Задумал труд — бессмертный, как и Рим,
Казалось — кто и что ему закон,
Лишь из Природы жаждал черпать он;
Но, в дело вникнув, прочим не в пример,
Открыл: Природа — это сам Гомер.
И дерзкий план теперь уже забыт,
Теперь канон строку его стесни,
Как если выверял бы Стагирит.
Каноны древних принимай в расчет,
Кто верен им — Природе верен тот.
Но даже точных предписаний свод
Предусмотреть не может всех красот,
Нередко счастье помогает тут,
Венчающее хлопотливый труд.
Поэзия как музыка; она
Невыразимой прелести полна,
Здесь не научит метод никакой,
Все мастерской решается рукой.
Где в правилах означился пробел
(Все правила имеют свой предел),
Там допустимо вольностью блистать,
И вольность может предписаньем стать.
Стремясь дорогу ближнюю найти,
Пегас свернет с обычного пути
И, преступив известного черту,
Неведомую сыщет красоту;
Еще умом ее мы не поймем,
А уж во власть ей сердце отдаем.
Природа так же действует на нас:
Когда привык уже к равнинам глаз,
Глубины бездн или громады гор
Неудержимо привлекают взор.
Так вдохновенно согрешит талант,
Что возмутится разве лишь педант.
Да, нарушали древние канон
(И короли обходят свой закон),
Но, современник, ты остерегись!
А посягнув, смотри — не оступись;
Пусть в этом будет крайняя нужда,
И прецеденты припаси тогда.
Иначе честь и имя отдадут
Немилосердной критике на суд.
Такую вольность мастера сочтет
Иной, у древних даже, за просчет;
Но посмотри все в целом и поймешь,
Что вовсе то не промах и не ложь.
Ужасно искажаются черты,
Когда вблизи картину смотришь ты,
Но издали она являет вид,