленам,И шелестеть, и шелестеть.Полгода? Или полстолетья?Что помнит он? Как различит?Он знает ветви, ветви, ветвиИ, в зной оцепенев, молчит.Лишь утомленный монотоннымЗеленым пленом, он едваПоймет, что сделался червоннымДля смерти или торжества.А ветер ветви гнет, ломая,Шумит крыло, и посвист рьян.Умчись, сорвавшаяся стая,В его осенний ураган!И вот, не скован, не привязанИ больше не томим мечтой,Лист в золотую радость разомВлетает птицей золотой.
* * *
Перегореть, перестрадать, прожитьЧерту кривую,Взломанный зигзаг,И в памяти сложитьОгромную любовь и боль, всегда живую,И солнце счастья, и полночный мрак…И вдруг увидеть, даже не скорбя, –Чуть отойдя,В каком-то сдвиге,Что всё – не так… Что ты читаешь в книгеЧужой рассказ, в котором нет тебя…
КАВКАЗ
(Вступление к «Аттиле»)
Он встретил, как встретить ему полагалось.Не дружба, не служба, не верность, не жалость.Одно только слово: Кавказ!Он встретил потерянных, нас(Мы думали; спас!).Нам горы раскрыли косматые бурки,Из складок ущелийМы видели в щелиОгромные звезды, игравшие в жмурки…Он, верный адатам,Три года сиял театральным закатом,Он вышел на сцену с кинжалом,С шакалом, обвалом и шквалом,С рубиново-алымГранатомИ с сине-зеленым, девятым(По Айвазовскому) валом.Летевшим из Черного моря…И горы, и голод, и горе,И скользкие, в пропасть, дороги,И тур круторогийПод елью.Плясавший лезгинку с метелью,И терпкое, злое вино, –Всё щедро нам было дано.Потом декораций не стало…И он отвернулся усталоОт ветхой своей бутафории,Еще полыхающей в блеске,Смахнул нас, как пепел, с черкески,И выбросил в Черное море,Туманы над ним закуривИ княжески нас одаривПрощальной кавказскою розой, –Горячкою сыпнотифозной…
ГРУЗИЯ
Над рекой, у пустого берега,Развалины спят в траве.Что, река, тебе прошлым ввереноО паденьях и торжестве?Бездумно и успокоенноТы катишь воды свои,А в них отражались воины,Знамена, орлы, цари…Сверкали мечи неистово,И кружились в дыму щиты,И рати вползали приступомНа каменные мосты.Расскажи про века минувшие,Про Тамару в белой чадре,Что, спальню покинув душную,Купаться шла на заре.И в твоем уловлю я шелесте,На могильные глядя мхи,Много тихой, свирельной прелести,Из которой сложу стихи…К пустому берегу призраки,Караванами облаков,Начинали стекаться издали,От реки ожидая слов.Но, мелким играя жемчугом,Забавляясь лунным лучом,Она болтала, как женщина,Сама не зная о чем.
* * *
И. А. Бунину
Никого, кому рассказать быО затишье русской усадьбы,О том, как соломой прелойИ яблоком пахнет двор,О том, как под вечер борОт холода – сизо-белый,Как детский крокетный шарНа рыхлом песке ночует,Как мурлыкает самоварИ дальнего гостя чует,Как прохладен полог из ситца,Под которым всю ночь не спится!
ЗЕМЛЯ ДЕТСТВА
Когда я вспоминаю землю детства,Для дедов и отцов уже не ту,Уже больную, – для меня же – сказку,Во всем очарованьи новизны,Я неизменно вижу берег моря,И маленькую розовую дачу,И отблеск волн на каменном крыльце.Когда я вспоминаю землю детства,Я вижу три неповторимых чуда:Ракушки с парусами, Млечный ПутьИ радужные цепи бриллиантов,Которые от весел льются в ночь…Ракушки продвигались легкой стайкойВдоль розоватой полосы прибоя,Поставив парус по теченью ветра,И, если лечь щекою на песок,На уровне игрушечной армады,Покажется: идут на горизонте,В лилово-розовых закатных далях,Огромные, в полнеба, корабли.А ночью, где-то в воздухе, беззвучно,Как черный лебедь, проплывала лодка.Рука невидимая поднималаИ опускала медленно весло,И вдоль весла стекали бриллиантыВ глубокий мрак…И третьим чудом былГигантский звездный хвост, раскрытый в небеИ отраженный спящею водой…О биллионы, триллионы точек.Пыль белых искр внизу и наверху.А между ними маленькая дача(Так одиноко, так волшебно-тихо),Где детское взволнованное сердцеОт счастья плачет…Люди говорятОб изменениях земного шара:Оттаивает Север… Пылкий ЮгПохолодел… И прежних нет зверей,И рыбы мрут в отравленных озерах.Леса уходят, уступив дорогуБульдозерам, заводам, небоскребам.И в лисьих норах гибнут лисенята,Захлебываясь нефтью…Я самаЖиву, как все, в безвыходном «Сегодня»,И жить хочу.Но если кто-то скажет,Что вывелись моллюски с парусами,Что навсегда исчезли бриллиантыПолночных черноморских инфузорий,Что в сторону давно ушла земляОт дома детства, и над Черным моремНет Млечного Пути, что он лежитВ пространстве, над неведомой планетой,И ночь теперь, по-новому красива,Сверкает электрическим огнемИз тысяч тысяч одноглазых оконЧудовищных, в полнеба, белых кубов,Я не дослушаю…Мне слишком странно…Мне кажется, – дослушав, я умру…1971, Переделкино
ЛУНА
Бетховен и Шуман, –Сверканье и лед…О, кем он задуман,Безумный полет?Диана, Селена,Лампада веков.Жемчужная пена,Холмы облаков.Селена, Диана –Ее имена.Сквозь волны тумана –Луна.О девственных лунахСоната, сонет.Алмазный на струнах,Мерцающий свет…Разрушив былое,Свистя и глумясь,Ракета стрелоюВзвилась.Размерен и точенРакетный парад.Колючих пощечинУдушливый град,И смрадною ватойОкутанный вмиг,От оспин щербатый,Померкший лик…Всё это не бредни,Не к ночи рассказ!Еще не последний,Луна, твой час.Есть время! БескрайныНа небе пути,Чтоб тихо и тайноУйтиК иным горизонтам,К созвездьям иным,И будет твой сон тамНенарушим.В углу потаенном,От нас далека,Будь только зеленымОгнем светляка.Вдали сиротливоГорит изумруд…Приливы, отливыУмрут,Лунатик усталоПадет на кровать:Луна пересталаСиять…Когда-то, когда-то, –Как страшно давно, —Для Лунной сонаты,Летевшей в окно,Расколота в миреНа тысячи лун,Была зажжена ты…Для Лунной сонаты…А что, если завтра?..Кто знает… Кто знал…Придумает АвторУдачный финал, –Какой-нибудь атом,Чтоб выдержать стиль?..Плеснет над закатомЛегчайшая пыль…Пусть он и рассудит,А мы не могли,Но нет и не будетСгоревшей земли.Когда-то плыла ведьСреди облаков!Что вынет прапамятьИз мертвых веков?..И в огненной, синей,Пустой тишине,Вдруг – несколько линий(Так плачут во сне):Над кровлею плоскойСухая лоза…Венеры МилосскойСлепые глаза…
ЕЩЕ О ЛУНЕ
Может быть, в двадцать первом векеБудет много новых затей.Народятся сверх-человеки,На луне наплодят детей.Для детей понастроят школы,Для больших откроют шинки,И потянутся ледоколыВдоль какой-нибудь Лунь-реки.Может быть, нашу землю сразу(Для чего старый хлам беречь?)Превратят в атомную базу,Чтобы звезды другие сжечь.Может быть, через стратосферуОтвезут, под самый конец,На Юпитер или ВенеруВатикан и Зимний дворец…Всё возможно… И очень скучно!Но скучнейшее допустив,У меня в душе однозвучноПовторяется лейт-мотив:По земному, пустому лику,Где последний город смели,Разбежались вольно и дикоТолько рощи да ковыли.Над болотною топью борыНаклонили сквозную тень,В голубые лесные озераОпускает глаза олень…Чередуются зимы и весны,Чередуются снег и град,И по-прежнему рубит сосныЧудом спасшийся, — мой ли брат?Он упрямо скрывался в ямах,Зарывал под курганы кладь.До юпитеров этих самыхЕму вовек не достать.И не надо! Он беспечален,Первобытные сны легки.Вход в жилище бревном завален,Стерегут его светляки.Из медвежьей выйдя берлоги,Он весной, в молодых поляхПроложит простые дороги,С дождевой водой в колеях.А когда поползут туманы,Синим кутая вечера,Заблестят посреди поляныКосмы пляшущего костра.Отразит глубокое небоЗолотого огня волну…Теплый запах смолы и хлебаДонесется ли на луну?Если да, – быть второму чуду:Прекратив межпланетный бег,Метеором слетит оттудаНа земную грудь человек:Первый беженец!– Всё изучено,Всё наскучило, всё на слом!Почитать бы мне снова ТютчеваПри свече, над простым столом,Побродить лугами несжатыми,Раздвигая рукой ковыль,И забыть навсегда об атоме,Рассыпающем душу в пыль…А ночами, над побережьями,Где лежит в воде тишина,Снова видеть, как светит прежняяНезапятнанная луна.
* * *
Каменное безветрие,Воздух острей ножа,Черная геометрияМертвого чертежа.Тусклыми негативамиСтали стволы берез.Туго, жгутами сивымиВетви скрутил мороз.Что это за безвременье!Или, сойдя с ума,Переодевшись теменью,Выпила снег зима?1970
* * *
Не видя, я вижу. Не слушая, слышу: идет.Подходит… И ветер несетВ холодном своем покрывале,А вечер разрушил мирыВчерашнего дня…Она из-за снежной горыВ упор глядит на меняИ, стоя на перевале,Над спуском в долину, молчит.А сердце мое стучит,А сердце мое кричит:Подожди!Мне надо дослушать дожди.Зеленые шорохи рощ,Мне надо успеть досказатьПро теплый, сверкающий дождь,Успеть долюбить, дострадать,Спасти заболевший цветокИ выпить последний глоток,Как пьют долгожданное словоЛюбви…Сегодня меня не зови.Приду, когда буду готова.Февраль 1970
ИЮНЬ
Он седой, как лунь,Он в тумане плачет.Это ли нюнь?Не назвать иначе!Он насквозь промок,Он придавлен тучей.Почему не могЖдать он доли лучшей?Спутал календарьСроки новолуний:Жарким был январь,А зима – в июне!
ВЕСНА
Какая странная весна…Она бескровна и грустна,А говорят: «Весна-красна»!Но не о ней. Она иная,И я другой такой не знаю.Она лежит, едва дыша,От неба прячется в туманеИ трогательно хорошаВ своем уходе к смерти ранней.А сестры-весны на землеЖивут, счастливые, в тепле,В дыму дождей, в минутных грозах,И ждут, чтоб почки на березахСкорее в листья перешли,Чтобы вернулись журавли…Но эта, бедная, больнаИ, обездоленных бездомней,Офелией с речного днаГлядит мучительно в окно мне,Зовя на помощь грусть мою.И я вполголоса пою,Ей в утешенье, всё, что помнюИз сказок, где встает от снаВ гробу лежащая Весна.Туман ползет и никнет междуДеревьями… Но я пою!Я им по капле раздаюЖивое слово и надежду,И хочется до боли мне,Чтобы в ответ, на самом деле,Глаза Весны в моем окнеБлеснули и зазеленели.Что за чудо? Откуда, столбами,Пеленами, несутся снега,Как бесшумное белое пламя,Поглощая леса и луга,И мгновенно исчезнувший город?Из каких облаков-чердаков,Где тюфяк необъятный распорот,Этот пух, эти перья снегов?На последней неделе апреляСтало стыдно весне: проспала!И хозяйственно гонит метели,И гуляет по небу метла.Ты ли это, весна неживая,Изнемогшая в мире теней,Поднялась, ради Первого Мая,Из холодной постели своей?1973
ВЕРБА
Купила на базаре связку вербы –На красных ветках плюшевых котят.Она была моею вербой первойВ чужом краю, где снобы не хотятС лотка торговки слишком скромных прутьев.Но остановятся пять-шесть людейИ смотрят… Почему не обмануть их,Внушив, что вербы реже орхидейИ потому во много раз дороже?Тут разыгрался пыл всегдашний мой,Я заглянула в кошелек… и что же?Купила редкость и несу домой.Меняю воду в вазе и гадаю,Когда котята выпустят листки,Когда пробрызнут в воду корешки?А верба всё живет, не опадая!Упругих веток гибок темный шелк,Детеныши на них неуязвимы.Опять апрель… Год мимо нас прошел!Мы с вербою начнем вторую зиму.Я к ней привыкла, и она ко мне.Не от нее ли в стих мой залетелиАпрели детства, вербные недели,Капели с крыш и русский снег в окне?..Однажды гость зашел. Сказал:«Не тешьте Себя мечтой и присмотритесь к ней:За целый год ни листьев, ни корней!Возьмите ножницы да и подрежьте.Не видите, что чересчур высок,Усталый ствол достиг предельной точки,И по нему дойти не может сокДо каменеющей от жажды почки?»Послушалась. Напрасен был мой труд:Тупятся ножницы и не берут!Тогда, поняв, я сделалась суровойСама к себе и, не потупив взгляд,Оборвала на вербе пластиковойЕе седых нилоновых котят!
БЕЛАЯ ЧЕРЕПАХА
Я не люблю июля и боюсь.Тот страшный день июлем был помечен,И для меня навеки искалеченВесь этот месяц… В нем такая грусть,Такая тяжесть… Нестерпимо жаркийПылал июль, сгорев до желтизны.Томились звери, от жары больны,Павлины не кричали в зоопарке,Но в стороне от страждущих зверей,За голубыми стеклами дверей,Ютился островок сырой прохлады, –Нетронутый жарой питомник змей,Где в полутьме блаженствовали гады.Втекая в человеческий прибой,Вползавший на бетонные ступени,Вошла и я, с воскресною толпой,Искавшей развлечения и тени.Вошла и я… Но ад, представший мне,Неведом Данту и рассказан не был:Сияющий квадрат пробит в стене,В квадрате – вся лазурь морей и неба.Смертельно голубая, – нет такойЛазури в мире, – эта, перед нами,Беззвучной за стеклом лилась рекойИ легкими вскипала пузырьками.Не белый герб на фоне голубом,Расплющенный в застенке застекленном,Живое существо, с покатым лбом,Там шевелилось, в колыханье сонном.Чудовищный пузырь, или нарыв,Огромное всплывало кверху тело,И, плавники как веера раскрыв,Теченью отдавалось одурело,И вместе с ним обратно вниз текло,Неслышно ударяясь о стекло.Лучом прожектор бил в него свирепо,И врассыпную пузырьки неслись,И в тесной глуби водяного склепаОт света было некуда спастись.Но весело подсчитывая взмахиНе ног, не лап, – резиновых плетей,К застенку океанской черепахи,Смеясь, тянули матери детей…Забуду ли бессмысленную пляскуВ пространстве ослепительно пустомИ маленькую гипсовую маскуС растянутым, окаменелым ртомИ белый щит… Как бился о стекло он!Не гад морской, осмеянный толпой,А очень старый, полупьяный клоун,Сойдя с ума в пустыне голубой,Смотрел вперед раскосо и незряче(Затравленный так смотрит человек),То расширяя мертвый взгляд, то прячаВ пергаментные створки белых век…Опять июль плывет из сонной дали,Померкли краски, им опалены,Живет одна лазурь! Глаза усталиОт нелюбимой мной голубизны.Сквозь весь июль несу печаль с собоюИ от лазури радости не жду:Отравлен тот, кто видел голубоеНе только в небесах, но и в аду.
РАЙ
В небе дальнем, в небе синемБелый, белый снегопад…Крылья сблизим, крылья сдвинем,Не оглянемся назад.Ангел к ангелу… Осанна…Белый, белый, белый снег…Это рай?..И вдруг, нежданно,В темноте сомкнутых векПолыхнуло смутным жаром:Там, за тридевять земель,Балаган был очень старым,И кружилась карусель…Ангел к ангелу… ОсаннойДышит воздух осиянныйОт заката до восхода…А шатер был полосатый,С ярко-розовой заплатой,С желтым клоуном у входа…
ДРОЗДЫ
В этой стране не летают дрозды,Ходят пешком по траве и по льду.Кто-то привесил к их лапкам пуды, —Не полететь пешеходу-дрозду.Он и не хочет. Но если лежитГде-то червяк дождевой, еле жив,Дрозд подкатиться к нему поспешит,Лопасти крыльев смешно распушив.Бросишь ли сверху накрошенный хлеб,Сколько веселых слетается птах!Самый последний, тяжел и нелеп,Дрозд остается всегда в дураках.Странная птица… Зачем?.. Почему?..Хочется громко в окно закричать,Чтобы помочь встрепенуться ему:«Поупражнялся бы! Надо начать,Надо понять, что не мотоциклет,А вольнокрылая птица, как все.Небо открыто, и радости нетВечно бродить по колено в росе».Но оказалось, не слишком-то простМой, воробьями осмеянный, дрозд.Было еще не темно, но пораПтицам по гнездам своим разойтись.Долго весною светлы вечера,И зеленеет пустынная высь.Тут и случилось.Смеркалось, когдаЯ разглядела, что там, в вышине,Дрозд прицепился, как к елке звезда,К мачтовой, самой высокой сосне.Выше нельзя…Очень многих чудесНе объяснить никогда, никому.Тяжеловес на вершину залез,К ночи доступную только ему.Ждал ли он выхода первой звезды?Кто его знает… Но тихо, потомСтали слетаться другие дроздыИ неподвижно расселись кругом.В эти часы нет пустой трескотни,Птичьего гомона, писка вразброд.Нет воробьев! Надоели ониВ быстром мелькании взад и вперед.В эти часы для дроздов-чудаковНебо открыто, и дали ясны.Так рассказали мне ночью, без слов,Самые верхние ветки сосны.1972
* * *
Есть стихи-фазаны, есть павлины,В радужном атласном опереньи.Столько в них лазури и малины,Что природа не дала им пенья.Есть стихи мудреные, как числаВысшей математики, как притчи,Как сухой скелет сухого смысла,Но не задушевнее, не гибче.Есть стихи – триумф косноязычья.Я люблю слова совсем простые,Серенькие, скромные словечки.Вольно льются песни золотые,Сложенные в горле птицы певчей,Часто безымянной и невзрачной,Где-то в роще, над кустом сирени.Птичье пенье и рассвет прозрачный –Лучшее из всех стихотворений.Что мне даст узора вычур дивныйИ хитросплетенье филиграни?Я люблю простой и примитивныйКамень для постройки вечных зданий.Из таких камней взошло Толедо,Пламенный пример земным твердыням.И стоит Толедо, как победа,И звучит поэмой в небе синем.1971
* * *
Это правда! Не стыдно признатьсяНа пороге раскрытых дверей,Что труднее всего мне расстатьсяС дружбой. Но не людей, а зверей.Если я, уходя, и заплачу,То, наверно, припомнив до слезВ доме детства – семейку собачью,Ту, с которой так чудно жилось…Или в тропиках… День был обуглен,Словно дан на съеденье жаре,И зайчиху с зайчонком, из джунглей,Я нашла у себя во дворе.Я кормила их свежей морковью,Я водой окропила крыльцо…Если это зовется любовью,То взаимность была налицо.Почему они выбрали дальний,Совершенно не заячий дом,Поселившись в машине стиральной,За негодностью сданной на слом?Или кот, постучавшийся ночью(Уходя, я тот стук узнаю!),Словно прыгнул с трубы водосточнойВ жизнь чужую, отныне свою!Пуст мой сад, и колодец мой высох,Угасает за тучей звезда.Всех доверчивых, всех бескорыстныхУношу я с собой навсегда.Никуда? Впрочем, кто его знает!Может быть, никуда – это ложь?Может быть, кто-то в небе залает,Словно спросит: «Ну, как? Узнаешь?..»
ДРУГ
Он был от рожденья немой,Незнакомый с лестью и ложью.Он любил, как любить не можетНи один человек…ДомойВозвращалась я, и стыдливо,Неуклюже, забыв себя,Подходил он ко мне, любя,Улыбался немного криво,И смотрел на меня, смотрелНемигающим, строгим взглядом,Словно взять с собою хотелВ смерть.И в смерти остаться рядом.Охранять мой дом и покойНе его ли случай поставил?Но ведь о любви такойИ писал коринфянам Павел:О любви, что не верит в зло,Не противится и не ропщет.И сложнее быть не могло,И вовеки не будет проще.Вот пишу о нем, и от слезУплывает в туман бумага…Он был бесхитростный пес.Дворняга.
ОРЕХ
Светлане Соложенкиной
На удивленье и на смехОрехам грецким и кедровым,Большой кокосовый орех,Как будто сорван ГумилевымНа экзотической земле,В саду заброшенного храма,Где он созрел в горячей мгле,Под бормотание там-тама.Орех и думать не дерзалВ своей юдоли африканской,Что будет снег, вагон, вокзал,Москва и в ней бульвар Славянский,И девушка…Она о нем,В воображении богатом,Мечтала вечером и днем,О буром, диком, волосатом,О недоступном, о такомГогеновском, – с его полотен!И вдруг орех вкатился в дом,И ощутим, и кругл, и плотен.Он прислан для любой игры.Вот, например: ударом вернымПробить в орехе две дыры,Как в банке с молоком консервным,И ждать, что струйка молокаЗеленовато-голубогоПольется в чашку. А покаПитье такое не готово, –Читать на память Гумилева.Второй рецепт несложный есть, –Ведь все рецепты в нашей власти:Мякину разрубить ни части,А после съесть, или не съесть.Но вряд ли станет палачомТа, что грустит о каждой мошке,Поет о камушке речном,Любуясь ивовой сережкой.Хоть любопытство и не грех,И мы его не судим строго,Живым останется орех.Орех Гогена и Ван Гога.На полке, в гуще пестрых книг,Приняв торжественную позу,Он ляжет, бур, космат и дик,И рядом с ним поставят розу,Ему особый жребии дан,Свое кокосовое чудо:Быть мячиком для обезьянИ стать моделью для этюда!1971
ВОДОПОЙ
Голубело небо,День был голубой…Маленькие зебрыШли на водопой.От хвоста до шейки,Не щадя чернил,Нотные линейкиКто-то им чертил.В озере водица –Брага в ендове!Топали копытцаВ голубой траве.Молча бы напиться!Только здесь и тамТопали копытца,Как глухой там-там.Замечтался кто-то,Ноты позабыв.Разбросала нотыТень плакучих ив.Солнечный и резвый,Зайчик заплясал.Тремоло, диэзыЗолотом вписал.Молча не напиться,Если здесь и тамСтал в оркестр проситьсяБыстрых ног там-там!Черное на беломКак не разглядеть!Полосатым теломМогут зебры петь.Это всё – из неба,Всё – само собой.В зоопарке зебрыШли на водопой.1975
АТЛАНТИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
Над Атлантическим океаномИссиня-черная туча шла.Низко ползла, к воде прилегла,И стал океан стеклянным.На пустом берегу пески, пески,Седина без конца, без края…Чахнут водоросли от тоски,В тропической мгле сгорая.Душный воздух стоит и спит…На зеленой воде стоитФосфорический мост из семи цветов,Из семи павлиньих хвостов.Я лежу на песке, а вокруг меня,В бархатистой пыли, возня:Осторожно бисер течет,И у ног моих холмик растет,Вырастает крошка-вулкан,Раскрывает черный глазок.Летаргически спит океан,Но проснулся, дыша, песок.Он выталкивает бугорки,Завивает в пыли дымки.В каждом кратере завязь цветка,И встают они из песка.Вот из щелки ползет василек,Пробежал два шага, прилегИ с песчинкою заиграл,А за ним, как живой коралл,Покатился, с размером в пятак,Огневой, оранжевый мак.Это крабы к воде спешатИ клешнями шуршат, шуршат…Ведь от радуги души звучатАтлантических паучат!Не вскарабкаться крабам слабымНа светящуюся дугу.Чем помочь неумелым крабам,Если я сама не могуНи подняться, ни перейтиПо мосту, к своему былому?Он лежал через речку к дому,И вели к нему все пути.Из березовых бревен, прост,Шаток был деревенский мост…Далеко расстилались лесаИ седые поля овса.В овсяных просторах землиВасильки и маки цвели…Гаснет радуга… Ни следа!О мостах, что сломались, забудь…Отсияв, превратилась водаВ однотонную серую муть.Крабов нет. Из последних силОкеан их всех погасил.Чахнут водоросли от тоски,В душной пыли сгорая.Атлантические пески.Пустота без конца, без края…1963 Флорида, США
ЛЯГУШКА
Лягушка в тинистом прудуСоскучилась немало.Хотела проглотить звездуИ не поймала.Но был высок, широк прыжок, –Теперь ей не вернутьсяНа тот постылый бережок,Где комары толкутся,Не окунуться в сонный пруд,В его глухую темень.Там караси внизу снуют,Наверх подняться лень им…И ночь прошла. Горит заря.Куда ты, путь далекий?Как два зеленых пузыря,Надулись ветром щеки.Лягушка прыг, лягушка скок,Всю землю огибая.Вдруг перед ней – простор, песокИ бездна голубая.Голубизной ослеплена,Пространством без предела,На камень шлепнулась онаИ вмиг окаменела.К ней долетал глубинный шумИз сине-голубогоИ, вместе с ним, пришло на умПодслушанное слово.Кто знает, сколько шалых слов,Над прудом с карасями,Порой бормочет рыболов,Когда сидит часамиВ зеленом обществе лягух,Как будто спящих сладко?Но у лягух оличный слух,И память, и догадка.В стоячий пруд, в росу, в туман,В кувшинки на трясинеУпало слово «океан»,И был он синий-синий,Вот этот самый! Не узнатьНельзя его, такого.И повторяется опятьПодслушанное слово.Туда уплыть и воду пить,Да только в незнакомомОпасно жить и гнезда вить,Обзаводиться домом…Заквакала, что было сил(Ей показалось – спела!),И кто-то из воды спросил:Что за ква-ква? В чем дело?И вот, над берегом взвилась,Неведомо откуда,Большая рыба – не карась,А просто чудо-юдо,Вся из литого серебра,Не рыба – королева,И плавники, как веера,Раскрыла справа, слева.Лягушка крякнула: – Ква-ква,Ох, пересохло горло! –И заболтала, чуть живаОт страха и восторга:– Я вскачь пришла из темных стран.Чего я жду от рыбы?Про океан, про океанВы рассказать могли бы?Как в океане?.. Там?.. У вас?.. –А рыба и не знала.Тараща на лягушку глаз,Рассеянно сказала:– Про океан?.. Какой такой?.. –В прибой нырнула голубойИ под водой пропала.1974
УКРАИНСКАЯ КУКЛА
Соломенная куклаС колючею косичкой!У этой куклы круглоеСоломенное личико.Не платье, – просто лучикиОт солнца и подсолнуха.Такое платье лучше,Чем из литого золота.Ношу ее, баюкаю,Ищу ей места в доме:Куда деваться куклеУкраинской, соломенной?А где-то жнивье желтое,Щетинистые крыши…Соломы шорох шелковыйЯ столько лет не слышала..Оксана ты, Оксана,Глаза, как зерна карие!Не тесно ли, не странно лиТебе и мне в Швейцарии!1973
КИЕВСКОЙ ДОННЕ
Ганнусе Гончарик
Ты была кудрявым ангеленком,Бегала по Млечному ПутиИ упала вниз и, став ребенком,Не умеешь Млечный Путь найти.Это неприятно лишь вначале.Присмотревшись, будешь понимать:Прежде облака тебя качали,А теперь укачивает мать.Древний Киев у твоей кроваткиСтал на страже детства и готовСнять, в поклоне, золотые шапкиЗолотых, как солнце, куполов.Заливается в ветвях каштанаУкраинский, звонкий соловей.Ты не бойся, маленькая Анна,Жизни неожиданной своей.Будет у тебя, в просторах здешних,Намечаться новый звездный путь,Много расцветет ромашек вешних,Только ты о небе не забудь,Только ввысь смотри и будь крылата,Оставайся девочкою той,Что играла запросто когда-тоС каждой пролетающей звездой.Ангелятам наверху не странно(Ведь для всех чудес своя пора),Что, расставшись с ними, донна АннаРодилась на берегу Днепра!1975
ЛИСИЦА И ВОРОНА
Снегом порошитсяБелый свет кругом.Снег метет лисицаОгненным хвостом.Нечем поживиться,Голодна с утра.И слышит лисицаНаверху: «Кра-кра!»Канавка-то Лебяжья,Да нет лебедей…А с крыши ЭрмитажаПрямо в ухо ей:Кра-кра!Кра-кра-кра!– Что, лисица, скучно,В басню бы назад…Сыплет с черных сучьевБелый снегопад.Ворона и лисицаРешили помириться,И пошли под ручкуПрямо в Летний сад.Прямо в Летний сад,К дедушке Крылову.А тот замерз и спит,Перинкою пуховойДо глаз прикрыт.
НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ
Обеды и победы,То смотры, то парад.Бывают мор и беды,Но хуже их стократБуянов-декабристовНеукротимый нрав.Он вреден и неистов,Вне правил и без прав…Да есть еще тот пылкийАрапа внук, пиит,Опасный даже в ссылке…А впрочем, он убит.За ним – другому кара,Хоть вовсе не плохиОпального гусараКавказские стихи:«В долине Дагестана…Лежал в полдневный зной…В груди дымилась рана…»Но кто тому виной?Промолвил, брови сдвинувИ поведя плечом:Его убил Мартынов,Но я-то тут при чем?Жалеть? Щадить? Нелепость!Враги сильны и злы.Трон защищают крепость,Сибирь и кандалы.Так, может быть, и лучшеДуэльной пули свист?Был Лермонтов, поручик…Был Пушкин, лицеист…И это всё зовется«Дворянство» и «оплот»!Он горестно смеется,Кривя надменный рот,И в омуте зеркальномБлуждает мутный взгляд…А в дальнем зале бальномОгни уже горят,Горят, как над трясиной,И он вольется в них…На вате грудь. Лосины.Туман в глазах пустых.
ЧЕТЫРЕ ВЕТРА
Овеян пылью, смугл и зол,С губами, от жары сухими,Восточный ветер к нам привелДругих, чтобы сразиться с ними.Насторожившаяся тишьСтановится угрюмо-мрачной,И Южный ветер, пьян и рыж,Вступает гневно в бой кулачный.Я ненавижу этих двух,Обнявшихся в смертельной схватке,Протяжный вой, угарный духИ небо, собранное в складки.Но вот, в деревьях трепещаСтуденым ливнем, хлынул третий,В лохмотьях серого плащаОт Запада бегущий ветер.Он должен двух других задутьИ разметать бессильным прахом,Готовя Северному путьШироким водяным размахом.И тот идет. Он стар, суров,Бронею льдов окован крепко…Таким был явлен СаваофНа фреске Феофана Грека.Прислужник Западный прилег,Готовясь к долгому ночлегу,В ущелье гор, в олений лог,Подставив грудь и плечи снегу.Тогда настала тишина,В которой драгоценным кладомЛежат до срока семена,И корни дремлют с ними рядом.И в этой мудрой тишине,Где вьюга мягко зазвенела,Идет, идет в моем окнеЛюбимый ветер, снежно-белый.Он обойдет мой дом вокругИ тихо встанет у порога, –Моих стихов судья и другС бесстрастными очами Бога.1971
* * *
Тот, кто взял на себя приказИ принял позор, не дрогнув,Разве не был в тысячу разСильнее кротких и добрых.«Ты пойдешь и предашь меня», –Кто другой так властно прикажет?А вдали – языки огняОт факелов римской стражи.И готовы тридцать монет –Символическая подачка…Отрешиться?.. Спрятаться?..Нет. Он пойдет. Ведь нельзя иначе.Предательство, смертный грех,Оправдания не находит…Самый стойкий и верный из всех,Он пойдет. Не на грех, – на подвиг.1959
ВСТРЕЧА
По вечерам не надо встреч с людьми…Идешь по успокоенной дороге,Не в темноте, – в каком-то темном светеОт еле видного, пустого поля…Угадываешь поворот, тропинку,Доверишь ей себя… И вдруг, налевоОбрыв. Быть может, пропасть. Не понять.Но неизвестность дышит и доноситЧуть горьковатый запах дыма, хвои:Там, в пустоте, которой нет названьяСгущается и стелется туман.Он напоен всё тем же темным светом,И различимей делается справаОправленная в дерево решетка.За ней кустарник плотно стиснул ветви,И крыша дома выглядит грибом.Не первым был тот незабытый вечер,И, вероятно, я не раз бродилаПо краю оседавшего тумана,И крышу замечала, и трубу, –Изогнутый над садом знак вопроса…И все-таки, он первый…И последний:Я никогда туда не возвращусь.Бывают встречи… Не с людьми, не с чем-то,Что хочется и можно потерять,А с концентрацией огромной жизни,Своей и не своей, лицом к туману…Бог знает почему меня влеклоПрокрасться ближе, напрягая зренье,И заглянуть.На придорожный каменьЯ поднялась и руки протянула,И ощупью раздвинула кустыНад оцарапавшей меня оградой.В пролете, между черными ветвями,Виднелся небольшой, невзрачный дом.Дверь на засове. Досками забитыСлепые, перекошенные окна,А на крыльце, прижавшись к косякуПолуживой и отслужившей двери,Зеленая попыхивала искра –Светляк.Единственный в тот странный вечер:Их не было ни по дороге в поле,Ни в воздухе, ни на краю провала,А этот, одиноко полыхая,Улегся в щель, горел и не сгорал.Нет вывода, нет умозаключений,Нет даже романтической печали.Есть только ощущение, – не стыд, –Что я украдкой в чьем-то дневникеПоследнюю страницу прочиталаИ, не дойдя до самой главной строчки,Забросила в кусты…На самом делеЯ просто руки отвела.И сразуОбратно хлынув, листья вновь сомкнулисьСплошной, зашелестевшею завесой,И не осталось больше ничего.Слова… Слова… Всё не о том, не то,Всё рядом, над и под невыразимым,Не нашим смыслом вечера и встречи,Забитых окон, мертвого крыльца.Слова, слова… Всё не о том, неточноИ слишком осторожно, где-то с краю…А если, вздрогнув, вспомнить светляка,То где их отыскать? В каких глубинах?1971, Москва
* * *
И снова тучи, собранные в складки,Унылый вид опустошенных рощ.Клен растерял последние перчаткиИ голыми руками ловит дождь.Я подберу на память две-три парыИз кордуанской кожи… Мне их жаль.К чему он наряжался, щеголь старый?Не собирался ли на бал, в Версаль?Перчатки разрисовывала осеньИ, на расцветку красок не щадя,Не думала, что ветер их заброситВ холодный сумрак и в смерчи дождя.Мне надо их сберечь. Мне надо дать имДворец, где жизнь по-своему жива:Я положу их в шкап, поближе к платьям,Опавшим, как осенняя листва,Ненужным навсегда… Им не хваталоТаких перчаток праздничных, такихПохожих на закат, на парус алый,Под филигранью жилок золотых…Закрою дверцу, не грустя о них:Им вместе легче не дождаться бала.
* * *
Летит паучок, паучок,В холодной кирпичной щели.Упал он, сухой стручок,С воздушной своей качели.На диво легка качель,И в легкости вся награда.Достигнута, видно, цель,К чему она, – знать не надо.Подогнуты лапки. Спит.Кругом пустынно и глухо.В кирпичный двор не влетитГотовая к жертве муха.Но добрый, медленный дождьБыл так с паутиной дружен,Что стала живою дрожьПовисших на ней жемчужин.Из щели вода течет,От отблесков розовея,Не знал, не знал паучок,Что сплел ожерелье фее.
ЛИСТЬЯ
Листья лежали ковром.На ковре золотом наш домПрекрасным, как в сказке, сталИ сам себя не узнал.Шевелились листья, шурша,И осень была хороша!Сейчас ковер-самолетВсколыхнется и поплывет,И дом уплывет на немМногоярусным кораблем…Соседка вышла с метлой,Соседка была не злой,Желала людям добра:Добралась метла до ковра,Гоняет, кидает прочь…– Не хотите ли мне помочь?В канаву и за кустыУбрать сухие листы?– Я шла по красным шелкам,К закатным шла облакам.Не осенний ли день простерПеред ночью ковер-костер?Влюбился дом в красоту.Заглянув в него на лету,Вились, кольцо за кольцом,Листы над пустым крыльцом…Говорю, – сама не пойму,К чему говорю? Кому?..У метлы, от вечерней росы,Тараканьи взмокли усы.Шныряя взад и вперед,Метет она и метет.Уныло, со всех сторон,Лысеет голый бетон.Соседка душой проста,Для нее в другом красота:Был бы двор, как передник, чист!Исчезает последний лист…1974
ГРОЗА
Клубилась мгла темно и мутно,Окутав саваном сады.Они дышать боялись, будтоВ преддверии большой беды.И безвозвратно уплывалиВ ничто, от неживой земли,А из-за гор нахлынув, далиВплотную к дому подошли.И дом, в испуге окна жмуря,Старался угадать впотьмах,Не зарождается ли буряВ свинцово-бурых пеленах.Потом прорвался сумрак сизыйПеребегающим огнем,И молниям ответил снизу,В смерчах дождя, суровый гром.В сплошном дыму воды, сквозь хаосБез очертаний, без теней,Береза чудом жить осталасьНа перепутье всех огней.Они в ветвях ее горели,И вспышки брызгали кругом,И окна от нее прозрели,Звеня сияющим стеклом.Нырнет во мрак упругим телом,И гром покатится, ворча,И вновь она сверкает белым,Как одинокая свеча.Забыв, что цепкими корнямиВысокий стан в земле увяз,Береза машет рукавами,Готовая пуститься в пляс.
СОН
На лиловой дороге качаются тениОт упругих ветвей без листвы.В этих сумерках, цвета персидской сирени,Мы остались, как были, на «вы».Шелестели по влажному гравию шины,И кружилась, кружилась земля,Только руки, что правили черной машиной,Отпустить не хотели руля.И вели, выводили к широкой долине,Где сливаются ночи и дни,Где раскинулся город, как веер павлиний,Рассыпая до моря огни…В синей комнате в чашах купались фиалки, –Поздний дар мне, неведомо чей, –Там горели не люстры, не лампы, а прялкиС миллионами тонких свечей…Я узнала Ваш кортик, погоны и китель,И двойную звезду за окном…Вы сказали уверенно: – Ангел-ХранительВходит с нами в приснившийся дом.
* * *
Рассказать о том нельзя.Это – легкая стезяОт весла,Это – горький вкус полыни,Это – в полдень, над пустыней,Плеск прохладного крыла.Это сердца моегоВзлет, сгоранье и крушенье…Это – всё и ничего.Может быть, самовнушенье?
БЕЛЫЙ ДОМИК
Ты оглянись, ты присмотрись, припомни.Струился снег, и зеленела ель.На нитке золотой качался домикСреди ветвей… За тридевять земель.В окошке фольга отражала свечиИ отливала розовым огнем.Восстанови тот новогодний вечерИ нас с тобою, у окна, вдвоем!Одна свеча сильней других горела,По нитке золотой бежала дрожь.Ты помнишь, я сказала:«В домик белый Хочу войти»…Ты отвечал: «Войдешь!»Потом проплыли целые столетья,Чужие страны мимо нас прошли,И стал насквозь от белых свечек светелВоскресший домик за горбом земли.О полночь тропиков, когда он вырос,Освободясь от нитки золотой,Когда над крышей пальма наклониласьИ показалась елкою простой!И было тихо до сердцебиенья,До ужаса, до слез… А впередиВели к дверям высокие ступени,И тихий голос произнес: «Войди!»И я вошла в твой елочный, в твой белыйПрозрачный домик, где лежал коверСинее моря Черного… С тех порЯ слышала всегда, как море пелоВ неописуемой моей судьбе…Как будет петь о счастье и о горе,О том, как в полночь я пришла к тебе,Как только море может петь о море.1975
* * *
Когда на больничной койкеЗасыпаю, лицом к стене,Голубые мне снятся сойкиНа темно-рыжей сосне.И в плетеном садовом креслеЧеловек с седой головой…Что будет со мною, еслиЭтот сад, и правда, живой?Ни тоски, ни щемящей боли,Ни вкуса земли во рту…Восковые чаши магнолийТам, наверное, все в цвету.Непридуманный, настоящий,Притаясь под крутым мостом,Тихо дремлет в зеленой чащеДля меня построенный дом…Плетеное кресло качая,Человек улыбнется мнеИ скажет: – Налей мне чаю! –Как муж говорит жене.
ХРУСТАЛЬНАЯ БАШНЯ
Моему мужу
Я живу в хрустальной башне,Для меня ее он строил.В этой башне день вчерашнийУбаюкал, успокоил.В стены могут птицы биться,Гамаюны, птицы горя:В плеске крыльев мне приснитсяПлеск прибоя в Черном море.Злые призраки толпятсяЗа высокою постройкой.Ей не сдасться. Ей остатьсяОдинокою и стойкой.С каждым вечером бесстрашнейВ хрустале я засыпаю.Он всё дальше строит башню,Этажей не сосчитаю.Недоступную для стужи,Недоступную для зноя,Строит башню не снаружи, –Изнутри, вдвоем со мною.1972
БЕРН
Лес вошел в городок приветливый,Забирается лес в сады,И гуляют в тени, под ветками,До вечерней звезды, дрозды.Лес раскинулся в старых улицах,Без деревьев здесь нет угла:Вот кривая сосна сутулится,Со ствола стекает смола,Вот березы, – десятки, дюжины!Эти стайки белых невестНочью вкраплены, как жемчужины,В чернобархатный город-лес.И у каждой канавы ржавой,Сквозь песок набирая сок,Жмется папоротник кудрявыйС полотна Дуанье-Руссо.
ЕЛКИ ПРИШЛИ
Городская площадь стала гаванью,Возвестив ударами часов,Что из дальнего приходят плаваньяТысячи зеленых парусов.И плывут по снегу ели стройные,Их причал волшебен по ночам.Надо паруса расправить хвойные,Приготовить к звездам и свечам.Надо стать на рейде вереницами,Чтобы, тихо выступив из мглы,У фонтанов каменные рыцариПропитались запахом смолы.В городе огни давно погашены,В снежной шапке дремлет каждый дом,И на ратуше фонарик башенныйКажется далеким маяком.Слышу, слышу, в снеговом мерцании,Темных веток осторожный взмах:Так приходит Новый год в Швейцарию,На своих зеленых парусах.
ЗИМА В БЕРНЕ
Всё в эту вьюжную полночь обманчиво,Спутались вымыслы календарей.Нет переулков, и нет фонарей,Только туманные одуванчикиСветятся матово, в снежном дыму.Где я встречала, никак не пойму,Эти, бегущие в синюю тьму,Волны сугробов и смутные тени…Может быть, в музыке?.. Может быть, в сказке?..В томике блоковских стихотворений?Или по городу сказочник датскийБродит, заводит часы городские?Надо ли спрашивать, кто вы такиеИ от каких вы пришли берегов,Спутники зим, чародеи снегов?Но в переливах неутомимых,В шуршаньи белых метельных струй,Поют бубенчики в конских гривах,Поют бубенчики конских сбруй.И целой ночи бросая вызов,В лязг дилижансов и в скрип ворот,Ворвался факел, огнем обрызгавВход за кулисы, в подземный грот.Там свечи, кружки, пивные бочки,Сверчки за печкой, скамейки в ряд.Там у румяной хозяйской дочкиЛьняные косы до самых пят…Там, на подмостках театра вьюги,На самой тайной из тайных сцен,Плечом друг к другу, в волшебном круге,Садятся Диккенс и Андерсен.
СЛОНОВЬЯ НОГА
О. Ю. Клеверу
Жил слон-чудак, жил слон-верзила,С ушами, будто лопухи.Одна беда ему грозила:Он вздумал сочинять стихи!Он был неграмотен при этом.Читатель, ты зубов не скаль:Ведь и неграмотным поэтамНужна «неведомая даль».И он грустил о дальней дали,Томясь в невысказанном сне.– О, если бы, – вздыхал он, – далиХоть бабочкины крылья мне!Лететь, лететь!..Куда, слонище,Ты полетишь, влача пуды?Он видел райское жилищеИ белоснежные сады,Да, белоснежные, – от пуха,Который землю обволок,Слону в отвернутое ухоСтруя отрадный холодок.Довольно ядовитых джунглей,Шпинатной зелени и змей!Слон весь искусан и обуглен,Спаленный солнцем до костей.Он заревел в свой длинный хобот,Как воин в медную трубу:– Черт побери, ведь я не робот,Я сам кую свою судьбу,Сам проложу к мечте дорогу,Пешком ли, вплавь ли, как смогу,Погибну, но хотя бы ногуИ донесу, и сберегу. –И он ушел в иные страны,Где льется, вьется белый пух,И веселились обезьяны,Слона высмеивая вслух.Его не трогали нималоНи ха-ха-ха, ни хи-хи-хи,О, что за музыка вплывалаВ большие уши-лопухи!Слоновье ухо очень туго,И не понять ему вовек,Что в музыке звенела вьюга,Что подпевал ей русский снег.Распространяться мы не станемО том, о сем, – как шел, как плыл,Как был охотниками ранен,Как на костре зажарен был.Зерно волшебного рассказаВ том, что убитый наповал,Наш сумасшедший слон ни разуНоги четвертой не терял.Нога дошла, куда ей надо(А говорят, что нет чудес),Нога дошла до ЛенинградаИ поселилась в ДВС.И снег летел, и вьюга пелаВ пушистом вихре белых пен,И в новый мир, блаженно белый,Входил оживший Андерсен.Читатель скажет: – Что за бредни?Где суть и в чем она видна? –Но объяснить строфой последнейИ суть, и смысл мне власть дана:Поэт всегда сродни поэту,Одна влечет их вдаль тоска!Нога слоновья сказку этуДиктует мне издалека.1974
БАШМАК
Башмак сбежал. Башмак бунтует. ПрочьОт мостовых! Готовый к жизни лучшей,Умчался он на самолете прочь,Чужим крылом, как плугом, взрезав тучи.И кажется ему, что командирНебесной бригантины он, под флагомПоэта и безумца, в новый мирИдет свободным, одиноким шагом.В аэропланном кресле развалясь,Носком вперед и ваксою блистая,Он чувствует: с подошвы сходит грязь,И вся она на диво золотая.Где может быть его собрат-башмак,Проглоченный небесным океаном?Но ни вздыхать, ни вспоминать никакНе подобает старым капитанам!И он забыл их перестук двойнойПо мокрому асфальту городскому,Шаг в унисон и нудный путь земнойОт дома к службе и от службы к дому.Кабина задремавшая пуста.Все пассажиры высадились где-то.Летит, летит сквозь облако мечта, –Не самолет, – хвостатая комета.Но для мечты осуществленья нет.Грустна полетов и падений смена.Мой бедный фантазер, башмак-поэт,Неизданная сказка Андерсена!Он задремал… И тут произошлоНелепое: никем не управляем.Корабль воздушный опустил крылоИ заскрипел зловеще: «Прилетаем!»Булгаковский вмешался в дело черт,И бригантина разом, без оглядки,Войдя с размаху в первый встречный порт,Завязла на посадочной площадке,И колдовской в рассвете умер мрак,И громкоговорители сказали:«Тот пассажир, что потерял башмак,Его найдет на аэровокзале».21-22 ноября 1971
ШАПОЧКА
Зашел ко мне Нострадамус,Зашамкал, скинув колпак:– Вы, кажется, вышли замус?Нашелся для Вас ведьмак?– О, да! Он по нашей частиИ даже (скажите всем)Отмечен, как Старший Мастер,Шапочкой с буквой «М».Быть может, – воскликнул старец, –Он мне предскажет судьбу? –И поднял костлявый палец,И стукнул себя по лбу:- Но как же проник в высотыИ в тайны небесных сферЛейтенант черноморского флота,Бывший морской офицер?!Я в ответ: – Небесные хлябиОн вскрывает концом иглыБез всяческих астролябийИ вовсе без каббалы.Дрессировщик собственной плоти,Он на «ты» с астральной ногой.До него Вы не дорастете,Остродумус мой дорогой.Но Вы и не виноваты,Что, имея большой талант,Не родились крылатым, Как был рожден лейтенант.К нему поступайте в школу, Не берет он высоких цен.И заслужит Ваш череп голыйШапочку с буквой «Н».– «М» хочу!!! – завопил он дико.– К черту «Н» – начало Нуля!Я сказала: – Мой Мастер – Мика.И букву вышила я!1973
АКРОСТИХИ
1
Моему Мике
Мне хорошо, что мы всегда вдвоем.А если иногда обоим плохо, –Разлуки больше нет. Не надо вздоха,И слез не надо: мы живем, живем!Я стала жить двадцать второго мая,На лестнице крыльца, ведущей в дом,И в этом доме, в тот же час родном,Как будто всё поняв и принимая,Окно зажглось счастливою звездойЛиловый ирис ждал меня у входаА свечи плыли в дрожи золотой,Едва ли не тринадцатого годаВ России, в старом корпусе МорскомНа празднике… От голубой гостинойАлмазной цепью, как полвека длиннойЛетели фонари над черным льдом…Алмазной цепью, – но она иная, –Наш первый час, двадцать второго мая,Горел всю ночь. И мы остались в нем.
2
Светлана – собирательница света,Весенних ливней, синих васильков.Ей в богадельне нежных стариковТакой приятной стала муза Фета!Луна, рояль и слезы до зари…А я не понимаю, хоть умри,Нескромных слез (мужских!), когда рыдалиАтласом отливавшие рояли,Стоявшие в гостиных без огней.О, если Фет так странно дорог ей,Люблю ее за то, что любит Фета.Она сама во много раз сильней,Живая жизнь нам в ней дала поэта:Ее снегирь, пьянея от игры,На ветках строк рябины обрывает,Когда кусты пылают, как костры,И у ее стиха судьба другая:Не плакать до зари, изнемогая,А из пылинок создавать миры.1970
ГОВОРИТ КРЫЛАТЫЙ
Все будет очень хорошо,Осуществится очень скоро.Мы в доме заживем большом,С окном на Ленинские горы…Ты мне не веришь?.. Подожди,Найдется дом в Замоскворечье.Там столько дружбы впереди,Такие радостные встречи,Так широка Москва-река…Не плачь отчаянно и жарко:В Москве мы заведем щенка,И будет у тебя овчарка…Но, если ты не веришь мне,Усни! Послушайся совета:Перелети туда во снеИ поживи там… до рассвета!1974
СОБАКА
У вокзала собака лаетНа цепи круглый год.Поезда в туман пролетают,И туман плывет.Собака считать усталаСвои проклятые дни:Топот, грохот, свистки, сигналыГолоса и огни… огни…Для чего ей стеречь до гробаЧужой капусты кочны?А хозяин с хозяйкой, оба,С утра до ночи пьяны.Надо вытянуться до боли,Чтоб увидеть, через забор,Волнующееся поле,Желанный синий простор.Дождя осеннего запахК ней ветер, шурша, принес.Цепь ржавеет. На грязных лапахКапли собачьих слез.
* * *
Не может быть! Я больше не ждала,Всё реже в окна грустные смотрела.Примерзшая к земле ночная мглаБерезам изведенным надоела,И тысячами тощих черных рукОни тянулись к безотрадным тучам.Я вместе с ними думала: а вдругМы только дождь, свинцовый дождь получим?Но что-то прошуршало о стекло,И потолок затеплился светло,Когда я подойти к окну решилась.И крикнула сама себе: «Он здесь!»Деревья побелели. Город весьЗатрепетал, поплыл, и закружиласьТишайшая, густая пелена.Снег, снег идет! Ныряя влево, вправо,Снежинка заплясала у окнаСовсем отдельно. Ветер дал ей правоИз белой стаи выпорхнуть впередИ первой умереть…А снег идет…1970
ОСКОЛКИ
Ударил тяжкий молот в февралеИ зеркало разбил в одно мгновенье.Рассыпались осколки по земле,В сумбурном, ослепительном круженье.И я, под градом битого стекла,Под ливнем стрел колючих каменею,Когда-то я всю жизнь мою сплелаВ великолепном зеркале с твоею.Осколок поднимаю… Ранит, жжет,Но и укол стекла бывает сладок.В блестящих гранях прошлое живет,Отсвечивая тысячами радуг.В другом осколке – год, и снова год.О светляки годов, бегущих мимо!Они горят и мечутся вразброд,Непостижимо и неповторимо.Стеклянная вонзается иглаВ мою ладонь. Не льдинка ли? Не знаю…Но если льдинка, то она светла,Пробившись в ночь из неоглядной дали.Сегодня?.. Или нет, – давным-давно?Я стекла подбираю осторожно,Одно к другому… Только всё равно,Ведь зеркало составить невозможно.
ЕДИНСТВЕННОЙ ЗВЕЗДЕ НАД БЕРНОМ
Черепичная крыша, и над нею звезда.Никогда не увижу. Никогда, никогда.В небе не было звезд. Все они, без следа,Разбежались давно, неизвестно куда.Оставалась одна. Для тебя, для меня.Не хотела гасить голубого огня.Над тобой, надо мной, над горбатой трубой,Загорался зрачок – светлячок голубой,И пора ему скрыться. Погаснет, – и нетДесяти невозвратных, оборванных лет.Черным дымом во тьму покатилась звезда.Черный дым я возьму. Навсегда, навсегда.1975
ПОСЛЕ ЕГО УХОДА
Я в одиночество вошла,В глубокий омут.Какая тишь, какая мглаВ пустыне комнат!Вся мебель ссохлась от тоскиИ стала старой, –Нагроможденные пескиСреди Сахары!Заснуло кресло. Шкап заснул.Кровать не дышит.На улице и шум, и гул, –Песок не слышит.И я не слышу… Знаю лишь,Что там – живые…Душа, душа! Ты тоже спишь,Как в летаргии.1975
ПО СЛЕДАМ
Мне не страшно по снегу идти,Безразлично, к каким пределам.Пропали земные путиВ бессолнечном свете белом.Тишина, тишина навек.Я вошла в глубокую зиму.Но идет впереди Человек,И не странно, что он – незримый.Не глазами вижу, – душой,Ощущаю душой, не телом, –Мягкий след от ноги большойНа снегу отпечатался белом.Ступает моя ногаДоверчиво в след готовый.Его заметут снега,И тогда появится новый.Я иду теперь наизусть,Только ноги переставляю.Не завязну, не провалюсь,А куда Он ведет – не знаю.1976
ПАРКИ
У забораСкоро, спороСплетничают спицы.В черной дырке, в черной аркеШепчут парки,Кружевницы.Спица вниз.Спица вбок, –Бабка Пик,Бабка Хок.Острый поворот —Третья – бабка Тод [6].Это было на бумаге,В старой книге, в старой Праге, –Не былина, не поэма,Это – книга про Голема.Спица вниз,Спица вбок,Бабка Пик,Бабка Хок,Острый поворот —Имя третьей – Тод.Спицы в быстром пересвистеБьются.Старые бессмысленно смеются:Над рожденьем, над убийством,Над архангелом, над грязью,Будто всё везде равно, –Верх и дно!Заплетают вязью,Мир вплетают в нити,Божий, чертов, наш, –В кружевную блажь.Спица вниз,Спица вбок…Бабка Пик,Бабка Хок…Острый поворот –Имя третьей – Тод.В быстром пересвистеСуетливых спицНа земле лежит трилистник, –Тень от черных кружевниц.
МУЗЫКА МОЛЧАНЬЯ
К пустынной поляне аллеи вели,На ней незабудки цвели,Но не был пушистый ковер голубым…Таким может быть только дым,Когда, освещенный подземной луной,Он спит над земной глубиной,И небо в Неве, и Нева в небесахКупаются, как в зеркалах, –Что кануло в воду, – встает из нее, –У них освещенье свое!Гранитной палитрой лежат берега,С палитры текут жемчуга.Они, растворяясь, горят, не горя, –Своя в них таится заря,И в этой живой, потаенной зареНа спящем цветочном ковреСтоит изваянье из пены морскойИ белую скрипку рукойК плечу поднимает… Деревья кругомСледят за недвижным смычком…Но музыка, музыка, – где же она?Ее создала тишина,Неслышная гамма жемчужных тонов,Струящихся вдоль берегов.Вся белая ночь этой гаммой звучит…Пусть белая скрипка молчит…
ВОСПОМИНАНЬЯ
Воспоминанья говорят со мной,Откликнуться спешат ежеминутно.Их, как ладьи, гонимые волной,Ко мне приводит ветерок попутный.Воспоминанье – парус и крыло,Вернувшаяся в гавань жизнь вторая,Оно со мною рядом прилегло,Когда засну, уснет, не умирая.Оно поет, а музыка чиста,Нигде не заглушённая упреком.Чужая и своя неправотаЯвились в нем спасительным уроком.Приблизилась прощальная пораИ, может быть, недолго жить осталось.Теперь я вижу, как зерно ДобраЛежало в том, что только злом казалось.Как шелуху отбросив, прорастиЗерно умело солнечно и просто,Когда я шла по новому пути,Внимательно прислушиваясь к росту.9 июля 1979 Ленинград
ПОМОЛИТЕСЬ ОБО МНЕ
Помолитесь обо мне святым,Тихим Саввам, Титам, Иоаннам,Босоногим, добрым и простым…Помолитесь также безымянным,Как лесные листья, что, шурша,Осыпаясь, падают… И самымОдиноким, скромным, чья душаСтранствует по уцелевшим храмам.И огромным, грозным, что от бедМонастырские хранят ворота,И забытым, для которых нетНи лампад, ни свечек, ни киота…И таким, что в ночь ушли, как дым, –Нашим воинам, в полях упавшим…Помолитесь обо мне святым,Стороне Российской просиявшим.1948 или 1949 Париж
ПЕРЕВОДЫ
Из Михаила Ланга
(С английского)
ВЕШНИЕ ВОДЫ
Растворил я недавно окно… Под окном,Сжимая кольцом, обнимая мой дом,Весенние воды, в печали глубинной,Навстречу Закону летели с повинной.О нет, ни за что, никогда, никогдаНе вышла бы, русло покинув, вода,Не стала бы мчаться, метаться по ниве,Ища оправданья в весеннем разливе!Мы – дикие волны, мы тащим с собой,Сквозь глину и слякоть, цветок голубой,Зеленую ветку и корни куста,И мертвого вслед им кидаем кота…И вот, изумрудный, возлюбленный луг,Промокший и серый, темнеет вокруг –Мечта молодая, которой мы жили,Хотели обнять и, обняв, задушили…Мы разочарованы сами в себе,В ничем не насыщенной нашей судьбе,Закона не выполнив, дела не сделав,Мы слепо достигнем последних пределовИ, хлынув обратно, дойдем до русла…И щепки на гребнях, и в сердце – зола…Мы горький удел пораженных познали,Теряли навек, прежде чем обретали…И тяжко усталиО, даждь нам. Творец,Увидеть спокойную зыбь, наконец,Услышать безбурное наше журчанье,Любуясь травой, растворяясь в молчаньиЗакатного часа, когда над рекой,Как после обедни, великий покой…1964, Майами
ПЕРЕМИРЬЕ ЧЕЛОВЕКА
Низвергнут Зверь… и, как бессильный пленник,К моим ногам упал, сраженный, ниц:Пустая догма и слепой священникБегут во мрак, не поднимая лиц…Но ОН стоит и рук могучим взмахомПоддерживает в небе звездный ход.Он был – мой сын, рожденный древним страхом.Теперь – мое рожденье и восход…Весь небосвод дохнул в лицо мне разом,Единым словом – Логос, и в ответ,Сквозь вихри солнц и плавный ток планетМои уста ему сказали – Разум…«Отец?!» – ОН думал, я ответил – брат!И эхо повторило нас стократ.Мы копья подняли, глаз в глаз, сурово,И каждый в жизнь пошел путем другого.Так должен сделать ты, о человек:Лицом к лицу встречая Господина,Стой на своем, как горная лавина,Ногами в твердь, не опуская век,Стой на своем, отца не видя в брате,Не сгорбив рабски перед ним плечаИ руки уложив на рукоятиВысокого, двугранного меча!1964, Майами
Из Райнера Мария Рильке
(С немецкого)
СМЕРТЬ ПОЭТА
Его лицо бледнеющее стынетСреди подушек… Безглагольный лик,Отбросив жизнь, сейчас ее покинет,И время безразлично опрокинетВсё, что он знал о ней, назад, в родник.О, кто поймет в холодный час конца,Что из земных бесчисленных узоров,Глубин, высот, потоков и просторовИзваяны черты его лица?Всё то, что целиком отраженоВ погасшей маске, нежно-беззащитной,Еще зовет, еще не смущено,Еще живет в рассеянности слитной.Но плавно отдаляясь навсегда,В последней тишине безмолвно лежа,Его лицо открытое похожеНа сердце обнаженное плода.И медленно, как будто с сожаленьем,Легчайший воздух льется с высоты,И на лету пугливые чертыЕдва задев, туманит первым тленьем.
ПРЕДОК
Предок – его названье.Где и когда возникКорень? Основа зданья?Скрытый в веках родник?Каски сражений… ХорЗвонких рогов охоты…Всплески семейных ссор…Братья… Мужья… Заботы…Тише… Святей… Беспутней…Женщины, словно лютни…Цепкие, переплелисьВетви от дней без срока.Ветку одну бы ввысь,Вольную, одиноко!Скольким дано сломиться!Эти падут и те,Чтобы одной пробитьсяК солнечной высоте.Чтобы, оставшись сирой,Корни отбросив, ветвьЛегкой взлетела лиройИ начала звенеть…
СИБИЛЛА
Испокон веков считали древней…Крепкая, она всегда жила.Проходила тою же деревнейКаждый день.Иной закон числаПрименили к ней и, в страшной смете.Стали дни равнять шагам столетий,Как деревьев возраст…Но онаВсё на том же месте, вечерами,Возвышалась над судьбой земель,Спалена, источена годами,Черная, прямая цитадель.Вкруг нее, то буйно, то устало,Бились, трепеща, крича не в лад,Все слова, что в мире раскидала,Разметала, не приняв назад.А другие, заглянув ей в очи,Тихой стаей замолчавших птицЗабивались в глубь ее глазниц,Полных тени и готовых к Ночи.