Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
Андрей Добрынин
ПЕСКИ (1994)
* * *
Оружие тяжко, как женская грудь,Но слаще, чем женщиной, им обладать.Запрыгают гильзы, как желтая ртуть,Как только я вздумаю очередь дать.И пули с налета кусают заборИ остервенело плюются щепой,И медленно дуло ворочает взорСо злобою пьяной, бессонно-тупой.Замрите, не двигаясь, глухо дрожа,Вчера поучавший - сегодня молчиИ слушай, как пули, безумно визжа,В истерике злобной клюют кирпичи.Довольно я прятался, слушал, кивал,Свою непонятливость робко тая, -Я нынче все взгляды к себе приковал,Значителен в мире сегодня лишь я.И жаждет безглазый, но чуткий свинецСквозь чащу артерий, в зачавкавшей мглеТуда прорубиться, где жизни птенецТрепещет в горячем ослизлом дупле.* * *
Во рту ворочаю мат,А душу в зловонном зле.С плеча моего автоматСвисает дулом к земле.И я его сон стальнойБаюкаю на ремне.Итак, вы сочлись со мной,Воздали должное мне.И я от злобы смеюсь,Хоть больше хочется выть.Но я с толпой не сольюсь,Не дам о себе забыть.По-моему, вы, друзья,Ошиблись на этот раз,Решив, что ничтожен я,Что я недостоин вас.Шагаю в ночных дворах,И снова хочется выть.Я вам докажу, что страхНичтожным не может быть.Высоких мыслей игруПродолжить вам не суметь:В стальном брюшке, как икру,Оружье скопило смерть.Наступит расчет иной:Когда уже все молчит,Бесстрастной птицей ночнойОружие закричит.* * *
Народ властелином считался,На деле не будучи им,Я тоже считался хорошим,На деле же был я другим.Народ мой! Тебя не сломилаТиранов жестокая власть.У власти ты крал что попало -И я не гнушался украсть.И чтобы из планов тиранаНе вышло вовек ничего,Народ напивался до рвоты -И я, как частица его.Народ призывали: работай,Народ же покорно кряхтел,Покорно сносил оплеухи,Но с печки слезать не хотел.И я, как частица народа, -Я также умильно кряхтелИ каждому кланялся низко,Но браться за гуж не хотел.Нам власти грозили расправой,Я тоже, бывало, дрожал,Однако же фигу в кармане,Как все, наготове держал.Я счастлив, что с этим народомИ мне довелося пройтиЕго непростые дороги,Борьбы и страданий пути.* * *
В проем дверей вписавшись плотно,Они по комнатам пойдут.Дверные тяжкие полотнаБез чувств пред ними упадут.Ищу я угол неприступный,Хоть знаю, что спасенья нет.От их шагов, как гравий крупный,Хрустит размеренно паркет.У них с дороги домочадцыСлетают грудами тряпья.Секунды все безумней мчатся,Но только гибель вижу я.Я хорохорился когда-то,Отстаивал свои права, -Так вот теперь идет расплатаЗа безрассудные слова.Зачем мне это было надо?!О, как я был безмерно глуп!Они ведь не дают пощады,Им нужен мой холодный труп.Они ведь жалости не знают,Запомнив сызмальства навек:Любой, кто им не помогает -Никчемный, подлый человек.* * *
Я ваших слов не стану слушать,Словам я веры не даю,Слова стараются разрушитьРешимость твердую мою.Едва прислушаешься к слову -Абсурдом кажется приказ,А вся житейская основа -Набором бестолковых фраз.Постыдной станет жажда крови,Сомнительным - бесспорный суд,И грозно сдвинутые брови,Как лифты, кверху поползут.Как у сердитого ребенка,Рот приоткроется слегка,И губ иссохшую клеенкуИзучит слизень языка.Иссохнет глотки свод стрельчатый,И потревоженный кадык,Забегав мышью красноватой,Забьется вновь под воротник.И напоследок сократятся,Как дохнущие пауки,И тупо книзу обратятся,И разожмутся кулаки.Но резко я одерну китель,Обиду вовремя пойму:Я, грозной силы представитель,Теперь не страшен никому.И разом я осилю слово,И задрожу от жажды мстить,Ведь унижения такогоОбидчику нельзя простить.* * *
Держа в руке футляр от контрабаса,Другую сунув за борт пиджака,Иду на площадь, где людская массаСкопляется, чтоб слушать вожака.На русский трон уверенно нацелясь,Рычит вожак, правительство кляня,Но у него отвиснет сразу челюсть,Как только он посмотрит на меня.И я прочту во взгляде помертвелом,Что он под тонкой тканью пиджакаВдруг различил тяжелый парабеллум,К которому просунулась рука.Он отшатнется и протянет рукуИ завопит: <Держи, а то уйдет!>,В моем футляре разглядев базуку,А может быть, станковый пулемет.Сограждане, в тревоге озираясь,Заметят вскоре мой нелепый видИ на меня набросятся, стараясь,Чтоб не успел сработать динамит,Чтоб не включилась адская машинка,Чтоб не успел я вынуть пулемет, -И треснет череп под пинком ботинка,И из него сознанье уплывет.Я не узнаю, как остервенелоМеня топтала братская стопа,И лишь почуяв, что безвольно тело,Притихнет и расступится толпа.Тряпичная бесформенная массаПредстанет на площадке круговой,И забелеют щепки контрабасаВ крови, размазанной по мостовой.И взгляды все скрестятся беспричинно -В тиши такой, где только стук в висках, -На вылезшей из задранной штаниныПолоске кожи в темных волосках.* * *
Мы в вашей жизни много значим:Во всякий день, во всякий часМы строгим взглядом лягушачьимВзираем с важностью на вас.Когда к запретному украдкойВы устремляете умы -Захлопнув рот надменной складкой,Недвижны остаемся мы.Пусть шаг вы сделаете ложный,Но это нас не раздражит,Под челюстью мешочек кожныйУ нас сильней не задрожит.Но, ваши вины приумножа,Вы наш нарушите покой,Вы нашей тонкой, нежной кожиКоснетесь трепетной рукой.Погубит вас вопрос опасный:Зачем так важно мы сидим?Раскроем рот, и голос властный,Бесстрастный голос подадим.И силой странной, незнакомойКуда-то вдаль потащит вас.Осыплется гнилой соломойВсех связей жизненных каркас.И вы узнаете, как хрупкоВсе то, что звали вы судьбой,Прощенья своему поступкуЗапросите наперебой.Но вам, все далее влекомым,Мы явим наш бесстрастный вид,И странным мертвенным изломомВам ужас губы искривит.* * *
Китель сидел на мнеГладко, словно влитой.Медь на моем ремнеЖелтой цвела звездой.Нес я на головеКокарды пышный венец.Изгиб моих галифеСловно вывел резец.Шел я и слушал всластьПенье моих сапог.То, что шагает власть,Каждый увидеть мог.Но лопнули вдруг ремни,Пуговки и крючки.Всюду зажглись они,Бешеные зрачки.Лезут злые глазаК язвам тайным моим,Хоть никому нельзяВидеть меня нагим.Что со страной моей,С самой слепой из стран?Нежную плоть властейВидит любой болван.С ревом я рухну в грязьИ покачусь по ней.Вот она, ваша власть,Всякой свиньи грязней.Вот я, в нарывах весь,Тело смердит мое,Но сбил бы я вашу спесь,Только б достать ружье.Серая, как гюрза,Ненависть выждет срок,Чтобы в глаза, в глазаПрямо спустить курок.* * *
На пьяных и на оборванцевВзираю я антипатично:Я как руководитель танцевХочу, чтоб было все прилично.Чтоб все умыты были чисто,Одеты модно и опрятно,Чтоб на сорочке гитаристаПивные не желтели пятна.Пускай артисты не в ударе,Фальшивят людям на потеху,Но в правильном репертуаре,Я знаю, верный ключ к успеху.Искореню пороки эти -Упадочничество, злословье;О том, как славно жить на свете,Пускай играют на здоровье.Танцоры сходятся гурьбою,Переговариваясь, мнутся;В конце концов на мне с мольбоюГлаза собравшихся сойдутся.Забавно мне их нетерпенье -Чтоб кровь их злее зарычала,Забавно длить приготовленья,Слегка оттягивать начало.Забавны взгляды со значеньем,Которые люблю ловить я;Все связаны одним влеченьем -Подспудной жаждою соитья.Простится маленькая шалость,Лишь крупных допускать не надо:Но вдруг я чувствую усталость,Необъяснимую досаду.Ликуйте же, сердца простые,Махну рукой - и ветер начат,И враз все головы пустыеРепьями в решете заскачут.* * *
Благородство исходит от рода,Только с родом я связи порву.Род не мыслит себя без урода,Вот поэтому я и живу.Я уже не смолчу благородно,Ваши чувства сберечь не смогу -Как пристало врагу, принародноЗавоплю я на пыльном торгу.Ничего вас не объединяло,Лишь теперь монолитной стеной,Продавец, покупатель, меняла -Все вы встанете передо мной.Я свяжу вас забытым заветом,Память рода сумев воскресить,Что не следует думать об ЭТОМИ тем паче нельзя огласить.Вдруг подастся толпа; в беспорядке,Гомоня, все вперед поспешат;Спины, щеки, материи складкиПеред взглядами замельтешат.Только миг толкотни оголтелой,Сотрясений, ударов, возни,Чтоб затем через мир опустелыйСтали все вы друг другу сродни.Ощутите душою совместнойТо, как мир сиротливый нелеп,И по-братски преломите пресныйЗапустенья всемирного хлеб.Я где я захриплю, издыхая,Пыль сваляется с кровью в комки,И у вас эта кровь, высыхая,Стянет медленно кожу руки.* * *
Не моги сомневаться в себе;Усомнится другой - не щади,Уничтожь его в явной борьбе,А не сможешь - тайком изведи.Так я сам рассуждаю с собой,Потихоньку, врагов не дразня,А не то соберутся толпойИ в клочки растерзают меня.Я ощупаю тело свое -И вся плоть отвечает, взыграв:Правота есть мое бытие,Я живу - и поэтому прав.Вас восстать не добра торжествоПобуждало, а пакостный нрав,Но внедрилась в мое естествоУбежденность: я полностью прав!Усмиренных, я вас соберу;Хоть униженность радует глаз,Вы мне все-таки не по нутру,Никому я не верю из вас.И угодливым вашим смешкомНе удастся меня обмануть.Злого духа пущу я тишком -И посмейте хоть глазом моргнуть.* * *
Двух мнений просто быть не может,В противном случае разброд,Как язва гнилостная, сгложетПривыкший мудрствовать народ.Пока же нет у нас разброда,Не вправе мы повременить,Терпя в своей семье урода,Кто вздумал нечто возомнить.И знанье воодушевляетНас в этой яростной борьбе,Что все, кто мненья измышляет,Мнят слишком много о себе.Что им лишь выделиться надо, -Но про такого молодцаМы знаем, что испортит стадоОдна паршивая овца.Старшой умеет не боятьсяПредстать безжалостным глупцомИ в перегибах признаватьсяПотом с трагическим лицом.Привьется убеждений крепостьНестойкому сознанью масс,И им полюбится нелепость,Что изливается из нас.И наверху - наш твердый профиль,Внизу же - скачущий потокТолпы, безликой, как картофель,Теснящийся в один лоток.* * *
Страной взлелеян, словно кущей,Я посвятить решил все дни ей,Хоть болен я вялотекущейНаследственной шизофренией.Но я болеть сейчас не вправе,Когда врагов полна столица.Они мечтают о расправе,Везде их дьявольские лица.Я чей-то шепот слышу сзадиИ знаю: это вражьи козни;Я сразу вижу их в засаде,Адептов мятежа и розни.На доброту властей надеясь,Не приглушая голос ржавый,Они провозглашают ересь,Грязнят историю державы.Мой путь борца суров и долог,Мне дышат недруги в затылок,Кладут мне в суп куски иголок,Осколки водочных бутылок.И я все это поедаюВ ущерб для своего здоровья,Но от безверья не страдаюИ полон к Родине любовью.Уже спешит ко мне подмога,Уже в рассоле мокнет розга,Хоть я и прихворнул немногоВодянкой головного мозга.* * *
Виталище отрад, деревня отдаленна!Лечу к тебе душой из града, воспаленнаАлканием честей, доходов и чинов,Затейливых потех, невиданных обнов,Где с сокрушеньем зрит мое всечасно око,Как, поглощаемы Харибдою порока,Мы не впадаем в страх, ниже в уместный стыд,Веселья буйного являя мерзкий вид,И, чтобы токмо длить свои все непотребства,Мы чиним ближнему все мыслимы свирепстваИ смеем, раздражив поганством небеса,К ним возносить в беде молящи голоса.Но можно всем служить воздержности примером,Супругом нежным быть, учтивым кавалером,В науках смыслить толк и к службе прилежать,Но всех опасностей чрез то не избежать.Так, Сциллой случая, толико многоглавой,Из жизни вырваны умеренной и здравой,Нечаянно воссев на зыбку высоту,Уже мы подлый люд обходим за версту,Всех нечиновных лиц уже в болванах числим,За весь Адамов род непогрешимо мыслим,А как до дела, глядь - попали вновь впросак.Давно уже смекнул наш стреляный русак:<Коль надо мною ты стать хочешь господином,Не требуй от меня, чтоб был я гражданином;Равенство возгласив, но метя в господа,От низших ты не жди усердного труда,И величайся ты как хочешь надо мною,Но всё не ты, а я пашу, кую и строю,И ежли ты к рукам прибрал и власть, и честь,Так мудрено, чтоб я из кожи вздумал лезть>.Положим, что, чинов достигнув превосходных,Мы помыслов своих не сменим благородных,От чванства охраним натуры чистоту, -Я нас и таковых к счастливцам не причту.Двум жертвуя богам, не угодишь обоим;Живешь среди волков, так изъясняйся воем,Всех ближних разложи по рангам и мастямИ потрафлять стремись не людям, но властям.На меньших призирать - от века фараонаК сысканию чинов есть худшая препона,А коль отвергнешь ты преуспеянья труд,То ведаешь - тебя в муку ужо сотрут.Покинь же ты мой кров, фантом преуспеянья!Дозволь облечься мне в просторны одеяньяИ на лужке возлечь, где пышны древесаИ отблески лиют, и птичьи голоса,Где ручеек журчит, втекающий в запруду,И где я утеснен, ни одинок не буду,Покоя томный взгляд на сельских красотах,На селах вдалеке, на травах и цветах,На кротких облаках, над нивами плывущих.Порой беседует в моих приютных кущахО Греческой войне со мною Фукидид;Гомер являет мне, как вел полки Атрид;И сладкою слезой, любимцы нежных граций,Мне увлажняют взор Катулл или Гораций.Иль посетят меня старинные друзья -И скромные плоды для них сбираю я:Шершавы огурцы, лощены помидоры,Пахучих разных трав зеленые узоры;Теплоутробный хлеб и со слезою сыр,Аджикой сдобрены, совокупятся в пир,И млечно-розовый чеснок, еще не жгучий, -И кахетинский ток бежит струей кипучей.Но лета юные, увы, для нас прошли;Не мним мы боле все доступным на Земли,И Вакх рождает в нас не мощны упованья,А токмо сладкие одни воспоминанья,Но что отрадней есть, чем с другом их делить,Смеяться, сожалеть и сладки слезы лить.* * *
Нелепо говорить о долге,Ведь ясно даже дураку,Что лучше ничего не делать,А труд вселяет в нас тоску.Труд выдумали Маркс и ЭнгельсИ Ленин, русский наш злодей;В своих библиотеках сидя,Они морочили людей.Живи себе, но опасайсяТы коммунистов задевать,А то заставят на заводеБолты различные ковать.Они ведь мстительные, злыеИ всюду за тобой следят,Но если ты живешь тихонько,Они тебе не повредят.* * *
Богатства и власти глупцы хотят,И я становлюсь глупцом.Не зря я сижу и ем мармеладС суровым, жестким лицом.Меня толкнули на этот шаг,Мне больше не быть певцом,Но за ложные блага, раз вышло так,Я стану первым бойцом.Уверую пламенней всех глупцовВ истинность ложных благ,И всех осилю в конце концов,Удачу зажму в кулак.Мне будет в восторге внимать толпа,Я стану властителем дум,Ведь глупость моя будет столь глупа,Что вырастет в высший ум.Я буду грузно сидеть в вышине,Восторга слушая шум, -И с верой в успех мне сладки вдвойнеХалва и рахат-лукум.Вот так же сладко чувствовать властьИ в ужасе всех держать.Я всем, кто звал меня в глупость впасть,Велю себя обожать.* * *
На троне плотно я сижу,Лелея знание в мозгу:Я - абсолютный властелинИ абсолютно все могу.Люблю я строить, воздвигать,Заморским недругам назло,И воплотится мысль моя,Хотя бы прахом все пошло.Люблю я выявлять врагов -Им всем, бывало, говоришь:Тебя вот так прихлопну я -И будет мокренько, глупыш.Дарю я женщинам дворцы,Затем что очень их люблю,А осерчаю, так беда -Всем кряду головы рублю.Глумятся надо мной враги -Мол, я ленив, мордаст, задаст;Мой репрессивный аппарат,Дождутся, им ужо задаст.Ведь тысячи должны вестиЖизнь беспросветную, как ночь,Чтоб хоть один преодолелПровал между <хотеть> и <мочь>.* * *
Я призван сделаться первым,Извне мне не нужен знак -Всей кровью и каждым нервомЯ знаю, что это так.Мне должно быть на народеИ властвовать должно мне,Ведь только моей природеОшибки чужды вполне.Врываюсь в людскую гущу -Нельзя мне медлить и спать,Ведь мне с рожденья присущеЛишь правильно поступать.Мне к истине путь известенИ лучший походный строй,Где только смех неуместен,В рядах звучащий порой.Для смеха сейчас не время,Но что способно пронятьПорочных людишек племя,Готовых все осмеять.Когда воодушевленьеОдно говорить должно,Во всяком смехе - глумленье,Я слышу, заключено.Мой дар им кажется ложнымИль слишком они полныСвоим бытием ничтожным -Они все равно вредны.Помеху общему ходу,Свалить их в яму с пути,Чтоб всю их злую породуВ дальнейшем там извести.* * *
Я неуклюжий? Нет, уклюжий.Нелепый? Очень даже лепый.Тогда скажите, почему жеВы дразните мой нрав свирепый?Освирепеешь поневоле,Ведь вспоминать и то обидно,Как чушь вы обо мне мололи,Чья доблесть самоочевидна.Вы все запятнаны виною,Ведь вы без тени уваженьяСмеялись дерзко надо мною,А это - признак разложенья.Я не грожу, - но вы упорноСебе копаете могилу.Вам не понять, как необорнаСтоящая за мною сила.Достоинств вы не признаете,А значит - недостойны сами.Сочтемся мы - и при расчетеУлыбки сменятся слезами.Зато уж я потешусь вволю, -Так бойтесь горечи паденья!Мои достоинства есть полеДля дружеского единенья.Моя душа своеобычна,И раздражать ее не пробуй,Я принимаю фанатично,Но отвергаю с дикой злобой.* * *
Толпа в восторге голосила,Победу вам предвозвещая:Вы шли ко мне, тугую силуВ тяжелых мышцах ощущая.Вы взгляды женщинам бросали,Везде выглядывавшим в окна,И мускулами потрясали,В них ощущая все волокна.Украдкой сверху то и делоГлазами на себя косили,Оглядывая стати тела,Дивясь их стройности и силе.И, декламируя угрозы,Ко мне вломились вы разбойно,Но я, не изменяя позы,В глаза вам поглядел спокойно.Быть может, слишком недвижимый,Быть может, чересчур холодный, -Сковал мой взгляд непостижимыйПорыв отваги благородной.Догадки ринулись потоком,Мятущимся, нестройно-стадным,О норове моем жестоком,Маниакально кровожадном.Уже раскаяньем томимы,Вы ощутили против воли,Как плоть нежна и уязвимаДля близкой нестерпимой боли.И ласку лезвия на кожеТак ясно вы предощутили,Что волны слабости и дрожиВ обмякших членах покатили.И плоть упругость потеряла,И, одряхлев, обвисли руки;Живот, вдруг выкатившись вяло,Уже квашней потек на брюки.Так изваянием сутулымВы встали с видом бестолковым,Но я легонько двинул стулом -И прочь вы устремились с ревом.Разбухшим бултыхая брюхом,Губой безвольною болтая,Бежали вы, упавши духом,Лишь о спасении мечтая.И я следил самодовольно,Как, покрывая километры,Стенали вы непроизвольноИ шумно испускали ветры.* * *
Вставайте, нищие духом,Заветный близится срок.Исполнились земли слухом:С заката идет пророк.С заката, а не с восхода,Как бог, собою хорош,Грядет, чтоб во все народыПрелестную сеять ложь.Встаем, восхищенно внемля -Что делать, скорей скажи,Не зря же свой дух, как землю,Возделали мы для лжи.Ко всякому святотатствуНетрудно нас побудить,Ведь втайне только богатствуНам любо в сердце кадить.И речью врага прелестнойПленимся мы без труда -Ведь правды, не в меру пресной,Милей нам сладость суда.И правде нашу природуИсправить не суждено -Для нас ведь отчие водыПолыни горше давно.* * *
Я очень уж въедливо то замечал,Что умные люди привыкли скрывать.Заткните мне глотку, чтоб я замолчалИ впредь не осмелился рот разевать.Нельзя допускать, чтоб на общий позорТо тайное, темное я выносил,Что двигало вами с младенческих пор,Но что сознавать не находится сил.Без лишних сомнений используйте власть,Чтоб твердо поставить на место меня,Чтоб спазмами ужаса враз пресекласьМоя злонамеренная болтовня.Но умные люди здесь также нужны:Привыкнув сомненья от вас отгонять,Докажут они: мои речи темны,Безграмотны, их невозможно понять.И каждый решит: он духовно хорош,И ласково к сердцу прильнет правота,И ваша полезная светлая ложьУже не отравит вам горечью рта.* * *
Обидно, что я не в больнице,Не носят провизию мне:Конфеток бы мне пожалели -И плакал бы я в тишине.Обидно, что даже обычнымЕвреем я стать не могу:Меня бы тогда обижали,Теснили на каждом шагу.И если б я пил ежедневно,Чтоб в страхе дрожала родня,Как горько бы я усмехался,Когда бы прогнали меня.А женщиной я бы поверил,Что юность сгубил из-за вас,Визжал бы и тапками топал,Отечными щечками тряс.* * *
Вокруг меня живые трупы,Они мне действуют на нервы,Когда я закупаю крупы,Медикаменты и консервы.Они все шутят, рядят, судят,Меня увидев с колбасою,Да только смерть шутить не будет,Когда пойдет махать косою.Колбаски тут они запросят,Кривясь в улыбочках умильных,Но смерть их беспощадно скосит,Столь гордых некогда и сильных.И ведь не я тому виною!С таким трудом обезопасясь,Я вправе знать, что он со мною,Что он не убыл, мой запасец.Жевать я буду неустанно,Усевшись в тихом закуточке,Сосредоточив взгляд свой странныйВ какой-то незаметной точке.* * *
Хотели вы увидеть сами,Как я живу, уйдя из дому,В строенье, брошенном жильцамиИ дожидающемся слома.И вот шагов ужасный скрежетПо битым стеклам раздается,Но око здесь разруха режет,Вам здесь по нраву не придется.Засохших экскрементов кучуПриняв за ржавую железку,Войдете вы мрачнее тучи,Ногою встряхивая резко.А я, валяясь на топчане,Слюнявя сплющенный окурок,Храню упорное молчанье,Лишь ухмыляясь, как придурок.Обои образуют сборки -Оттуда, жвалами пугая,Вдруг выбегают уховертки,Наручники напоминая.Промчатся крысы в кавалькаде,Распространяя звон стекольный,Напоминающие сзадиОживший корнеплод свекольный.Согнувшись под привычным грузомИ стягиваясь в караваны,Как будто семечки арбузаРысцой таскают тараканы.И запустенья запах мыльныйВисит, внушая отвращенье,И вскоре станет непосильнойЗадача всякого общенья.Гляжу вам вслед, промедлив с речью,И вижу: тянется, как стадо,За вами, позабыв увечья,Безлюдных комнат анфилада.Но зря вы смотрите надменноНа обитателей задворок,Ведь раззолоченные стеныВсе новых требуют подпорок.Меня безумцем называют,Но я ничуть не опечален:Безумен тот, кто забывает,Что дома нет прочней развалин.А если общества строеньеОт плана отклонилось ныне,То с этой общей точки зреньяМы все живем в одной руине.* * *
Автобус навзрыд зарыдает,Подтягиваясь на локтях,И к сердцу опять припадаетУвиденный всякий пустяк.Подобно забытой игрушке,Ржавеет комбайн у села;Солома по ребрам избушкиГниющею плотью сползла;Заросшею стежкой старухаНа кладбище поволоклась:Но с сердцем родная разрухаПокрепче достатка срослась.На тех перепутьях, где ветрыВзбивают ковыльный тупей,Как Павлу, видение ВерыМне явит пространство степей.И ежели ты не лукавил,Отвергнув мирскую казну,То ты безотчетно, как Павел,Уверуешь в эту страну.Чтоб даже хатенку гнилуюВ душе безрассудно беречьИ рядом звучащую злую,Разбойную русскую речь.И вновь на качалке ухаба,Вихляя, вздымаемся мы;Коровой, улегшейся набок,Вздыхают степные холмы.На водах степных потаенныхЛиства облетающих ив,Как ризы святых на иконах,Прозрачный струит перелив.* * *
Я не оспорю ничего,Хоть в спорах мы поднаторели:Бессилье, низость, хвастовствоВ нас укрепились и созрели.Нам было многое дано,Но нам к былому не вернуться,А клятвы наши все равноПозором нашим обернутся.Бессильный вспыхивает гнев,Погаснув в зряшном сожаленье.Еще сложиться не успев,Мы погрузились в разложенье.Но, жизни агрегат большойНа ряд нелепиц разлагая,Не уследили за душой,И вот она уже другая.Святыни жизни отомстятЗа оскорбленное величьеИ исподволь в душе взрастятВ отместку горечь безразличья.Есть вне меня иное <я>,Что мыслит, действует, страдает;С усмешкою душа мояЗа ним бесстрастно наблюдает.И что б ни делалось со мной -Душа, вне этой круговерти,Как мокрый голубь под стеной,Покорно ожидает смерти.* * *
Нет, я не мошенник, не лодырь,А всем моим бедам винойБолезнь под названием <йодурь>,Вполне овладевшая мной.Вползла она в мозг осторожно,Чтоб после его затопить;Ее ощутить невозможно,Но трудно и не ощутить.Она несказанной истомойВ моем поселилась мозгу,И кажется жизнь незнакомой,Ее я понять не могу.Упорно я мыслить стараюсь,Но что же осмыслить я смог?Лишь клочьями мыслей играюсьПодолгу я, как дурачок.И властно усталостью страннойВсе члены мои залило;Разболтанно, как деревянный,Я двигаюсь так тяжело.И некая плотская тайна,А вовсе не я виноват,Что падок я стал чрезвычайноДо всяких порочных услад.Повадлив до них по-кошачьи,Впиваюсь в них, словно шальной -И зенки тараща лешачьи,И волосы вздыбив копной.В расслабленном и разнородном,Вдруг в теле воспрянет родство;Я весь в наслажденье животном,В восторженном возгласе: <Йо!>Восторг, заменяясь довольством,Исчезнет затем без следа,Но долго еще с беспокойствомХожу я туда и сюда.* * *
Ваш норов споры услаждают,Вам любо поиграть словами,Но вас слова не убеждают,И спорить бесполезно с вами.Воспринял веру ваш рассудокВ свое особое значенье -Так зачинается ублюдок,Хромое умозаключенье.И чуть на свет оно явилось,Как тут же подтверждает зримо:За скорби родов и за хилостьЛишь пуще детище любимо.Я говорю себе, насупясь:Вмешаться надо было сразу,Когда вам диктовала глупостьНе действия, а только фразы.Коснеют на губах упреки,Понятно, что они бесплодны,Раз вы являете порокиТак горделиво и свободно.Поступки ваши - сплошь нелепость,А речь лишь глупость возвещает, -Здесь только крайняя свирепостьСтать верной мерой обещает.Мои черты, плывя, как тесто,Вдруг потеряют очертанья,Чтоб вскоре снова встать на место,Но в новом - страшном сочетанье.При виде моего замаха,Как над открывшеюся бездной,Разымчивая нега страхаЗатопит ваш состав телесный.И вмиг всей плотью вы поймете,До крайних нервных разветвлений,Что целость этой нежной плотиПревыше слов и убеждений.* * *
Вопи, отчаянье мое,Нам вновь приходится бежать,Опять проклятое зверьеНас начинает окружать.И я бегу. Проходят дни -Не отстают мои враги.В меня вцепляются они,Чтоб растерзать мои мозги.Враги хотят меня догнать,Чтоб вырвать у меня язык,Но я спокоен - убегатьИ отбиваться я привык.Меня настигнет их толпа,Я оборачиваюсь к ним.Я размозжу им черепа,Оставшись сам неуязвим.И где бы я ни проходил,Я беспощадно их давлю.Теперь мне отдых только мил,Я только логово люблю.Самонадеянность моя,Тебя я понял наконец:Как среди этого зверьяПевцом останется певец?Неуязвимость? Что за бред,Что за мальчишеская блажь!На мне живого места нет,А свора только входит в раж.И поражение - во всем,Везде, во всяком пустяке,В погибшем замысле любомИ в ненаписанной строке.И нудно нервы станут ныть,И мне придется продавитьСлезу из глаз, и в горло - ком,И боль бессилья будет битьОб стенку хрупким кулаком.* * *
Друзья, вы, верно, удивитесь:В разгар совместного весельяЯ брошу вас - без объяснений,С какой-то непонятной целью.Но, отыскав меня придетсяДо немоты вам удивиться,Поняв, с каким никчемным сбродомМне больше нравится водиться.Беспочвенным самодовольствомТак и сочатся эти хари,Толкуя только о богатствеВ алкоголическом угаре.И потому с пренебреженьемЗдесь на меня взирает каждый,Но я-то ничего не вижу,Снедаемый веселья жаждой.Себя виду я так нелепо,Что вас стыда терзают муки.Вы удержать меня хотите,Но я отбрасываю руки.Вы мне хотите только благаИ справедливы ваши речи,Но я через плечо со злобойВам грязной руганью отвечу.Друзья, простите за обиду,За грубый хохот швали пьяной,За то, что я их одобреньяПрошу, как гаер балаганный.Сумейте здесь судьбу увидеть:Взяв на себя вину большую,Самонадеянность отринуИ соль раскаянья вкушу я.Себя я безрассудно трачу,Но не затем, что впал в измену:Хочу пройти опустошенность,Чтобы всему постигнуть цену.* * *
Как хорошо быть стариком,Слабоколенным, мокрогубым,И сладострастием сугубымПри этом мучиться тайком.Любить беседы про разврат,Клеймя развратных ядовито,И злобой проникаться скрыто,Когда хоть в чем-то возразят.И тело слабое своеТак сладко окружать заботойИ в нем фиксировать с охотойУрчанье, спазмы, колотье.Как опьяняет этот страхВдруг подающей голос хвори,И горе близким, если горяЯ не замечу в их глазах!Как сладко жить среди обид,Повсюду ущемленья видетьИ страстно близких ненавидеть,Невинный делающих вид.На притеснения пенятьВсем встречным - это ль не отрадно,Коль изо рта притом нещадноМясным душком их обдавать.Как упоительно судитьЛюдские слабые деяньяИ правоты своей сознаньеНе в голове, - в крови хранить.Всех колебаний прежних летУляжется досадный ропот,И сладко утверждать свой опытИ мудрости являть расцвет.* * *
Не собираюсь быть спокойнымИ ставлю то себе в заслугу.Друг друга хоть совсем сожрите,Но моего оставьте друга.Ваш ум, что чужд любой приязни,Всё разъедающий, как щелочь,На то лишь годен, чтобы в каждомПод стать себе увидеть сволочь.И хоть убоги ваши чувства,А ум бессилен, словно евнух,Вы друга моего клеймитеВ сужденьях лицемерно-гневных.Он себялюбец, вы кричите,Который занят лишь собою, -А вы привлечь его хотитеПустою вашей похвальбою?Он ядовит? Я соглашаюсь:Вас раскусить однажды надо -И навсегда и смех и слезыПриобретают привкус яда.Он жаден? Видно, те не жадны,Что пропивают, портят, дарят,Что лишь берут, а для возвратаПалец о палец не ударят.Да, он богат, - как те богаты,Кто получает по работеИ кто чужого не присвоит,А вы лишь этим и живете.Самих себя не разумея,Вы судите чужие свойства,Чем просто мирно гнить в болотеДурацкого самодовольства.* * *
С дыханием сдавленно-шумнымВы машисто ставите ноги,В порыве всеобщем бездумномСпеша по житейской дороге.В любую минуту осталосьВам только два шага до цели,Но тяжко назрела усталостьВ душе и расшатанном теле.С улыбкой и скрипом зубовнымЕе не пуская наружу,Споткнетесь на спуске неровномИ с руганью рухнете в лужу.Усталость разрушит плотинуИ хлынет каналами плоти;Подломятся руки - и в тину,Привстав, вы опять упадете.Вас влага в объятия примет,Лаская усталые члены,И скоро вас воля покинетК восстанью из нежного плена.Пусть пялится с хохотом жадноЗевак безголовых ватага,Не зная, как нежно-прохладнаГустая нечистая влага.Забыв честолюбья законы,Вы примете лужу всецело,Расслабив под слизью зеленойКорягоподобное тело,Сомнения все отметая,Приволья ничем не тревожа,И пусть головастиков стаяПрохладою веет на кожу.В вонючих ворочаясь водах,Неведомый вам от рожденьяВеликий познаете отдых,Безмерное освобожденье.* * *
Горят все лампы, - свет, однако,Нам зренье орошает скупо,И кажется: над блеском лакаРасселись за столами трупы.Под шум безжизненный докладаГлаза предсмертно-отрешенны,И, как на кладбище цикады,Стрекочут лампы монотонно.Не скроют общества бессвязностьИ нашу мертвую отдельностьНи слов кладбищенская праздность,Ни смеха трупная поддельность.Своей непостижимой властиНас подчинив, разъединенных,Знак смерти ставит безучастьеНа лицах изжелта-зеленых.А некто, мертвый, как и все мы,Мертвя слова и обороты,Твердит про актуальность темыИм защищаемой работы.* * *
Я привстаю от боли на диване -И тень мне издевательски кивает.В лице моем, как бы в открытой ванне,Жизнь, как вода, приметно убывает.Как стенки из-под влаги уходящей,Под пленкой пота проступают скулы.Средь комнатной недвижности мертвящейСиделок тени ходят, как акулы.Что в этот час меня ни окружало б -Я внешнего уже не постигаю,Один, как все, но без обычных жалобВ пустыне боли тяжело шагая.Страх не поможет моему неверью,Мне сладость утешений надоела.Защемленное болью, словно дверью,Осталось мне одно больное тело.И я молчу, на помощь не зову я,До веры ни унижусь даже ныне.Так душу я возделывал живую,А пригодилась мне одна гордыня.* * *
Кто скажет, куда я едуВ шипящих душных песках?Одни барабаны бредаРокочут в моих висках.Хромает мой конь усталоИ пекло стянуло лоб,И пляшут соли кристаллы,Сцепляясь в калейдоскоп.Меняются их узорыПод ритм, гремящий в мозгу.Все реки, леса и горыДавно достались песку.Судьбы громыхает сито,И счастье застряло в нем.Пространство мое покрытоОдним сыпучим песком.И только кристаллов звенья,Сцепляясь, блещут мертво,И едкая соль презреньяОсталась взамен всего.* * *
Мощью абсид вертикаль вознеслась,Арки вобрав, каннелюры, фигуры,Но нераздельно с ней тяжесть слиласьВ бедную двойственность архитектуры.Всё в вертикаль, от крыльца до креста,Властно вобрав, над порталом навислаФормализованная красотаИ соразмерность, замкнувшая числа.Линии так воедино слилисьИ таково всех деталей сложенье,Что неподвижность возносится ввысьИ напряженно внимает движенью.Пусть облака испытует онаИ громогласные звездные хоры,Но крошится, тяжестью сокрушена,Корчится в трещинах кладка опоры.Взгляд опьянен кочевой высотой,Но отмечает, скользнув с небосклона,Как беспощадно слоновьей пятойМрамор густой продавила колонна.Плоть постигает помимо умаТяжесть, до дна размозжившую глины,Известняковые ребра холмаС хрустом прогнувшая до сердцевины.Мастер, познавший ущербность трудов, -Не безуспешными были боренья:Рухнула тяжесть, как плотный покров,Тяжко осела к коленам строенья.Именно ты это зданье воздвиг -Кто его двойственность знал изначала,Кто беспредельную косность постиг,Неизменяемость материала;Ты, кто доверился только делам,Кто свою жизнь беспощадно и прямоОпределил как строительный хлам,По завершеньи ссыпаемый в ямы.Где бережливых оградок обмерВыделил хрупкие клетки уюта,Сверху безумные хари химерМрачно взирают из центра волюты.Мусор ремонта, сухие цветы,Страсти, сомнения, поиски веры -Здесь, где траву разгребают крестыПод немигающим оком химеры.* * *
В полете десять раз подрядОкурок мой опишет сальто.Внизу засасывает взглядТрясина влажного асфальта.Волшебной палочкой у ногСковало утро сотни зданий.Взгляни на то, как город строг,На отрешенность очертаний.Между уступами домовСиянье образует дымку,И вновь, сонливость поборов,Я превращаюсь в невидимку.От чуждых взглядов я укрытВ обыденную оболочку,Ведь ни один не различитВ мозгу возникнувшую строчку.Пусть тень вы видели мою -Вам не понять ее значенья.Я из деталей отольюБлестящий слиток обобщенья.Сминают зелень тополейСеребряные пальцы ветра -Так заключу я суть вещейВ изысканные рамки метра.Любовный крах и суд глупцов -Лишь прах дорожный, не иначе:Я четким сочетаньем словСражаю насмерть неудачи.* * *
Сперва железо ржавое на крышеСлоистой язвой ржавчина проточит;Затем цепочкой капли, словно мыши,В сухом чердачном хламе затопочут;Затем они зачмокают невнятно,Сочась из швов на потолке беленом,И на побелке возникают пятнаЗанятней тучек в небе полудённом.И, убаюкан мерною капелью,Я в них впиваюсь полусонным взглядом,Чтобы увидеть их виолончелью,Листом кувшинки или женским задом.Глядеть так сладко из-под одеяла,Чтоб капель назреванье и паденьеВыкручиванье лампы мне являло,И поцелуи, и процесс доенья.Обои словно клеены на выростИ складка вспучивается за складкой,И острым жальцем ласковая сыростьМне лижет аденоиды украдкой.И серебрится наподобье плюшаИссосанная гнилью древесина,И белые оборочки и рюшиЯвляет плесень дерзко и невинно.Паркет, как роженица, изнывает, -Вот снова, вздувшись, доски закряхтели;Стремительно жилище догнивает,Но я не поднимаюсь из постели.Бессмысленна унылая забота,Которая тягается с судьбою:Судьба всегда вдруг совершает что-то -И все решается само собою.Личинкой нежась в коконе постели,В бульонной атмосфере теплой плоти,Я знаю: мудрость в этом нежном теле,Противящемся тягостной заботе.* * *
Ворча возбужденно и злобно,Урча раздраженно и дико,Раздуюсь я вдруг - и утробноИсторгну подобие крика.Клокочуще-рваные звукиПомчатся по улицам сонным,Чтоб с маху, расставивши руки,Приклеиться к стеклам оконным,Чтоб вскоре от хрупкой преградыСо звучным отклеиться чмоком,Чтоб, канув на дно листопада,Под пенным рыдать водостоком.И всё, что меня раздражало,Скончается в чудище этомСо сбивчивым лепетом жалобХолодным осенним рассветом.Никто в освещенной квартиреЕму не отвел закуточка,И, легкая, носится в миреРодившая крик оболочка.Но ночью, секущей ветвямиПрипухлости лунного лика,Я снова отправлюсь путямиБесплодно погибшего крика.И где его всхлипы ослаблиВ расстеленном кружеве пены,Пью с губ своих чистые каплиИ грею ладонями стены.* * *
Хочу бродягой стать и позабыть мытье,Чтоб жир и пот на мне сгнивали и смерделиИ чтоб бессменное прилипшее бельеРазлезлось клочьями, сопрев на душном теле.И кожу сальную колонии грибковПовсюду испещрят, чтоб в сладострастной дрожиРаздавливать я мог скопленья пузырьковИ жидкость липкую размазывать по коже.Я буду острый зуд безвольно поощрять,Скрести места, где сыпь рассеялась, как просо,И крупного прыща головку ковырять,Чтоб выступивший гной затем втереть в расчесы.Хочу бродягой стать, чтоб беспредельно пасть,Чтоб дерзко растоптать все нормы общежитьяИ всё, что нравится, без размышлений красть,А после - убегать с необычайной прытью.В помойках буду я куски перебирать,Чтоб сделалась мне вонь приправою обычной,Чтоб колбасы кусок ослизлый пожирать,Очистив от волос и скорлупы яичной.Хочу бродягой стать, чтоб злобу вызывать,Чтоб мне жильцы домов грозили самосудом,Поскольку девочек люблю я созывать,Перед глазами их поматывая удом.Я ненависть свою не удержу в душе -И вырвется она, и будет жить открытоВ зловещих красках язв, в коросте и парше,В вонючести одежд, в ухватках содомита.Хочу не чувствовать, навек закрыть уста,Представить, что распад уже покончил с нами -И стала вновь земля безвидна и пуста,И только Божий дух витает над волнами.* * *
Бывает все в безумном этом мире,Но все ж такие случаи нечасты:В заброшенном общественном сортиреОднажды передрались педерасты.Обычною анальною проделкойОни развлечься там договорились,Но стал один вдруг притворяться целкой, -Другие двое сразу разъярились.Ведь он же сам их перед этим лапал,Когда они с ним бормотуху пили!Они упрямца повалили на полИ кирпичами голову разбили.И брызнула рябиновая россыпьНа дюны снега у щелястой двери,И захрипела человечья особь,В свою кончину близкую не веря.И вот пока, в знак смертного исхода,По телу содрогания катились, -В гидроцилиндре заднего прохода,В фекальной смазке фаллосы трудились.Взгляните на разительность контраста,Как возвышает веянье могилы:Вошли в сортир три жалких педераста,А вышли два ужасных некрофила.И шла за ними, спотыкаясь слепо,Пьянчужка-баба в снежной круговерти,Как жизнь, грязна, уныла и нелепа, -Но это было лишь обличье смерти.* * *
Достаточно нас поводили вы за нос,Чтоб нынче увидели мы просветленно,Как розовых губ сокращается анус,Как лезут оттуда кишки саксофона,Как пальцы их тщательно перебирают, -Отсюда рождаются сладкие звуки,Внимая которым, глупцы замирают,Подобно измученной течкою суке.Как жабы, гитарщики плющатся в корчах,Гитары свои мастурбируя зверски,И шепчет сознание, как заговорщик:Они несказанно, немыслимо мерзки.Теперь нас уже не надуть музыкантам -Нам так же противен весь строй музыкальный,Как нужник, пропитанный дезодорантом,Как благовоспитанность шлюхи вокзальной.Пусть есть в барабанщике нечто паучье -Себе мы противны на самом-то деле,Сосали, как матку, мы эти созвучья,А более знать ничего не хотели.Не нам ли и трудным, и нудным казалосьВсё то, что за рамки бездумья выходит?Так пусть микрофон, как магический фаллос,Солиста глаза к переносице сводит.Мы тупо глядим на нелепые танцы,И как-то невмочь ни кричать, ни буянить:Насколько мы сызмальства были поганцы,Настолько и дали себя опоганить.* * *
Табачный дым слоится, изгибаясь,На кудри мне ложится, как венец;Сижу я перед вами, улыбаясьСтрадальчески-цинично, как мертвец.Вы торопливо говорите что-то,Скрывая нежелание помочь.Бог вам судья, оставим эти счеты,Ведь я же умер накануне в ночь.Я разговор с усмешкой заминаюИ забываю сразу же о вас,И смертный час упорно вспоминаю, -Хоть как сейчас я помню этот час.Предметы все без голоса ревели,Незримая их колотила дрожь,Как лошадь, вдруг почуявшую зверя,Или свинью, почуявшую нож.И не за что мне было уцепиться, -Лишь сам себя ловил я на лету, -Когда вдруг сердце прекращало биться,Взамен себя оставив пустоту.И если я рассеянным бываю,Забывчивым, - хотел бы я суметьЗабыть о том, что я не забываюЗабвения не знающую смерть.Цепочки слов, цепочки мыслей странныхВсё нижет, нижет смерть в моем мозгу,И вас насквозь я вижу, как стеклянных, -И удержать улыбки не могу.* * *
Повидло выглядело подло,Угодливо лоснясь на блюдце;Конфеток маленькие седлаМечтали пышно развернуться,Внезапно в пальцах осторожныхГремящей кровлей представая,А рты паслись вокруг пирожных,Как рыбы, снизу подплывая.Ныряя, двигались заедки,И этим же неровным кругом,Как медленные вагонетки,Тянулись чашки друг за другом.И завораживались взглядыКартиною необычайной:Чаинки, как дельфинье стадо,Кружат в бездонной толще чайной.И реплики слонялись праздно,Сродни не разуму, а зренью,Но излучало безучастноСвой блеск магический варенье.Нематерьяльная, немаяМой разум всасывала толща,И что б вам было, не мешая,Еще минутку выждать молча!Опять, внимая ошалелоВысказываниям глупейшим,Я позабыл, как делать делоИ что рассматривать в дальнейшем.Не задавали б вы вопросов -И я б не потерял наитья,Как живописец и философ,Проникнув в сущность чаепитья.* * *
В дверях качнувшись тяжело,Плечом в косяк врезаюсь я.<Опять надрызгался, мурло?> -Воскликнет скорбная семья.Но я презрительно молчу,Ища в квартире водопой,И, как в балете, волочуСтупни немного за собой.Вы так браните жизнь мою,Что слышно даже во дворе,Но перед вами я стою,Качаясь, как вода в ведре.Я в свой скрываюсь уголокИ раздеваюсь там, ворча,Порой заваливаясь вбокИ суетливо топоча.В испуге закричит тахта -Но я в тот миг уже уснуИ из раскрывшегося ртаПущу блестящую слюну.Не докучай же мне, семья,Своей бессмысленной борьбой:За чаркой примиряюсь яИ с миром, и с самим собой.Зайдем с товарищем в подъездИ чувствуем, покуда пьем,Что мир - не худшее из местИ мы немало значим в нем.* * *
Притаюсь под угрюмой стеной,Поукромней найдя уголок,Беспокойно следя за толпой,За мельканьем бесчисленных ног.Я в комочек ничтожный сожмусь,Незаметным попробую стать,Я ведь так проходящих боюсь,Что и взгляда не в силах поднять.Проходящих беззвучно молюПоспешать, на меня не смотреть;Невниманье, забвенье стерплю,Но вниманье их страшно терпеть.Несказанная давит тоска,Лишь увижу, мертвея душой,Что, качаясь на пятку с носка,Встали вы, поравнявшись со мной.На смешное мое добрецоВы помочитесь, стоя кругом,Или просто, подумав, в лицоС маху врежете мне сапогом.И я плачу, неслышно почти,Заточен в безысходном кругу:Не могу по дороге пойтиИ уйти от нее не могу.* * *
Где между фабрик вьется Лихоборка,Забуду я постылый твой уют,Мой пыльный город, высохший, как корка,Которую с покорностью жуют.И здесь, в кленовой чаще хаотичной,Где бой бутылок и клочки бумаг,Я образ свой, до тошноты приличный,Сменю личиной короля бродяг.Пускай и мне с ней не удастся сжиться -Как прежнее ко мне не приросло, -Но бедный пир безудержно вершится,И теплой водкой челюсти свело.Я ржавой жести слышу шелушеньеИ как сараи старые скрипят,И восхваляю саморазрушенье,Всех связей разрешенье и распад.И тем, кто будет восхищенно слушать,Я ни единым словом не солгу:Ведь я сумею так себя разрушить,Как не суметь и худшему врагу.Вот я, шатаясь, вывалюсь из мрака -Скрежещут по асфальту башмакиИ тень за мной крадется, как собака,Чтоб вылизать кровавые плевки.Плетусь, забыв все временные лица,Сумев через смертельное питьеДо жалкой сердцевины умалиться,Спасающейся в логово свое.* * *
Косцы выкашивают лог,Не ведая иных забот,И, как смородинный листок,Свежо и терпко пахнет пот.Вздыхает молния - и ницПокорно валится трава,И из-под радуги ресницИное видимо едва.Ты душу ощущал свою,А в ней - все травы и цветы,Когда у лога на краюПомедлил перед спуском ты.Но общность эту захлестнет,Как ни ловка твоя рука,Последовательность работ,Движений слаженных река.И как рассудок ни востер,А пьется суть одним глотком -Так перед выходом актерРоль постигает целиком.Спеши, поэзия, спеши,Нам отведен ничтожный срок -Одно движение душиПеред вступлением в поток.* * *
Когда с полей был убран хлеб,Мы шли, чтоб дружески на волеПотолковать, как мир нелеп,Расположившись в чистом поле.Солому выдергав из скирд,На ней мы грузно восседали,Неразведенный пили спиртИ хрипло, грозно хохотали.Мы поглощали даль рекиПод кочевым осенним небомИ колоссальные кускиСвинины с зеленью и хлебом.Оглядывая все вокруг,Как спирт, мы с жадностью глоталиТе ветры, что с речных излук,С полей пустынных налетали.Чтоб все сомненья оглушить,Мы осушали тьму стакановИ проникались жаждой жить,Свирепой жаждой великанов.И, этой жаждою горя,Стопы мы в город направляли.Так к наступленью октябряМы наши души укрепляли.* * *
Услады мира утомляют,Познанье слепо, словно крот,Вдобавок дерзость проявляетДрянной, безнравственный народ.Ко мне, чьих творческих потенцийОгромен взрывчатый заряд,Он предъявляет ряд претензий,Нелепых требований ряд.Твердит, чтоб я писал об этом,А вот о том писать не смел.Народ безумный! Ты к поэтамВовек почтенья не имел.Ты зря суешься в жизнь чужую,И ты раскаешься, поверь!Гляди: из дому выхожу я,Стремясь к насилию, как зверь.Не смог бы даже Роберт ШеклиЧудовищ выдумать лютей.Иду, сбивая, словно кегли,Орущих, пакостных детей.Гляжу на женщин я такимиОчами, полными огня,Что, ощутив себя нагими,Они пугаются меня.Мужчин, чьи кривоваты ноги,Чье колыхается пузцо,Отшвыриваю я с дороги,Взяв пятернею за лицо.Чтоб Муз внушенья подытожить,Свой долг Поэта возлюбя,Народ я вправе уничтожить,По крайней мере - для себя.И лишь когда возню народаСкует сгустившаяся жуть,Прострется к краю небосводаПустынный грандиозный путь.* * *
Я вспоминаю с одобреньем,Как я вещал красноречивоНад кружкой с кружевным круженьемСочившегося мощью пива:<День завтрашний не зря тревожитВсех тех, кто должен без заминкиУгадывать, что завтра можетИметь хождение на рынке>.На шее жилы раздувая,Я оглушал пивную рыком:<В суетность низкую впадая,Они не знают о великом.Но я далек от беспокойства,Мой мозг - не шаткая валюта,А безотказное устройствоДля производства Абсолюта.Но я спокоен - нет причины,Чтоб заметаться в общей смуте:Мой мозг - надежная машинаДля выработки чистой сути.Гляжу я в будущее смелоИ составляю исключеньеИз массы тех, кто начал делоБез верного обеспеченья.Пусть познают они законыЛюдской изменчивой натурыИ изучают напряженноТеорию литературы,Обмениваются венками,Друг друга избирают князем,А я в руке сжимаю камень -И сок живой струится наземь>.* * *
Я весь глубоко в себе,Где боль, шевелясь, живет.Меня на шаткой арбеМирной татарин везет.Пришел мне, видно, конец,Боец я был удалой,Пока не встретил свинецВ бою под Гебек-Калой.Я жив еще - но ужеЯ чую свой трупный смрад.Туда, где базар стрижей,Вознесся мой странный взгляд.Не синь пленила его,Не вышних птиц толчея, -То, выплыв из ничего,В ничто погружаюсь я.То мысли, быстрее птиц,За гранью жизни снуютИ знание без границВот-вот на лету склюют.И вновь оно ускользнет,И вновь я вернусь оттоль,И там, где пробит живот,Опять шевельнется боль.Не чувствую жал жары,Жужжанья жадного мух.Дремавший до сей поры,Не поздно ль ожил мой дух?Недвижно тело на вид,Живым вовек не узнать,Что гибнущий ум спешитВ морях забвенья догнать.И я молчу на вопросПро имя мое и чин,А в воздухе зык разнес,Зовя Аллу, муэдзин.* * *
Откликнуться я не вправе,Ведь страха я не снесуНа гибельной переправе,На броде через Койсу.В скалах, что нависаютНад вечной пляской реки,Смерть в стволах сберегаютНевидимые стрелки.Мы видели смерти дело,Мы все следили в тоске,Как, кутаясь в струи, телоСкакало вниз по реке.И здесь так страшно возвышен,До рока, облик беды -Ведь смертный выстрел не слышенВ шипучем шуме воды.Охотников кличут снова,Но пусть другие идут -Вдали от края чужого,Наверное, их не ждут.Мне знанье явилось свыше:Кто ступит в реку - умрет,Но зов командира слышу -И делаю шаг вперед.Я не был вовек героем,Честей вовек не искал,Но надо наполнить боемВечность воды и скал.* * *
Солнце бурые склоныИ белое русло печет,И рыхлой лентой колоннаПо дну ущелья течет.Идут они в горы ныне,Прошли уже треть пути,Но этот завал в теснинеБез боя им не пройти.Пускай их много сегодня -Ведь знака лучшего нет:Нисходит милость ГосподняНа тех, кто не ждет побед.Я вам говорю - и верьтеВпивавшему горний глас:Иным не дастся до смерти,А вам дается сейчас.Иные судьбу пытаютВесь век, сомненьем полны,И в страхе мир покидают,Не зная себе цены.Коль вы мужи, а не куры,Кудахчущие в пыли, -Молитесь, чтобы гяурыСейчас на приступ пошли.Бесплодны пост и молитвы,Бесплоден любой обет:Смертным, помимо битвы,Нигде не найти ответ,Достоин ли, дети праха,Из нас хотя бы одинИспить из чаши АллахаТого, что хмельнее вин.* * *
Ужасен сей вид и велик:В глубинах охрипших теснинОбвалов рокочущий рыкСплетается с гулом стремнин.Распахиваясь на ходу,Тесниной идут облака.Незримая, - в мрачном ладуС высотным напевом река.Объемы надмирных рогов,Что вздыбили вкривь небосвод,Спокойную гордость боговВ сердца проливают с высот.Разломы безмерных громад,Оплавлены древним огнем,И ужасом сердце теснят,И вскормят величие в нем.Поймем неизбежность войны,Она - не чрезмерный наказЗаоблачной этой страны,Столь щедро возвысившей нас.* * *
Я сидел в полукруге внимательных лиц,Похвалы их владельцев выслушивал я,Но теперь-то я знал о наличье границ,Что меня отделили от их бытия.Я ведь знал, что затронуть не смог никого:Были рядом они, горячо гомоня,Но витало реальное их естествоГде-то в мире своем, далеко от меня.Я не мог отрешиться от странных причуд:Мне казалось, что в лица лишь пальчиком ткни -Вмиг бесшумно и плоско они упадутИ паркет, словно карты, усеют они.Но меня поневоле охватывал страхПеред тягой потрогать поверхность личин,Ведь тогда я в обглоданных люстрой стенахОказался бы вдруг совершенно один.И, решив предпочесть наименьшее зло,Безнадежно я слушал пустую хвалу;Безразличье из мозга на щеки теклоИ за нижнюю челюсть тянуло к столу.Так сидел я, безмолвен, бессмысленно-хмур,Но едва оставляло меня забытье -Сразу чуткими пальцами страх, как лемур,Принимался ощупывать тело мое.* * *
Познание сущности - труд бесполезный,Ведь вещь может выступить одновременноХранилищем тайной структуры телесной;Товаром, подвластным законам обмена;Пятном цветовым и объемом - в картине;Носителем свойств, что в быту применимы;И лишь для поэта в высоком притинеСплетение сущностей цельно и зримо.Ты мог бы увидеть в азарте торговли,Покуда о прибыли хитро мерекал,Что с векторов сил, как с беседочной кровли,Свисают созревшие гроздья молекул?Услышишь ли в лепке мазков натюрмортаПлеск радуг мазутных и лязганье клюзов,Надсадные вздохи торгового портаИ арии в воздух поднявшихся грузов?Все вещи глядят беспредельно зовуще;Пойми, - чтобы взять их, как истый владыка,Что, в сущности, сущность вещам не присуща,А то, что существенно, - тысячелико.* * *
Дворы стенными кирпичамиДеревьев купы оградили -То в каменном давильном чанеОхапки гроздьев взгромоздили.А ветер тучи раздираетИ в буйстве празднично-жестокомНагроможденья попирает,Слепящим обливаясь соком.Захлебываясь в светопаде,Забудь о доброте никчемной,Как мир не помнит о пощаде,Работой упоен огромной.Лишь те всю мощь его вобрали,Что перед ним не обмиралиИ кисти верной не маралиВ протухшей патоке морали.Основа творчества - жестокость;Лишь тот к нему подходит здраво,Кто мог вобрать в себя, как в фокус,Сноровку для любой расправы.* * *
Чуть зыблется морская бирюзаИ легкие узоры выдыхает,И зной полуденный, как стрекоза,В сухой траве прибрежной отдыхает.Где холм из-под зеленого рунаСледит за построениями рыбы,Чуть чмокает в расселинах волнаИ глухо гложет сглаженные глыбы.А ввечеру, накапливая гнев,Идет волненье вкось от Трапезунда,И чайки, в зону отблесков влетев,Внезапно исчезают на секунду.Кипит листва береговых раин,Грозя сбежать, как золотая пена,И вечер, кажется, сошел с картинВсевидящего, словно бог, Лоррена.С горы взглянуть - покажется, что он(Не тени ли подсказывают это?)В прозрачной полусфере заключен,Чья выпуклость смещает все предметы.Все ясностью античною полно,И этот миг значительней, чем годы -Когда душа сливается в одноС бесстрастною духовностью природы.И я шепчу себе: не погрешиОтсутствием вниманья и терпенья,Чтоб все пределы будничной душиВдруг затопило море единенья.* * *
Где-то, где страх обитает -Тяжкие вздохи прибоя.Стихнет - и снова вскипаетВетер обильной листвою.Вслед за бушующим гневом -Шорох стихающий смутный.Связан неровным напевомВетер с душой бесприютной.Ночью певец разумеет,В чем здесь печали значенье:Из одиночества зреетМира с душой единенье.Ветры прибрежья с собоюСтранницу-душу умчали,Чтоб со вселенной ночноюСлить в беспредельной печали.* * *
Как черный клинок из ножен,Мы вырвем изгиб дороги,Взбесившееся пространствоГотовы попрать, как боги.Мы всё крушим беспощадно,Возвышены от рожденья,Пускай пальбой из засадыЛетят столбы огражденья.О демон, меня несущий,С тобой я весь мир разрушу,Чтоб только настичь беглянку -Мою сбежавшую душу.О бубен быстрого бега,О пляска пальцев погони,Где рощи в упряжке ветра -Как скалящиеся кони.* * *
Шли мы лесами и кручами горными,Шли берегами студеных озер,Чтоб меж камнями оплавленно-чернымиДымчато-синий увидеть простор.Трудно с пространством недвижимым справиться,С чащами леса, с камнями, с песком,Чтобы от косности здешней избавитьсяВ вечно текучем пространстве морском.Трудно пройти через землю постылую,Ту, что без счета границ родила,Чтоб безграничность великою силоюВ душу и в плоть через очи вошла.Скальд, поспеши, чтоб со здешнею гаваньюНынче расстаться тебе удалось:К дальнему Западу в трудное плаваньеНе уходил еще Кетиль Лосось.От неподвижности, дух угнетающей,Поторопись к побережью земли -Конунга Харальда люди пока ещеВ тихих фиордах смолят корабли.Жаждою воли к волнам увлекаемый,К спешному шагу себя приневоль -Кузницы викингов звон несмолкаемый,Взвизги железа взывают оттоль.Если же клики заслышишь прощальные,Если завидишь отплытье, - тогдаПесню зачни, чтобы отзвуки скальныеПеренесли ее вмиг на суда.И превозмогут пловцы нетерпениеРадостно бросить юдоль берегов,Только заслышат призывное пение,Опередившее немощь шагов.Взвейся же, песнь, заозерная узница,Зыком призывным наш гнет размечи -Грозного конунга звонкая кузница,Знаю, и нам закалила мечи.* * *
Сквозь снеговую бахромуКак бы подмигивают зданья.Им ведомо: я их возьмуДля чувственного обладанья.Люблю я быть в толпе один -Там, где расплавленная смальта,На лед стекая из витрин,Его проела до асфальта.Я хаотично движусь там,Подвластен странному хотенью,Преследуемый по пятамСвоей аляповатой тенью.И вдруг закладываю кренС улыбкой похотливо-сладкой,Чтоб каменные струпья стенОщупать в уголке украдкой.Гляжу я с нежностью во тьму:Она, дома макая в битум,Узор выводит по нему,Слезящихся кристаллов ритм.Облюбовав себе крыльцоПри выходе из магазина,Гляжу я в каждое лицоС бесцеремонностью кретина.В дымок витринного стеклаЯ влипнуть норовлю щекою,Чтоб гладь холодная теклаВ меня, как вещество покоя.* * *
В белизну этой будничной раниЯ гляжу, как запойный кутейник.Облетевшая липа в туманеВозвышается, как муравейник.Я свободен, но мне неизвестно,Как воспользуюсь этой свободой,Если в мире все мутно и пресно,Как в воде с разведенною содой.Жалкий опыт лежит за спиною:Те, что пройдены в юные годыИ по пальцам сосчитаны мною, -Все пути приложенья свободы.Так безжизненны стен вертикали,Так асфальт подметенный бесплоден,Что себе я втолкую едва ли:Ты свободен, свободен, свободен.И паденье листа по спирали,Отрицая такую возможность,То внушает, что хуже печали:Безнадежность, одну безнадежность.* * *
Опара зелени взошла,В ней вязнул груз пятиэтажек,Круглились кленов куполаС системой веточных растяжек.С них листья массой плоскостейСрезали мелкие сегменты,И было все - набор частей,Слагаемые, элементы.И утомленно в забытьиЯ прикрывал глаза под солнцем,Но вспархивали воробьиПорой пузатым веретенцем.И, быстро проясняя взор,Я видел ветра продвиженье.Частей разрозненных наборИм приводился в сопряженье.Бутыль зеленого стеклаТолчками в кронах проливалась,А на асфальте тень жилаИ полной рюмкой колебалась.И кто-то брел издалека,Листву расплескивал стопою,И вереницей облакаЗа ним тянулись к водопою.Объединялось естествоСверх внутренних разграничений -Вот так приходит торжествоВенцом для творческих мучений.* * *
Скакал проселком отдаленнымАвтомобиль, махая саблей;Коровы над лужком зеленымВисели группой дирижаблей;Меж вётел озеро застыло -Точь-в-точь поднос цветной капусты;Пейзаж подтачивали с тылаГуденья, шорохи и хрусты.И зренье грузно облеталоКвадраты севооборота,Где бесконечность отдыхала, -Но шла сама ее работа.И в неподвижном запустеньиПространства силы не почили, -И борону огромной тениВолы небесные влачили.И та же мощь в меня вселяласьБесстрашием и постоянством,Которая осуществляласьВ самом бездействии пространством.* * *
Мой взгляд утопает в темнеющих видах,Где тьму распыляют межлистные норы.Вечерние травы - как замерший выдох,Как шепот затихший, живут их узоры.Пиявицей сумерки к взору припали,И зренье теряют безвольные вежды,И в толщу затишья с предметов упалиДвиженье и звук, как обуза одежды.И просится сердце в затишье природы,Чтоб скрыться, как птица, в межлистном провале,Чтоб листьев ночных многослойные водыНежданно и нежно его овевали.* * *
Весь двор мне виделся с балкона(А взгляд мой чрезвычайно меток)Дырявой кисеей зеленой,Обвисшей на распялках веток.Где кисти с краю колыхалоВоздушною струею слабой,Автомашина отдыхала,Как помесь жужелицы с жабой.А лапы липы были плоски,Как ряска темного болота,В них вязли птичьи отголоски -И вновь чеканились без счета.С коробчатых уступов зданьяСходил мой взгляд, безмерно зорок,Для сладостного обладаньяВсей совокупностью задворок.И чтобы мне полнее вникнутьВ надежность стен родного дома,Хотел прохожих я окликнуть,Хотя мы были незнакомы.* * *
Беззвучно вопит чапыжник,Скрутившись хвостом дракона,И прядает, словно лыжник,Ручей по уступам склона.Откоса нависший гребеньС лилово-зеленой чащейОбметан в утреннем небеНезримой нитью блестящей.И там, над осыпью звонкой,Под листьями грубой ковки,Порхает солнце суконкойПо стали моей винтовки.Из-под корявой кущиРужье головкой змеинойКивает низость везущимСюда из душной низины.Речения приговораЯ слышал в обвальном гуле.Здесь вашей дороге в горыПредел полагают пули.Я - действие, я - хранительНездешнего правосудья.Пускай придет осквернительБезмолвия и безлюдья,Чтоб на тропе скалистой,На сдавленном перевалеСмеялся над смертью выстрел,А горы громко зевали.* * *
Я слышу в квартире побежку мгновений,Бегущих, как мыши, на нижний этаж.Обнявши охапку моих отражений,Присел от натуги зеркальный трельяж.И видит из створок, как из-за кулисы,Колодою карт развернувшийся лик,Что время мое убегает, как крыса,Которую паводок в доме застиг.Здесь, вместе с квартирой мой мозг затопляя,Безмолвно и жутко растет тишина,Застылостью бликов мой взгляд оцепляя,Перпендикулярами окружена.О лете шумящем окно мне напомнит,Но выйду в аллею - и кажется мне,Что я лишь сосуд для молчания комнат,Где глохнут немедленно звуки извне.Листва - словно грота прибрежного своды,Текучие блики змеятся по ней,И вторит асфальт, словно гулкие воды,Шагам, - словно каплям, упавшим с камней.* * *
Всё свет затопил предвечернийЛаскающе-теплой волною.Плывут его гладью безмернойДомов и деревьев каноэ.Раскатисто голубь захлопалКрылами на чьем-то балконе.Заслушался ветер, как топольИграет на аккордеоне.Игрушечны линии зданийВ небесной пленительной сини,И отзвуки детских ристанийЛетают, как птицы в теснине.Мне все эти игры знакомы,Но только не знают ребята,Что, выйдя из этого дома,И я здесь резвился когда-то.И так же, меняя без счетаЗабавы с былыми друзьями,Не знал я, что, сгорбившись, кто-тоСледит со скамейки за нами.* * *
Уходит дождь, и над сутулойЕго спиной курится нимб,И солнце рыбиною снулойВсплывает в небе вслед за ним.Всплывает, - выплеснутым блескомВсё заливая добела,И лишь за дальним перелескомПатина ливня не сошла.Дубы - комки зеленой глины -Блестят под влажной хваткой дня;Уходит дождь через равнины,Полой касаясь ячменя.Боится взгляд остаться нищим -И мы чего-то взглядом ищемПо хуторам в лепных дубах,По сосняковым городищамИ в расшатавшихся хлебах.Все части видимой картиныТо связывает воедино,Что ей не даст уйти, истлеть,То, что живет в любой детали,Бежит до самой крайней дали:Догнать, замкнуть, запечатлеть.* * *
Разила высота, как гром,Висели в дымке корабли,Вода дымящимся ядромСидела в черепе земли.Вращенье сферы водянойВдруг постигал смущенный взор,А ось вращенья подо мнойЧуть сотрясала масса гор.Так чувства ширились мои,Что в страхе взгляд я отводилТуда, где дробью муравьиНа хвойный сыпались настил.Зной наподобие хрущаТрещал в сомлевшем сосняке.Перелетали, трепеща,Станицы волн при ветерке.На сколе горные леса,Как соль, дышали белизной;Как синий бык, ее лизалРазмеренно и нежно зной.Как рукоять, в руке моейДрожал сосновый ствол кривой,Оплетший проводом корнейТяжелый стержень мировой.* * *
С утра я гуляю садом,Играю резною палкой.Собачка прыгает рядом,Схожая с креслом-качалкой.В траве, как ладони на роздыхе,Листва, - как свалка оваций.Видно, как в дымном воздухеЧастицы солнца роятся.Я быть стариком согласен:Пусть в муках плоть усыхает,Но мир так радостно ясен,Как только боль утихает.Окрестность ломкая, мелкая,Деревьев пустые кроны;Пушистою рыжей белкоюКурятся дальние склоны.Не так уж мало осталось,Ибо много открылось.Неприхотлива старость,Берущая все как милость.И ныне мне удивительно,Какой я взыскан удачей:Похлопываю снисходительноБрюшной бурдючок собачийИ вижу, словно картину:Мы с собачкою двое,Забор, провода, рябина,Солнце - как меховое.* * *
Котельной покидая гул,В кусты, в прохладуНа принесенный кем-то стул,Кряхтя, присяду.Траву протершая, бежит,Петляя, тропка,Сюда, где бешено дрожитВо мраке топка.Трясется угольный тупикВ пылу распада.Как хорошо, что я старик:Мне всё - отрада.Сквозь листья солнце облеклоВ подобье сеткиБутылок битое стекло,Сухие ветки.В траве - соцветия лучейНа склянках праздныхПод стенами из кирпичейМясисто-красных.Недалеко уже конец,Близка развязка,Но пахнет пряно, как чебрец,Во мраке смазка.Чему ни приписать добро,Годам, недугу ль,Но копится, как серебро,В подвале уголь.Теперь мне нечего просить,Теперь я зорок.Я жизнь сполна могу вкуситьВ тиши задворок.Но ничего не повторятьИз прежней боли,Лишь черным ногтем ковырятьСвои мозоли.* * *
Скончаются праздники ночьюИ оттепель ночью умрет,И влаги последние клочьяМорозный рассвет уберет.Как в мыле - строений уступыИ весь переулок кривой.Сосулек буддийские ступыПодвешены вниз головой.Как гомон застолья, умолклоТечение талой воды,Остались лишь мыльные стекла,Морозной уборки следы.Утыкали рвоты цукатыУсохших сугробов безе,И капель иссякли раскатыВ невольной морозной слезе.И в небе холодном и ясномУвидишь лишь бездну тоски,И холод мучительным спазмомСтолице сжимает виски.* * *
Всё выглядит так незнакомо,Морозом схватившись с утра.Деревьев недвижных изломыЗаполнили чашу двора.Над снегом, над плоскостью белой,Обставленный охрой стенной,Деревьев каркас омертвелыйВисит в пустоте ледяной.Я с этим пейзажем в союзе,Мне нравится холод его.Так сладостна гибель иллюзий,Холодной тоски торжество.Когда холода просветленийСмогли все былое облечь,Обуза ненужных стремленийУпала с натруженных плеч.* * *
Мудро-насмешливо, чуть свысокаЯ говорю с неразумной толпой, -Кто же заметит, как в сердце тоскаПереплетается с болью тупой.Пляшет в глазах и дрожит на устах,Веки щекочет проказливый смех,Ловко скрывая, как мучает страх,Как я устал от всего и от всех.Я улыбаюсь - а зубы в крови;Громко шучу - чтоб тайком умолять:<Сердце, истертую упряжь не рви,Мы не свезли еще должную кладь>.* * *
Для глаза приятных здесь нет ощущений -Район поражен асимметрии хворью.Большие коробки производственных помещенийВ беспорядке расставлены по заводской территории.Застыли железного хлама охапки,Прилеплены к ним в виде лестниц и переходов.Клубятся трубопроводы в удавьей хватке -Уродливо вздутые вены заводов.В лабиринте складов, цехов, заборов,Где так хаотично все расположено,Локомотив, смиряя свой норов,Всего сторонясь, ползет осторожно.Решетчатых окон слепые плоскостиСвоим равнодушьем меня не смутят,Пусть антенны, как гребни из щучьей кости,Мелко дрожа от подавленной злости,Выдирают шерсть из небесных стад.Шлакобетон со мрамором храмаНичем не схожи, но эти стены,Словно Кааба, хранят упрямоПамять, которой не сыщешь замены.Железнодорожная насыпь в снегу шелудивомПокрыта свищами следов оплывших,И в сердце смятенье, как в небе дождливом -Не это ль следы здесь ранее живших?Доски заборов, жесть водостоков,На пустыре - сталь конструкций портального крана, -Помните ль руки юных пророков,Смутно вещавших, умолкших рано?Мой район, я тебя никогда не покину,Твое убожество не прокляну.Динамик, хрипи: <Остановка <Медина>,Конечная, <Мекка>, через одну>.* * *
Обильною листвой осенена помойка,Контейнер - словно трон, где царствует отброс,И липкий, мыльный дух здесь обитает стойко,Как будто сотканный из гула цепких ос.Асфальт, уложенный когда-то в этом месте,Теперь в буграх - из них комками зелень прет,И если банку пнуть, то хриплый дребезг жестиВ шуршании травы почти тотчас замрет.Мне с детства ведомо - чтоб в тень кустов укрыться,С асфальта на тропу здесь надобно свернуть,Что вдоль бетонных плит заброшенных змеится,Стремясь контейнеры пугливо обогнуть.Канава старая проложена за ними;В наносах дождевых у корневищ кустаИскрится мухами, как блестками цветными,Свалявшаяся шерсть издохшего кота.А там, в кустах, присесть на ящик, утвержденныйНа глинистой земле меж пробок и рванья,И весь асфальт двора, жарою отбелённый,Из полутьмы моей как сцену вижу я.Из-за кулис войдет компания большая,Так дерзко в тишине их возгласы звучат,И мнится - это я, двор смехом оглашая,С друзьями прохожу, но - десять лет назад.* * *
Октябрь придет и разъярит,Как мокрых псов, порывы стужи,И снова дизель засипит,Расцвечивая маслом лужи.И мрак опустится сырой,Огней зажгутся вереницы,И за стеклом внутри пивнойСтолпятся мертвенные лица.И будут пьяные орать,Передвигаться бестолково,Ворочаясь в грязи, стонать,Приподниматься, падать снова.Шипя, несется грузовик, -Какой беглец теперь споткнется?Кому еще в последний мигСырой асфальт в глаза метнется?В свирепом мраке тупикаУ кабака или вокзалаС глухим щелчком из кулакаКлинка выскакивает жало.Как просто кровью здесь истечьПромозглым вечером субботним!Свистки погони, как картечь,Раскатятся по подворотням.Кому послышится потомКрахмального халата шорохИ трепет ламп под потолкомВ больничных бледных коридорах?..Пусть город бесится сильней,Огни нагромождая зыбко, -Чем злее осень, тем нежнейМоя жестокая улыбка.Меня непросто запугать -Зловещею вечерней теньюЯ выхожу, чтоб снова статьЧастицей вашего смятенья.* * *
Под кроной яблони, угласто-комковатой,Сарайной крыши толь нагрелся и обмяк.На нем, как будто пар, жары вернейший знак, -Кристаллов крошечных налет шероховатый.Нестройный ксилофон бесчисленных заборовТравой и листьями забился и заглох,И духота подчас выказывает норов,Из зелени густой выщелкивая блох.Глотками пьет листва мед золотистых пятен;Пыльцой серебряной подернули годаСараев сохлый тес, и голубей стадаДремотным пением томят из голубятен.В сияньи праздных рельс путь железнодорожный,Как от дыхания, размеренно-волнист,И с насыпи его весь план трущобы сложный,Весь хламный лабиринт увидит машинист.Но он, чей конь страшит окрестные низиныОдним дыханием безудержным своим,Не разглядит с высот, гордец и нелюдим,Всей прелести трущоб в обширности картины.Не видно свысока тех уголков укромныхУ стен рассохшихся, где властвует лопух,Где проросло былье из куч металлоломных, -Местечек, что родством приковывают дух.Лети же, машинист, крушитель расстояний,По праву сильного всем миром овладей, -В трущобе при путях, с поэзией моейСебе мы поприще открыли для исканий,Мы тысячи миров здесь прозреваем с ней.* * *
На перекрестке в светофорной пробкеАвтомобили личные так робки,А самосвал к ним сзади подползаетИ над кормой блудливо нависает.Замешкается кто-то в тесном стаде -И свет слепящий сразу хлынет сзади,И в ритме вспышек, с бессловесной прытьюКак бы вершится странное соитье.А я смеюсь из темных подворотен,Как лев, могуч - и словно дух, бесплотен;Как лев, я мчусь бесшумными прыжкамиЗаснеженными тихими дворамиИ там крадусь, где льет на снег румянаПульс дребезжащих окон ресторана;Через сугробы и нагие веткиНа отдых рвусь к детсадовской беседке,Где видят лишь бездомные собаки,Как светится лицо мое во мраке.В шатре огней и в уличном круженьеНе услыхать далекое движенье.Недаром здесь скрываюсь и молчу я -За тыщи снежных верст весну я чую.Не скрыть морозному великолепьюТого, что зреет за безмерной степью,Где редкие огни поживой скромнойХолмы катают по ладони темной.Уже сытнее делается воздухИ овцы-облака пасутся в звездах,А кошка, сгорбясь на помойном баке,Все смотрит на лицо мое во мраке.* * *
Конторские стены безжизненно-серы,Но я погляжу - и отмечу с любовью:К ним лепятся густо кондиционеры,Похожи на ульи и птичье гнездовье.Сверну по дорожке за угол конторы -И шумом хозяйственным все оживится:Как пчелы, гудят здесь электромоторы,Резец над металлом щебечет, как птица.Иду лабиринтом фабричных кварталов,Где цех - как собор, чья торжественна месса:Вещают здесь преображенье металловОрганные вздохи кузнечного пресса.И пусть, гидравлической мышцей блистая,Промышленность тяжкую длит литургию, -Под курткой любовь, как птенца, укрывая,Вступлю я в места, для меня дорогие.На ящик присев в достопамятном месте,Где кабель свернулся в траве отсыревшей,Где, смяты, ржавеют полотнища жестиИ шатко склонился забор поседевший,Где стая листвы перелетной осеннейОбсела кустарника голые прутья,Слежу за ползущей над сбродом строений,Волокна теряющей облачной мутью.Мы некогда здесь же сидели с друзьями,Но в сочной траве извивалось ленивоДыханье жары золотыми ужами,И не были листья по-птичьи пугливы.Они рассыпались медовым фонтаном,Чириканье птичье ручьем источали.Как юность, мудры, - мы за спором пространнымТого, что мы счастливы, не замечали.И ржавчина шероховатая эта,И путаность трав нашу юность впитали.Любовь, ты присвоишь любые предметыНа чахлых задворках в фабричном квартале.И я на побелке построек дворовыхУвижу - недаром же были дожди:Сплетение трещин, от влаги лиловых,Похоже на вены на женской груди.* * *
В автобус ночной как в теплицу войду,Где в белой листве - испарения стужи;Меж лапчатых листьев вгляжусь на ходуВо тьму, что играет огнями снаружи.В ущельях уступчатых явит мне тьма,В игольчато-циркульном свете фонарномЗнакомые скверы, деревья, дома,Но чем-то неведомым, чем-то кошмарным.И вновь я пойму, что не в силах понятьЗакон, по которому прежние вещиСмогли несказанную суть воспринятьИ сделались так отрешенно-зловещи.Я вновь перемену постичь не готов,С которой по-новому в сумраке живыШеренги сугробов, деревьев, кустов,Пустынная вытянутость перспективы.И даже припав к этим зимним камням,До срока я буду расслышать не в силах,Как цедится жизнь, непонятная нам,Скачками мельчайшими в каменных жилах.В недвижно светящихся окнах мелькнетЛетящая тень, словно край покрывала,И дом в безучастии снова замрет,Скрывая под камнем структуру кристалла.Но знаю, что скоро исполнится срок,И, жизнь заповедную жадно вбирая,Раскроется с трепетом сердца цветок,А люди подумают - я умираю.* * *
Низвергаясь мерно в провалыИ из хлябей вновь возносясь,Судно шло, - но вдруг зазвучалаОдинокой струною связьС дальним берегом, и напеваЛад таинственный был таков,Что мы поняли: королева,Это твой неотступный зов.Он донесся в несметном хореВолн, поврозь разевавших рты.Нас не ты посылала в море,Но обратно нас кличешь ты.И в безмерном нашем простореНам пришлось в твои руки впасть,Так что сильные духи моряПотеряли над нами власть.Претерпели мы в море много,Но, впервой так страстно скорбя,Ныне вспомнили мы тревогу,Скорби мрак в глазах у тебя.И пространство казалось прежним,Вновь толкались толщи стекла,Но теперь мы шли к побережьям,От которых ты позвала.И, за разом раз неизменноПовергая в пучину ход,Мы в хламиде воды и пеныВосставали из хляби вод.И, валы круша неуклонно,Вспоминали в шатких морях:Тонко кованная коронаЗолотится в темных кудрях.* * *
Дозволено убиваться,В сторонке тихо страдать,Нельзя в вашу жизнь врыватьсяИ просто голос подать.Рассудок шепчет упрямоВ картежном гаме страстей,Что вы - зловещая дамаВ колоде жизни моей.У дамы пиковой мастиДовольства сердце полно:Внушать подобные страстиНе каждой даме дано.И дама вздыхает тяжко,Улыбку пряча в цветок:Ведь он погибнет, бедняжка,Такой азартный игрок.Занятно то, что я сохнуОт ваших скромных красот,Но я так просто не сдохну,Живучий, словно осот.Корявый, в изломах муки,Я крепну день ото дня,И рок обдирает руки,Пытаясь вырвать меня.Замкнулся ваш бедный опытВ родне, в убранстве жилищ.Не слышен вам хриплый шепотВ земле моих корневищ.Так хрипло зовет работа,Так нежно прощаюсь я, -Ведь я вас любил за что-то,Глупышка, дама моя.* * *
Из праха я вопросил,И вот он внял наконец,Родитель высоких силИ верной воли кузнец.Извечно он был во мнеИ не был во мне ни дня,Не мог он раньше вполнеВойти в былого меня.В того, кто его и звал,И гнал, в потоке страстей,В того, кто и сам не зналГлубин природы своей.Я только отныне живВоистину и вполне,Навечно объединивЕго и меня во мне.Полней такой полнотыУслады познать нельзя.Любовь моя, только ты -К победе такой стезя.Жива ты ныне иль нет,Но встарь, едва зародясь,Со мною, в котором свет,Дала мне, темному, связь.Вознес твой светлый потокМеня из мирских долин.Со мной, который есть Бог,Впервые я стал един.Впервой была не нужнаВ уплату теплая плоть,Когда умолк сатанаИ стал говорить Господь.* * *
Не обещай мне ничего,Я все равно тебе не верю.Я низость сердца твоегоСвоею низостью измерю.И если нравственно я плох,Увидим в этом мудростью Божью:Зато не захватить врасплохМеня и самой ловкой ложью.Все зло мирское запеклосьНа сердце наподобье корки,Зато и вижу я насквозьТвои корыстные увертки.Зато тебя подвох не ждет,Хотя мой взгляд тебя смущает:Уразумеешь в свой черед,Что лучше быть не тем, кто лжет,А тем, кто эту ложь прощает.Так будь же, глупая, гордаСвоею хитростью успешной!Отрада зрелости проста -Пусть не любить, как в те года,Но все прощать с усмешкой нежной.* * *
В шкафу, где горькой гнилью дышатМышата, крошками шурша,Тебя замкнули - и не слышат,Как ты там возишься, душа.Когда же делается скучно,Тебя нашарят в уголке -И дашься в руки ты послушно,Послушно сядешь на руке.Порочному полуребенкуТак нравится тобой играть,И с глаз опаловую пленкуТы тщетно силишься содрать.Боишься ты пошевелиться,Ведь мир расплывчат и лукав,И снова, как слепая птица,Ты крепче вцепишься в рукав.Во мгле чудовища мелькают,Но как ты спрячешься от них?Лишь кровь размеренно стекаетИз глаз пораненных твоих.* * *
Я поразить пытался всехТерпением и добротой,А вызвал только общий смехСвоей дурацкой суетой.Я торопился ублажатьТебя, кумир нелепый мой,А выглядел ни дать ни взятьКак дурень с писаной сумой.Себе я удивляюсь сам:Где взять еще таких ослов?Катись, дружок, к своим самцамС их лексиконом в двести слов.Ведь я и для тебя, мой друг,Был только влюбчивым ослом.Ты из моих кормилась рук,Ты предала - и поделом.Я первым свой унизил дух,Раз предпочел в себе открытьНе беспощадный волчий нюх,А глупую щенячью прыть.Живи по-прежнему легко,В привычной глупости варясь, -Я с той, что вечно далеко,Вернул утраченную связь.* * *
Глаза твои синие так нежны,А кудри так зловеще черны.Титания-фея, царица фей,Что же ты сделала с жизнью моей?Мне больно, но я ни о чем не жалею,Мы все должны образцам подражать -Осел не мог не влюбиться в фею,Но и не мог ее удержать.Моя голова - как тяжелый снаряд,Дешевка советская - мой наряд,Из мертвой глины мои черты,Бесцветны глаза мои и пусты.Как быстро жизнь моя расшаталасьИ труд мой добрый прахом пошел.Теперь мне, видно, одно осталось:Спьяну реветь, как скорбный осел.Глаза твои синие так нежны,Но кудри так зловеще черны.Титания-фея, царица фей,Что же ты сделала с жизнью моей?Как напиваются люди с горя,К счастью, тебе не дано понять,И за презрение в синем взореЛишь на себя я могу пенять.Где же, царица, твоя корона,С кем же теперь ты разделишь трон?В осла превратила ты Оберона,Каким же будет твой Оберон?Горчит слюна моя, словно яд:Я вижу его уверенный взгляд,Большие ступни и животный смех:Фея моя, ты несчастней всех!Иссякнет синих очей глубина,Кудри твои иссечет седина.Малютка-фея, царица фей,Что же ты сделала с жизнью своей?* * *
Утробно вздыхает море,И я вздыхаю в тоске:И радость моя, и горе -В точеной смуглой руке.Валы, морские скитальцы,Со вздохом гнутся в трубу,Но тихо тонкие пальцыСгибают мою судьбу.И близится боль надлома,Которой нельзя снести.Господь, до любого домаДай сил тогда добрести.Дай силы тогда включитьсяВ порядок жизни простойИ смысла найти крупицыВ любой болтовне пустой.А если не дашь, так что же -Прими последний упрек:За что ты так рано, Боже,На гибель меня обрек?Не сон же владел тобою:Любой нарушая сон,Гремела труба прибоя,Труба моих похорон.* * *
Все разрешилось крайне просто,Как все, что тянется годами,Лишь пахнет от измятых простыньЕе знакомыми духами.В замену страсти безответной -Подушка со следами тушиИ легкий пепел сигаретный,Вдруг вызывающий удушье.Всё ложь - любовное искусство,Взаимность, ласки, обладанье.В самом себе живое чувствоИмеет смысл и оправданье.Как видно, счастье опоздало,И вообще не в счастье дело.Теперь одно мне ясно стало -Что жизнь и вправду опустела.Гордись, как принято, победойИ хохочи самодовольно,И только сам себе поведай,Как это все безмерно больно.* * *
Ты приходишь ко мне самаПо ночам, по глухим ночам,И рассеивается тьма,Уступая твоим очам.В лабиринте ночных квартир,В лабиринте зеркал ночныхОткрывается чудный мирИ ложится у ног твоих.И в цветные твои леса,В дебри сна я смело вступлю,Потому что твои глазаШепчут мне: я тебя люблю.Я иду - и счастьем объят,Как в полете, в простой ходьбе,Оттого что твой нежный взглядВсюду чувствую на себе.И цветы вырастают сплошьНа пути, куда ни ступлю.Лишь во сне невозможна ложь,Оттого я так сладко сплю.* * *
Я завою, протяжно завою,С переливами, полными горя,Буду горько мотать головоюС беспредельною скорбью во взоре.Не расскажешь пустыми словамиО томлении темном духовном,И раскатится вой над домами,Завершаясь скрипеньем зубовным.Этот вой, что исполнен страданьем,Безутешным, таинственно-смутным,Долетит к окружающим зданьям,К их окошкам со светом уютным.И тревога в дома проникаетВ бессловесных тоскливых раскатах;Силуэты людей замелькаютВ освещенных оконных квадратах.Замолчу я - и тягостно тихоСтанет вдруг с окончанием воя.Кто-то понял: то шляется лихо,Неусыпное, злое, кривое.Безотчетность тоски и безмерностьВ тишине всё звучат и тревожат.Кто-то понял: про жизни ущербностьПозабыть он вовеки не сможет.* * *
В одежде темной и несвежей,Какой-то непристойно мятойЯ в праздничном весеннем паркеСлоняюсь, словно соглядатай.Лицо зеленовато-бледно,К разброду волосы стремятся,В глазницах, словно в темных ямах,Глаза бесцветные томятся.Я не приветствую прохожих,Ведь все мои друзья и братьяКочуют по своим участкам,Неся такое же проклятье.Как волки, мы повсюду рыщемИ отдыхаем где придется,Хотим урвать кусочек мира,Но это нам не удается.А снег сиянье испаряет,Как очищающую влагу,Деревья вкось его линуют,Как неких прописей бумагу.И так сиянье беспощадноНебес и дрогнувшего снега,Что никнет наше племя волчье,Ища лишь тени для побега.* * *
Вы посмели меня пожалеть,Как дитя, как больную овцу,Но в ответ моя ругань, как плеть,Вас наотмашь хлестнет по лицу.Я прошу: не ходите за мной,Провожатые мне ни к чему.Ваши взгляды я чую спинойИ ныряю под арку, во тьму.Ваши взгляды скользят по спине -Словно сыплют за шиворот персть,Словно сплошь вырастает на мнеГрязно-бурая, ломкая шерсть.Не ходите за мной, дураки,Обернусь - и замрете молчком:Это волк ощеряет клыкиМежду шляпой и воротником.Переливчатой ляжет пыльцойНа глаза мои свет фонаря,И размеренной волчьей рысцойЯ скрываюсь во тьме пустыря.Братья-волки, насельники тьмы,Только ненависть - преданный друг,И ни слова не выскажем мыО любви, улетевшей из рук.* * *
Вещи умерли, в дом пропустив пустоту,Одиночество гаммы долбит за стеной,Металлический привкус разлуки во ртуИ в окне - одиночества свет жестяной.Появляясь в бесплодном пространстве зеркал,Словно строгий отец, я себя упрекну:Ты же волчьей породы, зачем ты искалСреди чуждых по крови - друзей и жену?Не пеняй на людскую жестокость, сынок,Ты во всех своих бедах виновней стократ.Тот, кто вечно один, не бывал одинок,Одиночество есть ощущенье утрат.Если б ты не боялся остаться один,Ничего бы с тобой не случилось, поверь.Жадных женщин созвал ты и слабых мужчин,Обусловив тем самым возможность потерь.Но тебе не удастся растлиться, пропасть,Не для волка такой малодушный исход.Эту крепкую грудь, эту жуткую пастьВолчий бог предназначил для славных охот.Лязгнут зубы, удачу схватив на лету,Теплой крови ты вкусишь и вспомнишь меня;И напомнит железистый привкус во рту,Что удача и счастье - совсем не родня.* * *
Огней неисчислимых ореолыСцепились в механизме часовом;На лужах ветер пишет протоколыИ неизменно комкает рывком;Эмаль автомобилей, как глазунья,По площадям шипящим растеклась;Я слышу зов безмолвный полнолунья -И над собой утрачиваю власть.Фонарные игольчатые кущиНе скроют от расширенных зрачковТвой скорбный лик, мучительно влекущий,Царица теней, госпожа волков.В моих костях томительно и тонкоПоет немой вибрирующий звук -И дьявольская радужная пленкаМои глаза задергивает вдруг.Лицо дневное, плоское, как стертыйМедяк в торговой суете дневной,Теперь звериной вытянется мордойК высотам, заливаемым луной.Одной луне сегодня я внимаюИ с нею сам вступаю в переклик,А для прохожих в кулаке сжимаюСвой верный нож, свой тридцать третий клык.Пускай бегут по переулкам темным,Когда я нож достану из чехла,Чтоб, прервана их окликом никчемным,Своих речей луна не прервала.Пусть ненависть горит звездой холоднойНа лезвии лезгинского клинка,Чтоб горький хмель гордыни безысходнойЯ выпил до последнего глотка.* * *
По плавным переливам балок,По чахлым, ломким мелколесьям -Как волчий бег, должно быть, жалокПеред гремящим поднебесьем!Ревут чудовищные осыИ жала мечут неустанно,И волки катятся с откоса,Рыча, прикусывая раны.Взрываем снеговую толщу,Хрипя, захлебываясь снегом.Любуйтесь же на гибель волчью,Следите за последним бегом.Но я меняю вдруг повадку,Врага почуяв над собою:Кружусь, чтоб вытоптать площадкуДля заключительного боя.Не юркну в снег я вроде мыши,Как пес, не припаду на брюхо,Пусть пули вспарывают мышцы,Костяк проламывают глухо.Во взбитой лопастями вьюге,Кровавой кашляя мокротой,Я прыгну - чтоб стрелки в испугеШатнулись в чрево вертолета.Я весь промок в ружейном граде,Оглох в железной круговерти,Но эта ненависть во взглядеВам будет помниться до смерти.Когда же подсекутся ногиНа вытоптанном мною месте -Увижу: с неба волчьи богиВзирают мутным взглядом мести.* * *
Терпеливо я жду угасания дня,Чтоб собой населить золоченую тьму,Но со стаей скорее заметят меня -Волки в городе держаться по одному.Поднимаются острые уши твои;Непривычные звуки они отстригутОт ночной тишины, чьи густые слоиВ шерстяную ушную изнанку текут.Утончаются ноги - чтоб сходными статьПо надежности мышц с лубяным волокном,Чтоб весь город сумел я во тьме обежать,Пряной меткой остаться под каждым окном.И сгущается тьма - чтоб на корку камнейМетрономом когтей я насечку нанес.Все предметы мильоном мельчайших корнейПрорастают в мой влажный чувствительный нос.Отворится подъезд - и глотнет полдвораУбывающий сектор зевоты дверной,И мелькнет на свету световая играГлаз моих - как бы в пленке слепой нефтяной.Напрягаются чувства и ловят в ночиЗапах стали, охотников грубую речь;Я ведь знаю, как бьется, круша кирпичи,Словно бешеный шмель, в подворотне картечь.Братья-волки, вы древний забыли закон:Быть незримым, менять постоянно пути,Ничего не желать, не нуждаться ни в ком,Чтобы к людям, как пес, на поклон не ползти.Братья-волки, вы жить не умели одни,А иначе предать вас никто бы не смог;Я ведь помню, как жалко вы кончили дни -В липкой луже кровавой, у вражеских ног;Как частило под слипшейся шерстью густойВаше сердце и силилось жизни хлебнуть;Волки, мертвые братья, вы слышите вой?Лишь во тьме я осмелился вас помянуть.* * *
Чуть прянет ветер сверху, из засадыПод волочащимися облаками -Зигзагами бегут деревья сада,Закрыв в испуге головы руками.В сетях листвы сереброкрылый сокол,Забившись, когтем по стеклу зацепит -И вот уж пальцы призрачные лепятИз ливня плоскости дрожащих стекол.И видится в блуждающих размывах,Как за рыдающей лесопосадкойС дороги кто-то мне махнул украдкой -И затерялся в тучах терпеливых.Прощай, ушедшая так незаметно!Пускай настанет ясная денницаИ, обновясь, вновь станет жизнь приветна -С тобой нам больше не соединиться.Со стороны, извне, как сквозь оградуЯ вижу, как мое уходит время,Как снова заломились руки сада,Как ветер вновь ногой уперся в стремя.* * *
Как ясно я предощутилПриход решительного дня!Ты рвешься, оболочка сил,Скрываемых внутри меня.Природа горняя горит,Вздувая вены, как вино.Я разнородное на видВот-вот сумею слить в одно.Душа моя, бессонно жди,Не упусти заветный срок,Когда прорвется из грудиВсе обнимающий поток,Чтоб отчужденность победитьИ всех предметов, и твою,Чтоб в дамбе будней брешь пробить -Врата к иному бытию.* * *
Ты не найдешь заветной точки,С которой глянь - и ожил вид.Мир на бессильные кусочкиМощь впечатления дробит.Он обложился тьмой деталей,Не в силах что-то предпочесть.Источнику людских печалейВ нем некое подобье есть.И мы, раз выбор нескончаем,Меняем поиск на покой,В разряд любимого включаемСлучившееся под рукой.Наверное, не так убогаБыла бы жизнь, когда бы в нейНе расплодилось слишком многоВещей, понятий и людей.* * *
Я не покинул вас совсем,Я никогда вас не покину.Незрим, неосязаем, нем -Я всюду с вами. Мы едины.Я в вас живу не как кумир,Господствующий над сознаньем;Я - то, что озаряет мирМгновенно-ясным пониманьем.Я в вашей вечной суетеЖиву не как лицо и имя:Я - чувства, что по простотеВы мните полностью своими.Мной - человеком пренебречь,Забыть меня - для вас возможно,Но ваши мысли, ваша речь -Все это я. Забвенье ложно.И мной осознана вполнеВзаимность нашего союза:Вы обитаете во мне,И это - тяжкая обуза.Извечной низости запас,Пускай не по своей охоте,С рожденья я обрел от вас,Не зря я плоть от вашей плоти.Вы передали мне не зряВ душе позорящие пятна:Вы только им благодаряМне до конца теперь понятны.И чуждым внемлю я словам,Как в сказке - птичьему злословью,Не зря любовь слепую к вамЯ приобрел с наследной кровью.* * *
От колесных громких рыданийНаклоняюсь к стеклу тесней.Пролетают обрывы зданийВ ожерельях слезных огней.И лицо мое ненароком,Как портрет на гладком столе,Из кварталов в гирляндах оконВозникает в черном стекле.Сколько было взглядов усталых,Чьей тоски никто не постиг,Наблюдавших в ночных кварталахУскользающий собственный лик?Сколько было - нездешним светомОсененных ни для чего,Так же живших в городе этомИ любивших так же его?И покажется - так, что тесноСтанет сердцу вмиг моему:Лики тех, кто ушел безвестно,Пролетают из тьмы во тьму.* * *
Зимнее утро косое;Тень, словно всадник летящий,Пересеклась с полосоюУлицы в охре хрустящей.На остановке трамвайнойВидно - трамвай убегает,Бабочкой необычайнойОтблеск по рельсам порхает.Словно сронили стрекозыКрылья по снежным уклонам;Воздух, густой от мороза,Кажется, пахнет паленым.Шаг мой, скрежещущий сухо,Холод, что злобно сжимает,О непреклонности духаЯростно напоминают.Косо летящие тени,Мир, напряженный до боли,Не оставляют сомненийВо всемогуществе воли.* * *
С общим шумом восстанья,Воскресенья к весне,Как форштевень, у зданьяСтала грань в вышине.Под лазурью безбрежной,Над обилием водВетер, сильный и нежный,Неустанно поет.Блещут талые водыИ являют на мигВожделенной свободыОслепляющий лик.* * *
На прибрежье всхолмленном морскомМглистый зной смягчил руно дубравы.Сушь, шурша, мерцающим пескомОсыпается в сухие травы.Не спеша до пляжа доплетусьИ на звонких камешках усядусь.Здесь мне делать нечего - и пусть,Это тоже доставляет радость.Но не грубой радости мирскойУподоблю это состоянье:Полный ослепительный покой,Саморастворенье в созерцанье.Размывают медленно меняТеплых далей голубая дрема,Беспорядочная толкотняЛавы бликов в центре окоема.Ничего не помню, не хочуИ не знаю, что передо мною.Кажется, я медленно лечу,Чуть качаясь с колыханьем зноя.Волновым дыханием пленен,Слух мой ловит и иные звуки,Мелкой гальки приглушенный звонПод шагами разомлевшей суки.И лицо ласкает ветерокПомаваньями бесплотных дланей.Отдохнешь - лишь перейди порогОтрешения от всех желаний.БЕСТИАРИЙ (1994)
* * *
Я быть тарантулом хочу.Лишь зазеваетесь немного -На гнутых лапах подкачуИ вам вцеплюсь свирепо в ногу.О миг истомы челюстной,Блаженство выделенья яда!С необычайной простотойЗатем бегу я в дебри сада.И пусть разносится кругомВаш крик, бессильно-разъяренный, -В угрюмом логове своемДремлю я, удовлетворенный.Но ваших окон мирный светМне чинит вечную досаду.За все потребовать ответОднажды я приду из сада.Застыну мрачно, не таясь,На глянцевом полу дощатом.Брильянтиками пара глазБлестит на тулове мохнатом.И, взгляд от книги оторвав,Вы дико содрогнетесь в страхе,Я ж, мерзкий, покачу под шкафИ скроюсь там, в пыли и прахе.Вы не отыщете меня,С тех пор усвоив думу злую,Что мерзкий, ядовитый, - яБок о бок с вами существую.И мне понравится ваш страх,Я буду жалить вас, вопящих,Являться дерзко на столахИ пробегать по лицам спящих.Всегда возникнуть я могу,Перепугать, ужалить люто.Я враг семье и очагу,Простому мирному уюту.Укрывшись до поры во тьму,Я выжидаю терпеливо.Порой лишь челюсти сожму -И разожму неторопливо.Под шифоньером затаясь,Глаза брильянтовые пялю.Дрожите! В следующий разЯ вас не так еще ужалю.* * *
Вы не верьте этим слухам, этим болтунам упрямым,Что твердят: мол, водяные славны мрачностью своей.Нам противен холод донный, мы не прячемся по ямам,Мы лежим на мелководье, в иле, в зарослях хвощей.Там лежу я в топи вязкой, в теплой жиже, весь под ряской,И меня слегка щекочут вереницы пузырьков,А вокруг меня - кишенье, плесков, бликов оживленье,Чую ласковость пиявок, жестких тыканье жуков.И, варясь в кишенье общем, упоен болотным смрадом,Водорослями опутан, - я до времени молчу,Только в нежный час закатный я, на радость водным гадам,Изнемогши от блаженства, зычно вдруг захохочу.И под небом тонко-алым будет хохот мой сигналом:Чуть в поля укатит эхо, отряхнув росу с травы -Вмиг, наскучивши молчаньем, мне вечерним величаньемЗазвучит тысячегласно хор бесчисленной лягвы.* * *
Я двор обведу невнимательным окомИ в первый момент машинально отмечу:Собака бежит как бы несколько бокомС лицом безучастным мне прямо навстречу.Ее продвижение так неуклонно,Что в сердце невольно возникнет обида:Меня, чья душа словно космос бездонна,Нельзя упускать столь открыто из вида.Пускай, поравнявшись, хвостом завиляет,Пусть лучше с рычаньем оскалится злобно,Чем попросту мимо рысцой прохиляет,Меня от столба отличить неспособна.Хоть свист я издам мелодично-учтивый,Всем видом являя отсутствие фальши, -Моргнув, с мимолетной гримасой брезгливойОна равнодушно проследует дальше.И я как-то вдруг разволнуюсь ужасно,Почувствую приступ безумной отваги.Собачья башка рассудила напрасно,Что я потерплю равнодушье дворняги.Такого сносить не желаю отныне,Значенье мое ей придется усвоить!Небось как получит колом по хребтине -Закается рожи надменные строить.* * *
Покоится моя душа,Когда я в полутьме сарая,Сопя и тяжело дыша,Поспешно пойло пожираю.Затем я выхожу на свет,Прикрыв белесые ресницы,Всей тяжкой тушею воздетНа элегантные копытца.И семеню я по двору,Уже не чувствуя покоя,И под забор уже дыруЯ рылом терпеливо рою.Протискиваюсь в огородИ, разрушительней снаряда,Чтоб вырыть сочный корнеплод,Я рылом вспахиваю гряды.Меня дубиной бьете вы,Но, с валуном ожившим схожий,Не поверну я головы,Лишь передергивая кожей.Что мне побои! Лишь тогдаДуша мятежная покойна,Когда в нутро мое едаСвергается бесперебойно.Весь мир есть только род сырья,Мне отведенного всецело,Чтоб мощь телесная мояТаинственно и грозно зрела.* * *
В это верится не без усилья,Но увидел воочию я:Черепаха питается пылью,Оседающей в дебрях жилья.Гложет лапами гладь черепаха,Пустоту по паркету гребя, -Это в угол, где заросли праха,Ускользает она от тебя.А в заветном углу изловчится,Шею старую вкось повернет;Манна времени, суток мучицаНаполняет бесчувственный рот.Не корми ее пищею жирной -Только тем черепаха жива,Что в тиши неподвижной квартирнойПеретерли часов жернова.Вот жуешь ты перченое мясо,Запивая винцом по глотку,А часы и из этого часаЧерепахе смололи муку.Погружаешь ты мясо в приправу,Чтоб от жадности скулы свело,Но рептилии мудрой по нравуТолько время, что пылью легло.Так бездумно ты все поглощаешь, -Пусть раскаянье душу проймет:Ты ведь времени не ощущаешь,А она только им и живет.Головою старушечьей водит,Всех утех безрассудных чужда.Твой-то век безвозвратно уходит,А ее не меняют года.И ее поведение глупымНе считай, молодой вертопрах:Скоро станешь уродливым трупомПод бесшумный смешок черепах.* * *
Я к вам приду с лицом страдающим,Небритый, жалкий и больной.Ну как тут вам, преуспевающим,Не погордиться предо мной!Чтоб понял я, что я - ничтожество,Что жизнь я загубил зазря.Неся, как груз, свое убожество,Я удалюсь, благодаря.Пускай в глазах у вас презрениеИ пусть упрек на языке -Стерплю любое унижениеЗа эти денежки в руке.Куда мне помнить о стыдливости,Когда вот-вот я оживу!И, не стесняясь торопливости,С бутылки пробку я сорву.Позыв мгновенно-повелительныйВдруг пережмет гортань мою.Сивухи запах отвратительныйДрожащими ноздрями пью.Дрожащий в пальцах цепенеющих,Стакан я опрокину в рот,И в три комка, блаженно-греющих,В нутро мне водка упадет.Проступит пот от облегчения,Отмякнет тискавший озноб,Но жажды роковое жжениеОпять наполнит грудь и зоб.Напьюсь безумно, омерзительно,И, злобу пьяную дразня,Я вдруг припомню, как презрительноВы посмотрели на меня.На всё теперь мне наплевать равно,Никто не страшен мне теперь.Я к вам вернусь - ругаясь матерно,Начну ломиться в вашу дверь.Иль с той же бранью кровожадноюПримусь в ночной зловещий час,Грозя расправой беспощадною,Бродить под окнами у вас.Не удивляйтесь, слыша шум ночной:То я безумствую спьяна,Катаюсь по земле у рюмочнойИ ревом требую вина.Я отомщу вам за презрение,Заставлю думать обо мне.Я утвержу свое значениеБуянством грозным при луне.Другие - просто алкоголики,Но я-то вовсе не простой.Не приведи вам Бог, соколики,Мой нрав опробовать крутой.* * *
Приветствуя сестру расслабленной улыбкой,Себя перевернуть безропотно даю,Чтоб спину обнажить дородную мою,Присыпать пролежни особою присыпкой.Где мокнет плоть моя, где кожа стала липкой -Туда я ваты клок рачительно сую;Пришедшим повидать - привстав на койке зыбкой,Сырую мягкую ладонь я подаю.Дрожащим голосом пожалуюсь на боли;<Клистиры и бандаж не помогают боле>, -Скажу и в панике вдруг судно запрошу,Чтоб прекратить визит. Ведь я ничем не болен,Но заболеть боюсь - и всеми недоволен,Обузой став для всех, расслаблен и безволен,Лежу и в тишине размеренно дышу.* * *
В тропических лесах, волнующе безбрежных,Укрыться от людей, не помнить о тоске,У черных обезьян в манишках белоснежныхСтать царственным вождем с дубиною в руке.Карать ослушников и поощрять прилежныхИ пищи признаки провидеть вдалеке;Вычесывать клещей из шерсти на брюшке.Вдруг странным запахом, встревоженною птицейЯ буду извещен про близость экспедиций:Врагов гармонии я здесь не потерплю!Вверху, где сноп лучей, вдруг затрясется ветка,И с диким хохотом, необычайно меткоПроводнику орех я в голову пошлю.* * *
Я убегу от вас, родители,Презрев общественности суд.Ведь зрелищ остреньких любителиИной развязки не снесут.Я так хочу раскрепощения,Но воля ваша жестока -От всех, кто жаждет развлечения,Скрывать ущербного сынка.Не удержать меня вам взаперти,Я вырвусь - и пойду гулять:С ужасным воем, как на паперти,Гнилые язвы заголять,Визгливо бедствия предсказывать,В помойке роясь по утрам,И неожиданно показыватьНароду стекшемуся срам.Смеясь и ужасаясь, зрителиВсегда кругом, к плечу плечом;Лишь вам, спокойствия блюстители,Мои ужимки нипочем.Любой из вас суров, решителенИ ваши взгляды холодны,Но я, как зверь, хитер и бдителенИ все пути мои темны.Закрыв глаза, в самозабвенииСвой смрад я буду обонять -Лишь в это сладкое мгновениеМеня вы сможете догнать.Пускай, рассеяв толпы зрителей,Меня схватить рискнете вы -В борьбе успею я мучителейОбгадить с ног до головы.Изображу в плену раскаянье,Вы успокоитесь - и тутЯ кинусь прочь, к родной окраине,Где во дворе зеваки ждут.Помчусь виляя, с прытью дикою,Ведь жаждут слышать новички,Как я им выложу, хихикая,Свои укромные грешки.* * *
В галантерейном магазинеКупил я мыла, а потомВзорвался вдруг на мерзкой минеКота с откляченным хвостом.Мне рев кошачий безобразныйОстаток нервов растерзал,И я погнал, ругаясь грязно,Кота через торговый зал.Я оправданиям не верю,Котище был отнюдь не прост, -Зачем же он сидел у двери,Зачем же он отклячил хвост?Я пнуть старался паразита,Блюдя достоинство свое,Но встало на его защитуВсё магазинное жулье.Когда котяру под прилавокВогнал с размаху мой пинок,Они взбрехали стаей шавок,Что я чудовищно жесток.Меня все это возмутило -Затормозив на всем скаку,Я им швырнул обратно мыло,Нацелясь тщательно в башку.Бранились на полу старухи,Поваленные в толкотне,А я сказал, что оплеухи,А то и двух, не жалко мне.Чтоб не мололи языками,Я посулил пустить им кровь.Добро должно быть с кулаками,Я это вижу вновь и вновь.* * *
Вы слышите тоненький звон,Упорный, томительно-ровный?В той песне я весь отражен,Прожорливый и бездуховный.Не зря я сюда прилетел -Во мраке меня разыскалоТепло вожделенное тел,Проникшее сквозь одеяло.И я колебаться не мог,Мне виделось ясно до дрожи,Как ищет, дрожа, хоботокУдобного места на коже.Единственно правильный путь -Желанье без мысли и воли,И вновь я лечу - потонутьВ ласкающе-долгом уколе.Гудением воздух пронзив,Лечу на тепло изголовья.Взлечу ли, брюшко нагрузивДремотною, теплою кровью?Иль будет тяжелый удар,Крушенье телесной структуры?Неважно: как истый комар,Живу я по зову натуры.Пусть я пропаду без следа,Расплющен чудовищной дланью,Зато я не знал никогдаРазлада ума и желанья.* * *
Мой злобный взгляд пронзает столИ плавит заливное в блюде.Куда ж ты, брат, меня завелИ кто такие эти люди?Вконец измаялся тут я -Прилично выражаться просятИ, словно некие графья,Простого духа не выносят.О чем-то чуждом говорятИ все здесь как-то не по-русски.Они всё врут, я чую, брат,К чертям их вина и закуски!Горчат закуски и питье,И мы чужие тут, бесспорно,Ведь наши предки, мужичье,И нас сработали топорно.Чего мы ждем? Я изнемог,Так хочется покуролесить!Сперва я выпью под шумокСтаканов девять или десятьИ встану, врежу трепака,Хлеща руками по коленам,Хватая женщин за бока,Мужчин распихивая к стенам.Поберегитесь мне мешать,Не то я вовсе окосеюИ вашу галстучную ратьПинками тяжкими рассею.Молчите у меня, не тоЯ всех вас страшно измордую!За мной, браток, бери пальто -Уходим, выпив стременную.Прокатимся, упившись в прах, -Пусть, онемев, глазеют бонзы, -По ихним лестницам в коврах,В сияньи мрамора и бронзы.Уходим - и не передатьСловами это наслажденье,Когда начнут нас покидатьБезумный гнев и раздраженье.Пойдем растрепанны, хмельны,Прохожих привлекая взгляды,Но облегчения полны,Как самой сладостной отрады.* * *
О вреде выпивки урок,Как все их доводы ни ловки,Без колебаний я пресекЖелезным лезвием издевки.Чем обольстить меня хотят?Я все приманки отвергаюИ лишь в безудержный распадСвой путь железно пролагаю.Мне все наскучило равно;Под разложенья черным флагомЯ к двери с вывеской <Вино>Железным продвигаюсь шагом.Пусть отравляют мне питье,Грозя диспансером и гробом,Пусть тело бедное моеЖелезно сдавлено ознобом, -Желающим меня сдержатьСоветую посторониться,Поскольку нынче я опятьЖелезно порешил напиться.Ведь ко всему, что есть окрест,Я не имею отношенья,И никакая ржа не съестЖелезо моего решенья.* * *
Я поставил свой дом над прозрачным ключом,Чистый ток беспечально певуч,И в струях переливных много образов дивныхМне показывал трепетный ключ.Был доволен судьбой, но утратил покой -Ведь поведали мне старики,Что слоны-великаны по просторам саванныХищно рыщут, ища родники.Осторожность забыл - и родник загубил.Налетят! И уж как ни грози -Вмиг начнут испражняться, неуклюже валяться,Ключ растаптывать в вязкой грязи.И сказали: слоны не выносят слюны.Чуть приблизятся звери гуськом -Предводителя стада из укромной засадыУгости ты хорошим плевком.В первый миг обомлев, он разинет свой зев,И, безумно затем зарыча,В страхе все повернутся и назад понесутся,По степи тяжело топоча.Ныне, дерзких прогнав, им урок преподав,Снова душу вверяю ключуИль у крепкой ограды, видя злобное стадо,До упаду над ним хохочу.Серебрятся слоны от засохшей слюны;Исторгая мучительный рык,Бродят в лунном тумане по иссохшей саваннеИ мечтают попасть на родник.* * *
Я дерево вижу с балконаИ тот оголившийся сук,Где с бешеной злобой воронаСкрипучий насилует звукИ ставит меня перед фактом,Ритмически хрипло трубя,Что только насильственным актомМудрец утверждает себя.Нельзя отрицать добродетель,Но нужно порой попирать;Довольно, как праздный свидетель,На дерзость вороны взирать.И я поднимаю мелкашку,В прицеле ворона видна;Пустив беспокойно какашку,В испуге притихла она.* * *
Я с виду обычный орех,Но чуть вы меня раскусили,Как рот, что взыскует утех,Наполнится горечью гнили.Годами я горечь копил,Годами я гнил неприметно, -Решительный миг наступил,В который умру беззаветно.Я высшую цель обрету,Злорадным сознаньем насытясь,Что вы с моей гнилью во ртуНадолго покоя лишитесь.Гниение вспомню добром,Порадуюсь смертному часу,Почуяв дробимым нутромГорчайшую вашу гримасу.* * *
Привстал на цыпочки маэстро,Впадая в буйный деспотизм,И медные кишки оркестраУже раздул метеоризм.Когда натужно грянут трубы -Кто за собою уследит?Тут сами отвисают губы,Глаза вылазят из орбит.Чтоб вмиг восторг волной могучейСпрямил извилины в мозгу,Музыка зычностью созвучийГрозит незримому врагу.Любой, внимая звучным трубам,Постыдных колебаний чужд,С одушевлением сугубымГотов на все для высших нужд.Чтоб враз бестрепетное рвеньеВсех пронизало до костей,Гремит оркестр - изобретеньеОбильных мудростью властей.* * *
Поглядите на эту свинью,На набрякшую тяжесть телес!Я люблю ее, свинку мою,И ее неуклонный привес.Где из крепких шершавых досокДля свиньи я построил загон,Словно сочный арбузный кусок,Разломлю я свой аккордеон.И мелодия хлынет мояНад загаженным задним двором,И, в навозе валяясь, свиньяПостигает созвучья нутром.Здесь, где пахнут столь сытно навозИ отбросы в лохани большой,Я и сам умиляюсь до слез,И свинья отдыхает душой.И движенье тех соков нутра,Что в крови растворяют еду,Я мелодией, полной добра,В гармонический лад приведу.В музыкальном полузабытьиПлодотворнее клетки всосутВсе питанье - и стати свиньиРаздвигаются, крепнут, растут.Неожиданно вскочит свинья,Словно что-то ей вспомнилось вдруг,И, следя за ней, чувствую яВосхищенье и вместе испуг.Как погрузчика ходят ковши,Загребая все пойло до дна, -Так и жрет и себе от душиРукоплещет ушами она.И теперь ее трогать нельзяИ нельзя вообще побороть:Из-под слипшейся шерсти сквозя,Розовеет могучая плоть.Я гляжу на нее дотемна,И восторга озноб проберет:Зазевайся я только - онаИ меня моментально сожрет.* * *
Итак, вы недовольны мной,У вас я злобу вызываю?Примите же, примите бой,Я только этого желаю!Любую созовите рать -Я против рати исполинскойНачну немедленно пылатьСугубой яростью воинской.Она построится едва -И клич мой грянет громогласный,В котором связаны словаОдной гармонией ужасной.И столько яда будет в них,И столько ярости звериной,Что вам покажется мой стихНещадно плющащей дубиной.И, видя жалкий ваш побег,Захохочу я, ваш владыка.Ведь вы отныне и навекРабы властительного зыка.Я - рок, но только не слепой,Я сокрушу ваш хилый разумИ увлеку вас за собойНепререкаемым приказом.Заставлю до конца пройти,Как плетью, действуя словами,Мои жестокие путиС рокочущими пропастями.И я злорадно усмехнусь,Когда увижу, что гонимымИх прошлое, как лишний груз,Становится невыносимым.Вы свергнете его с высот,Устав от путевых изломов!Я предрекаю грозный годПереворотов и погромов.* * *
Мне сон знакомый снова снится:С собой зловоние неся,Бежит чудовищная псица,Сосцами пыльными тряся.А у меня отнялись ногиИ все нутро мое дрожит:По пыльной ссохшейся дорогеВсе ближе чудище бежит.Клыки пугающе ощеря,Топорщит беспощадно шерсть,И я, в спасение не веря,Бессильно упадаю в персть.Разинув пасть с недобрым звуком,Мне в горло вцепится она,И я, ужасным предан мукам,Возжажду гробового сна.Меня пожрет она во злобе,Но не приходит забытье,Хотя я весь в ее утробе,В желудке алчущем ее.И вот заветнейшие сокиТого, что называлось мной,Потянут кровяные токиПо жилам псицы роковой.И кровь по мышцам разнесетсяМогучей пищей и теплом,И естество мое сольетсяС ужасной псицы естеством.И не понять, она ли, я лиБегут по знойному пути,Разбойно вглядываясь в дали,Чтоб жертву тучную найти?Кто в яростном остервененьиВдруг разом ускоряет бег,Едва поймет, что в отдаленьиБредет устало человек?Все силы, спавшие под спудом,Не я ль выбрасываю в гон,Предчувствуя с зубовным зудомТерзаемого зыбкий стон?И я уже у самой целиВ прыжке ногами оттолкнусь -И вдруг на собственной постелиС неудовольствием проснусь.* * *
Печальным урчаньем желудкаЯ свой знаменую приход.Бывает, потерю рассудкаОбжорство с собою несет.Я прежде обильно питалсяИ вкусного много поел.Увы! Я пороку поддался,И мною порок овладел.В зазнайстве своем беспричинномОтверг я обыденный стол.Сначала под соусом виннымЯ женщин немало уплел.Умеренность злобно отринув,Все больше лишаясь уа,Я вывески жрал магазинов,Прохожих, деревья, дома.Жестокий духовный калека,Сожрал я родных и друзей,Публичную библиотеку,Изящных художеств музей.Я был ненасытней ВаалаИ явно мораль попирал:О чем мне ни скажут, бывало -Я вскоре все это сжирал.Во всем называемом миром,Мне виделась только еда,И с лиственным свежим гарниромЯ целые ел города.Но радости пира промчатся,Стучит наказание в дверь:Ведь надо порой облегчаться,А как это трудно теперь!И тягостный акт предстоящийУже ощутимо грядет,Надежду и страх леденящийЗаранее выслав вперед.* * *
Птичка хрипит, словно душат ее -Петь по-другому она не умеет,Я же туда направляю ружье,Где средь листвы ее тельце темнеет.Длинно, с оттяжкой, как пастырский бич,Щелкнет пославшая пулю винтовка.Не суждено было птичке постичь,Что и для пенья потребна сноровка.Если твой голос противен и груб,То не гоняйся за славой Кобзона.С шорохом шлепнется маленький трупПередо мною на травку газона.Уши чужие не мысля беречь,Ты никому не дала бы покою,Но не сумела себя остеречь,Предположить невезенье такое:Что для желания пенье пресечьТут же и средство нашлось под рукою.* * *
Не обольщайтесь моимГлубокомысленным видом:Низменной страстью томим,Внешне ее я не выдам.Страсти в себе раздражив,В сладком томлюсь воспаленье,Внешне же, веки смежив,Я погружен в размышленье.Бойтесь коснуться плеча,Лезть в разговоры со мною:Вскинусь я, злобно крича,Брызгая мерзко слюною.Всюду начну разглашать,Как вы бездарны и гадки,Чтобы не смели мешатьПоискам важной разгадки.* * *
Я ворот рубахи рвану,Тоскливо раскину объятья.Я всю принимаю вину,Вы слышите: всю без изъятья!Я больше не прячу лица,Скривленного мукой ужасно.Топчите меня, подлеца,Что вас предавал ежечасно!Источники бедствий - не в вас,Не в ваших страстях и изъянах, -Я их обнажу напоказВ пороках своих окаянных.Вином вы глушили себя,Вы холили похоть в утробе,Вы жили, друг друга губяПо глупости или по злобе.Но я вас не смог удержать,Не смог удержаться от гнева,Зато продолжал ублажатьСвое ненасытное чрево.Я ближних посмел презиратьИ, тешась довольством и ленью,Я мог равнодушно взирать,Как вы приближались к паденью.Блудливая влажная ночьВ душе моей властно царила.Я мог бы, я мог бы помочь,Но воли моей не хватило!И перед затихшей толпойСо скорбью безумной, зверинойО крепкий асфальт мостовойЯ бьюсь головою повинной.Грызи меня, мука, грызи,Тебе предаюсь я охотно,Но, с плачем валяясь в грязи,Я голоса жду безотчетно,Который мне тихо шепнет,Что я, с воспаленной душою,Побольше, чем весь этот сброд,Так тупо глазеющий, стою.Ласкающий шепчет языкСлова о моем превосходстве,Которым я ныне велик,О горьком моем благородстве.* * *
Высокопарные словаТверди, пожалуй, сколько хочешь,Но намотай на ус сперва:Ты мне мозги не заморочишь.Я вижу и тебя насквозь,И под тобой на три аршина.Не проведет меня небосьТвоя геройская личина.Какую мину ни скрои -Мне всё ясны до отвращеньяМечты заветные твои,Твои укромные влеченья.Ты любишь власть, и ты при томНе чужд ее восторгов злобных -Ты чувствуешь отраду в том,Чтоб унижать себе подобных.Пожрать и выпить ты не прочь,Особенно на дармовщину;До женщин дьявольски охоч,Покуда скромен ты - по чину.И ты всего достигнешь вдруг,Добившись тепленького места.Да не смущайся, милый друг,Я сам из этого же теста.И что мне вслух ни говори -Немых не скроешь примечаний:Та гниль, что у меня внутри,Есть ключ для чтенья умолчаний.* * *
Мы мечемся в умственном блуде,Разброда признавшие власть,Но есть еще добрые люди,Что нам не позволят пропасть.Никто их подмоги не просит,Мы холим гордыню свою, -В беде они все же не бросятОслабшую нашу семью.И нам, кто вкушает беспечноСомненья чванливого яд,Те люди, что правы извечно,Извечно противостоят.Как славно, что это наитьеНа них с малолетства сошло:Надежно каркас общежитьяСкрепляет их мудрое зло.Натянет надежные вожжиИзложенный ими закон,И мы покоримся, - а позжеНам даже полюбится он.* * *
На чей это сделано вкус?Уж верно, совсем не на мой,Но если принять откажусь -Спознаюсь с сумой и тюрьмой.Так мне устроитель сказал,Вернее, шепнул, как в бреду,И цепью бесчисленных залТеперь я уныло бреду.Создатели этих картин -Крутой, очевидно, народ,Недаром здесь лозунг одинРазвешан: <Замолкни, урод!>Наверное, он для меня,Ведь я уж устал замечать:Кому полюбилась мазня,Тот вправе здесь даже кричать.Порой человек пробежит,А следом - создатель картинВот-вот кровожадно вонзитБегущему в зад мастихин.Подарки творцы раздают,Хвалебный приветствуя раж:Причуда, друзья, из причуд -Прийти на такой вернисаж.* * *
Зачем мне нужно вас понимать?Я этого не люблю,Ведь я могу вас просто сломать,Чтоб жили как я велю.Все ваши действия неверны,Все ваши замыслы - вздор,Но вы самомненьем детским полны,Не нравится вам надзор.Вы мне противитесь, дураки,А я вам вовсе не враг,Ведь вы без твердой моей рукиПопали б давно впросак.Но, о правах своих гомоня,Забыли вы свой шесток,Ведь вы зависите от меняИ мой жуете кусок.Я вам желаю только добра,Но вам благодарность чужда.Ну что ж, придет лихая пора,Спохватитесь вы тогда.Тогда, чтоб стать за моей спиной,Забудете про права,Но преклониться передо мнойЯ вас заставлю сперва.Я не злопамятен, - наоборот,Отходчив и добр весьма,Но кто перед старшим хребет согнет -Докажет скромность ума.А если воротит рыло гордец,Кичась правотой своей, -Пусть пропадает! Ведь я, отец,Таких не люблю детей.* * *
Забудусь под музыку Грига,Но думаю всё об одном:К насилию сильная тягаЖивет в моем сердце больном.Забудусь под пение скрипок,Но злоба по нервам течет;Свершить безобразный поступокМеня всё сильнее влечет.В буфете я выпью ликерца,В крови растворю алкоголь,Однако разбитого сердцаКрепчает все более боль.Скрипичные слушаю стоны,А хочется так поступить:Порвать эти звучные струны,А скрипку отнять и разбить.А после с чудовищным жаромВцепиться маэстро во фрак.Могу я служить дирижеромПолучше, чем этот дурак.Я фрачные буду лохмотьяТоптать, закрутившись волчком.Все вещи желаю ломать я,Все лица - разбить кулаком.Весь мир, что стремится упрямоИспытывать кротость мою,Лишу я гармонии - примо;Секундо - в куски разобью.Я буду орать безобразно,Нервически губы кривить,Угрозы выкрикивать грозноИ палочкой воздух рубить.* * *
Пора за меня приняться,Притом без всякой пощады,Чтоб даже на свет рождатьсяБоялись такие гады.Чтоб я не пытался скрыться -Ведь я такой осторожный, -Советую притаитьсяВ засаде, вполне надежной.Сидите и тихо ждите,А чуть поравняюсь с вами -Вскочив, на землю валитеИ сразу бейте ногами,Как можно сильней, с размаху,Дав волю законной злости.Носком достаньте до паха,А пяткой бейте по кости.Затем, прекратив побои,В молчании станьте кругом,Брезгливо следя за мною,За жалким моим испугом.И, мне приказав подняться,Отметьте самодовольно,Как ноздри кровью сочатсяИ как мне двигаться больно,Как явственно вздулась морда,Как пеной красной дышу я.Когда же встану нетвердо -Приблизьтесь ко мне вплотную,С притворной лаской осклабясь,Никчемный вопрос задайте,А чуть отвечу, расслабясь, -Под дых внезапно ударьте.Согнусь со звуком утробным,Как будто дуют в бутылку,А вы с придыханьем злобнымДобавьте мне по затылку,Сцеплёнными кулаками,Чтоб враз башка загудела,А после - снова ногами,Но тоже зная пределы:Сверх сил себя не нудите,Ведь я же того не стою.Присядьте и отдохнитеСредь мягкого травостоя.Ведь вам предстоит устроитьМне взбучку еще похлеще,Чтоб знал, каково оспоритьВаш правильный взгляд на вещи.* * *
Крот по характеру крут,Круче, чем кот или спрут,Если обидеть его -Он не щадит никого.Темную душу кротаБудет терзать правота.Бросит он зов - и на зовЯвятся сотни кротов.К вашему дому проходЛапами он проскребетИ над дырой во весь ростВстанет, серьезен и прост.Молча и без суетыСледом полезут кроты,Вас одолеют числом,Пустят жилище на слом;Свяжут и в коконе путВас в темноту повлекут,Чтобы судить там потомСтрашным подземным судом.* * *
Я известный богатырь, богатырь.Я огромен и силен, словно слон.Поднимал я каждый день много гирь,И не страшен мне теперь даже зверь.Говорят, опасен лев? - Нет, не лев.Говорят, ужасен бык? - Нет, не бык.Всех зверей страшнее я, озверев,Хорошо, что я звереть не привык.Пусть смеются дураки, дураки,Повторяют, что я глуп, словно пуп.Все они передо мной - червяки,Я их только захочу - растопчу.* * *
Отчего ты вдруг решил,Что опасен крокодил,Добрый, нежный, как вода,И улыбчивый всегда?Он нам пасть открыл свою,Чтоб мы жили как в раю,Нас зовет в свое нутро,Чтобы сделать нам добро.Там, в нутре, тепло и тишь,Там сидишь и не шалишь,Не утонешь в бочаге,Не заблудишься в тайге.К сожаленью, для людейБаловство всего милей:Крокодила увидав,Прочь бегут они стремглав.И опять он на пескеПлачет в горе и тоске:Нету в мире никого,Кто бы мог понять его.* * *
Прокравшись тихо садом,Залягу за кустом.Вдруг завиляю задом,Как, впрочем, и хвостом.Дрожа, с безумным взглядомБроска поймаю миг,И вот уже над садомРаздастся детский крик.Приятнее детишекНет кушанья, друзья, -Из чтенья детских книжекУсвоил это я.Люблю их крови запахИ пью ее, как квас,Затем на задних лапахПускаюсь в дробный пляс.Пляшу, стуча когтями,Вовсю вертя хвостом,А детскими костямиПолакомлюсь потом.* * *
Конечно, ты скажешь <угу>,Увидев баранье рагу,Конечно, ты скажешь <ага>,Увидев кусок пирога.А помнишь, как некогда в срокНе смог приготовить урок,Не слушался старших и лгал,Плохие отметки скрывал?Права не у каждого естьОбильно и вкусно поесть,И прежде чем сядешь к столу,Постой-ка сначала в углу,Припомни проступки своиИ в школе, и в лоне семьи.Покуда обед твой горяч,Раскайся и горько заплачь.Когда же распухнешь от слез -Не вытерев щеки и нос,Ступай потихоньку туда,Где пахнет так вкусно еда,Где старшие шумно едят.Они на тебя поглядят,Заметят твой жалостный видИ как ты понур и убит.А ты не теряйся меж темИ поочередно ко всемПрощенья просить подойди,Затем стань поодаль и жди -Поверь, что желаемый плодСмиренье твое принесет.При виде смешного мальцаРастопятся старших сердца,Взглянув на тебя свысока,Они усмехнутся слегка,И сдвинутся стульев ряды,Тебя допустив до еды.* * *
Хоть я традициям не враг,Хочу заметить вам, однако:<Собака> пишется не так,Как вы привыкли, а - <собакка>.Два <к> здесь выражают то,Как дробно собачонка злаяЗаскачет у полы пальто,Как в кашле, заходясь от лая.Вы ей отвесите пинка;Вертясь, как бес при освященье,Завоет! - здесь нужны два <к>,Чтоб отразить ее вращенье.Два <к> потребны и затем,Чтоб передать собачью спешку,Когда бежит, являя всемТрусливо-дробную побежку.В привычном слове мы найдем,Рассматривая случай этот,Ошибку, - при условьи том,Что применяем верный метод.Но лжет привычное, наш бог,Подчас не только в единичном.Примите это как урокНе слишком нянчится с привычным.* * *
Внутрия с нутрией схожа,Но только живет в нутре,И скрыса есть крыса тоже,Но та, что скрылась в дыре.Скажут вам даже дети -Есть лев, а есть еще млев.В кустарниках СеренгетиОн спит, вконец разомлев.И в жаркой стране ПотогонииБегемота зовут <гегемот>,Так как его гегемониюВсе озеро признает.Слон славен силой и крепостью,Но если он разозлен -Бежит, ужасая свирепостью,Сквозь чащу не слон, а злон.И встречного носорогаОн хватит хоботом в рог -На жизненную дорогуВыходит так косорог.Мышь думает, видя это:Тут и затопчут, глядишь,И взмоет ввысь, как ракета,От страха взмокшая взмышь.Запомните это, дабыБыть сведущим наперед.Так говорит вам лжаба,Она никогда не лжет.* * *
Хвалилась глупая гиена,Что ни к чему ей гигиенаИ что совсем не так уж плохиКороста, лишаи и блохи,Что лучшая на свете участь -Паршивость, вшивость и вонючесть, -Пока не окатила смрадомСлона, слонявшегося рядом.Схватил он за уши гиенуИ хряснул мордой о колено.Затем без всяких сожаленийОн выдрал длинный хвост гиений,Свернул ей челюсть, нос расквасил,Всю синяками разукрасил,Пнул напоследок два-три раза,Сломав при том ей кости таза.Затем он объяснил гиене,Валявшейся в кровавой пене:Чтоб все не кончилось плачевно,Нам нужно мыться ежедневноИ старших возрастом и чиномНе злить упрямством беспричинным,А, повинуясь их советам,И их самих любить при этом.С тех пор, увы, не по капризуГиена зад свой держит книзу,И знай, что вовсе неспростаГиена лишена хвоста.* * *
В лес войдет ездок иль пешийПо грибы иль на охоту, -Сразу из берлоги лешийЛезет, подавив зевоту.Шишковатый и корявый,Мышцы - древесины вздутья,Только взгляд его лукавыйСкачет голубою ртутью.В бурой графике тропинкиМелких черт не в меру много -Иглы, веточки, травинкиВидятся, а не дорога.Это леший из укрытьяТак хитро глаза отводит, -То-то, словно по наитью,Вдруг прохожий с тропки сходит.Тишь чащобная морочит,Жуть витает над трясиной,Бурелом беду пророчит,И, прикинувшись осиной,Мелко леший захохочет.Кто весь лес ходьбой промерил,Жил все время по соседству, -Даже тот в него не верил,Только я поверил с детства.С чертом в ряд его не ставьте,Он ведь вам не зложелатель,И к тому ж, сказать по правде,Он - старинный мой приятель.Не ружейной мрачной властью,Не горячей кровью зверяЯ добыл лесное счастье, -Просто в лешего я верю.Я ношу ему съестное,Да и курево в придачу,Потому-то все лесноеИ приносит мне удачу.Он мою закурит <Шипку>И ворчит, пуская кольца,Что народ разжился шибко,Да достаток не на пользу.Он бормочет недовольно,Дожевав мое печенье:Стал народ ученым больно,Да не впрок ему ученье.А потом он убегаетИ, подкравшись тихомолком,Девок-ягодниц пугает,Обернувшись страшным волком.На тропиночных извивах,Насмеявшись до упаду,Девок хлопает визгливыхНа прощание по заду.* * *
О люди, о жестокое зверье,Вы, за вину неведомую мстя,Клевещете на детище мое,А в чем повинно бедное дитя?Я прозорлив и потому пойму:В вас мстительность и злоба говорят,Когда твердите - чаду моемуПрисущи зависть, подлость и разврат.Ведь на него достаточно взглянутьБез всякого пристрастья - и поймешь,Что этот взгляд не может обмануть,Что эти губы не приемлют ложь.Хотели вы, чтоб я, как дикий зверь,Терзал дитя, поверив в ваш рассказ.И раньше не любил вас, но теперьЗа клевету я ненавижу вас.Ребенку вы наставили сетей,Так вам за зло и воздается злом,И ежели он ваших бьет детей,То им, паршивцам, только поделом.И я им с удовольствием влеплю,Как только мимо побегут, пинка.Пусть поревут! Ведь я не потерплю,Чтобы на нас глядели свысока.Свои права я знаю наизустьИ скоро, как отец и патриот,Я вместе с чадом смело к вам явлюсь,Чтоб требовать моих законных льгот.* * *
Я отвечаю только <нет>,Затем что никому не верю.Согласье обещает вред,Вам - выгоду, а мне - потерю.Суля мне изобилье благ,На благо общества ссылаясь,Вы зря сочли, что я дурак,Что в эти сети я поймаюсь.Я кое-что имею, ноЗачем же с вами мне делиться?Я тем, что приобретено,Смогу и сам распорядиться.С чего б вам о других радеть?Лишь тот до общей пользы прыток,Кто хочет что-то сам иметь,Кто чует для себя прибыток.Но пусть я верно понял вас -Мне ваше горе непонятно.Чтоб вас не огорчал отказ,Совет я вам дарю бесплатно:Тут не годится унывать,Вам будет лишь вперед наука -Чем прямо с деда начинать,Надуй сперва меньшого внука.* * *
Я нынче веселюсь на славу,Смеясь, как филин на болоте:Как старый содомит, слащавоТо, что искусством вы зовете.Я хохочу, - затем что с вамиЯ разучился удивляться,Я понял: сладкими словамиВам просто нужно умиляться.Воспоминанием о чувствах,Испытанных сегодня в зале,Свою разборчивость в искусствахНавек себе вы доказали.Восторга вспученной яишнейНе зря артистов вы глушили,Хотя чувствительностью лишнейДоселе в жизни не грешили.Пусть кто-то с завистью глухоюПоступки ваши судит криво,Но вам-то ясно, что душоюОтзывчивой наделены вы.И вам недаром столь отраднаЖизнелюбивость содомита:Вы жизнь устроили неладно,А с ним все это позабыто.* * *
Пусть мне уже никто не верит,За стыд я этого не чту.Как в неудобном месте - веред,Я в вашей жизни прорасту.Но сам я вовсе не недужен,Я всех вас втрое здоровей,Ведь я же знаю - я вам нуженСо всею подлостью моей.Ужимки ваши отмечаюИ сдерживаю смех едва,Когда, мне дело поручая,Вы подбираете слова.И с наслажденьем вечно новымЯ не желаю вас понять,Прикидываюсь бестолковымИ заставляю повторять.Я так люблю стесненье ваше:Сквозь зубы олуха кляня,Как кот вокруг горячей каши,Вы ходите вокруг меня.Не беспокойтесь, я избавлюОт совершения грешков,Но прежде говорить заставлюВпрямую, без обиняков.Мы в этой правде непригляднойБлизки, как братья, и равны.Моей натурой плотояднойВы более не смущены.Кому какая в том досада,Коль жить я весело люблю?Я дело сделаю как надо -И в дело мзду употреблю.Пусть кто-то в праведности киснет,Но я-то выучен от вас,Что брань на вороту не виснетИ стыд не выедает глаз.* * *
От злобы я смеюсь невольно:Меня вы больно укололи,Но жизнь устроить произвольноЯ все равно вам не позволю.Вы жаждете обособленья,Меня надменно избегая,Но я влекусь за вами тенью,Обиды все превозмогая.Себя вы ставите особо,Что от гордыни происходит,Но не взыщите, если злобаВ ответ в душе моей забродит.Да, тень бессильна и бесстрастна,Но я - весь ненависть и сила,Не зря же правота так властноВсе существо мое пронзила.Вы рыщете, ища решенья,За вдохновением охотясь,Но на лишенную движеньяМою фигуру натолкнетесь.Вы взгляд отводите смущенно,Стараясь с мыслями собраться,Но в мой, блестящий напряженно,Всегда он будет упираться.* * *
Блаженно жжет раздраженьеИ сладостно гнев язвит.Любое ваше движеньеЯ вставлю в список обид.И разве не мне в досадуВсей вашей жизни возня?Ведь я вам сказал, что надоУчиться жить у меня.Но шепчет вам кровь дурная,Чтоб волю свою вершить,Как будто я хуже знаю,Как нужно правильно жить.Ошибочными шагамиИзбита ваша стезя,И мне поэтому с вамиМириться никак нельзя.И я наблюдаю в оба,Привязан кровно к врагу:Без этой борьбы и злобыЯ жить уже не могу.* * *
Дитя умрет, наевшись волчьих ягод,И мать его умрет - от рака матки,И бабушки, и дедушки полягут,В гриппозной задохнувшись лихорадке.Отец, уставший от житейских тягот,Проглотит яд в веселенькой облатке, -Так все семейство менее чем за годУснет в одной кладбищенской оградке.Я вам мешал магнитофонным ревом,Меня считали вы преступным типом,И я за это вас подвергнул порче,И в комнате своей с лицом суровымЯ упивался вашим жалким хрипомИ ощущал всем телом ваши корчи.* * *
Лязгнет крюк, называемый кошкой, -Я на крыше его закрепил,Чтобы к вашим спуститься окошкамЧерной тенью в чащобе светил.Я ворую без всякого взломаИ не бренные вещи краду,А секреты нечистые дома,Клады злобы в семейном ладу.И картиной обманчиво мирной,Что неведомой дышит бедой,Я аквариум вижу квартирныйС электрической желтой водой.И не красок подводного царства,Что скопились в подводном дворце, -Я ищу здесь оттенков коварства,Затаенного в каждом лице.Мимо окон спускаясь все ниже,Не спеша, от узла до узла,Я мгновенные взгляды увижу,Несказанного полные зла.Жалки люди, сведенные вместеСреди мебельных глянцевых скал,Выдающий стремление к местиИх улыбок натужный оскал.Лучше псом околеть подзаборным,Не прельстившись семейным углом,Чем нечаянно в сумраке черномВдруг увидеть лицо за стеклом.Ночью ветреной вспять возвращаясьПосреди теневой беготни,Я свободой сполна насыщаюсь, -Той, что горечи тесно сродни.* * *
Я умер незаметно как-то,Свой труп носил в себе самом,И лишь недавно эти фактыМне удалось объять умом.Я с трупом медленно сливался,Пока не слился до конца,И потому не взволновался,В себе увидев мертвеца.Унынье кажется мне глупым,Я стал активней и живей,И женщины милее трупам,И женщинам они милей.Меня теперь не избегают,И я не прежний нелюдим,И лишь мой взгляд порой пугаетТого, кто мне необходим.Я ожил только в час кончины,Вкус жизни знает только труп,Он не тоскует без причины,Он величайший жизнелюб.Я тяготею к размноженью;С подругой верною своейЯ воспитаю поколеньеВеселых трупиков-детей.* * *
Липкий, словно грибковая слизь,Легкий, как шелуха псориаза,Я неслышно войду в вашу жизнь,Словно сифилис или проказа.Я поважусь к вам в гости ходить,<Это я!> - отвечая на <Кто там?>,И сидеть, и тоску наводить,Не внимая обидным остротам.Унижаясь без тени стыда,Знаю я, что достигну прогресса,Потому что никто никогдаНе испытывал к вам интереса.Я могу быть вонючим козлом,Быть ничтожней последних ничтожеств:Без меня ведь вы были числом,Единицей в теории множеств.Я придурок, паскуда, гнилье,Я творю непотребства не прячась,Но для вас вожделенье моеЕсть признанье таившихся качеств.Вы решите, что, верно, и в васЧто-то все-таки есть человечье,И смиритесь с блудливостью глаз,С бестолковой и сбивчивой речью.И научитесь не замечатьТо, что было так мерзостно прежде,И блевотину с полу счищать,И застирывать кровь на одежде.* * *
Мы жили к Родине любовью,Но время то, увы, прошло.Теперь мы ринулись в торговлю,А это очень тяжело.Кой прок от рыночного шума,Коль даже не на что поддать?С утра мы мучимся угрюмоВопросом: что бы нам продать?Ведь мы вещей не накопили,И не с чем нам пойти на торг.Мы так Отечество любили,Что вещи заменял восторг.И день голодной белизноюСменяет равнодушье тьмы.Найдись купец с тугой мошною,Ему бы вмиг продались мы.Но, о прокорме беспокоясь,Мы понимаем вновь и вновь:Ум, честь, достоинство и совесть -Всё заменила нам любовь.Мы опустели - кто нас купит?Никто не верит нам уже,Но счастье новое наступитНа неком дальнем рубеже.Мы все внезапно приналяжем,Чтоб власть наживы победить,И населенью вновь прикажемВсем сердцем Родину любить.* * *
Как хорошо шагать в обновкахПо шумной рыночной Москве -В ушастых фирменных кроссовках,С бейсболкою по голове,В костюме <Адидас>, похожемНа заревые облака,Чтоб было видно всем прохожимЗажиточного чувака.Где можно заработать бабок -Не нужно лишним людям знать.Я от товара глупых бабокНе постесняюсь отогнать.Возьму товар и сдам дороже,Пусть хоть на несколько рублей,Но сумочка турецкой кожиЗаметно станет тяжелей.И моего сознанья недраЗаветный образ отразятПриплясывающего неграВ бейсболке козырьком назад.Подругу я найду с годами,Чтоб в шмотках понимала толк,И с молодыми чувакамиЗаговорю как старый волк.Повествованьем, полным жара,Заворожу младых людей -О том, как бились за товарыВ годину юности моей.* * *
У кошки прохладные лапки,Когда она ходит по мне,Лежащему в пыльной канавеВ запойном беспамятном сне.И вот на груди моей впалой,Прикрытой худым свитерком,Мурлыча, устроится кошкаУвесистым теплым комком.Проснусь, непривычно согретый,И в пальцах почувствую зуд,И в мягкую теплую шерсткуБезглазые пальцы вползут.И в сладком томительном спазмеСожмется рука, как тиски,И кошка отчаянно взвоет,И хрустнут ее позвонки.Обмякшее тельце, как куклу,Я в пыль равнодушно швырну,Взгляну, как оскалились зубки,Как хвост растянулся в струну.И тут же о кошке забуду,И шатко к пивнушке пойду,И там языком непослушнымЯ мудрую речь поведу.И будут приятели тупоТаращиться, словно сычи,Вдыхая прилипчивый запахПредсмертной кошачьей мочи.* * *
На вас я взглядом осовелымГляжу со строгостью барбоса.Так сладко заниматься делом,Решать различные вопросы.Быть непонятливым так сладко,Не реагировать на шутки,Просить, чтоб излагали кратко,С трудом выкраивать минутки.Но я бы слег в недуге грозном,Когда прерваться мне пришлось бы:Не смог бы я с лицом серьезнымТогда вникать в чужие просьбы.Я постарею как-то сразу,Когда не буду на посту я;Начнут посулы и приказыВ мозгу крутиться вхолостую.И тишина в ушах застрянет,Бесплодны станут все движенья, -Ведь откликаться мир не станетНа жесткие распоряженья.И наконец, прорвав молчаньеПросителей и телефонов,Ко мне докатится вещаньеНе человеческих законов.* * *
Охотникам за черепамиСпокойной жизни не дано,Они живут на тазепамеИ, чтоб забыться, пьют вино.Непросто подыскать аллейку,Чтоб там старушку завалитьИ после сухонькую шейкуНожом зазубренным пилить.Непросто гнаться за ребенкомПо лестницам до чердака,К тому же детским головенкамЦена совсем невелика.И уж тем более непростоОтцов семейства добывать -Свирепых, саженного роста,Способных в клочья разорвать.В кустах, разделывая тушу,Как не задуматься подчас:А вдруг они имеют душуИ даже понимают нас?А вдруг своим предсмертным воемНам шлют проклятия оне?Такая мысль ведет к запоям,Бессоннице и седине.Пойми ж охотника страданьяИ снисходи к его страстям,Голов засушенных собраньяПоказывая всем гостям.Сначала дай ему целковый,А уж потом гони с крыльцаИ не бросай худого словаВ припухлость красного лица.* * *
От ваших мерзостей и зол,От скверны, коей нету меры,С проклятьем в горы я ушел,Укрылся в темные пещеры.Вы тешили слепую плоть,Стяжали суетой оболы;Жалея вас, исторг ГосподьИз уст моих свои глаголы.Но пуще вы впадали в блуд,От правды в уши закрывали,А мне вредили там и тут,Мне клички низкие давали.Когда же неба грозный князьВам сотворит по вашей вере -Вопя, стеная и трясясь,Придете вы к моей пещере.Ну что, сквернавцы, кто был прав?Теперь иначе вы поете,Но, вид раскаянья приняв,Меня-то вы не проведете.Я мог бы Бога умолить,Но грех ползет за вами тенью.Вас всех пора испепелить,Дивлюсь я Божьему терпенью!Я мог бы, если б пожелал,Покончить голод, мор и войны,Когда бы я не сознавал,Что вы стараний недостойны.Достойней вас последний скот,Вы дерзки, лживы и бесстыдны.Прочь, низкий, лицемерный род,Ублюдки волка и ехидны!Мне прокаженный и уродМилей, чем вы, сосуд пороков!Прочь, низкий, лицемерный род,Теснитель мудрых и пророков!И чтобы вы исчезли с глаз,Подобны трусостью шакалам,Я из пещеры в сотый разТолпу закидываю калом.* * *
Белки, жиры и углеводыСуть вещества одной природы,И что наука б ни кричала -В них есть единое начало.Мышленье низко и убого,Коль в них не видит силу Бога,Она же нудит их к движенью,К слиянью или к разложенью.Безбожникам и маловерцамНевмочь постичь природу сердцем.Бывало, сядешь на пенечкеВ приятном лиственном тенёчке,А на ветвях ликуют пташки,Мелькают пестрые букашки,И пчелки рядом так и вьются,И в травке цветики смеются.Из тучек облачко заблещет -И сердце пташкой вострепещетИ всё поймет через смиреньеИ в мире благорастворенье.Так чтоб душа не ослаблялась,В прозреньях сладких изощрялась,Устрой в дому своем божницуИ, не жалея поясницу,Поклоны бей, читай молитвы,Чтоб стала мысль острее бритвы,Чтоб разных физиков дерзаньяТы смог охаять от Писанья.На дерзких, брови сдвинув строго,Восстань, как древний вестник Бога,Бичуй неистовую дерзость,Которая есть смрад и мерзостьПред Божьим милостивым ликом;О воздаянии великомНапоминай безумцам грозно:<Раскаиваться будет поздно,Коль намозолит Божье окоВаш рог, вознесшийся высоко.Вам послан Богом не на пробу льВаш прохудившийся Чернобыль?Что взяли вы, с охальной рожейПрисвоить вздумав промысл Божий?Господь вам подсечет коленаИ ввергнет вас в обитель тлена,Лишит вас прежней благостыни,Рассеет по нагой пустыне,Взревете, как в родильной муке,Живому Богу впавши в руки>.А коли пасть оскалят песью -Хватай их крепко за волосьяИ, не смущаясь ихним ревом,Лупи их посохом кленовым,Чтоб впредь почтительною дрожьюИх пронимало слово Божье.* * *
Улица Ленина, бюст Ильича,Пьяная кодла бредет, хохоча.Вдруг предводитель, Педрилов Кузьма,Вынул из жопы пригоршню дерьмаИ прилепил Ильичу к бородеС криком: <Наставили лысых везде!>Тут прогремел оглушительный гром,Вздулся асфальт колоссальным бугром.Крикнул Педрилов: <Ребята, пиздец!> -И провалился сквозь землю подлец.Все остальные от страха тряслись,В небе же молнии грозно вились,И освещал их блистающий бич,Как улыбается в тучах Ильич.* * *
Я был бы рад окончить жить,Лишь в тишине существовать.Так страшно кем-то дорожить,Так мерзко с кем-то враждовать.И насыщению брюшкаЯ всем предамся существом,Ведь пища истинно сладка,Коль не отравлена умом.Пусть рассосется разум мой -Всей сытой плотью я пойму:Я к жизни истинной самойОт жизни канул в эту тьму.Звено сцепляет со звеном,Полезную рождает слизьВо тьме, в бесчувствии немомНепрекращаемая жизнь.* * *
Здесь, в южном городе, немало псов бездомных,Но, нищий человек, - я бесприютней всех.Псы ходят медленно. В глазах янтарных томныхЖивет смущение за некий тайный грех.И я едва плетусь, но нет в глазах истомы,Смущение и страх им живость придают.Мне все курортники окрест уже знакомы,И вот по лицам их глаза мои снуют.Мне хочется понять, брезгливость, или жалость,Иль безразличье вы питаете ко мне.Порою в жаркий день сморит меня усталость,И под акацией раскинусь я во сне.И вы, входя в кафе, с презрительною миной,Конечно, взглянете на голый мой живот,На стаю дерзких мух, что ползает щетинойВ надежде заскочить в разинувшийся рот.Порой усядусь я спиною к парапетуИ, глядя на море, так провожу часы,И, шерстью грязною до одури согреты,Здесь, привалясь ко мне, вкушают негу псы.Когда в контейнере с отбросами копаюсь,Не сомневаюсь я, что мерзостен мой вид,Но с вами взглядами я быстро обменяюсь -И взгляд испуганный вам душу уязвит.В душе рождается глухое беспокойство,Которое томит и в пляжном забытьи.О ты, курортников духовное рсстройство,Тобой оправданы все низости мои!Но не для этого я так себя унижу -Мне любо потому бродяжное житье,Что я любимую уж больше не увижу,Но без помех могу здесь думать про нее.* * *
Безвестен будет мой конец -В безмолвии, среди чудовищПогибну я, морской пловец,На дне взыскующий сокровищ.Неуловимы и тихи,Обходят тени неустанноКораллов мертвенные мхиИ в них - песчаные поляны.Где вечно сумеречен свет,Всегда беззвучно и безлюдно,Я вижу мглистый силуэтПогибшего когда-то судна.Пусть зычно золото зоветИ сердце устоять не властно,Но толща неподвижных водВсегда безмолвна и бесстрастна.Пусть зажигает зов во мнеБезудержное напряженье, -В немой туманной глубинеОн не находит отраженья.И, ход безличных темных силВо мгле почуяв безучастной,Я вдруг пойму: меня взманилНа смерть мой промысел опасный.Никто уже не защитит,Когда, возникнув ниоткуда,Ко мне, недвижная, летитВ вуалях света барракуда.Сплетают тягостный венецУпругих туловищ изгибы;Сулит чудовищный конецНемая беспощадность рыбы.Все населяющие рифГлядят в узорчатые окна,Как тонет схватка, распустивБагрово-дымные волокна.И ужас бесится во мне,Как зверь, безвыходно плененный,Не отдаваясь в тишине,В туманной глубине придонной.* * *
Истекая сама из себяИ втекая в себя самое,По песку проползает змея,Ибо мыши тревожат ее.Суетятся они, исказивНа песке монотонный узор,И змея замирает, вонзивВ их глаза укоризненный взор.И вокруг воцаряется тишь,Только шорохи ветра слышныДа дрожит бестолковая мышь,Поглощенная чувством вины.Стыдно ей за свое бытие,Что смутило змеиный покой,И змея облекает ееПереливчато-вязкой рекой.Как змея, лишь себя возлюбя,Сладко всюду обиды искать,Как змея, истекать из себяИ в себя же обратно втекать.* * *
Сосет луна из почвыБолезнетворный сок.Пойдете в эту ночь выРазмяться на часок.Но в роще возле дачиВдруг смолкнут соловьи,И станет воздух вкрадчив,Как язычок змеи.И тихо, слишком тихоСтановится вокруг,И ужас, как шутиха,В мозгу взорвется вдруг.И где в долине спящейРазлегся водоем,Над тростниковой чащейБеззвучно мы встаем.Над черной водой,Над тяжелой черной водойВстаем седой чередой,Когда кричит козодой.Мы - не туман болотный,Не шаткий лунный блик.Мы - ужас ваш животный,Дрожащей плоти крик.Оцепененьем страхаВсе тело вам свелоГлядящее из мракаБесформенное зло.И губы враз обвисли,Иссохли, как зола.Мы - те, кто знает мыслиИ тайные дела.Для вас, кто нежно любитСебя и плоть свою,Мы - те, кто молча губит,В ночи ползет к жилью.Над черной водой,Над тяжелой черной водойВстаем седой чередой,Когда кричит козодой.* * *
Мне хотелось бы маленькой птичкою стать,С механической легкостью всюду скакать,Быть всегда возле вас - оттого лишь милейЖить отдельной и хлопотной жизнью своей,Всё, что сыплете вы, суетливо клевать,Но потрогать себя нипочем не даватьИ с обидным упрямством отдельность блюсти,Улетая, чуть кончатся крошки в горсти.Но особо приманчиво птичье житьеТем, что мне представляет мечтанье мое:Ярким солнечным днем смертный час ваш придет,Отлучится родня, и сиделка уснет.Сквозь балконную дверь я в палату влечу,Безучастно-размеренно там поскачуПо столам, равнодушно валя пузырьки,На рецепты пуская помета кружки,И по полу, стараясь все крошки собрать, -И так страшно покажется вам умирать!В безучастной отдельной заботе моейСмерть увидите вы многократно ясней;Совладать не умея с текущей слюной,Из-под век наблюдая тоскливо за мной,Беспредельность тоски вы не выльете в крик -Лишь мычанье пропустит разбухший язык.Я замру, настороженно глядя на вас,Но пойму, что вы мне не помеха сейчас,И, ища пропитанье, примусь я опятьС механической легкостью всюду скакать,Но коситься на вас перед каждым скачкомВыраженья лишенным блестящим глазком.* * *
Преобразившийся в муравья,Чтобы вернуть к бытию интерес,Старательно изучаю яЗлаковых трав корабельный лес.Метелки верхушек качает ветр,В подлеске же - тишь, сырой полумрак.Прелые дебри на добрый метрОбшарю я, за зигзагом зигзаг.Теперь я сбросил сомнений гнет,Излишний ум - обузу людей.Перед сообществом долг живетНапряжением вечным в плоти моей.Едва добычу я усмотрю -Забегаю судорожно-легко,Серпами резцов свирепо вспорюНежное гусеницы брюшко.Вмиг с облегченьем выпущу яВ рану весь запас кислоты,И пусть не понять мне всей полнотыЭтого нового бытия, -От жизни не нужно мне ничего,Лишь доволочь бы добычу домой.Я даже не вижу огромность того,Кто наблюдает сверху за мной.* * *
Устав от шагов осторожных,От вкрадчивых слов устав,Сожру десяток пирожных,Смиряя свой гордый нрав.Услада, войдя со сластью,Вопьется в нёбо, как резь.Одной блаженною пастьюЯ словно сделаюсь весь.О зверь, гордыни бесплодьеПоймешь в тот же самый миг,В который чревоугодьеДо самой сути постиг.И я гордыню забуду -Ведь что она может дать? -И все подношенья будуВ урочный час поедать.Нежное мясо ленивоПлавя на языке,Позволю я даже гривыКасаться людской руке.Но некогда день наступит,В который кто-то из васС излишней смелостью вступитКо мне в обеденный час.Без должного уваженьяКоснется меня рукой -И ярости пробужденьеРазом сомнет покой.Без всякой зримой причиныСвирепо я зареву,Метнусь мгновенней пружины -И горло вам перерву.Пугающе хрустнут кости -И сразу наскучит гнев,И я вас брошу - без злости,Лишь для острастки взревев.Походкой волнисто-валкойМеряя свой загон,Я труп изломанно-жалкийПозволю вынести вон.* * *
Как камень, тяжело и гулкоЯ плюхнусь в воду из-под ног.Для вас - вечерняя прогулка,А для меня - кормежный срок.Гуляя берегом протоки,Меня увидеть вы могли:Зеленый, влажный, златоокий,Сижу я на краю земли.Не зря лишились выраженьяМой рот и неподвижный взгляд:Небесных толщ преображеньяПоказывает мне закат.Тумана розоватой ватойНа плоскость вод наводит лоск,И в обаянии закатаВесь растворяется мой мозг.И ничего не сознавая,Лишь машинально я на мигВ веретено мушиной стаиВдруг липкий выброшу язык.И снова с безучастной минойВ закат бессмысленно смотрюИ с плотью сладкою мушинойВкушаю небо и зарю.Пусть вы, прогуливаясь чинно,Придете на прибрежный луг, -Не оттого, а беспричинноВпаду я в беспокойство вдруг.Вниз головой бесцельно с махуВдруг кинусь вниз, где в толще тьмы,Распространяя волны страха,Проходят хищные сомы.* * *
При ветре, мертвенно гудящем,Я чую: близко чужаки,Но я, последний древний ящер,Не уступлю мои пески.Кобенясь на высоких лапах,В крутую выгнувшись дугу,Я обоняю мерзкий запах,Присущий моему врагу.Толпа людей меня обстала,И я загадочно затих -Лишь бабочкой порхает жалоВдоль губ бесчувственных моих.Укрыла стройное молчаньеПесков облезлая кошма,Затем что мерзко слов звучаньеИ будничная кутерьма.И вдруг я на толпу кидаюсь,Крича, как гневное дитя,Подскакивая, изгибаясь,Хвостом тяжелым молотя.Подламываются штативы,На землю падая пластом;Нацеленные объективыКрушу я кожистым хвостом.Взрывая на песке дорожку,Затем, вихляясь, прочь бегу,Попутную сороконожкуЗахлопнув в пасти на бегу.Неутомимо лап вращенье,Ведь мне единственно нужнаСтрана немого отчужденья,Молчанья странного страна.Я должен быть в пустыне дикой,Открытой с четырех сторон,В невыразимости великойНемой душою растворен.* * *
Я красными точками вышит -Укусами множества вшей.Имеющий уши да слышит,Но я не имею ушей.Легли они в день непогожийНа кучу осенней листвы,Лишь ямки, заросшие кожей,Остались с боков головы.Пускай мне приказано свыше,Чтоб встал я, пороки круша, -Я больше приказов не слышу,И этим довольна душа.Пусть мне небеса указали,Чтоб я говорил как пророк, -Во рту, как в готическом зале,Застыл языка лепесток.В ряды вдохновенных скитальцевВключаться не хочется мне.Не вижу я огненных пальцев,Чертящих слова на стене.Не вижу, - ведь пленкою птичьейГлаза я свои зарастил,И Бог, воздвигатель величий,За это меня не простил.Я мог в человеческой массеБеседовать с Богом один,Теперь же лежу на матрасеЗасаленном, плоском, как блин.Господним созданием лучшимСебя ощутить я не смог.Тряпьем укрываясь вонючим,В углу я свернулся в комок.От Божьего прячусь урокаВо тьме, в немоте, в тишине.Жестокое дело пророкаПротивно, о Господи, мне.Я скрылся в ничтожество, Боже,И вытерплю всех твоих вшей,Кишащих в неровностях кожи,Во впадинах бывших ушей.* * *
Как встарь художники писалиСебя в сторонке на полотнах,Так я к окну садился в залеБольшого кабаре животных.Там жадно слушал юный слоникДвух старых спившихся бульдогов;Там кот, суровый кататоник,Сидел за чтеньем каталогов;Те символы, что попадалисьНа лейблах, этикетках, пломбах,В сознании кота катались,Как бы в покатых катакомбах.Косуля с ужасом глядела,Точней, поглядывала косо,Как скокарь-волк, пришедший с дела,Закидывает в пасть колеса.О эти зверские порядки,Стереотипы поведенья!Директор-лев готовил взяткиВо все большие учрежденья,И нагло пьянствовали львяткиЗа счет отцова заведенья.Но лев на них рычал напрасно -Им было все уже до феньки,И отдыхал отец несчастный,Лишь пересчитывая деньги.Не мог он вроде старой бабкиНоситься с прошлыми грехами.Пускай он плох - за эти бабкиОн лучших купит с потрохами.Морские львы-официантыСновали, лопаясь от жира;Лемур-поэт свои талантыВверял лишь кафелю сортира;Вонючка сумрачно воняла,Неся свой крест уединенья,И всех одно объединяло -Желанье скорого забвенья.И трогал штору я глухую,Чтоб с чувством горестным и нежнымУвидеть бабочку сухуюМеж рамами в пространстве снежном.* * *
Не счесть моих смешных причуд,Ужимок, шуток и проказ.На снисходительный ваш судЯ весь являюсь напоказ.Кричат и рыжие вихры,И носа пламенный нарост,Что нет в моей игре игры,Что я необычайно прост.Я потому вам нынче мил,Что хохот, возбужденный мной,Мышленья видимость явилВ коробке вашей черепной.И пониманья острый медПрельщает в равной мере всех,Хоть страхом душу обойметПорою ваш рычащий смех.И я усердствую для вас,Но холодно исподтишкаПрослеживаю связь гримасС безумным хохотом райка.* * *
Ваш род, пороком упоенный,Покуда я еще терплю,Но в час, лишь мной определенный,Я рог ваш, гордо вознесенный,Своим перуном раздроблю.Я в человеческом обличьеНемало вытерпел от вас,Но вздрогнете, как сердце птичье,Когда в природное величьеЯ облекусь - и близок час!Как лед с началом ледохода,Вдруг дрогнет с треском неба твердь,Отверзнув на мгновенье входыВ мир мертво-призрачной природы,Где крыльями трепещет смерть.Мелькнет ужасное виденье,Чтоб знали вы, к чему пришли,А я, исполнен жажды мщенья,Как тяжкий столп, воды паденьеВосставлю с неба до земли.Вы завопите о пощаде,Вы отречетесь навсегдаОт злобных слов, что чванства радиТвердили вы к моей досаде,Но вам не умягчить суда:За то, что гений в вашем стадеЖил в поношении и гладе,Здесь разольется, всё изгладя,Потопа мутная вода.* * *
Не верьте в свое превосходство,Себя не вводите в обман:Во всех наблюдается сходство,Во всех существует изъян.Прекрасны влекущие страсти,Позыв безрассудный любой,Лишь скучной гармонии - властиНе смейте давать над собой.И ближних, простых или знатных,Равно возлюбите своих:В них столько изъянов занятных,Пороков забавных таких!На ближних пытливо глядите,Внемлите внимательно имИ нежно затем поднимитеПокров над изъяном своим.Лелейте и хольте уродство,Как некий роскошный цветок.Лишь вера в свое превосходство -Достойный позора порок.* * *
Сам я выбрал оборотня участьИ свое меняю естество,Странно корчась, безобразно пучась,Напряженьем пронизав его.До безумья крепнет напряженьеИ затем спадет в единый миг,И я знаю, что преображеньяНесказанным способом достиг.Мне не нужно зеркало, чтоб ясноЯ увидел новый облик свой:Выглядящий странно и ужасноЗверь с гадючьей плоской головой.Из подлобных сумеречных впадинБлещет, как магический топаз,Странно пристален и беспощаден,Взгляд моих прозрачно-желтых глаз.Я незрим во тьме вечерних улиц:Чтоб вниманья не привлечь к себе,Прохожу я крадучись, сутулясь,Подбирая когти при ходьбе.Я отверг свой прежний образ тесный,Суть не выражавший целиком,И теперь дорогою известной,Обновленный, я иду в ваш дом.В человечьей глубине таилось,Где с духовным плотское срослось,То, что в звере явственно явилось,В новой форме зримо отлилось.Прежний образ мой бессильной теньюПроплывал в сознанье, - но теперьПри моем кошмарном приближеньеВ смертной муке заскрежещет дверь.Раздается шум моей походки -И беседа оборвется вдруг;В сталактитовой пещере глоткиЗатеряется последний звук.Тишина среди фигур салонныхПовисает - и они замрут;Пятна от бокалов обронённыхНа полу беззвучно расцветут.От меня не оторвете глаз вы,Ведь вблизи так мерзостен мой вид:В грязной шерсти чутко дышат язвы,Проблеснет зигзагом паразит.Но всего страшнее то, что речьюНе передаваемо вполне:Что-то отдаленно человечьеС трепетом вы видите во мне.Обведу я взглядом осовелымВсе углы, что тонут в темноте,И лизну как будто между деломСамой пухлой дамы декольте.Не сдержу желудочную ярость,Увидав, что стол уже накрыт,И слюны затейливый стеклярус,С губ свисая, мелко задрожит.Тяжело пройдя между гостями,Ублажу свое обжорство всласть,Плоской лапой с желтыми когтямиС блюд куски запихивая в пасть.С шумом оглушительным всосу яИз бокала досуха виноИ покой в душе своей почую,Будто что-то мной завершено.Лязгая когтями по паркетуИ сопя, я ваш покину дом.Дрогнут в полумраке силуэты -Вы в себя приходите с трудом.Двигаетесь словно в полудремеИ себя не можете понять:Острый запах, что остался в доме,Нравится вам жадно обонять.ХОЛОД (1994)
* * *
Над коробками складов и автобаз,В неровных вздохах подсобных цеховЯ один расслышу обрывки фраз,Полупьяную поступь моих стихов.Из всего того, что мне жизнь дала,У меня остались только они.Я беру портвейн, позабыв дела,И сажусь под куст, в текучей тени.От всего того, что было со мной, -А хорошего мало было досель, -Отделил меня прозрачной стенойБлагодетель бедных, дешевый хмель.Вот бредет бедняга, впавший в запой,Он тоже портвейнчику взял себе:Пыльные волосы, взгляд тупой,Окурок, прилипший к мокрой губе.Ласково я на него смотрю,И он компании тоже рад.Говорю: <Вообще-то я не курю,Но с тобой за компанию - можно, брат>.* * *
Не нужно духовных взлетов,Мистической чепухи, -Сведение личных счетовОдно рождает стихи.Со мной обойдутся грубо,Собаку пнут под ребро, -Собака оскалит зубы,А я возьмусь за перо.Общественному броженьюМой стих не укажет путь.Он - плата за униженья,Мои, а не чьи-нибудь.Хотел я живого мяса,А должен пойло хлебать;Стелили мне в детстве мягко,Но в зрелости жестко спать.Когда этот мир пропащийВ лицо мне опять солжет,Мой гнев во вспышке слепящейЕго в стихи пережжет.И будут дальние братьяМой стих недобрый беречьЗа то, что смогу им дать яДля гнева - гневную речь.* * *
От безвестности не терзаясь,Беззаботно бедность терпя,Жил я мудро, раз нынче завистьВсем внушаю вокруг себя.Погулял я и впрямь немало,Но остался со мной досельНе блестящий хмель карнавала,А запоев тяжелый хмель.И не ласки пылких поклонницВ номерах на закате дня,А накопленный груз бессонницНоровит повалить меня.И стихи - не игра, не шалость,Как в былые светлые дни, -Перебарывая усталость,Спотыкаясь, идут они.И читаю я не драконам,Водопадам и облакам,А холодным стеклам оконным,Подворотням и тупикам.Обессилел двойник-проказник,И один идет человек, -Так и длится мой вечный праздник,Сокращая мой краткий век.* * *
Боюсь я не предсмертной болиИ не посмертного забвенья, -Боюсь, что резко разомкнутсяРазличных состояний звенья.Переносимы, как известно,Все муки для людского рода,Пугает лишь бесповоротностьИ окончательность ухода.О, если б, прежде чем включитьсяВ цепочки темных превращений,Мне удалось на миг вернутьсяВ мой город сумрачный осенний!Я ничего бы не боялся,Надейся я на эту милость;Не верю, чтоб с моим уходомТам ничего не изменилось.Легко начну пути любые,Но только подсмотрев вначале,Как очи синие любимойВдруг потемнели от печали.* * *
Пустой оголенный город,Скрипучий вороний грай,И, как колодезный ворот,Скрипит на углу трамвай.Летит он, лязгая лихо,Сгребая грохот и звон,Но вновь пустынно и тихо,Едва удалится он.Где отклик его стараньям,Коль всё здесь в себе живет?И шум его, чуждый зданьям,Бездомный, вдали замрет.Пусть мчится он в руслах улиц,Волну из листьев гоня,Но краски в себе замкнулисьПри свете бледного дня.И слуха настороженность,И тщетно ищущий взглядВсеобщую отрешенностьОдну душе сообщат.А купол цинково-бледный,Где вмятины чуть видны,На город осенний бедныйНедвижность льет с вышины.* * *
Я дал смирения обетИ сыплю ныне на главу,Как пыль, осенний легкий свет,Просеявшийся сквозь листву.Не внемлю я мирским словам,Корысть осталась позади.Сегодня нищим деревамЯ дам приют в своей груди.Не слышать больше никогдаМне дорогих людских имен,Лишь волн гонимые стадаВпущу я в сердце, как в загон.Мне жаль покинутых, но яК ним никогда не воззову.Легла озноба кисеяИ на сердце, и на траву.Я принимаю свой обетБез горечи, и потомуМеня осенний легкий светЗовет к истоку своему.* * *
Ветер рвет с тротуараПарчу, и корчует зданья,И, как дыханье пожара,Спирает стужей дыханье.Кистями листьев упрямо,С шипением тыщи кошек,Хлещет застывшие в рамахЦветные светы окошек.И вторят его шипеньюШипением мостовые,Асфальт, поросший свеченьем,И шлейфы шин меховые.Каждое сердце нынеСлиться с ветром сумело -Как ветер, одно в пустыне,Которой нету предела.Мельканье отблесков вместеС мельканьем безликих теней,И словно ходят по жести -Так воет ветер осенний.За каждой душой пропащейОн гонится вечерами -Бушующий, и свистящий,И машущий фонарями.* * *
Под серым небом мир двуцветен -Шел снег, уже в полете тая;Пусть цвет в вещах и незаметен -Он только спит, не умирая.И, словно поросль над трясиной,Над хлипкой хлюпающей грязью,Мир разобщен, - но он единойГлубинной обладает связью.Неслышно космос многоокийВсю ночь порядок мира правитИ храм торжественно-высокийК утру для холода восставит.И не страшит неисполненьеЛюдских назойливых желанийПри торжестве объединеньяПространства, красок и сияний.* * *
Немало весит миллион,Но отлетает легче пуха.Пускай я буду разорен -Я не утрачу силы духа.Я не из тех, кто в страхе ждетСудьбы жестокую превратность,Ведь никуда не пропадетДарованная Богом знатность.Мной правит мой веселый нрав,Раскаянием я не маюсь.Мне говорят: <Уймитесь, граф>,Однако я не унимаюсь.И деньги мы ужо вернем,На мой-то век их, верно, хватит:Уже за то, что мы живем,Таким, как я, немало платят.* * *
По переулкам выстрел разнесется,Переплетаясь с возгласами: <Стой!>,Ударит в бок - и вскоре бок нальетсяПульсирующей, тяжкой полнотой.И оплетет испуганное телоКровавых струек липкая тесьма,И я туда метнусь из-под обстрела,Где громоздятся темные дома.В подвале рухну хаотично на полИ буду ждать, удерживая стон,Чтоб где-то в трубах снова шов закапал,Чтоб возродился комариный звон.Вновь тишина. Вверху прошла облава -И тут же снова ощущаю я,Как нестерпимо воспаленья лаваСдавила раны чуткие края.Покрыт подвальной отсыревшей пылью,Я так и сяк ложусь и привстаю,Но боль растет, и жалкий всхлип бессильяЯ в безучастном мраке издаю.Кто чванится общественною ролью -Взгляните: в жалком логове моемЯ - сгусток жизни, борющийся с болью,Забывший, кроме боли, обо всем.Все убежденья с мозга опадаютНенужной, невесомой шелухой,Когда на рану боль упорно давитИ сохнут слезы в темени глухой.Когда же боль навалится на сердце -Разинется в последнем страхе рот,И не почую я, как взвизгнет дверца,Как кто-то свет в глаза мои упрет.Лишь Бог забытый вынудит агентов,Мой труп нашедших, вспоминать потомЗвон комариный, запах экскрементовИ капель равнодушный метроном.* * *
Когда запнется топот башмаков,Толкующих о тяготах пути,Когда гряда далеких облаковНачнет в глазах безудержно расти,И судорожный воздуха глотокДо сердца не удастся донести -Тогда вдруг сердце стиснется в комок,Держа любовь, как денежку в горсти.Тогда я поднимусь на косогорНад той дорогой, по которой шел,И лягу там, и кровь вольется в хорИссохших трав, кузнечиков и пчел.Ты освежала лоб мой на жареИ всем скитаньям придавала суть,Но здесь, в полынном пыльном серебре,В урочный час пресекся трудный путь.<Вернейшее из всех людских сердец,Пора, - скажу, - судьбе не прекословь!>И сердце разожмется наконецИ прямо в небо выпустит любовь.* * *
Раскаты зловеще-гулки -Нарушив ночной покой,В Лиховом переулкеЛихо стучит клюкой.Исчезло счастье, оставивОдну похмельную дрожь.Скажи, переулок Даев,Что же ты мне даешь?Брести неровной походкойИ в окнах, словно завет,Лампы семейной кроткойВидеть медовый свет.Счастье так близко где-тоНаполнило мирный быт,Только язык заветаНачисто мной забыт.По Лукову переулку,Напрягшемуся, как лук,Шаги раздаются гулко,И это - сиротства звук.Опять выводит прогулка,И это - мрачный намек,К Последнему переулку,Который так недалек.* * *
Броди в сосновых чащах медных,В лугах медовых путь тори,И лишь о мучениках бедных,Дитя, прошу, не говори.Беспечно радуйся обнове,Живи резвяся и шутя,И лишь о выстрелах и кровиМеня не спрашивай, дитя.Тебе, живущему игрою,Я ничего не объясню.Лицо руками я закроюИ низко голову склоню.И слезы, накипая немо,Мешают повторить слова:<Дитя, всех рек прекрасней Неман,Всех стран прекраснее Литва>.* * *
Тяжко катятся тусклые воды,Скорбно движутся плоские тучи.Где сошли к реке огороды,Я торчу из навозной кучи.Серебро из пригоршни полнойСыплет ветер над островами.На просторе прядают волны,Я машу им вслед рукавами.Надо мной напрасно смеялсяТот, кто ладил мое убранство:Он добро наживать остался,Мне же отдал он все пространство.И меня не боятся галки,Потому что лечу я тоже,Вкривь и вкось мотаясь на палкеВ разлохматившейся одёже.* * *
Весь мир - пирог, состряпанный для них,Они его делили как хотели:Нам - в подворотне водку на троих,Себе - пиры, машины и отели.Чтоб нас отвлечь, потоками враньяОни мозги нам щедро промывали.Их Бог прости. Прощу их даже я,Но молодость моя простит едва ли.И я готов им глотку перегрызтьЗа все мои потерянные годы.Чтоб им свою не упустить корысть,Мы умирали, не узнав свободы.Но дураки утрачивают власть,И у друзей моих теперь веселье -У тех друзей, кому пришлось пропасть,Кого сгубили водка и безделье.Друзья смеются, все простив давно,Пренебрегая счетами пустыми,Ведь исстари лишь добрым сужденоСкудельный мир покинуть молодыми.* * *
Не жизни правила жестоки,Мы обвиняем их - и лжем.Не в нас ли с детства все порокиКак будто врезаны ножом?Да нам ли заниматься торгом,И то, и это обвинять?Не мы ль смогли с таким восторгомВ себя все мерзости принять?Мы нашу низость оправдали,И все же нам не смыть вины,Ведь в глубине души мы знали,Как жить по истине должны.Остатки высшего твореньяВ душе от ужаса вопят,И их последние биеньяСмиряет медленно распад.* * *
Однажды, поглощенный тьмою,Твой свет духовный я открылИ тьму потрясший надо мноюРазмах твоих духовных крыл.Как растворяться в толщах светаПо воле собственной - скажи,Понять сумевший все предметы,Весь мир увидевший хаджи.Тогда и я, как ты, отринуТелесный тесный образ свой,И плоть - протаявшая глина -Взойдет сияющей травой,Чтоб в той траве с приходом летаЯ был всей кровью растворен,А в вены влил златого светаБиение и тихий звон.* * *
Безумья пролетевших летИ ваша прелесть не разбудит.Я четко заявляю: нет,Такого более не будет.При всем желании теперьДуша забыться не сумеет.Разумно любит только зверь,Хотя и мало разумеет.И мне смешны потоки слов,Когда суть дела бессловесна.Душевно я давно здоровИ, главное, здоров телесно.Слова последние моиВы не хотите ли проверить,Чем ложной меркою любвиПростые отношенья мерить?Уж тут-то я не подведу -Спознаетесь с такой любовью,Что, обезумев, рвет уздуИ простыни стегает кровью.* * *
Ношу на шее подковку,Стремясь судьбу подковать,А тянет скрутить обновкуИ с шеи рывком сорвать.Цепочка в кожу вопьется,Рубашку искровяня;Под лишней кладью собьетсяВот так же холка коня.И я смеюсь неумело,Ведь это смешно, ей-ей:Судьба моя охромелаНа льду гордыни твоей.* * *
Бесследно не проходят раны,Которые наносишь ты.Я, ненавидевший забвенье,Хочу забыть твои черты.Как током, встряхивает нервыВнезапно в уличной гурьбе:Какой-то женщины походкаМне вдруг напомнит о тебе.И перечень забот привычныхВ уме вдруг разом пропадет,Когда в толпе прическа чья-тоТебя на память приведет.Меня преследуют повсюду,Всех чувств обыденных сильней,Желание случайной встречиИ страх безмерный перед ней.Я так боюсь воспоминаний,Но вдруг пойму: забвенья нет,Когда разрыв в осенних тучахМне глаз твоих напомнит цвет.Боюсь, что я не уцелею,Коль так же обознаюсь впредь,И хочется забиться в угол,Твой образ в памяти стереть,Людей не видеть и не слышатьИ в небо больше не смотреть.* * *
Я частый молодой соснякС такою скоростью прошел,Как будто спички взял в кулакИ с маху выкатил на стол.Свистела скачущая жизнь,Гремели гравий и гудрон,И с ревом страха тщился влезтьТабачный дым назад в салон.Зловеще хохотала цепьМашин на встречной полосе,Но так же неподвижно степьПлыла по сторонам шоссе,Пока не втягивало в шнекЕе в окошках боковых,Пока ее не плющил бегВ бесформенный зеленый жмыхИ не выхаркивал назад, -Но чаще в зеркальце глядиНа прежний неподвижный лад,Смыкающийся позади.* * *
С кем бы ты ни забыла меня -Никогда ты меня не забудешь;Из сознанья мой образ гоня,Всё же встречных с ним сравнивать будешь.Ни секунды не думая мстить,Отомщу я за все униженья:Все сравнения будут раститьГде-то в горле комок пораженья.Жизнь покатится, ровно скрипя,С той же кладью и в том же пейзаже;Между дел вспоминаю себя -И злорадства не чувствую даже.* * *
Потусторонней силою влеком,Бреду от кабинета к кабинету,Отравленным затоплен молоком,Сочащимся из ламп дневного света.Во встречных лицах ни кровинки нет;Я знаю - жизнь с их трупными чертамиРазрознил этот ирреальный свет,Под потолком трепещущий крылами.И сам с собой разрознен я теперь,Живя теперь одной надеждой зыбкой,В заветную протискиваясь дверьС бессмысленной покойницкой улыбкой.Чтобы у входа прошлое стряхнуть,Не нужно было никакой отваги.Теперь мою просительную сутьВсю выражают мертвые бумаги.Кошмар рассеется в конце концовНа солнце улиц, в отблесковой лаве:Меня один из здешних мертвецовЛишь росчерком пера воротит к яви.* * *
В ночи вид путей железнодорожныхС моста походит на кисть руки,Где рельсы, как вены в сплетеньях сложных,Далекого сердца чуют толчки.Тускло светятся, словно ногти,На стрелках лиловые фонари.Проплывают, в дрожи и сдавленном рокоте,Локомотивы - пространств цари.Но кончится мост - проёмы проулковВ окне побегут и пучки лучей;Меня автобусная прогулкаНа миг подняла над миром ночей.Не этих, затопленных светом города,А тех, что почили, мир охватив,Где мчится, страх попирая гордоИ землю колебля, локомотив.* * *
Я навеки в себе унесу,Глубже всяких мучительных дум,Громкий лепет сирени в грозуИ дождя оглушительный шум.А усталость порой такова,Что забвению нужно предатьРазмышленья, расчеты, слова,Чтоб опять это все увидать:Как нечаянно смеркнется день,И оконные звякнут пазы,И замечется буйно сирень,Убегая от темной грозы.* * *
Обуяла, как род дурмана,Нас привычная суета,Мы не видим, что слишком раноОпускается темнота.Не смутясь ничуть, о никчемномУвлеченно хлопочем мы,Пусть сдвигаются в небе темном,Словно мебель, громады тьмы.По привычке мы о великомРазрешаем забыть уму,Пусть в высотах с тигриным рыкомВзгромождается тьма на тьму.Но великое в страшном ревеВ ветровой врывается шум,И коснеют на полусловеРечь убогая, шаткий ум.Буря форточки пролистает,И внезапно через глазаВ потрясенный мозг прорастаетМочковатым корнем гроза.* * *
Гляжу на свои ладониУпорно, почти с испугом.: Ты, встречный в общем вагоне, -Ты мог бы стать моим другом.<Твой мир может стать пропащим,Хрупким, словно хрустальный>, -В автобусе дребезжащемМне молвил тот взгляд печальный.Недаром облик той встречнойКазался вечно знакомым.: Тот дом над простором вечнымМоим мог сделаться домом.Навстречу много являлось,А что со мною осталось?В горячке вечной погониБесплодны ловца ладони.Неправда, что правит случай,Ничто не может случиться,И жизнь, как песок сыпучий,Сквозь пальцы мои сочится.* * *
Все узлы, над которыми бьешься,Смогут деньги легко развязать.Дорогая, и ты продаешься,И недорого, надо сказать.Для тебя я в мечтах бестолковыхЧем угодно был жертвовать рад,А выходит, что сотня целковыхИзбавляет от лишних затрат.Но тебя не виню я и дажеПризнаюсь без пустого вранья,Что, пожалуй, я тоже продажен, -Бескорыстна лишь Муза моя.Эта Муза приходит нагая,Как свобода, - и хочется жить,Чтоб тебя повидать, дорогая,И не слишком тобой дорожить.* * *
Как жаль: была бы в целости душа,В расчет судьбы не вкралась бы ошибка,Пойми я вовремя, что ни грошаТебе не стоит милая улыбка.Она казалась бликами ручья,На быстрине играющею рыбкой;Лишь холод любопытства вижу яТеперь за прежней ласковой улыбкой.И мне твой испытующий глазокНапоминает вдумчивых ученых,Исследующих, дергает ли токЗверюшек, к электродам подключенных.* * *
Расстанемся, милый призрак,Тебя я люблю, как прежде,Но стало мне слишком больноТеперь вверяться надежде.Я должен набраться силыТебя бесследно развеять,Ведь в сердце сила иссякла,Дававшая ждать и верить.В глаза ожиданье въелосьБольнее пустынной соли, -Холодная безнадежностьИзбавит от этой боли.Не шлю я отныне взглядыТебя искать по пустыне -Я вижу на горизонтеОдну пустоту отныне.Явись мальчишке-поэту,Маня его и дурача;Он лучше меня былого,А нынешнего - тем паче.И ты с ним не будь жестокой -Его истомив тоскою,Коснись его в день счастливыйТоченой теплой рукою.* * *
Лоснятся ветки, и лужиДрожат в лучах фонаря,Промозглая тьма снаружи,И жду я, конечно, зря.Я жду тебя и желаю,И в этом - сила тщеты.Пусть жадная ты и злая,Но как же красива ты!Ты скоро меня забудешь,Тебя нельзя удержать.Любовь и ненависть будешьТы многим еще внушать.Как странно знать, что не вечнаПронзившая сердце боль.С другой я войду беспечноВ аллею, где шел с тобой.Но снова фонарь знакомыйБлеснет, сквозь ветки сквозя,И будет к близкому домуИ шагу сделать нельзя.* * *
Беспокойно вздыхает июньская ночь,Шевелит во дворах пересохшей листвой,И я должен томительный страх превозмочь,Чтобы снова облечься ночною Москвой.Это блики в листве иль усмешка ножа?Это шарканье ног или всхрап темноты?Топот, вскрик - и отходную, робко дрожа,Пролепечут листвы пересохшие рты.Но не пасынок я этой жаркой Москве,Потому и нельзя мне не выйти туда,Где чернеет безмолвная злоба в листвеИ дворами сутулая бродит вражда.Что ж, примерься вернее, земляк и сосед!Расщепляющий челюсть и плющащий бровь,Из одышливой тьмы вылетает кастет,И пятнает асфальт неповинная кровь.Листья, листья, и пыль, и шаги во дворах,И по улицам с шорохом льется эмаль:Всё как встарь! И во тьму расползается страх,И над ним, как луна, повисает печаль.* * *
Моей души сломилась крепость,И стало мне невмоготуЖеланий отмечать нелепостьИ деятельности тщету.В тоске забыв про благодарность,Стесненье чувствуя в зобу,Я за бесплодность и бездарностьНесправедливо клял судьбу.Но мне судьба несла не кару,А утешительный сюрприз,Ведь шел навстречу по бульваруМой друг старинный Алексис.Сияли щеки блеском медным,Кипело солнце в бороде,И понял я, что мыслям вреднымНе ущипнуть его нигде.Я на него излил потокомВесь ядовитый скепсис свой,Но он лишь покачал с упрекомОгромной рыжей головой.<Поверь, мне просто слышать больноИнтеллигентский этот вздор, -Он возразил самодовольно,Пожевывая <Беломор>. -Негоже плотское желаньеГубить во внутренней борьбе -Оно имеет оправданьеИ тайный смысл в самом себе.Нутро наполни тяжким пивомИль водкой яростной ожги -И сгинут облачком пугливымТебя язвящие враги>.И я пустил все накопленьяНа хмель и ветреных лаис,И мне в минуты просветленьяМигал лукаво Алексис.Когда же утро подоспело,Я вышел в город налегке.Опустошенность в теле пела,Как в легком глиняном горшке.Я видел мир, как праздный зрительЧерез промытое стекло.В мою рабочую обительМеня раскаянье влекло.Я как бы паровозом правил,И, злому крену вопреки,Меня на рельсы вновь поставилТолчок божественной руки.* * *
Поддавшиеся азарту,Пускай вас не судят строго:Вы ставили, как на карту,На женщину слишком много.Вы так искали опоры,Но прахом все рассыпалось.Картежника и бретераОтчаянность вам осталась.И, полные сожаленья,За вами мы наблюдали.Опору и обновленьеВы в женщине увидали.В удачу поверив слепо,Вы так слащаво глупели.Себя вы вели нелепо,А мы этот стыд терпели.И все же кто вас осудит,Коль горечь взгляд опалила?Окончится всё, что будет,Настанет всё то, что было.Уверенно ждущих счастья,Вас горькая ждет наука,Что все дары вашей страсти -Доход, хотя и докука.* * *
Сугробы всасывают солнце,Слепящим соком истекаютИ с шумом льдистые кораллыС нечистых склонов осыпают.Среди растоптанных проталинБлик прыгает из лунки в лунку,И приближение трамваяТолпу выравнивает в струнку.Мир расширяется - ослаблоВещей взаимопритяженье;Его объединяют небоИ вод сияющих движенье.Уже готова так безбольноДуша томительно-немаяРастечься во всеобщей влаге,Журча, плескаясь и сияя.* * *
Раскроется пухлый и влажный, сжимавший мне сердце кулак,И сызнова сердце начнет суетливо стучать,Желая опять многократно изведанных благ,Желая кричать о себе, обличать, поучать.Я двигаюсь трудно, не в силах в себе прополотьБессилье - как корень, связавший с могильным жильем.За что же ты бьешься, безумная бедная плоть,Животно дрожа в напряжении вечном своем?Ведь спазм коронарных сосудов важней, чем корона в гербе,Дыханье прервет - и в мозгу отомрет правота.О нищая плоть, лишь смиренье пристало тебе,Бактерий и клеток сцепляющихся немота.Лягушкой раздавленной тело нелепо замрет;Теперь правота не важнее других мелочей -То смерти нежданно хлебнет мой разинутый рот,Уверенно воздух ловя для дальнейших речей.* * *
На стройке бабочкой ночноюСполохами трепещет сварка;Разбившись шумною волною,Вновь забушует темень парка.Я нынче вновь утратил брата,Но скорби нет и сожаленья.В мозгу проносятся утраты,Во взгляде - листьев исступленье.Все связи лишние ослабли,Лишь в памяти остались лики.Деревья осыпают капли,И в лужах вздрагивают блики.Я полон лишь тоскою смутной,Мне ветер говорит осенний:Душа - извечно бесприютныйПловец по океану теней.Бреду дворами отчужденно,Работу парки наблюдая:Дерев кружатся веретёна,Лучи из листьев выпрядая.* * *
Это все до того знакомо,Словно это было всегда:У ослизлых плит волноломаНепрерывно пляшет вода.Перепрыгивает по кругуШаткий блик от волны к волнеИ прожилки света упругоИзвиваются в глубине.Взмахи ветра холодной сольюКамень щек моих наделят;В ясных далях с неясной больюНепрерывно летает взгляд.И под куполом океанаДосягнуть он рвется туда,Где цепочкой сгустков туманаГолубые идут суда.Принимает мое наследьеИзбежавший моих страстей -Корабельной надежной медью,Беспредельным гулом снастей.* * *
Я стал уставать от себя самого,На люди выходим мы только вдвоемИ не отступаемся от своего,Обязаны вечно стоять на своем.Я только один неразделен с собой,Но, к обществу выйдя, с досадой смотрю,Как я норовлю вознестись над толпой,Натужно сержусь, восхищаюсь, острю.Как будто бы кто понуждает меняКазаться умней, благородней, живей,Желанье дрожащее укореняВ усталую пашню натуры моей.Казалось, что лемех свирепый вспоролИ вывернул наверх глухие слои -Так душу свою я нещадно борол,Чтоб в ней прижились вожделенья мои.Хоть злым не считался я, но не прощалНападок на мненья свои и дела, -Я, словно медведица, их защищал,Какой бы позорной их суть ни была.Но, сбившись с годами со счета потерь,Я жизнь не сумел произвольно создать;Одно мне воистину нужно теперь -Чтоб только никто не мешал наблюдать,Как бьется сплетенье сверкающих вод,Которые катит каньон ледяной,Как дым среди зыбких деревьев плыветИ с горней сливается голубизной.* * *
Эллинг с сельскохозяйственной техникой - как музей палеонтологии,Где железные ящеры так безобидно спят.Их отрешенности не нарушают двуногие,Возле резиновых лап группируясь, как кучки опять.У бетонных стропил, где из окон решетчатых льется пыльное освещение,Отчужденно скопились птичьи кличи, порханье, возня;Но когда я покину неподвижность и тишь помещения,Свет неистовый полдня в воротах задержит меня.В институтском дворе, где так хрипло асфальта сияниеИ где, сгрудясь, кобенясь от зноя, разинули сохлые рты вентиляционные короба,Цепенеет меж грудами злаковых трав колыхание,А над ним замерла, обессилев, заборов седых городьба.Сесть в прохладном углу, где кирпич запекшейся раноюИз-под рухнувшей штукатурки кажет, как нагноение, мох,И следить за сосущей, сгущающей свет травяной подзаборной поляною, -Как, ворочаясь в сытой дремоте, она длит свой изломчатый вздох.Так сидеть и сидеть, не спеша пищу чувств переваривая,Ждать, пока предвечерье своим золотом двор замостит;Пролетит ветерок, с шумом листьев перебранку механиков спаривая,И во мраке гаражном машина покорной коровой стоит.* * *
Как томят эти дни! Тополя истекают слезамиИ гудят в корпусах сквозняки похоронной трубой.Самосвалы один за другим подъезжают, скрипя тормозами -Экскаватор их мясом развалин попотчует их на убой.Горький запах разрухи, безжалостный скрежет стекольныйЗдесь встречают меня - и застыл в карауле бездверный косяк.Проникает откуда-то вкрадчивый холод подпольный,Свет втянуло окно - и бескровный царит полумрак.Мы решаем за мертвых и тех, чья пора не настала,Мы не знаем сомнений, легко добивая дома.Никогда я здесь не был, но то, как здесь жизнь протекала,Так представится ясно, что, кажется, сходишь с ума.Коридор оглушал толкотнею, а кухня - густой говорильней,Детским топотом, дребезгом люстр оглушал потолок.Всё умолкло навеки, - но, памяти нашей бессильней,В тишине всё шуршит равнодушно обоев отодранных клок.Возвращаюсь домой, - но комок, застревающий в горле,Мне напомнит ненужную верность ступеней, хранящих следыТех бесчисленных ног, что в камнях углубленья протерли,Возвращаясь с войны или с горькой восточной страды.* * *
Сижу, любуясь на природу,Спиною к старому стволу,Гляжу, как, стряхивая воду,Пес превращается в пчелу;Как, словно зыбкая амеба,В траве ворочается тень,И Бога умоляю, чтобыТянулся вечно этот день;Чтоб не смутило беспокойствоДремотный этот водоем,Чтоб не нарушилось довольство,Здесь опочившее на всем;Чтоб длилось колебанье теней,Вода плескалась тяжело,Однако чтобы измененийДвиженье это не влекло;Чтоб наподобье кинопленокПошел по кругу бег минут,Чтоб вновь и вновь бросал ребенокВсе тот же камень в тот же пруд;Чтоб мир, объединенный мною,Сознаньем дремлющим моим,Куда-то влёкся в лаве зноя -И оставался недвижим,Чтоб гладь прудов всегда стоялаИ отражала небеса,Чтоб вечно радуга стоялаНад шерстью вымокшего пса.* * *
Ты снова толкуешь мне спьяну,Что видишь божественный свет.Устроен ты все-таки странно,Мой старый товарищ-поэт.Пусть звуками сладостных песенТы целые сутки томим -Не думай, что ты интересенСогражданам мрачным своим.Я верю - ты все же заметишь,Проспавшись в конце-то концов,Что светом уловленным светишьВ кошмарные бельма слепцов.Отвлекшись от слов и улыбок,Проникнешь в суть жизни людской,Поймешь, как ты странен и зыбокС твоей благородной тоской.Движенья людей машинальны,Заложены речи извне,И движутся толпы печальноПо улицам, словно во сне.Товарищ, как хочешь спасайся:Любимую лиру разбей,В чащобы лесные подайсяИль просто без просыху пей;Снедаемый собственной злобой,Забейся к мышам в уголок,Но только вливаться не пробуйВ бессмысленный этот поток.Пусть голод, пусть даже молчанье -Всё лучше, чем с прытью блудницВымаливать знаки вниманьяУ этих безжалостных лиц.* * *
Не страдая уже, не скорбя,До последней мельчайшей чертыЯ опять вдруг увижу тебя,И опять улыбнешься мне ты.Но твое возвращенье - лишь сон,Ты - другая, и сам я другой.Это звон, уплывающий звонНад делящею судьбы рекой.Не страдая уже, не скорбя,Я стою на своем берегу.В светлый мир, где я встретил тебя,Я вернуться уже не могу.Твой приход - словно тающий сон,Словно взмах в отдаленье рукой,Словно звон, уплывающий звон,Замирающий звон над рекой.* * *
Нарушилась простая связьТрудов, семьи, любви, постели.Цепочка жизни порвалась,Мои ладони опустели.Меж пальцев протекли, шурша,Рассыпавшейся жизни звенья,И ослабевшая душаТеперь желает лишь забвенья.Но, мчась сквозь праздников каскад,Никак она не позабудет,Что будут гибель, крах, распад,И лишь забвения не будет.Я усмехаюсь, горечь скрыв -Ведь все потери пустяковы,Ведь неизбежно ждет разрывВсе наши цепи и оковы.* * *
Смерть - исказитель исконный,Помер - и дело табак:Образ мой глаже иконыВылижет сора писак.Дескать, я жил благородно,С каждым был добр и хорош:Сахара сколько угодно,Правды же нет ни на грош.Я тосковал, не имеяСредств для творения зла,И потому лишь в уме яЧерные делал дела.Губы кусая до крови,Злобу я ловко скрывал,Просто бодливой коровеРога Господь не давал.Просто боязни и лениВ сердце не смог я изжить,Просто за тонущих в тленеЖизнь не хотел положить.Скопища, полные пыла,Хлынуть за мною могли б.Бич Провиденья, Аттила,В юноше скромном погиб.Всё же придется вам тошно,Коль я в Другом оживу.Смех на бумаге - не то чтоСмерти оскал наяву.Пусть из меня получился,В сущности, только изгой,Но уже где-то родилсяИ подрастает Другой.Каждый живущий покойноСвыше уже заклеймен.Религиозные войны -Дело безбожных времен.* * *
Сегодня волнуются веткиИ снялись в поход облака.Обломки, окурки, объедкиНесет по асфальту река.Сегодня в ночи содрогнулосьИ тронулось судно Земли;Пространство, как парус, раздулось,И воды, клубясь, потекли.И парус упруго трепещет,И воду сгребает весло,И поросль сияния блещет,Которою все поросло.И я покидаю берлогуИ воздухом сытным дышу;Я вижу погрешности слога,Но все-таки жадно пишу.Свой голос, затерянный в хоре,Ловлю я и знаю: вот-вотВ безмерное светлое мореЗемля без меня отплывет.И только молиться осталось,Чтоб я не задохся во мгле,Чтоб сердце мое разорвалосьНа парус поднявшей Земле.* * *
Дверь под ложечку я ударяю ключом -И пустынность квартиры мне сдавит виски.<Никогда никого не проси ни о чем>, -Бормочу, ощутив нарастанье тоски.Только что мы шутили с шофером такси,И уютно светилась зеленым панель.Никогда никого ни о чем не проси,Даже если постылее гроба постель.Поначалу прижмет, а потом ничего -Выпьешь рюмку, привычную стряпаешь снедь.Никогда ни о чем не проси никого -Перед собственной памятью плохо краснеть.Никого ни о чем не проси никогда,Потому что всегда одинок человек,Потому что избавит навек от стыдаПонимание слов <никогда> и <навек>.* * *
Если плюнул на все без изъятья,Пью всё более день ото дняИ тебя не желаю понять я,То и ты ведь не слышишь меня.Признаю я свою бесполезностьДля страны изможденной родной,Но и ты окажи мне любезность -Не вступай в разговоры со мной.Разговоры - пустое занятье,Согласись и душой не криви:По Адаму мы, может, и братья,Но отнюдь не по братской любви.* * *
Я снова ухожу, и мнеНикто не обернется вслед.Я вечно только ухожу,Так много лет, - печальных лет.И сам не понимаю, какМогу я слезы превозмочьИ улыбаться, уходяОт тех, кто мог бы мне помочь.Опять бреду Бог весть кудаИ вновь легко осилю плач,Себе под нос твердя реестрСвоих сомнительных удач.Пусть мне никто не говорит:<Не уходи, останься здесь>, -Меня от гибели спасетМоя беспочвенная спесь.* * *
Зрачок мой безумье расперлоИ, страшное, око ослепло -Былое мне стиснуло горлоУдавкой, сплетенной из пепла.Кружатся безжизненным прахом,Но яркие, как карусели,Все планы, что кончились крахом,Стремленья, что все отгорели.Картины тех лет сохранилисьИ мчатся в цветной круговерти,Но чувства былые сменилисьЛишь болью в предчувствии смерти.Слабеют источники духа,Лишь твердость осталась герою,С которой из птичьего пухаДо неба я здание строю.* * *
Друзья, я встретился с вамиВчера на закате дня.Мы пили, злыми словамиНелепость жизни кляня.Мы знали, что век наш прожитИ близок зябкий закат,Что нам ничем не поможетПодробный подсчет утрат.Мы продолжали браниться,Но из-за плотных тучС неба на наши лицаУпал невидимый луч.И дрожь овладела мною,И рухнуть хотелось ниц:Я видел, как все земноеСмывается с наших лиц.Я слышал: речи земныеПадают пеплом с губИ речи звучат иные -Грозней архангельских труб.И вновь, как трубы под кожей,В нас загремел экстаз,И видел любой прохожий,Что длань Господня на нас.И пусть ты счастья не встретил,Не сожалей ни о чем:Зато тебя Бог отметилНезримым своим лучом.* * *
Низкий голос неизменно ровенИ в глазах - ни проблеска огня.Ни одной из всех земных диковинНевозможно поразить меня.На людей смотрю я терпеливо,Про себя исчезнуть их молю.Ничьего духовного порываБольше я уже не разделю.И восторга юного припадкиСтранными мне кажутся уже.Мир касается глазной сетчатки,Не рождая отклика в душе.Лишь порой вдруг челюсти мне сводятЗерна памяти минувших лет.Каждый слышал, что душа проходит,Но не каждый ей посмотрит вслед.* * *
Фортуна ни в чем не повинна,Пора самому повиниться,Что даже для цели вершиннойНи в чем я не мог измениться,Хотя бы слегка, ненамного,Хотя бы на краткое время, -С порога отверг, недотрога,Я это нетяжкое бремяИ с руганью грязной бросалсяНа всех, кто давал мне советы,И так ни при чем и остался,Упрямец, в отместку за это.Но я ни о чем не жалею,Хоть знаю, что все удалось бы,Когда бы, гордыню лелея,Я пасть не боялся до просьбы.* * *
Глядите на предметы вскользь,Чтоб взгляд их трогал как бы вкось,Не глядя прямо никогда,И вы увидите тогда,Как обретут предметы цвет,Которого иначе нет.Взгляд в отчуждении своемОчистит цвет, возьмет объем,Благополучно избежитВрага, которым дорожит,Дававшего ему прокорм, -Структур, деталей, черт и форм.Предстанет мир тогда иным -Просторным, радостно-цветным,И больше не коснется взглядБылых прибежищ и преград,Не усомнится в чудесах,Навек оставшись в небесах.* * *
Я больше уже не беглец, не кочевник,Душа моя сделалась странно покойной:Так зимняя графика парков вечернихЯвляет пример неподвижности стройной.Куда ни придешь - повстречаешься с прежним,И все обретенное быстро наскучит.Любого из нас не гоняться за внешнимБезрадостный опыт однажды научит.Слегка монотонный, но честный прозаик,Нам жизнь обрисует условность движенья:Так в ритме недвижном оконных мозаикЯ внутренней жизни читал напряженье.* * *
Я был недаром молчалив,Ведь снова в памяти печальнойСеребряные пряди ивЗмеились в заводи зеркальной.Я зачарованно внималНе ходу вашего рассказа,А капле, канувшей в каналС нависшей влажной ветки вяза.Шумели листья под пятойИ ваши речи заглушали;Над статуй зябкой наготойАллеи своды обветшали.Мое молчанье невпопадБеседы разрывало звенья:Я видел плавный листопадИ парк в плену оцепененья.Вырезывал в пространстве следПолет листа в своем извиве,И мой виднелся силуэтВ аллее в дальней перспективе.Я отрешенностью своейОтнюдь не мыслил вас обидеть:Больную тишь моих аллейМне слышать надобно и видетьЗатем, чтоб легок был отказНа тихой одинокой тризнеОт всех пустых надежд на вас,А следовательно, от жизни.* * *
Кроны парка, словно груда углей,Скоро рухнут - и настанет тьма.Красный отсвет форточек, фрамуг лиКомкают ослепшие дома.Улица в малиновых разливах,В неподвижных драпировках лужВся полна незримых, торопливых,В спешке сталкивающихся душ.Радостен, силен, любвеобилен,Я иду, - но зашипит вода,И, испуганный автомобилем,Давний образ сгинет без следа.Вот друзья сошлись у магазинаИ меня, посмеиваясь, ждут,Но на красный свет всхрапнет резина -И они бесследно пропадут.Души дней, счастливых и печальных,Растворились, всюду и нигде,В лабиринте сумерек зеркальных,В небесах, витринах и воде.И иду я не по вешней суше,А зеркальной лестницей - на дно:Души дней былых и наши душиТам соединяются в одно.* * *
Я от развалин Москвы устал,Снова ломают целый квартал.Хищно присел, как гигантский варан,Над грудами хлама портальный кран.Катятся камни, грохот и гул,Катится в душу этот разгул,Пусть же под водку и под жратвуПрошлое встанет как наяву.Разгул научит любви к друзьям,В глаза целует - до черных ям,Целуя, из глаз выпивает цвет -И вот, бесцветный, встает рассвет.Стоя, как лошадь, дремлет Москва,Кто-то все шепчет мои слова,В которых сказались мука и бредЮных моих невозвратных лет.Как время, слова въедались в углы,В старые стены, балки, полы.Не сохранился этот посев:Вдруг на колени тяжко осев,На бок затем рухнул обвал,Как человек, что убит наповал.* * *
Слабеют звуки слов и опадают рядом,И частый лепет шин - как фырканье зверей.Бесшумно я иду под мягким снегопадомВдоль череды глухих келейных фонарей.На людной площади, как в комнате приемной,Сходясь и расходясь, толкается народ.С заминками в толпе автомобильчик скромный,Лоснясь, вершит свой путь в проулок, словно в грот.А там, в нагих кустах, перед спокойным зданьем,Ногами расшвыряв снегов пуховики,Слежу я, как моча моя с глухим урчаньемВпадает по дуге в сугробные кишки.И думаю затем в спокойствии отрадном,Что дерзостью сразить я никого не тщусь,Но в городе моем, в уюте снегопадном,Пишу, о чем хочу, где нравится, мочусь.* * *
Зимний день - как фарфор саксонский,Млечно-розовый, голубой;Шаг толпы - словно топот конский,Конский дых висит над толпой.На снегу утоптанном гулкомОтложил яички песок;Кажет фокус мороз проулкам,Пряча пар - за куском кусок.Воды воздуха мерно меркнут,Все плотней их палящий пыл.В их нещадную толщу ввергнут,Задыхаясь, ты к дому плыл.И деревья тяжко застыли,Как серебряное литье,По дворам, где мы семенили,Пробираясь в тепло свое.Словно раковина, лелеетГул неровный зимняя тьма,И вовеки не потеплеет,Не прейдет вовеки зима.* * *
Мне видится море, что к берегу гонит упряжки валов,В одной этой скачке сливая мильон столкновений и всплесков сумбурных;Похожи на маски Эсхиловой драмы, стеная без слов,Вдоль мрачных завес горизонта идут облака на котурнах.Прибрежные воды стянув наподобье ковров,Их море свернет, но не трубкой ковра, а тритоньей трубою;Восстав из пучины, чтоб слышать свой собственный рев,Оглохшее, вдрызг разбивается белое ухо прибоя.С никчемными чувствами я рассчитался сполна,И мысли мои пусть домыслит мое поколенье.Рыдающей женщиной бьется на гальке волна,И новая следом идет, равновесье храня по-тюленьи.Загривок литой наклонит она, как Минотавр,Летучей игольчатой пеной трепещущий ветер стегая,И вновь под надтреснутый выдох огромных осипших литавр,Охвачен предчувствием счастья, я море почти постигаю.* * *
Не уловитьТвоих примет -Ты ветер, нить,Духовный свет.Скрывай, храниОт мудрецаСуть имениИ блеск лица.Лишь мне даноБезумным быть,Не видеть, ноЛюбить, любить.Я жду во снеИ наяву,Сойдешь ко мне -И я живу.* * *
Пройдем последние заставы,И тракт уйдет под небосклон.Вокруг звенят сухие травы,И ветром колыхает звон.Не обернемся с сожаленьемНа жизнь изведанную всю:Как псы, мы жадным нетерпеньемТак долго метили стезю.Под ношей зноя непосильнойВозлюбим трудные пути,Чтоб пыль, и пот, и топот пыльныйС терпением перенести.На миг автомобиль взрываетЗасушливую тишину,Но звон с обочин наплываетИ шум вбирает под волну.Нам волны видятся иные:Колебля блики, как листва,На плоскости береговыеОни выносят кружева.Над мерно дышащим прибоем,Как в линзе, чуть замутнено,В горах, исполненных покоем -Лесов курчавое руно.Над полосою побережнойПочила вечность, и онаКак эти горы, безмятежна,Как воды, ласково-ясна.Теснятся отблески залива,Извечный обегая круг,И мы шагаем терпеливоТуда, на безмятежный Юг.* * *
Раскинув тяжелые крылья,Я косо парю над Москвой.Юг выхлопом пахнет и пылью,А Север - опавшей листвой.От гор, припорошенных дымкой,К которым теснится прибой,Я снова лечу невидимкой -Увидеть Москву под собой.Я вновь прорезаю сниженьемВороний всплеснувшийся карк,Спускаясь в пропахший броженьемИ дышащий золотом парк.В пьянящую толщу втекая,Струятся в тиши ветерки;Кленовая сонная стаяКолеблет в ответ плавники.И день мне с поляны навстречуИскрится пушистым хвостом,И давние пылкие речиМне слышатся в парке пустом.И сердце иного не ищет,Почуяв отчизну свою:Вино нашей юности нищейЯ в запахе осени пью.* * *
Неисчислимы всплески вод,Бесчисленны отроги гор,И мягкой дымкой небосводОкрестный обволок простор.Несметны бликов племена,Змеящихся наискосок,Которых к вечеру волна,Как рыб, сгребает на песок.Влечет глаза любой извивНа многослойном срезе скал,Чтоб, ничего не упустив,Ты главного не отыскал.Суть в ясных небесах плывет,В волнах плескается морских,Но дробность мира в хор сольетВсего один волшебный штрих.Сумеет разглядеть наяд,С рыданьем бьющихся о мыс,Не тонущий в деталях взгляд,А обобщающая мысль.Суть, как сверкающая нить,Скрепила весь пейзаж морской,Но кончик нити ухватитьТы сможешь только в мастерской.* * *
Казалось, все возможноИ лишь мечта права,Казалось, что не ложныЛишь пылкие слова.Душа с такой беспечной,Безудержной тоскойКазалась бесконечной,Как окоем морской.Она уподобляласьНачалу всех началИ к ней по морю мчалосьВсе то, чего я ждал.Казалось, птица валаВзмывала тяжелоИ серой отливалоВдруг серое крыло.Волна волной сменялась,Прибой бессонно бил,И мне тогда казалось,Что я тебя любил.* * *
Хмельные прежние напиткиСегодня через силу пьютсяВ последней горестной попыткеК разгульной юности вернуться.И если спьяну временамиЗабыть усталость удается -Она, забывшись, ляжет с нами,Но поутру она проснется.* * *
О ты, кто вел меня всегда,Хоть ты, я знаю, и не друг, -Меня погубят города,Открой мне безмятежный Юг.Всегда туда влечет стезяИз суматохи городской,Где счастья обрести нельзя,Но можно обрести покой.Где, вкось волнение гоня,Изрыл всю ширь Эвксинский Понт,Где в дымке спит сиянье дня,Двоится теплый горизонт.Где по волнам со всех сторонПорхают плоскости, змеясь,Где на ветру дубовых кронКипит узорчатая вязь.Где вечности упорный ритмЖивет, ворочаясь в волнах,В круженье отблесков горитИ громыхает в валунах.Но страшно твой услышать смех:Позволишь мне уйти туда -И там понять, что я из тех,Кого сгубили города.* * *
Я знаю, что ты никогда мне не будешь близка,И тихо плыву меж коричневых мебельных льдин.Не дай тебе Боже узнать, что такое тоска,Тем более с ней оказаться один на один.Не дай тебе Боже услышать, как время течет,Услышать безмолвье, которого не заглушить,Почувствовать, как из зеркал выползающий ледУсталые нервы начнет беспощадно мозжить.Не дай тебе Боже того, что мне щедро дано,Такое не вместится в нежном сердечке твоем:Когда на секунду во льду возникает окноИ темная толща качнется приманчиво в нем.* * *
Пусть в жизни я не преуспел,Но мне от этого не грустно,Ведь я любовь свою воспел -И, говорят, весьма искусно.Пусть, скуку черную гоня,Бесстыдно бесится богатство,Но злоба не толкнет меняВ коммунистическое братство.Любимая, пускай с тобойЯ близок только в грезах винных,Я все же не сольюсь с толпой,Клубящейся в огнях витринных.Я одинок в любой толпе,На гульбище и в магазине,И я, любимая, к тебеПо этой двигаюсь пустыне.Мне здесь тебя не обрести,Но я такой не ставлю цели -Я должен нас двоих спастиОт жадной жизненной скудели.Я здесь бреду в нагих пескахК тебе, обещанной невесте,Чтоб за чертой, в иных веках,Мы были неразлучно вместе.* * *
Я не жалея тратил время,Гонясь за призраком бессмертья,Но доставалось и пространству,Теснимому без милосердья.Все страхи, все мои сомненья,Казалось, про меня забыли,Когда, с полей срывая шкуры,Я шпорил бег автомобиля.Читая до изнеможенья,Бессонницы и нервной дрожи,Главнейшего не находил я,Но что-то отыскалось все же.И грозная борьба с пространствомНе все на ветер рассыпает -Порой цветы, трава, деревьяБивак твой тихо обступают.В позванивающих скрещеньях,В толпящихся изломах стройных -Тишайший шум оповещенья,Понятного лишь для достойных.* * *
Сулите любые беды,Но я устал выбирать.Я нынче выбрал победуИ не могу проиграть.Я резко рвану от бровки,И гравий хрипит в ответ.Отныне на остановки,На отдых - времени нет.Предстанут мне лес и полеВ наивной сонной красе,Но их разрубает воляБетонным бичом шоссе.Довольно мне угощений,Игры лучей в хрусталях,Заманчивых угощенийИ женщин в глупых ролях.Мне воля твердит: не мешкай,Важней другие дела.Навек с надменной усмешкойЯ выйду из-за стола.Пусть нервы просят покоя,Но это всё пустяки -Их воля крепкой рукоюНатянет вновь на колки.И взгляд опоздает нежный,В пути ему грош ценаК победе - столь неизбежной,Что вроде смерти она.* * *
Неуловимо образ твой таетВ утреннем свете;Неуловимо он улетаетВ свете вечернем;Краем одежды в небе играетЛасковый ветер;Та, что любима, не обитаетВ обществе черни.В свете закатном, в свете рассветномЧувствую взгляд твой;Слышу твой шепот в шорохе ветра,В шуме прибоя;Вечной любовью, тайною клятвой,Словом заветнымСвязан с тобою, связан навекиТолько с тобою.* * *
Команды полые раскатыРасколются почти что зримо,И вновь командуют легаты,Не верящие в дряхлость Рима.И вновь музыка оросила,Как огороды, ширь парада,Чтоб ожила слепая сила,Не чуя близкого распада.И обвивает стен уступы,Как червь реснитчатый, колонна,И Третий Рим глазами трупаГлядит на это благосклонно.Военщина времен упадка,Ты - кладезь острых наслаждений!И, чавкая, жуют брусчаткуМокрицы ротных построений.* * *
Спокойны серые глаза,Черты тяжелые набрякли,А дым то вьется, как лоза,То копится, как ворох пакли.Всю жизнь я вижу без прикрас,Без лицемерного убранства,А дым все режет, как алмаз,Изгибы на стекле пространства.Пусть безразличие, как нож,Вдруг станет в сердце нестерпимым,Но черт лица не тронет дрожь,Лишь взгляд на миг подернув дымом.Все то, что в жизни нас влечет,Так низко, что почти забавно,А дым, как время, все течет,Расслаиваясь плавно-плавно.* * *
В день скромных похорон моихНе стоит спрашивать, друзья,Как вышло, что за столько летНастолько мало сделал я.Не забывайте обо мне,Попробуйте меня понять;Не говорите о плохом -Все надо проще объяснять.Был свеж мой беззаботный взглядИ поступь дерзкая легка,В кармане правом был блокнот,А в левом - фляжка коньяка.И жизнь бедовая мояЛетела вскачь, а не текла;Я ничего не успевал,Но никому не делал зла.И на поминках на моихСкажите, попивая грог:Он вдохновенье обожал,Зато труда терпеть не мог.* * *
Пусть я привержен чувственным усладам,Но всё бросаю, чтоб сонет сплести,Его охотно наполняя ядом,И я за то у многих не в чести.Я всех могу в смущенье привестиНеудержимым нравственным распадом,Но даже самым искушенным взглядамВ моих стихах изъянов не найти.Порой я напиваюсь как скотина,Не вырастил ни дерева, ни сына,Ценимое другими - не ценю,Мне лень милее, чем труды и битвы,Но мой язык острее всякой бритвыИ рассечет крепчайшую броню.* * *
Я пьянствовал с друзьями до утраИ выглядел к утру скотоподобно,Писал стихи язвительно и злобноИ был отнюдь не деятель добра.Лились упреки словно из ведра,Но я в ответ лишь хохотал утробноИ снова развлекался низкопробно, -И вот лихая близится пора.Но ни к чему крушиться лицемерно:Похоже, я и вправду кончу скверно,Зато не буду возбуждать умы.И только женщина одна могла бы:Но стоп, молчок Пускай мы с Музой слабы,Но подаяния не примем мы.* * *
Я не хочу, чтоб ты меня спасла,Спасение меня не привлекает.Моя душа погибели алкает,А ты бы жизнь и нежность принесла.Пусть голос твой меня не окликает -И я снесу укоры без числа.Когда поток в глубины увлекает,Блажен гребец, не бросивший весла.Я чувствую, как в смрадную трубуМеня, кружа, несет водоворот,И не хочу, чтобы была ты рядом.Без сожалений шпорю я судьбу,Беззвучным смехом искривляю ротИ управляю собственным распадом.* * *
Тяжелая бутылка с испанским коньяком,И комната пропахла заморским табаком.Бананы, апельсины и пепел на столе,И господа поэты уже навеселе.По улице во мраке бегут огни гуськом,А от щелястой рамы всё тянет холодком,И делается зябко - как будто в мертвой мглеПлывем мы, чуть качаясь, на утлом корабле.Последнюю копейку мы ставим на реброИ снова опоздаем к закрытию метро.Пора бы расставаться - но страх не превозмочь:Как мало нас, о Боже, и как огромна ночь!И вновь, пока трамваи не прознобят Москву,По волнам опьяненья с друзьями я плыву.* * *
Желаешь ты вкусить пьянящего питья,Однако же учти - не всем оно полезно:Обрушится душа похмельная твояВ провал депрессии, в раскаяния бездны.Ты не из тех людей железного литья,Которым все твои мученья неизвестны.Взгляни: вот он бредет, упившись как свинья,Но сожаленья здесь смешны и неуместны.Поверь, что выпил он не меньше твоего,Но у него в душе не дрогнет ничего,А у тебя в душе - унынье без просвета.Твоя рефлексия его не поразит,Он только замычит и пальцем погрозит,И ты уже поймешь, что это - муж совета.* * *
Повис в моей уютной кельеНеполноты унылый звон.Взяв денег на хмельное зелье,Оделся я и вышел вон.И громом пьяного весельяЯ был в тот вечер оглушен,Уплыв в разгул с одною целью:Понять, чего же я лишен.Какие мы несем убытки!Все деньги мигом вылетают,Ругают нас и даже бьютЗа наши тщетные попыткиПонять, чего нам не хватает,Что отравляет нам уют.* * *
Пей водку, друг, зане вино теперьНам сделалось уже не по карману;Пей, веселись и нерушимо верьСтоль милому тебе самообману:Что лишь на миг богемному дурмануПоддался нынче ты, а чуть за дверь,Как вмиг приступишь к пьесе иль романуИ из разгула выйдешь без потерь.Но более достоин уваженьяТот, кто не принял самоутешенья,И коль к распаду рок его влечет,Он сможет с миром ярко распрощаться,Всё понимать, ничем не обольщатьсяИ отдавать во всем себе отчет.* * *
Вздорная неженка, черный цветок,Я и в толпе без тебя одинок.Не говорю я тебе: <Отпусти> -Мне эту жизнь без тебя не снести.Должен в душе я свиданье нести,Словно копеечку в нищей горсти.Я без него только боли комок,Не разбирающий лиц и дорог.Пусть я лишь сумрачный делатель строк,Пусть свою жизнь я устроить не смог,Пусть не дано мне тебя обрести -Не исчезай, издалече свети,Чтоб улыбался я людям в ответ,Видя хоть издали чистый твой свет.* * *
Будь я богом, я жизнь бы разрушил твою,Изменил бы супруг, отступился бы друг,Стариков ты схоронишь - былую семью,Околеет собачка любимая вдруг.Я ревную к работе твоей и жилью,К развлеченьям твоим, к щебетанью подруг.Будь я богом, я жизнь бы разрушил твою,Заключил бы тебя в заколдованный круг.Чтобы все в этом круге дотла истребить,Чтобы прошлую жизнь в твоем сердце стереть,Все житейские связи нещадно рубя;И воистину вправе я так поступить,Потому что готов за тебя умереть,А быть может, и умер уже за тебя.* * *
Коньяк, лимон, и в легкий разговорВплетается любви несчастной тема,И мы взахлеб хохочем. Мы - богема,Для нас вся жизнь - нелепица и вздор.Любимая, последней из опорЛишился я, но это не проблема:Спокойную гармонию ЭдемаЗаменит мне цыганский буйный хор.Я не корю тебя своим недугом:Пусть не желала ты за недосугомНе то что внять, а хоть порой щадить,Но не себя в беде, в дурацкой роли -Тебя мне жаль за то, что этой болиВовек ты не сумеешь ощутить.* * *
Однажды написал великий дю Белле,Что, мол, поэзия - сама себе награда;Что ж, бескорыстным быть мне поневоле надо,Раз нет мне отклика на спятившей Земле.Не пробудить людей, погрязнувших во зле;Красавиц не увлечь: лишь деньги - их отрада;И все ж я требую от песенного лада,Чтоб я порой имел мясцо в своем котле.Кто прибыль мне сулит, того я и прославлю,А самого себя я в грош давно не ставлю -Всем безразлично то, что деется со мной.Согражданам плевать на искреннее чувство,Так пусть же за себя как может мстит искусство,Заставив этот сброд слегка тряхнуть мошной.* * *
Жизнь складывается печально,Затапливаясь суетой,Уходит все, что чрезвычайно,Приходят сумрак и застой.Но взглядом, брошенным случайно,Мир наполняется пустой.Любимая, ты - тьма и тайна,На миг пронзенная звездой.В порядок неблагоприятныйСегодня строятся планеты,Я от небес добра не жду, -На вызовы судьбы превратнойВ твоих глазах ищу ответа,Свою счастливую звезду.* * *
Над купами дерев закатные лучиПридали зданиям оттенок терракоты,Но в глубине аллей бесшумные ткачиИз нитей пепельных вновь начали работу.И чудный гобелен рождается в ночи.Пусть он окажется невидим для кого-то -Ты в сумраке сюжет античный различи,Средь лиственных слоев - ристания Эрота.Вглядись: вот плечи, торс, вот голова в венке;Пускай же улиц гул живет невдалеке,Пускай сиреневым отсвечивает небо -Нам ночь являет здесь все тот же юный мир,Где, спрятавшись в листве, опять следит сатир,Как нимфа манит в грот прекрасного эфеба.* * *
Расплывчатая сеть закинута в траву,Прохладный ветерок едва поводит ею,И та же ячея легла через аллею,И я по ней иду, теку или плыву.Облюбовав себе поляну попышнее,Разлягусь я на ней, чтоб грезить наяву.Волнует отсветы, как будто на плаву,День ясный, ветреный, среди листвы синея.Мне в травах слышится напеи легкий шаг,И звон гиметтских пчел стоит в моих ушах,И чашечки цветов качают пчелы тяжко.Как этот переход немыслимо глубок:Я отдыхаю здесь, как мощный полубог,А в уличной толпе я был простой бродяжка.* * *
Духовным оком зрю я обелиск,Которым будет мой прославлен гений:У основанья вделан медный диск,Где выбит список всех моих свершений;Вкруг диска малахитовый венецСияет вечной свежестью весенней,И в мраморе запечатлел резецЗавет мой для грядущих поколений.А перед обелиском - павильон,Где средь восьми нефритовых колоннИз бронзы светоч будет укреплен,Неугасимо день и ночь пылая;А если не исполните того,То с вами разрываю я родство,Вы недостойны дара моего,Плюю на вас и знать вас не желаю.* * *
Гремел оркестр, и в тесной залеПугливо сотрясались стены,И гости пьяные плясалиИ завывали, как гиены.Их космы потные свисалиНа губы с пузырями пены,А музыканты всё бросалиОхапки звуков вниз со сцены.С ногою, поврежденной в драке,Сидел я праздно, и досадаВгрызалась в печень мне всё пуще,Но начала мне делать знакиВнезапно пьяная менадаИ улыбаться мне влекуще,И я отбросил роль зеваки,И захромал в людское стадо,И там запрыгал в самой гуще.* * *
То жадный жар грозил спалить меня дотла,То холода волна в крови катилась глухо,И то давила боль, то грызла, то рвала,Как крыса злобная, вселившаяся в брюхо.Пусть от усталости вся плоть изнемогла,Но боль перевести не позволяет духа.Я корчусь так и сяк, но до чужого слухаНи жалоба моя, ни просьба не дошла.Чего стесняюсь я? Я знаю - мне помогут,Но мысль, что в слабости меня увидеть могут,Закроет мне уста. Я боль превозмогу.Стараясь никого не повергать в тревогу,Я гордо думаю, что я могу так много:Все пальцы искусав, терплю - и ни гу-гу.* * *
Ни женщины, ни слава, ни виноНе привлекают утомленный взгляд,Но в зимней тьме горит одно окно,Неколебимый золотой квадрат.Тепло, уют, спокойствие и ладВ картине этой слиты заодно,И оттого, что взгляду не даноПроникнуть внутрь, - она милей стократ.Перед окном - сплетение ветвей,Вдоль черных линий - снежная кайма:Под гнетом тьмы осевшие домаВдруг с шумом огибает снеговей,Забытое доносит до ума:Пора идти дорогою своей,Где беспощадный ветер и зима.* * *
В зачарованных дебрях моей слепоты,Где в лесу подсознания спят дерева,Грациозно крадешься и прячешься ты,И восходят видения, словно трава.В зачарованных дебрях забыты слова,Но во мгле там твои расцветают черты.Как лианы, сплетаются явь и мечты,И колышутся образы, словно листва.Я устал, и заснул, и во сне я исчез,Мне нельзя просыпаться, мне страшно прозреть,Засевай же мне душу дурманной травой!Я - видений моих зачарованный лес,Я заставлю все образы в нем замереть,Чтобы в нем без помехи встречаться с тобой.* * *
Я лишь с тобою сердцем говорю,Мне разговоры прочие - докука,Но тайной речи не придам я звука,В людскую речь ее не претворю.Не втуне я в молчании горю,Не зря безмолвья познана наука:Мне образ твой - надежная порука,Что к Радости свой путь я проторю.Пускай досель я брел по жизни слепо,Но чувствую - грудные рвутся скрепы.Разломятся - и изольюсь я весьТуда, к чему вся жизнь была ступенью,К предвосхищаемому единенью,Которое произойдет не здесь.* * *
Всегда у меланхолии во власти -Я жил, всегда дурачась и шутя;Испробовав все ухищренья страсти -Остался целомудрен как дитя;Порой людей всем сердцем презирая,Нарочно не обидел никого;Я в небе ясно видел башни рая,Но на земле я упустил его.Всем тем, что только представало глазу,Я обладать желал вполне и сразу,От алчности горел и холодел -И между тем был крайне бескорыстен.Неприхотливость, горстка старых истинДа ремесло - вот всё, чем я владел.* * *
Благоговел перед любимой я,И от волненья ярко щеки рдели,Но от насмешек не было житья:Со смехом говорили мне друзья,Что страсть умней растрачивать в борделе.Любить безумно, то есть так, как я,Друзья благоразумно не хотели;Не знала даже милая моя,Что из ее пустого бытияЯ высек пламя для земной скудели.Должно быть, всех счастливей идиот:Он ведает одну лишь страсть - к еде,Нажрется - и слюняво забормочет;Но сердце боль свою не отдает,И любит ту, которой нет нигде,И счастья лишь несбыточного хочет.* * *
Она до неприличия юна,Но не стесняясь порет ахинею,И я молчу, смущаюсь и бледнею,Хоть иссекла мне кудри седина.Премудрость мрачная заключенаВ мозгу моем - но что мне делать с нею,Коль эту бестолковую напеюМне не поможет обольстить она?И я шепчу себе: прервать не пробуйТу чушь, что мелет милое созданье,И сделай вывод, верный и простой,Что красоте не нужен смысл особый,Она сама - свой смысл и оправданье,И Ум склоняется пред красотой.* * *
Поклонником меня ты не зови,Расхожая мне не подходит кличка,Настойчивость моя - не знак любви,Она скорее попросту привычка.Она от жёлчи, что кипит в крови,Ведь из-под носу упорхнула птичка;Бесплодна телефонов перекличка,Но ты не торжествуй и не язви.Сомненьями и страхами томимый,Я лишний раз не позвоню любимой,А ты - давно разгаданный секрет.И для меня как детская проказа -Копить твои предлоги для отказа,С усмешкой слышать радостное <нет>.* * *
Добро бы ты блюла невинность,Мне легче было бы, - а тоЯ злобных выходок картинностьСносил неведомо за что.Надеясь на твою взаимность,Вливал я воду в решето:Ты просто холод, просто минус,Одно холодное ничто.Теперь окликнешь - я не двинусь,А не окликнешь - ну и что?В гармонию телесных линийЛишь пустота в тебе одета,Застынешь от такой красы.Но на душе исчезнет иней,Достаточно прийти рассветуВ определенные часы.Тебе ли быть моей святыней?Увы! Я твоему портретуДавно пририсовал усы.* * *
Я переплыл бы Геллеспонт ночной,Преодолел бы все моря на светеИ разрубил бы по дороге сетиНасилья, лжи и подлости земной;И над зовущей мрачно глубинойИграл бы я, беспечный, словно дети,С валами, восстающими стеной.Я победил бы все моря на свете,Когда бы знал, что сердцем ты со мной.Зовет к отплытью водная громада,Однако плыть мне никуда не надо,И оттого грызет меня тоска.Пловца усталого не ждет награда,Ему не машет с берега рука,И лишь в твоей природе нет разлада:Сколь ты красива, столь и жестока.* * *
Ты ни за что не можешь уцепиться,И в жизни всё - лишь лики пустоты.Впустую, как законченный тупица,Свою ошибку ищешь в прошлом ты.Как будто надо в чем-то ошибиться,Чтоб вдребезги разбились все мечты.Хрустят осколки, и тебе не спится -В лицо не складываются черты.Об одиночестве звенит скрипицаЗастывшей равнодушной темноты,Но должен Зов во тьме к тебе пробиться,Над равнодушьем навести мосты.В груди он бьется вольтовой дугою,Поет в костях, как ветер всех дорог,И ты на положении изгоя,Не отвлекаясь, выполнишь урок:Размять, как в кузне, вещество тугоеПривычных слов, сцепляя звенья строк.Вот кончено - и всё уже другое,И сам ты по-иному одинок.* * *
Когда упорно вас я ко греху склоняю,То не затем, что страсть не в силах побороть:Устав ухаживать и вздор в стихах молоть,Хочу я выяснить, насколько вас пленяю.Расчетливой любви не наградит Господь,Я своего добьюсь - но что же я узнаю?Что рада ублажать любых самцов иная -Не из любви, а лишь свою балуя плоть.Кто служит без наград - пятнается насмешкой,И я твержу себе: <На приступ - и не мешкай,Орешек истины давно пора разгрызть>.Но взгляд встречаю ваш - и дерзость испарится,И чувствую: любовь мне воздает сторицейЗа то, что я в любви навек отверг корысть.* * *
Из дымной кухоньки ночнойВ квартире, где живут подпольно,Вдруг хохот слышится хмельной -И ухмыляюсь я невольно.Пусть я ступил на путь страстнойИ жить порой безмерно больно,В богемной братии шальнойЯ свой - и этого довольно.Мы благ не просим у судьбы,Мы ради смеха и гульбыС любою сволочью споемся;В одном веселье - благодать,И пусть нам счастья не видать,Но и над этим мы смеемся.* * *
По бледной крашеной стенеСкользит, оскудевая, взгляд.Врач обращается ко мне -Я улыбаюсь невпопад.Мне трудно объяснить врачу,Как все могли меня забыть.Кто любит - может разлюбить,Я улыбаюсь и молчу.Пришла смирения пора,Лежу, молчание храня.Пусть возмущается сестра,Что все покинули меня.А я лежу - и ни гу-гу,Теперь не нужен мне никто,Предаться смерти я могу,Не отвлекаясь ни на что.Я слушаю, как боль во мнеДолбит дупло, как долото,Просеиваю жизнь моюЧерез худое решето.* * *
Настоечка <Кубанская> -Как шашка атаманская:Остра, ясна и холодна,Так выпьем же до дна!Начнем, друзья, попоечку -Под горькую настоечкуМы посмеемся над собойИ над своей судьбой.Кому судьба не нравится -Вдогонку тот отправитсяЗа этим ярким ярлычком,За бравым казачком.Копыта вскачь несут егоСкорее прочь отсюдова,И мы торопимся за ним,За всадником хмельным.Казак лишь свистнет шашечкой -И сердце под рубашечкойТо зачастит, а то замрет,Но всё летит вперед.Благодарим за качествоКубанское казачествоИ засыпаем за столом,Когда упьемся в лом.* * *
Вы вечно одни и те же,И вам другими не стать:Одна и та же одежда,Одна походка и стать.В погрешности обобщенийТаится правды зерно:Ведь низменность устремленийВам всем присуща равно.Равняет ваши обличьяВсеобщей скверны печать,А маленькие различьяМне некогда замечать.* * *
Уйди отсель, противный поп,Ты нас убьешь орудьем скуки.Мы песни, чаши и зазнобНе бросим для твоей науки.Самим себе в разгульный часМы причиняли зло, не скрою;Рыдали дамы из-за нас,Но мы от них страдали втрое.Что нам ты можешь преподать?Воздержность есть погибель наша:Чтоб груз души вовне отдать,Гетера надобна и чаша.Вы нынче милы для толпы,И всё ж мудрец не забывает,Что мягко стелют все попы,Но после жестко спать бывает.И глупой черни не понятьНам, баловням камен игривых:Да стоило ль парткомы гнать,Чтоб кликнуть прежних долгогривых?И чернь, чтоб силы не губитьНа поиск мудрости похвальной,Мечтает всю ее купитьВ дешевой книжке синодальной.* * *
Струны надтреснутый рокот,Старинной скорбью повей,Что вся неуклонность рокаСказалась душе моей.Стряхни с меня беззаботностьИ все заботы развей,Дай силу понять бесплодностьУсилий жизни моей.Пусть манит издали счастьеЛетящим краем одежд,Но ты мне дай безучастьяВзамен напрасных надежд.Пусть вырвут сердце аккорды,Как пальцы тупой тоски,Чтоб путь мой отныне твердоЛожился через пески.Дай сил на родную сказкуС усмешкой горькой взглянуть,Чтоб сделать путем к ДамаскуОбычный жизненный путь.* * *
О Боже, дай уплыть отсельТуда, где шелестит тростник,Где в отблесках речная мель,Где нет людей и скучных книг.О Боже, дай уплыть туда,Куда уплыл мой старый друг,Когда сковала вдруг водаРазмах его ослабших рук.Никчемной суетой мирскойНас врозь когда-то разнесло,Но ныне он вкусил покой,Оставил тяжкое весло.Устал гребец вести челнокВ потоке жизни столько лет,Теперь несет его поток,Которому названья нет.Как он, мы так же отдохнемНаперекор лихой судьбе.Я плачу, да, но не о нем,Теперь я плачу о себе.* * *
Я выхожу из подъезда под дождь проливной,С дамой в ненастье встречаться - нелегкое дело.Что-то ты стала частенько встречаться со мной -Не оттого ли, что ты вдруг меня пожалела?Я не люблю, чтобы кто-то меня утешал,И от долгов я привык страховаться заране:Гамом веселья я жалость в тебе заглушалИ за веселье без торга платил в ресторане.С женщиной трудно, когда она - только кумир;Пусть для меня ты имеешь большое значенье,Но коль привык я осмеивать весь этот мир,То отчего ты должна составлять исключенье?Ежели я недостоин тебя приласкать,То шутовские привычны мне исстари позы:Столько смешного в тебе я сумел отыскать,Что самый смех превращается в едкие слезы.Пусть мне штиблеты слезами ненастье зальет -Чудо-штиблеты ни слез, ни дождя не боятся.Я научился смеяться весь день напролет,И потому мне давно не под силу смеяться.* * *
Ночь ненавистна -ведь если и ляжешь,Трудно бывает уснуть.Памяти в сумраке ты не закажешьПо сердцу вкось полоснуть.Время, когда были живы стремленья,Вспомнишь - и съежишься весь.Нет ни раскаянья, ни сожаленья,Только мгновенная резь.Вспомнится та, что тебя позабыла,Смех и лукавая речь.Прошлое вместе со всем, что в нем было,Надо от сердца отсечь.Не с кем во мраке завязывать битву,Ночь безучастна к борьбе.Память раскроет зеркальную бритвуВ прошлом, а значит, в тебе.Отблеск бессонниц на облике выжженГлубже любого тавра:Взгляд неспроста чересчур неподвижен,Слишком усмешка остра.Тот, кто себя от себя отсекает,Ночи дождется - а с нейПрошлое вновь перед ним возникаетРежущей стали ясней.* * *
Не желает уснуть и застытьТех аллей шелестящая медь,Чтоб я мог ни о чем не грустить,Ни о чем, ни о чем не жалеть.Отпусти ты меня, отпусти,Безразличием сердце залей.Видно сбился навек я с путиВ полумраке вечерних аллей.Но я помню рисунок ветвейНа светящемся фоне зари;Не жалей, ни о чем не жалей,Только сон до конца досмотри.Из-под свода вечерних аллейНас нельзя никому увести.Не жалей, ни о чем не жалей,Не грусти, ни о чем не грусти.Никогда до конца не пройтиТу аркаду вечерних аллей.Не грусти, ни о чем не грусти,Не жалей, ни о чем не жалей.И когда ты в ночном забытьиУдалишься от жизни своей -Вновь шаги ты услышишь моиВ легком лепете темных аллей.* * *
Само себя задушит гореИ зарастут рубцы обид,И вновь примчится ветер с моряИ в водостоках загудит.И ум созвучие ухватит,И, чуя творческий успех,К гортани из груди подкатитЗовущий возглас или смех.Забыть любовные напастиЗимы достаточно одной;И мне, как всем, желанно счастье,Но только не такой ценой.О пользе времени я знаю,О том, что память бьет, как нож,Но вновь упорно вспоминаю,Как ты навстречу мне идешь.Я не томлюсь и не печалюсь -Я задыхаюсь, проходяПо тем местам, где мы встречались,Где укрывались от дождя.Пусть память наподобье гадаПеред броском свилась в кольцо -Не надо счастья, если надоВзамен забыть твое лицо.И все соблазны провиденьяНас не сумеют разлучить,Ведь ничего ценой забвеньяЯ не желаю получить.* * *
Уничтожая все, что манит,Изъян и ложь ища во всем,Мы правы, ибо все обманетИ мы потерь не понесем.Когда топчу страстям в угодуТо светлое, чем я живу,Тем самым я свою свободуДоказываю божеству.Мы губим собственной рукоюНиспосланную благодать,Затем что гибельность покояМы в ней сумели увидать.Талант, богатство и удачу,Всё, что слилось во мне одном,Без сожаленья я растрачуИ едким оскверню умом.Я благ не принимаю этихИ их уничтожаю сам,Так что жалеть о блудных детяхИзлишне щедрым небесам?К чему ронять слезинку вдовьюНа нас, влачащихся в пыли?Они своей слепой любовьюНа нас погибель навлекли.* * *
Кто знает, зачем я ревную,Зачем задыхаюсь в бреду?Раскрыть бы мне клетку груднуюИ сердцем прижаться ко льду.И сердце притихнет, глотаяТомительный холод взахлеб,И черная стужа литаяОхватит мне таяньем лоб.И в малый мой космос вольетсяВесь черный космический лед,И дрожь моя сразу уймется,Спокойствие нервы зальет.И, больше уже не горюя,Белесостью вымерзших веждКак есть свою жизнь рассмотрю яБез всяких напрасных надежд.На жизнь свою как на чужую,На краткий болезненный векС холодным презреньем гляжу я, -Глядит ледяной человек.Глядит изменившимся зреньемСквозь белую мерзлую мутьИ в зеркале видит с презреньемСвою измененную суть.* * *
Хорошо быть никому не нужным,Не нуждаться самому ни в ком,Язвы все зализывать недужным,Белым и зловонным языком.Счастье мне сулили много раз вы,Много раз и обманули вы,И за каждый раз остались язвыОт подошв до лысой головы.Пусть опять, не удержав рыданья,Струпья я ногтями расчешу,Но ни помощи, ни состраданьяУ тебя, юнец, не попрошу.Пусть тебя соблазны не тревожатИ мирское ты отверг навек,Но приманку счастия не можетНикакой отвергнуть человек.Счастья без любви не достигают,Но взгляни, ища любви земной,Как все те, кто счастье предлагает,Обходились ласково со мной.Если я изъеден и изъязвлен,То с чего тебе иного ждать?Ты поймешь, что не с любым соблазномЧеловек умеет совладать.Ты поймешь, что мудрости примета -Не насмешничать, а сострадать.Жаль, что благодарности за этоОт меня тебе не увидать.* * *
День исцеленья все ближе,Кто от него упасет?Дождь мои раны залижет,Боль мою глина всосет.Будет ни капли не больно,Если в запойном бреду,Руки раскинув привольно,Навзничь я в грязь упаду.Время увидеть воочью,Как безнадежность легка,Как разлезаются в клочья,Вдаль торопясь, облака.Кончились поиски счастья,И в немоте пустырейВлажная глина ненастьяС плотью сольется моей.Кончилось всё - и не надоМне ни за что отвечать,Лишь немигающим взглядомРедкие капли встречать.Всё в этой легкости тонет,И в шелестящей тишиДождь наполняет ладони,Как неживые ковши.* * *
Никому не дается за так он,Древних правил коварный язык:Если многое ставится на кон,То и проигрыш будет велик.Свой талант я фартовою мастьюРазбросал на зеленом сукне;Я играл на безбрежное счастье,Было прочее все не по мне.Лад семейный, карьеру, достаток,Постепенность житейских удачЯ поставил - и вышел без взятокНа последней из многих раздач.Вгорячах я не понял сначала,Что на отыгрыш времени нет.Ночь хмельная в окне угасала,И шептал леденящий рассвет:<Принимай как великое благоБезнадежность и жалоб не трать.Переигрывать поздно, миляга,Да и не на что больше играть>.* * *
С тобою не раз и не два говоря,Я сердца, увы, твоего не достиг,А ежели так, то, наверное, зряМне Господом дан изощренный язык.И если всю зиму сквозь мерзлую тьмуК тебе я взывал, но дозваться не смог,То голос пророческий мне ни к чему -Взывать бесполезно не вправе пророк.Не жаль все познания мне расточить,Оглохнуть, ослепнуть, навек замолчать -Я сам себя счастью не смог научить,Так стоит ли браться других поучать?Я думал: ты цель, провиденье, судьба,Но цели нельзя нам ни знать, ни желать.Нет цели в пути - есть лишь путь и ходьба,Когда ни к чему бесполезная кладь.* * *
Напоминать о себе не смей,Это ничтожества верный знак.Ежели ты не совсем пигмей,Ты не забудешься просто так.Звонки и письма - всё суета,Не надо людям портить житья.Обо мне напомнят тоска, пустота,Мое отсутствие, - но не я.А не удастся напомнить - что ж,Без любви и память легка, как дым.Ведь я и сам не слишком хорош,Раз не ушел отсель молодым.* * *
Нет конца дешевому хмелю,На уловки горазда пьянь,Пусть ангина третью неделюКак крючками дерет гортань.За окошком вороны чертятМуть белесую вкось крылом,И пропойцы вопят, как черти,Свесив головы над столом.У кого-то был день рожденья -С той поры мы неделю пьем,И надрывное возбужденьеЗаменяется забытьем.Всё привычно в этой квартире,Так зачем торопить уход?Пусть хоть все меня ждут в том мире, -Важно то, что одна не ждет.Иссякают деньги - и сноваВозникают незнамо как,И скрежещет жизни основа,Пережженная водкой в шлак.Всё, что в сердце мной бережется,Образ твой, что досель не стерт, -Всё в веселом аду сожжется,Где и сам я - веселый черт.И пускай мне глаза изгложетЭтот ранний бескровный хмель, -В мир, который ты создал, Боже,Я не в силах выйти отсель.* * *
Я от тебя не жду вестей,Твой облик в памяти сотру.Я из непрошеных гостей,Я засиделся на пиру.Зачем явился я в скупой,Не знающий пощады мир?Чтоб повстречаться в нем с тобой,И это был роскошный пир.Бескровный день в моем окнеИ в трубке голос - словно плеть.Был пир чужим, и, видно, мнеНа нем не стоило хмелеть.* * *
За внезапность потери судьбу не спеши укорять,Разве ты не урвал у нее и того, и сего?Ты не то бы запел, если б нечего было терять,Если б понял, что ты был лишен изначально всего.Если даже тебе и не лучший достался удел -Исчисление бед переходит уже в похвальбу.Если что-то утратил, то, стало быть, что-то имел,И уже потому ты не вправе пенять на судьбу.Проходя по пескам, ты набрел на источник любви,Но он за ночь иссяк - так без ропота двигайся в путь;Словно слабая женщина, с плачем весь мир не зовиПосмотреть, как коварно посмели тебя обмануть.Сам взгляни на других: ведь они-то не сбавили шаг,Причитания их никого не вгоняли в тоску,А ведь знали они лишь ходьбу да шипенье в ушах,Лишь песчаные змеи за ними ползли по песку.* * *
Тверди себе, что ты никто,До хрипоты, до вздутых жил,Ведь ни к чему любимым то,О чем ты думал, чем ты жил.Дающих счастие отрадНам не дано, увы, с тобой,Но посмотри, любезный брат,Как мы играемся с судьбой.Как можем все ее дарыНа ветер весело пустить,А в довершение игрыВсем равнодушие простить.Прости же, брат, и не злословь,Без колебания прости,Чтоб не обиду, а любовьС собою в небо унести.Сумей простить - и знай, что спасЗа крайней роковой чертойБесценный свет любимых глаз,Точеный профиль золотой.* * *
Другую я зову на ужин,Меня ли дамам избегать!И то, что я тебе не нужен,Меня не может напугать.Мне счастья без тебя не надо,Я компромиссов не люблю,Я в клокотании распадаИные радости ловлю.Не взыскан я твоей любовью,В гармонии зияет сбой,Но счастья внешние условьяЯ заменю самим собой.Как гармоническую пьесуЯ отыграю жизнь свою,Я всю разбросанность повесыВ шедевр законченный солью.Мой дар возносится крещендоНад изумленною страной.Я - совершенная легенда,Векам поведанная мной.Сквозь мир, унынием одетый,Проляжет света полоса -Я сам искрящейся ракетойСебя пускаю в небеса.Счастливцы остаются долу,Им жутко на меня смотреть -Того, кто смог по произволуВзлететь, рассыпаться, сгореть.А ужину нездешней властьюВелю я длиться до утра.Не будет в нем любви и счастья,Но будут вызов и игра.Так сладко слушать в час рассветаДыханье пленного зверька.Ах, ужин, - искорка ракеты,Единственный извив смычка.Так пусть на диво миллионамЗвучит мой милый пустячок:К твоим ногам ужо с поклономЯ брошу сломанный смычок.* * *
Я говорю в застолье: братцы,Мы не становимся моложе,За ум пора уже нам браться,Да ум-то пропил я, похоже.Мне от себя спасаться надо,Пускай во мне проснется стоик,Но разве малая награда -Быть центром дружеских попоек?Мне просто надо как-то выжить,Покамест рано на могильник,Но мне весьма приятно слышать,Что я прекрасный собутыльник.Всю жизнь стихи я бил, как камни,Порой же влёт стрелял, как белок, -За верность Муза воздала мнеГорой неизданных безделок.Работая как одержимый,Смрад пустоты в итоге чую,И вместо женщины любимойЛишь бесприютность получу я.Я чую ясно смрад измены,Меня призванье обмануло,Но сладко музыку КаменыВплетать в нестройный гам разгула.И мне спасателей не надо,Ведь всем нам ведомы примеры,Как зажигало пламя адаНеугасимый светоч веры.РЕГУЛЯРНЫЕ ПАРКИ (1997)
* * *
Мне мил простой обычай русский –Стаканов восемь осушить,Потом подраться – и кутузкойПриятный вечер завершить.Сходить неплохо на танцульки,Но только чтоб не брать билет,А проверяющей бабулькеКо лбу приставить пистолет.Приятно пьяную блондинкуИз кабака домой везти,А там воткнуть в таксиста финку,Чтоб хама в чувство привести.Наскучив жить в ладу и мире,Устроить хорошо погромИ за любимой по квартиреВсю ночь гоняться с топором.Мудрец доволен, коль имеетВ своей округе ресторан,Ведь сжечь пельменную сумеетИ заурядный хулиган.Да, мы умеем веселиться,И Запад нам не прокурор.Пускай опухли наши лица,Во взгляде – дерзость и напор.Нам слушать Запад неохота,Что выпьет каплю в кабакеИ знай сидит лопочет что-тоНа басурманском языке.Молчи, бескровный трудоголик,Беги к компьютеру скорей!Любой российский алкоголикВ сто тысяч раз тебя мудрей.Дионисийскому наитьюПокорны в яростной гульбе,Мы сами создаем событья,Но это невдомек тебе.Тебе понятны только числа,И не тебе постигнуть Русь,Когда, ловец иного смысла,За топорище я берусь.* * *
Я подумал: “Пройтись хорошо бы”,Хоть ноябрьский морозец кусался.Мой роман под названием “Злоба”В этот вечер никак не писался.Превозмог я в себе домоседа,Весь закутался, вышел с молитвойИ дверную обивку соседаПокрестил на прощание бритвой.Тихоходным рыдающим лифтомПлыл я вниз и огрызком сангиныВыводил завитушчатым шрифтомМатюки на обшивке кабины.О вещах размышляя нетленных,Распечатал внизу сигареты,Но сначала в ячейках настенныхПодпалил зажигалкой газеты.На дворе плыли белые мухи…Вдруг послышался крик басовитыйНеопрятной прохожей старухи,Мною с ног неожиданно сбитой.Очарованный звездною тьмою,Я шагал, нерушимо спокойный.Словно гром раскатился зимою –То свалил я контейнер помойный.Я зашел к своей прежней подруге,Не застав же распутницы дома,Перед дверью, кряхтя от натуги,Торопливо сходил по-большому.И, поймав в подворотне угрюмойВыносившего мусор поэта,Угрожающе молвил: “ПодумайНад бесплатною пользой совета.Стань мужчиной и дома не кисни,Удушаемый книжною пылью:Искру творчества высечь из жизниМожно только посредством насилья”.В назиданье ему оплеухуЯ вкатил, чтоб не смел расслабляться,Чтоб запомнил: работнику духаХорошо перед сном прогуляться.* * *
Я был один в тот пышный полдень лета,Ко сну меня склонила анаша,И понял я во сне, что жизнь поэтаВ России беспредельно хороша.Осталось много женщин за плечами,Но ждут еще мильоны впереди,И все они – с безумными очамиИ вечно смятой розой на груди.Да, нравится безумствовать поэтам,Скакать во мрак, накинув епанчу,А между тем и в трезвом мире этомВсе делается так, как я хочу.Моя неисчерпаема палитра,И потому вкушаю я почет:Официант, прилизанный, как выдра,С поклоном мне заказец подает.И на салфетке росчерка образчикВзамен купюр вручаю я ему,И на салфетку он глаза таращит,Еще не веря счастью своему.Зачем купюры лучшему из бардов?Мне просто дарят всё, чем я живу.Пусть коммунизм есть греза миллиардов,Но я его вкушаю наяву.Он для меня буржуями построен.Сумела стройка многих разорить,Но вряд ли скромный труженик достоинТого, чтоб мне его благодарить.Своими песнями в миры иныеЯ проложил уверенно маршрут,И мягкие буржуи надувныеЗа мною следом радостно плывут.И если кто-то лопнет по дороге,То радость не сотрется с прочих лиц:Коль впереди маячит счастье многих,То безразлична участь единиц.* * *
Изначально несчастен поэт,Изначально он должен страдать,Ибо опыт скитальческих летОн не вправе в стихах передать.Пишет он о родимых лесах,Хоть сама порывалась рукаНаписать, как светлеет в глазахПосле первой бутылки пивка.Пишет он, проклиная судьбу,Как поют соловьи по утрам,А хотел бы писать, как в зобуРастекаются первых сто грамм.Об Отчизне, судьбу понося,Пишет он и себе не даетНаписать, как зажарит гусяИ всего в одиночку сожрет.Как прекрасно в разгульном чадуНагишом в ресторане плясать!..Но о яблоньке в отчем садуДолжен он с отвращеньем писать.Чтоб писать о церквях над рекой,Он сумеет себя побороть, –Не расскажет, как жадной рукойМял могучую женскую плоть.Он напишет, смиряя себя,Про поля в предрассветном дыму, –Не расскажет, как, шумно сопя,Отдавалась толстуха ему.Все вулканы исконных страстейПокорила поэта стезя,Но до робких, ничтожных людейДонести ему знанье нельзя.Чтобы мир не распался вконецИ на твердь не обрушилась твердь,Голос сердца смиряет поэтИ зовет милосердную смерть.* * *
Катился слух по всей земле,Вгоняя в дрожь народ крещеный,Что царь свирепствует в Кремле,Коварным бесом обольщённый.Недолго было до бедыОт царственного хлебосолья –Легко в боярские задыВходили смазанные колья.Палач полосовал клинкомПод вопли жертвы плоть живуюИ скользких внутренностей комВываливал на мостовую.Как жертвы дергались в крови –Царь видел, сидя на престоле;Как содрогания любвиВкушал он судороги боли.Дымился человечий жирНа пламенеющих угольях,А мудрецы наставший мирТрусливо славили в застольях.Ни золото, ни киноварьНе потускнели на иконах,Покуда окаянный царьПриумножал число казненных.Земля от ужаса тряслась,И в казнях, кажется, хотелаНеограниченная властьСама себе найти пределы.Но оседала казней гарь,Сменяясь покаянным звоном,И падал окаянный царьС рыданьями к святым иконам.Сияли ризы и венцы,Слегка потрескивали свечи,И вновь слагали мудрецыБлагонамеренные речи.Но все труды пропали зря,По образам скакали черти,И бес мучительства царяНе отпустил до самой смерти.Четыре века протекло,И я, без внешнего почета,Подняв беспечное чело,Вхожу в кремлевские ворота.Я прохожу, никем не зван,А по естественному праву –Туда, где грозный царь ИванТворил бессудную расправу.Царь произвол возвел в законИ этим стал велик и славен,Но я не менее, чем он,В своих стихах самодержавен.Я совесть положил под спудИ разнуздал дурные страсти –Затем что зло есть атрибутИ светской, и духовной власти.Ведь в ложно понятом добре,Верней сказать, в словесном блуде,Успешнее, чем на костре,Всегда испепелялись люди.По звучным струнам не бряцалЯ в честь добра и благородства,Но благосклонно созерцалРазнообразные уродства.Со сладким трепетом вникалВо все возможные пороки,Хоть на себя и навлекалВ неблагонравии упреки.Непросто возвеличить стих,Поработить людей непросто,Покуда не упала с нихДобра мертвящая короста.Как много требуется сжечь,Смести, отдать на поруганье,Чтоб захватить людскую речь,Людское смутное сознанье!И не пугает смертный хлад –Певцы, по-царски всемогущи,К царям не упадают в ад,Но в райские восходят кущи.* * *
Наподобье червей могильных,В труд ушедших всем существом,В стороне от дороги сильных,Неприметные, мы живем.Но еще незримей, подспудней,Непрерывней наш темный труд,И темницу рабочих буднейНавсегда сомненья запрут.Без труда покоя не зная,И не найдем и в труде его,Потому что сомнений стаяВоспрещает нам торжество.Оттого-то мы сильным чужды,От рожденья алчущим жить,Чтоб желанья свои и нужды,Как закон, толпе изложить.В слабодушии все упрекиБезответно впитали мы,Но из наших были пророки,Освещавшие годы тьмы.В жизни мы ничего не значим,Но вы терпите, словно срам,То, что с горем, сомненьем, плачемПротив воли идете к нам.* * *
Я пес, слоняющийся у рынка,У автовокзала, у душной пивной.Брезгливый взгляд иль замах ботинка –И весь ваш расчет со мной.Вы правы, большего я не стою,Но, выместить злобу на мне решив,Вы знаете – я лишь жалобно взвою,Ведь взгляд мой так боязлив.Но долю свою покорно несу яИ, кажется, даже ее люблю,За то, что свой взгляд, как боль потайную,Навеки в вас поселю.* * *
Вы только дайте мне предлог –Я сразу так начну писать,Что вашей челюсти лотокНачнет приметно отвисать.Вы только не мешайте мне,Поверьте в искренность мою,Чтоб мне явить себя вполнеКак подколодную змею.Решив, что я всецело свой,Расслабьтесь, – я тогда смогуОтветить низостью такой,Что не вмещается в мозгу.Лишь не стесняйте естества –И буду кроток я и тих,Пока подлейшие словаНе выберу из всех других.А я бы мог своим перомИ видом радовать людей,Но я пресытился добром,Теперь другое мне милей:Взамен того, кто был вам друг,Явить такого молодца,Чтоб трупно выделились вдругВсе кости вашего лица.* * *
Обычно нас одно гнетет:Как всюду получить своеИ обратить скорей доходВ одежду, пищу и питье.О столь обыденных вещахЧто можно нового сказать?Усами путаясь во щах,И мысли тяжело связать.Чтоб вдохновенье испытать,Всегда необходим злодей,Необходимо воспитатьВ себе обиду на людей.Необходимо перестатьИскать всё зло в себе самом,Необходимо твердо статьОсобняком, особняком.Коль вечно яд обиды пить,Все притеснения терпеть, –Как рвота, должен подступитьМомент, когда нельзя не петь.И это будет лучший часДля сочинения стишка –Слова посыплются из вас,Как из дырявого мешка.И та, что мучила до слез,Задача станет так проста,Как просто валится навозИз-под коровьего хвоста.* * *
Я даровитый, но не даровой,Не для того мне были испытанья.Питайтесь от моей души живой,Но оплатите полностью питанье.Кто так, как я, возделывал талантИ прививал гармонию сознанью, –Чтобы меня пигмей-литконсультантУчил затем приятному писанью!Я должен был с покорностью киватьИ испускать почтительные вздохи –В душе мечтая в харю наплеватьПроклятому журнальному пройдохе.Я должен был, сгорая со стыда,Прочувствовать: меня почти купили, –Кричите же о том, что никогдаТак малодушно вы б не поступили.Но в этом вам и не было нужды,Все правила вы приняли с пеленок.Взрастили вы безвкусные плоды,Так жуйте их, как простыню – теленок.Пусть ваши блага для поэта – хлам,Но также способ всем воздать по чину.Я их добьюсь – и с легкостью отдамТому, кто знает час моей кончины.* * *
В Ростове, у рынка центрального,Усядусь я прямо в пыли,Чтоб звуки напева печальногоС гармошки моей потекли.Пою я о девушке брошенной,Печальной, хорошей такой,И смотрят в мой рот перекошенныйГрузины со смутной тоской.Нечистой наживы глашатаиПоймут, что барыш ни к чему,Коль грубые бабы усатыеИх ждут в надоевшем дому.Поймут, что всей жизнью расплатятсяОни за свое ремесло,Коль счастье в голубеньком платьицеВ слезах безвозвратно ушло.Торгуют они помидорами,Но деньги считают едва ль,Впиваясь незрячими взорамиВ закатную нежную даль.И скоро купцы постсоветскиеПочувствуют горький экстаз,И слезы хрустальные, детскиеИз красных покатятся глаз.Веду я мелодию грустнуюИ горько трясу головой,И жижею сладкой арбузноюПриклеен мой зад к мостовой.Струятся рулады печальныеИ в кепку мне сыплется медь,И яркие мухи нахальныеСтремятся мне в рот залететь.И зорко слежу я за кепкою:Когда она будет полна,За ваше здоровьичко крепкоеЯ белого выпью вина.* * *
Переворот не за горами,Мир полон злобою тупой,А я кладу поклоны в храмеИ запасаюсь впрок крупой.Я знаю, что не в нашей властиСудьбе дорогу заступить,Но можно отмолить напастиИ круп в достатке закупить.Пусть люди, схватываясь насмерть,Стремятся к раю на земле,Но я их поднимаю на смех,Блаженствуя в своем тепле.Я жив и бодр и стул нормальныйЯ сохраняю всем назло,А кой-кому исход летальныйУже геройство принесло.Господь не любит слишком прыткихИ живо с них сбивает спесь.Будь сведущ в яствах и напитках,А Бога исправлять не лезь.Оставим Богу Божье дело,А сами будем знать свое:Упитывать и холить тело,Удобно обставлять жильеИ от супруги милой племяВосставить на родной земле, –Ведь он свое не судит время,Мудрец со смыслом на челе.* * *
У меня нет ни глаз, ни ушей,Но чувствилищем, скрытым в хребте,Слышу сердцебиенье мышей,Слышу вздохи клопов в темноте.Слепота меня обволокла,Слепоты произнес я обет,Только нежные волны теплаПроникают в мой чуткий хребет.Не пробьет моей плоти сырой,Облепляющей, словно квашня,Звуков, запахов, образов рой,Понуждавший к движенью меня.Я обмяк и растекся блиномИ недвижно лежу на полу,И в забвении темном своемЯ единственно чуток к теплу.Я тепло чрезвычайно люблю:Что бы теплое мимо ни шло,Я сейчас же его облеплюИ собой укрываю тепло.И опять растекусь в забытьи,И вся жизнь моя – теплая мгла…А когда-то в ином бытииНе хватало мне остро тепла.Был я зреньем когда-то влекомК равнодушным чертам дорогим,Но пленительный голос скребкомПроходился по нервам нагим.Он буравил мозги, как сверло,Стужей схватывал каждый сустав…Вновь обрел я покой и тепло,Лишь немым и бесчувственным став.Я от образов резких земныхОтдохнуть наконец-то могу,И не надо созвучья для нихПодбирать в утомленном мозгу.И не надо от слов обмирать,Норовящих тебя уколоть,Если все свои чувства вобратьВ безмятежно живущую плоть.Словно время, я длюсь в тишинеБез желаний, утрат и торжеств,И текут равномерно во мнеРасщепленье и синтез веществ.Я лежу и дышу тяжело,Но флюиды тепла уловлю –И предмет, испустивший тепло,Ложноножками вмиг облеплю.* * *
Здравствуй, Михал Пантелеич,Здравствуй, мой друг дорогой.Вот я к тебе и приехал –Нищий, несчастный, нагой.Много из бочек познаньяСмог ты вина нацедить,Стало быть, сможешь с народомЧестно меня рассудить.Я ведь на благо народаСызмальства рифмы плету, –Как же, Михал Пантелеич,Снова я впал в нищету?В горле моем от обидыГорестный бьется комок.Хоть бы Михал Пантелеич,Ты мне забыться помог.Из холодильного шкафаТяжкий достань полуштоф,Но помни: не всякою водкойЯ угощаться готов.Чтобы назавтра похмельеНас не вдавило в кровать,Ты зарубежную водкуНе торопись открывать.Можно ли грязной несушкеС мощным тягаться орлом?Так и тевтонскому шнапсу –С хлебным российским вином.Часто за добрую водкуНам продают самопал,Так постарайся, чтоб мертвымЯ от него не упал.Труп стихотворца в квартиреНынче иметь не с руки…Если же в водке уверен –Закуси к ней посеки.К розовотелому сальцу –Хлебушка и чесночку,Сладкого перцу – к ветчинке,А помидоров – к сырку.В пышных узорчатых листьяхЗелени выложи пук:Киндзу, укроп и петрушку,И сельдерей, и латук.Смачно, Михал Пантелеич,Вскоре наш стол заблестит.А о народе не думай:Бог его, дурня, простит.* * *
Судьба моя не печальна,Смешно говорить об этом,Пускай я с детства фатальноБыл вынужден стать поэтом.Вы спросите, сострадая:Как сжиться с жизнью такою,Довольства собой не знаяИ даже просто покоя?Нет повода к состраданью,Хоть вчуже оно и дивно:Ведь эти два состояньяМне с детства были противны.Я отдал им дань, не скрою,Но так, как праздничным платьям,Которые по покроюНейдут к привычным занятьям.* * *
Словно теплое масло – полуденный светИ листва умащенная жирно блестит.Отчего ты так рано напился, сосед?Ведь такого супруга тебе не простит.Если дома тебя не погубит гроза,То на службе вонзит тебе молнии в тыл.Встали дыбом седые твои волоса,Взгляд с испугом в неведомой точке застыл.Что ж, я знаю, как страшно перечить судьбеИ течению времени противустать.Ты нетвердо бредешь – но я вижу в тебеНепростую закалку, бойцовскую стать.В небе плавятся тучные кроны деревИ над ними недвижно стоят облака,Но покой ты отверг, выбрав вопли и гнев,Оплеухи, щипки и тычки под бока.Не поддашься ты ходу унылой судьбы,И мятежный твой дух не приемлет оков.Карбонарий вина, якобинец гульбы,Завтра в заговор снова ты втянешь дружков.О бунтарь, ты за то уж достоин похвал,Что восстаньем на смерть никого не обрек.Как скалу, обтекал тебя медленный вал –Не спеша наплывающий тягостный рок.И не власти земные ты вызвал на бой –Эту плесень ты только забвенью обрек,И тебя затопил, но не сплавил с собойНе спеша наплывающий тягостный рок.* * *
С запада тянутся тучи, клубясь,Утро мрачней, чем итог перестройки,Рыжая сука по кличке ЧубайсПраздно слоняется возле помойки.Я у помойки люблю постоять,Нравится мне созерцанье отбросов,Только ведь сука пристанет опять,Ей не понять, что такое философ.Смотрит в глаза, ничего не боясь –Кто же тут правильно мысли оформит?Прочь, беспардонная сука Чубайс,Пусть тебя, суку, Америка кормит.Каждый стремится хоть что-то урвать –Бабы, политики, дети, собаки.Выстроить всю эту жадную ратьИ показать на помойные баки:“Там даровая таится жратва,А не в дырявых карманах поэта.Место вам всем на помойке, братва,Нынче же в жизнь воплощается это.Вот они где, даровые харчи,А о моих позабудьте доходах.Рьяно в тухлятине ройтесь, рвачи –И обретете питанье и отдых.Ну-ка, на первый-второй рассчитайсь!Знайте – ленивым не будет поблажки:Рыжая сука по кличке ЧубайсБудет кусать их за толстые ляжки”.* * *
О Господи, пошли мне сил,А лучше – хлебную идейку,Чтоб я свой дар не угасил,Надсаживаясь за копейку.Я работящий человек,Не назовешь меня тупицей,И странно думать, что вовекНе побывать мне за границей.О Господи, к чему скрывать –Весьма обидно знать заране,Что мне вовек не побывать,К примеру, в классном ресторане.Богатства я не смог стяжать,Покуда находился в силе –Теперь уж мне не разъезжатьНа собственном автомобиле.Я отдаю поклон земнойВсем тем, кто не судил по платью,Не раззнакомился со мнойИ не подверг меня проклятью.Бедняк любому надоест –Такой никчемный от природы;Ему один смиренный крестДает забыть про все невзгоды.Он осенит крестом челоИ видит словно с возвышенья:Бессильно всё людское злоИ мало значат все лишенья.* * *
Опыт нашего духа бесценен,И познанье не терпит прикрас.Порнофильм под названием “Ленин”Мерой правды нас просто потряс.О героях мы быстро смекнули,Всем нутром – не одной головой:Траектория пущенной пулиПродлевает их член половой.А убийство – не только событьеВ политической жизни страны:Это также и форма соитья,И при ней не помеха штаны.Если враг у бойца под прицелом,То в секунду нажатья куркаНаш герой обладает и телом,И превратным сознаньем врага.Акт убийства есть акт обладанья,Но не пошлый мещанский оргазм:Он – как вход в гармоничное зданье,В социальный блестящий фантазм.Только пуля житейскую скукуПозволяет вполне поборотьИ с глухим сотрясающим стукомПробивает набрякшую плоть.И, по праву партийного членстваНад врагом совершив приговор,В этот миг достигает блаженстваВ порнофильме заснятый актер.Враг по стенке сползает бессильно,И, взлетев над земной суетой,В это время герой порнофильмаЗавершает соитье с мечтой.* * *
Конечно, он вас полюбит,Иначе и быть не может,Ведь похоть неутоленноЕго по-прежнему гложет.Поймете – и вас подхватит,Как ветром пушинку, счастье,Но разума не теряйте,Своей воспользуйтесь властью.Чтоб скотскому беспорядкуВся сила чувств не досталась,Добейтесь, чтобы законноУ вас любовь развивалась.Всё так и осуществится,Как в вашей мечте келейной:Заснете на брачном ложе,Чтоб встать для жизни семейной.Но сон не будет спокоен –Разбужены вдруг кошмаром,Очнетесь – и чувство крахаВас словно окатит варом:Поднялся он почему-тоИ молча с кроватью рядом,Досадливо озираясь,Лишь вас избегает взглядом.* * *
Необходимо всё учесть,Не упуская ничего,Нельзя, чтоб пострадала честь,Когда наступит торжество.Нельзя, чтобы любой дуракСебя мог ставить надо мной,Но неизбежно будет так,Когда я соглашусь с виной,Когда признаю, что меняНе благо общее влекло,Что, только мзду властей ценя,Вокруг я сеял только зло.Понадобился тяжкий труд,Чтоб ласку власти обрести,Так неужель меня ваш судГлаза заставит отвести?Страстей и похотей клубок,В душевном мраке зрим едва,Особый выделяет сок,Родящий мысли и слова.Из тайной низости немойЯ честь и правоту создам,И будет твердым голос мой,Когда я снова вас предам.* * *
Ступай, любимая сестра,Без сожалений уходи,Ведь красота твоя остра –Острее, чем кинжал в груди.Да, ты нужна моей любви,Но не сестрою, а рабой –Не зря я с ревом, весь в кровиТащусь повсюду за тобой.Послать улыбку мне в ответТы даже и не помышляй,А коль имеешь пистолет,То вынь, прицелься и стреляй.Я завизжу, но ты держисьИ смело всю обойму трать.Взгляни: я злобился на жизнь,А всё же жалко умирать.Небось поджал в испуге хвост,Когда дошло до крайних мер.Похоже, был не так-то простТвой безобразный кавалер.* * *
Мне вас довольно увидать –И я вас тут же оскорблю:Я невозбранно оскорблятьДо чрезвычайности люблю.Люблю я слушать в этот миг,Как, слушаясь едва-едва,Интеллигентный ваш языкЛепечет жалкие слова.Я в этот миг люблю смотреть,Как что-то в вас слабеет вдруг –Черты лица начнут старетьИ обвисают кисти рук;Как на глазах у вас волнойПереливается слеза;Но иногда и надо мнойВдруг разражается гроза.Ведут из комнаты меняИ что-то делают со мной.За дверью краткая возня –И я вернусь уже иной.Я говорю себе в сердцах,Что не понес больших потерь,Ведь мой животный темный страхОт всех отгородила дверь.И пусть синяк под глазом взбух –Я не утрачу важный вид,Затем что пара оплеухМне никогда не повредит.* * *
Важна не правда, а правота,Отсюда и следует исходить.С правдой лишь скука и маета,С ней нужно думать, а не судить.Все размышления даже на грошПользы и радости не несут,Подчас как ни думай – не разберешь,“Да” или “нет” должен молвить суд.Подчас как правду ни изучать,В ней сочетаются “нет” и “да”.Так неужели же потерятьВысшую радость – радость суда?Пусть даже порой однозначный ответНам предоставит упорный труд,Но сколь волнительней “да” и “нет”,Когда по чувству вершится суд!Так пусть же мощный словесный шквалПротивных мнений сметет столпы,Чтобы в испуге враг умолкалПод одобрительный гул толпы.* * *
Идет коммунизм по планете,Чтоб стало светлей на земле,А Сталину ночью не спится,И Сталин вздыхает в Кремле.Вот Молотов, вот Каганович,Вот радостных рапортов дождь,Так что же тебя беспокоит,О чем ты печалишься, вождь?И вождь отвечает со вздохом:“Шлет рапорты каждый народ,Лишь греки как будто набралиВина самодельного в рот.Мне хочется молвить им: греки,Вы выплюньте лучше вино.Заботливым взором отцовскимСлежу я за вами давно.На вас помаленьку сигналыДавно уж стекались ко мне:Из рек вы таскаете раков,И раков не стало в стране.Вы, греки, при всяких режимахОдно лишь имели в виду:Нажарить салаки, нажратьсяИ спать под навесом в саду.Вы также порой не гнушалисьВинцом и картежной игрой.Плевать на Турксиб вы хотели,Магнитку и Тракторострой.И ежели к вам приглядеться,То просто обида берет:Какой-то неискренний все же,Какой-то вы скользкий народ.И русские, и украинцыИзрядное тоже жулье,Но все-таки есть в них основа,А в вас я не вижу ее.Хоть с ними с большою опаскойРешусь я на подвиг пойти,Но с вами не то что на подвиг –И в нужник-то страшно зайти.Езжайте-ка на перековкуВ просторы казахских степей,И жен забирайте усатых,И ваших противных детей.А чтобы вам не было скучно, –Ведь я вас, паршивцев, люблю, –Я с вами веселых чеченцев,Забавных ингушей пошлю.Немало прошло пятилеток;В степи, где колючка росла,Пробилась плодовая поросльИ буйно весной расцвела.И в чайной большого совхозаСидел среди юношей грек –Седеющий орденоносец,Известный в Москве человек.И он говорил молодежи:“Нас, греков, постигла беда:Не слышали зова эпохиМы, греки, в былые года.Мы думали только, как выпить,Пожрать и на баб заскочить,И взялся поэтому СталинОтечески нас поучить.Сказал он: “Мы мчимся к прогрессу,А греки для нас – тормоза.Они окопались у моря,И фрукты им застят глаза”.Сказал он: “Пусть вместо салакиПайкового хлебца пожрут!”Узнали развратные грекиОсмысленный, плановый труд.Поэтому греки сегодняНе тот обывательский сброд,А гордый и трудолюбивый,Шагающий к свету народ.* * *
Машинисту метро говорю я: “Браток,Для чего ты даешь этот страшный гудок?Мне сегодня судьба составляет заслон,И на рельсы меня не повалит и слон.А наскучит со мною возиться судьбе –Стало быть, я свалюсь под колеса к тебе,Ведь случайного нет ничего впереди,И поэтому попусту ты не гуди.Мне сегодня судила судьба захмелеть,На перроне приплясывать, словно медведь,Лишь с огромным трудом равновесье храня, –Но судьба же хранит от паденья меня.А когда от меня отвернется судьба,То твоя ничему не поможет труба:Каблучки за спиною, касанье одно –И я вниз полечу, на тоннельное дно.Чьи точеные пальцы легко, как во сне,В толчее прикоснутся к сутулой спине?Кто меня так изящно низвергнет во мракИ змеею скользнет меж вопящих зевак?Нет ответа. Иду я, забытый поэт,По тоннелям иным на торжественный свет,Свет растет, пробивается с разных сторон,И уже не припомню я темных имен.Очевидцам оставим подробностей приз:Как, расставив конечности, рухнул я внизИ все звуки покрыл, устрашая народ,В отвратительном реве разинутый рот.* * *
Геройству место есть повсюду,Но все-таки вдвойне почтенноГеройство, родственное чуду,В чертогах метрополитена.Туда стекают толпы с улиц,В вагонах мчат к рутинной цели,А мы уходим, чуть сутулясь,Гуськом в угрюмые тоннели.Нас ищут сутки, двое, трое,Но мы выходим к людям сами –Немногословные героиС остекленевшими глазами.Пускай метро и воплощаетРутинный жизненный порядок,Но наши лица возвещают,Что жизнь еще полна загадок.Нас отдают сержантам ражим,Пинками осыпают щедро,Но вскоре людям мы расскажемО том, что укрывают недра.О крысах бледных, безволосых,Однако ростом с поросенка,О паутинных липких тросах,О пауках с лицом ребенка.О трупах в форме машинистов,В подземной сырости раскисших,О жертвенниках сатанистовВ зловещих закопченных нишах.Мы от людей, погрязших в быте,Всегда стремимся отличаться –Нам любо мимо них в корытеПо эскалатору промчаться.И, скрежеща корытным днищем,Остановиться на платформеВплотную к ясным голенищамСадиста в милицейской форме.Пусть люди видят: в жизни тусклойЕсть всё же место для полета,Хотя и волокут в кутузкуКорыто и его пилота.И чье чело не омрачитсяРаздумьем о судьбе таланта,Когда пилот подбитой птицейЗаголосит в руках сержанта.* * *
Распространяя дух коньячный,Насвистывая на ходу,По вашей жизни неудачнойВиденьем ярким я пройду.Как на диковинное что-то,Вам любо на меня глядеть,Ведь вашим тягостным заботамНе удалось меня задеть.В трудах вы терпеливо прели,Надсада ваши нервы жгла,Зато в моих руках горелиИ сами делались дела.Произносили вы упреки,Но как-то вяло, без огня,Ведь вас пугавшие порокиЗабавой были для меня.Когда понадобитесь мне вы,Я всё, что надо, получу:Я так хорош, что вспышку гневаВам разыграть не по плечу.И я такое изумленьеМог придавать своим словам,Чтоб всякое сопротивленьеНелепым показалось вам.Вы слабости мои прощали,Ведь в душном лабиринте днейМоей свободой вы дышали,Которая всего нужней.Слезу по мне недаром пустятИ по заслугам укорят:Я, расстававшийся без грусти,Был встречам непритворно рад.* * *
Слова, поцелуи, объятья,Двух тел сопряженье в одно…Бессмысленно это занятье,Но тем и приятно оно.Нелепы любви ритуалы,Признанья – поток чепухи,Но я не смущаюсь нимало,Любимой слагая стихи.Любовным охваченный хмелем,И сам я немало глупил:Ночами не спал по неделям,Терял состоянья и пил.Любовь заменила мне веру,И всем я пожертвую ей.Плевал я на знающих меру,Спокойных и трезвых людей.Не слышал вовек обыватель,Который размеренно жил,Гармонии той, что СоздательВ черты моей Дамы вложил.Должно быть, филистер злосчастныйИ зрением также убог:В глазах моей Дамы ПрекраснойТворца он увидеть не смог.Кичусь я своим фанатизмом,В безумствах иду до конца,За то я и гением признан,Любимым созданьем Творца.Вхожу я, пропащий повеса,В ваш храм – и разносится взрыв,И падает в храме завеса,Небесные рати открыв.* * *
Коль ты меня отвергнешь, Настя,То что мне светит впереди?Наколка “Нету в жизни счастья”Заголубеет на груди.Надежды дерзкие развеяв,Меня ты сразу оборви,Чтоб я, как Ленька Пантелеев,Бандитом стал из-за любви.Я окружу себя гурьбоюВесьма сомнительных дружков.Налеты, взломы и разбоиНам будут парой пустяков.Я за любовные напастиБезвинным людям стану мстить –Прости меня за это, Настя,Как я сумел тебя простить.Ты все как надо понимаешь,А коль не любишь – не судьба.Прости, когда в толпе поймаешьМой взгляд косой из-подо лба.Мои бандитские ухватки,Дела бандитские прости.Качусь к концу я без оглядки,Чтоб на твоем не встать пути.А впрочем, ты живешь прекрасноИ знать не знаешь ни о чем,И беспокоюсь я напрасноО снисхождении твоем.Перед большим универмагомСлоняюсь я на склоне дняИ револьвер системы “магнум”Вдруг выхвачу из-за ремня.Я инкассаторам внушаю,Что ни к чему шутить со мнойИ восвояси отъезжаюСо всею выручкой дневной.Я крупный вор, однако мираВ душе и не было, и нет.Мне опостылеют хавиры,Попойки, телки, марафет.Возьмусь я за дела такие,Как будто лезу на рожон,И в песнях всей блатной РоссииМой образ будет отражен.Но приближается расплата,Ведет в тупик наклонный путь,И очередь из автоматаНаискосок прошьет мне грудь.Прервет ментовская засадаОчередной лихой налет,И у зеркального фасадаГустая кровь асфальт зальет.Меня с веселыми друзьямиСмахнут с житейского холста.Таких, как мы, хоронят в ямеБез панихиды и креста.У нас на кладбище не будетНа Пасху выпивать родня,А Настя не сейчас забудетНавек ушедшего меня.Она меня в той прежней жизниУже успела позабыть.На воровской прощальной тризнеОдни марухи будут выть.Провеселимся мы недолго –Так спичка вспыхнет и сгорит,И только старая наколкаО жизни правду говорит.* * *
Пускай у вас я не добьюсьСтоль вожделенного успеха,Но я смеюсь, до слез смеюсьИ, может быть, умру от смеха.Смешно: богач, аристократ,Любимый знатоками гений –И превратился в свод утрат,В ходячий список поражений.Не вправе я земную твердьОбременять таким уродом,Но осмеять и жизнь, и смертьУспею я перед уходом.Да, вскоре надо уходитьВ тот край, где, чужд былых веселий,Я буду по лугам бродитьПод легкий лепет асфоделей.Но не прогневайтесь, молю,На мой визит, не слишком скромный,Коль тень заметите моюВы как-то раз в квартире темной,Коль холодком в полночный часПовеет тень на ваше ложе, –Ведь если я забуду вас,То и себя забуду тожеИ растворюсь в летейской мгле,И уничтожусь без остатка…Но милый образ на землеГорит, как Божия лампадка.Покину я подземный лугИ теней в их томленье тяжком,Чтоб к вам взлететь, прелестный друг,И к солнцевским пятиэтажкам.Пускай пути я не найдуНа небо к Божьему чертогу,Но к вам в ночи я припаду,Тем самым припадая к Богу.Вы – Бог, затем что в вас однойВместилось всё, что в мире свято,И в этот тихий час ночнойНе бойтесь моего возврата.Я должен ныне изменитьНемому навыку страданий,Чтоб выпрясть золотую нитьИз просветлённости свиданий.Ведет сверкающая нитьМеня в виталище иное,Где нас уже разъединитьНе сможет впредь ничто земное,Где к вам пути не преградитМне больше ни одна помеха, –Так Бог меня вознаградитЗа горький вкус земного смеха.* * *
Вовек я не скажу тебе,Смущен тобой до немоты,Что лилия в моем гербеПрекрасна и чиста, как ты;Что гербовый венчает щитКорона о семи зубцах –Она невидимо горитВ твоих полночных волосах;Что я навеки воин твой,Я чужд корысти и обид –Так верный лев сторожевойВ гербе над лилией сидит;Что если я бываю хмурИ душу боль пронзит порой,То геральдических фигурВовеки неизменен строй.* * *
Мы расстаемся навсегда,“Прощай!” – я говорю надежде.Мы встретимся, но ты тогдаОкажешься уже не та,Которую любил я прежде.Добра ко мне, чиста, нежна –Такой любовь ты заслужила,Но, став внезапно холодна,Ты воздала себе сполна –Сама себя всего лишила.Я объяснить тебе не мог,Как выбор твой нелеп и жалок,И, долгий подавив зевок,Я лишь даю себе зарокВпредь не любить провинциалок.* * *
Если решил завести кота,Бери из-под кошки, совсем малыша.В доме, где кот, всегда чистота,Время в тиши течет не спеша.Много по дому делает кот:На мягких лапах ходит вездеИли сядет, как столбик, и смотрит на вход,И в дом уже не войти беде.И если хочешь пса завести,То из-под суки бери щенка.Словно ребенка его расти –Не пожалеешь наверняка.Когда он станет могуч и толков,Поймешь, что надежней нет никого.Он грозно гавкает на врагов,И все враги боятся его.Обзаводиться решив конем,На ломких ногах стригунка бери,Как о ребенке пекись о немИ словно с братом с ним говори.Когда под ним застонет земляИ дых зазвенит, словно пар в котле,Поймешь, что любил ты его не зря,И гордо выпрямишься в седле.Когда же ты в жилище своеНовую женщину приведешь –Следи, как слуги встретят ее:Они раскусят любую ложь.Слуги немые не могут лгать,Момента встречи не проворонь:Фыркнув, метнется кот под кровать,Пес зарычит и отпрянет конь.И пусть она повиликой льнетК плечу твоему, пусть и ты влюблен, –Денег ей дай, доведи до воротИ по-хорошему выставь вон.Непогрешим приговор зверей,Простые души чувствуют зло.Но если они ласкаются к ней,То, стало быть, тебе повезло.* * *
В моем окне – морозный мрак,Но в тихой комнате тепло.Сюда упятившись, как рак,Я пью, пока не рассвело.Ночь в разноцветных поясахПодрагивающих огней;Дня неприкаянность и страхБесследно утопают в ней.Покуда всех вещей чертыНе выявил бескровный свет –Ни холода, ни пустотыНа свете будто бы и нет.Есть переливы поясов,Опушка снега вдоль ветвей,Есть только тиканье часовИ бормотанье батарей.Я не замечу, как уснуНа предрассветном рубеже,И день так ловко обману,Очнувшись затемно уже.* * *
С надеждами пустыми не дружись:Перешагнется с возрастом черта,И от всего, что предлагает жизнь,Подкатывает к горлу тошнота.Я не могу отчет себе отдать:Кто гонит нас из теплых уголков,Чтоб на снегу нам тупо наблюдатьВосторженно резвящихся щенков?И лыжниц безобразные задыВдруг вызывают пресный вкус во рту,Как будто ритм толкательной ездыНе здравие несет, а тошноту.Пусть к пресным радостям воскресных днейОчередная движется семья:Я прослежу презрительно за ней –И ощущаю жажду забытья.В одном сто раз изведанном кругуЛежит моя житейская стезя;Об этом я лишь позабыть могу,Поскольку это изменить нельзя.А впрочем, не влечет и забытье,Ведь мне напомнит отрезвленья час,Что делают безвкусным бытиеНе внешний мир, а измененья в нас.* * *
Не надейтесь, друзья, я уже не простак,Я наказан уже за мою доброту.Ваши темные души мне ведомы так,Что вся жизнь – словно вкус перегара во рту.Не надейтесь, что я хоть на пару минутРади вас пожелаю себя утруждать.Вас научит уму благодетельный кнут,А в России кнута не приходится ждать.Я-то слаб. Я одной только злобой богат.За меня рассчитается некто Другой.Заметавшись и свистнув, как вспугнутый гад,Кнут всем телом прилепится к коже тугой.Белым магнием в черепе боль полыхнет,Чугуном затечет полоса на спине,А Другой кнутовище опять отмахнет –В воздаянье за зло, причиненное мне.Страшно думать, что боль не имеет конца,Но мольбы словно выжгутся белым огнем.Тот, Другой, не имеет ни чувств, ни лица,Но он весь – за меня. И довольно о нем.* * *
Я руки сложа сидел не затем,Чтоб глупости слушать из ваших уст.Случилось так, что не было темИ мир оказался прискорбно пуст.Но это ведь дело только мое,Здесь надо спокойно пережидать,А вы напали, словно зверье,Словно решив передышки не дать.Мне даже совестно повторять,Какую чушь вы твердили мне.Слова пустились в мозгу шнырять,А мысли спрятались в глубине.И я взирал, пониманья чужд,Томимый слабостью головной,На длинный реестр всевозможных нужд,Что вы развернули передо мной.Нелепая мысль – избегнуть обуз,Каждый по жизни с грузом идет,Но есть человеку приличный груз,А вещи возит тягловый скот.Скажите, как же я до сих порПрекрасно жил без ваших тревог?Послужит ответом на ваш укорЕдинственно мой протяжный зевок.Но, видя мирную внешность мою,Не вздумайте дальше шутить со мной,Не то взъярюсь и на вас наплюю,И ядовитой весьма слюной.* * *
Я наблюдаю из окна:Шероховата,Крадется к дому белизнаОт небоската.Я вижу лиры, веера,Сосудов сетки –Под снегом гнутые, как бра,Нагие ветки.И оседающий во дворК стопам природыПеренасыщенный растворМорозной соды.Капель почти заглушена,И внемлют зданья,Как набухает тишинаПохолоданья.Усугубляют глушь дымыИ испаренья.Темнеет тихо, словно мыТеряем зренье.И взгляд сливается с зимой,С ее пустыней,С беззвучно дышащей каймойВдоль черт и линий.* * *
Всех капель, оцепивших двор,Напильником касался день,И чурки расшибал топор,Как городошную мишень.Пила упрямая пила,Волнуясь, как стальной платок,Крутую толщину ствола,И булькал выгиб, как глоток.Петух ронял мазки белил,Как тюбик, тиская нутро,А сам петух палитрой был,Поставленною на ребро.И крыша резала коньком,Как бы алмазом, гладь небес,И радость золотым мешкомВалилась к нам через разрез.С лучами путалось пшеноИ в лужах солнца шло на дно,Но, как машинка для шитья,Включались куры заодно.Свинья, покинувшая хлев,Глядела как бы сквозь стекло,Как счастье, словно ошалев,К нам беспричинно в руки шло.* * *
Жизнь будничная не пьянит,День тянется, излишне долог,И опьяняет только видЗастывших стройно книжных полок.Успев страстями отболеть,Душа становится капризней,И срок приходит нам хмелетьОт чтения, а не от жизни.Так дружелюбны тишинаИ надписей мерцанье в келье!Восторг от книжного винаНе превращается в похмелье.Настаивается оноВ тиши, под нежной книжной пылью –Вино религии, виноОпасности, вино насилья.Вселенский хмель водил перомПисак, сложивших эти сказкиО тех, кто в чане мировомБыл частью Божией закваски,О тех, кто хмель в себе пронес,За кем неслись вражда и схватка,Через кого шутил хаосНад трезвостью миропорядка.Так помолитесь, господа,Коль сами опьянеть не в силах,За тех, кто чувствовал всегдаХмель, обращающийся в жилах.* * *
Реки, озера, протоки,Села в овчине лесной.Свет, что растет на востоке,Белой взмахнул пеленой.Кроткие села туманны,Но зазвенят якоря –Вновь на волну ИорданаЛодки сзывает заря.Над пеленой многорукойСолнца возносится шлем.Где-то за дальней излукойДремлет и твой Вифлеем.Много пришествий явила,Но описать не берусьТо, для которого силу,Ведаю, копишь ты, Русь.А на дремучей протокеМолится утренний дымО златокудром пророке,Бредившем духом твоим.* * *
Рытые бархаты мхов,Папоротников узоры.Слушают ход облаковМедноколонные боры.Неиссякаемый ходВ вольных высотах незримых!Хвои меха колыхнетВетер, пасущий гонимых.Вслед за волной ветровой –Солнце с коротким приветом.Медь обернется живой,Мягким затеплившись светом.Но обратятся столпыВновь к отрешенности чинной.Я водопойной тропыНе покидаю лосиной.Боязно путь потерять –Бор безучастен к невзгоде,Сказки не в силах прервать –Сказки ветров о свободе.Слышимей облачный ход,Синь раздвигает преграды:Отблеск речной промелькнет,Реже стволов колоннады.Сладко замедлить шаги,Слушать в гудящем порталеСкрежеты лезвий куги,Перекрестившихся в шквале,В синие шири глядеть,Видя, как снова и сноваВетра слепящая сетьПолнится дрожью улова,Как на смоленый канатСиверко отзвуки нижетИ светлорунных ягнят –Ивы прибрежные лижет.* * *
Не от умственного бдения,Не от строгих образовНам вкусить освобождения,Услыхать певучий зов.Истомит тоска неясная,Неусыпная тоска,Отомкну же лодку празднуюОт причального замка.И пойму: года не отнялиДуха главную казну,Только лодку мимо отмелиЯ на стрежень поверну.Ширь откроется огромная,Станут слева проплыватьИвы и луга поёмные,Справа – боровая рать.Всюду тешится погонямиСеребрящий травы норд.Волны звонкими ладонямиПлещут в выпяченный борт.С прежней радостью безмерною,Расширяясь, дух поет,И рука, как прежде верная,По стремнине правит лёт.Водь от ветра фиолетова,В пойме ветер бирюзов,И летит с раздолья этогоК небесам певучий зов.* * *
Пыльный ветер насквозь продувает кварталыИ тускнеет трава, не успев прорасти.Подрастают дома, как прибрежные скалы,Чтобы мусор отлива могли мы сгрести.Словно грязная пена немого прибоя,Снег в ничто уползает тайком, по ночам;В эти дни мы не знаем, что делать с собою,И предаться унынью приходится нам.Коль гудят чердаки, провода и антенныИ древесные голые ветки шумят;Если кровельный скат громыхает смятенно,Словно чьей-то неровною поступью смят;Если ветер, взывающий к единоверцу,Сделать флейту готов из любого куста –Откликается кровь, откликается сердце,Но не наши движенья, не наши уста.Если всё превращает в полотнища ветерИ в биенье полотнищ нам слышится зов –Сердце, камень бессонный, уныньем ответит,Ибо скальные корни сильней парусов.Сердце вплавлено в своды житейской пещеры,Где проносятся ветры, трубя о своем,И от слез, порожденных незнанием веры,Сталактиты стихов прорастают на нем.Вера ветра для сердца неисповедима,И, не в силах постигнуть призыв путевой,Откликается ветру, летящему мимо,Заунывным гудением камень живой.* * *
Как свинья, содрогается грязь,Вся в прорезанных ветром озерах,И густая листва, серебрясь,С шумом валится – ворох на ворох.Разгребание лиственных куч –Это ветра нелепая шалость,И безвкусное варево тучБезнадежно с пространством смешалось.Словно боги, над битвой деревСлепоокие высятся зданья,И безудержный слышится гневВ шумном ропоте похолоданья.Опьяненное медом жары,Всё вчера было сонно и стройно,А сегодня вскипели дворы,Всё расшатано, всё беспокойно.Важно дать себе ясный отчет,Что отзывчивость – глупое свойствоИ что лишь в никуда увлечет,Подступая извне, беспокойство.* * *
Наградой за пыл подпитий,За сбивчивый гам попоек –Убожество общежитийИ стоны казенных коек.Наградой за плеск бокалов,За пасти всхлип распаленный –Сиротство в скверне вокзаловИ в страшной зыбке вагонной.И шепчет некое знанье:Прекрасно, что так случилось,Пусть праздничное мельканьеТак грубо остановилось,И смолкли родные речи,Не высказав всех желаний,И скорбью сгибает плечиНемой глагол расстояний.* * *
Я не могу на судьбу пенять –Так ею не был любим никто,Но её даров я не мог принятьИ все мученья принял за то.Мне в КПЗ ломают ребро,До черноты дубасят в пивной,Я в головном вагоне метроДрыхну на линии кольцевой.Плача от стужи, куда-то бредуИ обливаюсь потом в метро,Теряю сознанье, упав на льду,Чтобы себе застудить нутро.И вместо того, чтоб меня поднять,Люди еще меня оберут,Но я не хочу ничего менять,Все перемены – напрасный труд.Перед образом Божьим я виноват,Скомкав его, как в кривом зеркале,Но Петр меня не отправит в ад –Я всё искупил уже на Земле.И из текучести зеркалаМой лик гримасы корчит судьбе.Немало делал я в жизни зла,Но только себе, – да, только себе.А если вдруг текучесть замрет –Вот это будет страшней всего:Тогда остаётся лишь черный лед,Не отражающий ничего.* * *
В крови истому почую,Сжигающую, как соль,И тихо пробормочу я:“О Боже, какая боль”.Повсюду боль проберется,До крайних нервных ветвей.Не надо с болью бороться,А надо заснуть скорей.Я в сон забился, как в норку,И страшно мне выходить.Вонзите мне в зад отвертку,Чтоб враз меня пробудить.Я в сон закопал свой разумИ в теплой земле живу.На свет меня рвите разомЗа ядра, как за ботву.Со мною держитесь твердо,Твердите мне свой резон:“Уж больно, братец, хитер ты,Чуть что – и зарылся в сон”.Учитесь меня проворноНа свет вырывать оттоль –Я только шепну покорно:“О Боже, какая боль”.* * *
Мир полон страсти и отваги,Зато мои бесстрастны мысли.Над барахолкой вьются флаги,Зато в душе они обвисли.К торговцу стоит обратиться,И он откликнется сердечно.Дай Бог им всем обогатиться,Но я-то обнищал навечно.Я выхожу навстречу маюИ человеческому братству,Но ничего не принимаю,А это не ведет к богатству.Я нищ по собственной охоте,А вся суетность пресечется,Когда очередной наркотикПо гулким венам растечется.На рынке множество дурманов,Но ни один не стоит рвенья,Ведь в довершенье всех обмановОбманет даже опьяненье.* * *
Бесстыдное кривляние реклам,Вдоль стен построившихся, словно шлюхи.Людская нечисть, словно злые духи,Шевелится по сумрачным углам.На смену обессилевшим орламСлетелись зазывалы, словно мухи.Всё гуще смрад от внутренней разрухи…Приди, всеистребляющий ислам!В сияющее средоточье зла,Где вьются улиц огненные реки,Пускай ворвутся всадники твои,А вместе с ними пусть ворвется мгла,Пусть мир в нее погрузится навекиИ лишь о Боге грезит в забытьи.* * *
Удручает бессмысленный майский расцвет,Удручает безвольная тучность листвы,Вызывает изжогу полуденный свет,Словно масло, скопившийся в гуще травы.Временами банально рифмует поэт,Но бесцельна вся жизнь, до последней главы,И надежды пусты на движение лет –Ведь оно-то надежд и лишает, увы.Воскресает античного мифа герой,Дабы снова никчемным своим бытиемИстребить все мечтания о новизне.Так бессмыслица сложной бывает порой,Так, забыв о сложнейшем устройстве своем,Бестолково бормочет обжора во сне.* * *
Порой мне лиру хочется разбитьИ смехом заглушить ее рыданье.Никак толпа не хочет полюбитьВозвышенного гения созданья.К чему мне силы попусту губить,Предпринимать бесплодные старанья?Анаксимандр, и тот не смог вдолбитьВ суетных греков мудрость мирозданья.Казалось грекам: если пить вино,На стадионах яростно орать,Ласкать рабынь, – то всё идет как надо.Возвышенное было им смешно,А мне смешно из праха выбиратьОбломки их позорного распада.* * *
Литература – ужасов музей,Мир извращений невообразимых;Литература – это Колизей,Где тигры жрут неправедно гонимых.За другом в Тартар нисходил Тезей,Но на писак посмотришь одержимых –И ясно: нет ни дружбы, ни друзейДля этих монстров, злобою томимых.Литература – мерзостный вертепШизоидов и просто дураков,Притон жулья, живущего обманом,Однако же она – нетрудный хлеб,И чем кричать, что ты, мол, не таков,Уж лучше стать всей швали атаманом.* * *
Пусть работа моя никому не нужна,Но вот этим как раз и мила мне она,Потому что оценивать нужность работНоровит бестолковый, безграмотный сброд.“Хороша эта строчка, а эта дурна,Ну а эта совсем никуда не годна”, –Утверждает уверенно всякий урод,Разевая без спросу свой пакостный рот.Ты, пришелец из мира, где группа “На-на”Мокрощелок лишает безжалостно снаИ где рокер, мороча безмозглый народ,Как великую мудрость свой хрип подает, –Предоставь меня собственной горькой судьбе,Не касайся того, что не нужно тебеИ лети в свой мерцающий сладкий мирок,С отвращением выплюнув яд моих строк.* * *
Судьбы не обойти, хоть тресни –В определенный Богом часРазнообразные болезниНаваливаются на нас.Ты славил жизнелюбье в песне,Но песня Богу не указ.Мой друг, безропотно исчезни,Чтоб не мозолить Божьих глаз.Мы суетой своей никчемнойВсечасно раздражаем Бога,Мешая созерцать емуТот гармоничный мир огромный,Где он чудес воздвиг так много,Но не вручил их никому.* * *
Да, есть на свете воля и покой,Не всем они, однако же, даются.Знай: только если деньги заведутся,Ты скроешься от жизни городской.И будут на тебя взирать с тоскойТе, что в заботах, как и прежде, бьются,И ты вздохнешь: “Бедняги изведутсяОт суеты убийственной такой”.Живи в довольстве, в ус себе не дуя,Покой и волю всем рекомендуя,Кто истомился в жизненной борьбе,Завистливым и алчущим поэтамВсегда охотно помогай советом,Но денежки пусть будут при тебе.* * *
Я был не трутень, не бездельник,Жил, никого не задевая,Но порвалась с планетой денегНалаженная связь живая.И на работу в понедельникВстаю я, тягостно зевая,И все прочней планету денегДень ото дня я забываю.Прощай, родимая планета!Увы, не самым даровитымДано впивать твой вольный воздух,И мрачно кружатся поэтыПо опостылевшим орбитамНа тощих каменистых звездах.* * *
Тихий снег обволакивает следы,Лунки старых следов на прежнем снегу.Накопившись на ветках, его плодыМне под ноги летят на каждом шагу.И в круженье блесток снежной слюдыЯ вхожу, как в маленькую пургу,И припомнить земные свои трудыБез улыбки я уже не могу.Я безмолвие слышу в парке моем,Вижу снег, утопающий сам в себе, –Это выше всяких житейских нег.“Ценно то, что получено не в борьбе”, –Шепчет снег, застилающий окоем,Как забвение вкрадчивый, тихий снег.* * *
Из света желтого, из чада сигарет,Из бликов масляных, из наслоений краскиРождается объем, затем подобье маски,И вылепит затем мой истинный портретГончарный круг мазков в своей неровной пляске.Вот облик мой и дух, сомнений в этом нет,Каких же, не тая почтительной опаски,В нем ищут знатоки особенных замет?Да, в рассуждениях они поднаторели:Как верно схвачены черты лица модели,Как мощно выражен весь мир ее страстей!Но именно они гримасой безучастнойЛик этот подлинный и взгляд живой и страстныйВстречали на любом из будничных путей.* * *
Что в этом мире внутренне пустомНадежнее девицы и бутылки?А если вы уже не слишком пылки,Бутылку сберегите на потом.Залейтесь негой до последней жилки,Все помыслы оставив за бортом,Пускай расплатой станет боль в затылкеИ долгое лежание пластом.Та пустота, что вас гнетет с утра –Она отнюдь не следствие похмелья,А лишь всеобщей пустоты сестра.Вы просто правду видите с утра,Которая не зла и не добра.Порвите же с любой житейской цельюИ радостно для нового весельяНа зов друзей воздвигнитесь с одра.* * *
Став криводушия примером,Не сомневайся – будешь прав ты;Беседуя с интервьюером,Не говори ни слова правды.С газетчиком тупым и серымБудь лживым, как пройдохи Плавта.Язон был также лицемером,Но победили аргонавты.Писаку обмануть не трудно,Безмерна журналистов тупость!Тверди про творчество святое,А цель твою таи подспудно:Превозмогая мира скупость,Чтоб жить красиво и не скудно,Руно похитить золотое.* * *
Мамона – наше божество,Так я решил с друзьями вместе,И мы добились своего,Хотя и не на поле чести.Бездарный лжец на нашем местеНе получил бы ничего:Чтоб преуспеть во лжи и лести,Необходимо мастерство.Низкопоклонство и продажностьВсегда нам верный путь укажут,Но мы не просто будем сыты:Мы вес приобретем и важность,Тогда уже никто не скажет,Что мы всего лишь параситы.* * *
За деньги можно всё приобрести,Воистину, без всякого изъятья:Все наслажденья, женские объятья…К чему перечисление вести?А возраженья надо отмести –Могу не деньги даме предлагать я:Цветы, пиры, автомобили, платья,И, смотришь, птичка у тебя в горсти.А раз я беден – получаю кукиш:Для бедняка подобно глупой блажиСтремление к любви и красоте.Лишь мой талант за денежки не купишь,Он – собственность вне купли и продажи,И это утешает в нищете.* * *
Мой друг, девице чванство не к лицу:Кичишься ты своей красою спелой,Как будто мир завоевала целый,Как будто принц повел тебя к венцу.Он близок, принц! С тебя рукой умелойОн обметет невинности пыльцу.Ни взгляд тупой, ни ум оцепенелыйВ укор ты не поставишь молодцу.Смутят богатством разум твой незрелыйИ поведут на случку, как овцу.Расслабься, друг мой, ничего не делай,Ты – лишь товар, доверься же купцу!И к вашему высокому крыльцуПоэт поднимет взор остекленелый –И не внушишь ты зависти певцу.* * *
Хоть в нищете позора нет,Однако неудобств немало,Ведь молодости лучший цветУ нас работа отнимала.В вагоны тесные чуть светМы втискивались как попало,И дни тянулись словно бред:Стряхнул, а утром – всё сначала.Любимая сказала “нет”,Хотя меня и понимала.Меня не злит ее ответ:Ей только нищих не хватало!Сорил деньгами я, бывало,Но денег тех простыл и след,И глухо, словно из подвала,Я повторяю свой завет:“Держись за денежки, поэт!Пусть их одних для счастья мало,Без них его уж точно нет”.* * *
Безмерно горько наблюдать извнеФигур движенье в ресторанном залеИ размышлять, что, будь стихи в цене,Мы всё меню себе бы заказали;Барахтаемся на житейском дне,К нам нищету, как камень, привязали;Мы на избранничество притязали,А оказались попросту в говне.Так сделаем же тайным наше братство!На скотский пир, где бесится богатство,Различными путями прошмыгнем,Хозяев жизни рассмешим до колик,Добьемся приглашения за столикИ лишь тайком друг другу подмигнем.* * *
Я душу, словно сад, заботливо вскопал,И в ней любовь, как плод, созрела к сентябрю.“Звони, не пропадай”, – тебе я говорюИ чувствую при том, что сам уже пропал.Как яблоко в траву, я в чащу чувств упал,С картофельной ботвой я на меже горю.Осенний теплый день, туманный, как опал,Напрасно мне сулит спокойную зарю.Измученной земли невыразим покой,Когда, познав ее, угомонилась ратьНасильников-плугов, безжалостных лопат:Перегорает всё в печи ее глухой,Но урожая чувств так мирно не собрать,В горении души есть боль, но не распад,И будет вновь душа гореть и не сгорать.* * *
Одна награда мне желаннаЗа весь мой трудный путь земной:Душа таинственной СветланыПусть отворится предо мной.Промчались годы бесталанно,Заткались тусклой пеленой,Но счастье в образе СветланыВнезапно вынесло волной.Возможно, буду я отвергнут,Но набожнее капелланаСкажу от сердца полноты,Что все перед тобою меркнут,Что всех прекрасней ты, Светлана,И всех загадочнее ты.* * *
Искусно соблюдая меру,В тебе сроднили небесаС кудрями рыжими ВенерыМинервы серые глаза.Ты мне одна заменишь веруВо всех богов и чудеса, –Но вижу ревности химеру,Судеб я слышу голоса.Пусть моря роковое пеньеВновь предрекает мне невзгоду,Пусть волны дыбятся, трубя, –Отдам последнее именье,Свою любимую свободу,Чтоб только обрести тебя.* * *
Мой друг, ты поймешь не сразу,Как жизнь прискорбно пуста,Но вот музыкальная фраза –И всё встает на места.Чуть дрогнут пальцы на грифе –И плачем полнится ночь,И в жизни, как в древнем мифе,Нельзя судьбы превозмочь.И ты звучи,Печаль озвучь,Полночных ливней чистый ключ,Как чаши всплесков,Ты в ночиРазбей мне сердце,Но звучи.В глубинах тьмыСкрывая плач,Боль этих струн переиначь,Чтоб чаша чувств,Где горечь нес,Вся излиласьВ приволье слез.* * *
С людьми счастливыми легко –Они светлы, как молоко,Они прозрачны, как вода,Их понимаешь без труда,Их жизнь читаешь, как роман,Но вдруг в глазах встает туман,Земля уходит из-под ногИ тихий слышится звонок.С людьми счастливыми легко –Они и здесь, и далеко,И смотрят как бы сквозь тебя,Не задевая, не грубя.Под их сердечные словаВдруг тяжелеет голова,И ты очнешься одинок,И тихий слышится звонок.С людьми счастливыми легкоТечет беседа под пивко,Но вдруг накатывает страх,И ты – не ты, а только прах,Дорожный прах на их пути,И надо в сторону сойти,Сойти навеки с их дорог,Забыть навязчивый звонок.* * *
Нет особой надежды на то, чтобы смогБезболезненно я свою жизнь завершить:Всё сосчитано, взвешено, вышел итог –Что изрядно я в жизни успел нагрешить.Всё сосчитано, взвешено, вставлено в счет:Где в погоне за красным словечком солгал,Где превыше искусства поставил расчет,Где за деньги, как шлюха, себя предлагал.Потому и твердит беспристрастная твердь:“Час пробьет – и один, без подсказки, поймешь,Как низка, нечиста, унизительна смерть,И духовности в ней не найти ни на грош”.Час пробьет – и притихнет гордец-демиург,Всё сосчитано, взвешено – каждый стишок.Дирижерским движеньем поднимет хирургНад разрезом живое сплетенье кишок.Погоди, еще будешь зубами скрипеть,В выделеньях своих по клеенке скользя.Боль и даже бессилье придется терпеть,Потому что молчать тебе было нельзя.Так ты думал, кичась дарованьем своим,Что бы было тебе, дураку, помолчать –Даже если тебе, не в пример остальным,На уста наложить позабыли печать.* * *
Не гляди на меня, не гляди,Не могу выносить этот взгляд.Снова боль оживает в груди,А во рту словно копится яд.Не гляди – ибо нет больше силОщущать этот ласковый свет.Всё, что предал, сгубил, исказил,Выплывает из прожитых лет.Не гляди, ибо душ наших тьмуТы не сможешь рассеять вовек,Стыд же лишний не нужен тому,Кто уже не совсем человек.Не гляди – на призыв твоих глазНе под силу откликнуться мне.Этот ласковый свет – не для нас,Чей удел – оставаться на дне.Не гляди – не для грешных людейНесказанное это тепло,И о жизни моей не жалей,Ведь иначе и быть не могло.* * *
Ты напрасно в значительность веришь свою:Если скинуть со счетов друзей и семью,То при всем чрезвычайном значенье своемТы для прочих являешься полным нулем.Да и близким своим доверять не спеши,Словно еж, охраняя подбрюшье души,А не то, подобравшись к живому теплу,Твои близкие в мягкое всадят иглу.Всем плевать на раздумья твои и мечты:Тот с любовью твои созерцает черты,Тот к тебе устремляет хвалебную речь,А хотят только прибыль из дурня извлечь.Так хватай же свой пряник, отталкивай кнут,И пусть хвалят тебя, призывают, клянут –Ты молчи и открытья держись своего:Что забвение в жизни отрадней всего.* * *
Гнев бесплоден – людей переделать нельзя,Да с годами и сил не хватает на гнев.Постепенно житейская глохнет стезя,Где-то в душных лугах наконец замерев.Вдруг окажется – некуда больше шагать,Не нужны ни гримасы, ни хитрая речь,И не надо решений простых избегать:Если очень устал, значит, нужно прилечь.И покажется, будто всё видишь впервой:В травах тихо струящийся кроткий огонь,Облаков волхвование над головой,Как чужая – твоя среди стеблей ладонь.Травы – как корабельный нехоженый лес,Всё настолько огромно, что трудно вздохнуть;Твердь земная – как лодка в потоке небес:Закачалась и медленно тронулась в путь.* * *
Сгущаются сумерки. В лиственный лесВплываю, как в толщу вод.Чуть колыхается глубь древес,Тайное в ней живет.Сумерек воды здесь зелены,Но тихо идем на дноВесь мир и я – до той глубины,Где всё непроглядно черно.Я жду – и медленно глубинаОткроет для чувств моихПередвиженья жителей дна,Дыханье легкое их.Меж ям и гротов мрака поройБесшумная тень мелькнет,И кажется мне, что следит за мной,Дивуясь, донный народ.О жизни своей, о людях забытьЗдесь хотелось бы мне,Отдельной таинственной жизнью житьВо тьме, в тиши, в глубине.Тенью войти в движенье теней,Но вдруг порой замеретьИ на забредших во мрак людей,Дивуясь, долго смотреть.* * *
В зеркала, что увязли в просторе медвяном,Вдруг живая жемчужина пала с востока;Облака в них проходят, мешаясь с туманом –Так лиловым и розовым грезит протока.Опрокинулись в зеркало сваи причала,Четкость линий – подобье беззвучного пенья.Закруглились, замкнулись концы и начала,Но опять я остался вне их единенья.Суждено в этом самодовлеющем миреМне всегда и везде пребывать посторонним,А мольбам суждено раствориться в эфиреИ пустыми остаться – простертым ладоням.Но когда я навеки надежды отрину,Мне отрадную тайну познать доведется:Пусть цвета и предметы сложились в картину,Но последний мазок только песней кладется.* * *
Я только гляжу – не нужно мне жалких действенных нег:В постель ты мою ложишься нежно и плавно, как снег.Волосы ты откинешь со лба ленивой рукой,И волосы в складки простынь стекают горной рекой.Если б мог говорить я с грозным Господом Сил,Не жизни, а только зренья тогда бы я попросил,Чтоб не желая – видеть, не действуя – наблюдать,Чтоб никому отчета в виденном не отдать.Хочу тебя вечно видеть и молча в себе беречь.Чтоб изъяснить твой образ, мне не поможет речь.Но Бог меня не услышит, а значит, надо спешить,Превозмогая холод, снова желать и жить.Тем лучше – мы друг на друга растратим наше тепло.Касанье руки холодной опять меня обожгло.Чтоб пить мою жизнь, устами к устам моим припади,И пусть ладонь ледяная ползет по моей груди.* * *
В волосах твоих – запах полдня,Запах щедрого луга летом.Мою душу покоем полня,Ее мирит он с целым светом.Свет жесток, но он не всесилен,Он не ступит туда пятою,Где кипит, безмерно обилен,Золотой массив травостоя.Есть пространства отдохновенья,Где живут мечта и свобода,Как живет аромат забвеньяВ волосах твоих цвета меда.* * *
Вновь те же волосы – как медИ очи – как цветущий лен.Ты возвратилась – и опять,Как прежде, я в тебя влюблен.Я снова вижу нежный взгляд,Спаливший жизнь мою дотла,Но пепел крепко нас связал –Ты не вернуться не могла.Здесь юноша уже другойКогда-нибудь полюбит вновь,И так же будет сердце жечьНеразделенная любовь.И так же девушка уйдет,Но вновь любимые чертыОн встретит в ком-нибудь другом,И это будешь снова ты.* * *
Невозмутимо мы наблюдалиС осевшей, клокочущей, шумной кормы,Как постепенно вбирают далиБерег, откуда отплыли мы.Оцепенев, мы взирали чинно,Как, образуясь сами собой,Струйные спруты влекут в пучинуВ щупальцах жадных след винтовой.И с поворотом обширно-плавнымМало-помалу был дух плененГор побережных ходом державным;Мало-помалу впитывал онСтранное чувство великой власти:Сердце разжав, весь мир упускатьВдаль по теченью, и малой частиНе оставляя, и не искатьМест, для стоянки удобных, илиДля основания городов;Думать с улыбкой о том, что плылиМы, не оставив в море следов.И неустанно струи свивались,Кутая шумом судна обвод,И безмятежно мы улыбались,Видя круженье закатных вод.* * *
Почти неуловима зыбь,С востока тянет темноту,И только кран кричит, как выпь,В болоте нефтяном – в порту.И до того закат горяч,Что с пленкой нефти вместе сжегСуда и пирс, лишь поросль мачтОставив, – торфяной лесок.С утра пленительно ясна,Ткала вода мальков стада,Теперь лежит, отчуждена,Покрыта чуткой кожей сна.Закатный жар сгорит вот-вотНа берегу вечеровом;То зябко веет влагой вод,То с берега – жилым теплом.Так приближается пораС причала праздного уйти.Недвижной суши вечера,Как трудно вас перенести!Идем по улочке крутой,Шагами зданья цепеня;Сгущающейся пеленойСадится теплый пепел дня.Но неспокоен наш ночлег:Вцепившись в коечный каркас,Спросонок вспомним: кончен бегТех волн, что пробудили нас.* * *
Мы проходили в виду землиПеред закатом, и с гор теклоСолнце, и город горел вдали,Как зажигательное стекло.Тучные туши складчатых горВ шерсти лесов, в лишаях полян,Береговых обрывов узор,Явственный только для кораблян,Мир над дыханьем пенной каймы, –Вкось, по касательной, кораблиЛик твой меняли, – но вечно мыШли пред лицом недвижной земли.И пропадали наши следы –Где, обминая покров фольги,Солнце шагало поверх воды, –Пену сшибали шумно шаги.* * *
Тяжел сырой бетонный свод,Но гам его поколебал:Вот-вот, нависший, упадет,В трубу сворачиваясь, вал.Как будто сбитые волной,Все лица вправо вдруг летят,И мы уходим из пивной,Куда ворвался бури ад.В единый судорожный махНе зря стакан несем ко рту:Вчерашний шторм, вчерашний страхСегодня вновь ревут в порту.И мостовую из-под насОн рвет, как палубный помост,И хлябь восставшая заразСгребает половину звезд.* * *
Распахиваясь, расседаясь,Сдаётся покров глубин –То, мерно вперед кидаясь,Спешит морей паладин.Дотла прогорев в восходе,Воскреснут снастей кресты,И, словно порыв к свободе,Обводы его чисты.В родном заливе плеснутсяТогда его якоря,Когда ему так сдадутсяВсе ведомые моря.Дотоль же призраком юнымНадменно он пробежитПо сонным южным лагунам,Где света вуаль дрожит.В широтах, где всё обманно,Пройдет уверенно он,Стеклянной ватой туманаОбложен со всех сторон.И где ледяные глыбы,Сойдясь, высекают гром,Где ходят слепые рыбыПод вечного льда бельмом,Пройдет, не замедлив бега,Бесплотен, как образ сна,Хотя, лепная из снега,Объемность его ясна.Но, с лучшим из экипажейИ все моря покорив,В полете грудью лебяжьейОднажды он встретит риф.И сменит силу стремленья,Миры берущую в плен,Бессильного погруженьяМедлительно-скорбный крен.И хляби взахлеб взрыхлятсяБуграми воздушных масс –Не в силах сопротивляться,Скиталец уйдет из глаз.И из-под ртутного сводаКо дну в цепях пузырейСойдет – иную свободуИзведать в глуби морей.Свободу от всех стремлений,От муки новых красот.Он в ласке тихих теченийЗабвенье всего найдет,Себе самому надгробьеВ зеленой мглистой тиши,Живой и мертвый – подобьеЛюбой высокой души.* * *
Легко, как нефть по глади водяной, –Так пятна расплываются во взоре,И млеет в знойной дымке голубой,В скалистой чаше окоема море.На гальке, раскаленной добела,Под солнцем, беспощадно недвижимым –Уродливые женские тела,Как бурдюки с протухшим содержимым.Обрывки фраз заполнили мой слух,И радио наигрывает что-то.О побережий величавый духЗдесь не услышать твоего полета!От скопища неисчислимых тел,Их слов пустых и плоти их несвежейС презрением ты ныне отлетел,Ища иных, пустынных побережий.* * *
Ограды дикого камня,Листва суха и убога,На гору через поселокЩебеночная дорога.В безлюдной державе зноя,Под грозным его оскаломВзахлёб духоту вдыхаю,Чуть он махнет опахалом.Есть миг, когда из сознаньяУносится образ цели,И кажется – лишь дорогаЕсть в мире на самом деле.Но даже вокруг всё чуждо,Понятное еле-еле,И есть только пульс сознаньяВ измученном зноем теле.С усилием я пытаюсьУсвоить пейзаж окрестный;Толчками мрачного светаПульсирует свод небесный,Свирепо скалится солнцеИ глушит сушью кюветаСлепяще-белой дорогиБессвязные кастаньеты.* * *
Вздыхает ослабший прибой,Плетет кружева неустанно,В туманной дали голубойСудов силуэты туманны.И солнце вплетает шитьеВ прибойную легкую кромку,И вновь я увижу ее,Увижу мою незнакомку.Заветные звуки шагов,Вы вновь мое сердце умчалиВ потоке прибрежных ветров,В потоке певучей печали.Аттический танец кудрейИ плеч благородное злато;Я знаю, о фея морей,Ты скоро уйдешь – без возврата.И я улечу за тобойВ далекие дивные страны,Где в теплой дали голубойСудов силуэты туманны.* * *
Отъединенья не дано,Для этого мир слишком тесен.Сознанье заполоненоОбрывками никчемных песен.Всеобщий неотступен лов,Охота на мое сознаньеПосредством образов и слов,Вполне лишенных содержанья.Слепому рвению ловцовБезличный рок вожатым будет.Они меня в конце концовК никчемным действиям принудят.Напрасно я бегу тщеты –Весь мир доступен ловчим сворам.О незнакомка, только тыИх усмирять умела взором.Над пропастью твоих очейИх обдавало странной жутью,А мир от близости твоейБыл полон несказанной сутью.И он неудержимо рос,Сметая прежние границы,С порывами твоих волос,С шагами легче лёта птицы.Но я не видел, убежденВ том, что благой исход возможен,Как робок головы наклон,Как взор твой ласковый тревожен.Теперь я знаю – не моглаТы не исчезнуть в той же дали,Что ты сама же создала,Где все враги мои пропали.Склоняюсь я перед тобой,Разлучной боли я покорен.Прощай! Ведь лишь для нас с тобойНе в меру этот мир просторен.* * *
Раздвоился морской окоем,И под легким дыханием бризаНад иссохшим хрустящим быльемДухоты колыхается риза.И опять я впаду в забытьеПод напев набегающий нежный:Незнакомка, то платье твоеЗаалело в дали побережной.Ты не видишь меня – я стоюНад слоистым скалистым откосом,Но проходишь – и душу моюПосылаешь ты ввысь альбатросом.Ты за преданность щедро воздашь –Даже волны умильны и кротки,Даже ветер, как преданный паж,Примеряется к легкой походке.И меня твоя милость нашла:Хоть об этом ты знаешь едва ли,Но душе ты даруешь крылаБеспредельной блаженной печали.С высоты я слежу за тобой,Над волнами невидимо рея.Ветер крепнет. Вздыхает прибойЧаще, глуше, плотнее, грознее.Я лечу среди чудных миров,Растворившись в мужающем ветре,Слыша ковку сверкающих строфВ волновом торжествующем метре.* * *
Я ловко делал наше дело,И вот признать в итоге надо:За все разумные пределыРаспространилась клоунада.Закладывал любую малостьЯ в основание успеха,Зато из сердца подевалосьКуда-то всё, помимо смеха.Порой скрипач играет скерцо,Но сердце плачет под камзолом;Порой – смеющееся сердцеНе стоит называть веселым.Почти достроен дом почета,Веселым будет новоселье:Постройка разорила мота,А нищета – залог веселья.* * *
В кудрях твоих – ночь степнаяИ запахи разнотравья,А в карих глазах – вся кротостьКрестьянского православья.Мечтаю я стать малюткой –Цикадой, в ночи звенящей,И в черных кудрях исчезнуть,В благоуханной чаще.Хочу, чтобы ты уснулаПод царственным небосклоном,Сквозь ночь несомая нежноМоим шелковистым звоном.* * *
Не больше четверти часаЗаказа я ожидал.Когда нам подали мясо,К глазам я поднял бокал.На вас я, не двинув бровью,Глядел сквозь его стекло,И вы сочли, что любовьюГлаза мне заволокло.А мясо сочилось кровью,Животный голод дразня…Шутя справлялась с любовьюТа мощь, что вошла в меня.Ничто перед этой силойЛюбовь, и зло, и добро.Говядина и текилаНаполнили мне нутро.И, скрытому жару вровень,Который горел во мне,Разымчивый жар жаровенМеня обтекал извне.Я видел из заведеньяМерцанье сухих степей,И в прах опадали звеньяЛюбых любовных цепей.Вставал угрюмым фантазмомСтепной безграничный Юг,И трель гитарная спазмомМне горло сжимала вдруг.Я знал, что снаружи – вьюга,Но видел сквозь пряный дым,Как гаучо скачет к югуИ пыль клубится за ним.Когда текила допита,Смешны слова невпопад.Тогда рокочут копытаТекучих, как тучи, стад.Стада рокочут, как реки,Как камни, катятся в топь,И в лад ладони на декеВыводят глухую дробь.Мы мчались в чреве машиныСквозь снег, пролетавший вкось;Видение АргентиныСо мною вместе неслось.Вы думали: “Милый ужин,Не стоит парня терзать”,А мне хоть кто-то был нужен,Чтоб всё ему рассказать.* * *
Вот приплюснутый старый город, шаткий мост через реку Квай,Где воркуют тугие струи у мохнатых ослизлых свай.Отдаю я гребцу монету и на лодке туда плыву,Где летучий город из джонок колыхается на плаву.Как игольчатый панцирь – джонки на упругом теле реки,Паруса – как драконьи крылья или яркие плавники;Мачт скрещения повторяют ритм, который прибоем дан:Здесь с приливом сплавилось устье и оно уже – океан.Океан чудовищной каплей в равновесье хрупком набряк;Подтопили пространство воды – хорошо, что я не моряк!Громоздятся беззвучно тучи над замкнувшей простор дугой.На литом щите океана опочил Великий Покой.Подплываем к джонке, чей парус – словно ласточкино крыло,И опять владелица джонки улыбается мне светло,В волосах костяные гребни поправляет узкой рукой.На устах у нее улыбка, а в глазах – Великий Покой.Сладко видеть приготовленья, сладко видеть вспышку огня,Сладко то, что она раскурит трубку медную для меня.И опять размывает опий этот мир неподвижных форм,И я вновь блуждаю с любимой там, где нас не достанет шторм.Мы плывем по реке заросшей в утлой лодке, рука с рукой,И цветы изменяют формы – неизменен только покой.Золотится туман, на воду золотая летит пыльца,И я взгляд оторвать не в силах от загадочного лица.Бесконечна ее невинность – только грезы любит она;Никуда я отсель не двинусь, чтоб ее не покинуть сна.Принимаю как неизбежность грозный рокот дали морской:Всё движение – только внешность, а под ней – Великий Покой.Не сумел я с покоем слиться – прикоснулся только к нему,Но я деятельных и сильных никогда уже не пойму.Мне бы только грезить, качаясь, под журчанье воды у свайВ перелетном городе джонок у моста через реку Квай.* * *
Подписи к серии гравюр “Семь смертных грехов”ГордыняЯ – тот, кто в ослепленье злобномВознесся над себе подобным,Забыв, что создал нашу плотьИ дал нам жизнь один Господь,И что, господствуя над ближним,Я есмь лишь прах перед Всевышним, –Но на свою, увы, бедуПойму я это лишь в аду.ЛеньЯ презирал любое дело,Расслабил и разнежил тело,Я образ Господа-ТворцаВ себе унизил до концаИ, пребывая вечно праздным,Доступен был любым соблазнам,Был лишним грузом на Земле,А буду – варевом в котле.ЧревоугодиеЯ был рабом своей утробыИ ничего помимо злобыК голодным ближним не питал,А лишь свое нутро питал.Я от всего наследства предковОставил только горсть объедков,И сало из моих телесТеперь вытапливает бес.ГневПытаясь приравняться БогуИ ближних осуждая строго,Я беспощадно их каралИ тем завет любви попрал.Я, не вникая в оправданья,Всем ближним нес одни страданья,Зато и Бог не внемлет мне,Когда теперь воплю в огне.СкупостьКогда просил собрат мой бедный,Жалел я даже крейцер медный;Он умер – я его вдовуОграбил, чтоб содрать лихву;Я разорил его детишекДля пополнения кубышек,Но деньги не спасут меняИз пасти адского огня.ЗавистьЯ истекал зловредным ядом,Коль чье-то счастье видел рядом;Коварен, словно крокодил,Я ближним исподволь вредил,Искусен в сплетне и подлоге,Рыл ямы на чужой дороге,Но этих ям страшней стократРазверстый предо мною ад.СладострастиеДо дряхлой старости в охоткуЯ тешил плотскую чесотку,Скучал я около жены,Лишь девки были мне нужны.Долбил я девок, словно дятел,И всё добро на них растратил,А днесь мой многогрешный удВ аду на противень кладут.ЗаключениеПо одному грехи не ходят,А тьму других с собой приводят,Кто впал в один какой-то грех,Тот не избегнет прочих всех.Запятнан всей земною скверной,Он рухнет в адский пламень серный,На скорбь и муки обреченДо окончания времен.* * *
Мари в рождественскую ночьНедаром спит счастливым сном:Мешок подарков ей принесИ положил под елку гном.Затем к кроватке подошелИ, хоть мешала борода,Мари он в лоб поцеловалИ канул в темень без следа.Во сне, а может, наяву,Но видит явственно Мари:Выходит войско из мешка –Стрелки, гусары, пушкари.Рать конвоирует обоз –Подарки госпоже своей,Где много кукол – важных дам,Смешных зверюшек и сластей.Вождя всей рати как щипцыВеселый столяр собирал:Орехи должен был колотьЗубами бравый генерал.Нарисовал на нем малярГлаза, и зубы, и мундир –Чтоб грызть орехи для Мари,Был создан бравый командир.И вот он скачет на коне,Не деревянный, а живой,Чтоб выстроить перед МариВесь свой отряд сторожевой.Он, может, чересчур зубаст,Но всё же чудо как хорош,Он шпагой салютует так,Что просто глаз не оторвешь.“Щелкунчик” – так его МариРешила сразу же назвать.Перед кроваткою МариТоржественно застыла рать.Все на щелкунчика глядят:Едва он шпагою взмахнул –Оркестр гремит веселый марш,Войска берут на караул.Но марш вдруг переходит в вальс –К веселью праздничному зов;Рассыпались ряды солдатИ дамы спрыгнули с возов.И вот уже танцуют все,И на балу среди гостейЩелкунчик, подойдя к Мари,Протягивает руку ей.И в танце кружится Мари,И этот танец – как полет;Он – как волшебная река,Где пара юная плывет.Так ловок кавалер Мари,И все вокруг глядят на них,И сердце говорит Мари,Что рядом с ней – ее жених.Вдруг жуткий скрежет прозвучалЗа шкафом, в сумрачном углу.Все прекратили танцеватьИ вглядываются во мглу.И вот в зловещей тишинеВыходит медленно на светДиковинное существо,Которого ужасней нет.Как будто мышь – но и не мышь,Размером с доброго кота;В ее повозку впряженыЧетыре вороных крота;Три головы ее растутИз трех мохнатых серых шейИ визг противный издают,Невыносимый для ушей:“Подарки все подать сюда,А сами убирайтесь прочь!Лишь я, Мышильда, здесь царю,Как только наступает ночь”.Короны съехали с голов –Так злая мышь разъярена,И с желтых сдвоенных резцовБежит зловонная слюна.Всех обуял внезапный страх,Когда из щелочки любойПолезли тысячи мышей,И лишь Щелкунчик принял бой.Почти с утюг величинойМышилища-богатыриСвирепо ринулись вперед,Чтоб в подпол утащить Мари.Щелкунчик шпагу обнажилИ хладнокровно – раз-два-три –Двух-трех нахалов уложилИ отстоял свою Мари.Но всё плотней ряды мышей,Подходят новые бойцы,В Щелкунчика со всех сторонУже впиваются резцы.Вот из слабеющей рукиКоварно выбили клинок;Щелкунчик в скопище враговИзнемогает, одинок;Упал – и все вокруг МариТотчас пустились наутек.Но подбоченилась Мари,Отважно встав лицом к врагу.“Пускай все трусят, пусть бегут –Я никуда не побегу.Я не боюсь тебя ничуть,Мышильда глупая, – смотри!” –И показала язычокТреглавой гадине Мари.Та вся от злобы затряслась,Полезла пена из пастей.Три головы наперебойКричат на рядовых мышей:“Казнить девчонку, дурачье,За оскорбление властей!”Однако тем не удалосьЗлодейский выполнить приказ:Сперва Щелкунчик спас Мари,А гнев Мари всех прочих спас.Увидев, что тверда Мари,И устыдившись перед ней,Спешит гусарский эскадронОбратно развернуть коней.Пусть надвигается ордаМышей, мышилищ и мышат,Но страх забыли пушкариИ вновь к орудиям спешат.За ними батальон стрелковОстановился на бегуИ сделал поворот кругом,И смело встал лицом к врагу.И сеча началась во сне –Страшнее настоящих сеч!Гремели пушки, и мышейВалила пшенная картечь.Горохом вышибали духИз серых хищников стрелки,Гусары мчались, и враговПолосовали их клинки.Рассыпались ряды мышат,Да и мышей не удержать,Мышилища-богатыри –И те ударились бежать.Мышильду верные кроты,Пустившись вскачь, едва спасли:В нору вломившись впопыхах,Ей голову одну снесли.Мари проснулась поутруИ видит, что по всем угламПодарки кто-то разбросал,Как будто это просто хлам.Пустой прогрызенный мешок,Куда ни глянь – объедки сплошь…Бандитов, видно, лишь рассветЗаставил прекратить грабеж.Лежит Щелкунчик на ковре,Героя к жизни не вернуть:Ему мышиные резцыБезжалостно прогрызли грудь.И как Мари не зарыдать,Взглянув на столь ужасный вид:Ее галантный кавалерМышами подлыми убит!Бывает жизненный законПонятен и для малышей:В счастливом доме есть всегдаПод полом выводок мышей.И потому так непрочныЛюбовь, и счастье, и уют –Ведь мрачным серым существамОни покоя не дают.И все же не грусти, Мари,И понапрасну слез не лей –Кусочек дерева возьми,Бумагу, ножницы и клей.Ты другу вылечить должнаЕго израненную грудь,А после – спрячь его в шкафу,На много лет его забудь.Но знай, что через много летСвою Мари отыщет он.Мы можем многое забыть –Не забывается лишь сон.Героя своего в толпеВ ином обличье увидав,Ты вздрогнешь и поймешь, Мари,Что старый сказочник был прав.К тебе героя давних сновВела волшебная стезя.Он не красавец, может быть,Но не любить его нельзя.Каким бы он теперь ни стал –Его ты вспомнишь без труда,А он еще с тех давних порТебя запомнил навсегда.* * *
Я обменял судьбы подаркиНа то, чтоб мне увидеть сон;В заглохшие ночные паркиВ том сне я был перенесен.Сквозь буреломные завалыИ папоротник с бузинойВ тумане ночи звуки балаПрокатывались там волной.Я подошел к руинам дома,И мне заметить дал Творец,Как выщербленные проломыВыстраиваются в дворец.Расчистилась волшебно местность,Открыв звездистый небоскатИ уходящий в неизвестностьПрудов искусственных каскад.Величественный свет из оконПокачивает на плавуИ мостики через протоку,И павильон на острову.Покачиваясь, водометыСтоят в стеклянных веерах,И эльфов маленькие гротыВскрываются в лесных буграх.Где через край фонтанной чашиПереплеснув, легла вода –Встают цветы, которых крашеНе видел смертный никогда.Аллеи разом оживаютИ заполняются толпой,И дамы в фижмах проплывают,Смеясь, шепчась наперебой.Носитель чуточку небрежныхБлагожелательных манер,Мечу в них стрелы взоров нежныхЯ – одинокий кавалер.Остроты щедро раздавая,Иную я смогу увлечь,И вот – комарика сдуваюС блеснувших под луною плеч.А эльфы дерзко затеваютЗабавы посреди полян,Но лишь усмешки вызываютУ снисходительных дворян.И средь толпы, текущей плавно,Вдруг стайкой нимфы пробегутОт запыхавшегося фавна,На них нацелившего уд.Вдруг треснет в небе – и на ликиЛожится света полосаОт сеющего в водах бликиИскрящегося колеса.Переменяют цвет фонтаныИли становятся пестры,Как в небе – перья, и султаны,И вдруг разбухшие шары.И. оглушен ракетным треском,Я ко дворцу спешу – туда,Где бал бежит по занавескам,Как силуэтов череда.В блаженных чащах наважденьяЯ так блуждал во сне моем,Не опасаясь пробужденья,Но с грустью думая о нем.Пусть надо было вновь вселитьсяВ тот мир, где мы заключены,Но мы забудем дни и лица,И незабвенны только сны.Пусть грезы эти отлетели,Но власти их не превозмочь –Сильнее жизненной скуделиОдна-единственная ночь.* * *
Не упражняйся в стойкости, философ,Идем, мой друг, и мне не прекословь:И ты в тоске от тысячи вопросов –Как дальше жить, как разрешить любовь.Печали высказанные слабеют,Мы только зря измучаемся врозь.Поверь, мой друг: друзья не пожалеют,Что в трудный час им встретиться пришлось.Последние печальные подаркиСудьба сегодня поднесет и нам.В искрящемся от паутинок паркеБутылочку поделим пополам.Покои парка царственно богаты, –Ну разве мы обижены судьбой?Стоят березы кованого злата,Горит хрусталь небесный голубой.Ворона, по-придворному чванлива,Шагает, словно карлик-мажордом.Сухие струи проливает иваНад синим по-осеннему прудом.Последние остатки беспокойстваВино смывает светлою волной.Поверим в доброту мироустройства,И с мозга обруч падает стальной.Так сладко пахнет забродившей вишнейИ дальним дымом листьев на костре,И кажется любовь пустой и лишней,Она – как мошка в винном янтаре.* * *
Буравят веток вздувшиеся веныПлоть водянистую вечерового парка,И зыблется листвы наполненная чарка,Цветными гранями лучась попеременно.Свет предзакатный, вкось над кронами летящий,Во все препятствия влепляется с разгону,И на локтях ползет тень парка по газонуНа помощь статуе, свеченьем исходящей.Исходит белизной и словно разбухаетМеж рубчатых стволов речной песок аллеи,И вести вечера бормочет всё смелееВершинная листва и блики отряхает.Султаны, плюмажи и перья травостояНад негой отсветов горят и не сгорают,И охра стен дворца как будто выпираетИз самое себя, чтоб солнце пить густое.И неспокойно здесь души расположенье –Ей хочется прорвать предметов отрешенность,Ей мнится, что в покой проникла напряженностьИ в неподвижности свершается движенье.Пускай летят с прудов и оклики, и всплески,Но безмятежностью души не обольщают,Когда так явственно тревогу возвещаютВсе стекла, к западу выплескиваясь в блеске.* * *
Осень, рыбина золотаяВ толще сияющей голубой,Неуловимо вглубь уплывая,Веет прохладой на нас с тобой.Сладость броженья вдыхают жабры,Струи прохлады текут, тихи.Берез чеканные канделябрыЛиственным воском каплют на мхи.Словно в хрустальном дворце подводном,Мы переходим из зала в зал.Нам, пришлецам, от сует свободным,Щедрый хозяин всё показал.Но не случайно терем хрустальныйТишью печальной весь обуян.Скоро под воронов грай охальныйНевод закинет ветер-буян.Водь замутится белесой мутью,Рыба рванется сквозь ячею,Примутся с гиком голые прутьяРвать друг у друга жар-чешую.Вечного в жизни мы не встречали:Вновь мы на уличном шумном причале,Вновь мы у берега бедной земли.Друг мой, почувствуй: чашу печали,Зыбкую чашу чистой печалиК берегу будней мы принесли.* * *
С отрадой грустной стариковскойЯ вижу зрением душиДворец помещичий в тамбовскойИли саратовской глуши.В строенье пышном обвенчалась,Чтоб стилем стать уже иным,Классическая величавостьС наивным зодчеством степным.Террас уступы продолжая,Ведет в аллею статуй цепь,А дальше без конца и краяВалами покатилась степь.Мне там не побывать вовеки,Дворец не встанет из руин,Но только прикрываю веки –И пью опять вино равнин.Под низким небом – словно лава,Заняв собой всю ширь степей,Застыли скорбь, и стыд, и славаЗлосчастной Родины моей.Всосала времени трясинаВсю плоть былого бытия,Но стих размеренный РасинаВ порывах ветра слышу я.Деревья вековые сноваВо тьме над плошками сплелись,И из театра крепостногоРукоплесканья донеслись.Театр в округе наилучший –И плачет, тронутый игрой,Ларги, Кагула и КозлуджиВ отставку вышедший герой.И прима статью полудетскойРазгорячает плоть его,И слышно, как кричит дворецкий:“Мансуров… Ртищев… Дурново…”А где-то огонек мигаетВ утробе хаты до утра:Там хлебопашцы вспоминаютЯвленье Третьего Петра.Мне этих лиц уже не встретить;Мне облик времени тогоДано штрихами лишь наметить,Не завершая ничего.И снова я смежаю веки,Чтоб вновь о нем увидеть сны –Презренном и великом векеМоей униженной страны;Чтоб наблюдать с улыбкой порку;На бранном поле побеждать;Театра барского актерку,Чуть смеркнется, в беседке ждать;Чтоб, по ночам блистая в свете,Являться в церковь до зари,А после службы в кабинетеЧитать Дидро и Ламетри.Эпох пороки и соблазныПознал я, но своим нарекСвирепый тот и куртуазный,Победами гремевший век.Когда распад ярится люто –Мечты и грезы не в чести,Но только в них в годину смутыСебя мы можем обрести.* * *
Я помню: мне с тобой вдвоемНи разу не было легко,Но сохраню тебя в резномШкафу эпохи рококо.И твой застывший силуэтТам будет глянец покрывать,И лишь мечтам моим в ответПорой ты будешь оживать.Забудусь – и раздастся вдругНадтреснутый и нежный звон,И ты описываешь круг,Изображая котильон.На жизненных моих часахКружись под звон версальских пчел,Чтоб в нарисованных глазахЛюбовь я наконец прочел.Ты не причуда, не каприз,Ты – друг средь каменной тщеты,Ведь я – фарфоровый маркиз,Такой же хрупкий, как и ты.Сквозь грусть мечтательных отрадЧитает будущее взор,Где крах финансов, и Марат,И буйство черни, и террор.Мужайся! Роковая твердьСдвигается со всех сторон,Но звонкой будет наша смерть,И мелодичен будет звон.* * *
Любви призывы отзвучали,Сумел я чувства обуздать,Сумев под стать своей печалиВ себе весь мир пересоздать.Я сразу мощь свою утроил,К стопам фантазии припав,И у воды себе построилДворец для празднеств и забав.Детали зданья без помаркиЯ вмиг в гармонию сложилИ в пышном регулярном паркеАллею к морю проложил.Аллею море замыкает;Волну вздымая за волной,Валун оплывший облекаетВ хламиду пены кружевной.У моря мысли безгреховны,Да и не стоит мыслить там,Где можно наблюдать, как волныК твоим стремятся берегам,Перебирают пены четки,Приплясывают, как медведь,Чтоб прозвенеть об днище лодки,В аллеях вздохом прошуметь.Желанный отдых обещаетМне этот парк над ширью вод,Где вздохам моря отвечаетАллей колышущийся свод.И повседневная рутинаИзгонится из головы,Когда сольются воединоДыханье волн и шум листвы.Часы я провожу в покое,Но чуть закат в волнах померк –С балкона я махну рукою,И расцветает фейерверк.И вновь при свете неустанноНочь озаряющих ракетПод звуки флейты у фонтанаЗаводят пары менуэт.Пусть лживо флейта напевает,Ты ложь ее благослови –О том, что в мире не бываетПрепон для истинной любви;Что эти дамы, чьи движеньяДля созерцания – как мед,Не детища воображенья,И явь их места не займет;Что не сумеет неизбежность,Врываясь яростно извне,Затмить глаза, в которых – нежностьИ сострадание ко мне.Но с треском радостным ракетаВдруг небеса завесят сплошь,И под напевы менуэтаВдруг в правду перельется ложь.И я пойму, что не бесцельноТекут сквозь пальцы зерна лет;Что счастье с сердцем нераздельно,Как нераздельны мрак и свет;Что прав не тот, кто торжествуетВ унылой жизненной борьбе;Что несомненно существуетЛишь то, что грезится тебе;Что нужно жизни опыт грубыйВоображеньем поверятьИ с благодарностью сугубойЛишь снам и грезам доверять.* * *
М.КанторуБессильны мои познающие чувства,Беспомощны – без твоего дарованья,Но тем, кто твое постигает искусство,Несешь ты не радость, а скорбь узнаванья.Твои персонажи гуляют недоброВо мраке по коптевскому околотку –Их острые локти ломают мне ребра,Их острые пальцы хватают за глотку.Твои фонари прожигают глаза мне,В глазах же зажжется ответное пламя,И кажется: лица прохожих – из камня,И кажутся стены живыми телами.В ладони, что тянутся за благостыней,Не вложишь ты хлеба и теплых обносков –Ты их прибиваешь изломами линийК скрещениям рам и к крестам перекрестков.В застольях твоих неприютно и страшно,Но тот уж наверное душу погубит,Кто вкусит с тобой эти скудные брашна,Вина из граненых стаканов пригубит.Пространства твои – в беспощадных разломах,В порезах и клочьях – картины и нервы,Но память летает вдоль улиц знакомых,Бессонная, словно неясыть Минервы.И видит она – как вступление к драме,Которая будет судьбою писаться:Два мальчика шествуют под фонарямиИ спорят о чем-то, не в силах расстаться.Насытясь отчаяньем, гневом и страхом,Насытясь мечтами, пошедшими прахом,Вновь память под утро вернется в гнездовье,И вновь обернется безмерной любовью.Пусть Коптево нас наяву и забудет,К железной дороге прильнувшее крепко –Мы снимся ему, и его не разбудитРаскатистым громом вагонная сцепка.* * *
Порочность не нужна Пороку –Лишь чистоту одну любя,Ее он хочет опорочить,Дабы принизить до себя.Порок в томленье изнывает,Всегда к невинности стремясь:Он хочет затянуть НевинностьВ свою прилипчивую грязь.Соблазнов у него немало,Всё сладко, что ни назови:Куренье, пьянство, а особо –Забавы на одре любви.И вот уж вижу я: широкоЖитейская простерлась грязь,И в ней Невинность с ЧистотоюЛежат, к Пороку привалясь.Они лежат себе и курят,По кругу запустив бутыль.Во всей их мимике нахальнойВидна их внутренняя гниль.Они меня с ухмылкой манятИзящным пальчиком к себе,А я, сказать по правде, смыслаНе нахожу уже в борьбе.Они, кто звал меня недавноНа благородные стези,Теперь зовут меня разлечьсяВ своей разымчивой грязи.И нарастает безнадежность,И затмевает горний свет.Коль пали лучшие из лучших,В сопротивленье смысла нет.* * *
Когда я в обиде на злую судьбуПортвейном плохим отравился,Меня хоронили в закрытом гробу –Настолько мой лик исказился.Не бил барабан перед смутным полком –Лишь дробно кричали сороки,Лишь критика били в сторонке молчком,Мои похулившего строки.Порой над толпой проносилось “прощай” –Тихонько и благоговейно,Порой ветерок приносил, трепеща,Откуда-то запах портвейна.Безмолвно уставясь на свежий раскоп,Застыли друзья без движенья.Трещал на помосте и пучился гробПод действием сил разложенья.Подруги не падали с воплями ниц –Лишь губы шептали угрозы;Порой в декольте со страдальческих лицКатилися жаркие слезы.Отмщенья обет созревал на устах,Однако не вылился в речи,Поскольку наряд милицейский в кустахПил водку совсем недалече.Друзья, вы сурово с кладбища теклиИ критика тело влачили,И каждый по горсточке рыжей землиНабрал на заветной могиле.Друзья, не позволили вам палачиПочтить меня залпом ружейным,Но траурным факелом вспыхнул в ночиЛарек, торговавший портвейном.Я видел с высот поминанье свое –Уже бестелесный, незримый;А вскорости вдруг загорелось жильеМоей бессердечной любимой.Визжа, вылетали из окон жильцы,Постыдно обдувшись от страха,А отсветы строили в небе дворцыНездешней красы и размаха.Не бедная почесть в ночи отдана!И было смешно милосердье,Когда волновавшие мрак пламенаМеня уносили в бессмертье.РЕКА СТИХОТВОРЕНИЯ (1999)
* * *
Что говорить о черных силах?У нас внутри сидят враги.Коль слишком много крови в жилах,То кровь бросается в мозги.И думать этими мозгамиУже не в силах мы тогда,И нам милей молебна в храмеБлудниц накрашенных стада.Хотя мудрец просфорке черствойИ ключевой водице рад –Милей нам пьянство, и обжорство,И прочий тлен, и прочий смрад.Пойми, в чем истинная благость,И впредь не будь таким ослом,И ближних, совращенных в слабость,С молитвой уязвляй жезлом.Быть правым – вот что в жизни сладко,Вот что возносит к облакамИ придает стальную хваткуЖезл поднимающим рукам.И порка помогает тоже,Ты плетку тоже приготовь –Она оттягивает к кожеОт головы дурную кровь.Утратит жертва гордый облик,Зазнайство глупое свое,А ты внимай, как в жалких вопляхВыходят бесы из нее.Овечке неразумной поркуТак сладко вовремя задатьИ после черствую просфоркуС молитвой кроткою глодать.* * *
Я нынче увидал, братва,Судьбы безжалостное жало:Отрезанная головаНа шпалах буднично лежала.Я размышлял, что человек,Должно быть, шел себе по делу,Но, не сумев сдержать разбег,Вдруг электричка налетела.И вот плачевный результат –Лишился головы покойный,Хоть машинист отнюдь не гад,А человек весьма достойный.Братан приобретает власть,И “мерседес”, и черный поясЛишь для того, чтобы попастьПод страшно лязгающий поезд.Чтоб цепь случайностей прервать,Над нами голос раздаетсяИ хочет что-то втолковать,Но втолковать не удается.Стремится некто дать совет,Но втуне всё его старанье,Ведь проявляем мы в ответЛишь тупость и непониманье.Наречьем дружеским, увы,Никак братва не овладеет,И с каждым днем ряды братвыБезостановочно редеют.* * *
Если кто-то тебе нагрубил,Знай: прощение портит людей.Если сразу его не убил,То потом непременно убей.Ведь в сердечной твоей глубинеНездорово держать неприязнь,Ведь не зря гуманисты в странеУничтожили смертную казнь.Они дали тем самым понять,Что отныне ты сам прокурор,И судья, и притом исполнятьСам же должен ты свой приговор.Это трудно – ведь ты не юнец,А побитый судьбой ветеран,Но найдет грубиян свой конецОт бесчисленных резаных ран.Впрочем, тыкай, кромсай или режь –Лишь бы вышел из этого толк,Лишь бы голос, проевший всю плешь,Наконец захрипел и умолк.Трудно липкую кровь замывать,Трудно прятать ночные дела,Но приходится вновь убивать,Чтобы злоба нутро не прожгла.Вновь нахальный возникнет дебил –Умерщвленного вдвое тупей;Если сразу его не убил,То потом непременно убей.* * *
Пускай несчастлив я, но это не причина,Чтоб записать весь свет в число моих врагов.Не следует вопить и проклинать богов,А следует молчать, как истинный мужчина.И лишь когда в мой дом, не соблюдая чина,Тупица вломится, не снявши сапогов,В моей душе кипит тяжелая кручинаИ выйти норовит из тесных берегов.И спрашиваю я: скажи, моя судьбина,Затем ли я страдал, чтоб всякая скотинаСтремилась посетить меня в моей норе?Коль в жизни ты меня ничем не ублажилаИ наконец на одр последний уложила,Так хоть не тормоши на роковом одре.* * *
Предпочтенье порой отдается другим,Но меня это, право же, вовсе не злит.С одиночеством, даже и самым глухим,Мне рассудок покорно мириться велит.Вот соперник бумажником машет тугим,А в моем кошельке только мелочь звенит.Мне нельзя похвалиться признаньем мирским,А другим монумент прежде смерти отлит.Научившись оценивать трезво себя,Отрицать не намерен заслуги других –За соперников пью я на бедном пиру.Если я их ругнул – это только любя,Это только мозгов помраченье моих,И охотно я ругань обратно беру.* * *
Житейских не ищу побед,И чествований, и триумфов –Таким же был мой кроткий дед,Рязанский поп Трофим Триумфов.Не устремляюсь к славе яИ не ищу идейных схваток –Была бы только попадьяДа верный маленький достаток.Да знал бы, праведно служа,Я благодарность от прихода,Да гнусных умствований ржаНе ела б нравственность народа.Но снова я сбиваюсь с нотВ разгар божественного пенья:Трофима вывели в расход,Меня ж выводят из терпенья.Всё происходит вопрекиМоим нехитрым пожеланьям,Так как не приписать строкиМне к бунтовщическим воззваньям?Стихом толпу я осенюИ буду брать лабазы с бою,И прочь затем засеменю,Согнувшись под мешком с крупою.Кто всё мне делал поперек –Пусть он дрожит, на это глядя,А славянин находит прокВ любом общественном разладе.Кто в доллар воплощал и фунтМой труд угрюмо-безотрадный,Пускай кричит про русский бунт,Бессмысленный и беспощадный.А мы, славяне, не дрожимПеред общественной страдою,Нам даже кроткий дед ТрофимС небес кивает бородою.* * *
Спецслужбы – рассадник садистов,Сломавших мне жизнь и судьбу.В бореньях за правду неистов,Я стал для них костью в зобу.Теперь уж глушилки не глушатЗаморских врагов голоса:Меня они волнами душат,Искрятся от волн волоса.Гудят наведенные токи,Как в медной обмотке, в мозгу.При этом в любые заскокиЯ впасть незаметно могу.Разрывы, провалы, пробелы –Такой стала память моя.“Ну, что я там снова наделал?” –Очухавшись, думаю я.И слушаю близких рассказы,Дрожа и пугливо крестясь.По воздуху вражьи приказыДоносит мне тайная связь.И чтобы не слышать мне гласа,Который толкает к беде,Экранами из плексигласаСебя я обвешал везде.Я цепи повесил на пояс,Чтоб вражью волну заземлять.Отныне я больше не моюсь –Нельзя мне себя оголять.Я сплю теперь стоя, как лошадь,Но этим меня не смутишь.Туда, где Лубянская площадь,Простер я насмешливо шиш.Хитра ты, Лубянка, нет спора,Любого обдуришь в момент,Однако хитрее матерый,С тончайшим чутьем диссидент.Опять я в строю, как когда-то,Храня диссидентскую честь,И снова пишу я плакаты –Коряво, но можно прочесть.Заслышав мой шаг космонавта,Все нос поспешают заткнуть.Понятно! Ведь чистая правдаНе розами пахнет отнюдь.* * *
Пропился я почти дотлаВесною, на Святой неделе,Когда церквей колоколаНеумолкаемо гудели.Восстал с одра я, нищ и гол,Едва забрезжившею ранью.Постиг я, Боже, твой глагол,Зовущий смертных к покаянью.Я знал – лицо мое собойЯвляет крайнюю помятость,Но с перезвоном над МосквойПовсюду разливалась святость.Я в храм направился бегомИ там, по Божьему глаголу,Горячим прикоснулся лбомСемь раз к заплеванному полу.Молитвой душу я согрел,На паперть вышел – и мгновенноСлова знакомые узрелНа вывеске: “Пивная “Вена” “.Готов, о Боже, жизнью всейТебе служить я, как Иаков, –Зачем же создал ты друзей,И пиво, и вареных раков?Зачем ты, Боже, терпишь звонИ толстых кружек, и стаканов,Зачем тобою вознесенХозяин “Вены” Тит Брюханов?Вот он зовет: “Иди сюда,Ведь я сегодня именинник”,И мне не деться никуда,Я задолжал ему полтинник.Он весь лучится добротой,Как будто искренний приятель,И предлагает мне: “Постой,Хлебни очищенной, писатель”.Иду вкушать запретный плодНеровной поступью калекиИ чую: сатана живетВ почтенном этом человеке.Брюханов весел, маслянист –Ехидна с обликом невинным,Но час пробьет – и нигилистЕго взорвет пироксилином.При всех сокровищах своихБрюханов рая не добудет:Единого из малых сихОн соблазнил – и проклят будет.Стакан с очищенной держа,В душе взываю к силе крестной:“Пускай вовеки буржуаНе внидут в вертоград небесный”.* * *
Коль рассудка ты вовсе решен,Можешь бросить голодному снедь.С отвратительной жадностью онСразу чавкать начнет и сопеть.Задыхаясь и жутко хрипя,Пропихнет себе в глотку кускиИ опять возведет на тебяВзгляд страдальческий, полный тоски.Если мозг твой за сморщенным лбомСтал совсем уж мышлению чужд,То всплакни над презренным рабомПримитивнейших жизненных нужд.Но себя я в пример приведу –Ни малейших не выразив чувств,Обогнув попрошайку, пройдуЯ к музею изящных искусств.Всё возможно – возможно, и намПредстоит испытать нищету,Но уродливым, мерзким мольбамЯ молчанье тогда предпочту.Для моей утонченной душиНеизящное хуже бича.Молча таять я буду в тиши,Как в безветрии тает свеча.Но последняя песня певцаВдруг сумеет весь мир огласить –Чтоб сумел я в преддверье концаЗапоздалую роскошь вкусить.* * *
Кто нынче не слыхал о сексе?Таких, должно быть, больше нет.Охватывает, словно сепсис,Зараза эта целый свет.Не срам ли, коль иной поганец,На вид еще совсем сопляк,Партнершу пригласив на танец,Ее слюнявит так и сяк.Но что в особенности жутко,Чего вовек я не приму –В ответ смеется проституткаИ прижимается к нему.Сосредоточившись на телеИ позабыв свой долг земной,Плевать на всё они хотели,Что происходит со страной.Их породила перестройка –Мы жили, веря и трудясь,А этим побыстрее толькоВступить бы в половую связь.Нет, раньше лучше было все же,Был твердым нравственный закон:Вмиг получал наглец по рожеИ вылетал с танцулек вон.И нам случалось быть в охоте,На стенку впору было лезть,Но пыл мы тратили в работе,Крепили трудовую честь.Все директивы выполнялиМы руководства своего,Детишек на ноги подняли,Про секс не зная ничего.А чем ответили детишки?Нельзя их нынче расстрелять,Но можно снять остаток с книжкиИ в ресторане прогулять.Им не видать уже тысчонок,Что честным скоплены трудом.Еще неплохо снять девчонокИ привести в свой тихий дом.А там, открыв оскал вампира,Издать в прихожей страшный рык,Чтоб вмиг притихла вся квартираИ без помех прошел пикник.В компании девчонок шалыхПропить все деньги и проестьИ массу знаний запоздалыхО сексе за ночь приобресть.Им не видать таких сражений,Безмозглым нынешним юнцам!Конечно, жалко сбережений,Дающих первенство отцам.Однако оторвемся клево,А деньги – это ерунда.Вот только б суку ГорбачеваЕще повесить без суда.* * *
Я думаю с досадой: “Черт возьми,Как всё-таки неправильно я жил –Встречался я с достойными людьми,Но разминуться с ними поспешил”.Я помню, как камчатский буровик,Поивший сутки в поезде меня,Когда приблизился прощанья миг,Мне показался ближе, чем родня.В гостинице афганский эмигрантСо мною поделился анашой –Он в сердце нес сочувствия талантИ обладал возвышенной душой.А как любил цыгана я того,Который мне девчонок приводил!Казалось мне порой, что сам егоЯ в таборе когда-то породил.Мудрец на склоне жизненного дня –Всё повидавший старый инвалидМне стал батяней, выучив меняВсё тырить, что неправильно лежит.Тот был мне сыном, а другой – отцом,И братьями я называл иных…Слабея перед жизненным концом,Смотрю я с умилением на них.Спасибо вам, шагавшие со мнойТам, где порою всё вокруг мертво!Пусть сократили вы мой путь земной,Но дивно разукрасили его.* * *
Я поэтом большим называюсь недаром,Но с народом безумно, немыслимо прост.Выхожу я к нему и, дыша перегаром,Декламирую гимн, возносящий до звезд.Мне нельзя умолкать – ведь немедля иначеС диким ревом народ низвергается в грязь.Потому засмеюсь я иль горько заплачу –Всё я делаю вслух, никого не стыдясь.Посмотри, мой народ: вот я, пьяный и рваный,От стыда за меня тебе впору сгореть,Но не сводишь с меня ты свой взгляд оловянный,Ибо лишь на меня интересно смотреть.От народа мне нечего ждать воздаянья,Чтобы мог я на лаврах устало почить,Но не знал мой народ ни любви, ни страданья –Только я его этому смог научить.Мне толкует мудрец: “Этот подвиг напрасен,Не оценят болваны подобных щедрот”.“Хорошо, – я отвечу, – уйти я согласен,Но скажи: на кого я оставлю народ?”* * *
Вдохновение – мать всех нелепых стихов,Ведь оно позволяет их быстро катать;В искупленье моих бесконечных греховЯ их должен порой с отвращеньем читать.Временами случается злобе достатьДо последних глубин, до глухих потрохов,И тогда я мечтаю свирепо восстать,Как Улисс на зловредных восстал женихов.Вдохновенные авторы, я за верстуОтличу вас в любой человечьей толпе,Ненадежен расчет на мою доброту, –Я не добрый – напротив, чудовищно злой.Я спокойно лежу на моем канапе,Но в мечтах пробиваю вам глотки стрелой.* * *
О хлебе насущном не думай,Иначе рехнешься вконец.Подточенный низменной думой,Склоняется к праху певец.И возится в прахе – угрюмый,Безрадостный, словно скопец,И манит ничтожною суммойЕго разжиревший купец.Шутя относиться к доходам,Стараться их все разбазарить –Лишь так воспаришь в торжестве,А также стремясь мимоходомЛабазника тростью ударитьПо толстой его голове.* * *
Пусть размеренно-ласково пенаЗастилает морской бережок –Знай, что прячется в море скорпена:Это рыба такая, дружок.Вся в шипах, в безобразных наростах,В пятнах мерзостных цвета говна.Увидать ее в море непросто,Ибо прячется ловко она.Подплывает скорпена украдкой,Чтоб купальщик ее не зашиб,А подплыв, в оголенную пяткуС наслаждением вгонит свой шип.И надрывные слушает воплиИз укрытья скорпена потом.Очень многие просто утопли,Познакомившись с жутким шипом.Не спасут тебя водные лыжи,Не помогут гарпун и весло.Если кто, изувеченный, выжил,То такому, считай, повезло.Ненасытная водная безднаПотеряла свой счет мертвецам.Всё бессмысленно и бесполезно –Понимаешь ты это, пацан?!Понимаешь ты это, гаденыш,На морскую глядящий волну?!Если ты наконец-то утонешь,Я с большим облегченьем вздохну.Там, где камни купаются в пене,Буду пить я хмельное питье,Размышляя о грозной скорпене,О могуществе дивном ее.* * *
В моем уютном уголкеНе нравится иным ослам –В нем пауки на потолкеИ уховертки по углам.Так внятно говорит со мнойМоих апартаментов тишь:Паук звенит своей струнойИ плинтус прогрызает мышь.Я запретил людской толпеВходить в мой тихий особняк –Мне надо слышать, как в крупеШуршит размеренно червяк.Я слышу, двери затворяОт надоедливой толпы,О чем толкуют втихаря,Сойдясь в компанию, клопы.Чтоб тишь в квартире уберечь,Остановил я ход часов.Я тараканов слышу речь,Ловлю сигналы их усов.Мне хочется уйти во тьму,Не говорить и не дышать,Чтоб бытию в моем домуНичем вовеки не мешать.* * *
Мотылек отлетался, похоже –В паутине болтается он.К паутинной прислушавшись дрожи,Сам паук покидает притон.“Ну, здорово, здорово, залетный, –Обращается он к мотыльку. –Все вы ищете жизни вольготной,Все влетите в силки к пауку.Всем вам нравится чувство полета,Все вы ищете легких путей.Нет чтоб сесть и чуток поработать,Наплести и наставить сетей.Но любое занятье нечистоДля такой развеселой братвы,Потому и всегда ненавистныНасекомым трудящимся вы.Всё равно ваш полет завершитсяЦепенящим паучьим крестом,Я же рад и за правду вступиться,И себя не обидеть при том.Вам бы только нажраться нектаруИ по бабочкам после пойти.Час настал справедливую каруЗа порочную жизнь понести.Не тверди про святое искусство –Эти глупости все говорят.Приведут вас, голубчиков, в чувствоЛишь мои паутина и яд.Погоди, от порхателей праздныхОчень скоро очистится Русь.Изведу летунов куртуазныхИ до бабочек их доберусь.Помолись на дорожку, залетный –Ты стоишь на таком рубеже,Где ни крылья, ни нрав беззаботныйНичему не помогут уже”.* * *
Я от жизни хочу и того, и сего,Ну а спятить мне хочется больше всего.Этот мир не удался творившим богамИ никак не подходит здоровым мозгам.Чем томиться то гневом, то смутной тоской –Лучше, тупо качая кудлатой башкой,Изо рта приоткрытого брызгать слюной,Удивляясь и радуясь жизни земной.Чем терзаться мирским неразумьем и злом,Лучше собственный разум отправить на слом;Чем любить и страдать, безответно любя,Лучше впасть в кретинизм и ходить под себя.Впрочем, даже тупицы к той мысли пришли,Что душа тяжелее всех грузов земли,А к бездушию как к панацее от бедНе взывал уже ранее редкий поэт.Но не стоит смущаться – известно давно,Что затертой банальности только даноДо сонливой души достучаться людской –Если стоит с душою возиться такой.* * *
Я увидел всех тех, что писали стихиЗа последнее время в Отчизне моей.Неземной трибунал разбирал их грехи,А какие грехи у певцов и детей?Но в тот день не везло вдохновенным творцам,Суд сурово смотрел на художников слов:“Воспевал старину, звал вернуться к отцам?Запоешь по-другому, вкусив шомполов.Почему в словоблудье ударились вы,То в слащавый, а то в истерический тон?Что ж, идею державности из головыСамой русской нагайкой мы вышибем вон”.Председатель-архангел сурово вещал,И решенье писец на скрижали занес:“Всем, кто судьбам еврейства стихи посвящал,Сотню розог – в ответ на еврейский вопрос”.Да, несладким у авторов выдался день,Всем вгоняли умишка в филейный отдел:Всем, оплакавшим боль небольших деревень,Загрязненье природы, крестьянский удел.За эротику тех было велено драть,Тех – за то, что пытались писать под Басё.Понял я: всё как тему возможно избрать,Но вот зад уберечь позволяет не всё.И коль дороги мне ягодицы мои,Без разбору клепать я не должен поэм,Помня суд неземной, став мудрее змеи,Осторожнее зверя при выборе тем.* * *
Все радости в людской толпеЯ ни во что не ставлю ныне,Избрав осознанно себеУединенье и унынье.Все обольщенья темных силМеня нисколько не дурманят,И враг, что всю страну растлил,Меня уж верно не обманет.На телевидении врагСвой шабаш мерзостный справляетИ всем, кто сызмальства дурак,Кривляньем гнусным потрафляет.Пусть рукоплещет главарюВатага младших командиров,Но я в унынии смотрюНа сокрушение кумиров.Все те, кто Партию любил,В останкинских исчезли недрах.Я точно знаю: их убилИ поглотил проклятый недруг.Всех тех, кто защищал народОт нестерпимых страхов мира, –Всех увлекли в подсобный грот,Чтоб сделать пищею вампира.Все добрые ушли во мрак,Все пали жертвой людоедства,И взялся ненасытный врагВплотную за семью и детство.Зарезал Хрюшу и сожралИ подбирается к Степашке…Он всё Останкино засрал,Везде смердят его какашки.Смердит экранный карнавал,Зловонно всякое веселье.Покуда властвует Ваал,Я замыкаюсь в тесной келье.Пугает мертвенностью смех,Ужимки пляшущих нелепы.Весельчаки мертвее тех,Кто лег давно в гробы и склепы.Пусть пляшут, ибо их томитК деньгам зловонным тяготенье,А я избрал мой чистый скит,Унынье и уединенье.* * *
Чтоб выжить, надо много есть,При этом правильно питаясь.Не вздумай, как иной китаец,Всем блюдам кашу предпочесть.Китаец, впрочем, не балбес:Едва юанем разживется,Как вмиг на торжище несется,Стремясь купить деликатес.И покупает там сверчков,Ежей, лягушек, тараканов,Помет манчжурских павиановИ змей в очках и без очков.Не дайте вкусу закоснеть,Как мудрый действуйте китаец:На всё живущее кидаясь,Он всё преображает в снедь.Пускай торчат из-под усовИного мудрого гурманаУсы сверчка иль тараканаИ оттого тошнит глупцов, –Должны мы помнить об одном:Всего превыше ощущенье,А что пошло на угощенье –В то не вникает гастроном.Кун фу, китайский мордобой,Даосов, – я в стихах не славлю,Но повара-китайца ставлюЕдва ль не наравне с собой.* * *
При обсуждении проектаВ компании “Крыжопольгаз”Автоматический директор,Новейший робот принял нас.Он был весьма любезен с нами,Но я едва владел собой –Должно быть, у него в программеПроизошел какой-то сбой.Занятным угощенье было,В тот день я поседел, как лунь:Взамен мороженого – мыло,Взамен шампанского – шампунь.Из чашечек сапожный деготьС улыбкой приходилось пить,Чтоб как-то робота растрогатьИ отношенья закрепить.Мы не посмели отказаться,Уж слишком важен был момент.На нашем месте оказатьсяХотел бы всякий конкурент.Мы пили скипидар с лимоном,Похваливая скипидар,Поскольку многомиллионнымОт сделки виделся навар.Мы славно глотку промочили –Аж до сих пор нутро печет,Но сделку всё же заключили,И деньги мне пришли на счет.Непросто выжить бизнесмену,Чтоб не настигла нищета.Вот я сейчас рыгнул – и пенаВдруг повалила изо рта.* * *
Прорвались фекальные стоки,Земля поспешила осесть,Но все избегают морокиИ медлят ограду возвесть.Отходы дымятся упрямо,Трагедией страшной грозя,И, значит, в забытую ямуНе рухнуть мне просто нельзя.Пусть хриплые вопли разбудятРайон, погруженный во тьму.Фекальщиков вскоре осудятИ скопом отправят в тюрьму.В детдом их несчастные детиПроследуют после суда,Но я не жалею: на светеИ мне нелегко, господа.В разлитую кем-то соляркуМечтательно я забредал,И тут же, конечно, цыгаркуМне под ноги кто-то кидал.На станции дерзко совалсяЯ в люки цистерн с кислотой;Затем от меня оставалсяНа дне только зуб золотой.Затем бензовоза водительВ наручниках ехал в тюрьму,А там станционный смотрительБросался в объятья к нему.Всем миром мерзавцы охотуВедут на меня одного.Коль провод под током размотан,То я ухвачусь за него.Метиловой водки торговляПродаст, разумеется, мне,И льдиною, сброшенной с кровли,Меня пришибет по весне.И трактор проезжий задавитМеня у степного холма,А что тракториста исправит?Естественно, только тюрьма.В тюрьму попадут непременноИ кровельщик, и продавец;Увидят тюремные стеныМонтера ужасный конец.И сколько веревке ни виться –К концу приближаемся мы.Сутулых фигур вереницыВливаются в стены тюрьмы.И я на своем возвышеньеКиваю, негромко бубня:“За вас – и число, и уменье,Бессмертье и рок – за меня”.* * *
Кошка вяло бредет по паркету,От угла до другого угла.Хорошо б к ней приладить ракету,Чтоб медлительность эта прошла.Чтоб с ужасным шипеньем запалаСлился кошки предстартовый вой,Чтобы кошка в пространстве пропала,Протаранив стекло головой.Заметаются дыма зигзагиИз сопла под кошачьим хвостом;Реактивной послушная тяге,Кошка скроется в небе пустом.Станет легче на сердце отныне,Буду знать я наверное впредь:Мы увязли в житейской рутине,А она продолжает лететь.Прижимая опасливо ушиИ зажмурившись, мчится она.Сквозь прищур малахитовость сушиИли моря сапфирность видна.От суетности собственной стонет,Как всегда, человеческий род,Ну а кошка вдруг время обгонитИ в грядущем помчится вперед.Обгоняя весь род человечий,Что в дороге постыдно ослаб,В коммунизме без травм и увечийПриземлиться та кошка могла б.* * *
Важна не девственность, а действенность –Я о девицах говорю.Коль девушка активно действует,То я любовью к ней горю.Когда ж она не хочет действоватьИ неподвижна, словно труп,Тогда томлюсь я подозрениемИ становлюсь угрюм и груб.Словам давно уже не верю я,Особенно в делах любви.Любовь лишь делом доказуема,Себя ты в деле прояви.Вершатся все дела успешнееС задором, пылом, огоньком,Любовь же – с гиканьем и воплями,Чтоб сотрясалось всё кругом,Чтоб вазы с шифоньера падалиИ разбивались о паркет,Чтоб у тахты в утробе ёкалоИ звал милицию сосед.А коль девица не подвижнееМешка с несвежей требухой,То, стало быть, в ней зреет ненавистьИ тайный умысел плохой.Коль девушка едва шевелится,То, значит, замышляет зло.Нам подсыпают эти скромницыВ еду толченое стекло.И, чтоб не угодить на кладбище, –Ведь ты еще совсем не стар, –Приблизься сзади к ней на цыпочкахИ первым нанеси удар.Она качнется и повалится,А ты скажи ей сухо: “Что ж,Ты это всё хитро затеяла,Однако нас не проведешь”.* * *
Где Везер угрюмый струится,Где катится сумрачный Рейн,В подвалах сутулые немцыБрезгливо глотают рейнвейн.Питье им давно надоело,Но рано ложиться в постель,И вот они пьют через силу,А после плетутся в бордель.У немцев усатые туркиПохитили радость труда,А немцам остались бордели,Постылый рейнвейн и еда.Тевтоны серьезны в борделе,Как будто бы службу несут,А после в ночной виноградникОни облегчиться идут.Глядят они в звездное небоПод шум одинокой струи,А в небе, кружася, мерцаютСозвездий несчетных рои.Раскатисто пукают немцы,В штаны убирают елдуИ видят на темном востокеЗнакомую с детства звезду.К звезде обращаются немцы:“О льющая ласковый свет!Далекому русскому другуНеси наш печальный привет.Дома у нас есть и машины,Детишки у всех и жена,Однако же главного стержняДавно наша жизнь лишена.О горестной участи нашейТы другу поведай, звезда.Германия – скверное место,Не стоит стремиться сюда”.* * *
Я написать могу сонет,Какой душе моей угодно,В его границах мне свободно –Где для других простора нет.Свобода причиняет вред,Мы это видим превосходно,Когда поэт впадает в бред,Избрав верлибр, как нынче модно.Бунтарство хамов и тупицУзора рифмы не сотрет,И ритма прелесть сохранится.Не в сокрушении границПоэт свободу обретет,А подчинив себе границы.* * *
Личная жизнь – это страшная жизнь,В ней доминирует блуда мотив.Всё состоянье на женщин спустив,Впору уже и стреляться, кажись.Но у обрыва на миг задержисьИ оглянись: все обиды забыв,Скорбно глядит на тебя коллектив…Лишь на него ты в беде положись.Дамы, постели, мужья, кабакиДушу твою изваляют в грязи,Кровь твою выпьют, подобно клопам.Так разорви этой жизни силки,В храм коллектива с рыданьем вползиИ припади к его тяжким стопам.* * *
Служенье муз не терпит суеты,Но, чтобы выжить, нужно суетиться,И до голодных опухолей ты,Поверив музам, можешь дослужиться.Когда побьет морозом нищетыРастенья в поэтической теплице,Тогда с толпой тебя потянет слиться,На площадях орать до хрипоты.Есть два пути: иль заодно с толпойВрываться в магазин через витриныИ разбегаться, унося товар,Иль под буржуйской жирною стопойСтелиться наподобие периныИ получать приличный гонорар.* * *
Нехватка денег – это бич,И хлещет он порой пребольно.Безденежье, как паралич,Мешает двигаться привольно.Благоговея богомольно,Любви красавиц не достичь:Владеет ими своевольноЛишь тот, кто смог деньжат настричь.Так запевай, певец, раздольно,Так начинай застольный спич!Капиталиста возвеличь,Пусть хмыкнет он самодовольно.Замаслится его глазок,Зашевелятся губы-слизни,Он щелкнет пальцами – и вот,Дожевывая свой кусок,Из-за стола хозяев жизниСама любовь к тебе плывет.* * *
Едва о долларе заходит речь,Любой брюзга становится милягой,Любой гордец – общительным парнягой,Любой старик полжизни сбросит с плеч.Душевным складом можно пренебречьВ погоне за волшебною бумагой.В бактериях мы можем так разжечьК соитью страсть питательною влагой.Я действенностью восхищен твоей,Питательный бульон простых натур,Заветная заморская валюта!Сцепляя суетящихся людей,Из них ты строишь тысячи фигурПод флегматичным оком Абсолюта.* * *
Не входи в положенье великих людей,Ибо их положенье плачевно всегда.В каждом гении тайно живет прохиндейИ мечтает разжиться деньгой без труда.Их послушать, так нету их в мире беднейИ вот-вот их в могилу загонит нужда,Но они же кутят в окруженье блядейИ швыряют купюры туда и сюда.Так забудь же о пухлом своем кошельке,Пусть великий творец разорился вконецИ теперь голосит, как библейский еврей;Просто денежки он просадил в кабакеИли вздумал кого-то обжулить, подлец,Но другой негодяй оказался хитрей.* * *
Для уловленья в дьявольскую сетьПридумано понятие таланта.Таланту суждено на нас висеть,Как кандалам на теле арестанта.И если стал носителем таланта –До времени готовься облысеть,Обзавестись ухватками педантаИ девушкам навеки омерзеть.Все радости житейские твоиТалант нашептыванием отравит,Упорным понуканием к трудам;Тебя лишит достатка и семьи,Зато всем дурням щедро предоставитПрипасть к тобою собранным плодам.* * *
Хорошо заиметь мецената,Чтоб в гостях у него выпиватьИ с размеренностью автоматаУлыбаться ему и кивать.Вдруг окажется: тоже когда-тоОн пытался бумагу марать;Ободренный поддержкой собрата,Он заветную вынет тетрадь.Должен я реагировать пылко –Сопоставив буржуя с Рубцовым,Похвалами его поразить,А потом вдруг со скатерти вилкуПодхватить и с неистовым ревомБлагодетелю в горло вонзить.* * *
Трудно ехать в вагоне с такими людьми,Что от вечной немытости мерзко смердят,Трудно ехать с храпящими, трудно с детьми,Трудно с теми, которые шумно едят.Трудно с теми, которые пьют и галдят,А потом как попало ложатся костьми.Так порою все нервы тебе натрудят,Что отделал бы всех без разбору плетьми.Но нельзя озлобление в сердце впускать –К сожалению, нам выбирать не дано,С кем разделим судьбой предначертанный путь.Постарайся смешное во всем отыскать –Всё не то чтобы скверно, а просто смешно,Как и сам ты смешон, если трезво взглянуть.* * *
Бывает всякое. На глади водТопор я видел, весело плывущий.Я видел: к югу клин коров ревущийТянулся, рассекая небосвод.Я видел сам – ведь я мужчина пьющий –Как ночью пивом бил водопровод.Так не склоняйтесь над кофейной гущей,Чтоб судьбоносный высмотреть развод.Полна чудес ты, Русская земля,И не предскажет никакой мудрец,Какие впредь ты опрокинешь нормы:К примеру, вдруг исчезнут из Кремля,Наворовавшись вдоволь наконец,Все деятели рыночной реформы.* * *
Волюнтаризм ужасен, как дракон,Но мы срубили голову дракону.При Брежневе как дышло был закон,А нынче и воруют по закону.Не нужно вору отдавать поклон,Не нужно делать из него икону.Клейми его на кухне, как Дантон,Но воровству не составляй препону.Ведь воры в будущем – наш средний класс,И не годится, чтоб любой из нас,Застукав их при совершенье взлома,Мог запросто им в душу нахаркать.К молчанию же нам не привыкать,Наука эта с детства нам знакома.* * *
Не хмурься, критик, не отринь сонета,Ты вместе с ним отринешь и меня,И вновь меня лишит тепла и светаБезденежья глухая западня.Я буду думать, что бездарно спетоВсё, что я пел до нынешнего дня.Но гонорар взовьется, как ракета,Рассеяв тьму, сверкая и пьяня.Не думай, критик, не корысти радиПристроить я хочу свои безделки,А чтоб убить сомнения змею.Учти: и ты не будешь тут внакладе,Тебя я приглашу на посиделкиИ там с тобой все денежки пропью.* * *
Да, страшно музыка сильна,Сильней искусства и науки.Сомнений неотвязных мукиСнимает запросто она.Всё то, чем голова полна,Ведет к сомнениям и скуке,Но потекут с эстрады звуки,И жизнь становится ясна.Роняет с древа сатанаПознанья плод в людские руки.Я напеваю “На-на-на”,Я раскусил все эти штуки.Всё то, что ум хотел копить,Я смог пропеть, а не пропить,Теперь средь умственных угодийТолкутся в танце день и ночь,Друг друга вытесняя прочь,Обрывки сладостных мелодий.* * *
Имел я тысячи возможностей,Чтоб стать богатым и скупым,Но нищета – не плод оплошностей,Рожденный действием слепым.К чему на пламя непреложности,Подобно бабочкам ночным,Не зная собственной ночтожности,Лететь и превращаться в дым?О эти серые создания!Рябит в глазах от их мелькания,Но всё ж в душе презренья нет.Летят из тьмы они – и падают,Ведь все-таки их тьма не радует,Ведь все-таки их манит свет.* * *
Взгляни, читатель, на меня:Меня ты больше не увидишь.Ты прав: поэзия – фигня,Не зря ее ты ненавидишь.Темна поэтов трескотня,За ней ты ничего не видишь.Они придумали свой идиш,Язык нормальный не ценя.Реальных ценностей держись,Ведь есть же будничная жизнь,Еда, квартира, дача, вещи.А я, чтоб не терзать твой взгляд,Исчезну, испуская смрадИ в тучах хохоча зловеще.* * *
Печально я гляжу на трупик поросенкаВ гастрономической зовущей смуглоте:Еще вчера он жил, похрюкивая звонко,Убийство удалось – и вот он на плите.Убийство удалось, а нынче – расчлененкаИ трупоеденье в застольной тесноте.Хозяин поднял нож с ухмылкою подонка,И содрогаюсь я в мгновенной тошноте.Бесспорно, человек – опасное соседство:Ни материнство он не пощадит, ни детство,Упитывая плоть дородную свою.Как небо нам воздаст? И, выпив чарку тминнойЗа упокой души младенческой невинной,Я мясо нежное в унынии жую.* * *
В чертополохе и бурьяне,Где свалки мокнут и гниют,Пристанище отпетой пьяни,Ее естественный приют.Напившись алкогольной дряни,Пьянчуги всякий раз поют –Про май, про айсберг в океане,И слезы искренние льют.Их примет мир эстрадных песен,Который до того чудесен,Что невозможно не икать.Вино – не прихоть их утробы:Вино необходимо, чтобыВ мир песен мягко проникать.* * *
Осмысливать протекшей жизни звеньяБез надобности крайней не моги.Отказывая нам в повиновенье,Воистину спасают нас мозги.Разумно ль открывать причины рвеньяИ всех поступков наших рычаги?Для человека эти откровеньяОпаснее, чем худшие враги.Необходимое самодовольство,В значительность свою слепая вераРассеются однажды – и с тех порОстанутся тоска и беспокойство,И личность, словно хищная химера,Сама себя пожрет за свой позор.* * *
Все думают: “Стихи родятся сами,Готовыми являясь в голове” –И резкими своими голосамиТолкуют о покупках и жратве.И я не управляю словесами,Внимая сей навязчивой молве,И восклицаю с горькими слезами:“Услышь меня, всеслышащий Яхве!Глупцов, мешающих созданью песен,Внимающих лишь собственному брюху,Не вразумляй – не внемлют нам они.С лица земли сотри их, словно плесень,И поручи блюсти всю землю духу,Которому я сызмальства сродни”.* * *
Полнолуние. Шорохи ветра в ушах –Или живность на промысел вышла ночной,И хрустит по щебенке крадущийся шагНа обочине белой дороги лесной.Порождается в жабах, гадюках, мышахРоковое томление бледной луной;Стонет море, ворочаясь на голышах,Словно чувствуя зло студенистой спиной.Но и море из глуби несет и несетВспышки, словно сплетенные в танце цветы,Повинуясь призыву, что послан луной;И я чувствую, как напряженье растетВ той земле, на которой столпились кресты,За кладбищенской белой от света стеной.Что-то хочет восстать и уже восстаетИз камней, из корней, из сухой темноты,Чтобы в лунной ночи повстречаться со мной.* * *
Монотонно течение летнего дня,И душа наполняется смутной тоской.Дрожь от ветра, как будто по шкуре коня,Пробегает местами по ряби морской.Колыхнется под ветром сверчков трескотня,Словно некий звучащий покров колдовской,И опять – только кур в огороде возняИ покоя лишающий полный покой.Как оно монотонно, течение лет,Уносящее этот глухой хуторок!Дни идут вереницей, ступая след в след,И приносят один неизменный итог:На житейских дорогах спокойствия нет,Так же как и поодаль от этих дорог.* * *
Иногда до безумия можно устатьДелать вид, будто жизнь интересна тебе.Перестань притворяться – и новая статьТебя выделит враз в человечьей гурьбе.Ты поймешь, что всегда предстоит возрастатьТвоему отчужденью, духовной алчбе,Ибо рядом с тобою немыслимо статьНи единой душе, ни единой судьбе.Ты своим равнодушьем посмел оскорбитьТо, что братья твои обретают в борьбеИ затем неизбежно теряют, скорбя;Рассуди, как же можно тебя полюбить,Не питать неприязни законной к тебе,Не лелеять мечту уничтожить тебя.* * *
Как флейты, голоса цикадЗвучат в темнеющем просторе.Отстаивается закат,И гуща оседает в море.Легко колышется напевФлейт переливчатых древесныхИ тихо всходит звезд посевВ полях тучнеющих небесных.Луна уже плывет в зенит,Заката хлопья отгорели,А флейта легкая звенит,Бессчетно повторяя трели.И неподвластно смене летНочного бриза колыханьеИ ввысь летящее из флейтВсё то же легкое дыханье.И та, которая близка,Перекликается со всеми,И беззаботна, и легка,Поскольку презирает время.* * *
Всё море – выпуклая стезя;По ней, неспешные, как волы,Уничтожаясь, вновь возносяГребни над зыбью, текут валы.Им уклониться с пути нельзя,Пеной не хлынуть на волнолом –Валы текут и текут, сквозяЗеленым, синим, серым стеклом.Переплавляет солнечный светВ сочные отблески зыбь волны,И чередою пенных кометКатятся гребни на валуны.Чайка, подладив к ветру полет,Смотр производит сверху валам;Облака тень лениво ползетПо облесённым дальним холмам.Ветер подхватывает напев,Прежний еще не успев допеть.В будничной жизни не преуспев,Здесь я сполна сумел преуспеть:Всё разглядеть, и ветер вдохнуть,И безо всяких мыслей и словСердцем постигнуть великий Путь –Путь неуклонных морских валов.* * *
Когда приблизится старость,Матрос припомнит с тоской,Как трепетом полнит парусУпругий ветер морской.Когда приблизится старость,Стрелок припомнит в тоске,Как встарь ружье оставалосьВсегда послушно руке.Рыбак припомнит под старость,Не в силах сдержать тоски,Как рыба в лодке пласталась,Тяжелая, как клинки.Всегда побеждает старость,Поскольку смерть за нее,И долго ль держать осталосьШтурвал, гарпун и ружье?Приошли все стороны светаСтрелок, рыбак и матрос,Но им не дано ответаНа этот простой вопрос.Наполнен тоскою ветер,Вздыхают лес и вода,Не в силах найти ответаНа главный вопрос: “Когда?”К ним тоже жестоко Время,Сильнейшее всяких сил –Нельзя им проститься с теми,Кто так их всегда любил.* * *
К побережным горам прижимается лес,Словно скрыться пытаясь от ветра ползком,И плывут безучастно эскадры небесВ переполненном ветром пространстве морском.Металлический свет прорывается вкосьИ лудит кочевое качанье валов,И не счесть уже, сколько ко мне донеслосьВ беспорядке, как птицы, мятущихся слов.То, что шепчет, сшибаясь, резная листва,То, что глыбам толкует глубин божество, –Стоит слухом ловить только эти слова,Остальные слова недостойны того.* * *
Тополь – словно горянка в черном платке,Над ним одиноко стоит звезда;Одинокий фонарь горит вдалеке,И под ним асфальта блещет слюда.Оживленно нынче в небе ночном –Тень волоча по кровлям жилья,Облака пасутся, и серебромПодсвечены призрачно их края.Месяц гуляет среди отар,Горят и меркнут уклоны крыш.То видишь явственно тротуар,А то и бордюра не различишь.Все очертанья гор и дерев,Светил вращенье, облачный ход –Всё составляет один напев,Общий безмолвный круговорот.И кажется – кружится кровь моя;Стоило бросить тепло и сон,Если в кружение ночи яХоть на мгновенье был вовлечен.* * *
Прекрасен темный кипарисНа фоне жгучей синевы;Прекрасно с кручи глянуть вниз,Где волны прядают, как львы.Прекрасен дымный океан,Прочерчен ходом корабля,Но мне милей земля славян,Моя угрюмая земля.Славяне прячутся в лесах,Ведь нелюдимость – их черта,Угрюмый вызов в их глазах,А чаще – просто пустота.Они выходят из лесов,Когда кончается еда,И подломить любой засовНе составляет им труда.Над их лесами хмарь плыветС утра до вечера все дни,И по краям глухих болотТорчат славяне, словно пни.Но к морю ласковому лезтьНет смысла для таких мужчин:На пляже в девушке подсестьНе может мрачный славянин.Кавказец может, и семит,И неотесанный тевтон,А славянин чуть что хамитИ в драку сразу лезет он.Но злобность этих мужиковНе составляет их позор:Она – от ясных родниковИ от задумчивых озер.Она – из чистых тех глубин,Где дух таинственно живет.За бездуховность славянинЛюбому сразу в рыло бьет.Свой мир славяне отстоят,Скрутив охальника узлом –Чащобы вдоль гранитных гряд,Мочажины и бурелом.А с пиний всё течет смола,И вновь магнолии цветут,И женщин смуглые телаМелькают дерзко там и тут.Но где-то за хребтом лежитЗемля неласковая та,Где у мужчин свирепый видИ пахнет водкой изо рта.Я вправе нежиться в тепле,Но должен размышлять при томО милой сумрачной землеТам, за синеющим хребтом.* * *
Хвою полируя, ветер свищет –Из-за гор примчавшийся норд-ост,Но железных сосен корневищаБеспощадно вклещились в откос.Я пьянею – сиплый рев прибоя,Шум вскипающий листвы и трав,Сиплый перезвон шершавой хвоиВ слух единый немощный вобрав.От порывов и скачков бесплодных,Овладевших берегом лесным;От несчетных колебаний водных,Связанных течением одним;От небес, в неведомую гаваньФлот несметный вздумавших пустить,Взгляд бессильно падает на камень,Всех движений не сумев вместить.Кажется – усвоишь все движенья,В них врастешь, как дальний плавный мыс,И откроется для постиженьяДейства развернувшегося смысл.Но неисчислимо многоуста,Многолика сцена эта вся,И бессильно отступают чувства,Только смуту в душу принося.Грозно развивается интрига,Молнии просверкивает бич.Можно всё лишь на обрывок мига,Краем разумения постичь.Множества сошлись в одной работе,Многосложный замысел верша,Но в единственном мгновенном взлете,Может быть, поймает суть душа.* * *
Бродильный запах лезет в нос,У парапета спят собаки,Отбросы в хороводе осПомпезно громоздятся в баке.Орет пронзительно дитя,Как будто перебрав спиртного,Фотограф, галькою хрустя,Дельфина тащит надувного.Стремясь дополнить свой обед,Пузаны покупают фрукты,И, неотвязный, словно бред,Свое долдонит репродуктор.Вся эта дрянь за слоем слойК нам липнет медленно, но верно,Но только взгляд очисти свой –И сразу опадает скверна.Взгляни с уединенных круч,Как строит неземная силаТреножник из лучей и туч,Чтоб в жертву принести светило.* * *
Что ты всё ухмыляешься, Клинтон,Что тебя веселит, дурачок?Взять и вдарить увесистым клинтомВ дерзко вздернутый твой пятачок.И когда это дело случится,Не помогут зеленка и бинт.Не желаешь ли осведомиться,Что такое по-нашему “клинт”?Но об этом тебе не скажу я,Ты об этом узнаешь и так –В час, когда Мировому БуржуюНашим клинтом расквасят пятак.И с мешков, где шуршат миллионы,Он повалится, злобно бранясь.Разбегутся его миллионы,Потеряв управленье и связь.Тараканом забегает КлинтонУ себя в вашингтонском дому.Он поймет: с подступающим клинтомСовладать не под силу ему.Сменит он людоедской гримасойСвой улыбчивый имидж тогдаИ, нагруженный денежной массой,Побежит неизвестно куда.На земном не останется шареБуржуазных тлетворных дворцов,И тогда на политсеминаре“Что есть КЛИНТ?” – я спрошу у бойцов.“Коммунизм, ленинизм, интернаци-Онализм и народный триумф!” –Так ответят товарищи нашиИ добавят застенчиво: “Уф!”* * *
Мы долго и тщетно старалисьВместить этот ужас в уме:Япончик, невинный страдалец,Томится в заморской тюрьме!К чужим достижениям завистьАмерику вечно томит:Он схвачен, как мелкий мерзавец,Как самый обычный бандит.Царапался он, и кусался,И в ярости ветры пускал,Но недруг сильней оказался,И схватку герой проиграл.В застенке, прикованный к полу,Он ждет лишь конца своего.Свирепый, до пояса голый,Сам Клинтон пытает его.Неверными бликами факелПодвал освещает сырой,И снова бормочет: “Ай фак ю”,Теряя сознанье, герой.Старуха вокруг суетитсяПо имени Олбрайт Мадлен –Несет раскаленные спицы,Тиски для дробленья колен…Не бойся, Япончик! БродягиТебя непременно спасут.Мы знаем: в далекой ГаагеВсемирный находится суд.Прикрикнет на злую старухуЮристов всемирный сходняк.Да, Клинтон – мучитель по духу,Старуха же – просто маньяк.На страшные смотрит орудьяС улыбкой развратной она.Вмешайтесь, товарищи судьи,Ведь чаша терпенья полна.Пора с этим мифом покончить –Что схвачен обычный “крутой”.На самом-то деле ЯпончикИзвестен своей добротой.Горюют братки боевые,Что славный тот день не воспет –Когда перевел он впервыеСлепца через шумный проспект.Всё небо дрожало от рева,Железное злилось зверье.В тот миг положенье слепогоЯпончик постиг как свое.“Не делать добро вполнакала” –Япончика суть такова.С тех пор постоянно искалаСлепых по столице братва.И не было места в столице,Где мог бы укрыться слепой.Слепых находили в больнице,В метро, в лесопарке, в пивной.Их всех номерами снабжали,Давали работу и хлеб.Япончика все обожали,Кто был хоть немножечко слеп.Достигли большого прогрессаСлепые с вождем во главе.Слепой за рулем “мерседеса”Сегодня не редкость в Москве.Слепые теперь возглавляютНемало больших ОООИ щедро юристам башляют,Спасая вождя своего.Смотрите, товарищи судьи,Всемирной Фемиды жрецы:Вот эти достойные люди,Вот честные эти слепцы.В темнице, как им сообщают,Томится Япончик родной,Но смело слепые вращаютШтурвал управленья страной.Страна филантропа не бросит,Сумеет его защитить.Она по-хорошему проситЮристов по правде судить,Оставить другие занятья,Отвлечься от будничных дел.Стране воспрещают понятьяТак долго терпеть беспредел.* * *
Мне сказал собутыльник Михалыч:“Ты, , недобрый поэт.Прочитаешь стихи твои на ночь –И в бессоннице встретишь рассвет.От кошмарных твоих веселушекУ народа мозги набекрень.Ты воспел тараканов, лягушек,Древоточцев и прочую хрень.Ты воспел забулдыг и маньяков,Всевозможных двуногих скотов,А герой твой всегда одинаков –Он на всякую мерзость готов.Ты зарвался, звериные мордыВсем героям злорадно лепя.“Человек” – это слово не гордо,А погано звучит у тебя”.Монолог этот кончился пылкийНа разгоне и как бы в прыжке,Ибо я опустевшей бутылкойДал Михалычу вдруг по башке.Посмотрел на затихшее телоИ сказал ему строго: “Пойми,Потасовки – последнее дело,Мы должны оставаться людьми.Но не плачься потом перед всеми,Что расправы ты, дескать, не ждал:Разбивать твое плоское темяМного раз ты меня вынуждал.И поскольку в башке твоей пусто,Как у всех некультурных людей,Лишь насильем спасется искусствоОт твоих благородных идей”.* * *
Что, Михалыч, примолк? Не молчи, не грусти,Голова заболела – прими коньячку.Прошлый раз не сдержался я, ты уж прости,Проломив тебе снова бутылкой башку.Будем пить мировую с тобою теперь.Запретили врачи? Ну а что мне врачи?Если брезгуешь мною, то вот тебе дверь,Ну а если согласен, то сядь и молчи.Голова заживет, голова – пустяки.А о нервах моих ты подумал, старик?Если мне объясняют, как делать стихи,То меня подмывает сорваться на крик.А где крик, там и драка, и вот результат:Вновь бутылкой по черепу ты получил.Ну, не дуйся, признайся, ты сам виноват,Быков – тот вообще бы тебя замочил.Я, Михалыч, творец, и когда я творю,То не надобен мне никакой доброхот.Ты молчи – я конкретно тебе говорю:Все советы засунь себе в задний проход.Я творец. Уникально мое естество.Ты при мне от почтения должен дрожать.Пей коньяк, горемычное ты существо,Пей, кому говорю, и не смей возражать.Если не был бы ты некультурным скотомИ чуть-чуть дорожил своей глупой башкой,То не злил бы поэта и помнил о том,Что бутылка всегда у него под рукой.* * *
Пульс неровен, и шумно дыханье,И в глазах не прочесть ничего,И сложнейшее благоуханьеОкружает, как туча, его.Пахнет он чебуречной вокзальной,Где всегда под ногами грязца,Пахнет водкою злой самопальной,Расщепившейся не до конца,Пропотевшей лежалой одеждой,Затхлым шкафом с мышиным дерьмом, –Словом, пахнет он мертвой надеждой,Похороненной в теле живом.Попадешь с ним в одно помещенье –Запах этот страшись обонять,Иль земное твое назначеньеНадоест и тебе исполнять.Мысль придет и навек успокоит,Что конечна людская стезя.Избегать пораженья не стоит –Избежать его просто нельзя.Прежний смысл гигиена утратит –Смысл подспорья в житейской борьбе,И тебя, словно туча, охватитНовый запах, присущий тебе.* * *
Я вижу ватаги юнцов и юниц,И горько глядеть на них мне, старику.Не слышат они щебетания птиц,Воткнув себе плейер в тупую башку.Не видят они расцветания роз,Закрыв себе зенки щитками очков.Не чуют и благоухания роз,Кривясь от зловонья своих же бычков.Зачем же ты медлишь, любезная Смерть?Никчемную юность со свистом скоси,И я поцелую руки твоей твердьИ, щелкнув ботинками, молвлю: “Мерси”.Затем я скажу: “Подождите, мой друг” –И, шумно дыша, побегу в магазин,Чтоб вскоре вернуться на скошенный луг,Сгибаясь под грузом закусок и вин.Услышим, как радостно птички поют,Как звонок их гимн в наступившей тиши,И розы свои благовонья польют,Стараясь доставить нам праздник души.И тост я возвышенный произнесуЗа ту красоту, что сближает сердца,И пенистый кубок к устам поднесу,С удобством рассевшись на трупе юнца.* * *
Я заморская редкая птица,Оперенье шикарно мое.Коготками стуча по паркету,Я обследую ваше жилье.Я порой замираю в раздумье,Подозрительно на пол косясь,И внезапно паркетину клюну –Так, чтоб комната вся затряслась.Интерьерчик весьма небогатый –Там потерто, засалено тут.Сразу видно, что в этой квартиреРаботяги простые живут.Измеряю я площадь квартирыПерепончатой жесткой стопойИ помет, словно розочки крема,Оставляю везде за собой.Я сумею принудить хозяевЗа моим рационом следить.Если денег на птиц не хватает,Значит, нечего птиц заводить.Крики резкие, щелканье клювомНе проймут, разумеется, вас,Но завалится набок головка,Млечной пленкой задернется глаз.Потерять вы меня побоитесь,Вмиг найдется изысканный корм.Вы поймете, что стоят дорожеЧувство стиля, законченность форм.И уже не пугают расходы,И уже не страшит нищета,Если лязгает рядом когтямиИ пускает помет нищета.* * *
Голова – не последнее место,Нам дается не зря голова.В дополненье к ужимкам и жестамГолова произносит слова.Есть душа в моем теле неброском,И чтоб люди узнали о том,Голова вдруг подумает мозгомИ свой помысел выскажет ртом.“Непростой человек перед нами, –В страхе слушатель мой говорит. –Ишь как зыркает страшно глазами,Как внимательно уши вострит!”Не вместить головенке плебеяИзреченные мною слова,Но он чувствует суть, холодея,И, дрожа, говорит: “Голова!”Жаль, не всякий людские восторгиСо спокойным приемлет лицом,И порою в тюрьме или моргеМы встречаемся с бывшим творцом.Тот судьбу ненароком заденет,Этот походя власть оскорбит,А судьба ведь талантов не ценит,А ведь власть не прощает обид.Много яда в людском поклоненье,Много зла в восхищенной молве,Но и слух, обонянье и зреньеНе напрасно живут в голове.Озирайся, обнюхивай воздух,Каждый шорох фиксируй во мгле.Мы живем не на радостных звездах,А на скользкой, коварной земле.Этот помер, а тот под арестом,Ну а я перед вами живой,Ведь не задним я думаю местом,А разумной своей головой.* * *
Телеведущий не ходит пешком,Ибо, увы, он отнюдь не герой.Знает, бедняга, что смачным плевкомВстретит в толпе его каждый второй.Раз выделяешься статью в толпеИ неестественно честным лицом,Как тут не ждать, что подскочат к тебеИ назовут почему-то лжецом?Телеведущий не лжет никогда –Могут ли лгать этот праведный взор,Речь, то журчащая, словно вода,То громозвучная, как приговор?Он повторяет: развал и разбродЕсть принесенный из прошлого груз.Что ни пытается делать народ,Вечно выходит лишь полный конфуз.В голосе телеведущего дрожь –Как не устать, постоянно долбя:“С этим народом и ты пропадешь,Умный сегодня спасает себя”.И холодок понимания вдругГде-то в желудке почувствую я:Телеведущий – мой истинный друг,Мне преподавший закон бытия.Тот суетливый, неряшливый сброд,Злой, с отвратительным цветом лица, –Это и есть ваш хваленый народ,Коему гимны поют без конца?Телеведущего лишь потомуЭтот народ до сих пор не зашиб,Что не догнать даже в гневе емуТелеведущего новенький джип.Я же бестранспортное существо,Я угождаю народу покаИ критикую слегка своегоТелеучителя, теледружка.И раздраженье невольно берет:Сам-то уехал, а мне каково?Дай только мне объегорить народ –Там и до джипа дойдем твоего.* * *
Всё то, что было под землей,Весь наш подземный древний бытИ даже облик наш былой –И тот до времени забыт.В любую щель могли пролезтьТе наши прежние тела.Прилизанная влагой шерстьС нас нечувствительно сошла.В свой час через волшебный лазМы вышли в гомон площадей.Теперь лишь красноватость глазНас отличает от людей.С людьми мы сходствуем вполне –Лишь странная подвижность лицНас выделяет в толкотнеИ мельтешении столиц.Мы презираем всех людей –Весь род их честью обделен,А мы несем в крови своейПодземный сумрачный закон.Мы долго жили под землей,Но вышли миром овладеть,И разобщенный род людскойУже приметно стал редеть.Так человек и не постигНаш главный козырь и секрет –Попискивающий язык,Оставшийся с подземных лет.Сказал бы ваш погибший друг,Коль был бы чудом воскрешен,Что тихий писк – последний звук,Который слышал в жизни он.* * *
От гнева удержись,Ведь, как актер – без грима,Без опошленья жизньС большим трудом терпима.Чтоб вещество душиС натуги не раскисло,До плоскости стешиВсе жизненные смыслы.Пусть ищет правды дух,Но не за облаками,А так, как жабы мухХватают языками.Уверен и речист,Решатель всех вопросовСегодня журналист,А вовсе не философ.Теперь духовный светИ духа взлет отрадныйНам дарит не поэт,А текстовик эстрадный.И отдыхает дух,Но все-таки чем дальше,Тем чаще ловит нюхОсобый запах фальши.Догадка в ум вползлаИ тихо травит ядом:Жизнь подлинная шлаВсё время где-то рядом.* * *
Нет у меня в Барвихе домика,Купить машину мне невмочь,И рыночная экономикаНичем мне не смогла помочь.Коль к рынку я не приспособился,Не рынок в этом виноват.Я не замкнулся, не озлобился,Однако стал жуликоват.Глаза, в которых столько скопленоТепла, что хватит на троих,Живут как будто обособленноОт рук добычливых моих.В труде литературном тягостномПодспорье – только воровство,И потому не слишком благостнымТорговли будет торжество.Вы на базаре сценку видели:Как жид у вавилонских рек,“Аллах! Ограбили! Обидели!” –Кричит восточный человек.Он думал: жизнь – сплошные радости,Жратва, питье и барыши,Не ведал он житейской гадостиВ первичной детскости души.Пускай клянет свою общительностьИ помнит, сделавшись мудрей:Нужна повышенная бдительностьСреди проклятых москалей.У русских всё ведь на особицу,У них на рынок странный взгляд:Чем к рынку честно приспособиться,Им проще тырить всё подряд.Пусть вера детская утратится,На жизнь откроются глазаИ по щеке багровой скатится,В щетине путаясь, слеза.Торговец наберется опыта,Сумеет многое понять,Чтоб мужественно и без ропотаПотерю выручки принять.Он скажет: “Я утратил выручку,Но не лишился головы;Жулье всегда отыщет дырочку,Уж это правило Москвы”.А я любуюсь продовольствием,Куплю для виду огурцовИ вслушиваюсь с удовольствиемВ гортанный говор продавцов.Вот так, неспешно и размеренно,Ряды два раза обойдуИ приступить смогу уверенноК литературному труду.О люд купеческого звания!Коль я у вас изъял рубли,То вы свое существованиеТем самым оправдать смогли.Я в этом вижу как бы спонсорство,И только в зеркале кривомМы принудительное спонсорствоСочтем вульгарным воровством.* * *
Недавно на дюнах латвийского взморьяКлялись умереть за культуру отцовЛатвийский поэт Константинас Григорьевс,Латвийский прозаик Вадимс Степанцовс.Вокруг одобрительно сосны скрипелиИ ветер швырялся горстями песка.Латвийские дайны писатели пели,Поскольку изрядно хлебнули пивка.Сказал Степанцовс: “Эти песни – подспорье,Чтоб русских осилить в конце-то концов”.“Согласен”, – сказал Константинас Григорьевс.“Еще бы”, – заметил Вадимс Степанцовс.Сказал Степанцовс: “Где Кавказа предгорья –Немало там выросло славных бойцов”.“Дадут они русским!” – воскликнул Григорьевс.“И мы их поддержим!” – сказал Степанцовс.“Все дело в культуре!” – воскликнул Григорьевс.“Культура всесильна!” – сказал Степанцовс.И гневно вздыхало Балтийское море,Неся полуграмотных русских купцов.Казалось, культурные люди смыкалисьВ едином порыве от гор до морейИ вздохи прибоя, казалось, сливалисьС испуганным хрюканьем русских свиней.* * *
К Чубайсу подойду вразвалку я,Чтоб напрямик вопрос задать:“Как на мою зарплату жалкуюПрикажешь мне существовать?Где море, пальмы и субтропики,Где сфинксы и могучий Нил?Не ты ль в простом сосновом гробикеМои мечты похоронил?Где вакханалии и оргии,Услада творческих людей?Всего лишенный, не в восторге яОт деятельности твоей”.В порядке всё у Анатолия,Ему не надо перемен,Тогда как с голоду без соли яГотов сжевать последний хрен.Я говорю не про растение,Собрат-поэт меня поймет.В стране развал и запустение,И наша жизнь – отнюдь не мед.“Дай мне хоть толику награбленного, –Чубайса с плачем я молю. –Здоровья своего ослабленногоБез денег я не укреплю.Ведь ты ограбил всё Отечество,Но с кем ты делишься, скажи?Жирует жадное купечество,А не великие мужи.Коль над Отчизной измываешься,То знай хотя бы, для чего,А то, чего ты добиваешься,Есть лишь купчишек торжество.Поэты, милые проказники,Умолкли, полные тоски,А скудоумные лабазникиВсё набивают кошельки.Твое правительство устроилоПростор наживе воровской,Но разорять страну не стоилоДля цели мизерной такой”.* * *
Хоть я невыносим в быту,Хоть много пью и нравом злобен,Но я к раскаянью способенИ в нем спасенье обрету.Коль снова выход злобе дамИ нанесу бесчестье даме –Я бью затем поклоны в храмеИ по полу катаюсь там.Рву на себе я волосаИ довожу старух до дрожи,Когда реву: “Прости, о Боже!” –Меняя часто голоса.Струятся слезы из очей,Рыданья переходят в хохот,И создаю я страшный грохот,Валя подставки для свечей.Господь услышит этот шумВ своем виталище высокомИ глянет милостивым оком,Недюжинный являя ум.Ведь он подумает: “ГреховНа этом человеке много,Но он, однако, мастер слога,Он создал тысячи стихов.Я, Бог, терплю одну напасть –Вокруг лишь серость и ничтожность,А в этом человеке сложностьМне импонирует и страсть.Ишь как его разобрало,Весь так и крутится, болезный”, –И спишет мне отец небесныйГрехов несметное число.О да, я Господу милейНичтожеств, жмущихся поодаль –И сладкая затопит одурьМеня, как благостный елей.И я взбрыкну, как вольный конь,И прочь пойду походкой шаткой,Юродивого пнув украдкойИ харкнув нищенке в ладонь.* * *
В клубе, скромно зовущемся “Бедные люди”,Очень редко встречаются бедные люди –Посещают его только люди с деньгами,За красивую жизнь голосуя ногами.Здесь с поэтом обходятся крайне учтивоИ всегда предлагают бесплатное пиво,А к пивку предлагают бесплатную закусь.Здесь не скажут поэту – мол, выкуси накось.Понял я, здесь не раз выступая публично:Доброта этих скромных людей безгранична,А когда они к ночи впадают в поддатость,Доброта превращается в полную святость.Здесь любые мои исполнялись желанья,И казалось мне здесь, что незримою дланьюСам Господь по башке меня гладит бедовой,Наполняя мне грудь как бы сластью медовой.И не мог я отделаться от ощущенья,Что сиянием полнятся все помещеньяИ что слышат в ночи проходящие людиПенье ангельских сил в клубе “Бедные люди”.* * *
Сказал я старому приятелю,К нему наведавшись домой:“Что пишешь ты? “Дневник писателя”?Пустое дело, милый мой.Поверь, дружок: твой труд по выходеДурная участь будет ждать.Его начнут по вздорной прихотиВсе недоумки осуждать.Сплотит читателей порыв один,Все завопят наперебой:“Из тех, кто в этой книге выведен,Никто не схож с самим собой!”Имел ты к лести все возможности,Но все ж не захотел польстить.Ты их не вывел из ничтожности,А этого нельзя простить.Все завопят с обидой жгучею,Что твой “Дневник” – собранье вракИ что в изображенных случаяхСлучалось всё совсем не так.Своею прозой неприкрашеннойТы никому не удружилИ, откликами ошарашенный,Ты вроде как бы и не жил.В литературе нет традиции,Помимо склонности к вражде.Как мины, глупые амбицииВ ней понатыканы везде.Ты вышел без миноискателяВ литературу налегке,За это “Дневником писателя”Тебе и врежут по башке”.* * *
Поэтов, пишущих без рифмы,Я бесконечно презираю,В быту они нечистоплотны,В компании же просто волки.При них ты опасайся деньгиНа место видное положить,А если все-таки положил –Прощайся с этими деньгами.С поэтом, пишущим без рифмы,Опасно оставлять подругу:Он сразу лезет ей под юбкуИ дышит в ухо перегаром.Он обещает ей путевки,И премии, и турпоездки,И складно так, что эта дураЕму тотчас же отдается.Поэтов, пишущих без рифмы,И с лестницы спустить непросто –Они, пока их тащишь к двери,Цепляются за все предметы.Они визжат и матерятсяИ собирают всех соседей,И снизу гулко угрожаютТебе ужасною расправой.С поэтом, пишущим без рифмы,Нет смысла правильно базарить:Он человеческих базаровНе понимает абсолютно.Но всё он быстро понимает,Коль с ходу бить его по репе,При всяком случае удобномЕго мудохать чем попало.Чтоб стал он робким и забитымИ вздрагивал при каждом звуке,И чтоб с угодливой улыбкойТвои он слушал изреченья.Но и тогда ему полезноНа всякий случай дать по репе,Чтоб вновь стишки писать не вздумалИ место знал свое по жизни.И будут люди относитьсяК тебе с огромным уваженьем –Ведь из писаки-отморозкаСумел ты сделать человека.* * *
Когда я гляжу на красоты природы,Мое равнодушье не знает предела.Ваял я прекрасное долгие годы,И вот оно мне наконец надоело.Черты красоты уловляя повсюду,Я создал несчетные произведенья,Теперь же, взирая на всю эту груду,Постичь не могу своего поведенья.Вот взять бы кредит, закупить бы бананов,Продать их в Норильске с гигантским наваром,И вскорости нищенский быт графомановКазался бы мне безобразным кошмаром.А можно бы в Чуйскую съездить долину,Наладить в столице торговлю гашишем,Но главное – бросить навек писанину,Которая стала занятьем отжившим.Ты пишешь, читаешь, народ же кивает,Порой погрустит, а порой похохочет,Но после концерта тебя забываетИ знать о твоих затрудненьях не хочет.При жизни ты будешь томиться в приемных,За жалкий доход разрываться на части,Но только помрешь – и масштабов огромныхДостигнут тотчас некрофильские страсти.Твою одаренность все дружно постигнут,Ты вмиг превратишься в икону и знамя,Друзья закадычные тут же возникнут,Поклонники пылкие встанут рядами.И ты возопишь: “Дай мне тело, о Боже,Всего на минуточку – что с ним случится?Мне просто охота на все эти рожиС высот поднебесных разок помочиться”.И вмиг я почувствую ноги, и руки,И хобот любви – утешенье поэта,И сбудется всё. Как известно, в наукеКислотным дождем называется это.И, стало быть, нет ни малейшего чудаВ том, как человечество ослабевает –Недаром плешивые женщины всюду,Мужчин же других вообще не бывает.Подумай, юнец с вдохновеньем во взоре,А так ли заманчива доля поэта?При жизни поэты всё мыкают горе,И вредные ливни всё льют на планету.* * *
Когда мы посетили то,Что в Англии зовется “ZОО”,Придя домой и сняв пальто,Я сразу стал лепить козу.Коза не думает, как жить,А просто знай себе живет,Всегда стараясь ублажитьСнабженный выменем живот.Я понял тех, кому коза,А временами и козелМилей, чем женщин телеса,Чем пошловатый женский пол.Но, вздумав нечто полюбить,Отдаться чьей-то красоте,Ты это должен пролепить,Чтоб подчинить своей мечте.Чтоб сделалась твоя козаНе тварью, издающей смрад,Не “через жопу тормоза”,А королевой козьих стад.Протокозы янтарный зракГосподь прорезал, взяв ланцет,Чтоб нам явилась щель во мрак,В ту тьму, что отрицает свет.Простой жизнелюбивый скот,Видать, не так-то прост, друзья:Напоминанье он несетВ зрачках о тьме небытия.Коза несет в своем глазуНачало и конец времен,И я, кто изваял козу, –Я выше, чем Пигмалион.* * *
Вниз головой висит паукВ углу меж печкою и шкафом.Магистр мучительских наук,Он в прежней жизни звался графом.Но точно так же соки пилИз робкого простонародья.Господь за это сократилЕго обширные угодья.Как прежний грозный паладинКольчуги пробивал кинжалом –Мушиных панцирей хитинПаук прокалывает жалом,Чтоб только сушь и пустотаОстались громыхать в хитине.А прежний паладин КрестаПогиб в сраженье при Хиттине.И Бог сказал ему: “Дрожи,Болван с мышлением убогим!Пришел ты человеком в жизнь,А прожил жизнь членистоногим.Ты, как мохнатый крестовик,Всю жизнь сосал чужие соки,Но вдруг решил, что ты постигИ Божий промысел высокий.Ты мог со смердов шкуру драть, –Чего я тоже не приемлю, –Но вдруг явился разорятьТы и мою Святую Землю.Ты, мною слепленная плоть,Гордыней смехотворной пучась,Как я, как истинный Господь,Дерзал решать чужую участь.К твоей спине я прикреплюВсё тот же крест и в новой жизни –Как знак того, что я скорблюО всяком глупом фанатизме”.И вот, повиснув вниз башкой,Паук с натугой размышляет:“Любая муха – зверь плохой,Любая муха озлобляет.Не вправе оставлять в живыхЯ этот род мушиный жалкийС цветными панцирями их,С их крылышками и жужжалкой”.Без колебаний бывший графЗа мух решает все вопросыИ прытко прячется за шкафОт поднесенной папиросы.* * *
У кота нет ничего заветного(О жратве не стоит речь вести).Нет такого лозунга конкретного,Чтоб на подвиг за него пойти.Кот нажрется колбасы – и щурится(Краденой, конечно, колбасы).Словно у свирепого петлюровца,Жесткие топорщатся усы.Словно у матерого бандеровца,Алчность дремлет в прорезях зрачков.Даже сытый, он к столу примерится,Вскочит, хапнет, да и был таков.Из-за кошки может он поцапатьсяС другом романтической поры.Чем он лучше, например, гестаповца,Только без ремня и кобуры?Кошка-мама может хоть повеситься –Кот ее растлил – и наутек.Он ведь бессердечнее эсэсовца,Только без мундира и сапог?Он потомство настрогал несчетноеИ его уже не узнает –Крайне бездуховное животное,Кратко называемое “кот”.Но пусть кот никак не перебесится,Сгоряча его ты не брани:Люди тоже сплошь одни эсэсовцыИ в гестапо трудятся они.Кот живет, пока не окочурится,По законам общества людей,Ну а люди сплошь одни петлюровцыИ рабы бандеровских идей.Суть кота вполне определяетсяТем, как создан человечий мир.Люди же Петлюре поклоняютсяИ Степан Бандера – их кумир.Если всё ж тебе на нервы действуетКот своею гнусностью мужской,То тебе охотно посодействуютМужики в скорняжной мастерской.Ты с котом играючи управишься,“Кис-кис-кис” – и оглушил пинком,А затем у скорняков появишьсяС пыльным шевелящимся мешком.Выполнят заказ – и ты отчисли имГонорар, что прочим не чета,И слоняйся с видом независимымВ пышной шапке из того кота.* * *
Немало пьющих и курящихИ потреблявших марафетУже сыграть успели в ящик,И больше их на свете нет.Немало слишком работящих,На службу мчавшихся чуть светСыграли в тот же страшный ящик,И больше их на свете нет.Для правильных и для пропащих –Один закон, один завет:Все как один сыграют в ящик,И никому пощады нет.И новые теснятся сотниНа предмогильном рубеже…На свете стало повольготнейИ легче дышится уже.Немало лишнего народуНа белом свете развелось,Но истребила их природаИ на людей смягчила злость.Теперь готовится затишье,Но помни правило одно:Коль ты на этом свете лишний –Сыграешь в ящик всё равно.Все люди в этом смысле – братство,Поэтому не мелочись,Раздай пьянчугам всё богатствоИ нравственностью не кичись.Ты, благонравия образчик,Пьянчуг не смеешь презирать:Нас всех уравнивает ящик,В который мы должны сыграть.* * *
Я агрессивен стал с годами,Мне изменили ум и вкус,Я нахамить способен дамеИ заработал кличку “Гнус”.Да, такова людская доля:Жил романтический юнец,Не знавший вкуса алкоголя,И вот – стал Гнусом наконец.Теперь не грежу я о чуде,Сиречь о страсти неземной.Теперь вокруг теснятся люди,Им выпить хочется со мной.Ну почему же не откушать?Хлебну – и все кругом друзья,Им мой рассказ приятно слушатьО том, какой мерзавец я.Их моя низость восхищает,“Дает же Гнус!” – они твердят.Они души во мне не чаютИ подпоить меня хотят.И вновь я пьяным притворяюсь,Чтоб подыграть маленько им,И вновь бесстыдно похваляюсьПаденьем мерзостным своим.Когда же я домой поеду,То страх на встречных наведу,Поскольку громкую беседуС самим собою я веду.Слезу я слизываю с уса,И это – вечера венец:Когда журит беззлобно ГнусаТот романтический юнец.* * *
Я вижу, как ползут по лицам спящихВ зловещей тьме мохнатые комки.Глупец в Кремле открыл волшебный ящик –И вырвались на волю пауки.Брусчатка сплошь в разливе их мохнатом,В мохнатых гроздьях – грозные зубцы,И нечисть расползается – Арбатом,По Знаменке и в прочие концы.Они уже шуршат в моем жилище,Они звенят, толкаясь в хрустале,И вместо пищи жирный паучищеЗастыл, присев на кухонном столе.Распространяясь медленно, но верно,Хотят одно повсюду совершить:Не истребить, а лишь пометить скверной,Не уничтожить, а опустошить.И оскверненная моя квартираХоть с виду та же, но уже пуста,И во всех формах, всех объемах мира –Шуршащая, сухая пустота.Пролезет нечисть в дырочку любую,Сумеет втиснуться в любую щель,Чтоб высосать из мира суть живую,Оставив только мертвую скудель.Напоминают пауков рояли,Прически, зонтики и кисти рук,И в волосах на месте гениталийМне видится вцепившийся паук.Со шлепанцем в руке на всякий случайЛежу во тьме, стремясь забыться сном,И чую волны алчности паучьей,Катящиеся в воздухе ночном.* * *
Я спал в своей простой обителиИ вдруг увидел страшный сон –Как будто входят три грабителя:Немцов, Чубайс и Уринсон.Едва завидев эту троицу,Упала ниц входная дверь,И вот они в пожитках роются,В вещах копаются теперь.Немцов с натугой мебель двигает,Чубайс в сортире вскрыл бачок,И Уринсон повсюду шмыгаетСноровисто, как паучок.Чубайс шипит: “Как надоели мнеВсе эти нищие козлы”, –И, не найдя рыжья и зелени,Мои трусы сует в узлы.Дружки метут квартиру тщательно,Точнее, просто догола:Со стен свинтили выключатели,Забрали скрепки со стола.Всё подбирают окаянные,И мелочей в их деле нет:Чубайс, к примеру, с двери в ваннуюСодрал обычный шпингалет.Добро увязывает троица,А я лишь подавляю стонИ размышляю: “Всё устроится,Окажется, что это сон”.С вещичками моими жалкими,Таща с кряхтеньем по кулю,Все трое сели в джип с мигалкамиИ с воем унеслись к Кремлю.С меня и одеяло сдернули,Как будто помер я уже,Но только съежился покорно яВ своем убогом неглиже.С ритмичностью жучка-точильщикаЯ повторял: “Всё это сон”, –Когда безликие носильщикиВсю мебель понесли в фургон.С ночными вредными туманамиРассеются дурные сны,Ведь быть не могут клептоманамиРуководители страны.Они ведь вон какие гладкие,Они и в рыло могут дать –Уж лучше притаюсь в кроватке я,Чтоб сон кошмарный переждать.Но утро выдалось не золото,Хошь волком вой, а хошь скули.Проснулся я, дрожа от холода,Ведь одеяло унесли.Хоть это сознавать не хочется –Ничто не стало на места.Квартира выграблена дочистаИ страшно, мертвенно пуста.И на обоях тени мебелиВысвечивает чахлый день,И, осознав реальность небыли,Я тоже шаток, словно тень.Ступают робко по паркетинамМои корявые ступни.Увы, не снятся парни эти нам,Вполне вещественны они.Вздыхаю я, а делать нечего –Не зря я бедного бедней,Поскольку думал опрометчиво,Что утро ночи мудреней.* * *
Коль приглашен ты к меценату в гости,Забудь на время про свои обиды,Утихомирь в душе кипенье злостиНа тупость человечества как вида.Приободрись, прибавь в плечах и в росте,Привыкни быстро к модному прикиду,В гостях же не молчи, как на погосте,Будь оживлен – хотя бы только с виду.Блесни веселостью своих рассказов,Но успевай изысканной жратвоюПри этом плотно набивать утробу,Предчувствуя час сумрачных экстазов –Как поутру с больною головоюТы на бумагу выплеснешь всю злобу.* * *
Я миру мрачно говорю: “Ты чрезвычайно низко пал,Свои дела обстряпал ты исподтишка, когда я спал.Когда же я открыл глаза и начал понимать слова,Ты быстро вынул сам себя, как джокера из рукава”.Да, этот мир в игре со мной не полагается на фарт,Я наблюдаю, как порой меняются наборы карт,Я наблюдаю, – но при том правдив всегда с самим собой:Я изначально проиграл при комбинации любой.Я миру мрачно говорю: “Пусть суетятся все вокруг –Не позабавлю я тебя азартом и дрожаньем рук.Есть козыри и у меня: едва засну – и ты пропал,И вновь начнутся времена, когда я безмятежно спал”.* * *
На автостанции валдайскойДавно я примелькался всем.В столовой не доели что-то –Я непременно это съем.Не оттого, что размышляю,Я тупо под ноги гляжу:Окурки подбирая всюду,Порой я мелочь нахожу.И если где-то стырят что-то,То бьют всегда меня сперва,Ведь для того, чтоб оправдаться,Я не могу найти слова.Я утираю кровь и сопли,А те воров пошли искать,Но хоть со страху я обдулся –К побоям мне не привыкать.Я бормочу: “Валите, суки!” –И вслед грожу им кулаком,Но стоит им остановиться,Чтоб прочь я бросился бегом.А иногда, когда под мухой,Заговорят и рупь дают.Меня, наверно, даже любят –Конечно, любят, если бьют.* * *
Мои стихи до того просты,Что вспоминаются даже во сне.До крайней степени простотыНепросто было добраться мне.Мне темнота теперь не страшна,И я спокоен в ночном лесу –Душа моя ныне так же темна,И тот же хаос я в ней несу.Всё, что в уме я стройно воздвиг,Было в ночи нелепым, как сон.Я понимания не достиг,Был не возвышен, а отделён.Всё, что умом я сумел создать,Зряшным и жалким делала ночь.Простым и темным пришлось мне стать,Чтоб отделение превозмочь.Немного проку в людском уме,Ведь только тот, кто духовно прост,Тепло единства чует во тьме,Сквозь тучи видит письменность звезд.* * *
Приозерный заглохший проселок,В колее – водоем дождевой,Розоватая дымка метелокНад вздыхающей сонно травой.Серебром закипая на водах,На ольхе вдоль озерных излук,Ветер плавно ложится на отдыхНа звенящий размеренно луг.На пригорке, цветами расшитом,Этот отдых безмерно глубок –Словно в звоне, над лугом разлитом,Дремлет сам утомившийся Бог.В толще трав, утомленный работой,Честно выполнив свой же завет,Отдыхает невидимый кто-то,Чье дыханье – сгустившийся свет.* * *
Тесовая стена коробится слегка,От старости пойдя серебряной патиной,И в пустоте висят три пурпурных комка,Развешаны листву осыпавшей рябиной.Под мертвенным окном, под сединой стеныУсыпана листва проржавленной листвою,Но бьет холодный луч сквозь тучи с вышиныИ льется по стеклу свеченье неживое.Ветшает деревце, меж пурпурных комковПоследние листы беззвучно осыпая,И бьет холодный луч в просветы облаков –Картина четкая, холодная, скупая.А в сгорбленной избе заметны в полумглеВ оцепенении застывшие предметы –Портреты на стене, клеенка на столе,На окнах пузырьки и ржавые газеты.Паденьем ржавчиной покрытого листаТеченье времени рябина отмечала,Но листья кончились – осталась пустота,И время кончилось – и не пойдет сначала.* * *
Друг мой, невидимый друг, если глаза я закрою –В облаке радужных искр я тебя вижу тогда.Друг мой, невидимый друг, если лежу я на ложе –Я за тобою бегу, не уставая ничуть.Друг мой, невидимый друг, если мне всё удается,То на чудесных крылах прочь ты плывешь от меня.Друг мой, невидимый друг, если приходит несчастье,То возвращаешься ты и заслоняешь крылом.* * *
Терракота откоса в кротком свете закатных лучей,Выше – медные сосны, как рать исполинских хвощей,Выше – хвойная зелень, которая блещет, как лак,А над ней в синеве чертит стриж свой прерывистый знак.Далеко над водою разносятся всплески весла,И ответные всплески застывшая гладь донесла.Благородным вином под лучами играет вода –Это есть, это было и это пребудет всегда.В ожиданье застыли вдоль врезанных в гладь береговВсе узоры несчетные листьев, травинок и мхов.Замерла, словно сердце, рябины набрякшая гроздь,И вплывает в пространство благой, но невидимый гость.Не дано моим чувствам постигнуть его естество,Но пришествие вижу и тихое дело его,Ибо тайны полно и великого стоит трудаТо, что было, и есть, и останется впредь навсегда.* * *
Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке,От несчетных слов постепенно затемняется всё в башке.Забывается, что измена часто скрыта речью пустой,Что слова – это только пена над холодной черной водой.На язык ты сделался скорым, но слова – не лучший улов;Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов.Слепо верил ты разговорам, а они – советчик худойИ подобны пенным узорам над холодной черной водой.Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут,Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут.Но всё глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак,И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.Много лет займут разговоры – а паденье случится вдруг,И ни в чем не найдешь опоры – всё шарахнется из-под рук.Всё сольется в безумной спешке, изменяя наперебой,Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.* * *
Устал я Землю огибатьИ сталью остройСо смехом латы пробиватьУгрюмых монстров;Везде приветствуемым быть,Но только гостем, –Настало время мне вступитьНа шаткий мостик,Где бани допотопный срубВсосался в землю,Где шуму красноватых струйОсины внемлют.Устал я Землю объезжатьС войной во взоре –Теперь нужны мне дымный жар,Угара горечь.И пар мне кожу обольетЦелебным лоском,И утомившаяся плотьУтратит жесткость,Благоуханьем смягчена –Душой растений,И замолчит в душе струнаЗемных стремлений.И тело бедное мое,И тягу к славеПар благотворный обойметИ переплавит.К чему мне слава за спиной?Она – пустое,И только к даме неземнойСтремиться стоит.И как по миру ни кружись,Забыв про роздых, –Реальна лишь иная жизнь,Лишь та, что в грезах.Хоть много я сумел пройтиВ работе ратной –В мечтах за миг пройдешь путиДлинней стократно.Так в путь, сквозь тысячи мировК своей невесте,Оставив плотский свой покровНа прежнем месте.Пусть рыцарь над лесным ручьемОттенка медиСидит с заржавленным мечомИ сладко бредит.* * *
Идет по низменным местамТропа неведомо куда.Болотной жирной пленкой тамПокрыта медная вода.Трава в раскисших колеяхПо пояс в луже там стоит.Как воды в потайных ручьях,Свой шум осинник там струит.В тот шум вплетают комарыДрожание тончайших струн.Подобьем звёздчатой коры –Лишайником покрыт валун.Но пусть течет листва осинЗагробным сумрачным ручьем –Неотвратимо из низинТропа выходит на подъем.Над дымкой розовой луговЗаблещет чешуя озерИ из-под мрачных облаковСвет вылетает на простор.Застлав сияньем дальний вид,Над миром топей и осокЗакат торжественно горит,Как ясный сказочный клинок.* * *
Опять возвращаюсь я мысльюНа берег тот сумрачный, гдеПо скату высокого мысаНисходят деревья к воде.На темной воде маслянистой,Где красный мелькает плавник,Лежат стреловидные листья,Стоит, преломляясь, тростник.Наполненный горечью воздухСверлят комары в полумгле.В шершавых серебряных звездахОдежда на каждом стволе.Тяжелые ветви нависли,Как своды, над гладью литой,И кажется: смутные мыслиТекут под корою седой.Как в капище веры старинной,Еще ледниковых времен,Звенит фимиам комариныйСредь мыслящих древних колонн.Пособники сумрачных таинствСошлись у глухих берегов,В молчании вспомнить пытаясьЗаветы уплывших богов.* * *
Кто взгляд зовет от близи к дали?Тот, кто талантлив беспредельно –Нагромождение деталейОн превращает в то, что цельно.Кого нам свет явить не может,Не скроет полное затменье?К раскрытью тайны путь проложитОбычное земное зренье.Кто учит не смотреть, а видеть?Тот, кто объединеньем занят.И в самой дальней ФиваидеТебя призыв его достанет.Кто говорит, но не для слуха,И никогда не ждет ответа?Тот, в ком одном довольно духа,Чтоб влить его во все предметы.На одиночество не ропщетЛишь тот, кто оказался в силахВо всём увидеть эту общность –И новый ток почуять в жилах.* * *
По кузне отсветы бродят,Металл уже раскален,И снова пляску заводят,Сцепившись, тени и звон.Кузнец осунулся что-тоИ болью кривится рот,Но алый отсвет работаНа щеки его кладет.Ей нет никакого дела,Какой он болью пронзен,Она опять завертелаПо кузне тени и звон.Ей нравится в пляске виться,Взметая тени плащом.Она сама веселится,И тут кузнец ни при чем.Вовсю ликует работа,Ей любо металл мягчить,И в звоне безумья нотуНе всем дано различить.Шипит металл возмущенный,Кладя работе конец.В дверной проем освещенный,Шатаясь, выйдет кузнец.И видят из ночи влажнойНесчетные сонмы глазВ дверях силуэт бумажный,Готовый рухнуть подчас.* * *
Я размышляю только об одном:Куда податься в городе ночном?Мой дом родной – как будто и не мой,И возвращаться некуда домой.Устраивать свой дом – напрасный труд,Всё у тебя однажды отберут,И ты узнаешь, каково тогдаВ ночи плестись неведомо куда.Расплатишься изломанной судьбойТы за желанье быть самим собой,Тебе оставят холод, ночь и тьму –Весьма способны близкие к тому.Мне только бы согреться где-нибудь,А дальше можно и продолжить путь,Хоть забывается с таким трудомНе устоявший, обманувший дом.* * *
Дни струятся ручьем,Молодость позади.Не сожалей ни о чемИ ничего не жди.Пусть уплывает жизнь,Пусть ты совсем одинок –Ни за что не держись,Всё отпусти в поток.Приобретенья – ложь,Всегда плачевен итог,Но как ты легко вздохнешь,Всё отпустив в поток.* * *
Я знаю – много у меня хвороб,Но не спешу их обуздать леченьем,Ведь всяким о здоровье попеченьямПределом служит неизменно гроб.Я не хочу расстраивать зазноб,Быть для родных обузой и мученьем –Влекусь беспечно жизненным теченьем,Покуда смерть мне не прикажет: “Стоп!”Припомните: я был в пиру не лишним,Не портил крови жалобами ближнимИ скрытно боль в самом себе носил.Да, мне, как всем, была страшна могила,Но сила духа мне не изменила,И лишь телесных недостало сил.* * *
От пьяных бессонниц вконец ошалев,Сижу у воды, словно каменный лев,И вижу, как сплошь по простору прудаВ неистовстве серая пляшет вода.Бегут дуновенья от края небес –Шагами расплёсканы кроны древес;Бегут, зарываются наискось в пруд –И в страхе, как суслики, волны встают.Над парком покровы тучнеющих тучРассек оловянный безжизненный луч –В открывшихся безднах, клубясь на ходу,Гряда облаков настигает гряду.Беззвучны ристания облачных силВ тех далях, которые ум не вместил, –Беззвучны и мне изначально чужды,Ведь я только холмик у серой воды.Кто в небе гряду громоздит на гряду –Тот вряд ли во мне испытает нужду.Угрюмые светы он льет с вышины,Такие, как я, ему вряд ли нужны.Лишь серый – лишь цвет отторженья вокруг,И в небе провал закрывается вдруг,Останутся всплески и ветра рывкиДа цвет отторженья и тусклой тоски.* * *
Предвкушение праздника вновь обмануло,Мы ведь запросто праздник любой опаскудим,А расплата за то – нарушение стула,Истощение нервов и ненависть к людям.Разговоры суетные, шутки пустые,Поглощение литрами пьяного зелья –Таковы, как известно, причины простые,Приводящие к смерти любое веселье.Но порой подмечал я с невольною дрожью:Собутыльники словно чего-то боятся,И уста их недаром наполнены ложью –Так о главном не могут они проболтаться.Нечто главное тенью в речах промелькнуло,А быть может, в случайном затравленном взгляде,И опять потонуло средь пьяного гула,И опять затаилось, как хищник в засаде.И опять потянулись дежурные брашна,И опять замелькали нелепые жесты,Но нащупывать главное было мне страшно –За известной чертой человеку не место.Если что-то извне к этой грани прильнуло,Не надейся, что с ним ты сумеешь ужиться.Предвкушение праздника вновь обмануло,Но иначе не может наш праздник сложиться.* * *
Стал пятнисто-прожильчатым вид из окнаИ в ветвях производит волненье весна,И светящейся дымкою запорошёнДальний дом – обиталище лучшей из жен.Плоть полна расслабленья, а сердце – тепла:Мне судьба неожиданно отдых дала.В самом деле – к чему этой жизни возня,Если в светлый тот дом не допустят меня?Безнадежность легка и бесцельность мила –Мне без них не заметить прихода тепла,Не качаться, не плавать в воздушных слояхНа стремительно сохнущих вешних ветвях.Сколько песен звучит у меня в голове?Можно точно сказать – не одна и не две.Как частенько бывает у сложных натур,По весне в голове моей – полный сумбур.В светлый дом не смогу я войти никогда,Но весной превращается в благо беда:Лишь навек отказавшись от цели благой,Можно песни мурлыкать одну за другой.Пусть соперник в ту цель без труда попадет,Но моя-то любовь никуда не уйдет:Я ее без ущерба в себе обрету,Улыбаясь чему-то на вешнем свету.* * *
В гуще лога тропинка петляет,Над тропинкой цветы розовеют.Волны звона над ней проплывают,Разноцветные бабочки реют.Прорывая скрещённые стебли,Не ослабла тропа, не заглохла,И я вижу с подъема на гребнеВодомоины сочную охру.В водомоину врос розоватый,В серебристых лишайниках камень.Я встаю на него – как вожатый,Надзирающий за облаками.Открывается выгон пространства,Где, как пастырю, явится взоруЦеликом его кроткая паства –Облака, острова и озера.* * *
Весь день по сторонам тропинкиВисит гудение густое.Березки, елочки, осинкиУвязли в гуще травостоя.Лениво блики копошатсяВ стоячем ворохе скрещений,И в строе травяном вершатсяМильоны мелких превращений.За чернолесною опушкойУгадывается трясина,И неустанно, как речушка,Весь день шумит листвой осина.А ветер волочится сетью,По ширине ее колебляУсеявшие луг соцветья,Обнявшиеся братски стебли.Гуденья звонкая завесаЗа этой сетью увлечется.Тропа уже подходит к лесу,А там с дорогою сольется,Которая, как вдох и выдох,Легко меняет все картины,И при меняющихся видахВо всех лишь целостность едина.* * *
Не о тебе я нежно пою,Но ты целуешь руку мою –Руку мою, превозмогшую дрожьИ разделившую правду и ложь.Нет ничего святого в руке,Но ты целуешь ее в тоске.Бледные пальцы, сплетенье вен –Но ты в слезах не встаешь с колен.Я слез восторженных не хотел –Они мешают теченью дел,Когда, подрагивая слегка,Песню записывает рука.Лишь от любви ты к правде придешь,Но и в любви есть правда и ложь.Правда – лишь проблеск во тьме сыройИ неправдива совсем порой.В руке ничего высокого нет,Но вдруг на душу падает светИ ты целуешь мои персты,А значит, любила в жизни и ты.* * *
Никчемными мне кажутся слова,Когда, прошита блещущею нитью,Невыразимо легкая листваГотова к беспечальному отплытью.И вязь листвы стройнее вязи строк,И лепку крон не пролепить поэтам,И беспечальной смерти холодокВдруг прозмеится в воздухе прогретом.Не передать сиянья рыжий мехИ как луны истаивает льдинка.Листва у ног – как сброшенный доспехВ конце проигранного поединка.Чтоб шевеленье в лиственной резьбеНевнятностью не принесло страданья,Всего-то нужно превозмочь в себеПозыв к вмешательству и обладанью.Быть просто гостем в парке золотом, –Под шепот, растекающийся нежно,Почувствовать отраду даже в том,Что наше пораженье неизбежно.Под общий шорох не спеша курить,Рассеивая в волоконцах дымаЖеланье то постичь и повторить,Что непостижно и неповторимо.* * *
Коль должен конь ходить под ярмом,Ему на шкуре выжгут тавро –Так я с малолетства снабжен клеймом,Незримым клеймом пассажира метро.Ступени вниз покорно ползут,В дверях вагонных – покорность шей,И вид бродяг вызывает зуд, –Бродяг, покорно кормящих вшей.Грохот в глотку вбивает кляп,Виляют кабели в темноте,Схема, как электрический краб,Топырит клешни на белом листе.По предначертанным схемой путямВ людских вереницах и я теку,В вагон вхожу и покорно тамС толпой мотаюсь на всем скаку.И к лицам тех, кто едет со мной,Неудержимо влечется взгляд.Я знаю: мы породы одной,Но вслух об этом не говорят.И от взглянувших навстречу глазЯ взгляд свой прячу в темном окне.Покорность объединяет нас,И чувствовать общность так сладко мне.* * *
Трамвай лучами весь пронизан,И видно из окна вагона:Как бы висят в морозной дымкеКоробки спального района.На стройных выстуженных стенах,Которые чуть розоваты,Вдруг окна заливает отблеск,Сминаемый огнем заката.И, приноравливаясь строгоК дуге обширной поворота,Встают всё новые уступы,Пустынные людские соты.Над ломкой парковой щетинойСкользит тяжелый шар багровый.Трамвай гремит по мерзлым рельсам –Как будто гложут лед подковы.Гремит промерзшее железо,Шатая собственные скрепы,Но цель любых перемещенийВ холодном мире так нелепа.В самих себе замкнулись зданья,В самих себе замкнулись люди,И никакому потепленьюНе положить конца остуде.На ощупь в отчужденном миреК теплу отыскиваешь дверцу,А обретаешь лютый холод,Вмиг пробирающийся к сердцу.* * *
С трамвая вечером сойдешь –И за спиною щелкнут дверцы,И бесприютность, словно нож,Внезапно полоснет по сердцу.Плывут трамваи, словно флотПод парусами снегопада;Цветами мертвыми цвететТьма электрического сада.Повсюду мертвые цветы –На гранях, плоскостях, уступах,На страшных сгустках темноты –Как украшения на трупах.Туда, где розоватый мракВладычествует абсолютно,Я смело направляю шаг –Ведь мне повсюду бесприютно.Я не боюсь из темнотыПодкрадывающихся пугал –Вновь лаз в заборе, и кусты,И между стен знакомый угол.Здесь теплым кажется мне снег,Охватывающий мне ноги.Здесь дерево и человекБез слов беседуют о Боге.Здесь только снег шуршит в тиши,С ветвей осыпавшийся где-то.Не осветить моей душиАллеям мертвенного света.Пусть будет в ней темно, как здесь,В укромной тьме живого сада,Пусть уврачуют в сердце резьГлухие вздохи снегопада.* * *
Я на ночь форточку распахнулИ вот не сплю уже два часа.В нее втекают далекий гул,И смех, и гулкие голоса.Вот разбивается разговорНа несколько стихших в ночи кусков,И слышно, как через иссохший дворС шарканьем тянется цепь шагов.Озябнуть я теперь не боюсь,Ночная прохлада в мае легка,Но в форточку, словно в открытый шлюз,Влилась беспредельность, словно река.Вплывают вместе с темной рекойВсе звуки ночи, как челноки,И прочь несутся, – и мой покойУносят воды темной реки.Шлюзы стеклянные приоткрой –И вскоре уже не заметишь сам,Как растворится в ночи покой,Уплыв вслед гаснущим голосам.* * *
Храним в своем сердце мы образ святой –Как в кружке напиток шипит золотой.Есть много религий и разных идей,Но пиво сближает всех честных людей.Пускай же все спешат к разливу –Сыны снегов, сыны степей;Ты человек? Так выпей пива,Не человек? Тогда не пей.Мы знаем средство для разрываТяжелых жизненных цепей.Коль ты не раб, так выпей пива,А если раб, тогда не пей.Так двинемся вместе в едином строюЖелезной колонной в пивную свою,На праздник пивной или просто к ларьку –Везде хорошо ударять по пивку.Пускай же все спешат к разливу –Сыны снегов, сыны степей;Ты человек? Так выпей пива,Не человек? Тогда не пей.Мы знаем средство для разрываТяжелых жизненных цепей.Коль ты не раб, так выпей пива,А если раб, тогда не пей.СТРАННАЯ ПРИСТАНЬ (2001)
* * *
Я из гостей шагал домой поддатымИ вдруг услышал окрик: “Аусвайс!”,И вижу: у подъезда с автоматомВ немецкой форме топчется Чубайс.Я произнес: “Толян, ты что, в натуре?Ты братану, по-моему, не рад.К чему весь этот жуткий маскарад?Я тоже европеец по культуре,Я тоже убежденный демократ”.Я на него глядел умильным взоромИ повторял: “Борисыч, я же друг!” –Но он залязгал бешено затворомИ закричал свирепо: “Хальт! Цурюк!”Он отказался понимать по-русскиИ только злобно каркал: “Аусвайс!”,И понял я: кто квасит без закуски,Таким всегда мерещится Чубайс.И кто жену законную обидит,Кто в адюльтер впадает без проблем,Тот в сумерках Борисыча увидит,Эсэсовский надвинувшего шлем.И коль ты был до наслаждений падок,Теперь готовь бумажник и ключи:Чубайс угрюмый, любящий порядок,Расставив ноги, ждет тебя в ночи.Чубайс в твоей поселится квартире,Чтоб никогда не выселяться впредь,И будет он в расстегнутом мундиреТвой телевизор сутками смотреть.Он жрет как слон и в ус себе не дует,Но если слышишь ты мои стихи,То знай: он во плоти не существует,Он свыше нам ниспослан за грехи.И если в нас раскаянье проснетсяИ горний свет ворвется в душу вдруг,Борисыч покривится, пошатнетсяИ страшный “шмайсер” выронит из рук.Едва мы ближним выкажем участье,Былые несогласия простив,Как вмиг Чубайс развалится на части,Зловонье напоследок испустив.И ближние носами тут закрутят,Поморщатся и выскажутся вслух:“Небось Борисыч где-то воду мутит,Ишь как набздел опять, нечистый дух”.* * *
Хочешь ты Гитлером стать? Смелый ты малый, однако,Гитлером стать нелегко – это тебе не Чубайс.Помни: для этого ты должен прилежно учиться,Мудрость фашистских наук вдумчиво должен познать.Это позволит тебе в людях достоинства видеть,Тех же, чье сердце черно, прочь отстранять от себя.Много героев вокруг: вот линзоблещущий Гиммлер,Геринг, браздитель небес, чистый душой Риббентроп.Если же низкий Чубайс, масть у лисы одолживший,Льстиво к тебе подползет – ты его прочь отгоняй.Годен он только на то, чтоб, охраняя концлагерь,Русских ленивых рабов палкой лупить по башке.* * *
Гитлера конный портрет ты в кабинете повесил,Но через это ничуть ближе не стал ты к вождю.Сделайся чище, добрей, искренней и благородней –Фюрер тогда со стены сам улыбнется тебе.Только достойных берут в светлое зданье фашизма,И понапрасну туда хитрый крадется Чубайс.Да, причинил он вреда русским немало, не спорю,Но не идеи вождя к действию звали его.Рыжей своей головой думал он лишь о наживе –Думать о чем-то еще он никогда не умел.Грабя тупых русаков, денег он нажил немало,Но ни копейки не внес в кассу НСДАП.Он по природе своей попросту мелкий мазурик,Многие люди хотят вырвать кадык у него.Если и вырвут – так что ж? Плакать фашисты не станут,Дело он сделал свое – время пришло уходить.Много примазалось к нам жуликов типа Чубайса,Партия, дайте лишь срок, освободится от них.Юноша! Честно плати взносы в партийную кассу,В этих деяньях простых и познается фашист.* * *
Полагаю, друзья, что заметили вы:Происходит неладное в центре Москвы.Здесь гулящих девиц появились стадаИ нахально хиляют туда и сюда.Расплодились кавказцы здесь сотнями тыщ,И хоть вроде народ бесприютен и нищ,Видно, всё же жирок он растратил не весь,Если столько мошенников кормится здесь.И вьетнамцы от сырости здесь завелись,Всевозможным имуществом обзавелись,А откуда пожитки у этих пролаз?И кретину понятно, что сперли у нас.Почему-то Москве не везет на гостей,Среди них – извращенцы различных мастей,Негодяи, мерзавцы, подонки, гнилье –Все ругают Москву и стремятся в нее.Да, столица нужна – это давний закон,Но Москва не столица, а только притон,Чтоб избавиться разом от всяких жлобов,Передвинуть столицу нам нужно в Тамбов.А когда и в Тамбов понаедут жлобы,Мы поймем, что мы – люди нелегкой судьбы,Нам придется скитаться по всем городам,А колеса стучат: “Шикадам, шикадам”.“Шикадам, шикадам”, – распевает Филипп,Для него-то вся жизнь – нескончаемый клип.Ну а я не настолько везуч, как Филипп,И, родившись в Москве, основательно влип.* * *
Завидую я террористу Хаттабу:Хотя и похож он на злобную бабу,Хоть глазки его не умнее, чем птичьи,Но все же Хаттабу присуще величье.Ему удалось стать несметно богатым,Втереться в друзья к мусульманским магнатам,Она даже с велким Басаевым друженИ срочно всему человечеству нужен.Порой донимают тебя конкуренты –Так пусть их Хаттаб разнесет на фрагменты,Взорвет одного, помолившись Аллаху,Чтоб все остальные обдулись со страху.Он нужен военным – как символ победы,Он нужен спецслужбам – для тихой беседы,Он нужен юстиции, нужен заказчикамИ служит востребованности образчиком.Хаттаб в камуфляже – ну в точности жаба,Но в мире имеется спрос на Хаттаба,А вот на поэта такового нету,Молись он хоть идолам, хоть Магомету.Я тоже хочу стать директором банды,Чтоб вырвать у недругов вспухшие гланды,Пускай обо мне говорят, размышляют,Когда же прославлюсь – пускай расстреляют.Вы знать обо мне ничего не желали,Но я заложу динамита в подвале,И так вас тряхнет непосредственно в комнате,Что вы меня, суки, надолго запомните.* * *
По издательствам авторы ходят,Но у них ничего не выходит,То есть время от времени их издают,Но вот денег нигде не дают.По издательствам авторы ходят,Но до них всё никак не доходит,Что издатель – не друг, не помощник, а врагИ горазд лишь на тысячи врак.Труд художника – каторга, жизнь – кутерьма,И издатель об этом наслышан весьма,Но от жалости он беспредельно далек,Ибо любит лишь свой кошелек.Он твердит: “Вздорожала бумага,До банкротства осталось полшага”, –Сам же ездит кутить в Акапулько, –Вот такая занятная мулька.Но подходит к финалу издателей век,На расправу ведь крут трудовой человек,Скоро встанет художников массаНа борьбу против вражьего класса.Будет автор цениться тогда не за стиль,Не за искренность чувства и прочую гиль,А за верность руки и прицела,То есть за настоящее дело.Коль издателя жирного выследишь ты,И завалишь его, и доставишь в кусты,Где друзья тебя ждут с нетерпением, –Лишь тогда назовут тебя гением.* * *
Мой читатель, дрожи, холодей, негодуй –Я поведаю много ужасных вещей:Есть в Монголии червь под названьем “бхуржуй” –Он скрывается средь исполинских хвощей.Ибо много в Монголии этих хвощей;Сам бхуржуй – как обрезок говяжьей кишки;Он усажен скопленьями гнойных прыщей,Там и сям меж которых торчат волоски.Выгибается в скобку ослизлая мразь,А потом распрямляется – так и ползет,И уж если она на бархан взобралась –Дальше катится вниз, приминая осот.Весь лоснится бхуржуй, среди стеблей ползя,Сам себя подгоняя толчок за толчком.Все места, где его пролегает стезя,Он стремится забрызгать зловонным дерьмом.Мерзкий червь не имеет ни глаз, ни ушей –Лишь один вислогубый прожорливый рот,И коль чует тепло – хоть овец, хоть мышей –То ползет на тепло и отравой плюет.Может он переплыть Керулен и Онон,Если где-то почует живое тепло.По исконным монгольским понятиям онВоплощает в себе Абсолютное Зло.Описал его первым писатель Ли Юй,А потом это слово в Европу пришло,Ибо поняли люди: бхуржуй и буржуйОдинаково есть Абсолютное Зло.До Москвы эти гады давно доползли,В “мерседесы” залезли и ездят на них,И стремятся давить нас, хозяев Земли, –Тех, что ходят пока на своих на двоих.Разве наш европейский буржуй не таков?Ну конечно, таков, если он ядовит,Изъясняется только посредством плевковИ при этом всегда безобразен на вид.Наш буржуй точно так же духовно безглаз,Точно так же духовного слуха лишен.Но однажды напьется страдающий класс –А он пьет, как известно, отнюдь не крюшон.И утратит тогда свое действие яд,И буржую уже не помогут плевки,И по всем мостовым застучат, загремятТрудовые, поношенные башмаки.Коль буржуя настигнуть в обувке такой –Лишь вонючая лужа останется там,А другие пусть слышат со смертной тоскойТяжкий топот, гремящий у них по пятам.* * *
Если на поясе носишь ты пейджер,Значит, ты больше не жалкий тинэйджер,Значит, ты в жизни найдешь свое место,Ловко избегнув угрозы ареста.Коль телефон ты имеешь мобильный,Значит, мужчина ты умный и сильный,Значит, ты в жизни успел утвердитьсяИ продолжаешь полезно трудиться.Коль “мерседес” ты купил “шестисотый”,Значит, тебя не сравняют с босотой,Что расплодилась сверх всяческой нормыИ проклинает любые реформы.Коль особняк ты воздвиг трехэтажный,Значит, мужчина ты храбрый, отважныйИ не боишься мятежного быдла,Коему жизнь совершенно обрыдла.Рыцари в мире бушующем этомОпознаются по внешним приметам –Так отличали стальные доспехиПрежних искусников бранной потехи.Так отличали их кони и замки –Тех, кто по жизни продвинулся в дамки.От феодальной уставши рутины,Плыли они к берегам Палестины.Смолоду выплыл и наш современникК обетованному Берегу Денег,Бьется всю жизнь – и от бомбы в машинеОн погибает в своей Палестине.Все же, пока не постигла проруха,Хлеб свой носители ратного духаКушают с маслом и даже с повидлом, –Быдло же так и останется быдлом.* * *
Мы с другом Коляном неделю бухали,Мы выпили триста бутылок сивухи,Но чем безобразнее мы опухали,Тем ярче цвело просветление в духе.Колян, приблатненный веселый бездельник,Враждебный малейшей житейской заботе,Профаном в поэзии был в понедельник,Но начал в стихах разбираться к субботе.Всё то, что я создал в течение жизни,Успел я ему прочитать за неделю.Сказал он: “Херня происходит в отчизне”, –И злобно глаза у него заблестели.Сказал он: “Возьми ты, к примеру, Чубайса –Он всё развалил и опять в шоколаде,Но как ты, братан, над стихами ни парься,Тебе не помогут кремлевские бляди.На цирлах они перед Путиным ходят,А лучших людей за людей не считают.На джипы себе они бабки находят,Тебе же на закусь и то не хватает.Но ты не волнуйся – я понял теперя:Поэзия – страшная сила, в натуре.Пускай торжествуют кремлевские звери –Мы скоро на ихней потопчемся шкуре.Их всех ожидает глубокая жопа –Та жопа зовется народным презреньем.Андрюха, как только закончится штопор,Пульни в них презрительным стихотвореньем.Да так приложи, чтобы долго чесались!Я знаю, ты можешь, – мочи, не стесняйся!Мы все с пацанами тогда обоссались,Когда ты читал нам в пивной про Чубайса”.Колян помолчал, заглотнув полстакана,И робко добавил: “Чтоб телки балдели,Отдельно еще напиши про Коляна –Про то, как мы классно с тобой посидели”.* * *
Я был кандидатом наукИ членом Союза писателей,За это дала мне странаЖилищные льготы немалые.И вдруг я на днях узнаю,Что наши козлы-реформаторыВсе льготы списали в архив,И льготы отныне не действуют.Какой же, нам, собственно, прокТогда защищать диссертации,Зачем становиться тогдаТалантливым крупным писателем?Как все, я не очень любилИзгадивших всё реформаторов,Но после таких новостейЯ их разлюбил окончательно.Лишь тут я внезапно прозрелИ понял ужасную истину:Средь нас, простодушных людей,Повсюду живут реформаторы.Живут они вроде как все,Но лишь до известного времени,Когда им дозволят крушить,Курочить и грабить отечество.А как от приличных людейВ толпе отличить реформатора?На этот уместный вопросЯ так вам отвечу по опыту:Не надо его отличать,Он сам ото всех отличается,Поскольку мозолит глаза,Всё время торча в поле зрения.Умение складно болтатьПрисуще всем этим молодчикам,Но главное, что их роднит, –Лицо неестественно честное.Кричу я народам Земли:Страшитесь их подлого племени,Едва реформатор возник –Смутьяна хватайте немедленно.А несколько сот нахватав,В фургонах везите их за город,Свалите в глубокий овраг,А сверху полейте соляркою.А там уже как бы самаРука к зажигалке потянется,А дальше бессильны слова,Но будет воистину весело.* * *
Я уважаю в людях силу,На силу сделал ставку я.Гайдар, Чубайс и Чикатило –Мои духовные друзья.За их дела я не ответчик,Но что-то к ним меня ведет.К примеру, средний человечекВ газеты вряд ли попадет.Таких людишек в телеящикНе допускают нипочем,Но для герое настоящихВсегда приют найдется в нем.Они гонимы злобным светомИ презираемы везде,Но в ящике волшебном этомОни пригрелись, как в гнезде.Они способны на Поступок,Я твердость вижу в их очах,А средний человечек хрупок,Духовно он давно зачах.В тоске хватает он кувалду,Чтоб погасить экранный свет,Иль уезжает в город Талдом,Где телевидения нет,Иль пьет вонючую сивуху,Грозя экрану кулаком,Но так и так всегда по духуОн остается слабаком.Ему ходить пристало в юбке,И нечего ему наглеть.Он о любом своем поступкеРаскиснув, склонен сожалеть.Зато Чубайс и ЧикатилоНе сожалеют ни о чем,И каждый вечер бьет их силаИз телевизора ключом.* * *
Сотрудничество с мироедамиТеперь считается за доблесть.В конторе, пахнущей обедами,Я что-то подписать готовлюсь.Напротив – рыло необъятноеТого, кому я продал душу.О чем-то спорю деликатно я,Чтоб не разгневать эту тушу.Но в ходе вежливой дискуссииВдруг пелена с очей спадает.И эта тля в моем присутствииЕще о чем-то рассуждает?!Доверенности генеральныеИ экземпляры договоровСебе в отверстие анальноеЗасунь и смолкни, жирный боров.И прочую документациюТуда советую засунуть.Таким, как ты, страну и нациюПродать – естественней, чем плюнуть.Недаром даже боров кажетсяС тобою рядом чистоплотным,И всякий, кто с тобою свяжется,Рискует тоже стать животным.На небо, тусклое, как олово,Гляжу и разобраться силюсь:Откуда вы на нашу головуТак неожиданно свалились?Да, видел в прошлом много дряни я;Напоминать, однако, надо ль,Что вы побаивались ранееНа всю страну смердеть, как падаль?Пусть сильные, пусть знаменитые,Но все обречены народы,Где именуются элитоюРазбогатевшие уроды.Вы не былого порождение –На это вы ссылаться бросьте.Я изъявляю вам почтение,Ведь вы из будущего гости:Того, где тлен и запустениеИ человеческие кости.* * *
Не покидай своего помещения,Чтобы не вызвать к себе отвращения,Ибо от всех, с кем ты в жизни встречаешься,Слишком разительно ты отличаешься.Скверного я не сказал ничего еще:В зеркале ты не похож на чудовище,Ни двухголовости, ни троеглазия –Есть даже толика благообразия.Я не желаю касаться наружности,Я лишь коснусь твоей скрытой недужности.Встречный, тебя еще даже не слушая,Видит в глазах твоих лед равнодушия.В этих гляделках не видно стремленияК ценностям нынешнего поколения,Как же ты хочешь добиться почтенности,Если не веруешь в общие ценности?Выход один лишь имеется, кажется:Стань человеком, кончай кочевряжиться,Не оскорбляй всю прослойку служивую,Брезгуя демонстративно наживою.Впрочем, ты можешь, конечно, пока ещеВыйти во двор, зареветь угрожающеИ представителя нового времениТреснуть с размаху бутылкой по темени.Это и будет во всей откровенностиАктом неверия в общие ценности –И долгожданным предлогом существенным,Чтоб зачеркнуть тебя в списке общественном.* * *
Когда я еду на машинеИ сдуру встану в левый ряд,То вскоре с ужасом замечуОгни, что за спиной горят.То джип, усадистый, как жаба,Свирепый, словно носорог,Меня мгновенно настигаетИ с полосы сгоняет вбок.Он истерически сигналит,Помеху жалкую гоня,И я покорно уступаюНапору стали и огня.Когда бы даже ЛомоносовСтал в левом двигаться ряду,Его бы вмиг оттоль согналиИ оплевали на ходу.Когда б Толстой иль ДостоевскийТот ряд решились бы занять,То джипы их по всей дороге,Как зайцев, стали бы гонять.Ни Менделеев, ни КурчатовНе вправе ездить в том ряду –Их тут же сгонят и покажутИм средний палец, как елду.И если б даже маршал ЖуковВ тот ряд по недосмотру встал,То он со страху очень скороПолез бы вновь на пьедестал.Всем полководцам, всем ученымИ всем поэтам невдомек,Какие штуки замышляетСидящий в джипе толстячок.Но чтобы он поспел повсюду,Куда поспеть имел в виду,Он должен мчаться без помехиВ том левом скоростном ряду.Являют нам единый принципЭпохи пройденные все –Что предприимчивость и деньгиПо левой ездят полосе.Как славно, что в моей РоссииНе все распадом сметено,Что никаким былым заслугамПопрать сей принцип не дано.Что есть пока еще устои,Перед которыми равныВсе граждане и все гражданкиМоей страдающей страны.* * *
Есть различные типы средь всяких народов –Так бывают различные типы японца;Но в японской семье есть немало народов,Что позорят Страну Восходящего солнца.Есть японцы-рабочие, есть мореходы,Есть крестьяне – над рисом которые гнутся,Но, как сказано выше, есть также уроды –Самураями эти уроды зовутся.Их одежда нелепа, походка спесива,Кожа в синих наколках и речь глуповата,Но в кармане у каждого важная ксива:Каждый служит помощником у депутата.Ксива – это прикрытье для дел негодяйских,Ведь в японской земле депутаты священны,Ну а что же священно для душ самурайских?Только гейши, сакэ и, конечно, иены.Коль по-братски тебя самурай обнимает,Будь вдвойне недоверчив, втройне осторожен,Ведь потом он тебя в тихом месте поймаетИ свой меч, ухмыляясь, потянет из ножен.Самураю и злейшее зло не противно,Коль оно до иен позволяет добраться,Ну а врет самурай вообще инстинктивно –Потому что о правду не хочет мараться.Не понять чужакам нас, японцев, хоть тресни:Самураи – позор и проклятье державы,Но с эстрады звучат самурайские песни,А в торговле царят самурайские нравы.Самурайским наречием все щеголяют(Кстати, “ксива” – и то самурайское слово),И вообще самураям во всем потрафляютИ себя позволяют доить, как корова.Если кто-то себя объявил самураем,Для него остальные – лишь дойное стадо,И пускай от бескормицы мы помираем –У таких пастухов не дождаться пощады.К самурайскому сердцу взывать и не пробуй –Самураи такого ужасно не любят,Соберутся толпой – и с чудовищной злобойВмиг смутьяна мечами в капусту изрубят.Самураи мечтают, как будто о рае,О жене, о семье, о домишке в предместье,Но не могут по-честному жить самураи –В этом сущность их странного кодекса чести.Впрочем, красть в наши дни они стали по-русски –То есть сразу помногу и только законно,А простых самураев сажают в кутузки,Чтобы жили спокойно большие патроны.Самурай за решеткой бормочет зловеще,Что устал обитать в столь безжалостном мире,И любой подвернувшейся под руку вещьюПокушается сделать себе харакири.Ничего! Сам себя самурай не обидит –Он совсем не дурак и дотерпит дотоле,Как из мерзкой темницы скорехонько выйдет –Ведь патронам он все-таки нужен на воле.В наши дни самураи – почтенные люди,Но, мой мальчик, гляди тем не менее в оба:В их глазах, прожигая налет дружелюбья,Всё горит самурайская, древняя злоба.Потому-то и будь осторожен, мой мальчик,В наше время друзей и жену выбирая:Пригляделся – а друг твой в душе самурайчикИ невеста – достойная дочь самурая.* * *
Почему ты так смотришь, японец,В узких глазках – сполохи огня?Я не девка и я не червонец,Чтобы пялиться так на меня.Вроде ты непохож на педрилу,Да и я на него непохож.Что же ты улыбаешься милоИ спокойно поесть не даешь?Нагрузил я тарелку закускойИ лафитничек взял на прицел…Как некстати, чертяка нерусский,Ты за столик мой дерзко подсел!Извини, я понять не умеюМелодичной твоей болтовни,Потому выражайся яснееИли пасть свою срочно заткни.Ты – Востока любимый питомец,И весь Запад теснится за мной…Не понять нам друг друга, японец,Антиподы мы в жизни земной.Я ударю тебя не колеблясьИли сдерну со скатерти нож,Если ты не отцепишься, нехристь,И за столик к себе не уйдешь.Коль немедленно не удалишься,То тогда тебе точно конец…Что такое? Я будто ослышался?Ты читал мои книги, шельмец?Что ж, японец, я парень не склочныйИ готов твою дерзость простить,А наш общий владыка заоблачныйПовелел мне тебя угостить.Пей до дна, некрещеная морда,Как и я, ты не очень-то прост.Ты увидишь: от этого городаЯ до Токио выстрою мост.Самурай поднебесного князя,Я приду к тебе этим мостомИ твою басурманскую АзиюОсеню православным крестом.* * *
Под шорох падающих листьев,Пол клики перелетных птицПаду я скоро, словно Листьев,От рук безжалостных убийц.Мне шепчут люди: мол, неправ ты,Чубайса лютого дразня,А я скажу, что кроме правдыБогатства нету у меня.Чем шире правду расточаешь,Тем больше копится она,Хотя и пулю получаешьЗа это в наши времена.Рвану я на груди тельняшку,Ведь он стрелять уже готов –Похожий мастью на какашкуРуководитель всех воров.Ну что ж, давай, стреляй, Иуда,И я на небо уберусьОт расхищения и блуда,Которым ты подвергнул Русь.Лишь там, где звезды мерно ходят,Где сфера жизни всех идей,Постигну я, зачем приводитГосподь во власть дурных людей.* * *
Сегодня может ныть и плакатьЛишь неудачник и бездельник.Вот погоди: подсохнет слякоть,И ты получишь много денег.Ты думаешь, что ты обобран,Ты думаешь, что ты ограблен,И оттого глядишь недоброИ точишь дедовскую саблю?Постой, дружок, не надо злиться,Кричать, что президент – мошенник…Чуть распогодится в столице,И ты получишь кучу денег.И на жилье былые льготыГреф у тебя не отчекрыжит,И до последней капли потаБуржуем ты не будешь выжат.По всем шахтерским регионамВсё также завершится мирно,И Греф тебе вручит с поклономПрава на собственную фирму.Сообществом миллионеровОбласкан будешь ты и понят.Со сходняка акционеровТебя впервые не прогонят.И сытый Запад удивится,Увидев, как мы раздобрели,И решено, что состоитсяВсё это первого апреля.* * *
Татары – достойный российский народ,Простой, работящий, – ну всё им дано,Но есть у них всё же один недочет –Болезненно падки они на вино.При этом их водка уже не берет,Им что-нибудь нужно гораздо лютей.Им что косорыловка, что пулемет –Лишь с ног бы валило их, щучьих детей.Я им говорю: “Вы дошутитесь, пьянь,Нельзя же всё время по жизни балдеть.Пропьете, мерзавцы, Уфу и КазаньИ будете с кепкой на рынке сидеть.На русских вам, братцы, ссылаться грешно,Ведь есть у нас Лермонтов, Пушкин, Толстой,А вы переняли у нас лишь одно:Стремленье нажраться и выпасть в отстой.Ведь вы мусульмане, ети вашу мать,Аллаха хотя бы побойтесь свово!”Татары в ответ: “Надо дома бухать,Сквозь крышу не видит Аллах ничего”.Конечно, им трудно меня полюбить,Ведь чистая правда кому по нутру?Они замышляют мне морду набитьИ бродят весь день у меня по двору.Непросто отбиться от пьяных татар,Когда соберутся они в косяки.Придется прикрикнуть: “Гыдын, хайванлар*,Иначе отрежу вам всем кутаки”.Услышав волшебное слово “кутак”,Они разбегутся, держась за мотню,А я еще вслед им затопаю – так,Как будто с ножом их вот-вот догоню.Всем сердцем люблю я татарский народ,Ведь если покрепче меня поскрести,Налет европейский мгновенно сойдет,Под ним же татарина можно найти.Но будь ты татарин, чеченец, еврейИ пусть тебя даже поддержит мордва,Я все-таки крикну: “Умеренно пей,От пьянства наутро болит голова!”* “Разойдитесь, скоты” (татарск.).* * *
Не умирайте прежде смерти,Пускай вас беды одолели –Мужайтесь все-таки и верьтеВ мистические параллели.К примеру, посетили бар выИ получили там по роже,Но Петр Великий после НарвыПобоям подвергался тоже.Он свято веровал в победу,Хоть находился в полной жопе,А после забияку-шведаШутя гонял по всей Европе.Таксисты ночью грабят пьяных,И вас ограбили, к примеру,Но Рим, разгромленный при Каннах,В свой жребий не утратил веру.На пепелище КарфагенаСудьба закончила все споры,И разобьются непременноВсе хищные таксомоторы.Глядите на экран устало,Давно списав свои потери –Как среди рваного металлаХрипят в крови ночные звери.Злодеев отскребут от жести,Помчат в больницу торопливо…Следя за сводкой происшествий,Вы только улыбнетесь криво.Там, где кромсают плоть хирургиИ с ними смерть играет в прятки,Спасут ли краденые куртки,Часы, бумажники, перчатки?Вот так пришли для сбора даниНа Русь псы-рыцари когда-то,Но сплющились в Господней дланиИх ослепительные латы.* * *
Ради денег ничто не позорно,Ибо деньги есть мера всего.Можно сняться в чудовищном порно,Можно брата убить своего.Если в фильме ты пользуешь лошадьИли даже, к примеру, кота,То, выходит не сел ты в галошу –Ты самец и другим не чета.Если вдуматься – это похвально,Что брательника ты замочил,Ибо жить невозможно нормальноЕсли рядом подобный дебил.Ты – талантливый, умный красавец,Ты со вкусом, со смыслом живешь,А брательник был сущий мерзавец,Над деньгами дрожащая вошь.Он деньжонки копил втихомолку,А тебе не давал ни гроша,Но теперь он отъехал надолго,И свободно вздохнула душа.На помойку придется собратьсяКак-то заполночь с сумкой большой,Чтоб потом сбережения братцаТратить с толком, со вкусом, с душой.Только сделать уборку в квартире,Только с кафеля брызги стереть –И с девчонками можно в квартиреБез помехи порнуху смотреть.В развеселом попоечном гаме,Между девичьих пухленьких телСладко думать, что братец с деньгамиОбращаться совсем не умел.* * *
Все новогодние подаркиМне словно мертвому припарки,Я принимаю лишь одно –Родное хлебное вино.Конфеты, фрукты и печеньеВо мне рождают отвращенье,А вижу водочки бутыль –И забываю про костыль.Зачем костыль, зачем пилюли,Коль вы стакан уже махнули,Коль всё и в теле, и в душеПришло в гармонию уже?Я пожимаю руку пылкоТому, кто мне принес бутылку,Я низко кланяюсь ему,А иногда и обниму.А обниму – так и ощупаю,Но не с какой-то целью глупою,А с затаенною надеждойНайти бутылку под одеждой.Зачем скрывать свои запасы?Так поступают пидорасы,А настоящий сильный полВсё выставляет враз на стол.Увидев эту батарею,Я напиваюсь всех быстрее –В мои года пора спешитьКак Данко, как Корчагин жить!Стремлюсь я в бездну опьянения,Чтоб там рассыпать искры гения,И яркость моего умаЛишь подчеркнет густая тьма.Я выстраданного не выскажу,Покуда грамм семьсот не высажу,Потом еще добавлю сто –И уплывать начну в ничто.* * *
В метро людей настолько много,Что негде пьяному упасть,Да и сержанты смотрят строго,Употребить мечтая власть.Едва приляжешь у колонны,Как власть они употребят,За вечер собирая тонныТаких подвыпивших ребят.Они ослабленных и хворыхХватают за воротникиИ долго в специальных норахЗатем сосут, как пауки.Милиции в толпе раздолье,Там легче, безусловно, ейВ своем корыстном своевольеВести охоту на людей.Не видится в толпе нехваток,Когда людей такая страсть,И нас из стада, как ягняток,По одному таскает власть.Но не могу никак понять яТех многочисленных глупцов,Что видят, как уводят братьев,Хватают дедов и отцов.Рвануть бы разинскую шашкуИ ловко рубануть в прыжкеПо крепко впаянной в фуражкуКонкретно мыслящей башке.Чтоб власть в подземную обительЗабилась в страхе, как паук,Чтоб нас отправить в вытрезвительМог лишь казачий вольный круг.* * *
Кто выпил двадцать грамм всего,Уже не полноправный житель –Любой сержант уже егоГотов отправить в вытрезвитель.Сержант не любит алкогольИ тех, кто падок до спиртного,И каждый дать ему извольБез пререканий отступного.Его не могут запугатьУбийцы, жулики и воры,И, значит, вправе налагатьНа нас он разные поборы.В него ведь может всякий психВонзить заточку между делом.Всех обитателей земныхОн заслоняет статным телом.И если бедно кто живет,Дойдя уже почти до точки –Сержанту может он животПроткнуть при помощи заточки.Сержант при этом зашипит,Вихляясь, на асфальт осядет,Но вскоре примет прежний вид,Дыру заклеит и загладит.Надует вновь его майорОбычным бытовым насосом,И снова, как до этих пор,Сержант становится колоссом.И под майоровым толчкомОн вновь плывет на шум эпохи,И вновь по стеночке, бочкомЕго обходят выпивохи.* * *
Реклама нас давно нервирует,Поскольку учит только худу.Она нас медленно зомбирует,Как заклинатель культа вуду.Свои дурацкие заданияОна вбивает нам в сознанье.Она зовет лишь к обладаниюИ презирает созиданье.Мы больше жизнью не пленяемсяБез жвачки, пива и прокладок;Весь день по торжищам слоняемся,Хотя дела пришли в упадок.Ведь наплевать рекламодателям,Которые к наживе рвутся,На то, что деньги покупателямНемалой кровью достаются.Иной сжует “Дирол” и “Стиморол”,Потом пивка еще накатит,А завтра у него, родимого,На хлебушек и то не хватит.И всё ж – следите за рекламою!Учтите, что у нас в РоссииПока болезненная самаяИ чахлая буржуазия.Но если потекут деньжонки ейЗа всё, что нам она предложит,Тогда она на ножки тонкиеВ конце концов подняться сможет.Малютка скоро станет крепкою,Прожорливою, словно свинка,И мы порадуемся – с кепкоюСшибая мелочь возле рынка.Пусть жизнь нас до смерти затюкает –Для нас сие отнюдь не драма.Ведь перед смертью нас баюкаетСладчайшим голосом реклама.* * *
Я тяжко в жизни потрудился,Но вот ведь странная оказия:Я лишь богаче становился,Бросая это безобразие.Избыток рвения тупогоМешает деньги заколачивать.Буржуй всегда отыщет поводТвою работу не оплачивать.Лежишь в тиши родимых комнатИ скорбно думаешь – угасну, мол,Ан тут-то про тебя и вспомнятВсе те, кто тянется к прекрасному.И сразу денежки поступят,Не заработанные ранее.Платить за труд буржуй не любит,Зато он щедр на подаяния.И коль у нас такая участь,И коль уж так буржуй устроен,То надо, совестью не мучась,Всё брать, а требовать и втрое.Сопя, стыдить его: “Мошенник,Ну что ж ты мне так мало плотишь?”Трудом же не сколотишь денег,А только в гроб себя вколотишь.* * * (песня)
Эту песню мы знали с мальчишеских лет,Но не знали, чем кончилось дело,А конек вороной покачал головойИ лягнул неподвижное тело.Он сказал: “Мне давно надоела она,Комсомольская нищая банда.Я не к ним, соплякам, – я уйду к белякам,Ведь, я слышал, их кормит Антанта.Революция мне посулила овса,Но покуда я только худею.Если нету сенца у меня, жеребца,То плевать я хотел на идею”.И конек вороной прискакал к белякам,Но чуть сунул он морду в кормушку,Как его увели, как его запрягли,Чтоб возил он огромную пушку.Ведь не любит предателей в мире никто,Да и я эту шваль ненавижу.Отработал конек свой походный паек,Заработал тяжелую грыжу.И теперь в эмиграции этот конекВесь согнулся под гнетом позора,В городишке одном возит бочку с говномИ не видит степного простора.Мораль-припев:Коль взялся делать революцию,То все невзгоды ты терпи,Тогда тебе поставят памятникВ родной украинской степи.А коль важнее революцииТебе поддать и закусить,То так и будешь до могилы тыДерьмо хозяйское возить.* * * (песня, 1-й куплет – народный)
Пьяный Яков СвердловПод забором спит,Из кальсон военныхКожедуб торчит.Припев:
Что ты бормочешь, Яков,Что ты там говоришь?Чую, когда проснешься,Много ты дел натворишь.Пили с ним Буденный,Фрунзе и Чапай.“Пей, – сказали, – Яков,И не рассуждай”.Припев.
Пьяный Яков СвердловПомнит об одном:Надо рассчитатьсяПолностью с врагом.Но едва он встанетВ бой за отчий край –Тут как тут Буденный,Фрунзе и Чапай.И снова Яков СвердловПод забором спит,Из кальсон военныхКожедуб торчит.Припев.
* * * (песня)
Морозной ночью мы прощалисьС тобою в толчее вокзала,Во мне ребенок шевелилсяИ на губах горчил табак.Ты на прощание купил мнеВ одном ларьке порнокассету,В другом – двенадцать банок пива,А в третьем – книжку про собак.Припев (написан Александром Добрыниным):
Вот исчез за поворотомТвой экспресс “Москва Мытищи”;Между нами столько верстЖелезнодорожного пути…Поезда по рельсам ходят,Но покоя не находят,Поезда чего-то ищут –Ничего им не найти.К чему прощальные подарки?Они забыться не помогут.Зачем порнуха и собаки,Когда дела совсем табак?Но всё же я тебя целую,Поскольку всё же я надеюсь,Что ты не пидор по натуре,Что ты порядочный чувак.Припев.
* * * (песня)
Из дверей ресторанаНачала ты разбег,Но нелепо и странноПовалилась на снег.Роковая картинкаВ моем сердце навек:Как большая снежинка,Ты ложишься на снег.Из кабацкого гамаТы ушла налегкеВ белой шубке из ламыИ с бутылкой в руке.Ты в дверях отмахнулась,Услыхав мой вопрос,Но на льду поскользнуласьИ расквасила нос.Ты исполнила сальто,Как больной акробат.Тебя поднял с асфальтаМилицейский наряд.И пока ты грузиласьВ милицейский фургон,Ты дралась, материласьИ ревела, как слон.Я следил за огнями,Что мелькали во тьме.Только сумку с деньгамиТы оставила мне.Только пачку резинокНеиспользованных,Чтобы в ходе поминокНадували мы их.Надо выпить флакончикИ добавить чуть-чуть,А потом и гондончикМожно будет надуть.Пусть летают резинкиНад столами друзей –Мы справляем поминкиПо любимой моей.* * *
Знаем мы парк над Москвою-рекой –В нем развлечения льются рекой,Есть механизм в этом парке такой –Чертово колесо.Припев:
К звездам на колесе –Се-се-се-се-се-се.Чертово колесо –Со-со-со-со-со-со!Чтоб веселее кататься на нем,Мы по стаканчику сразу махнем,И начинается классный подъем –Крутится колесо.Припев.
Смейся и пой в небесах над Москвой,Но опасайся болезни морской:Можно наряд заблевать ментовскойС чертова колеса.Припев.
Чтобы с тобой не случилась беда,Лучшее средство – не лезть никуда.Очень коварная эта байда –Чертово колесо.Припев.
* * * (песня)
Я был человеком угрюмымИ к женщинам злобу питал,Когда же с тобой познакомился,Другим человеком я стал.Глядел я на ручки и ножки,Глядел на упругую грудь,Глядел на разумную голову,Не в силах от счастья вздохнуть.Спасибо за то, что дала мнеТы счастье на этой земле.Ты стала мне как бы светильником,Светильником как бы во мгле.Припев:
Света и женщиныСтрастно душа ждала –Духовного как бы света,Женского как бы тепла.С тобою не рухну я в пропастьИ хищник меня не сожрет.Порой мы приляжем под кустикомИ снова стремимся вперед.Порой пошалим под березкой –И снова шагаем туда,Откуда светило возноситсяНад нашей страною всегда.А там оттолкнемся и прыгнем,Прыжок совершая двойной,Чтоб солнца достигнуть и сделатьсяСветящейся массой одной.Припев.
* * * (песня)
Что такое осень? Это осень.Это просто осень, понимаешь?Если спросишь: “Что такое осень, объясни?” –Я отвечу: “Это просто осень”.Что такое осень? Это осень.Просто время осени настало.Осень – это осень, ну когда же ты поймешь!Это просто время, блин, такое.Припев:
Осень. Где-тоКрик Шевчука.Слушать этоПросто тоска.Что такое осень? Это осень,Осенью не зря она зовется,Потому что осень наступает каждый год,Каждый год осеннею порою.Осень после лета наступает,Длится до зимы она обычно.Песню нашу мудрую прослушай до конца,И тогда ты всё поймешь про осень.Припев.
* * *
Когда мы видим, что пришлоНа смену прежнего режима,Мы лишь вдыхаем тяжело,Решив, что жизнь непостижима.Всего-то восемь лет прошло,Но всё переменилось зримо:Буржуй уже наел мурло,Жируя на обломках Рима.Народ же крайне исхудал –Пытаясь голод притупить,Он пьет отравленное пойло;Да, он свободу повидал,И, чтоб ее, как бред, забыть,Он с радостью вернется в стойло.* * *
Фанаберии мало в простом человеке,Принести ему радость – нетрудное дело.Можно жарить, к примеру, при нем чебуреки,Чтобы корочка в масле кипящем твердела;Чтоб ему улыбались гречанки и греки,Чебурека ворочая плоское тело,Чтоб сто грамм наливали ему как в аптеке,Если б крепости винной душа захотела.Человек о своих забывает невзгодах,Погрузив в золотое пузцо чебурекаПолукружья зубов и обкапавшись соком.Вспоминает он вдруг, что приехал на отдых,Что обжорство естественно для человека,Что нельзя натощак размышлять о высоком.* * *
Мы научились молча умирать,Поскольку знаем: спорить бесполезно,И сколько просьб и доводов ни трать,Нас всех пожрет одна и та же бездна.Едва поймешь, как женщин покорять,Едва доход польется полновесно,Едва листы научишься марать,Как станет всё бессмысленно и пресно.Он близится, таинственный предел,И не доделать неотложных дел,Не подготовить скорбного прощанья.Но пусть нежданно бьет последний час –Достоинство останется при нас,Коль мы сумеем сохранить молчанье.* * *
Зря притязает на титло поэтаТот, кто не в силах сочинить сонета.Ведь только тот, кто знает ремесло,Носить достоин славное титло.Безрукий дурень отрицает это.“Корпеть над формой – низко для поэта”, –Твердит. Ему вместиться тяжелоВ сонетных строчек строгое число.Бездарность, хоть не в меру многословна,К себе относится весьма любовноИ в перл возводит всякое вранье –Хоть и дерьмо, а все-таки свое.Дыши, поэт, размеренно и ровно,Напрасный труд – оспоривать ее.* * *
Желаниям толпы не угождатьИ творчества не превращать в потеху,Не устремляться к светскому успеху,Достатка от труда не ожидать;Своим усердьем вечно досаждатьБлистательным товарищам по цехуИ никого ни в чем не убеждать,Но всё отдать на растерзанье смеху;Не пропускать при этом никогоИ даже мецената своегоВышучивать весьма неосторожно,А также тех, кто при больших деньгах;Жить в нищете, однако не в долгах –Всё это совершенно невозможно.* * *
Служить во имя пропитанья –Весьма прискорбная стезя.Хозяин нам дает заданья,И воспротивиться нельзя.А коль не выполнил заданье –Хозяин бесится, грозяЛишить нас средств на пропитанье:Негоже пешке злить ферзя.С ним не поладить полюбовно –Ложись костьми или уйди.От страха я дышу неровно,Стесненье чувствуя в груди.А написал сонет – и словноУже все беды позади.* * *
В двух шагах от меня есть кафе “У Володи”,Где торчат до закрытья иные пьянчуги,Так торчат в голове ноты модных мелодийИ наводят на мысль о тяжелом недуге.Неотвязные, как малярийный плазмодий,В голове они вертятся, как в центрифуге,И у тех, кто старательно следует моде,Пресекают к мышленью любые потуги.Равнодушен я к моде, но вредные нотыВсё равно, звуковые покинув приборы,Залетают мне в мозг и жужжат там всё время.Прикатить бы, товарищ, сюда пулеметы,Композиторов этих поставить к заборуИ под корень скосить всё их чертово семя.* * *
Коль помнит обо мне Господь,Всё прочее не слишком важно.Пусть враг гримасничает страшно,Стремясь больнее уколоть;Пусть жрет изысканные брашна,Свою упитывая плоть,Пускай причмокивает влажно,Отрыжку силясь побороть;Пусть всё ему легко дается,Пусть надо мною он смеется,Но есть небесные весы –На них тяжеле я намного,Зане лишь мне дыханье БогаТопорщит жесткие власы.* * *
Так много дел, что кажется порой:Когда б я даже был исчадьем зла,Дела, нагроможденные горой,Спасут меня от адского жерла.Но самооправдания игройНе обольстится ценностей шкала:Да, я в делах рутинных был герой,Но упустил важнейшие дела.Те замыслы, что подсказал мне Бог,Лелеял я, но воплотить не смог –Я лишь противоборствовал нужде;А если б их представил во плоти,То мог бы оправданье в них найтиНа неизбежном будущем суде.* * *
Такой же март, как десять лет назад,И та же боль вдруг ожила в душе.Такие же пурга, и снегопад,И музыка на верхнем этаже.Пускай вернулась боль былых утрат,Но ни к чему мне быть настороже –Утраченного десять лет назадМне не утратить заново уже.Сквозь тучи снега вьюжный март несетКуда-то вбок встревоженных ворон,И, как тогда, на это смотрит тот,Кто был тогда трагически влюблен,Но он утрат теперь уже не ждет,Ведь самого себя утратил он.* * *
Делая глупости, вскоре глупеешь и сам,Этого правила не обойти никому.Если попал в подчиненье к своим телесам,То погрузишься душой в непроглядную тьму.Счастья природа духовна, – уже потомуНадо бунтующей плоти давать по усам,А поклоненье бутылке и женским трусам,Кроме подагры, увы, не ведет ни к чему.Так что подумай, ища облегченья уму,Вялую душу избавить стремясь от труда:В прихотях плоти потонешь ты, словно Муму,И бездуховность тебя унесет, как вода.Дух, как Герасим, утратив приют навсегда,Плачет на лодке, стуча головой о корму.* * *
Растет и крепнет глупость оттого,Что все ее с восторгом повторяют.Порой в пучину глупости ныряетЧелнок ума – и не видать его.Его валы туда-сюда швыряют,Полно вражды морское божество –То Мировая Глупость ускоряетВращение тайфуна своего.И кажется: всё то, что плыть пыталось,В пучину эту страшную всосалось,Всё ослабело, всё ко дну пошло…Но вот в квартирке бедной два поэтаБеседуют у лампы в круге света.Взгляни: у них и тихо, и тепло.* * *
Весь мой пиджак слезами облит,И как не плакать, не рыдать?Я обществом безвинно проклятИ должен в муках увядать.Я издаю порою вопли,Когда уже нет сил страдать,Но тот, кто распускает сопли,Не вправе облегченья ждать.Нет, надо выработать твердостьВ душе и в истощенном теле,Пусть гонит общество меня –У нас есть собственная гордость,Плевать на деньги мы хотели,Жрецы небесного огня,И я брожу весь день без цели,Себе под нос стихи бубня.* * *
Не обижайся на лжецов,Не удивляйся их обманам,Не называй себя болваном –Лжецы нужны, в конце концов.Лик Правды груб, а взор свинцов,Она даст фору всем тиранам,Всё приводя с упорством страннымК скучнейшему из образцов.Лишь то, что в самом деле есть,Нас вынуждают предпочесть,Чем вызывают приступ злобы.Пусть лучше нам представит лжецБлестящий сказочный дворец –То лучшее, что быть могло бы.А Правде, что язвит сердцаРазоблачением лжеца,Мы не поклонимся до гроба.* * *
Смотрю на тебя немигающим взглядом свинцовымИ знаю: нет смысла тебя мне выслушивать дальше.Довольно с тобою джентльменом я был образцовымИ не замечал постоянной коробящей фальши.На всё у тебя, несомненно, ответы найдутся,Но грош им цена, ибо все они будут фальшивы,И речи, которые нежно тобою ведутся,В конечном итоге диктуются жаждой наживы.Джентльмен, к сожалению, часто синоним придуркаДля дам, что погрязли во лжи и различных увертках.К твоим объясненьям я глух, как еловая чурка,Не хочется мне погрязать в бесполезных разборках.Занятно одно: лишь ничтожный обрывок беседы,Услышанный мной, хоть беседа и шла тихомолком,Заставил слепого увидеть грядущие беды,Заставил придурка все факты расставить по полкам.* * *
Разливаются песни над морем,И глупы эти песни настолько,Что желудок мой раньше сжимался,Словно рвотную пил я настойку.Это пенье был вынужден слушатьЯ практически круглые сутки,И естественно, что в результатеЯ слегка изменился в рассудке.Я стараюсь иметь на кассетеКаждый шлягер явившийся свежийИ мурлычу под нос постоянноПесни сладкие южных прибрежий.Пусть меня от них раньше тошнило,Но теперь-то уже всё в порядке.Нынче даже сладчайшие песниДля меня недостаточно сладки.Стал я бодрым, живым, энергичным,С металлическим блеском во взоре.Это сделали сладкие песни,Что звучат постоянно на море.Стал мой голос уверенно-громок,Обзавелся я властной повадкой.Канул в прошлое робкий писака,Все слова говоривший с оглядкой.Там же скрылись все мрачные мысли,Да и прочие там же исчезли,И я слушаю сладкие песни,Сидя в легком пластмассовом кресле.Беспокоиться не о чем в жизни –Если что-то тебя беспокоит,Щелкни пальцами официанту,И он всё в лучшем виде устроит.* * *
В крестец ударивший прострелНарушил ход рутинных дел.Похоже, сильно осмелелИсконный враг людского рода.Объединились неспростаБессмысленная суета,И в перспективе – нищета,И эта мерзкая погода.Но дробной поступью калекПускаюсь я в рутинный бег,А в морду бьет колючий снег,За суетливость наказуя.Я бормочу под нос себе:“Вот так находишь вкус в ходьбе”,А если кто толкнет в толпе,То губы в бешенстве грызу я.Да, боль пройдет когда-нибудь,Житейский облегчится путь,Но я уже успел смекнуть,Что боль всегда не прочь вернуться.Я в жизни лишь одно могу:Быть осторожней на бегуИ не забыть, как мне в дугуОт всех толчков случалось гнуться.* * *
Чем развлекаются джентльмены,Коль выпадает день худой?Да уж не бабами, конечно,А выпивкою и едой.Они жуют неторопливо,Блаженно глядя на закат,И попивают потихонькуБлагоухающий мускат.Когда же в голове джентльменаВино произведет сумбур,Откинувшись на спинку кресла,Он начинает перекур.От табака перерастаетСумбур в полнейший разнобой,И вежливо джентльмен заводитБеседу вслух с самим собой.И если ходом разговораДжентльмен не удовлетворен,То, даже чуть разволновавшись,Учтивость соблюдает он.И он учтивостью ответнойИ пониманием согрет.Так мало в людях этих качеств,А иногда и вовсе нет.* * *
Посталкогольные психозыМне несказанно надоели.Мерещится такая пакость,Что прям глаза бы не глядели.Ума не приложу, что делать,Какое тут придумать средство.Зачем так быстро ты промчалось,Мое безводочное детство?Поскольку дети не бухают –Им это мамы запрещают, –То жизнь их зависти достойна:Психозы их не посещают.Но дети постоянно хнычутИ своего не ценят счастья.Гляжу на них – и временамиНе в силах в бешенство не впасть я.О чем вы хнычете, мерзавцы?Еще вы горя не видали,А там наступит время пьянства –И всё, и поминай как звали.От пьянства никуда не деться,Коль ты самец и ходишь в брюках,И растворится ваша личностьВ бреду, в скандалах, в жутких глюках.Так наслаждайтесь счастьем жизни,Срывайте в детстве жизни розы!Вам хныкать не о чем, покудаУ вас не начались психозы.* * *
За полсотни зеленых хотел обмануть меня друг,Перед ним я, видать, не имею весомых заслуг,Раз полсотни зеленых иль тысяча триста рублейОказались весомей сомнительной дружбы моей.Да, чего в наше время за деньги нельзя предпринять!Одного я хотел бы – маленько расценки поднять.Или дружба поэта – товарец настолько гнилой,Что сбывать ее надобно с рук поскорее долой?Ну а ежели вдуматься – правильно друг поступил,Что мог взять он с писаки помимо бумаг и чернил?Глядь – а тут пятьдесят полновесных заморских монет!Для каких-то сомнений и почвы тут, собственно, нет.Так прощай же, дружище! Ты был, разумеется, прав,Но такой у меня, подозрительный, пакостный нрав,Что подобных друзей, воспитавших в себе правоту,Я стараюсь, как видишь, всегда обходить за версту.* * *
Пульсирующие звуки,Которые бьют в упор,Прыжки, воздетые руки –Короче, полный набор.Плюю на ваши ужимки,На драйв дурацкий плюю.Как на размытом снимкеЯ вижу душу мою.В молочных пятнах туманаТам всё застыло навек –Уж так я устроен странно,Такой уж я человек.Фигуры женщин в туманеИ плоский берег морской –Не вашей гитарной рваниНарушить этот покой.Прости мне, Боже, презренье,Но поздно в мои годаНикчемное оживленьеИ ясность вносить туда.* * *
Чуть шевельнусь я – и кричу от боли.Всему виной избыток алкоголя.Не рассчитал движение одно –И вот лежу на койке, как бревно.В боку при всяком выдохе недоброПохрупывают сломанные ребра,И только захочу вздремнуть чуток –Боль прошибает, как электроток.Я сам немыт, и все смердят в палате,А сетчатые шаткие кроватиПридумал, верно, кто-то из СС –Мы спим на них, согнувшись буквой “С”.А при кормежке весь кипишь от злости –С такой-то дряни как срастутся кости?Но ведь управы не найти нигде –Вот так и жрешь перловку на воде.Ты полагал, что ты – крутая птица,Однако есть районная больница,Пусть там леченье – пытка и страда,Но там гордыню лечат без труда.Пойду в сортир я мелкими шажками,С курящими там встречусь мужикамиИ, уловив их взгляды на лету,Во всех глазах смирение прочту.* * *
Известно, что мы все играем роль –Кому какая в жизни выпадает,Но ежели за нас возьмется боль,То всё наигранное с нас спадает.Ты в роли избранной стяжал успех,Но это только внешнее отличье,И боль, придя, уравнивает всех,Но тех – в ничтожестве, а тех – в величье.Амбиции, претензии – пустякПеред нуждой в спасительном уколе,И остается лишь простой костякИз мужества, терпения и воли.Куда трудней не в спорах побеждать,Не в бегство обращать чужие рати,А до утра ни стона не издать,Чтоб не будить соседей по палате.* * *
Ожидание выпивки может из всякого вытянуть душу,Человек изнывает, словно кит, занесенный на сушу.Все красоты Земли у него вызывают зевоту,Он скорей предпочел бы тяжелую делать работу.Он качает ногой, озирается, чешет затылок,А ведь где-то в подвалах стоят миллионы бутылок,Кто-то цедит из трубки первач у себя на квартире,Но гонец затерялся в огромном и яростном мире.И невольно в мозгу нехорошие встанут картины:Вот в пивную гонца красноглазые кличут мужчины,Вот кричит он в ответ: “Кореша дорогие, здорово!”Так бы в глотку и вбил ему это дурацкое слово.Ну куда он идет, козыряя деньгами спесиво?Жажду этих людей не залить и цистернами пива.Сбережения наши он вздумал безжалостно ухнуть,Чтобы эти уроды смогли еще больше опухнуть.Надели же посланца ты резвыми, Боже, ногами,Проясни его ум, научи обращаться с деньгами,Пусть он помнит, как нам в ожиданье приходится туго,И будь проклят гонец, обманувший доверие друга.* * *
Не много в творчестве веселья –Пока до неба не дорос,Ты сам и все твои издельяНе будут приняты всерьез.Когда же дорастешь до неба,Где только тучи и орлы,Не будет там вина и хлеба –Одни пустые похвалы.И сколько крыльями ни хлопай,Напрасно с голодом борясь,Но вскоре отощавшей жопойТы плюхнешься в земную грязь.Чтоб слиться с племенем орлиным,Сперва в грязи поройся всласть –И сможешь снова взмыть к вершинамИ снова с чавканьем упасть.Наведываясь на высоты,Я ценный опыт приобрел:Поэт порой способен к взлету,Но он, однако, не орел.Орлы способны пропитатьсяЛишь вольным воздухом высот,А я уже устал пытатьсяПодняться выше всех забот.В себе я вижу сдвиги те же,Что и поэты прежних дней:И воспарения всё реже,И персть земная всё родней.* * *
Вы, для кого мы в молодости пели,Рассеялись – и нам вас не созвать.Вы от наживы легкой отупели,Теперь нет смысла с вами толковать.Чем больше денег, тем их больше надо.Казалось бы, абсурд, а вот поди ж!Вас одурманил впрыскиваньем ядаКоварный гад по имени Престиж.Увы, как низко цените себя вы,Платя за уважение толпы!Теперь поэтов милые забавыДля вас малопочтенны и глупы.Мы – птицы невысокого полета,Но склонны оставаться при своем.Мы будем жить без всякого расчетаИ, вероятно, раньше вас умрем.И я с небес когда-нибудь увижу,Окинув взором дольние миры,Как вы в объятьях жирного ПрестижаПровалитесь, гремя, в тартарары.* * *
Порой ни в чем не виноватыеСтрадают в жизни всех хужее:Фортуны пальцы шишковатыеСомкнулись у меня на шее.И я хриплю: “Ратуйте, милые,Несносен этот жребий жуткий,Она ведь душит с блядской силою,В гробу я видел эти шутки!”Но люди милые, хорошиеСудьбину злую не отгонят.Они усвоили: не трожь ее –Тогда она тебя не тронет.Спасибо, люди, вам за почести,За восхищенные трибуны,Да и за то, что в одиночествеПридется встретить гнев фортуны.А то притащитесь на выручку,Надоедите хуже смерти,А после вспомните про выручку,Мной собранную на концерте.Живу я всех благополучнее?Что ж, оставайтесь в этой вере,А мне без вас и жить сподручнее –И подыхать в такой же мере.К успокоению взаимномуХриплю я весело под водку,Как мне, парнишечке безвинному,Клешня судьбы вцепилась в глотку.* * *
Не талантом возвышен писака Бретон –Отличал его лишь наставительный тон,А когда б не пытался он всех поучать,Никогда его бред не попал бы в печать.Если б стал выражаться понятно Бретон,Был бы сразу причислен к бездарностям он.Потому-то писать он старался темно:Мол, Бретону дано, а другим не дано.Очень долго с понятностью бился Бретон,А когда одолел ее все-таки он,То Бретон и читатель остались одни,И довольны доныне друг другом они.Хорошо им шагать сквозь столетья вдвоем,Ибо каждый бормочет себе о своем.“Отзовись, Красота!” – слышен издали стон,Но на этот призыв отзовется Бретон.* * *
Икону делать из народаДовольно странно в наше время,Когда лежит он, как колода,Скрывая древоточцев племя.Свои ходы в народной толщеСвободно гады прогрызают,Народ же это терпит молчаИ шевелиться не дерзает.Он лишь болезненно кривится –Он помнит время то плохое,Когда он вздумал шевелиться –И весь рассыпался трухою.С трудом вернув былую форму,Он думает: “Борзеть не надо,Вся жизнь придет однажды в норму,Когда налопаются гады.Они утратят оголтелость,Когда решат, что с них довольно,Сожрав всё то, что им хотелось,И станут грызть уже не больно.Тогда и примет короедствоЦивилизованные формы,И мир опять вернется в детство,Когда на всех хватало корма”.Но вкралось несколько изъяновВ систему этих мирных взглядов:Народ ведь, как Земля – титанов,Сам из себя рождает гадов.Рисуй народа идеалы,Лови старательно оттенки,А на холсте – кривые жвалыИ злобно-мертвенные зенки.* * *
К. ГригорьевуСел я статью сочинять для газеты,В коей наглядно хотел показать,Что гениальность есть форма безумья,А написал почему-то стихи.Сел я писать, трудолюбия полон,В порножурнальчик рассказ небольшой,Вывел заглавье: “Постельная ярость”,Но написал почему-то стихи.Сел я писать для поп-группы известнойТекст злободневный и полный огня,Вывел названье: “Лесбийские танцы”,А написал почему-то стихи.Слоган я сел сочинять для рекламы,В нем я задумал изящно связатьЛенина и менструальные циклы,А написал почему-то стихи.Что-то полезное, нужное людямЯ безуспешно старался создать,И лишь того я стишками добился,Что наконец мне живот подвело.Вздумал письмо я направить начальствуИ написать, что не ценят у насСтарых защитников Белого дома,А написал почему-то стихи.Это явилось последнею каплей.Я обратился с укором к себе:“Если ты с жизнью расстаться задумал,Способ избрал ты не лучший отнюдь.Можно нажраться крысиной отравыИ удавиться на ручке дверной,И провода оголенные можноВ уши себе, как в розетку, воткнуть;Да и с моста тоже прыгнуть неплохо,В прорубь стараясь вонзиться башкой;Также неплохо патрон динамитныйВ рот себе вставить и шнур запалить;Также неплохо и в Питер поехатьИ в механизм для подъема мостаБроситься там с истерическим воплем,Чтобы зачавкали сытно зубцы;Также неплохо облиться бензиномИ подпалить себя возле КремляИ полчаса до приезда пожарныхДико реветь и плясать трепака.Словом, немало есть способов смертиЯрче, надежней и просто честней,Чем, утомив всех агонией долгой,С мрачным упорством стихи сочинять”.* * *
Рифмоплеты сочиняют –Лишь перо бы почесать;Суть при этом затемняют,Ибо не о чем писать.В мутных водах изложеньяЧасто тонет сам предмет…Не для самоублаженьяПишет истинный поэт.За перо он не берется,Непохож на тьму писак,Коль неясным остается,Что писать, о чем и как.Словно кормчий остроокий,Он обходит за верстуПустословье, экивоки,Напускную темноту.А когда слова по темеПотекут наперебой –Лик читателя всё времяВидит он перед собой.Ведь читатель тоже трудно,Замороченно живет,И поэт не пишет нудноИ шарад не задает.Тем же, кто его пиесыВживе смел критиковать,Будут в преисподней бесыВирши Бродского читать.Эта мука будет длитьсяМиллионы долгих лет,А на небе веселитьсяБудет праведный поэт.И к Марии он, и к МарфеВ гости будет прилетать,Будет, возгремев на арфе,Так пред Богом распевать:“Пусть поэта жребий труден,Пусть зоил к нему суров, –Воздаянием не скуденИ теперь Господь миров”.* * *
Толпа в период разоренияНа нас, поэтов, смотрит строго –Ей всё мерещится, что генииНе трудятся, а тратят много.Мы жизнь ведем недостохвальную,Я этой истины не прячу, *Но иногда мы колоссальнуюПриносим обществу отдачу.Поэт в домашней тихой пристаниОт жизни спрятаться не может,И взгляд его, холодный, пристальный,Людей чувствительных тревожит.Он видит всю их подноготнуюИ он расстроен тем, что видит.Начало грубое, животноеОн в людях люто ненавидит.Толпа поэту не указчица,И ей, что в скверне закоснела,Он демонстрирует изяществоДуши, а иногда и тела.Толпа сперва слегка обидится,Затем – возвысится душою;Я сам поэт, и так мне видитсяМое значение большое.* * *
С богатыми интеллигентамиНаш Орден в ресторане пил.“Я покажу вам танец с лентами!” –Вдруг Пеленягрэ завопил.Сочли мы это глупой шуткою,Но он вскочил, отбросив стул,И тишина повисла жуткая,Утихли звяканье и гул.И бойко, как артистка Вишнева,По залу Виктор заскакал.“Должно быть, парень выпил лишнего”, –Заметил некий аксакал.“Умолкни, существо бескрылое, –Я старикану возразил. –Пойми, что творческою силоюПоэт себя перегрузил.Пугают публику мещанскуюЕго большие башмаки,Его подскоки молдаванскиеИ гагаузские прыжки.Но если силушку по жилочкамНе разнесет лихой галоп –Не сможет он подсесть к бутылочкамИ взяться вновь за эскалоп.К чему дивиться на поэтовыСкачки, прыжки и кренделя?Ведь не снесет его без этогоРодная мать сыра земля”.* * *
Чужие сочиненья править,Чужие строки исправлять –Не может это нас прославить,Но может греть и забавлять.Коль ты мужчина и редактор,А не мокрица и слизняк,То ты прокатишься, как трактор,По сочиненьям всех писак.Красоты, образы, сравненья,Что там и сям торчат, как хуй,Выравнивай без сожаленья,Без всякой жалости трамбуй.И на открывшейся равнинеТы захохочешь – потому,Что возвышенья для гордыниЗдесь не найти уж никому.Никто глумиться над собратомУже не сможет больше здесь,И борзописцам нагловатымПридется поумерить спесь.Будь ты поэт или прозаик,Будь ты лощеный сценарист,Будь пишущий про мелких заекНатуралист-анималист, –Все на пространстве ровном этомПостигнут суть моих идей,Обласканы, как мягким светом,Исконным равенством людей.* * *
Я был весьма трудоспособенИ нищих люто ненавидел,Был с ними неизменно злобенИ многих попусту обидел.Им только водочки желалось,Чтоб как-то справиться с мигренью,В моем же взоре отражалосьЛишь безграничное презренье.Им только хлебушка хотелосьБез всяких видов на колбаску,Но черт моих окаменелостьЛицо преображала в маску.И маска грубо изрекала,Борясь с нахлынувшей зевотой:“Вас много тут, а денег мало,Покуда цел, иди работай”.Я сам, трудясь до изнуренья,Всё стать писателем пытался,И вот теперь до разореньяЗакономерно дописался.Теперь и я на паперть вышел,Хотя и с крайней неохотой,И от богатеньких услышал:“Покуда цел, иди работай”.Никто не хочет поделиться,И, словно в некой страшной сказке,Исчезли дружеские лица,Вокруг остались только маски.* * *
Я вновь рутины груз подъемлюНа утре трудового дня,И снова вдавливает в землюПривычный этот груз меня.Сипят изъеденные бронхиИ жар толкается в виски,Но если просто стать в сторонке,Увязнут в глине башмаки.Так нечего мечтать о бунте,Кричать: “Куда вас всех несет!” –Остановись на этом грунте,И он всего тебя всосет.Пусть далеко уже не юн ты,Пускай простужен, – всё равно,Подошвы отлепив от грунта,Плетись со всеми заодно.Вот так плетешься, слабый, потный,О грузе думая своем,И кажется – асфальт холодныйСтал вязким, словно чернозем.И никого своей хворобойТы не разжалобишь, мой друг,Осталось лишь пихать со злобойВсех тех, кто топчется вокруг.Ведь если б ты всю их породуСумел под корень извести,То смог бы враз прибавить ходу,Легко и весело идти.* * *
Я по профессии писатель,Причем особенного склада:Пишу не по веленью сердца,А ровно столько, сколько надо.Нельзя быть слишком многословнымИ отнимать чужое время.Привык я выражаться краткоИ исключительно по теме.Все любят юмор и сатиру,Не зря я выбрал этот профиль.Так легче превратить писаньяВ консервы, крупы и картофель.А иногда, пускай не часто,В моем котле мясцо бывает.Но больших выгод домогатьсяПисателю не подобает.Я знаю, сколько надо строчек,Чтоб полностью насытить тело:Я за часок их набросаю –И прекращаю это дело.Трудиться больше так же глупо,Как по жаре ходить в калошах.Уж лучше помечтать о сексеИ о других вещах хороших.* * *
Бывают вопросы – как ствол пистолета,Здоровью и миру грозящие так же.“Не хочешь ли выпить?” – спросили поэта,И он машинально промолвил: “А как же!”Вернулся домой он под утро – без куртки,В грязи, ухмыляясь пугающе криво,Зато за ушами торчали окурки –Он сам их туда заложил бережливо.Он рухнул в чем был на семейное ложе,Не слушая горестных стонов супруги,Чудовищным храпом соседей тревожа,Заставив собаку залаять в испуге.Спят пьющие крепко, однако недолго,От жажды поэт пробудился во мраке.На кухне он пил и поглаживал холкуНесмело к нему подошедшей собаки.Еще он не знал, что потеряна куртка,Но чуял: потерь обнаружится масса.Нашел за ушами он оба окуркаИ тупо смотрел на них около часа.А после из глаз его хлынули слезы:За что эта доля над ним тяготеет?За то ли, что, слыша прямые вопросы,Он ложью ответить на них не умеет?За что все вокруг на него ополчились?За то ли, что гений и ложь несовместны?“Не хочешь ли выпить?” – к нему обратились;Он мог бы солгать, но ответствовал честно.Хотел бы он плавать в безбрежности лета,Но падает в грязь, как подбитая птица…Бывают вопросы – как ствол пистолета,И нечем поэту от них защититься.* * *
По паркам проходя моим,Я вижу светлого немало.Вот вновь под дубом вековымСобачка кучечку наклала.Вот девушку два пацанаВедут почтительно по тропке,И стесняется онаЛадоней, гладящих по попке.Вот скрыла лиственная вязьВатагу пьющих и курящих –Они, тихонько матерясь,Слегка дичатся проходящих.Дойду по парку до ларькаИ на последние копейкиКуплю бутылочку пивка,Чтоб скромно выпить на скамейке.Мамаши с деточками в рядПроходят мимо, словно павы…Так что ж писатели корятНас за распущенные нравы?Никто здесь никого не бьет,Никто ничем не обижает.Наряд ментов порой пройдет,Но нас в тюрьму он не сажает.У всех людей спокойный видИ машут песики хвостами,А если кто-то пошалит,То это скрыто за кустами.И потому, едва взглянуЯ на гулянье населенья,Как всякий раз слезу смахнуСочувствия и умиленья.* * *
Плеваться в лестничный пролетДля мудреца всегда приятно.Мотаясь, вниз летит слюна,Внизу щелчок раздастся внятно.Как рухнувший воздушный змей,Теряющий по лоскуточку,Слюна летит, пока щелчокНа этом не поставит точку.Не так же ль человек летитСтремглав из этой жизни бреннойСреди таинственных перилИ лестниц сумрачной Вселенной?И сколько он ни измышляйСистем, индукций и дедукций –Он не замедлит свой полетСредь мрачных мировых конструкций.Но пусть меня творец мировПочтением не удостоит –Я не слюна, а человек,Со мною так шутить не стоит.Способен мой свободный духРазвить такое напряженье,Чтоб тяготенье прервалосьИ обратилось вспять сниженье.Пусть я о мировую твердьРасплющусь и навек исчезну,Но прежде оскверню того,Кто мною плюнул в эту бездну.* * *
Хочу иному врезать по скуле,Хочу другому проломить башку,А третьего хочу узреть в петле,Качающимся тихо на суку.И никого не хочется обнять,Похлопать по плечу, прижать к груди…Любовь и Дружба могут изменять,Но Злоба ждет с улыбкой впереди.Мы за руки возьмемся крепко с нейИ побежим через цветущий луг,Пинками награждая всех людей,Торчащих в замешательстве вокруг.На косогор поднимемся степной,Где нас простор необозримый ждет,И хныканье побитых за спинойКартине мира пряность придает.Село расположилось под горой,В котором масса пищи для огня,И выгон с гомонящей детворой,Давно заслуживающей ремня.Но Злоба нежно скажет: “Погоди,Не надо о рутине в этот миг” –И мы замрем, следя, как впередиВ закатных тучах солнце прячет лик.И, обновившись за какой-то час,Мы вспять пойдем по пойменным местам,И пустятся бежать, завидев нас,Бездельники, слонявшиеся там.* * *
Когда я был в поре весенней,То пошутить всегда умел,Хотя к веселью побужденийНа самом деле не имел.Себя я называл поэтом,Беря девиц на абордаж,Но я не знал, что в слове этомИм слышалась пустая блажь.Не мог склонить к интимной дружбеДевиц мой неказистый вид,Я мелкой сошкой был на службе,Как автор не был знаменит.Мне и доныне часто снятсяТех лет обиды, стыд и страх,Но я всё продолжал смеяться,А скорбь выплескивал в стихах.Теперь же я взнуздал камену,Возвел свой личный пьедестал.Теперь себе я знаю ценуИ от хвалебных слов устал.В стихах свою судьбину злуюВсегда вышучивала Русь –В стихах смеясь напропалую,Я в жизни лишь слегка кривлюсь.В былые дни запас веселья,Похоже, растранжирил я –Не видят без хмельного зельяМеня смеющимся друзья.Теперь я сумрачен и грозен,Себя я прежнего забыл –Того, кто был в стихах серьезен,Того, кто весел в жизни был.* * *
Не надо огорчаться, еслиВы не решились мне помочь:За мудрой книгой в мягком креслеЯ всё равно встречаю ночь.При нынешней дороговизнеИ сам я не могу понять,Как прежнего уклада жизниМне удается не менять.Как прежде, я питаюсь вволю,Как прежде, знаю толк в еде,Не избегаю алкоголяИ принят радостно везде.Как прежде, я вниманьем дамскимИ Музами согрет вполне,И потому отказом хамскимВам не нажить врага во мне.Собой являя всю ничтожностьДвуногих жителей Земли,Помочь имели вы возможностьИ все-таки не помогли.Но верьте: ваше отношеньеМеня ко гневу не склонит,Поскольку право на решеньеЕсть даже у мельчайших гнид.Никто вас, право, не ругает,Я без усилья вас пойму:Меня забвение пугает,А вам бессмертье ни к чему.От Божьего распоряженьяНам с вами не грозит урон:Бессмертье – мне, а вам – забвенье,Всё – по желанию сторон.* * *
Прав очень много у людей,А вот обязанностей нету.Иной поет, как соловей,Стараясь зашибить монету.Уверен он в своих правахЖить беззаботно и богато.Я помогу ему в делах –И сразу стану ближе брата.Но если он деньгу зашиб,В нем перемена наступает.Меня, как ядовитый гриб,Пинком он походя сшибает.А также и других ребят,Чтоб не дорвались до дележки.На много верст вокруг стоятБез шляпок тоненькие ножки.А как, стервец, в глаза смотрел,Являя верность и опаску!..Когда ж маленько раздобрел,То с наглым смехом сбросил маску.Он ходит как бы в неглиже,Являя всем свою измену,И никому ничем ужеОн не обязан совершенно.А что мы можем сделать с ним?Ведь у него повсюду связи.Без шляпок хмуро мы стоим –Те, кто поднял его из грязи.И эта истина стара,Но к жизни вряд ли применима –Что ради самого добраТворить добро необходимо.Вот так приносишь подлецуДобра несчетные охапки,Чтоб после в жизненном лесуТорчать растерянно без шляпки.* * *
Коль на тебя людским потопомВыносит негра по Тверской,Зовешь его ты черножопымИ бьешь по черепу клюкой.И негры оттого болеютИ поклоняются клюке,Но ведь они же не белеют,Коль получают по башке.Пойми: они от оскорбленийНе станут белыми людьми;Будь лучше с ними добр, как Ленин,Как данность мудро их прими.Не бей их по мясистым мордамИ выше их себя не ставь,А лучше для занятий спортомТы им площадку предоставь.Заскачут негры по площадке,Вопя, как дьяволы в аду,А ты уже готовь в палаткеДля них бесплатную еду.Пришли им девок полнотелыхИ вволю огненной воды,И ты увидишь, сколько белыхВольется вскоре в их ряды.На негритянских спортплощадкахСойдется вскоре весь народ,И счастьем, как зерном в початках,Наполнен будет каждый рот.“С веселым чернокожим малымС утра до вечера балдей” –Не это разве идеаломДля всех является людей?!И каждого сознанья недраЗаветный образ отразятПриплясывающего неграВ бейсболке козырьком назад.* * *
Проказы новоявленного барстваПо-христиански вряд ли я приму –Вновь кто-то стырил деньги на лекарства,А я подохнуть должен потому.Кряхтит народ, ограбленный до нитки,Ему ли наши книжки покупать?Поэтому писателям прибыткиДавно уж перестали поступать.Какие там прибытки! Хорошо быХоть до конца недели протянуть.И не могу я пересилить злобыИ новым барам руку протянуть.Да и на кой им, если разобраться,Писательская тощая рука?Разумней помолчать и постараться,Чтоб сохранилась в целости башка.Разумней пересиливать хворобы,Скрипя зубами в собственной норе,И только по ночам, дрожа от злобы,Молиться на страдальческом одре:“О Господи, в моей убогой шкуреОдну лишь ночь заставь их провести –Всех тех, кто выплыл в нынешнем сумбуре,Чужие жизни сжав в своей горсти.Пусть так, как я, повертятся на ложе,Бессильной злобой печень распалив,А если ты их не унизишь, Боже,То, значит, только дьявол справедлив.Ведь только он подводит под кутузкуИли под пулю нынешних господ,И после смерти не дает им спуску,И на мольбы о милости плюёт”.* * *
Перед голодом все мы нестойки,Ты еще и не нюхал его.Глянь, как роются люди в помойке,Не стесняясь уже никого.Спазмы тискают бедный желудок,Выжимая томительный сокИ твердя, что большой предрассудок –Отвергать из помойки кусок.Эти люди привыкли к злословью,Да и кто их считает людьми?Будь как все, презирай на здоровье, –Презирай, но сперва накорми.Презирать, разумеется, проще,Только ты не спеши презирать.Человек превращается в мощи,Стоит несколько дней не пожрать.Вот и ты попоститься попробуй,Чтоб узнать, как живет эта рвань,Как навязчивый голод со злобойМертвой хваткой сжимает гортань.Ничего, тебя голод не скосит,А еще через несколько летТебя даже никто и не спросит,Хочешь ты голодать или нет.* * *
Когда раздают винтовкиНа городских дворах,Кому-то зрелище это,Должно быть, внушает страх.Когда течет по проспектамЗернистая лава толп,Должно быть, кто-то от страхаГотов превратиться в столб.Когда соловьем железнымЗащелкает пулемет,Кто-то мертвеет от страха,Я же – наоборот.Я тогда оживаю,Я слышу тогда во всемЖестокий язык восстаньяИ сам говорю на нем.Вся жизнь, что была дотоле,Есть только прах и тлен,Если народ ты видел,Который встает с колен.Молись, чтобы хоть однаждыУвидеть такое впредь –Даже от пули братаНе жаль потом умереть.* * *
Пишу я глупые стихиНе потому, что я глупец,А потому, что толстякиПробились к власти наконец.Считали гением меня,А я скатился к пустякам,Ведь лишь подобная стряпняВсегда по вкусу толстякам.Не зря веселые денькиОлеша Юрий нам предрек –Когда оставят толстякиНарод без хлеба и порток.Коль ты поправился на пуд,Не утверждай, что ты толстяк,Не то за шиворот возьмутИ хряснут мордой о косяк.“Попался, – скажут, – прохиндей?”“И поделом, – добавлю я. –Не утомляй больших людей,Не набивайся им в друзья”.Решают сами толстяки,Кто толст, а кто еще не толст,А мы подносим им стихиИли с портретом льстивым холст.И честный трудовой кусокНам жёлчью наполняет рот,Но снова в марте водостокО переменах запоет –Что сказочник не обманулИ к нам придут в заветный срокПросперо, и гимнаст Тибул,И чудо-девочка Суок.* * *
В мелкой юной листве небо кажется вышеИ под грузом сияния горбятся крыши,Словно мед, накипает в листве лучезарность,Но с тоской наблюдает всё это бездарность.Хоть весна еще может меня беспокоить,Но ее мне уже не постичь, не усвоить,Чрезвычайно чувствителен дар постиженьяИ суетного он не выносит движенья.С суетою всеобщей я слиться решился –И заветного дара немедля лишился.Я взываю к нему иногда сквозь суетность,Но ответом является лишь безответность.Что поэт, что рыхлитель помоечных баков –Дар духовный по сути для всех одинаков,И не смейся, поэт, над немыми умами,Ведь не всё выражать подобает словами.“Как красива весна!” – Несомненно, красива,Но в стихах всё мертво и на сердце тоскливо.“Этот день лучезарен!” – Ну да, лучезарен –Чтобы полностью высветить, как ты бездарен.* * *
Есть для сердца один непреложный закон –Если сердце пытается вырваться вон,Совершить, оборвавшись, последний прыжок –Ты его удержать не старайся, дружок.Наша память, заполненная суетой,Как холопка в сравнении с памятью той,Что живет в нашем сердце в подобии сна,Но в последний наш час оживает она.Слишком многое ты из былого забыл –Те места, где был счастлив, и ту, что любил.Твое сердце, срываясь в последний полет,Вдруг закружит тебя и в былое вернет.Ты внезапно вернешься к знакомым местам,Ты не вспомнишь – ты просто окажешься там,И овеет лицо, поцелуя нежней,Возвратившийся ветер вернувшихся дней.Всё там будет родным – до мельчайшей черты;С удивленьем великим подумаешь ты,Что прекрасен был твой заурядный удел –И ничком упадешь прямо там, где сидел.* * *
Не старайся оставаться в рамкахРеализма, чья презренна суть.Все мечтанья о прекрасных замкахВоплотятся в жизнь когда-нибудь.Если должной яркости достигнетГрёза бескорыстная, мой друг,То она свой лучший мир воздвигнетБез участья человечьих рук.Твердо этот мир тебе обещан,Только сам его достоин будь.Если ждешь ты лучшую из женщин,То она придет когда-нибудь.Если ты и в бешеном полетеНе боишься грёзу подхлестнуть,То вы с нею лучший мир найдете –Пусть не завтра, но когда-нибудь.Круглый год там согревает летоРусскую иззябшуюся весь.Важно то, что сбудется всё это,И не так уж важно, что не здесь.* * *
Осеннего дня груженая баркаПорой роняет на дно монетку,Гребя в прозрачных глубинах парка,Словно веслом, кленовою веткой.Медленно барка скользит по водамГде-то невидимо надо мною,Лишь пробежит по лиственным сводамДвиженье, вызванное волною.Для этой барки нет в мире суши,Она пройдет сквозь стены и скалы.Она увозит людские души –Те, кому время уплыть настало.Пройдет сегодня, в высотах рея,Чтоб завтра снова проплыть над нами,И ей вдогонку только деревьяС прощальной скорбью всплеснут руками.* * *
Сегодня солнце кроны просквозило,В слоистой глуби парка распылилось,И над прудом со сдержанною силойВся пышность увяданья заклубилась.Сегодня свет, вооружившись тенью,Всё очертил старательнее вдвое –Чтоб потрясло меня нагроможденьеОбъемов, образованных листвою.И хищно, как на соколиной ловле,И то, и то хватаю я очами,И все прорехи в ветхой пестрой кровлеПрошиты и пронизаны лучами.В лучах и дымке я исчезну скромно –Я не смогу, а может, просто струшуВсё то, что так прекрасно и огромно,Вобрать в немую маленькую душу.* * *
Всегда прекрасны вода и небо,А в ясный ветреный день – тем паче.Мне эта ясность нужнее хлеба,Дороже всякой мирской удачи.Ладони ветра бегут по кронамВ безостановочной чуткой лепке.Я был тяжелым, тупым и сонным,Но нынче одурь разбита в щепки.Я был тяжелым, тупым детиной,На деревянный чурбан похожим,Но из чурбана, как Буратино,На свет я вышел и строю рожи.Я всех котов за хвосты таскаю,Причем коты не особо злятся:У них уж доля, видать, такая,Паяцы вечно так веселятся.Котам изрядно я задал перцу,Но пусть они и взревели жутко,Теплеет всё же у них на сердце –Они ведь ценят любую шутку.С котами, впрочем, я чуть заврался,Ведь мне давно объяснить бы надо,С чего это я сегодня собралсяВесь белый свет смешить до упаду.Чем ярче блики, чем тени резче,Тем рвение яростней бьется в жилах.Извечно связаны эти вещи,Но я эту связь объяснить не в силах.* * *
Не просто так дышу я пыльюНа улицах, с толпою вместе –Удостовериться решил я,Что город мой стоит на месте.Пока я пребывал в отлучке –Безумец! Более недели! –Москва почти дошла до ручки,Ее чертоги опустели.Москва нежна, как орхидея,И коль тебя разъезды манятИ не дают следить за нею –Она, естественно, завянет.Москвою заниматься надо,Промерить всю ее ногами,Увидеть в ней подобье садаИ унавоживать деньгами.На улицы с восторгом выйдя,Как певчий на церковный клирос,Я не стесняюсь слез, увидяТот дом, где я когда-то вырос.За все труды и эти слезы,Садовник, ждет тебя награда –Когда мистическая розаВдруг засияет в центре сада.* * *
Прибрежье пеною узоря,Большая, как художник Рерих,Вся сдвинулась махина моряИ медленно пошла на берег.Да, море глубоко, как Рерих,Глотай же эту рифму молча.Смотри: не мысля о потерях,Встают войска из водной толщи.Блестя парчовою одеждой,Идут, не прибавляя шага.Не оставляет им надеждыИх благородная отвага.Ни пятна бирюзы и сини,Ни отблеск, вспыхнувший угрюмо,Им не преграда. Сам РоссиниНе создавал такого шума.Гляжу с обрыва, стоя вровеньС полетом плавающим птичьим.Пожалуй, даже сам БетховенС таким не сладил бы величьем.А я не так глубок, как Рерих,Чтоб не страшиться преисподней,Со стоном лезущей на берег,И мне не по себе сегодня.* * *
Заботы мира, здесь я не ваш,Вот оно – всё, что стоит иметь:Бутылка муската, сыр и лаваш,Чеснок, помидоры – добрая снедь.И не найдется прочней преград,Нас отделяющих от забот,Чем дикие розы и виноград,Образовавшие зыбкий свод.Падает ветер в листву стремглав,Тени текут по белой стене,И предвечерний морской расплавЛучами сквозь листья рвется ко мне.А к ночи бессонный ветер морскойБессвязной речью займет мой слух.Пусть его речь и полна тоской,Но эта тоска возвышает дух.Лишь в одиночку стезю своюВ пространствах мрака можно пройти,И я за мужество с ветром пью,Которое нам так нужно в пути.* * *
Как декорацию из-за кулисы,Ночью увижу я домик с балконом –В свете, что льется на три кипариса,Мечутся бабочки в танце бессонном.Мыши летучие вкось пролетают,Трепетным лётом наполнив округу,С лёту звезду ненароком хватают –И выпускают, пища от испуга.Света мазки на бетоне дорожекЧетко распластаны, как на картине;Свет, что на тополь упал из окошек,Резво взбегает по листьям к вершине.А над вершиной луна проплывает,Свет распылив по горе темнорунной.В домике бриз занавески вздувает,Словно одежды на девушке юной.Слышатся смех и обрывки беседы,Звоном сверчков отвечает округа,И наплывает подобием бредаЧувство утраты последнего друга.Глядя на домик под шиферной крышейС лунным сияньем, текущим со ската,Чувствую я всю безмерность небывшей,Но надрывающей сердце утраты.* * *
Ждет луна переклички шакалов и сов,Чтоб над морем взойти из-за горных лесов,И та мертвая зыбь, что колеблется в нем,На востоке засветится мертвым огнем.Кто-то в зарослях что-то сухое грызет,И по морю свечение тихо ползет.Этот свет с кудреватых изгибов резьбы,На откосе торча, отряхают дубы.Не смутив полнолунья зловещую тишь,Среди звезд вдруг забьется летучая мышьИ метнется к лицу, словно черный лоскут…Я отпряну – и вот он, обрыв, тут как тут.Там на белых каменьях вздыхает волна,Искры лунные словно всплывают со дна,И смещается к западу передо мнойОбласть зыби светящейся вслед за луной.Старый дом под дубами – в изломах теней,Но другие изломы острей и грозней:Ухмыляются трещины полной лунеПод плющом погребальным на светлой стене.Скоро сбудутся злые заклятья луны,И обрушится берег в объятья волныВместе с живностью всею недоброй ночной,Вместе с домом, с деревьями, вместе со мной.* * *
Упал на море тяжелый пласт,Ящера гор громадный язык –Мыс под названьем Идокопас,Путь преграждающий в Геленджик.Его обрывов слоистый срез,Его курчавых лесов руно –Всё сглажено, стерто и смягченоРозово-дымным светом небес.Светится в небе узкая щель,В красно-лиловом тает дыму.Сверчок настраивает свирель,Дремотной трелью встречая тьму.С откоса летит на другой откос,Вдоль всех перепархивает излукДревесных дудочек светлый звук,Чуждый людских восторгов и слез.За миг, в который закат погас,Домчатся трели певцов ночныхДо самого мыса Идокопас,Где друг неведомый слушает их.* * *
Заполнили весь мир своей игройНа тростниковых дудочках сверчки;На фоне звезд, над темною горойВисят мутно-лиловые мазки.Мне не понять, что означают те,Начертанные кистью неземной,Таинственные знаки в высоте,Вращаемые медленно луной.Магические кольца и крюки,Пронзенные звездою кое-где,Плывут в ночи подобием строкиВ осмысленной безмолвной череде.Под ними бухта бликами кипит,Беззвучного движения полна,И тополя, вонзенные в зенит,Окатывает отблесков волна.И словно книгу моря и землиПод звездами пролистывает бриз,И, словно знак внимания, вдалиНа небо указует кипарис.Как будто всё возможно сочетатьВ единый текст, коль подберешь ключи,Коль сможешь эти знаки прочитать,Под звездами плывущие в ночи.* * *
Испареньями южная даль не размыта,А волнами оплёскана, ветром продута.Воедино всё сущее в ясности слито,Словно мыслится всё побережье кому-то.И гора, что сомлела, окутана лесом,И слоистою плотью осыпалась в море,И несмелая дымная гроздь под навесом –Есть всему свое место на ясном просторе.Эта ясность покажется вдруг нереальной,Словно мир – божества гармоничная греза,И на камень оград, как на жертвенник скальный,Ритуальной завесой взбираются розы.В море ветер пускает пугливые блики,К беспредельности рвется листва вырезная –Сочетал их в гармонии некто великий,Сокровенное слово во сне вспоминая.Никакая утрата тебя не постигнетИ не будет страшна никакая опасность,Коль в душе сокровенное слово возникнет –То, что даст тебе выразить здешнюю ясность.* * *
Поэт находится в странной роли –Он, при амбициях всех своих,Лишь пыльный фикус, стоящий в холлеПрофилактория для слепых.Решил, наверное, кто-то где-то,С унылым тщаньем наш мир творя,На всякий случай включить поэтаВ состав мирского инвентаря.Пылится фикус под низким кровомСредь равнодушья и духоты,Чтоб в учреждении образцовомИмелось нечто для красоты.Растенье дремлет под слоем пыли,В неясных грезах текут года,А мимо бойко снуют слепыеБез провожатых туда-сюда.* * *
Фольга воды измята ветромИ бухта вся пришла в движенье,А мы под соснами бульвараСидим и пьем вино “Улыбка”.Безвольные тела – на галькеИ суетящиеся – в волнах.Мы улыбаемся друг другу,Вдыхая запах теплой хвои.Мускатный привкус мы смакуем,Блаженно прикрываем векиИ видим из-под век вращеньеТяжелой отблесковой лавы.Вина друг другу поднимаемИ после чокаемся молча.К чему слова, когда полны мыБлаговоления друг к другу?За будущее мы спокойны,Мы знаем: скоро чебурекиПо специальному заказуНам приготовит грек радушный.Мы с другом очень любим греков,И всех людей, и эти сосны,И эту скромную собаку,Бредущую между столами.Лень рифмой связывать всё это,Да и неправильно по сути,Ведь счастье есть набор фрагментовИ не слагается в картину.Нетривиальной этой мысльюСпешу я поделиться с другом,И друг, задумавшись надолго,Затем берется за бутылку.Должно быть, правильно сказал я,Коль хочет выпить друг за это,И, лязгнув дверью, из подсобкиУже спешит к нам грек с подносом.Но мы ему не просто платимИ отсылаем равнодушно –Мы непременно потолкуемС прекрасным этим человеком.* * *
Я – борец против всякой нелепицы,Я – любитель высоких идей,Оттого ко мне женщины лепятся,Выделяя из прочих людей.Если женщина вдумчиво учится,Если где-нибудь служит уже –Всё равно она скоро соскучитсяПлыть на ржавой житейской барже.Берега бесприютны окрестные,По воде проплывает говно,И мужчины угрюмые местныеТолько злобу внушает давно.От такого унылого плаванья,Разумеется, можно устать,Вот и ищет голубушка гавани,Где сумеет надолго пристать.И однажды за новой излучинойЕй предстанет обширный затон.Бурной жизнью смертельно измученный,На причале хрипит граммофон.И под музыку часть населенияЛихо пляшет у бочки с вином,А поодаль идет представлениеПод названьем “Принцесса и гном”.И на самом верху дебаркадераЯ с сигарою в кресле сижу.Двадцать два разукрашенных катераВышлю я, чтобы встретить баржу.Я к причалу спущуся заранее,И, увидев огонь моих глаз,Гостья сразу лишится сознания,Дико гикнет и пустится в пляс.Две недели промчатся шутихою,Извиваясь, треща и шипя.Вновь она утомленной и тихоюНа барже обнаружит себя.Вновь потянется плаванье сонноеК неизбежным низовьям реки.Вновь возникнут самцы моветонные –Плотогоны, купцы, рыбаки.Приближается устье великое,И всё ближе тот странный затон,Где на пристани пляшут и гикаютИ надсадно хрипит граммофон.ЛЕГКОЕ ЖЖЕНИЕ (2002)
* * *
Толпа на выход поспешает,В ней много всяческих калек.Вот что-то сам себе внушаетБезумный страшный человек.Скелет, ходячая чахотка,Бежит, плюясь туда-сюда.Плетется, испаряя водку,Слабак, не знающий труда.Бежит горбун, всегда сутулый,И злобно думает о том,Что если стал бы он акулой,То горб служил бы плавником.И уж тогда Москву роднуюОт страха затрясло бы вмиг,И все б кидались врассыпную,Узрев чудовищный плавник.Я заявляю вам по чести –Я понимаю горбуна.В толпе я с ним страдаю вместе,И ненавистна мне она.Я тоже маленький, сутулый,Меня приметить мудрено,Однако грозною акулойВ душе являюсь я давно.Когда бы охватила сушуВнезапно водная среда,Тот, кто имел большую душу,И сам бы стал большим тогда.Вся мелкота людская молчаДрожала бы, зарывшись в ил,Лишь я, художник, в водной толщеОдин бы грациозно плыл.* * *
Пошли мы как-то с батей на охотуИ только сели выпить за пристрелку,Как вдруг тарелка села на болото –Космическая, страшная тарелка.Из люка вылез инопланетянин,Похожий на Ирину Хакамаду,И в ужасе я прошептал: “Батяня,По-моему, уёбывать нам надо”.“Постой, сынок, – пробормотал папашаИ перезарядил стволы картечью. –Пусть говорит начальник экипажа,Похоже, он владеет нашей речью”.И правда, нечисть вдруг заголосила:“О, колоссаль, тургеневская сценка –Лес, мужики и водка! Мы в России!Радируйте без промедленья Центру!А мужики нам, кажется, не рады?Эй, чабаны, чего вы так надулись?Вот факс от депутата Хакамады,Мы сели точно, мы не промахнулись.Да, мы на месте, – молвил гуманоид,Потягиваясь всем нескладным тельцем. –Нас здесь, в России, хорошо устроят,Мы знаем, что здесь любят всех пришельцев”.“Ну да, – папаша возразил, – любили –Тому назад, наверное, лет двадцать,Пока они себя не проявили,Не стали дружно к власти пробиваться.Мне не указ политика большая,Ведь с головы гниет любая рыба,А здесь, в лесу, покуда я решаю,Поэтому лети откуда прибыл”.“Что ты сказал? – проблеял гуманоид. –Да ты, деревня, знаешь, с кем связался?” –И выхватил ручной гиперболоид,Но батя расторопней оказался.Дуплетом по тарелке он заехал –Неплохо бьет проверенная тулка:Рвануло так, что докатилось эхоДо каждого лесного закоулка.Взрывной волной, как на аэроплане,Нас прямо к дому вынесло из бора.Хоть на ночь мы и тяпнули с папаней,Я всё метался и заснул нескоро.И снилось мне уродливое зданьеВ Москве, у Александровского сада,Где темной ночью слышатся рыданьяИз офиса Ирины Хакамады.Ей привезли сородичей останки,Поведали про гибель экипажа…А в душной хате дрыхнул на лежанкеБез всяких снов жестокий мой папаша.* * *
Нажив подагру и одышку,Навряд ли я утешусь тем,Что выпустил недавно книжкуИ был отмечен кое-кем.Слежу за похоронным действом, –Поэта хоронить несут, –И откровенным фарисействомМне кажется народный суд.Бедняга из-за пропитаньяГнул спину с самых юных пор –Ну и к чему теперь рыданья,Пустых похвал ненужный хор?Мой стих людей облагородитИ вознесут меня они,Но очень тихо слава ходит,А уж тем паче в наши дни.Мой стих взорлит над всей державойИ зазвучит в любом мозгу,Но я приобретенной славойПопользоваться не смогу.Покуда в кучах шарлатанстваВсё длилась критиков возня,Постылый труд, тоска и пьянствоГубили медленно меня.Внедрилась хворь в мои печенки,Иссяк мой юношеский пыл.Прщайте, вина и девчонки,Я раньше крепко вас любил.* * *
Шуршит метла, и пыль клубится,И наступает чистота.Я чистоты хочу добитьсяВ своем районе неспроста.В грязи живут спокойно турки,Литва, эстонцы, латыши…Валяющиеся окуркиНе оскорбляют их души.Мы не должны уподоблятьсяЖестоким этим племенам,Иначе немцы возмутятсяИ не дадут продуктов нам.Изящные американцы,В чьих душах – Байрон и Шекспир,Свои мелодии и танцыНе пустят в наш телеэфир.У нас сердитые японцыОтнимут телемонитор,И нам останется в оконцеТаращиться на грязный двор.Угрюмы, голодны и голы,Бродить мы будем взад-вперед,Но ни глоточка кока-колыНикто нам больше не нальет.Чтоб нам не стать страной-изгоемИ быть у лучших стран в чести,Нам надо на рассвете строемСвой дворик слаженно мести.И у контейнеров помойных,В кустах и возле гаражейДолжны ловить мы недостойных,Повсюду гадящих бомжей.На землю положив бутылку,Мы с ней соединим бревно,Чтоб по лохматому затылкуБомжа ударило оно.И уж никто ходить погадитьНе будет к нашим гаражам,И сможем мы бомжей спровадитьТуда, где место всем бомжам.* * *
Народ мой, ты не обижайся,Хочу я жить с тобою дружно,Но одобрение народа,Скажу я прямо, – мне не нужно.Народ, меня твои восторги,Поверь, ничуть не беспокоят,Ведь только наглая банальностьВ твоих глазах чего-то стоит.Твой дух ленивый неспособенПройти и нескольких ступенейПо лестнице самопознаньяК огромности моих прозрений.Не мне, кто чужд тебе и странен,С тобою ввязываться в счеты.Пусть на глупцов и шарлатановТвои посыплются щедроты.И парадокс тебе неведом,Который мне давно привычен:Лишь безучастным отщепенцамНарод еще небезразличен.* * *
Устал идти я в ногу с бурным векомИ лег на дно, как некий крокодил.Ошибочно считаясь человеком,Свой статус я ничем не подтвердил.Ни понимания, ни состраданьяНикто во мне не забывал вовек.Не всякое двуногое созданьеНа самом деле тоже человек.Ко мне людишки иногда кидались,Свою судьбу злосчастную кляня,Но дерзкие надежды разбивались,Возложенные ими на меня.Они меня использовать хотели,Им родственные грезились права.Я слушал их, но ни в душе, ни в телеЯ с ними не почувствовал родства.И пусть я тварь ущербная глухая –Зато, избегнув родственных сетей,На склоне лет я мирно отдыхаюОт вечного мелькания людей.Лишь потому я мирные отрадыВкусил, не опасаясь ничего,Что был как все и делал всё, что надо,Но непреклонно отрицал родство.* * *
Я жестче стал и как-то злееНа склоне лет, в поре вечерней.К примеру, Тельман мне милее,Чем все витии жадной черни.Куда ни глянь – жируют шельмы,Повсюду хари, а не лица,И кажется, что ожил ТельманИ ходит по моей столице.Униженность приводит к вере,И эта вера безгранична –В то, что врагам такого зверяНе завалить уже вторично.Порой бездарно и гестапо,Порой и ФСБ никчемно.Крадется зверь на мягких лапах –И жертвы воют обреченно.Придется им маячить в окнахИ в сумрак вглядываться дико,И слышать на столичных стогнахРаскаты рокового рыка.Им впору землю пробуравить,Чтоб спрятаться в подобье штрека.Они-то думали здесь правитьСвой шабаш до скончанья века.И ничего не значат деньги,И многим делается дурно,Когда идут во мраке тениС угрюмой выправкой юнгштурма.Как камень будут в бликах ночиНадбровья командира шествий.Теперь он равенства не хочет,Теперь он хочет только мести.* * *
Как ты смеешь свой жребий хулить, человек?Пусть в обиде ты даже на мир и людей,Но ведь есть еще мир благородных идей,И уж он-то тебя не отвергнет вовек.А когда ты устанешь от умственных нег,То к метро выходи и в ладони своейСосчитай с бормотаньем остатки рублейИ в ларьке попроси разогреть чебурек.А когда чебуреку в резиновый бокТы вопьешься зубами, отъев полукруг,То холодного пива запросит душа,И на пиво деньжонки отыщутся вдруг,И во рту закипит горьковатый поток,И, хрустя по ледку, подойдут кореша.Вместе с радостным смехом, с пожатием рукС моря теплого вдруг долетит ветерок:Тут-то ты и постигнешь, что жизнь – хороша.* * *
Печальный вид: народ страны огромной,Подобно крысам, там и сям шныряет,Подсчитывает что-то, отмеряет,Прикидывает – в жажде неуёмнойУ ближнего отбить достаток скромный,И образ человеческий теряет,И, чтоб добыть какой-то хлам никчемный,В ловушки очевидные ныряет.О жалкий мир! Меня ты не уловишь,Тем более избрав орудьем ловаСмешные блага нынешнего века.Какую кару ты в ответ готовишь –Не ведаю, но сердце к ней готово,И ты бессилен против человека.* * *
Гремя, как лягушонка в коробчонке,В своем авто несется по ухабамЛихой богач к своим продажным бабам,И брызжет грязь на шубку старушонке.Пусть старая ругается в сторонке,Но наш герой давно не внемлет слабым –У тех, кто стал грядущего прорабом,Слабеют слуховые перепонки.Пусть к новым он летит приобретеньям,С пути сметая ближних беспощадно,И метит смрадом все земные вещи,Но в некий час, подобно смутным теням,Исчезнет всё, что обретал он жадно,И вечность расхохочется зловеще.* * *
От чтенья книг немного прока,Хотя, возможно, мой двойникВ какой-нибудь из стран ВостокаБлаженство почерпнул из книг.В трудах я старюсь одиноко,Но смысла жизни не постиг,И рока яростное окоПронзает грудь пучками пик.Пусть рок ко мне немилосерден,А сам я беден, болен, смертен –Я книги все хочу прочесть:В моей глупеющей отчизнеБлаженства нет в подобной жизни,Но некий смысл, однако, есть.* * *
То, что с мыса озерного взору открылось,Вековечно, обычно – и все-таки дивно,И из глаз моих словно стрела устремилась,Чтобы воды и сушу скрепить неразрывно.И неважно, в какую прицелится точкуЭтот взор, ибо силой духовной природыОн вокруг подзаборных ничтожных цветочковЗаставляет вращаться и сушу, и воды.Возвратится с добычею он и беззвучноНа равнины души оседает золою.Богатеет душа и становится тучной,Накопляя пласты плодородного слоя.Вдохновенье растет не из сора и праха,А из духа, пронзившего воды и сушу.Дальше – дело труда, и для будущих пахотЯ готовлю тяжелую жирную душу.* * *
Воспеть тебя – зачем? Ты не поймешь,В твоей душе ничто не отзоветсяМоей струне, что рвется и не рвется,Клянет и любит собственную дрожь.Я не скажу, что радостно живетсяМне без тебя – ведь это будет ложь,Но разуму с годами удаетсяВойти туда, куда он был не вхож.Я знал, что для меня бы жизнь с тобойЯвилась вечным праздником и пиром,Хоть все вокруг с тоски едва не мрут;Но я спросил себя: кто я такой,Чтобы возвыситься над целым миром?И впереди увидел только труд.* * *
Весьма идейным человеком былТот, кто от кошелька меня избавил:Он воровских придерживался правилИ отморозков наглых не любил.Он проявлял необычайный пылНа всех правилках и себя прославил.Лишь вынужденно руки он кровавилИ никого без дела не убил.Зато в него пальнул какой-то мент,Воспользовавшись табельным стволом,И мебель перепачкал в головизне.Братвою возведенный монументДополню я осиновым колом –В знак уваженья к этой славной жизни.* * *
Я не поклонник отдыха на Кипре,Я не любитель дорогих духов.Свой выбор я остановил на “Шипре”И на избенке в гуще лопухов.Я потребляю меньше, чем колибри,Мой заработок просто чепухов,Но из кудели дней в итоге выпрялЯ золотую нить моих стихов.Те люди, что всегда мне были чужды,Себе упорно вымышляют нуждыИ каждый день над ними торжествуют;А я, ведомый нитью золотою,Великой буду принят высотою,Где нужды вообще не существуют.* * *
Меня считают люди недотепойИ, видимо, считают справедливо.Они-то, контактируя с Европой,Узнали сотни способов наживы.Казалось бы, сиди, глазами хлопай,Впивай их мудрость, как сухая нива,Но я к ним поворачиваюсь жопой,Что, безусловно, крайне неучтиво.Я выгляжу немного глуповато –Такая внешность, как я понимаю,Рождает в людях тягу к поученьям.Но в уши я заталкиваю ватуИ только дури собственной внимаю,На умных глядя с крайним отвращеньем.* * *
Орнаментами мхов украшен щедро лес,Обит лишайником, весь в занавесях хвойных,И папоротники подобьем вод спокойныхСтоят во впадинах, где всякий звук исчез.Нет, папоротники – как вышивки принцесс,Невидимых принцесс, что бродят в залах стройныхИ увлекают нас, пришельцев недостойных,Меж нескончаемых игольчатых завес.Хоть в интерьерах здесь отыщутся, наверно,Все арабески, все орнаменты модерна,Причем изысканность с величьем сплетена,Однако особь здесь заблудшую людскуюНе тронет красота: поняв обман, тоскуяИ дико голося, стремится прочь она.* * *
Молочно-розовый от пива,Испитого уже с утра,Передвигаюсь я лениво –Прошла суетности пора.Бродя бесцельно по неделямИз края в край Москвы родной,От суеты укрыт я хмелем,Как будто призрачной стеной.Приятно от пивка раздуться,Катясь по этой колее,А денежки всегда найдутся,Ведь я недаром стал рантье.Решил я жизненной тревогеПокой и пиво предпочесть.Переставляя мерно ноги,Ищу местечка, где присесть.А сесть опять же близ разлива,Сверкающего янтарем,Чтоб новый груз седого пиваОсел в животике моем.В неспешных долгих переходахТак протекает каждый день,И это с бою взятый отдых,А вовсе не пустая лень.Порой плетется рядом кореш,А раньше шел любимый брат,Но сытная пивная горечьСильнее горечи утрат.Я не задергаюсь пугливо,Как там событья ни сложись –Вовеки не иссякнет пиво,Иссякнуть может только жизнь.* * *
Цвет щек моих угрюмо-фиолетов,А кончик носа радостно-пунцов.Законодатель мод, король паркетов,Я промотал наследие отцов.Любой мой день кончается попойкой,А утром я найти себя могуВ чужом сортире, или за помойкой,Или – зимой – закопанным в снегу.Сведенным ртом я бормочу: “На помощь”,Тоннель прокапываю, как барсук,И над сугробом, словно странный овощ,Я в тучах снега вырастаю вдруг.Схватясь за сердце, падает старушка,Что мимо ковыляла, как назло.Но мне плевать – ведь мне нужна чекушкаИ ею порожденное тепло.И я к ларьку сквозь вьюгу устремляюсь,Где топчутся другие алкаши.Я каждый день теперь опохмеляюсь,Чтоб сохранить спокойствие души.Другие люди пусть в волненьях тонут,Чтоб спятить к старости в конце концов,Но все волненья мира не затронутТаких, как я, стихийных мудрецов.И я в былые годы знал волненья,Свербившие, как некая парша.Теперь прозрачной толщей опьяненьяОтделена от них моя душа.К другим покой приходит лишь во гробе –Над ними я хихикаю хитро,Поскольку затопил в своей утробеДуши неповрежденное ядро.* * *
На людей я гляжу с нехорошим прищуром,Ведь любому из них что-то нужно, я знаю,И пускай передохнет вся живность земная –Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.Надо мной они вьются, подобно амурам,Но при этом всем сердцем любовь презирая.Настрадался от их лицемерья сполна яИ от этого сделался желчным и хмурым.Если б встретился мне человек без хотений,Я ему мог бы вверить и тело, и душу, –Нет, не то: я его полюбил бы, как брата,На него расточал бы свой сказочный гений,Перед ним распахнул бы и море, и сушу,Как единственный клад, не боящийся траты.* * *
Видел я, как, сплетаясь, бегут арабескиПо стенам усыпальницы древнего хана,И как бьются оркестра внезапные всплескиУ подножия плоской пещеры органа;Как в высоты безмерные храмовой фрескиСотни душ воскуряются благоуханно;Как выходит артист в электрическом блескеИ овации к рампе летят ураганно.Постигая художества зреньем и слухом,Я в уме их затем перебрал, подытожилИ решил, что поэты отстали от века:Постигается стих непосредственно духом,Ну а дух-то в наш век ослабел, обезножел,Он сегодня – завистливый, злобный калека.* * *
В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцомИ клочья теряет, над щеткой антенн волочась,Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом,Как будто мне вставили нечто в казенную часть.Еще накануне вкушал я покой и комфорт,Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил,Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолтИ по лбу меня суковатой дубиной хватил.Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взглядИ слюни, текущие на заграничный пиджак,И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат,Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.И вот по Тверской совершаю я траурный марш,В упорном молчанье тараня людей круговерть,Ведь жизнь без шофера, охранников и секретаршНа самом-то деле – пришедшая заживо смерть.Вчера я бы мог заместителя вызвать к себеИ долго, чаек попивая, глумиться над ним,И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе,Пугая прохожих расхристанным видом своим.Украл у меня подчиненных коварный дефолтИ сделал обычным ничтожеством с тощей мошной.Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт,Ведь мертвое время раскинулось передо мной.Неужто вы, люди, не слышите траурных трубИ плакальщиц хору ужели не внемлете вы?Вчера – бизнесмен, а сегодня – безжизненный труп,С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.* * *
Люди добри, поможите, я не местный,Родом я с архипелага Туамоту.Человек я одаренный, интересныйИ согласный на различную работу.Тыщу баксов собираюсь получать я,Чтоб снабжать своих сородичей харчами.У меня ведь есть троюродные братья,Лишь недавно они стали москвичами.Например, могу я в клубе быть барменом,Ловко смешивать различные напитки,А могу быть в том же клубе шоуменом,Раздеваясь в ходе номера до нитки.Знаю я новинки видеоэкрана,Одеваясь исключительно по моде,И не смейте, словно грязного Ивана,Заставлять меня ишачить на заводе.Я – готовый дистрибьютер, супервайзерИ риэлтер, – я вообще по всем вопросам,И не стоит так кривиться, руссиш шайзе,Всё равно я скоро стану вашим боссом.И не стоит обзывать меня дебилом,Захребетником и прочими словами –Жду я с родины посылочку с тротилом,Вот тогда уже и потолкую с вами.* * *
Я немногого смог в этой жизни добиться –Ни буржуем не стал, ни светилом науки,Но зато я могу, словно хищная птица,Издавать характерные резкие звуки.Этих звуков довольно проста подоплёка –Просто клетку мою ненароком толкают,И тогда раздается скрежещущий клекотИ все певчие птички вокруг замолкают.* * *
Стоит в степи скотомогильник,Но если влезешь на него,То и тогда в степном раздольеНе обнаружишь ничего.Прохожие здесь крайне редки,И им, конечно, невдомек,Что смертоносную бациллуСкрывает этот бугорок.Когда-то дохлую скотинуСюда складировал колхоз,А после в яму сыпал известь,Лил керосин и купорос.А уцелевшую бациллуСырой засыпали землей.Но вы не путайте бациллуС какой-нибудь трусливой тлей.Бацилла стискивала зубы,Как в замке Иф Эдмон Дантес,И знала, что увидит сноваЛазурный свод родных небес.И понял я ее страданья,Ее тоску, и боль, и злость,И потому мне всю неделюНи днем, ни ночью не спалось.Бацилла ведь не выбиралаСвою судьбу, размер и стать,А то бы розовым фламингоОна бы пожелала стать.И прежде чем свои упрекиБросать в лицо сурово ей,Взгляните, сколько расплодилосьТак называемых людей.Отсюда духота, и склоки,И загрязнение среды,И лишь вмешательство бациллыПрореживает их ряды.Хоть жадно жрет себе подобныхВенец природы – человек,Но он в порядке, а бациллаВ могиле коротает век.Однако Бог распорядился,Чтоб наступило время “Ч”,И вот я на скотомогильникПришел с лопатой на плече.Да, я спасу тебя, бацилла,Ведь я по жизни милосерд.Дам молочка тебе сначала,А после посажу в конверт.Лети в Америку, бацилла –Хоть с ней мы нынче и дружны,Но не всегда же на РоссиюВсе шишки сыпаться должны.* * *
Мечтали друзья стать лихими матросами,А я был уверен, что сделаюсь летчиком.Никто не мечтал торговать пылесосамиИ быть заурядным богатым молодчиком.Никто не мечтал вызывать отвращениеУ всякой талантливой мыслящей личностиИ быть мироедом, несносным в общении,Которого радуют лишь неприличности.Ах, где же вы, дети с живыми мордашками,С мечтаньями в сердце, с горящими взорами?Хотелось ли вам заниматься бумажками,Счетами, платежками и договорами?Ни землепроходцами, ни водолазамиНе сделались те, с кем секретничал в школе я.Теперь они киллеров кормят заказами,Чтоб денег кровавых нахапать поболее.Теперь уже с теми былыми детишкамиНа поле одном мне зазорно погадить.Они не поделятся с ближним излишками,Им ближнего проще в могиле спровадить.Мечты унеслись, словно вольные всадницы,Друзьям же одно в этой жизни осталось:В сиденье “линкольна” впрессовывать задницыИ думать безрадостно: “Жизнь состоялась”.* * *
Стих мой напоминает робота,Устаревшего робота с пятнами ржавчины,Допотопные схемы его – на лампах,И его медлительность просто бесит.Если я посылаю его куда-то,Он идет, погромыхивая и лязгая,Высоко, как ездок на велосипеде,Поднимая разболтанные колени.Стопу припечатывает к земле онПлотно, словно давя таракана,И на мгновение замирает,Как будто ждет тараканьей смерти.И вновь затем начинает движение,Такое неуклюже-размеренное,Что всем прохожим, то есть читателям,Тоску и зевоту оно внушает.Но иногда затрещит в нем что-то,Где-то искра пробьет изоляцию,И сила тока меняется в контуре,И напряжение буйно скачет.Тогда он подергивается в судорогахИ, как медведь, начинает приплясывать,И громыхает – словно хохочет,Веселью грубому предаваясь.Свое веселье однообразноеОн дополняет резкими звуками –Так же размеренно и монотонноКричит тукан, бразильская птица.Всё это выглядит крайне нелепо,Внушая уныние и брезгливостьВсякому зрителю, то есть читателю,Но, к счастью, длится это недолго.Вскоре приплясывающий роботПустит дымок, запахнет резиной,Потом зловоние станет гуще,И треск раздастся, и брызнут искры.Секунду назад веселился робот,Откалывал всяческие коленца,Но вдруг скует его неподвижностьИ он замрет, растопырив члены.Так значит, вновь берись за отверткуИ вновь отвинчивай ржавый кожух,И вновь паяй старинные схемы,Откуда искра так легко уходит.И пусть меня порицают люди,И пусть в семье нелады и склоки,Но от мороки с постылым роботом,Похоже, мне никуда не деться.Ведь я давно уже сделал вывод,Свое земное сочтя имущество:Если не будет этого робота,То ничего вообще не будет.* * *
Когда мой дом сломают тоже,Как тысячи других домов,Тебя я умоляю, Боже,Не будь тогда ко мне суров.Фигурной кованой оградойНе обноси мой новый дом,И чистотой меня не радуй,И не сели буржуев в нем.И неприступного вахтераВ моем парадном не сажай,И не мети с площадок сора,И воздуха не освежай.Дай запахами общежитья,Как в детстве, мне упиться всласть,Дай на ковровое покрытьеУкрадкой кучу мне накласть.Дозволь мне бронзу исцарапать,Сломать бесшумные замки,Ведь я в душе обычный лапоть,Мне эта роскошь не с руки.Дозволь мне кошек вопли слышать,Не трогай мата на стене,Свободный выход дай на крышуВсей окружающей шпане.Короче, не мешай мне скрытноЖилье в порядок приводить,Чтоб собутыльников не стыдноТуда мне было приводить.* * *
Мне кажется, что в наше времяБог стал неряшлив, слаб и дряхл,И чем его плешивей темя,Тем гуще волосы в ноздрях.Его суставы шишковаты,В заду бугрится геморрой,В его ушах желтеет вата,Пропитанная камфарой.Он злых людей теперь боится,Ведь им опасно возражать:Ворвутся в райскую светлицуИ станут бить и унижать.Я успокаиваю Бога:“Не хнычь, не бойся, я с тобой.Продержимся еще немного –И в ходе лет случится сбой.Пусть нечисть, беззаконья множа,На всё готова посягнуть,Но ты не вмешивайся, Боже,Не проявляйся, – просто будь.Ведь как бы зло ни ликовало,Вернемся оба, ты и я,Как то не раз уже бывало,Обратно на круги своя.Пропустят лишь одно биеньеЗубцы машины мировой,И ты восстанешь из забвеньяКак Бог карающий живой.И смерть опять пойдет с ВостокаВ поход по тысяче дорогНа злых, которые высокоДерзнули вознести свой рог.Затопишь ты смолой и серойИх мир, коснеющий в алчбе,И я опять проникнусь верой –Не нужной, в сущности, тебе”.* * *
Везут в колясках матери детей –По сути дела, будущих людей,А у меня в душе какой-то зуд:Хочу я знать, куда их привезут.Я вижу в детях новый день страны,И все мамаши понимать должны:Неверный путь для детища избрав,На детище лишишься всяких прав.Зачем суешь ты книжку пацану?Она ведь увлечет его ко дну,Где бедность – образ жизни и закон,Но сам бедняк твердит, что счастлив он.Такое счастье хуже всяких бед:Компьютер, телевизор и мопед,Всё то, что украшает детский век,Купить не может книжный человек.Да, ты юна, но все-таки ты – мать.Должна бы ты инстинктом понимать:Коль не чураться книжек, как чертей,То обездолишь собственных детей.Малыш бубнит сердито: “Бу-бу-бу” –Он отвергает жалкую судьбу;Он бьется, плотью собственной томим,И на глазах становится другим.Мамаша, приглядись к ребенку ты –В нем бизнесмена явные черты:Резцы ондатры, когти как у льваИ плоская драконья голова.Ты приглядись – и вдруг захохочи;Защелкают незримые бичи,И, бешено колясочку катя,Ты прямо в бизнес привезешь дитя.* * *
Коль в тебе деловитости подлинной нет,Лучше было б тебе не родиться на свет.Топоча, хохоча, пробежит молодежь –Не собьют, так потом ты и сам упадешь.Всё, что ты в прежней жизни пытался создать,В новой жизни – балласт, бесполезная кладь,А полезно, похоже, уменье одно –На поверхность упорно всплывать, как говно.Никого не обманет усталый твой вид –В наши дни лишь богатый вполне деловит,Ты же только скорее отъедешь в дурдом,Изнуряя себя бесполезным трудом.Телевизор смотреть тебе там разрешат –На экране счастливцы вовсю мельтешат.Хорошо им плясать на житейской волне,Ибо собственной вони не чуют оне.Провоняешь и ты средь отверженных душ,Ведь для психов считается роскошью душ,И себя ощутишь ты простым и земным,И смиришься, и станешь спокойным больным.* * *
Земля была застлана дымомИ пушки урчали вдали,Когда мы поднялись, товарищ,И в путь свой нелегкий пошли.Умолкла пальба во Вьетнаме,Но в мир не спустилась любовь,И вскоре в далекой АнголеОрудья залаяли вновь.А мы всё шагали, товарищ,Не мысля нигде отдохнуть,И, словно две добрых собачки,Стихами свой метили путь.А грозный, щетинистый нектоПо нашему следу бежал,И метки обнюхивал наши,И рыком свой гнев выражал.Поставил щетинистый нектоНа всё роковую печать,Не смеет никто постороннийУгодья его помечать.Он нас посторонними сделал,Упорно по миру гоня.Афганские пушки умолкли,Но всё не смолкает Чечня.В чаду возмущения людиСвою сокрушили тюрьму,Но некто их всех перессорил,Чтоб только царить самому.И пусть замолчали орудьяВ заморских каких-то местах,Но ждет свою жертву убивецВ ракитовых русских кустах.И пусть объявили свободу,Но русская почва дрожит –То грозный, щетинистый нектоПо нашему следу бежит.А мы всё шагаем, товарищ:Пока мы проворны в ходьбе,Не может щетинистый нектоВсю землю присвоить себе.* * *
Как манекенщица от Гуччи,С народом я надменен был,И потому на всякий случайМне каждый встречный морду бил.Но я воспринимал увечьяПодобно Божией росе:Казалось мне – я знаю нечто,Чего не знают люди все.Народ сворачивал мне челюсть,Давал пинки и плющил нос,Но, как таинственную ересь,Я это нечто всюду нес.Народом, яростно сопящим,Приравнивался я к врагу,Но при раскладе подходящемНе оставался я в долгу.Вот так, нажив вставную челюстьИ сплюснутый остяцкий нос,Свою таинственную ересьДо лет преклонных я пронес.А ныне знание благое,За кое всяк меня лупил,Как в результате перепоя,Я взял и полностью забыл.Оборвалася нить сознаньяИ не припомнить, что и как.Кругом снега, трамваи, зданья,В мозгу же – беспросветный мрак.Изречь бы слово громовое –Но лишь мычу я, как немой.К чему же были все побоиИ травмы все, о Боже мой?!* * *
Тот, кто храпом своим оскверняет потемки,Никому не желает, конечно же, зла,Но здоровье мое превратилось в обломкиОт бессонных ночей, коим нету числа.Был недавно и я человеком добрейшим,С храпуном не столкнувшись под крышей одной,А теперь осознал, почему мы их режем –Даже близких людей, не считаясь с виной.Вот, смотрите: лежит человек одаренный,Образованный, знающий много всего,Но одно занимает мой мозг изнуренный:Как бы мне половчее зарезать его.Да, не сам выбирал он себе носоглотку,Как нельзя, например, выбирать нам судьбу,И лежит, и во сне улыбается кротко…Но по мне ему лучше лежать бы в гробу.Храп сродни обезьяньим паскудным гримасам,Он смолкает, чтоб снова злорадно взреветь,То журчит тенорком, то зарыкает басом,То в нем слышатся флейты, то трубная медь.Издевательством кажутся эти рулады.Понял я: коль оставить в живых храпуна,В отношенья людские проникнут досада,Неприязнь, раздраженье, и вспыхнет война.На войне же выказывать надо геройство;Не случайно Басаев так всем надоел:Он кончал Академию землеустройства,Ну а там в общежитии кто-то храпел.Вижу, ты меня понял, ты малый неглупый:Коль храпун среди ночи захрюкает вдруг,Ты тихонечко нож под подушкой нащупайИ на цыпочках двигайся тихо на звук.И поверь, что трудна только первая проба –Дальше легче пойдет: ведь тобою во мглеУправляет не мелкая личная злоба,А желание мира на этой земле.* * *
Однажды Виктор Пеленягрэ,Известный текстовик эстрадный,За тексты получил наградуИз рук других текстовиков,Однако не почил на лаврах –Над жизнью он своей подумалИ принял вскорости решенье.Был мудрый план его таков:Чтоб с исполнителями большеЕму деньгами не делиться,Поскольку каждый исполнитель –Бездарность или деградант,Решился Виктор ПеленягрэС извечной хитростью молдавскойПеть свои тексты самолично –Он твердо верил в свой талант.Но он был крученым шурупомИ знал: певцу необходимо,Как говорится, раскрутиться.Любой певец – он как шуруп,Ведь могут лишь большие людиВ его башку отвертку вставить,Они же ту отвертку вставят,Коль ты покладист и не скуп.Давно уж Виктор догадался,Что деятели поп-культурыВ каком-то смысле тоже люди –Они ведь не съедят его,У них ведь нет рогов и бивней,Они его не забодают,Коль он по поводу наградыИх пригласит на торжество.И к Виктору пришло немалоЛюдей бесхвостых и безрогих,В одежду были все одеты,Был каждый тщательно обут.Все разговаривать умели,Все кушали ножом и вилкойИ знали всё про телевизор,Где песни звонкие поют.Они вели себя культурноИ толковали о насущном,“Фанера”, “бабки” и “капуста” –Из уст их слышались слова.Они охотно ели пищу,Рогов и бивней не имели,И Виктор понял: не обидятЕго такие существа.Он понял: это тоже люди,И с ними он одной породы,А гости, расходясь, признали,Что был хозяин молодцом,Что пусть он чуть придурковатый,Зато не жлоб и не бычара,И что они ему за этоПозволят сделаться певцом.И думал Виктор, засыпая,О том, что угостил он славноЛюдей бесхвостых и безрогих,Хоть это был и тяжкий труд,И те влиятельные людиВ ответ хозяина полюбят,В свой круг его с почетом примутИ стать певцом ему дадут.* * *
Есть злые люди с низкими страстями,Они в потемках прячутся от света,Чтоб палицей, усаженной гвоздями,Внезапно бить по черепу поэта.И черепа поэтов шишковатыПоэтому и очень странной формы,И вообще поэты странноватыИ не для них все бытовые нормы.Поэты робки и всего боятся,Такая уж их горькая судьбина,Ведь злые люди в сумраке таятся,И у любого в лапищах дубина.И если спел поэт не очень сладко,И если спел он что-то не по теме,Он тут же озирается украдкой,Руками в страхе прикрывая темя.Да, у поэтов нет спокойной жизни,За всё их бьют, вгоняя в гроб до срока,А ложь политиков по всей Отчизне,Как Волга, разливается широко.Убережет от злого человекаПолитиков свирепая охрана,Но, начиная с каменного века,Прибить поэта можно невозбранно.Пора бы мне в политики податься,Вопить повсюду о народном горе, –Вокруг меня тогда объединятсяФанатики с сиянием во взоре.Вновь будут улица, фонарь, аптека,Но фанатизмом тлеющие очиВ ночи увидят злого человека,Он будет пойман и растерзан в клочья.К окрестным окнам припадут зеваки,Но скоро смолкнут выкрики и взвизги.Придут беззвучно кошки и собакиСлизать с асфальта лужицы и брызги.А мне с почтеньем принесут дубину,Подобранную в качестве трофея,Чтоб демонстрантов грозную лавинуЯ возглавлял, размахивая ею.* * *
Есть люди, что не любят шума,Я тоже к ним принадлежу.Коль рядом музыка играет,Мрачнее тучи я сижу.У современной молодежиУбогий, дистрофичный ум –Чтоб он не переутомился,Ей нужен посторонний шум.Но мне, кто смолоду мыслитель,Сумевший многое понять, –Мне совершенно не присталоСебя тем шумом оглуплять.Живущие в магнитофонеБезумцы, что всегда поют,Мне мыслить воплями своимиНи днем, ни ночью не дают.Вот вырвать бы у молодежиИз цепких рук магнитофонИ по лбу дать магнитофоном,Чтоб в щепки разлетелся он,Чтоб засорили всю округуЗловредной техники куски,Все батарейки, микросхемыИ все полупроводники.И молодежь, готовясь рухнуть,Проблеет что-то, как коза,И к переносице сойдутсяЕе безумные глаза.И перестанет по округеЗвучать вся эта чушь и дичь,И я в тиши смогу постигнутьВсё то, что нелегко постичь.* * *
Сегодня отмечают живоЛюбую чушь и дребедень:День кваса, пятидневку пиваИли мороженого день.И лишь поэзия, похоже,Теперь не повод к торжеству,И я кричу: “Воззри, о Боже,На нечестивую Москву!Воззри, Господь, на этих дурней,Привыкших кланяться жратве!Мы их не сделаем культурнейИ разум не вернем Москве.Помимо собственной утробыОни не внемлют ничему –Им лишь бы снять бесплатно пробы,Набить подачками суму.Молю тебя, великий Боже,Пусть трансформируется весьБесплатный харч, что ими пожран,В смертоубийственную смесь.Смешай мороженое с пивомИ так отполируй кваском,Чтоб мерзким чавкающим взрывомВсё осквернилося кругом.Чтоб залепились смрадной слизьюГлаза свинцовые зевак,И к размышлениям над жизньюТем самым будет подан знак.Стирая с глупых морд ошметки,Тогда двуногие поймут,Что не спасут жратва и шмотки,Когда гремит Господень суд.* * *
В Китае жил Дэн Сяопин,Три жизни прожил он, считай,Поскольку был он важный чинИ пил лишь водку “Маотай”.Другие пили самогон,Ведь был их заработок мал,И ежедневно миллионОт отравленья помирал.И тут же миллионов пятьНа смену им рождалось вновь,Чтоб неуклонно проявлятьК стране и партии любовь.Был невелик доход того,Кем не заслужен важный чин,Ведь думу думал за негоВ Пекине вождь Дэн Сяопин.А чтобы вождь сумел понять,Как сможет расцвести Китай,Он должен чаще отдыхатьИ пить под вечер “Маотай”.Порой проблема так остра,Что весь сознательный КитайПоймет вождя, коль он с утраУже налег на “Маотай”.А впрочем, понимать вождей –Не дело нашего ума.Они для нас, простых людей,Духовность высшая сама.Но знал китайский гражданин:Трудись – и вызовет в ПекинТебя сам вождь Дэн СяопинИ, как уж ты ни возражай,Он скажет сам тебе: “Чин-чин”,Разлив по рюмкам “Маотай”.* * *
Я не умею примирятьТо, что не знает примиренья:Хочу писать стихотворенья,Хочу деньгами козырять.Я не умею отвечатьСвоим желаньям несовместным:Хочу быть искренним и честнымИ много денег получать.Мне разрешить не по плечуПротиворечие такое:Хочу свободы и покояИ много денег я хочу.Пускай наступит светлый век,Чтоб в упоительное братствоВступило с творчеством богатствоИ сбросил цепи человек.В том веке в ресторан “Шеш-Беш”Смогу я привести профуруИ заграничную купюруШвейцару прилепить на плешь.* * *
Стихи писать довольно сложно,Ведь всё до нас уже сказали,Писать же хочется, однако,И в этом есть противоречье,Которое для очень многихОпределяет всё несчастье,Всю нищету, и бестолковость,И неприкаянность их жизни.А без писательского зуда,Глядишь, и был бы человекомТот горемыка, что сегодняБез соли хрен свой доедает.Ведь если б он не отвлекалсяНа то, чтоб сделаться поэтом,Он мог бы многого добиться,Сосредоточившись на службе.И из салона иномаркиОн мог бы иногда с усмешкойЗаметить в сквере оборванцев,Стихи читающих друг другу.А ныне топчется он в сквереСреди тех самых оборванцевИ с ними пьет плохую водку,Закусывая черным хлебом.А мимо сквера пролетаютС изящным шумом иномарки,Безостановочным движеньемПокой и негу навевая.И оборванцы постигают(Хотя, конечно, и не сразу),Что в этом мире изначальноВсем правит Предопределенность.* * *
Если ты вздумал на мероприятьеПосостязаться с поэтом в питье,Брось неразумное это занятье,Иль уподобишься быстро свинье.Крайне опасно тягаться с поэтомВсем представителям расы людской:Он не откажется, но ведь при этомБог наделил его медной башкой.Ведь у поэта железная печень,Брюхо бездонное Гаргантюа,А вместо нашей обыденной речи –Пенье бюльбюля и рыканье льва.Пеньем он всех обольщает застолье,Рыкает грозно на неких врагов,А смертоносный прием алкогодяВроде щекотки для медных мозгов.Жертва поэта излишнюю водку,Стоя под фикусом, мечет в бадью,Сам же поэт развлекает красотку,Ей указуя на жертву свою.Или две жертвы вдруг примутся драться,Самозабвенно друг друга тузя.Сколько погублено так репутаций,Скольких друзей потеряли друзья!Но для писаки все нежности этиНе представляют цены никакой.Сядет он пасквиль строчить на рассвете,Хоть и с гудящею медной башкой.Прошлый скандал вспоминает он в лицах:Как, за беседою с ним окосев,Кто-то вдруг стал на посуду валиться,Кто-то уснул, в туалете засев.Вот для его вдохновения почва,Вот он каков, поэтический нрав:Мог бы писака тактично помочь вам,Но лишь смеется, изрядно приврав.Так что, друзья, избегайте писаки,Но из различных укромных засадВы ему делайте дерзкие знакиИ, вереща наподобье макаки,Брюки спустив, демонстрируйте зад.* * *
Если любишь ты, друже, читать прайс-листы,Бизнес-планы и мерзость подобную прочую,То не думай – не станешь козленочком ты:Станешь ты безответной скотиной рабочею.Твои детки сведут на конюшню тебя,Подстрекаемы в этом супругой бесстыжею,И пойдешь ты в свой путь за одышкой и грыжею,Под немыслимой кладью надсадно хрипя.Что искал ты в бумагах своих деловых?Видно, больше хотел ты, чем мог переваривать.От натуги теперь будешь кучи наваливатьНа бездушный асфальт городских мостовых.Навсегда распростишься ты с яствами милыми,Ведь когда будут корму тебе задавать,Прайс-листы тебе будут подкидывать вилами,Бизнес-планы уныло ты будешь жевать.И не стоит ворчать: “Бу-бу-бу, бу-бу-бу…”Прояви хоть немного терпенья похвального.Раз тебе было мало питанья нормального,То теперь ты не вправе пенять на судьбу.* * *
Мозг молчал, но говорили внятноГнев и зависть, чьи глаза красны.Эти чувства в ближнем неприятны,Но в себе, как ливер, не видны.Ближний спал, ужасно раздражаяВидом неотесанным своим,А в душе жила мечта большая –Как-нибудь возвыситься над ним.Может, Пушкин чувствовал иначеИ стишки предпочитал кропать,Но у нас все ломятся к раздаче,И не стоит в это время спать.Словно пчелы некой жадной матки,Чувства полетели, поползли,С ближнего собрали недостаткиИ душе, как матке, принесли.И душа воскликнула: “О Боже,Как ничтожно это существо!” –И, пороки ближнего итожа,Пасквиль сочинила на него.Мозг же всё молчал, и в результатеПасквиль вышел явно глуповат –Ведь душа, конечно, не писатель,Да и чувства творчеству вредят.Ведь душа, коль шибко разойдется,Опоганить всё готова сплошь,А в итоге публика плюется,Пасквилю не веря ни на грош.Чувства афишировать не надо,У людей от возгласов мигрень.Ведь нужна одна лишь капля яда,Но все время, каждый божий день.Капля яда в сладости компота,И соперник скрючится ужо…Словом, надо головой работать,И тогда все будет хорошо.* * *
Друзья предают за деньги,И деньги-то небольшие, –Отсюда я делаю вывод,Что я неправильно жил:Друзьям хоть добро и делал,Однако, видимо, мало,Застенчив был и в итогеЛюбви к себе не внушил.А если тебя не любят,То можно чего угодноЖдать от людей, – тем пачеКоль речь о деньгах зашла.И двигаюсь я по жизниКак по стране разоренной,Где не найти приюта,Где выжжено все дотла.Я голову не ломаюНад тем, почему неладноУстроена жизнь, – я понял,Что сам во всем виноват,И если где-то пригреют,То я виду себя кротко,Ведь для дальнейших скитанийЯ стал уже староват.Надеюсь, за эту кротостьТерпеть меня будут долго.Я не корыстен – простоЖизнь так пугает меня!А тем, кто меня пригреет,Я преданностью отвечуИ охранять их будуВ ночи и при свете дня.* * *
Кто на людей взирает нежно –Их просто очень плохо знает.Людская подлость неизбежноЕго с годами доконает.Они не брата в ближнем видят,А только дойную корову.Поверь, себе дороже выйдетИскать в них добрую основу.Науку самооправданьяОни постигли с малолетства:Возьмут взаймы – и до свиданья,И никакого самоедства.Наврут с три короба – и ладно,И улыбаются: “А хуй ли…”Смотреть, похоже, им отрадноНа тех, кого они обули.Но эту гнусную отрадуМы доставлять им впредь не будем.Людей возвышенного складаУже давно не тянет к людям.Таких людей я не обижуИ не унижу их престижа,А прочих люто ненавижу,А прочих люто ненавижу.С людьми не следует стесняться,Пугать полезно матюкамиВсех деловитых тунеядцевС их петушиными мозгами.Довольно мягкости и фальши,Не то погрязнешь в ихнем блуде.Должны мы разойтись подальше –Я, человек, и просто люди.* * *
Зовут меня извергом, черной душой –С оценками этими я и не спорю:Конечно же, я гуманист небольшойИ внемлю с улыбкой народному горю.Который уж раз неразумной башкойНарод мой в глухие врезается стенки.Затем на меня он косится с тоской,Меня ж веселят эти милые сценки.На кладке, естественно, холст укрепленС картиной, приятной для всякого сердца:Котел, а в котле – ароматный бульон…Увы, за картиной отсутствует дверца.Не надо выдумывать новых затей,Вносить изменения в ход представленья:Такая реприза смешней и смешнейСтановится именно от повторенья.* * *
Коль поэт слишком долго не пишет стихов,Он тогда потихоньку впадает в депрессию.Он не может освоить другую профессию,Ибо он от природы весьма бестолков.Электричество ужас внушает ему,С малых лет он любых механизмов чуждается.Лишь в хвастливых стихах он самоутверждаетсяИ все время их должен писать потому.Разобраться в компьютере он не сумел,В языках иностранных остался невеждою,Так и не обзавелся приличной одеждоюИ в скопленьях людей он сутул и несмел.И когда не в ладах он бывает с собой,То есть, значит, когда ему долго не пишется,Он какое-то время храбрится и пыжится,А потом неизбежно впадает в запой.Тут придется несладко жене и родне,Ибо цель лишь одну наш писака преследуетИ о ней с корешами на кухне беседует:“Я забыться хочу! Захлебнуться в вине!”Он кричит: “Я банкрот! Я бессилен давно!” –И сначала целует взасос собутыльника,Чтоб минуту спустя от его подзатыльникаСобутыльник со стула упал, как бревно.Будет с кухни нестись надоедливый шум:Взвизги женские, звон, перебранка, проклятия,Но закончатся деньги, и пьющая братияВ одиночестве бросит властителя дум.И поэт на продавленный рухнет диван,Мертвым глазом на пыльную люстру нацелится…Только в рваных носках его пальцы шевелятся,Только сердце колотится, как барабан.Он бороться за жизнь будет несколько дней,Дорожа своей жалкою жизненной нишею.Да, поэт – существо, разумеется, низшее,Но порой к нему все-таки тянет людей.Ведь у высших существ тоже жизнь нелегка,Потому хорошо, что бывают двуногие,На которых все люди, пусть даже убогие,Пусть немые, – привыкли смотреть свысока.* * *
Живут в Коляновке Коляны,Живут в Толяновке Толяны,И с незапамятного годаВражда меж ними поднялась.Поэтому они друг другуС тех пор и не дают проходу,Всё норовят начистить рылоИ после сунуть рылом в грязь.Коляны люто ненавидятЧванливых, чопорных Толянов,И я признаться должен честно,Что я на ихней стороне.На танцах подловить ТолянаИ своротить сучонку челюсть,А после попинать ногами –Да, это все как раз по мне.Толяны также нанавидятКолянов лживых и коварных,И я скрывать не собираюсьТого, что я за них стою.На речке подловить КолянаИ капитально отоварить –Такое очень украшаетЖизнь скучноватую мою.Я поднимаю кружку с водкойЗа несгибаемых Колянов:Держитесь, не ослабевайте,Толянов доставайте всюду,Чтоб все про это говорили,Чтоб жизнь событьями цвела.И за Толянов благородныхЯ кружку с водкой поднимаю:Держитесь, братцы, не робейте,Колянов всюду вы мочите,И за свирепое весельеХвала вам, кореши! Хвала!* * *
Данный цветок называется флокс.В этом я вижу почти парадокс:Коль ты возрос и расцвел на Руси,Русское имя, пожалста, носи.Иль недоволен ты почвой своей?Или стесняешься русских корней?Надо же выкинуть этакий фокус –Взять и присвоить название “флокс”.Мог бы служить ты отрадой для глаз,Ну а теперь ты царапаешь глаз.Взять бы тебя да и выкинуть с глаз,И не сердись ты, пожалста, на нас.* * *
Я вижу цветок под названьем “пион”.Меня не на шутку нервирует он.Настолько огромна пионья башка,Что это смущает меня, старика.По-моему, этот цветок не готовСтать другом и братом для прочих цветов.Над всеми задумал возвыситься он –Помпезный цветок под названьем “пион”.И чтобы придать себе статус такой,Разжился он где-то огромной башкой.Пион я однажды с опаской нюхнул –Так пахнет, пардон, человеческий стул.А я приведу вам такой парадокс:Есть чахлый цветок под названием “флокс”.Соцветие флокса – ничтожный пучок,Но запах его порождает торчок,И я возношусь под влияньем торчкаС веселыми воплями за облака.Пион с головы, словно рыба, протух,Поэтому важно не тело, а дух.Милей мне – и это отнюдь не заскок-с –Невзрачный цветок под названием “флокс”.* * *
Суровый остров Хоккайдо,Где сильно развит хоккей –Никто там сказать не может,Что всё у него о*кей.А если все-таки скажет,То сразу видно, что лжет,Что тайное злое гореЯпонскую душу жжет.Не зря содроганья тикаВидны на его щеке,Не зря изо рта исходитТяжелый запах сакэ.А вы чего ожидали?Прислушаемся – и вотГудком позовет японцаОпять консервный завод.Разделывать вновь кальмаров,Минтая и рыбу хек,А ведь японец – не робот,По сути он – человек.Ведь быть такого не может,Чтоб сын мудрейшей из расС восторгом в закатке банок,В консервном деле погряз.Чтобы по воскресеньям,Рискуя выбить мениск,По льду с дурацким восторгомГонял резиновый диск.Ведь он расписывать лакомЛарцы бы мог и панно;Играть различные ролиВ пьесах театра Но;На свитках писать пейзажи:В два взмаха – снежную тишь;Резать из вишни нэцкэ –Скульптурки размером с мышь;Он мог бы тонкие хоккуНочью писать в садуИ в тихий прудик мочиться,Струею дробя звезду…Японец тянулся к кисти,Но жизнь сказала: Не трожь”И вместо кисти вручилаЕму разделочный нож.Теперь я вам растолкуюСмысл этой поэмы всей:Хоккайдо – это Россия,Хоккей – он и есть хоккей.Я – это тот японец,И как я там ни воюй,Меня на завод консервныйЗагонит скоро буржуй.Так помните, поедаяКальмаров и рыбу хек:За них сгубил свою душуТворческий человек.* * *
Все мы знаем: в Москве расплодились никчемные люди,По сравнению с ними прекрасен и сморщенный фаллос на блюде,Ведь морщинистость их сочетается странно с отечностьюИ, что крайне печально, с физической общей непрочностью.Вот плетется навстречу один из людей этих странных,И ни проблеска мысли в гляделках его оловянных.Судя по синякам, он – обычный объект беззакония,Но его пожалеть помешает мне туча зловония.А когда я припомню, как намедни лишился портфеля,Ибо в сквере присел на скамейку, не дойдя лишь немного до цели,И вздремнул, и к себе подпустил вот такую сомнамбулу, –Так одним бы ударом и сплющил бродягу, как камбалу.Впрочем, и без меня жизнь сама их колбасит и плющит.Жил когда-то малыш – непослушен, вихраст и веснушчат,А теперь в теплотрассе чей-то зад ему служит подушкоюИ с утра абстинентный синдром говорит ему: “Марш за чекушкою”.Что-то сперли бродяги с утра и, крича, словно сойки,Пьют паленую водку свою на ближайшей помойке,И хоть более жалкое зрелище редко я видывал,Вдруг себя я поймаю на том, что я им позавидовал.Что бы ни послужило причиной их громкому спору,Но с утра им не надо, как мне, торопиться в контору,Где лишь жажда наживы – подоплека любого события…У бродяг же по-братски построено действо распития.Я слежу из машины с интересом за этим процессомИ с трудом управляю шестисотым своим “мерседесом”.Ах, мой друг, для того ли трудились мы долгие годы,Чтобы в этих несчастных нам виделся образ свободы?* * *
Ты глуп как пробка, человек:Кругом такая красота,А ты на бизнес тратишь век,В твоем мозгу одна тщета.Хоть купишь ты жене манто,Себе – шикарное авто,Всегда найдется кое-кто,Перед которым ты – никто.Ты должен сесть и созерцать,Да, просто сесть и созерцать,А не монетами бряцать,Награбив миллионов дцать.И ты увидишь кое-что –Все деньги перед ним ничто,А сам всесильный кое-кто –Лишь нечто в кожаном пальто.Но нужно сесть и созерцатьИ слов моих не отрицать,А беспрерывно восклицать:“Я вижу, вижу кое-что!”А каково оно – никтоНе смог покуда описать,Но будет это кое-чтоВо всех явлениях мерцать.Тебя возьмутся порицатьБезумцы в кожаных пальто,Но будущее прорицатьТы так научишься зато.Перед собой увидишь тыВеков по меньшей мере сто,А все любители тщетыВот-вот провалятся в ничто.Они не стоят слез твоих,Поскольку так устроен свет:Есть настоящее у них,Однако будущего нет.* * *
Весьма полезно наблюдать пороки –Естественно, чужие, не свои;Но не спеши растрачивать упрекиИ наблюденья про себя таи.И лишь когда расслабится порочный,Хотя, увы, и близкий человек,Тогда удар уместен будет точный,Тогда пусть склока и берет разбег.Пускай поймет сожитель с удивленьем –Когда слюной забрызжешь ты, вопя, –Что долго состоял под наблюденьемИ весь как на ладони у тебя.И выявило общежитье вашеТак много в нем невыносимых черт,Что впредь он должен жаться у параши,Как извращенец, как порочный смерд.Но помни, что без мощного напораТы не подавишь волю наглеца –Так вялость нетерпима у актера,Который должен потрясать сердца.Поэтому глаза таращить надо,Махать руками, дико угрожатьИ не жалеть для обличений яда,И монстром ближнего изображать.Когда же виновато и смиренноСожитель твой забьется в уголок,Ты должен успокоиться мгновенноИ дом обшарить вдоль и поперек.Теперь твоим всё стало в доме этом,Теперь не надо всё решать вдвоем,Но надо остро пахнущим секретомНа всякий случай всё пометить в нем.Ну а потом среди занятий мирныхТебе вдвойне приятно будет жить,Следя, как ближний бегает на цирлах,Страшась тебя хоть чем-то раздражить.* * *
Не думай о своих обидах,Пусть даже в сердце закололо,А лучше сделай вдох и выдохИ отожмись раз сто от пола.Не размышляй о том, что в миреНам не на кого опереться –Попробуй, выжимая гирю,От стужи мира отогреться.Пусть близкие врасплох застанутТебя жестокостью и злобой –Турник, не в ночь он будь помянут,Ты во дворе найти попробуй.И будут близкие со страхомТаращиться в свои оконцаНа то, как ты единым махомТам крутишь “ласточку” и “солнце”.Пусть кислой сталью разогретойЛадони стертые запахнут,Но ты взвивайся ввысь ракетой –И близкие трусливо ахнут.Ты этим как бы говоришь им:“Как нас, уродов, ни грызите,Однако мы не только дышим,А даже прибавляем прыти.Добра вы якобы хотели,Толкая нас на край могилы,А мы лишь прибавляем в теле,А мы лишь набираем силу.На вас мы были непохожи,За что несли клеймо урода,Но вам не повторить того же,Что мы проделываем с ходу”.Крутись же, бедный отщепенец,Шатай турник до перекоса,Каскад кульбитов и коленецДля нас, уродов, главный козырь.Всем мышечные волоконцаВопят дурными голосами,Но ты крути беспечно “солнце”,Пусть мрак уже перед глазами.* * *
Ты – собака с желтыми глазами,Я – простой веселый человек.Отчего ж не стали мы друзьямиИ друг другу заедаем век?Отчего ты не даешь прохода,Отчего с угрозою рычишьНа заслуженного стиховода?Отвечай, собака! Что молчишь?Признаю: и я тебе стрихнинаВ колбасе подбрасывал не раз,И ветеринарная машинаТруп твой увозила через час.Но тебя в больнице оживляли,И опять, как призрак во плоти,Морду всю перекосив в оскале,Ты вставала на моем пути.Что молчишь? Не знаешь, что ответить?Извини, я сам скажу тогда:Твой хозяин вызвал тренья этиИ твоя буржуйская среда.Не они ль наставили заборовТам и сям и разных гаражей,Не они ль испортили твой норов,С криком “фас” спуская на бомжей?Не они ль тягались временами,Кто собаку злее воспитал?Словом, встал, собака, между намиОкаянный крупный капитал.А вот если ты порвешь, собака,Своего буржуя в лоскуты,То поймешь, среди какого мракаДо сих пор существовала ты.Не жуликоватость и не бедностьТы во мне тогда увидишь вдруг,А радушье и интеллигентность,Свойственные докторам наук.И тебе понравится мой запах,А к тому ж я принесу мясцо,И, привстав на стройных задних лапах,С шумом ты оближешь мне лицо.* * *
Как приходит ко мне вдохновение,То приподнятость чувствую я,Также чувствую легкое жжение,Где конкретно – не важно, друзья.Я иду, извиваясь мучительно,И подскок совершаю порой,И не стоит смотреть подозрительно,Ибо тут ни при чем геморрой.И глистов не случалося медикамУ меня обнаружить в говне,И томленье, присущее педикам,Незнакомо, по счастию, мне.Это попросту гнет свою линиюАполлон, стрелоносный божок,И чтоб я не пытался отлынивать,Вновь меня он где надо зажег.И своими гримасами жуткими,И словечками “на хуй” и “блядь”,И окопными сальными шуткамиЯ не должен бы вас удивлять.Ведь скотина, и та беспокоится,Если сунут ей перцу под хвост,И поэма в душе моей строится,В титанический тянется рост.Ну а после душистыми мазямиЯ себя умащаю в шагуИ, как прежде, случайными связямиИ винцом услаждаться могу.Я веду себя в обществе душкою,Забывая былой моветон,И зовут меня барышни Пушкиным,Ибо я безупречен, как он.И швыряю со смехом капусту я,Не боясь разориться дотла,Ибо знаю, что скоро почувствуюЖар божественный возле дупла.* * *
Есть пес мистического склада,Теперь ему уже лет сто –Он нападает из засадыИ отгрызает кое-что.Подсел он вопреки природеНа вкус людских дрожащих тел,И ничего в людской породеБлагословить он не хотел.Но строго мы судить не будемУшедшего в подполье пса:Он мстит за безразличье людям,Хватая их за телеса.Они могли б в собачью школуЩенком его определить,Чтоб там его под радиолуКрасиво выучили выть;Он научился там считать быПо меньшей мере до шестиИ подмосковные усадьбыВ мороз от жуликов блюсти;Он умирал бы по командеИ через палочку скакал,И ни к какой собачьей бандеИз принципа не примыкал;Привык бы на прогулке рядомС ногой хозяина бежатьИ лишь тоскливым долгим взглядомВеселых сучек провожать;Сносил бы стойко все побоиИ не показывал оскал,И прибирал бы за собою,Как кошка, зарывая кал…Но этих мирных идеаловМы не смогли ему внушить,И волосатых причиндаловТеперь он хочет нас лишить.Он все беспривязные сворыНа нас пытается поднять,И тщетно будут живодерыЕго по Коптеву гонять.И тщетно будут по подваламМенты отстреливать его –Ведь злым мистическим началомЕго прониклось существо.Он стал собачьим Моби Диком,И я давно уже готовК тому, что он однажды с рыкомКо мне рванется из кустов.Заблудшего меньшого брата –Его ни в чем я не виню,Хотя и знаю, что когда-тоИ мне он вцепится в мотню.* * *
Когда несешь без размышленияТяжелый груз мирских забот,То повышается давлениеИ по лицу струится пот.А поразмыслить не мешало бы,Чтоб сбросить с челюсти узду.Со всех сторон ты слышишь жалобыНа беспросветную нужду.На сострадание нахлебникиДавили испокон веков –Мол, денег нету на учебникиДля их оболтусов-сынков.Да пусть растут не зная грамотыИ вырастают дурачьем,Пусть даже вымрут, словно мамонты,Однако ты-то здесь при чем?Ты тронут их плаксивой бедностьюИ помогаешь им, а зря –Ведь над твоею бесхребетностьюОни смеются втихаря.Они скоты неблагодарные,И это видно по глазам.Наплюй на беды их кошмарные,Пусть каждый выживает сам.Пускай сидят в пыли за печкамиИ в подпол прогрызут дыру,Коль не оставлено местечка имНа пышном жизненном пиру.Пускай внизу среди накопленныхЗапасов разных пошустрят,И пусть о ненасытных гоблинахСо страхом все заговорят.Ты оберни всё это шуткою,Чтоб длился радостный настрой,Пускай возня и вопли жуткиеВ подполье слышатся порой.В светлице лакомки и пьяницыПируют, не боясь греха,И пусть со временем останетсяВ хранилищах одна труха.Успеешь ты тарелку вылизать,И всё допить, и всё доесть,И те, что из подполья вылезут,Тебя уж не застанут здесь.* * *
Чего от нас хотят буржуи?А то ты до сих пор не понял!Чтоб силу ты имел большую,Но был покладистым, как пони.Чтоб начал ты без перекуров,В противность собственной природе,С утра до вечера, как курва,На них мантулить на заводе.И нет ни логова, ни лаза,Где удалось бы отсидеться.Буржуй везде – от этой расыНам никуда уже не деться.Тебе по-дружески скажу я:Напрасно ты о воле бредишь.Все учтено, и ты буржуяНикак по жизни не объедешь.Сгибай же перед ними спину,Пусть это будет вроде ширмы,Но между тем купи стрихнинаИ жди до юбилея фирмы.Буржуи любят юбилеи,Где пьют с народом по глоточку.Прижмись к хозяину смелееИ брось в стаканчик порошочку.Буржуй вдруг улыбнется кривоИ изо рта повалит пена,И взоры членов коллективаНа нем сойдутся постепенно.Упав на стол, он будет битьсяСредь одноразовой посуды,И будут люди с любопытствомТаращиться на это чудо.И, доедая бутерброды,Пока не началась облава,Признает коллектив завода,Что праздник выдался на славу.* * *
Теперь в нас соки жизненные скисли,Одрябла плоть и мудрость возросла,И все мы пишем “Максимы и мысли” –Писаниям подобным нет числа.Но как, дружок, бумагу ни корябай,Я не забуду, собутыльник твой,Как некогда, отвергнут пошлой бабой,Об липкий стол ты бился головой.Я помню, твой несносный современник:Чтоб подарить той стерве бриллиант,Ты сочинял куплетцы ради денегИ беспощадно грабил свой талант.Ты не внимал разумной укоризнеИ только чудом вылез из дерьма…Кто олуха такого учит жизни,Тот сам, похоже, выжил из ума.Неодолима глупость молодежи,И в пользу книг мне верится с трудом,Так пусть юнцы хлебнут дерьма того же,Чтоб те же книги сочинить потом.* * *
По равнине поднебеснойПроплывают облака,А на плёсе, в лодке тесной,Можно видеть рыбака.Стебли водяных растенийВниз уходят, в донный мрак,Рыбы крупные, как тени,Там проходят просто так.Не хотят идти к приманкеИ попасться на крючок.Наш рыбак сидит на банке,Щурит глазки и молчок.Мужики, когда покинутЖен, семейство и уют,То подальше снасть закинут,А потом спиртное пьют.А потом поют про Волгу,Не стесняясь пьяных слез,А потом бранятся долго,Оглашая бранью плёс.А потом, забыв про рыбу,Станут бешено грести,Чтобы веслами ушибыВражьим лодкам нанести.И такой стоит там грохот,И такой там бой идет,Что в воде беззвучный хохотДаже рыба издает.Сгубит множество рыбалкаСлабоумных рыбаков.Нам-то их ничуть не жалко,Наш рыбак – он не таков.Наш рыбак глядит сурово,Как бушуют земляки.Для него давно не ново,Что все люди – дураки.Наш рыбак глядит суровоИз-под сдвинутых бровей.Для него давно не ново,Что любить нельзя людей.Что за спугнутую рыбуНадо как-то отвечать,Что товарищи могли быНа воде и помолчать,Что такие перегибыОдобрять нельзя никак…Потому и не без рыбыКаждый вечер наш рыбак.* * *
Рыболовство – занятие трудное,Лучше с берега в воду не лезть,Ибо дерзкая Рыба ПаскуднаяУ тебя может ядра отъесть.И ужасною руганью матернойНе поможешь ты делу тогда,И домой ты вернешься безъядерный,И с женою возникнет вражда.И жена увлечется театрами,Вечерами начнет исчезать,И самцы, наделенные ядрами,Будут скрытно в твой дом проползать.По старинке главой себя мня еще,Возопишь ты про грудь и змею,Но укажет перстом обвиняющимТут жена на промежность твою.“Коль не нравится, можешь проваливать!” –Будешь слышать ты в доме своем,И прощенье у рыбы вымаливатьТы приедешь на тот водоем.И в озерных послышится выплескахГолос рыбьих разгневанных стай:“Вспомни, сколько ты наших повытаскалИ жестоко убил, – посчитай!А потом расчлененные трупы ихПожирал, как рехнувшийся зверь.Может, рыбы – животные глупые,Но считать мы умеем, поверь.И за наши кошмарные бедствия(Вся история ими полна)Пары ядер лишиться впоследствии –Несерьезная просто цена.На обжорство твое беспробудноеРазобиделась наша сестра,Знаменитая Рыба Паскудная,И оттяпала оба ядра.Знай, что держит их Рыба ПаскуднаяУ себя в неприступном дворце,И русалка, красавица чудная,Бережет их в хрустальном ларце.А дворец охраняет чудовищеПо прозванью “морской пидорас”.Эти ядра сегодня – сокровище,Талисман, защищающий нас.Если доля нам выпадет трудная(А она и сегодня не мед),То могучая Рыба ПаскуднаяЭти ядра зубами сожмет.И тогда содрогнется Московия –Говорим тебе как на духу:Ощутит всё рыбачье сословиеНестерпимые боли в паху.И все ядра мгновенно отвалятсяИ покатятся наземь из брюк,И Паскудная Рыба оскалится,И придет рыболовству каюк”.* * *
Осетия нам подарилаСвой розовый липкий портвейн,Но я подоплеку недобруюВ подарках таких нахожу.Так что же, теперь осетиныВина уже больше не пьют?Да нет, они пьют с удовольствием,Я сам это видел не раз.Его ничего не смущает,Хотя из-под бравых усовРазит перегаром удушливо,Хотя его сильно штормит.Девчонки таких уважаютИ любят бесплатно гульнуть,И горцы усатые счастливы,От пуза напившись вина.Ну вот и хлебали бы самиСвой розовый липкий портвейн,А нам это дело подсовыватьПора бы уже прекратить.Навряд ли от чистого сердцаТакие подарки идут –Портвейн подходящего качестваВполне им сгодится самим.А нам осетины сплавляютТакой, извиняюсь, продукт,Что друг мой бутылочку выкушал –И вскоре стошнило его.И вот он, считай, уже суткиС тех пор непрерывно блюет,И мне на такие мучения,Конечно, смотреть нелегко.А я ведь в лепешку для другаГотов расшибиться всегда,Поэтому переживаю,Когда он все время блюет.Поэтому я призываюПорядочных всех осетин:Мы против портвейна паленогоВсе вместе сплотиться должны.А если ты смотришь спокойно,Как русский блюет человек,То я не могу после этогоТебя называть кунаком.* * *
Я не мечтаю встретиться с любовью,Взломать безденежья порочный круг.Осталось мне теперь одно злословье –Мой своенравный, но надежный друг.Стремясь не быть нахлебником Отчизне,Я смог дожить до сорока пяти,Однако добрых слов для этой жизни,Я, как и в юности, не смог найти.Пусть злу за злое злом же воздается –Вот логика злословья моего.Пусть знает зло, что у меня найдетсяНа злобу дня словечко для него.Не зря себя я чувствую отличноИ дорого ценю свое перо –Ведь я, как бог, решаю самолично,Что в этом мире зло, а что – добро.Я день октябрьский вспоминаю четко,Когда на миг затмилось все вокругИ на мою балконную решеткуВзаправдашний орел уселся вдруг.Я покормить хотел его с ладони,Но к деревам, расцвеченным пестро,Он прянул, мне оставив на балконеКоричневое с золотом перо.И если зло является открыто,Как в чистом поле – выползки змеи,Опередят судилищ волокитуОрлиные решения мои.Пусть зло невосприимчиво к злословью,Но я, разумным доводам назло,Ему вонзаю в задницу слоновьюИсподтишка каленое стило.И в результате должного почтеньяДобиться вряд ли сможет этот зверь,Поскольку язвы, струпья, нагноеньяЕго бока украсили теперь.Пускай и впредь он, топоча по свету,Несет мое особое тавро,Не зря же встарь я прикрепил к беретуКоричневое с золотом перо.Таких, как я, он может слопать разомХоть сотню, – но, внушая бодрость мне,За ним свирепым золотистым глазомСледит орел, парящий в вышине.* * *
Я припомнить хочу окончанье разгула,И от зряшных попыток мне хочется плакать.Ходят в черепе волны тяжелого гула,И глаза застилает похмельная слякоть.От веселья остался лишь горький осадок,По-другому с годами бывает всё реже.Хоть здоровье пришло постепенно в упадок –Разговоры, остроты и тосты всё те же.Ничего не могу я поделать с собою,Не могу головы приподнять с изголовья,И усталое сердце дает перебои,Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.Было всё как всегда – лишь в похмельных симптомахЯ какие-то нынче нашел измененья,И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых…Но с годами и хочется только забвенья.* * *
Иду я по болоту буднейИ с каждым шагом глубже вязну.Жужжат проблемы всё занудней,Всё гаже чавкают соблазны.Передвижения в трясинеМеня изрядно осквернили –Я словно весь в трефовой тине,Я словно весь в зловонном иле.Еще не минуло и года,Как что-то в жизни просветлилосьИ долгожданная свободаКо мне сочувственно склонилась.Утихло мерзкое жужжаньеРазогнанного мною роя,И в светлой дымке встали зданья –Я до сих пор в уме их строю.Но разом нужды бытовые,Родня, любовницы, привычкиСвирепо мне вцепились в выю,А также в тощие яички.“Опомнись, эгоист проклятый!Кому нужны твои постройки?!Ты хочешь пренебречь зарплатой,Чтоб мы подохли на помойке”.И я не вынес этих пыток –Чтоб рой наследников не вымер,Я вновь побрел среди улиток,Гадюк, пиявок и кикимор.И я почти возненавиделСвои бесплодные мечтаньяИ сам себя – за то, что виделТе удивительные зданья.* * *
Постепенно тоска разъедает мое естество,Чтоб я заживо умер, чтоб в страхе чуждался всего,Чтоб в телесном мешке, ковыляя средь уличных стад,Нес бы внятный лишь мне нестерпимый, чудовищный смрад.Всё забрызгано ядом меня отравившей змеи,Разлагается мир, сохраняя лишь формы свои,До чего ни дотронусь – разлезется внешняя тканьИ зловоние гнили безжалостно стиснет гортань.И о чем ни подумаю – словно зловонья хлебнул:Пусть улыбкой своей окружающих я обманул,Но честнее меня заурядный покойник любой –Он лежит в домовине и землю не грузит собой.Я увижу пригорок уютный, узор травяной,На мгновенье постигну все то, что случилось со мной,И покатятся слезы, поскольку никто ведь не радВ стройной храмине мира во всем видеть только распад.Я внезапно увижу, как дивно вокруг бытие,Только радости нет – запоздало прозренье мое:Я уже не от мира сего, а пришелец оттоль,Где лишь скрежет зубовный во тьме, безнадежность и боль.Не спеши в этих строках напыщенность видеть и ложь –Ты по жизни плывешь, но не знаешь, куда приплывешь,В Море Мрака впадает немало невидимых рек,И кто выплыл туда – по названию лишь человек.* * *
Так легкие мои сипят,Что просто делается жутко.Там черти дерзкие сидят,И атаман их – бес Анчутка.Когтями легочную плотьСвирепо бесы раздирают,И странно, почему ГосподьНа это ласково взирает.Напрасно я поклоны бью –Господь ведет себя нечутко.Его я искренне люблю,Ему же нравится Анчутка.Я вечно хмур и утомлен,А черт – затейник и проказник.Скучающему Богу онВсегда готов устроить праздник.Гогочет адская братва,Когтями действуя умело,И рвутся легких кружева,И кашель сотрясает тело.Занятно Богу видеть, какСтроитель вавилонских башенВорочается так и сяк,Чтоб только успокоить кашель.Пытаюсь я произнестиМолитву жесткими устами,А черти у меня в грудиЩекочут весело хвостами.Пусть бронхи испускают свист,Во рту же солоно от крови,Но я, однако, оптимист,И мне страдания не внове.Поскольку есть всему конец,Придет к концу и эта шутка,Зевнет на небе Бог-Отец,И успокоится Анчутка.* * *
Я не люблю предметы моды,Чья ценность мерится деньгами,Зато люблю смотреть на воду,Зато люблю смотреть на пламя.Как память об иной отчизнеМне танец пламени и дыма.В нем вечность и текучесть жизниПереплелись нерасторжимо.Покуда пламя, как котенок,Ворочается на угольях,Выходит память из потемок,Сгустившихся в моих покоях.Ты помнишь? В той стране прекраснойЖизнь словно греза проплывает.Любовь там может быть несчастной,Но безответной не бывает.И грусть во мне не зря рождаетВода, воркующая нежно:Мне, кажется, она впадаетВ моря моей отчизны прежней.Там нищета и несвободаЛюдей счастливых не тревожат:Того, что им дает природа,Хитрец присвоить там не может.Не будет в тех угодьях чудныхТого, что тягостнее гири –Воспоминаний, даже смутных,О здешнем беспощадном мире.* * *
Только русские здесь кресты на могилах,Только русские надписи на надгробьях,Только русские лица на фотоснимках,Вделанных в камень.Всюду чистые трели незримых птичек,Как ручьи, под ветром лепечут листья,И шаги шуршат, и от этих звуковЧище молчанье.На уютный пригорок в курчавой кашкеПоднимись – и увидишь как на ладониЛабиринт оградок хрупких, в которомБродит старушка.В этом городе предки твои не жили,Нет родни у тебя на этом погосте,Но с пригорка кажется: видишь близкихОтдохновенье.Может быть, над этим кто-то пошутит,Как оно в обычае стало нынче;Ты прости – пусть чистой душа пребудет,Как этот вечер.* * *
На опушке полянку мы открыли –Под текучей березовою теньюМолча там столпились и застылиМаленькие кроткие растенья.По вершинам ветерок пробегает,Проливающий лиственные струи,На полянке же бабочки порхают,На соцветьях маленьких пируя.Здесь и мы расположились для пира,Но вино стоит нетронуто в чаше,Ибо ветер, облетевший полмира,Загудел прибоем в нашей чаще.И слепящие пространства полевыеПотекли, отделенные стволами,И гигантские пятна теневыеПотянулись вслед за облаками.И мы видим из нашего затишья,Как, покорные тяге этой древней,Двинулись сутулые крышиЗа бугром укрывшейся деревни.Перелески вздохнули и поплылиС копнами бесчисленными в свите,И за что бы нынче мы ни пили –Всё равно мы выпьем за отплытье.Мы стремнину ощутили мировую –Ту, что всё за собою увлекает,И кукушка незримая кукует –Словно чурочки в поток опускает.И пусть всё останется как было,Связано недвижности заветом,Всё же что-то незримое отплыло,Чтоб скитаться по вселенной вместе с ветром.* * *
По шоссе мимо старой деревниПролетаешь, но выхватит взгляд:Мальчик едет на велосипедеПо плотине, где вётлы шумят.И другого об этой деревнеЯ припомнить уже не могу,Хоть и знаю, что есть там и прудик,И телок на его берегу.Хоть и знаю, как ласковым светомЗаливает деревню закат,И как звякает цепь у колодца,И как звонко коровы мычат.Но одно только врезалось в памятьИз пейзажа, сметенного вбок:Этот маленький, знающий местностьИ почти неподвижный ездок.Почему? То ли так же я ехалВ позабывшейся жизни иной,То ли будут и новые жизниИ опять это будет со мной:Снова ясный и ветреный вечер,И я еду, трясясь и звеня,По делам, что нелепы для взрослых,Но безмерно важны для меня.* * *
Она вполне достойна оды,Мохнатая четвероножка,Мистический символ свободы,Зверь ночи – маленькая кошка.Пусть у стола она канючит,Зато изящна и опрятна,И жить по-своему не учит,И выражается понятно.Не кошка учит жить, а люди –Посредством едких замечаний,Как будто я призвал их в судьиМоих неправильных деяний.Свой опыт маленький рутинныйОни считают за образчик…Я бью учителя дубинойИ заколачиваю в ящик.А ящик тот кидаю в мореИль в кратер грозного вулкана,Но и оттуда, мне на горе,Звучат советы непрестанно.Восстанет из огня советчик,Из хляби сумрачной взбурлится…Подобных призраков зловещихОдна лишь кошка не боится.Она их люто ненавидит,Они и кошка – антиподы,В них мудрый зверь угрозу видитСвященным принципам свободы.Он хочет им вцепиться в яйцаИ вмиг становится уродлив,Как сон запойного китайца,Как некий страшный иероглиф.Он норовит вцепиться в пенисНазойливому педагогу,Шипя, щетинясь и кобенясьИ приближаясь понемногу.Застонет скорбно привиденьеИ сгинет в пламени и вони,А зверь мне вскочит на колениИ ткнется мордочкой в ладони.Он заурчит, прикрывши глазки,И засыпает понемножку –Не зверь мистический из сказки,А просто маленькая кошка.* * *
Люблю сидеть, читая книжку,И что-то вкусное жевать.Свою-то жизнь прожить непросто,Чужие проще проживать.Свою-то жизнь не остановишь,Хоть и горька она порой,А книжку можно и захлопнуть,Коль в тягость сделался герой.Своя-то жизнь почти иссякла,Но в книгах жизнь кипит вовсю.Читая книжку, ты бессмертен,Как Агасфер Эжена Сю.И если “Агасфер” наскучит,Другую книжку можно взять,А жизнь своя – как труд на черта:Хоть тошно, а изволь писать.Свою-то жизнь ты пишешь кровью,И это – окаянный труд,Ведь всякий раз на полусловеЛюбого автора прервут.Нет, лучше жить в литературе,Следить за замыслом творцаИ видеть логику сюжетаИ обоснованность конца.А жизнь своя – пустая книга:Ведь было множество идей,А перечитываешь снова –И не находишь смысла в ней.* * *
Ты сможешь отдохнуть, философ,На тростниковых берегах,На плоскостях озерных плесов,На розовеющих лугах.Там ветер катится по травам,Влетев откуда ни возьмись.Ты там поймешь, что нет отравыЗловредней, чем людская мысль.Мысль ходит в черепе, как поршень,Кипит, как варево в котле,Но вдруг взлетит с дороги коршун,Терзавший жертву в колее.Туда-сюда на точке взрываМысль воспаленная снует,Но вдруг дорогу торопливоТебе перебежит енот.И поначалу с недоверьем,Ну а потом совсем легкоСебя почувствуешь ты зверем,В сосцах копящим молоко,И птицей, в бритвенном сниженьеСрезающей метелки трав, –И утихает напряженье,Другую голову избрав.Ты, умствуя, как в лихорадке,Мог не заметить никогда,Как утомленные касаткиРядком обсели провода.Присядь на хворую скамейку,А взором в небо устремись,И ты поймешь, насколько мелкоВсё то, что нам приносит мысль.Ведь ей с той мыслью не сравниться,Которая и есть Господь,В которой ты, и зверь, и птицаПриобрели и кровь, и плоть.* * *
Нам плыть четыре километра,Волна по днищу барабанитИ терпеливо против ветраНатруженный моторчик тянет.Недаром мы разжились лодкой –Возбуждены удачной ловлей,Теперь плывем себе за водкойТуда, где есть еще торговля.И вновь с очередным подскокомГроздь капель по лицу стегает,И кажется: слепящим сокомПлод мира щедро истекает.Стирая блещущие капли,Мы видим на недальнем бреге,Как очертания набряклиИ млеют в ясности и неге.Как будто ждут чьего-то взглядаДеревни, плесы и растенья,И встречной зыби перепадыПодобны дрожи предвкушенья.И лодка нас уносит в дали,От встречных выплесков колеблясь,Чтоб соку мира мы придалиНеобходимый хмель и крепость.* * *
Бегут бесчисленные гребни,Тростник – за ними без оглядки,А неподвижные деревниИх провожают, как солдатки.Простор весь полон этим бегом,И мягкий берег тем спокойней.Над ним надежным оберегомБелеет кротко колокольня.Покинь озерную безбрежность,Где воды катятся упруго,И погрузишься в безмятежностьПозванивающего луга.Там купы лиственного лесаСошлись у тихого затонца.На лодке выбирают лесу,И рыба вдруг блеснет на солнце.К воде там лошади спустилисьИ пьют, а в ходе передышекТе капли, что с их губ скатились,Ты видишь как цепочку вспышек.Нелегок путь преображенья,И только здесь подать рукоюОт напряженного движеньяДо совершенного покоя.* * *
Есть камни на лугах, ушедшие на отдых,И словно ордена – лишайники на них.Видны им отблески на неспокойных водах,Их обметает шелк метелок полевых.Когда-то с ледником катились эти глыбы,Грозя перемолоть сырую жизнь Земли,Но льды уставшие в озерные изгибы,Во впадины болот расслабленно сползли.А этим валунам ледник доверил сушу,На взгорьях, на мысах оставив над водой,И почва вобрала их розовые туши,Из-под лишайника блестящие слюдой.Но протекут века – и вновь горбы подниметИз сумрачных болот восставшая напасть,И тяжко поползет, и Землю всю обнимет,На этих валунах основывая власть.* * *
Я хотел бы сложить свое телоИз фрагментов бесчисленных тел;Так, изящные пальцы енотаПозаимствовать я бы хотел.Я хотел бы, чтоб кисточки рысьиНа ушах у меня отросли,И чтоб я пошевеливал ими,Уловляя все звуки Земли.Синевой отливающий панцирьМне хотелось бы взять у жука,И седые тяжелые ядраУ бегущего вдаль ишака.Взять у страуса важную поступь,И осмысленный взор – у бобра,И у разных тропических птичекВзять по три самых ярких пера.Взять сутулую мощь – у бизона,У жирафа – недюжинный рост,А еще у того же енота –Оттопыренный кольчатый хвост.И расхаживать, перья топорща,На прохожих глядеть с торжеством,Ощущая себя наконец-тоГармоничным вполне существом.* * *
Здесь, где камень хрустел под пятой мирмидонцаИ хрустела щитов воспаленная медь,Я тебя вспоминаю, зажмурясь на солнце,Хоть и знаю, что мы не увидимся впредь.Здесь как жертвенник ствол шишковатого дуба –Этот вид придает повилика коре,И порой ветерок, как знакомые губы,Пробегает по телу в бесстыдной игре.Смех в очах и беспечные темные кудри,Губы как лепестки и пушок на щеке –Я такой тебя встретил в заснеженном утреИ такой сохраню в этой нежной строке.И моей ты была, и, как нимфа потока,Не давалась ты мне, между пальцев скользя.Ты порочной была и чуждалась порока,И тебе воспротивиться было нельзя.Эта сила на радость дана – и на горе,Я осилил ее – и не смог побороть.Я вхожу в свою память, как в сонное море,Освежая души обнаженную плоть.Ты и зла, и добра. Ты живешь как стихия,Припадая то к тем, то к другим берегам,И с любовью тебе посвящаю стихи я,Хоть и знаю, что ты равнодушна к стихам.* * *
Почитатели Помоны и ВертумнаИ всей римской старины почтенной,Надо жить нам спокойно и бездумно,Наслаждаясь гармоничностью Вселенной.Надо вовремя заканчивать работу,Ибо всю ее вовек не переделать,Да и силы уменьшаться стали что-то,Взор поблек и шевелюра поредела.Надо сесть в мягком свете предзакатномУ ручья, что бежит почти бесшумно,И покажется близким и понятнымТайный замысел Помоны и Вертумна.Видно, боги так распорядились,Чтобы люди, не взысканные властью,Те, что мирно жили и трудились,Приближались в этой жизни к счастью.Есть плоды и вино молодое,Хлеб и сыр – а большего не надо,И довольны боги простотоюНашего житейского уклада.Бог лениво помавает дланью –И к нам тут же рой вестников несется,Ибо если скромны твои желанья,То желаемое обретется.* * *
Под папоротником – как в сонных водахИ в вересковой дымке розоватойЛежат лощины и холмы лесныеИ ходока уносят вдаль, как волны.Но словно странной призрачной преградойЛес отделён от взора человека –Смотри и восхищенно прикасайся,Но непреклонна отчужденность леса.Вот мох пружинит под твоей ногою,Вот ты потрогал звездчатый лишайник,Всё это близко и доступно чувствам,И вместе с тем в безмерном отдаленье.У леса ты не спрашивай дорогу,Он здесь – и далеко, он не услышит,Но ты ориентируйся по солнцу,На стук моторки вдоль речного русла.Когда же ты на тракт проезжий выйдешь,То так приветна пыль его обочин,Как будто дорогой ковер расстеленДо самого крыльца твоей избушки.И весело идти – ведь ты же знаешь,Что ждет тебя твой домик неказистый,Который ты, так сладко уставая,С друзьями сам построил прошлым летом.* * *
Усердная молитва ни разу не зажглаЖемчужный венчик света вкруг женского чела,И только состраданье к упавшему в путиТот свет из кущей рая способно низвести.Уборщица-гречанка в больнице городской –Я знаю, что смотрел я с болезненной тоской;Ты уловила взгляд мой и тут же подошла –Поправила подушку, покушать принесла.И враз озноб улегся и боль исчезла вдругОт ласкового взгляда и от касанья рук.Так знай же: жить ты будешь под сводами хором,Где горбиться не надо со шваброй и ведром.Там вкусишь наконец-то отдохновенье тыСреди непреходящей прекрасной чистоты –За то, что в бедном сердце, назначенном страдать,Мистическою розой взрастила Благодать.Была ты некрасива, в летах уже была,Но знаю: будет в вышних греметь тебе хвала,И ангелы восславят Господень правый судИ одесную Бога тебя перенесут.* * *
Люди боль откуда-то выносятИ потом куда-то переносят,А куда потом ее девают,Почему-то их никто не спросит.Где хранится боль в резервуаре?Ведь она же неуничтожима.Страшно, что в болезненном угареКак-нибудь заложит в дамбу бомбу(Или же, точнее, бомбу в дамбу)Нигилист, поднаторевший в сваре,Ради изменения режима.Чтобы не добрался злобный нектоДо такого важного объекта,Надо взять то место под охрану,Там поставить своего префекта.Люди боль упорно переносят,А куда, скажите мне на милость?Пусть об этом жестко их допросят,Ведь от страха сердце истомилось.Будут переносчики страданьяИ протестовать, и материться,Но заставят их разговоритьсяСталинские методы дознанья.Некогда миндальничать! Ведь нам быГлавное – не допустить до взрыва,А иначе с треском рухнет дамба,Вал свирепый прыгнет на столицу,И на мг мелькнут в волнах разливаНаши перекошенные лица.* * *
Молча снуют летучие мышиПод расцветающим небом ночи.Море у берега тяжко дышит,Словно удобней улечься хочет.Под фонарем мошкара мерцает,Ниже, как в цирке, жабы расселись.Слышу всех тварей сейчас сердца я,Это не просто сверчки распелись.Как днем, предметы можно потрогать,Но беспредельность всего коснулась,И в море светящаяся дорогаК призраку судна вдаль протянулась.Любой предмет походит на призрак,Поскольку жизнью живет нездешней,Поскольку тьма, как всеобщий признак,Его связует с бездною внешней.Я слышу сердца бесчисленных тварей,Звонко и слаженно их биенье,И море дышит, словно в угаре,В немом экстазе объединенья.* * *
В напоминание случайноСоставятся кусочки дня,И память по протоке тайнойВ былую жизнь помчит меня.Ведут таинственные знакиТуда, где юности земля,Где нищи старые бараки,Зато роскошны тополя.Их в небо словно кубки света,Подъемлет вечер на весу.Как странно, что предместье этоДосель я в памяти несу.Везде на лавочках старухи,А стариков почти что нет.Терзают дети, словно мухи,Единственный велосипед.И в небе с детской перекличкойСплели стрижи трамвайный звон,И я привычной перемычкойОт мира здесь не отделен.Я в нем способен раствориться,Играя, в беспредельность впасть –Не посторонняя частица,А кровная, родная часть.* * *
Мостки над чистой водой,В которой мелькают мальки.Нагрелись под солнцем доски.Синеет водный просторПод ветерком прохладнымВ этот час предвечерья.Но тишь в затоне моем:Вдали вскипели барашки,А здесь лишь тростник качнулся.Лодка плывет вдали,Но громыханье уключинСлышится будто бы рядом.На лодке к каждому мысуХотелось бы мне причалить,Во всех постоять затонах,Где в золотистой толще,В сплетеньях водных растенийКрасный плавник мелькает,Где с шелестящим треском,Возникнув прямо из неба,Пропархивают стрекозы.Но я никуда не плыву,Ведь выбор встает порой –Двигаться или видеть.Я удочку отложил,Ведь выбор встает порой –Ловить или созерцать.Мостки над водой озерной,Нагретые солнцем доски…Образ чистого счастья.* * *
Себя понапрасну не мучай,Уляжется горе – и вновьТы скажешь спасибо за случай,Твою погубивший любовь.Себя не терзай понапрасну,Ты просто не видишь пока,Куда тебя двигает властноСквозь жизнь провиденья рука.Пусть дни твои тянутся тускло –Сдержи неразумный упрек:Свое непреложное руслоПророет подземный поток.Пусть беды приходят стадами,Но ты над собою не плачь –Лишь много позднее с годамиПроявится смысл неудач.В унылом житейском пространствеНе жди озаренья извне,Но бережно музыку странствийВ душевной храни глубине.Не стоит в окрестном пейзажеВыискивать к отдыху знак –Лишь музыка верно подскажет,Где можно устроить бивак.И выше житейского счастьяТы счастье почувствуешь там –Где жизни бессвязные частиРасставятся вмиг по местам.* * *
Снова брезжит над Киевом мягкий рассвет,Как вставал он когда-то и в прежней стране,Ну а я позабыл уже, сколько мне лет,Значит, годы истории числить не мне.И не мне причитать про распад и развалИ про то, что нельзя по живому кромсать.Я распад в виде водки в себя заливалВ тот момент, когда мог бы хоть что-то сказать.Не видать мне над Киевом вставшего дня,А из зеркала шепот: “Не всё ли равно?”Что ж, по сердцу и печени режьте меня,Ведь живого во мне не осталось давно.* * *
Из этих мест приозерных,Из этих прибрежных селУшли на войну мужчины –Назад ни один не пришел.Лишь обелиск остался,Металлом белым обшит.Как штык старинный трехгранный,Списки он сторожит.На белом металле – спискиТех, что ушли навек.Читаю – только РемневыхОдиннадцать человек.Болтают ласточки в небе,Тихо звенят провода,Рядом, в овраге заросшем,Побулькивает вода.Все та же дорога в поле,Что раньше вела на фронт,Утоптанная, как камень,Уводит за горизонт.Спросить непременно надоУ тех одиннадцатиО бесчеловечных далях,Куда им пришлось уйти.В ответ же – птиц перекличка,Звон проводов и ос.Бесплодней земли проселкаВсякий людской вопрос.* * *
Память с отрадной тоскойЯвит мне воды и сушу.Край приозерный тверской,Не покидай мою душу.В ней постоянно пребудь,Ветром овеивай свежим.Пусть пролегает мой путьВечно по этим прибрежьям.Веслами пусть громыхнетГде-то незримая лодкаИ в травостое вздохнетВетер смущенно и кротко.Пусть все земные путиИ каменисты, и долги –Станет мне легче идти,Вспомнив тверские проселки.Я путевую страдуС легкостью превозмогаю,Ибо всегда я идуПо приозерному краю.Та сторона далека,Ныне уже невозвратна,Но разделенья тоскаМне и легка, и отрадна.Ибо такая тоскаСлужит залогом движеньяК цели, которой покаЯ не нашел выраженья.* * *
Ветер свежеет. Бликов бегут косякиК берегу с плеса, пробираются сквозь тростники,Чтоб к розоватым каменьям волною прильнуть,Чтоб оторочку из пены слегка колыхнуть.Я же сижу под ветвями прибрежной ольхиНа валуне и неспешно слагаю стихи.С плёса несется пронзительный чаячий крик,И простирает ко мне свои острые пальцы тростник.В дымчатых звездах лишайника дремлет ольха –Ветер утих. Что мне думать о смысле стиха,Если весь видимый мир – это свыше большое письмо,Если всё то, что я вижу, является смыслом само.ЧЕРЕПОСЛОВЬЕ (2004)
* * *
Я так виноват перед телом своим,Ведь я заливал в него черт знает что,И стало оно постепенно худымИ кровь пропускающим, как решето.Я здесь под худобой имею в видуНе маленький вес, а наличие дыр.Протечки имеются в деснах, в заду;Богемная жизнь - это тот же вампир.Как крейсер, который сумели подбить,Плыву, своим топливом воды кропя;Врачебных услуг не могу я купить,Поэтому сам конопачу себя.В себя я немало затычек ввернул,Но все же размеренно кровоточу;С лица я довольно заметно сбледнул,Но все же уняться никак не хочу.Излишнею кровью никто не богат,А я постоянно теряю ееИ сделаюсь скоро холодным, как гад,Повсюду внедряющий жало свое.Мой холод приятен для теплого ню,Но ежели, к центру его подползя,Я жалом летучим ему причинюВосторги, забыть о которых нельзя,-То мне это будет занятно слегка,Но вскоре, своим иссяканьем томим,Исчезну,- останется только тоскаПо полным презрения ласкам моим.* * *
Ко мне подруга охладелаИ не звонит, как обещала.В былое время это делоМеня бы очень удручало.Когда-то женские демаршиМогли добавить к жизни перца.Теперь я стал мудрей и старше,Иное трогает за сердце.Сменились жизненные цели,Я для любви уже потерян.Стеклянных дудочек апреляТеперь я слушать не намерен.Теперь хожу я по конторамИ там потею от волненья.Не вижу неба я, в которомСкворцы и облачные звенья.Весенних далей акварелиТеперь к отплытию не манят.Я не мертвец - на самом делеЯ просто беспросветно занят.Мои волненья непритворныИз-за конторской канители,Но для меня теперь бесспорныЛишь собственнические цели.И я к ним движусь неустанно,Любовь же с ними несовместна.Когда я собственником стану,То для любви еще воскресну.Теперь я не читаю строкиПоблескивающей капели:Весны прозрачные намекиГрозят отвлечь меня от цели.Должны опять под лед убратьсяПространства, что в тепле раскисли,Чтоб от конторских операцийМои не отвлекались мысли.Хочу, чтоб в ворохах метелиМосква по-прежнему огрузла,Хочу, чтоб вновь окаменелиВо льду проточенные русла.Чтоб я воды не слышал ропот,Не устремлял бы в небо взоры,Чтоб неуклонно, словно робот,Мог семенить в свои конторы.* * *
Я прошу вас, люди: не волнуйтесь,Никогда не надо волноваться,Если очень тянет что-то сделать,То сперва расслабьтесь, успокойтесь,И откроется вам непременно,Что разумней ничего не делать.Все проблемы уладятся сами,Сами разрешатся все конфликты,Ведь такого в мире не бывает,Чтоб проблема никак не решалась,Ибо с философской точки зреньяС объективным бытием ВселеннойПоложенье такое несовместно.Я, к примеру, долго волновался,Как пойдут события в Анголе,Даже, помнится, пожертвовал что-тоНа поддержку ангольского народа,Но неблагодарные ангольцыПродолжали истреблять друг друга,Нравилось им больше партизанить,Чем работать в жаркую погоду.А потом СССР распался,И плевать всем стало на Анголу.Я, к примеру, долго волновался,Кто футбольным станет чемпионом,А потом Судьба меня столкнулаВ жизни с целым рядом футболистов.Ужаснувшись их идиотизму,Я себя из-за собственных волненийВдруг почувствовал тоже идиотомИ футбол мне стал неинтересен.Все его проблемы смехотворны,Ибо что футболисты ни делай -Никогда такого не бывает,Чтобы кто-нибудь не стал чемпионом:Так Судьба решила изначально.Я, к примеру, долго волновался,Наблюдая шныряющих мимоМногочисленных девушек прелестныхИ давая опрометчивое словоВсех склонить к любовному соитью.Но однажды в момент любовной драмыБог вложил мне в руку калькулятор,И путем нехитрого подсчетаВыяснилось, что для этой целиДолжен я прожить два миллиардаДвести двадцать девять миллионовДевятьсот одиннадцать тысячТриста сорок девять с половинойСредней продолжительности жизней.И с тех пор я стал к любви и сексуРавнодушен, как кот холощеный.Хоть по-прежнему мимо шнырялиВзад-вперед прелестные девицы,Я уже не провожал их взором,Ибо мне было точно известно,Что Судьба все девичьи проблемыРазрешит без моего участья:Все девицы падут непременно,На спину падут перед мужчиной,Все падут - устоявших не будет,Как и прежде их тоже не бывало;Значит, и не стоит волноваться.Волноваться вообще не стоит,Потому что всякая проблемаСобственным решением чревата.Важно только ее не беспокоить,Чтоб она спокойно разродиласьБез нелепых судорог и воплейИ без суматохи акушерок.Бытие по своему определеньюТак устроено, что если что-то было,То оно уж как-нибудь да было,Ибо так вовеки не бывало,Чтоб никак не было на свете.А отсюда ясно вытекает,Что всегда все как-то разрешалось,Все всегда улаживалось как-то,Утро вечера всегда мудренее.На пути Судьбы не возникая,Перейми бесстрастье у рептилий.Пусть душа будет словно гладь морскаяС наступлением полного штиля.А коль жизнь ее все же раскачалаИ в душе ты почувствовал волненье,Сорок раз перечитай с началаДо конца мое стихотворенье.* * *
Где ты, мой мышонок, мой цветочек?Неужели любишься с другим?Вот и пригодился твой платочек -Слезы я промакиваю им.Курице - кудахтать, утке - крякать,Волку - выть назначено судьбой,Мне же остается только плакать,Плакать над собой и над тобой.Помнишь, как мы радовались жизни,Выбегая утром на крыльцо?Чьи же губы нынче, словно слизни,Увлажняют все твое лицо?Кто же эта грубая скотина,С кем тебя связует только секс?..Ельцинской эпохи Буратино,Вовремя шепнувший "Крекс, фекс, пекс".И заколосились чудесамиДля него российские поля...Десять лет назад в универсамеПродавцом шустрила эта тля.Десять лет назад на общем полеС ним никто и гадить бы не сел,А теперь он царь земной юдоли,Лучших дам берущий на прицел.По его хозяйскому приказуТы его ласкаешь головой,Ведь за доллары всего и сразуХочет этот парень деловой.И все дамы привыкают к мысли,Что ему никак нельзя не дать,А мужчины съежились и скислиИ всегда готовы зарыдать.Если кто-то кашлянет в округе,Хохотнет, посудой загремит,Мы сначала дернемся в испуге,А потом расплачемся навзрыд.Курице - кудахтать, утке -крякать,Волку - выть,- так созданы они,Ну а нам судьба судила плакатьВ эти злые путинские дни.* * *
Вышел, качая елдой, толстый Приап на эстрадуВ клубе закрытом одном, где отдыхал я вчера."Милые дамы, привет! - к дамам Приап обратился. -Что притаились вы там? Ну-ка давайте ко мне!Клуб ведь закрытый у нас, так что не надо стесняться,Ну а за съемки у нас тут же дают пиздюлей.С камерой скрытой на днях был тут один папарацци -Камеру эту я сам в жопу ему затолкал.Так что, девчонки, ко мне! Гляньте, как рвется в сраженьеЭтот плешивый боец, за день набравшийся сил!"Так восклицая, Приап щелкал себя по залупе,И, как шлагбаум, в ответ грозно поднялся елдак.Тут же все дамы, вскочив, бросились с ревом на сцену,Стулья валя и столы, в давке друг друга тузя.Перепугался Приап, не ожидавший такого,И отшатнулся от дам, рвавшихся буйно к нему.Пальцами щелкнул - и вмиг дамы застыли на месте,Руки к нему простерев, выпучив дико глаза.Заматерился Приап:"Вы охуели, коровы,Бешенство матки у вас иль не ебет вас никто?Что за махновщину вы здесь развели вместо ебли?Ебли положенный строй кто вас учил нарушать?С вами в такой толчее даже и я не управлюсь,Мне в суматохе такой баб нежелательно еть.Я не намерен терпеть в ебле такого разврата,Междоусобной грызни, спешки и прочей хуйни.Щас вот возьму и уйду, и никому не задвину,Будете локти кусать, но не вернусь я уже".После Приап поостыл и примирительно молвил:"Прямо не знаю, как быть с вами, блядями, сейчас.Стоит мне вас оживить, вы же меня заебетеИли, как грелку, меня в клочья порвете вообще.Прямо не знаю, как быть. Скоро елда от раздумийМожет бесславно опасть, публику всю насмешив...Эврика! Как там писал мудрый Гаврила Державин?Ну-ка, поэт, подскажи",- и указал на меня.Вмиг я смекнул, почему был упомянут Державин,И прочитал наизусть милый старинный романс:"Если б милые девицыТак могли летать, как птицы,И садились на сучках,Я желал бы быть сучочком,Чтобы тысячам девочкамНа моих сидеть ветвях.Пусть сидели бы и пели,Вили гнезды и свистели,Выводили и птенцов;Никогда б я не сгибался,Вечно ими любовался,Был счастливей всех сучков"."Эврика!"- бог повторил, пальцами щелкнул, и тут жеТрепетом маленьких крыл клубный заполнился зал.Это все женщины вмиг в маленьких птиц обратилисьИ на шлагбаум мясной живо слетелись они.Стали елду теребить, нежно сжимать коготкамиИ понарошку клевать... Спорилось дело у них.*И через десять минут млечным горячим зарядомВыстрелил кожаный ствол прямо в притихнувший зал.Официантку одну навзничь струя повалила,Так что пришлось на нее брызгать боржомом потом.Вот что бывает порой в клубах закрытых московских,Мог ли Державин мечтать раньше о чем-то таком?Эх, разогрели бы кровь клубы потомку Багрима!В клубах любая мечта явью становится вмиг.Этого хочешь? Изволь! Хочешь того? Ради бога!Ну а потом и того, что и сказать-то нельзя.Если с деньгами придешь и с полнокровной елдою,Сможешь любую мечту запросто осуществить.Если бы Пушкин воскрес - как бы он здесь оттянулся!Правда, пришлось бы ему спонсоров прежде найти,Ибо в долгах как в шелках вечно был этот бедняга...Впрочем, не стоит о нем - мы-то ведь живы пока.Раньше вкусить не могли мы исполненья мечтаний -Эту возможность теперь нам подарил Капитал.Прежние боги, увы, плохо людей понимали,То запрещали и се,- но Капитал не таков.Чуткость присуща ему и уважение к сильным -К тем, что сумели в Москве как-то капусты срубить.И потому, чтоб не быть неблагодарной скотиной,Искренне, с теплой слезой благодарю КапиталЗа исполненье мечты, за благосклонность Приапа,За гонорары, за мир и абсолютно за все.-----------------------------------------------------------------------------------------------------* )Вспомнил я Пушкина тут - строки из "Гаврилиады",Те, за которые он столько терпел от попов:"В ее окно влетает голубь милый,Над нею он порхает и кружитИ пробует веселые напевы,И вдруг летит в колени милой девы,Над розою садится и дрожит,Клюет ее, копышется, вертится,И носиком, и ножками трудится..."* * *
Не опасна ты с виду, Валерия,Но могуча твоя артиллерия,То есть ножки, и ручки, и глазки.Подходить к тебе надо бы в каске -Только в каске и бронежилетеМожно залпы парировать эти.Просто так не привык я сдваться,Потому и решил окопаться,В блиндаже затаиться глубокомИ глядеть недоверчивым окомНа Валерию сквозь амбразуру.Но, увы, не обманешь натуру,Не хочу уже сопротивляться я,Мне желательна капитуляция,-На почетных, конечно, условиях.Хватит жить в этих скотских условиях,Я желаю в свое удовольствиеЖить в плену на казенном довольствии,Трижды в день по часам харчеватьсяИ с Валерией всласть целоваться.* * *
Я человек весьма простой,Мне чужды спесь и фанаберия,Хоть под моей лежит пятойНеобозримая империя.Но вот народ державы тойМне не внушил пока доверия,И сердце рвется на постойВ твою страну, мой друг Валерия.Боюсь, когда придет беда,Вмиг разбегутся кто кудаВсе рифмы, образы, созвучия,Зато любовь в твоей странеВсе раны уврачует мнеИ защитит от злополучия.* * *
Москва кипит, шумит в строительстве,Нужда огромная в прорабах,А мы погрязли в сочинительстве,При этом пишем лишь о бабах.Не видим мы, с какою яростьюХохлы, таджики, бессарабыВыводят этажи и ярусы,Отделывают бизнес-штабы.Затем в законченные зданияВъезжают с шумом бизнесмены,Чтоб там большие состоянияКовать усиленно в три смены.Там молодежь, одета тщательноПо требованьям бизнес-моды,Глядит на монитор внимательно,Где спариваются доходы.И в будущем Москва рисуетсяСтолицей красоты и блага.Уже сейчас иные улицыНеотличимы от Чикаго.А мы на чудеса развитияУпорно не хотим дивиться.В дурдоме или в вытрезвителеСебе находим мы девицу,Чтоб речи с ней вести заумныеИ песни распевать в застолье,И потому все люди умныеНа нас посматривают с болью.В упор глядеть на нас не следует,Иначе неизбежна склока,И тот, кто долг нам проповедует,Уйдет, осмеянный жестоко.От нас, охальников, все далееРосия новая уходит,И сохнут наши гениталии,И животы у нас подводит.И с нашим реноме подмоченным,Как зримый образ пораженья,Мы копошимся по обочинамОбщеросийского движенья.* * *
Наша жизнь течет в приятном русле,Бесполезно это отрицать.Наши поэтические гуслиПродолжают радостно бряцать.Да и как не радоваться, еслиДеньги к нам стекаются рекой?Не имели ни битлы, ни ПреслиСуперпопулярности такой.Выйдешь на эстраду, скажешь слово -И взрывается восторгом зал,Хоть и сам не знаешь, что такогоТы особо умного сказал.Думаешь: да что же я сказал-то,Что они так радостно галдят?Вроде ведь не чурки, не прибалты -Умные ведь люди тут сидят.А потом махнешь на все рукоюИ бухтишь что в голову взбредет,Но за поведение такоеТолько больше любит нас народ.Что-то ляпнешь - словно пукнешь в лужу,Прям хоть рви на дупе волоса,Но и это схавают не хуже,Чем осмысленные словеса.И лицо уж больше не боимсяМы в глазах народа потерять:Коль к народу ты попал в любимцы -Что угодно можешь вытворять.Мы порой такую мерзость пишем,Что самих нас оторопь берет,Но и ей, как откровеньям высшим,Внемлет с восхищением народ.И под маркой киберманьеризма,Не боясь ни штрафа, ни тюрьмы,В ресторанах акты вандализмаПостоянно совершаем мы.И несчастных женщин вереницыТщетно я из памяти гоню -Ведь порой я обещал женитьсяРазным людям раз по пять на дню.* * *
Мы теперь - в итоге дружбы с водкой,Лжи и лицемерья без конца -Шаткой отличаемся походкой,Глупым выражением лица.Мы стареем - близок час ухода,Но нахальства все равно полны:Мы ведь знаем, что шуты-уродыВ кущах рая Господу нужны.Он велит - я в это твердо верю -Штукарей перенести в Эдем,Чтоб на их пугающем примереАнгелов воспитывать затем.* * *
Мы нашей славой были недовольны.Своим творениям мы знали ценуИ постоянно недоумевалиИз-за того, что мало знают нас.И как-то одного любимца славыДопрашивать мы стали в ресторанеО том, как славы нынче достигают.Его мы потихоньку подпоили,И наконец, поднявши палец с перстнем,Любимец наставительно промолвил:"Все дело в телевизоре, ребята!" -И резко встал, и побежал блевать.И мы обожествили телевизор,Его мы салом мазали и кровью,Жгли перед ним некрупные купюрыИ женщин растлевали перед ним.Однако бог был как-то неотзывчив -Он не хотел показывать поэтов,Величие которых несомненно,Зато питал сильнейшее пристрастьеК нелепостям и явной чепухе.В Урюпинске две группы идиотовФутбольный матч длиною в две неделиРешили провести между собою,Четыре тысячи голов забили,Как плесень побледнели в результате,Но все ж не зря - ведь этих идиотовПрославить телевизор поспешил.Одна бабенка выдумала резатьБутылки пластиковые, а послеОдежду из обрезков составлять.Невольно хочется, чтоб после смертиЕе, бедняжку, в пластиковом платьеЕе же собственного производстваВ гроб положили бы... Ну а покудаПрославил телевизор и ее.Один художник, крайне самобытный,Придумал крысу в краске перемазатьИ, вилкой по холсту ее гоняя,Занятные картины получать.Его прославил телевизор тоже,Хотя судить бы стоило его.Прославил малолетних стихотворцевВесьма высокопарно телевизор,Хоть, думается, не чистосердечно,А чтобы наркоманами от счастьяВсе вундеркинды стали поскорей.Прославил он и взрослого поэта,Писавшего темно и некрасиво,Зато ходил поэт всегда в веригахИ в рубище, и приставал к прохожим,И красил волосы в зеленый цвет.К поп-звездам, что поют с глубоким чувствомНелепые кричалки и вопилки,Испытывал почтенье телевизорИ славил их, рождая подозренье,Что бог, похоже, выжил из ума,Поскольку звезд он спрашивал упорноО том, что склонны кушать эти люди,Что пить, как отдыхать и с кем сношаться,И на каких автомобилях ездить,И что носить, и стул у них какой.Ему все это интерес внушало -Как старой бабе, тронутой слегка.И кутюрье, безвкусица которыхДавно вошла в народе в поговорку,Неукротимо славил телевизор,Хотя навряд ли в собственных моделяхОни решились бы из дому выйти,Иначе угодили бы немедляВ дурдом, давно уж плачущий по ним.Да, очень многих славил телевизор:Создателей несчетных инсталляций,Где груда хлама что-то означает,Поскольку есть названье у нее;Великих режиссеров, чьи спектаклиФальшивы и надуманны настолько,Что вызывают головную боль,И подозрительность, и жажду крови;Художников, картины создающихИз неожиданных материалов,Как-то; шурупы, пробки от бутылок,Зерно и нитки, спички и крупа -Фиглярство это было б не опасно,Когда б оно с искусством настоящимНе лезло бы брататься и дружить.Короче, телевизор славил многихПо признаку отсутствия таланта,Юродивых и явных шарлатановОн демонстрировал и возвышал.Мы поняли: бог нынешнего векаИспытывает ненависть к таланту,Ему юродство только подавай.И вот на многолюдном вернисажеВ кружок мы сели прямо на паркете,Из брюк достали члены половыеИ стали мастурбировать при всех,Гримасы строя, скрежеща зубамиИ отвечая нецензурной браньюВсем тем, кто урезонить нас хотел.При этом мы таращились упорноНа те холсты, где женщин обнаженныхХудожники изобразили,- словноНас возбуждала ихняя мазня.И вскоре набежали журналисты,Из ниоткуда камеры возникли,И слава, ослепительная славаНа рукосуев дерзких пролилась!О наших мнениях и предпочтеньяхТеперь нас спрашивают постоянно:Кого мы любим и кого не любим,Куда мы ходим и куда не ходим,Что кушаем, в чем мудрость рукосуйства,И что сказать хотим мы молодежи,Как онанировать, когда и сколькоИ предпочтительнее на кого.Ну а стихи писать мы перестали,Ведь нас и так повсюду приглашают,Мы шоумены очень дорогие -За то, чтоб просто с нами пообщаться,Согласен тот, кто смотрит телевизор,С себя последнюю рубаху снять.Не дорожит он жалкими деньгами,Они не принесут ему покоя,Ведь он надеется в общенье с намиПонять о жизни кое-что такое,Чего он прежде не сумел понять.* * *
Я человек простой, не гордый,В любви несокрушимо твердый,Вынослив, как верблюд двугорбый,Покладист, словно одногорбый.Внушает зависть муравьедуЯзык мой, вкрадчивый и чуткий.Пройму любую привередуЯ к месту сказанною шуткой.А дама знает, что пригоденЯзык не только для беседы,Что входят в куртуазный орденМаститые языковеды.Как бивненосцам толстокожим,Мне также свойственна ученость,Ведь неуч на любовном ложеЯвить не в силах утонченность.Но рассудительность слоновьяМне не мешает быть поэтом.Как кролик, я живу любовью,Но я не так труслив при этом.Я лишь разумно осторожен:Почуяв приближенье мужа,Я передергиваю кожей,Как хряк, страдающий от стужи.В незамедлительном уходеТогда одно спасенье барда,Ведь муж лютее всех в природе,За исключеньем леопарда.Любую прочую опасностьВстречаю я с открытой грудью.Мне, как моржу, присущи властностьИ отвращенье к словоблудью.Не будет с самками проблемы,Коль молча колотить их ластом,И ходят целые гаремыЗа мной, суровым и клыкастым.Как шимпанзе, могу играть яВ любые карточные игры,Жирафу я подобен статью,А грацией подобен тигру.Отказов я не получаю,Когда у дам прошу блаженства,Ведь я в себе соединяюВсех Божьих тварей совершенства.* * *
Послушай, красавица, что тебе скажет певец:Гордыня смешна, ибо всех ожидает конец.Ты встретишь его не в доспехах своей красоты -Морщинами, словно слониха, покроешься ты.Отвиснет губа, словно хобот, и нос заострится, как клюв,И между зубами большой образуется люфт.Смердя, как гиена, и вечно бубня, как удод,Ты вынудишь близких в тоске торопить твой уход.Конфетки тебе не дадут - бесполезно просить.Сама за собою ты будешь горшки выносить.Тогда-то ты вспомнишь поэта, которому смерть принесла,Но воспоминание это ни света не даст, ни тепла.Я мог бы помочь, позабыв причиненное зло,Но разграничение рока меж нами легло.Сквозь мерзкую старость в печальное море плыви,Где носятся души людей, не познавших любви.А я, как награду, вкушаю небесную новь -Здесь души любивших объемлет иная любовь.* * *
Любимая меня дичится - похоже, что ее смутилМой взгляд насмешливо-холодный. Так смотрит нильский крокодил,Когда приходят антилопы доверчиво на водопой,Которых он увлечь мечтает на дно потока за собой.Не бойся, милая, не бойся! Не надо паники, молю!Поэт со взором крокодила, тебя я искренне люблю.На то, как я переживаю, ты повнимательней взгляни:Не лицемерны эти слезы, не крокодильские они.Напрасно к плачу крокодила ты мой приравниваешь плач,Ведь крокодил холоднокровен, а я - потрогай! - я горяч.Не бойся и еще потрогай, потом тихонечко погладь,Ведь ничего же не случится, во всей округе тишь и гладь.Признай, что крокодил в природе совсем не так себя ведет -Он скачет, лязгает зубами и создает водоворот.Я не таков - смирив желанье, учтив и нежен буду я,В шелка дразнящих поцелуев тебя оденет страсть моя.В шелка прикосновений нежных - живые, теплые шелка,Чтоб ты в тепле моем раскрылась, подобно венчику цветка.Тогда тебя не испугает мой странный неподвижный взгляд,В котором золотые искры то гаснут, то опять горят.* * *
Ежели с другом тебя муж твой коварно застукалИ на глазах у него друг твой укрылся в шкафу,Словно бесхвостый грызун с шерстью короткой и редкой,-Это печально, но ты, женщина, все ж не робей.Тут уж нельзя раскисать - тут подбочениться надоИ в рогоносца метнуть гневом пылающий взор."Да,- со слезами вскричи,- я виновата, допустим,Но не тебе, дорогой, что-то мне там предъявлять.Я ведь могу и сама выкатить с ходу предъяву -Ты ведь когда-то меня вечно любить обещал.Шубу ты мне обещал,- вспомни, склеротик проклятый,А вместо этого я, видишь, хожу голышом.Я для тебя словно вещь, ибо тебя не волнует,Что у жены на уме, чем ее сердце полно.Вспомни: когда ты со мной поговорил задушевно?Несколько лет уж прошло, кажется, с этого дня.Ну а теперь, как бандит, в дом ты врываешься с ревом,Так что в шкафу от тебя люди скрываться должны.А между прочим, они, эти прекрасные люди,Женщину видят во мне, а не красивую вещь.Книги и фильмы со мной нежно они обсуждают,Секс - лишь довесок для них к совокуплению душ.Ты же, тиран, их загнал в шкаф по какому-то праву,Хоть за меня ты бы им должен спасибо сказать.Я бы зачахла без них от твоего невниманья,От унижений и слез, от постоянных обид.Не унижал ты меня? Лжешь! Ты вконец изолгался!Я ведь без шубы была нищенкой между подруг.Вспомни, как я у тебя клянчила долго машину -"Мазду" какую-то ты мне, как собаке, швырнул.Я не смогла б пережить жутких таких оскорблений,Если б не тот человек, что затаился в шкафу.Раз я доселе тебе все-таки небезразлична,В память о нашей любви шкаф ты спокойно открой.Там мой спаситель сидит - ты обнимись с ним по-братски.Кстати: взяла у него я триста баксов взаймы.Будь мужиком и отдай эту ничтожную сумму,Ты ведь с утра, как всегда, выдал мне сотку всего.Дай мне халат наконец, чтоб наготу я прикрыла -Что ты глядишь на меня, как сексуальный маньяк?И вообще, дорогой, дуй-ка на кухню отсюда -Стол там накрой с коньяком и полчаса подожди.Ты закатил, согласись, столь безобразную сцену,Что успокоиться нам надо хотя бы чуть-чуть.Знай, что когда мы к тебе выйдем отсюда на кухню,С этого мига втроем вступим мы в новую жизнь.* * *
Малый по прозванью ИгоряхаНа концерте подбежал ко мне.Радостью его светилась ряха,Словно побывал он на Луне.Он кричал:"Все было офигенно,Хорошо, что взяли мы девчат.Где еще услышишь, как со сценыМатюки так запросто звучат!"Ну а я затрепетал от страха,Ощутив дыханье Сатаны.Ты куда ж толкаешь, Игоряха,Лучших сочинителей страны?!Нынче матюки, а завтра пьянка,Послезавтра - взломанный ларек,А потом СИЗо, чифир, ТаганкаИ этап на Северо-Восток.А потом лет восемь на баландеИ наколки всюду, вплоть до лбов,Жизнь лишь по пинку и по команде,Норма в день - десятка три кубов,Мандовошек полная рубаха,Потому что в бане нет тепла...Зря ты веселишься, Игоряха,-Плачет по тебе бензопила.Плачет по тебе все остальное,Созданное Богом для братков,И тому поэзия виною,Полная никчемных матюков.Мы изгоним выраженья эти,-Понял, ты, мудак, ебена мать? -Чтоб отныне маленькие детиИ старушки нас могли читать.Извини, мы лес валить не будем,Больше к нам с советами не лезь.Здесь, в Москве, нужны мы русским людям,И нужны нерусским тоже здесь.* * *
Дорог немало было мною пройдено,Прибавили мне опыта года.В горячих точках бился я за Родину,В холодных - газ качал из-подо льда;В московской синагоге проповедовал,В газете "Завтра" сионистов крыл;Подпольным абортарием заведовал;У президента консультантом был...Короче говоря, едва оглянешьсяНа весь проделанный нелегкий путь,То поневоле к телефону тянешься,Чтоб позвонить в бордель какой-нибудь.Придется мне опять свою мошну трясти,Поскольку против факта не попрешь:Никак не хочет выстраданной мудростиВнимать бесплатно наша молодежь.Пускай девчонки выпьют и покушают -Не жалко денег, чтобы их принять,А между тем пускай меня послушаютИ даже постараются понять.В мои года не стоит ждать эрекции,Но два часа оплачены сполна,И проституткам я читаю лекцииО том, как люто бедствует страна.И пусть меня чиновники третируют,Пусть на меня редакторы плюют,Зато девчонки что-то конспектируют,А иногда вопросы задают.Не пропадет мой опыт для истории,Хотя вокруг завистников не счесть;Я не останусь без аудитории,Пока в Москве еще бордели есть.* * *
Возле моря москвич отдыхающий жил,С отдыхающей девушкой тесно дружил.Много раз под луной с ней ходил на утес,Много раз всесторонне ее ублажил.Но из их санатория врач-армянин,Как стервятник, над девушкой вдруг закружил.Бриллианты дарил ей, водил в ресторан,И соперник нисколько его не страшил.И откуда врачи столько денег берут?Вскоре девушке доктор головку вскружил.Был большим сладострастником тот армянин,В плане нравственном девушку он разложил.Каждый вечер с ней доктор в уколы играл,Ну а наш отдыхающий горько тужил.Он подумал:"Не нужен мне отдых такой!" -И за ворот для храбрости он заложил.По тропе он взошел на приморский утес,Где с возлюбленной прежде интимно дружил,И оттуда решительно ринулся вниз -Досадить он изменнице этим решил.Он катился, подскакивая и кряхтя,И, естественно, череп себе размозжил.Нелегко было тело его разглядетьЗа большим валуном, где разросся кизил.Кровь сочилась из носа, из глаз, из ушей,Изо рта, из камнями распоротых жил.И вбуравились мухи в глазницы егоМиллионом гудящих теснящихся шил.Муравейник ближайший к открытому ртуПостепенно дорожку свою проложил.Дикий кот появился неслышно затемИ покойника за уши затормошил.Он отъел у несчастного обе губыИ под солнцем оскал черепной обнажил.Съел все то, что помягче, с урчанием кот,Основную же часть на потом отложил.* * *
Быстро портится туша на южной жаре -Раздуваясь, живот заурчал, заблажил.Облепили покойника сотни клопов -Продовольственным складом им труп послужил.Липкий, мыльный над берегом запах повисИ случайных прохожих нещадно душил.Так смердело, что самый матерый туристТам метание харча немедля вершил.Объясняли туристы стоявшую воньТем, что голову там дельфиненок сложил."Да, такое бывает",- кивал головойПостоянно нетрезвый один старожил.Обманулся, увы, отдыхающий наш -Разыскать его тело никто не спешил.Все сочли, что он просто был вызван в МосквуТой компьютерной фирмой, в которой служил.Совершенно забыла подруга о немИ весь мир на него как бы хрен положил.К сожалению, наш неразумный геройСлишком сильно любовью своей дорожил.А когда бы он трезво смотрел на нее -Посмеялся бы просто и жил бы как жил.* * *
Юля, знай, что последние несколько летПостоянно мне видится твой силуэт -Ты, как юная фея, по небу летишь,Разливая повсюду ласкающий свет.Я хотел бы тебе нашептать на ушко:Это ложь, что поэт забывает легко.Я увидел тебя - и забыть не могу.Как ужасно, что ты от меня далеко!Наподобие солнцем пронизанных лозЗавитки золотистых пушистых волос.Где они?! Только вспомню - и плачу опять,И брожу по квартире, распухший от слез."Он все шутит",- ты можешь подумать в ответ,Но, махая руками, воскликну я:"Нет!" -Я такими вещами вовек не шутил,Хоть на свете живу уже тысячу лет.Было время - дружил с мушкетерами яИ красотку-миледи любили друзья,Но миледи - уродина рядом с тобой,А по складу характера - просто змея.По сравненью с тобою мадам БонасьеОценил бы я максимум в десять у.е.Королеву - и ту ты затмишь без труда,И ее не спасет дорогое колье.Я считал, что легко через вечность пройду,Но, увы, в девяносто девятом годуЯ увидел тебя и покой потерял,И с тех пор я покоя никак не найду.Сквозь века пролегает поэта тропа,Но условье одно выдвигает судьба:Я живу лишь надеждой на встречу с тобой,А отнимешь надежду - и всё, и труба.* * *
Как приятно в Доме журналистаКофе пить и просто выпивать!В ресторане там светло и чисто,А в подсобке - мягкая кровать.Там три куртуазных маньериста,Нализавшись, любят почивать,А потом приводят им таксиста,Сообщают, что пора вставать.Им же хочется продолжить пьянку;На худой конец - официанткуТребуют они на полчаса.Что поделать - им ее приводят.Через полчаса они выходят,Мутным взором ресторан обводят,Силятся пригладить волоса,А в подсобке чистоту наводитПлачущая девица-краса.* * *
Мне ведомо, что в Доме журналистаЕсть коридоры вроде катакомб.Их не найдут вовек криминалисты,Хоть проявляют чванство и апломб.Там в кабинетиках капиталистыЛаскают восхитительных секс-бомб,И женщины смеются серебристо,И их зрачки напоминают ромб.А если закупорит сердце тромбУ пылкого не в меру мазохиста -Здесь все дела обделывают чисто:Его несут на шум далеких помп,Что гонят воду прочь из подземелья,И голова любителя весельяМотается в пути туда-сюда.Промолвит некто:"Ну, прощай, болезный",-И заскрежещет ржавый люк железный,И далеко внизу плеснет вода.* * *
(Это и следующее стихотворения не верстать)Дом журналиста посещать не надо,Там все непросто, черт меня возьми,Там призраки, восставшие из ада,Уныло бродят, лязгая костьми.Там не поможет глупая бравада,Поскольку вечером, часам к восьми,Полезет, как из лопнувшего зада,Вся эта мразь глумиться над людьми.Там в туалете жирный Жданов-ВыхинДушить внезапно начинает сзади -Палач культуры сталинских времен;Живой покойник, Юрий Щекочихин,Покусывает всех, почти не глядя,Чтоб стали все вампирами, как он;Но коль в карманы миллион запихан,Гулять без страха можешь в ихнем стаде,Ведь нечисть уважает миллион.* * *
Дом журналиста был особым заломСнабжен еще на стадии проекта.Туда меня провел сырым подваломНеразговорчивый безликий некто.Вдруг двери распахнулись, тьмы не стало,И журналистов потайная секта,Похабно извиваясь, заплясалаВокруг весьма зловещего объекта.То был кумир, весь умащенный салом,С гляделками без тени интеллекта.Понятно, что нормальный человек-тоВ него лишь плюнул бы, как в яму с калом.Но журналисты вкруг него скакали,Валяясь, если говорить о кале,В зловонных испражнениях кумира;В нем жизнь своя какая-то кипелаИ он гримасы строил то и дело -От смеха феи до морщин вампира,В толпу выплевывая денег пачки,-И падали сектанты на карачкиИ грызлись, как злодеи у Шекспира,И наконец какой-нибудь проныраЗавладевал добычею помятой.И мне сказал мой мрачный провожатый:"То журналистика, властитель мира".* * *
Если дама тебе непослушнаИ нейдет за тобою в кровать,Посмотри на нее равнодушноИ начни заунывно зевать.Пусть тоску и тяжелую скукуПомутившийся выразит взгляд;Заведи себе за спину рукуИ почесывай спину и зад.Утомительна женская прелесть,На которой костюм и трусы.Вправив косо стоящую челюсть,Выразительно глянь на часы.Если женскую суть в человекеКружевные скрывают портки,То свинцом наливаются веки,Опускаются рта уголки.Бесконечно скучна и никчемнаЧеловечица как существо,Коль пытается выглядеть скромно,Удивляя незнамо кого.Вот развратница - дело другое,Чрезвычайно занятна она.Изучать ее тело тугоеМожно целые сутки без сна.Но занятного в дамочке мало,Если тряпки с нее не сорвать.Так начни, наклоняясь к бокалу,Угрожающе носом клевать.Эта цаца довольна собою,Потому что тебе не дала,Ну а ты, задремав, головоюДолбанись о поверхность стола.Превзойди самого крокодилаПо зевательной строгой шкале,Чтоб гордячка себя ощутилаЛишним грузом на этой земле.* * *
Иногда ты бываешь горячей, как печка,Иногда же - прохладной, как тихая речка,На тебя посмотрю я - и плачу невольно:Так исходит слезами горящая свечка.Надо мною смеются: разводит, мол, слякоть,Но подумайте, критики,- как мне не плакать?Посмотрите, как женщина эта прекрасна,Ну а я собираюсь ей в душу накакать.Я сдружился с плохими ребятами раноИ влияли они на меня неустанно,Мне внушая, что должен мужик лицемеритьИ что он не мужик без вранья и обмана.Всей душой я сожительницу обожаюИ по мере физических сил ублажаю,А потом говорю, что пора на гастроли,Ну а сам к проституткам в бордель уезжаю.Совершенно не хочется мне проституток,Но у них я болтаюсь по нескольку суток,Вспоминаю любимую в доме разврата,И мой взор от раскаянья пьяного жуток.Сам себе я противен, как скользкая жаба,Но едва начинаю противиться слабо -Степанцов, Пеленягрэ и рыжий ГригорьевЗаорут на меня:"Ты мужик или баба?!"К сожалению, жить по-другому нельзя мне,А иначе метать в меня примутся камниСтепанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев,Обзывая слюнтяем, девчонкой и мямлей.Всё в любимой гармония, всё в ней отрада,Но мне важно, чтоб слово сказала бригада -Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев:"Как Андрюха вести себя с бабами надо".Ложь выводится быстро на чистую воду,И любимая, вскрытие сделав комоду,Заберет чемоданы и к маме помчится,И печальную мне предоставит свободу.Не успею я вдуматься в ужас разлада,Как появятся с гоготом члены бригады -Степанцов, Пеленягрэ и рыжий Григорьев: "Это дело отметить немедленно надо".И потащат меня в рестораны и клубы,И промоет мне водка телесные трубы,Потеряю я вскоре сознанье от водкиИ начну заговаривать девушкам зубы,Угощать их у стойки,- но, глядя с насеста,Я увижу, как мне из укромного местаСтепанцов, Пеленягрэ и рыжий ГригорьевКорчат рожи и делают гнусные жесты.Буду девушку я с отвращением гладить,Потому что пойму, что с судьбою не сладить,Потому что пойму: все опять повторитсяИ опять мне придется ей в душу нагадить.Ничего не могу я поделать с собою,Ибо стали моей непреложной судьбоюСтепанцов, Пеленягрэ и рыжий ГригорьевИ растопчут с хихиканьем чувство любое.Мой читатель, страшись нехороших компаний,А не то и тебя средь житейских порханийОхмурят Степанцов, Пеленягрэ, ГригорьевИ нагадят на клумбу твоих упований.* * *
"Задержка" - кошмарное, жуткое слово,Сводящее холодом сердце мужчины,Обдумывать требуя снова и снова,Какие у этой задержки причины.Несчастный ведет себя вроде бы чинно,На службе бранит подчиненных сурово,Но он только с виду такой молодчина,Ведь жизни его покривилась основа.Подруга лгала, обещая беречься -Теперь, задремав, он увидит в тревогеОрущих младенцев паскудные лица.От ужаса впору в могилу улечься,И он, кто вовеки не думал о Боге,Внезапно взахлеб начинает молиться.* * *
Коль может плохое случиться на свете,Оно и случится скорее всего.От шалостей плотских заводятся детиС характером злобным - известно в кого.Сидишь как в осаде в своем кабинете,От ихнего шума уж малость того,Но вломятся злобные карлики этиВ любое укрытье отца своего.Тебя изведут миллионом вопросов,А после нажрутся каких-то отбросовИ с явною радостью станут болеть.Стремись, избегая такого удела,Чтоб смолоду шишка уже не твердела,А просто висела в штанах, словно плеть.* * *
Красота для того и придумана,Чтоб всех прочих людей услаждать.Я и есть эти прочие люди,Так чего же нам, собственно, ждать?!Если ждать - можно быстро дождаться,Что поблекнет вконец красота,Поредеют на темени волосыИ запахнет трупцом изо рта.Вы, допустим, красивая женщина,Но пока это только слова.Где возбужденный вами мужчина,Где мужская его булава?!Нет, любовь проверяется делом,Так пройдемте же в этот подъезд.Как, в подъезд не желаете? Ладно,Мне известно тут множество мест.Как, совсем никуда не желаете?Ну, не ждал я такого от вас:Безобразным поступком являетсяЭтот глупый поспешный отказ.Значит, вы провалили экзаменНа изящество и красоту.Значит, вы - безобразная бабища,Вызывающая тошноту.Значит, глазки у вас поросячьиИ запойного пъяницы нос.Вы противная, злая, плохая,И меня довели вы до слез.Вы противная, злая. плохая,Я сейчас вас за за это побью.Вы противная ,злая, плохая,Уходите, я вас не люблю.* * *
Да, у меня зарплата куцая,И потому, а не со злаЖена моя до проституции,Устав от бедности, дошла.Для бедных женщин проституция,Конечно, никакой не грех,Но все же не могу не дуться я,Коль жинка стелется под всех.Пойду в палатку близлежащую,Стремясь нажиться поскорей,И жидкость спиртосодержащуюКуплю за двадцать шесть рублей.И буду сам себе втолковывать,Что в этом мире всюду ложь,И пить портвейн, и густо сплевыватьНа землю, где окурки сплошь.Кого бы факт такой обрадовал,Что он среди обмана жил?Скажи она - налево надо, мол,-Да разве б я не разрешил?!Не вправе требовать я верности -Доходы у меня не те,-Зову я только к откровенности,Открытости и прямоте.Как только станешь откровенна ты -Сама почувствуешь подъем,И над болванами-клиентамиМы сможем хохотать вдвоем.Начнем ехидно комментироватьИх внешность и нелепый шикИ, попивая чай, планироватьПоездку летом в Геленджик.И книгу выну я амбарную,-Пора тебе, уж ты прости,Хоть самую элементарную,Но бухгалтерию вести.Запомни, дорогая мурочка,Что деньги очень любят счетИ что сыта бывает курочка,Хоть лишь по зернышку клюет.* * *
Печальны были наши встречи:Хотя я был одет в пальто,Но зябнул, слыша ваши речи,И бормотал:"Не то, не то".Меня прохватывал морозомВаш пошлый материализмИ был для вас сродни психозамМой куртуазный маньеризм.Такую чушь от раза к разуВаш милый ротик изрыгал,Как будто выпустил все газыНаружу "Мосводоканал".Мечтая вслух о разной дряни,Вы тупо пялились окрест,А где-то врезал в небо граниМоих раздумий Эверест.Взлететь со мною вы могли бы,Держась за мой духовный хвост,В такую высь, где мыслей глыбыСверкают под лучами звезд;В такие хляби окунутьсяДуховных потаенных рек,Пред коими не содрогнутьсяНе может умный человек.Но тут-то мы и подобралисьК тому, что вызвало облом:Вы чем угодно выделялись,Но, к сожаленью, не умом.Коль мозгу в даме не хватает,"Пропало" ты на ней пиши,И пусть вино тебе латаетПрорехи в корпусе души.Ты не без помощи спиртногоК простому выводу придешь:Ни мысль высокая, ни словоНе пронимают молодежь.Да, юность - материалистка,Ей нас понять не суждено,Однако же ее пипискаГотова к шалостям давно.Так не гляди на юность зверем,А вкрадчиво подстройся к нейИ злоупотреби доверьем,И сделай маленького ей.Обман, царящий в мире пошлом,Надежней всех духовных школ.Ведь был и ты обманут в прошлом,И вот - к духовности пришел.* * *
Я знаю, это будет дивно:На Днепр подругу пригласить,Там выпить с нею водки "Гривна"И нежным сальцем закусить.И теплоходик на ЧеркассыПройдет, приветственно трубя,И я начну читать Тараса,Франко Ивана и себя.Моя подруга прослезитсяИ будет плакать до утра,И будут падать с неба птицыНад серединою Днепра.И будет все мои приказыПодруга выполнить не прочь,В момент особого экстазаСтихи выкрикивая в ночь.Тараса тень, гремя цепями,Пройдет и скажет:"Гарно, брат",-И над уснувшими степямиРасчертит небо звездопад.И попытается на частиМеня подруга разорвать...В Московщине подобной страстиМне не пришлось переживать.Свершу с хохлушкою румянойНа травке до восьми грехов,Чтоб услыхать:"Еще, коханый!""Чего - "еще"?" - "Еще стихов!"И понесется, словно буря,Мой стих во все концы Земли...Я украинец по натуре,Идите на хуй, москали.* * *
Немало ядовитыхНа эту жизнь излил поэт,Но поэтическое жалоСточилось вместе с ходом лет.На жизнь он налетал, как кочет,Пока не обнаружил вдруг,Что если он чего и хочет,То лишь пшена из щедрых рук,Что, мутной пленкой глаз заклея,Приятно тяготить насест,Что смрад курятника милееРазличных романтичных мест,Что из-за глупых сантиментовНе стоит гребешком трястиИ можно сотни аргументовНа эту тему привести.Всем петушкам закон натурыВтолкует с возрастом одно:Что лучше драк насест и куры,Пригляд хозяйский и пшено,И коль по доброму согласьюЖелаешь курочек топтать,То позабудь мечты о счастье,На эту жизнь не смей роптать.Ты где-то видел жизнь другую?Ну и лети туда скорей,А если нет - какого хуяТы будоражишь всех курей?И хлопать крыльями не стоит -Мол, я певец, а жизнь - говно.Сама природа успокоитТебя с годами все равно.Да, это просто неизбежно -Хотя бы на меня взгляни:Как я лениво-безмятежноСвои препровождаю дни.И я, как змей, плевался ядом,Подскакивал, как тот петух,Но охладел к былым отрадам,За исключеньем только двух:Еды, что куплена на рынкеИ мной состряпана самим,И толстой продавщицы Нинки,Всегда согласной на интим.* * *
Среди родных долин и взгорьевЖивет красавица Аннет.С ней дружит Константэн Григорьев,Ему ни в чем отказу нет.Он на Аннет имеет право -Ведь он невероятно щедр,Ведь по Москве гуляет славаПро кое-что длиною в метр.Не только в том, конечно, дело,Что у поэта уд большой:Коль хочешь посягнуть на тело,Обзаведись сперва душой.Аннет я звал однажды в гости,Но только фыркнула она:"Та, что слыхала пенье Кости,Пребудет век ему верна.Я буду вечно с Костей рядом,Согревшись у его огня,И нечего холодным взглядомГипнотизировать меня".Аннет болезненно подделаМеня посредством этих слов:Во мне ведь сердце охладело,И взгляд поэтому таков.Хотя вкушаю я известность,Имею деньги и почет,Но только грубая телесностьТеперь меня к себе влечет.Теперь духовность мне противна,Я ей гримасничаю вслед,И отвергает инстинктивноМеня поэтому Аннет.И мысль меня не покидает:Григорьев, этот медный лоб,Аннет открыто обладаетИ вообще живет взахлеб.Я понял: надо выбрать случайИ их обоих усыпить,И крови жаркой и кипучейИз жил Григорьева испить.* * *
Теперь иметь бойфрендов модно,Но я скажу подруге:"ГляньНа то, как мерзки все бойфренды,На то, какая это дрянь.Будь мужественной - на бойфрендовБез розовых очков взгляни.Для государства, для народаЧто в жизни сделали они?!Ты, может быть, не россиянка?А если россиянка - тоКак можешь ты якшаться с ними?!Ведь у тебя их целых сто.Бойфренды только жрать гораздыИ делать глупости с тобой.Они влекут тебя в болото,Тогда как мы идем на бойЗа будующее Отчизны,И Путин возглавляет нас.Он согревает нас, как Ленин,Лучами благосклонных глаз".Заплакав, скажет мне подруга:"Я понимаю пафос твой,Но я уже во все врубиласьВот этой самой головой.Разогнала я всех бойфрендов,Свирепо кидаясь на них,Теперь как раз Владимир Путин -Судьбой мне даденный жених.И это в принципе трагично,Поскольку недоступен он",-И заревет моя подруга,Как в чаще одинокий слон.Я возражу ей, утешая:"Хвалю порыв твоей души,Но не хватайся за бутылку,Отчаиваться не спеши.Не мастурбируй безнадежноНа свежий путинский портрет,-Ты лучше с важным сообщеньемЗайди однажды в Интернет.А сообщение пусть будетПро то, как жить должна страна.Его прочтет на сайте ПутинИ лишь присвистнет:"Вот те на!Мы все тут головы ломаем,Как пособить своей стране,А вот девчока догадалась!А ну скорей ее ко мне!"Тебя примчат на членовозеК нему в барвихинский дворец,И пробежит искра в пространствеМеж ваших с Путиным сердец.Поймет, тебя увидев, Путин,Что он всю жизнь тебя искал,Тебя он звал когда-то в детствеС угрюмых прибалтийских скал.Тем более "Идущих вместе"Наколка у тебя на лбу...И распрострет объятья Путин,В тебе признав свою судьбу.Ну а жене своей ЛюдмилеПинка под зад он вскоре даст.Зачем ему такая баба -В борьбе бессмысленный балласт?Ему нужна другая баба -С твоею головой большой,С твоим большим патриотизмомИ сильно развитой душой.* * *
Вот девушка. Вас в комнате лишь двое.Назрело предложенье деловое:Вступить скорей в сношенье половое,А то некстати кто-нибудь войдет.И не бубни, что, дескать, неохота,Ведь быть самцом - не праздник, а работа.Коль рядом есть женоподобный кто-то,Забудь про хворь, усталость - и вперед.Действительно, тут захворать недолго,Но помни, что кудрявенькая щелка -Предмет не удовольствия, а долга,Желание тут не берут в расчет.Желается теперь мне лишь покоя,Но мнение господствует такое,Что будь ты даже инвалид с клюкою,Однако все же блуд тебя влечет.Мне словно свыше спущено заданье,И, вне зависимости от желанья,Я женщин трогаю холодной дланью -Центральный Мозг лишь этого и ждет.А сам бы я охотней рухнул в креслоИ мирно продремал бы сколько влезло,Не утруждая понапрасну чресла,Не суетясь, как полный идиот.Да, есть в пространстве некий Высший Разум -Он нас зовет к наскучившим проказамИ механическим движеньям тазомФальшивую духовность придает.А поутру, чуть в окнах забелело,Я обнаружу рядом чье-то тело,Сперва его потрогаю несмело,А после понимание придетТого, насколько это все ненужно.Да, я был возбужден, но лишь наружно,Я восторгался и острил натужно,На сердце ощущая скуки гнет.А веселился только Мозг Центральный.Он не послал мне Дамы ИдеальнойИ лишь в очередной роман банальныйЗапутал, как в подобие тенет.И с вымученной жалкою улыбкойЯ дергаюсь в той паутине липкойИ бормочу:"Любовь была ошибкой",-На самом деле все наоборот.Не делает ошибок Высший Разум,А мы живем лишь по его приказам,И дамы нас не балуют отказомИ не похожи на бетонный дот.Ты говоришь:"В начале было слово",-Но поправляю я тебя сурово:В начале - чувство долга полового,А от него все прочее идет.* * *
Мне сообщила женщина,Упрека не тая:"Когда меня вы бросили,Страдала страшно я".А я ответил сухо:"Чего ж вам было ждать?Ведь женщинам положеноВообще всегда страдать.Ведь недовольны вечноХоть чем-нибудь ониИ потому в страданияхСвои проводят дни.И если я вас бросил,Вам надо бы плясатьИ в воздух с воплем радостиБюстгальтер свой бросать.Ведь вас же раздражалоВо мне буквально всё:Что ночью вслух читаюЯ Мацуо Басё,Что часто выпиваюС друзьями по двору,Что деньги без отдачиЯ в долг у вас беру,Что сочиняю глупостиИ не хочу служить...Вам было неприятноСо мной совместно жить.Мне это опостылело,И я ушел во мрак...Случилось все по-вашему,Так что опять не так?!Так что же вы смандячилиТеперь такой кисляк?Нет, таковы все женщины,Им вечно все не так".И женщина спросила:"Вы хочете сказать,Что женщинам положеноВсегда себя терзать?Что их такая мукаПреследует всегда?"И я, слегка помедлив,Ответил сухо:"Да".И женщина, сутулясь,Куда-то вдаль пошлаИ урну с жутким грохотомНечаянно снесла.Ну что ж! И я когда-тоБрел тоже как слепой,Впервые призадумавшисьНад жизнью и судьбой.* * *
Стремясь к устройству жизни личной,Издал призывный возглас я,И вот походкой энергичнойВступили вы в мои края.В края мечтаний и фантазий,Необычайных сладких грез,Где нет житейских безобразий,Способных довести до слез.Но на прекрасные пейзажиСмотрели равнодушно вы,Не поворачивая дажеСвоей кудрявой головы.Вы энергичною походкойМаршировали напроломИ показались мне уродкой,Весьма опасною притом.Сумел жестокость увидать яПод маской женской красоты -Когда, стремясь к самцу в объятья,Топтали вы мои цветы.Лавируя и пригибаясь,Я побежал в ближайший лесИ ловко, как древесный заяц,Я там на дерево залез.Опасностью ошеломленный,Я трепетал, вцепившись в ствол,Пока мой жребий благосклонныйВас прочь из леса не увел.Я увлажнил штаны, не скрою -Настолько страшен был процесс,Когда внизу, шурша листвою,Вы сплошь прочесывали лес.Чтоб в женском образе вандалаВ свою страну не зазывать,Я крик влюбленного маралаПоклялся впредь не издавать.Хотя не стоит зарекаться -Порой без самки тяжело...И ожил я, и стал спускаться,Шепча:"Похоже, пронесло".* * *
Вы катите бойко на автомобиле,При этом хотите, чтоб все вас любили,Хоть мчитесь по городу с ревом и смрадомИ жизнь пешеходов вы сделали адом.Вы катите бойко на автомобиле,И если вы даже меня и не сбили -От вони железного вашего другаБронхитом и астмой страдает округа.Вы катите бойко на автомобиле -Похоже, давненько вам морду не билиЗа то, что гремите, за то, что воняетеИ ревом гармонию сфер оскверняете.Вы катите бойко на автомобиле,Но где же вы столько капусты срубили,Коль можете монстра купить быстроходного?Дорвались, видать, до богатства народного.Вы катите бойко на автомобиле,-Должно быть, в каком-то богатом дебилеИмеете спонсора вы и сожителя,Вот он и снабдил вас правами водителя.Вы катите бойко на автомобилеИ этим Создателя вы оскорбили:Ведь созданы вы как подобье святыни,А сделались барынькой, полной гордыни.Вы катите бойко на автомобиле,Про плотность движения как-то забыли,На мягком сиденье задумчиво нежитесь -И вдруг в говновоз переполненный врежетесь.Вы катите бойко на автомобиле -Зачем? А затем, чтобы вас затопилиИз бочки пробитой потоки вонючие -Нередки такие несчастные случаи.Вы катите бойко на автомобиле,А где-то уже говнеца подкопили,Чтоб тяга к престижности, власти наживеНавеки угасла в зловонном разливе.Вы катите бойко на автомобиле,Но трубы возмездья уже протрубили,И бездна рыгнет нечистотными струями,И это случится со всеми буржуями.* * *
Немолодого человекаВ Москве вы видели не раз -Из-под его седого векаПосверкивает злобный глаз.Он здесь появится сегодня,А завтра там - и был таков.Нырнуть мгновенно в подворотнюОн от милиции готов.Кудрявым парком шел Гаврила,Поскольку птичек он любил,И там одним ударом в рылоТот человек его убил.Затем к Гаврилиной рубашке,Похож свирепостью на льва,Он присобачил на бумажкеУгрозы полные слова:"Я вас не так еще достану,Сезон охоты я открыл.Мочить Гаврил повсюду стану,Поскольку не люблю Гаврил".По слухам, вот как дело было:Жил муж, любил жену свою,А некий блудодей ГаврилаПролез как друг в его семью.К супруге ловко подобралсяИ смог в тиши ее растлить,А муж недолго разбиралсяИ начал всех Гаврил валить.Гаврилы гибли неизбежно,Ведь этот муж их всюду пас,Ну а милиция, конечно,Не информировала нас.Но все же это дело вскрылаОдна из въедливых газет:Мужчин по имени ГаврилаТеперь в Москве почти что нет.А те Гаврилы, что сумелиСлучайно как-то уцелеть,Забились в норы и доселеВсе продолжают там сидеть.Гаврилу, бабу-лесбиянку,Весьма известную в Москве,И ту вблизи кафе "Таганка"Нашли с проломом в голове.А я бы с полосы газетнойУбивцу задал бы вопрос:"Скажи, какой урон заметныйТвоей супруге блуд нанес?Два уха у нее осталось,Два глаза те же, две щеки.Нельзя ж за маленькую шалостьГавриле выпускать кишки!Ведь не маньяк же ты отпетый!А коль твоя страдает честь,То можно тою же монетойРасчет с Гаврилой произвесть.Ты не скользи во мраке тенью,Не сей повсюду терроризм -Иному учит поведеньюНас куртуазный маньеризм.Ты сам растли жену Гаврилы -И сразу станешь ты добрей,Не на злодейство тратя силы,А чтоб Гаврилку сделать ей.* * *
Если бельмо на глазу у тебяИ хромота от неравенства ног,Стоит подумать, в башке поскребя:Кто б полюбить это золотце смог?Только такое могло б существо,Ноги у коего разной длиныДа и на голову малость тово,-Но ведь такие тебе не нужны.Хочешь чего-то прекрасного ты,-Что ж, помечтать позволительно, ноНаши мечты ведь на то и мечты,Что воплощаться им в жизнь не дано.Если же сердце от них зачастит,То на себя полюбуйся в трюмо -Пусть подтвердит отразившийся вид,Что никуда не девалось бельмо.Значит, в мечтах надо быть поскромней,Не растравлять понапрасну души.Бабу купи надувную и с нейВсласть упражняйся в вечерней тиши.Но ведь и с нею, как с бабой любой,Тонкая тактика тоже нужна.Чтобы не чванилась перед тобой,Чтоб возгордиться не смела она,Ты ей бельмо на глазу нарисуйИ временами в разгаре утехПальцем на это бельмо указуйИ изрыгай оглушительный смех.* * *
Кусок говяжьего филея,Притом зажаренного с кровью -И станешь ты гораздо злееВ том деле, что зовут любовью.Бараньи хороши тефтели -Не менее десятка кряду,И уж тогда с тобой в постелиНе будет никакого сладу.Наплюй на овощи и фрукты,Питайся только свежим мясом,И вскоре сможешь для подруг тыСтать Карабасом Барабасом.Как плетью, бей со страшной силойИх непотребными словами,Когда начнут проситься:"Милый,Позвольте лечь сегодня с вами";Когда начнут ласкаться:"Котик,Таких я прежде не встречала..."Для слабых женщин как наркотикМужское твердое начало.А значит - не давай пощады,Их грязной руганью бичуя.Пусть знают, что смириться надо,Коль хочется большого тела.Что это стоит массы денег,А также унижений массы.Самец ведь создан как бездельникИ алчный пожиратель мяса.Он должен выглядеть амбалом,Ходить немного враскорякуИ рвущимся из брюк началомСмущать любую задаваку.Да, это именно начало,Предвестье сладкого момента.Концом зовется то мочало,Что в брюках у интеллигента.Друзья, пока живем и дышим,Зову вас мясо пожирать я.Любовь в ее развитье высшем -Мясное, плотское занятье.И нет ни равенства, ни мираВо всем, зовущемся любовью,И вкус ее - не вкус пломбира,А наперченный ростбиф с кровью.* * *
Ты понимаешь, Лена,То, что я не герой.Мои попытки понравитьсяТебя потешают порой.Не хочешь ты целоватьсяС таким простым существом.Ты рада только подтрунивать,Устраивать мне облом.Я стойко терплю все этоИ лишь таращу глаза.Подтрунивай, я не против,Наоборот, я - за.Мне на тебя сердитьсяНу абсолютно невмочь.Ты мне, дорогая Леночка,Гораздо родней, чем дочь.От дочери толку мало -Содержишь эту овцу,Но с дочерью целоватьсяНелепо как-то отцу.А вот с тобой целоватьсяЯ рад везде и всегда.Пусть в ласках и поцелуяхНаши текут года.Поймешь, дорогая Леночка,В течение этих нег,Каким немыслимо ласковымСпособен быть человек.* * *
С девушками лучше бить на жалость,Если с ними хочется дружить:Денег, мол, осталось только малость,А потом не знаю, как прожить.И должна на первом же этапеДружба брать нешуточный разбег:Дескать, в этой долбанной АнапеВы одна мне близкий человек.Вы ведь тут поблизости живете?Так пойдемте потихоньку к вам.Там вы, разумеется, нальетеГостю за знакомство двести грамм.А потом уложите в постельку,Чтобы он расслабился во сне...Поживу у вас всего недельку,Быть альфонсом ненавистно мне.А затем я как бы в Пермь поеду,Но в Москве вдруг окажусь опять.Маленькую южную победуСо слезой я буду вспоминать.Знаю я, что маленький родился,Носится он с визгом по двору.Жизненный ваш путь определился -Выучились вы на медсеструИ в амбулатории Анапы,Вспомнив наши семь прекрасных дней,С наслажденьем колете вы в жопыПодхвативших триппер москалей.* * *
Лена спит, уставши от сношенийС парочкой ровесников своих.Не люблю поспешных я решений,Потому и не сержусь на них.Ведь понятно: дело молодое,Да притом досуга сколько хошь,Вот она и жарится в три слоя,Грамотная наша молодежь.Ну и ладно - лишь бы не бухали,Почитали бы отца и мать,А кому, куда и что пихали,Не должно нас сильно занимать.В принципе, конечно, интересно,Как у них налажено оно,Потому-то искренне и честноВсе должны показывать в кино.Пусть в кино тебя заснимут, Лена,Пусть экран покажет голубой,Как парнишки с шлангом до коленаЛовко управляются с тобой.Ты же неплохой организатор,Так создай прорыв в своей судьбе!Пусть бывалый кинооператорПрямо на дом выедет к тебе.Ты украсишь все видеотеки,Про тебя узнают млад и стар,А ведь диких денег в нашем векеСтоит сделать девушке пиар.Вот, котенок, и разобрались мы,Как карьера строиться должна,Ведь чуток здорового цинизмаЛучше клада в наши времена.* * *
В селении Старый МамонРаботал в милиции онИ, страстно в него влюблена,Служила в шашлычной она.А как же его не любить?Он каждого может убить,На то ему дан пистолетИ лычки за выслугу лет.Гордилась любимым она,Грозою всего Мамона,И ловко и бойко порхая за стойкойПод музыку группы "На-на".Василий там жил говновоз,Он бочку имел и насос,Мужик не из самых плохих,Не хуже, не лучше других.Шашлычницу он обожалИ к ней за говном приезжал.Пока заполнялся бачок,Василий съедал шашлычок.Смотрел он на то, как она,Свободная дочь Мамона,И ловко и бойко порхает за стойкойПод музыку группы "На-на".Однако милиционерВсе понял на грубый манер,Решив, что на почве говнаПодруга ему неверна.Василию крикнув:"Не тронь!" -Открыл он по бочке огонь,И с этой поры в МамонеВсе по уши ходят в говне.Поэтому из МамонаУехала вскоре она.Шашлычную эту закрыли, и нетуТеперь шашлычков ни хрена.Уволен он был из ментов,Подался, как слышно, в Ростов,Позором себя он покрыл,Открыв там кабак для педрил.Стал сильно бухать говночист,И раньше он был не речист,Теперь же все время молчит,Нечесан, оборван, небрит.Ведь жизнь ему мало нужнаБез бочки его и говна,Без милой шашлычницы той,Блиставшей своей красотой.Ах, как же смотрелась она,Свободная дочь Мамона,И ловко и бойко порхая за стойкойПод музыку группы "На-на".* * *
Что ты, любимая, смотришь сурово?Да, я давно уже пью,Да, растоптал под влияньем спиртногоГордость мужскую свою.Да, я привык не ходить на работуИ перегаром вонятьИ потерял совершенно охотуМужеский долг исполнять.Да, постоянно меня приглашаютСвистом во двор алкаши.Хочешь - гляди, мне твой взгляд не мешает,Он не достигнет души.Взглядом сверлили меня командиры,Учителя и родня -Им пробуравить хотелось бы дырыДо сердцевины меня,Чтобы узнать, просверлив оболочку,Что же творится в мозгу,И почему, только высосав бочку,Я улыбнуться могу.Но совладать не сумели с разгадкой,И, подстрекаем судьбой,Я, все такой же циничный и гадкий,Ныне глумлюсь над тобой.Предоставляешь ты мне не случайноТело свое и жилье:Чуешь во мне ты великую тайну,Хочешь проникнуть в нее.Я же и не замечаю как будтоТщетных усилий твоих:То про себя ухмыляюсь чему-то,То декламирую стих,Или с балкона даю указаньяПьющим дворовым дружкам,И, несмотря на большие познанья,Я - лишь пропойца и хам.Лоб твой недаром собрался в морщины,Как не задуматься тут -Ведь без причины сегодня мужчиныЖизни такой не ведут.Если же ты мне вопросы прямыеВздумаешь вдруг задавать,Я обовью тебя кольцами змияИ увлеку на кровать.И прошепчу:"Мой бесценный алмазик,Не посягай на табу,Для поцелуя подставь мне свой глазикИ уповай на судьбу".* * *
Мне девушки редко на память приходят,А если приходят, то вскоре уходят,И стук каблучков, раздражающе звонок,В виске поселяется, словно скворчонок.Уходят они в ту страну без названья,Куда попадут те земные созданья,Чья личность была сероватого цветаИ не заслужила почтенья поэта.Лишь яркая женская личность способнаНе слышать, как ночью храплю я утробно,Как что-то клокочет в моей носоглоткеПод действием выпитой с вечера водки.Хоть буду я деньги семейные тырить,Чтоб их во дворе с алкашами транжирить,Но истинно яркая женская личностьСебя не унизит, считая наличность.Подобная женщина, сильная духом,Значения не придает оплеухам,Хоть я, возвращаясь с концерта под мухой,Всегда награждаю ее оплеухой.Сегодня подобные женщины редки,Поэтому на холостяцкой кушеткеВорочаюсь я, распаленный порнухой,-Мне снится, что я с бородатой старухойВ каком-то ласкающем взор помещенииВступаю, сопя, в половое общение,Как римский патриций эпохи упадка,Которому все чрезвычайное сладко.Все девушки - дрянь перед этой старухой,Поскольку сильны они лишь показухойИ чванятся внешностью фотомодели,А эта старуха проверена в деле.И странное что-то во сне происходит:Одна за другой через спальню проходятВсе дамы, когда-то любезные сердцу,И молча уходят в какую-то дверцу.Косятся они на меня с отвращеньем,Но я поглощен сексуальным общеньем,Поскольку дает мне старуха в постелиВсе то, чего прочие дать не хотели.Но если бы даже они и хотели,То им невдомек, что в старушечьем теле,Внедряясь в него своей пятой конечностью,Поэт торжествует победу над вечностью.Их жребий - цепочкой рабынь безответныхОтныне в забвенье навек удаляться,А мой - в сновидениях жить многоцветныхИ с вечностью яростно совокупляться.* * *
Жить надо с музыкой и пением,По улицам ходить приплясывая,И не томить себя сомнением,Сомненья с ходу все отбрасывая.Коль кто-то в чем-то сомневается,С ним очень просто поступается:Ему стаканчик наливаетсяИ залпом в рот ему вливается.И вот ему уже не плачется,В пыли со стонами не ползается.Реальность от него не прячется -Напротив, им она используется.Мир предстает с его телесностью,Которая сочится радостью.Не забивай же ум словесностьюМистической и прочей гадостью.Весь этот мир есть как бы клад - из тех,Где нежно денежки ощупываются.Его найдя, все пьют на радостях,Да так, что пульс едва прощупывается.Затем счастливец резко вскакиваетИ, просветлением увенчанный,Бежит и на объект наскакивает,По виду кажущийся женщиной.Все в этом мире то, чем кажется:Стаканчик выглядит стаканчикомИ женщиной объект окажетсяПод откровенным сарафанчиком.Пусть как бы женщиной хорошеюВесь мир тебе отныне видится:Коль домогаться не начнешь ее,То на тебя она обидится.* * *
Как мог я так вчера напиться,Раскиснуть на потеху всем?Казалось, я хотел забытьсяНе временно, а насовсем.Я чувствую свою ненужностьИ то, что я везде чужой.Свою опухшую наружностьХочу я скрыть под паранджойИ, словно женщина Востока,Сторонкой робко семенить,Предвидя, что меня жестокоВот-вот опять начнет тошнить.Чтоб нищета не подбивалаМеня забыться насовсем,Продаться мне бы не мешалоБогатой женщине в гарем.И если мне положат пайкуИ будут вообще снабжать,То обязуюсь я хозяйкуСвирепо, люто ублажать.Когда ж красноармеец СуховОсвобождать придет меня,Я говорить с ним буду сухо,Свою устроенность ценя:"Проваливай, освободитель,И счастья моего не рушь -Перед тобой не сочинитель,Перед тобою старший муж.Имею под своим началомЯ пятьдесят других мужей,И коль не смажешь пятки салом,То будешь вытолкан взашей.Когда я от нехватки денег,Поэтом будучи, страдал,-Скажи, где шлялся ты, бездельник,Кого еще освобождал?!Спасителям такого родаУказываю я на дверь.Мне опостылела свобода,Мне не нужна она теперь.Свободы досыта понюхав,Я от нее теперь устал.Ты опоздал, товарищ Сухов,Ты безнадежно опоздал.Я угождать не должен черниИ оглушать себя питьемИ трепетать ежевечернеОт страха перед новым днем.Как появленья добрых духов,Я твоего прихода ждал,И ты пришел, товарищ Сухов,Но безнадежно опоздал".* * *
"Ну здравствуй, Роза Николаевна,-Я тихо говорю, скорбя. -Соседка, Роза Николаевна,Мне все сказала про тебя.Про то, что увлеклась ты танцамиИ, пьяная, чума-чумой,С подвыпившими иностранцамиТы возвращаешься домой.Едва войдя, врубаешь музыкуИ в пляс пускаешься опять.Соседкиному карапузикуУже нельзя нормально спать.Лишился внучек прежней бодрости,Отстал по ряду дисциплинИ с горя в восьмилетнем возрастеПодсел на клей и героин.Под утро драка начинаетсяВ твоей квартире всякий раз.Со звоном что-то разбивается -Такой сигнал в ходу у вас.Кого-то бьют, крича и топая,Слышны раскаты оплеух,Но друг из друга черножопыеНедаром вышибают дух.Им очень хочется соития,И, угрожающе вопя,Они посредством мордобитияДелить пытаются тебя.Когда является милиция,Они на лапу ей даютИ вновь торопятся закрыться, иДруг другу снова морды бьют.Когда ж рассвет в твоей обителиНочную разгоняет мглу,То обладают победителиТобой, заснувшей на полу.Пока один тебя раскладывает,Посапывая тяжело,В дверную щель другой подглядывает,Которому не повезло.Затем уходят потихонечкуСамцы из твоего жилья...Но преуспевшему поклонничкуЗавидовать не склонен я.От пьянства и недосыпанияОн ходит изможденный весь,При актах мочеиспусканияВ елде испытывая резь.Постой же, Роза Николаевна,Скажи два слова старику.Поведай, кем тебе припаяноПод каждый глаз по синяку.Скажи, откуда бледность трупная -Ее не скроет макияж.Да, нелегка тусовка клубная,Жесток мирок элитный ваш.Не надо всхлипывать и каяться,Не делай из меня осла.Я мог весь год любовью маяться,Но ты мне так и не дала.За прелести твои дородныеЯ с треском проиграл борьбу,А выиграли те животные,Что вечно топчутся в клубу.Со мной была ты неприступною,Холодной, словно унитаз,Зато свою тусовку клубнуюТы обслужила много раз.В итоге этого общенияУ всех закапало с концов...Но я отнюдь не жажду мщения,Я все прощу в конце концов.Хоть десять лет прогулевань еще,-Гуляй, но помни об одном:Что я не тихое пристанище,Не запасной аэродром.Когда-нибудь тебе по возрастуТусовка даст пинка под зад,Но не рассчитывай, что попростуВернешься ты ко мне назад.Все женщины в подобном случаеТвердят без проблеска стыда:"Тебя третируя и мучая,Тебя любила я всегда.Хочу, чтоб были муж и детушки,Возьми меня и окольцуй..."Но я тебе отвечу:"Нетушки,Ты лучше в клубе потанцуй.А если под собой не чувствуешьОпухших варикозных ног,И при ходьбе слегка похрустываешь,И мозг ослаб, и взор поблек,-Возьми юнца на содержание,Пусть этот полупедерастТебе за все мои страданияПо справедливости воздаст".* * *
Я был знаком с одной корейкой,С Татьяной Викторовной Ю.Она на рынке продавалаЕду корейскую свою.Я шел вразвалочку по рынкуИ слойку вкусную жевал,Но юморной прищур корейкиМеня заинтересовал.Я попросил завесить сразуКапусту, спаржу и морковьИ начал говорить о разном,Но в том числе и про любовь.Чтоб не было различных толков,Сейчас я честно воспоюСвои взаимоотношеньяС Татьяной Викторовной Ю.Встречались мы довольно долго,Но на жилплощадь на своюЯ прописать остерегалсяТатьяну Викторовну Ю.Ее пропишешь - и нахлынутВ квартирку скромную моюВсе Кимы, Цои, Хваны, Паки,А также все семейство Ю.Я понял, что неразрешимыПроблемы наши по жильюИ потому решил расстатьсяС Татьяной Викторовной Ю.Я прямо ей сказал об этомИ в ожидании затих,Она же выделила слезыИз узких щелочек глазных.Хотя она и не имелаОбычных хлопающих век,Однако прослезилась все же,Как женщина и человек.И если после этой сценыВдруг станет кто-то утверждать,Что у корейцев нету сердца,-Ему могу я в морду дать.Я долго бью таких фашистов,Передохну и снова бью,А сам при этом вспоминаюТатьяну Викторовну Ю.От общежития корейкиВ тот вечер ехал я домой.Хотелось горем поделиться,Таксист же был ровесник мой.И рассказал я про корейку,Про то, как я расстался с ней,И сверху сунул при расчетеЗа это пятьдесят рублей.* * *
Мой друг с одной мордастенькой малюткойВ постели очень долго прохлаждался.Все это выглядело злою шуткой,Поскольку друг никак не возбуждался.В уме-то он давно уж возбудился,А вот на деле все не выходило.Ему-то что, он славно веселился,А вот малютка челюсть натрудила.Он с анашою делал самокруткиИ по постели с хохотом катался.“Зачем я здесь?”- во взоре у малюткиНемой вопрос все явственней читался.Хотелось бы, чтоб вбил в ее головкуПростую мысль какой-нибудь философ:Коль страстно хочешь денег на обновку,То задавать не следует вопросов.Таинственен владелец капитала,Его души непостижимы бездны –Смириться надо с этим для началаИ с тем, что все вопросы бесполезны.Не твоего ума все это дело –Коль он тебя позвал, а сам не хочетИ, на твое не посягая тело,Лишь дрыгает ногами и хохочет.Загадочен владелец крупных денег,Он может вдруг вскипеть и вырвать гланды,Коль с болтовней пристанешь, как репейник,И будешь вяло выполнять команды.Так будь немногословна и послушна,Постигни с проницательностью женской:Ему общенье больше секса нужноВ его нелегкой жизни бизнесменской.В его нелегкой жизни бизнесменскойВозня с тобою – для него отдушина,Но если свой язык распустишь женский,То будешь оплеухой оглоушена,А если он к тому же неврастеник,Тогда, возможно, вообще задушена,Но чаще просто в ночь без всяких денегТы вышвырнута будешь равнодушно.* * *
Не ужасаясь своему поступкуИ не кривя в отчаянье лицо,Худой мужчина предлагает в скупкуПростое обручальное кольцо.С деньгами явно у мужчины тугоИ, кажется, неважно с головой.Его недавно бросила супругаЗа неудачи в сфере деловойИ безразличье к жизни половой.И вот когда жена его отвергла,Чтоб с недотепой жить отныне врозь,Внезапно золото кольца померклоИ чистке с той поры не поддалось.Померкли, значит, первые свиданьяИ горделивое вступленье в загс…Увы, чтоб освежать воспоминанья,Необходимы денежки,- вот так-с.Всех юношей, влюбляющихся пылко,Теперь считая полным дурачьем,Худой мужчина хочет взять бутылку,Чтоб вообще не помнить ни о чем.Его забвение интересует,А не кольцо как память о былом.Он у окошечка почти танцует,Боясь, что вдруг получится облом.Приемщика, зевнувшего устало,Готов он умолять, как божество,Чтоб не цеплялся к качеству металлаИ взвешивал бы правильно его.* * *
Что такое море? Ваше море –Просто масса теплой аш два о.Хочешь ты лететь со мной на море –В этом суть нажима твоего.Но на ум приходит рифма “горе”,Только вспомню о долгах моих.Лучше ты одна езжай на море –И не будет споров никаких.Там тебя красавец белозубыйНе замедлит вскоре полюбить,Чтоб ночами с яростью сугубойВ санаторном номере долбить.А потом он в долг попросит денегИ мгновенно спрячется, как краб.Я по крайней мере не мошенник,Я не облапошиваю баб.Я им прямо говорю, что денегНе иметь мне вдоволь никогда,Ведь понять не может современникЗначимости моего труда.Он пока своих расчетов пленник,Нужен срок, чтоб до него дошло:Счастья выколачиванье денегНикому еще не принесло.Но когда насупит просветленье,Я давно в могиле буду тлеть.Что ж, героям бизнес-поколеньяНравится покойников жалеть.Козырять своим знакомством с нами,Добавлять к иконе свой мазок…Да и ты, родная, в этом гамеСможешь свой возвысить голосок.Побуждала ты меня к труду, мол,А теперь осталася вдовой…И пускай жениться я не думалНа тебе, покуда был живой.Но мертвец не огрызнется злобно,Он не конкурент ни для кого,Потому общаться с ним удобноИ не жалко денег для него.Мертвые должны глотать досаду,Челюстями голыми скрипя…Все же вам жалеть меня не надо –Правильнее пожалеть себя.Хоть могли вы отдыхать на мореВ самых дальних уголках Земли,Но мечтать о вымышленном море,Так, как я, вовеки не могли.Это море рушит все причалы,Вечно с человечеством в борьбе,Но у ног моих оно урчало,Ощущая равного себе.* * *
На танцевательной площадке,Где скапливается народ,Мне очень нравились девчаткиВсех возрастов и всех пород.Одни из них костлявы были,Другие же – с пивным пузцом,А третьи так смешно ходили,Имея ножки колесом.Большеголовые девчатки,Которых скрючил сколиоз,На танцевательной площадкеКазались мне пышнее роз.И я к совместному топтаньюИх порывался приглашать,Однако милые созданьяОсмеливались возражать.Я сладострастно извивалсяИ задом лихо поддавал,Но мне никто не отзывался,Никто со мной не танцевал.На все мои телодвиженьяОни смотрели свысокаИ отвергали приглашеньяИз уст такого старика.На то, что я уродлив с виду,Они указывали мне,И начала расти обидаВ моей сердечной глубине.И начал содрогаться в тикеИ перекашиваться рот –Ведь я для моего владыкиНи в коей мере не урод.Владыке своему, Ваалу,Вознес мольбу я вот о чем:“Верни мне статус феодалаИ снова надели мечом.Я слишком долго был ничтожен –Хочу вернуться к прежним дням.Пусть грозный меч оковкой ноженЗа мной скрежещет по камням.И если милиционерамОтнять захочется мой меч,То я их выучу манерамИ всех укорочу до плеч.Пускай умрет в душе желаньеИ умиляться, и любить,Пусть нарастает в ней желаньеРубить, рубить, рубить, рубить”.Дракон толпы на дискотекеМногоголов и многоног,Но зло не старится вовеки,Всегда остер его клинок.Коль ты умен и осторожен,Покорствуй злу и не перечь,Иначе выхватит из ноженОно свой беспощадный меч,Рубя по позвонкам и ребрам,Чтоб все живое полегло,Хотя до приторности добрымБывает временами зло.Но коль его не понимаютИ жгут язвительным словцом,То меч из ножен вынимаетОно с обиженным лицом.И вот лежат мои девчаткиГорою измельченных тел.Смешили их мои ухватки,Никто ласкаться не хотел.Вся танцплощадка опустела,Никто бедняжкам не помог.Да, с кем они имеют дело,Им было явно невдомек.Я вспомню, даже впав в упадокИ став глубоким стариком,Как птичьи косточки девчатокХрустели под моим клинком.Над танцевательной площадкой,Где славно поработал меч,Произнесу с улыбкой гадкойЯ заключительную речь:“Полюбоваться не хотите льНа выходца из тех миров,Где Сатана, мой повелитель,Владычит, сумрачно-багров?Я раб его – и посетительВсех танцевальных вечеров”.* * *
Вот девушка с тяжелою походкойКак будто тащит что-то на плечах.Она всегда попахивает водкойИ смысл отсутствует в ее очах.Сурово жизнь ее перепахала –Не так давно все чувства в ней цвели,Но действия какого-то нахалаУбийственный эффект произвели.Он как бы произнес:”Сезам, откройся” –И явью сделал девичьи мечты:Ее катал повсюду на “роллс-ройсе”И ей дарил заморские цветы;Удода, запеченного в кефире,Ей как-то в “Метрополе” дал поестьИ принимал ее в своей квартире –Как минимум там было комнат шесть.Конечно, приходилось отдаваться,В квартире оставаясь с ним вдвоем –Лежать под ним и грезам предаватьсяО белом платье свадебном своем.Но день настал – и все перевернулось,И рухнули все девичьи мечты.Она, как космонавт, перевернуласьВниз головой в пространстве пустоты.Она знакомый номер набирала,Заранее раскрыв в улыбке рот…На том конце старуха отвечала,Что этот гад здесь больше не живет.И предлагал безжалостно мобильникПерезвонить немножечко поздней,И стала жизнь напоминать могильник,Где глупо ждать ответа от камней.Ведь если нет “роллс-ройса”, “Метрополя”,Большой квартиры, дорогих одежд,То жизнь – одно безрадостное поле,Всхолмлённое могилами надежд.Такая вот произошла история,И нет в глазах у девушки огня.Хоть был бы рад загладить это горе я,Однако нет “роллс-ройса” у меня.И девушка покорно сотрясаетсяВ троллейбусе, где ездит бедный люд,И с бешеною злобой огрызается,Когда ее нечаянно толкнут.* * *
Я крепко здоровье свое пошатнулВ итоге разгульного лета.Об этом поведал мне собственный стулКакого-то гнусного цвета.С жестоким укором сказал я себе:“Иначе и быть не могло ведь,Нельзя же все время кружиться в гульбе,За чаркой вина пустословить”.Промчался разгульных недель карнавалСо множеством ярких моментовИ переработался в смрадный обвал,В нелепый абсурд экскрементов.Я слушал воды клокотанье и гулИ думал в глубокой кручинеО том, что со временем снова разгулПредстанет в манящей личине.Богатства, которыми славен Порок,-Попойки, случайные связи,-Я видел, взглянув между собственных ног,В бесстрастном, как рок, унитазе.И долго еще я орлом восседал,Банкрота собой представляяИ то, что я подлинной жизнью считал,Со злобою вон выделяя.* * *
Я пью пивко в вечернем парке,В пруду горит закатный луч.Старушка ковыляет мимо,У ней у руках напиток “Хуч”.Не сам, конечно же, напиток,А банка с ним у ней в руках.Алкоголический румянецИграет на ее щеках.А может, это луч закатаТак расцветил ее лицо.Она проходит и не знает,Что я – Кровавое Яйцо.Ведь я маньяком стал по жизни,Но если ты уж стал таким,То ты обязан для учетаСебе придумать псевдоним.Я как маньяк сейчас имеюНеповторимое лицо –Я возле жертвы подписуюсь:“Маньяк Кровавое Яйцо”.Так, значит, на скамейке парка –Маньяк, известный всей стране.А что касается старушки –Старушка симпатична мне.Ее по боковой аллейкеНеплохо бы сопроводитьИ на последние копейкиВсе тем же “Хучем” угостить.А после сделать ей подсечкуИ с треском повалить в кусты…Но мне не хочется сегодняВсей этой жалкой суеты.Конечно, мог бы по старушкеЯ отдуплиться за двоих,Но потребительским подходомЯ не опошлю чувств своих.Мне надоело быть корыстным,Мне в этот вечер сужденоВ рутинной практике маньякаОставить светлое пятно.Не пряча взгляда от прохожих,Пойти домой и по путиЛюбовь к подвыпившей старушкеВ душе торжественно нести.* * *
В те дни, когда я как бы оформлялсяИ только начал опусы плодить,Я сделаться писателем поклялся –Теперь пора итоги подводить.Я образцово справился с задачей,Прорвался я в литературный цех.Я литератор, а не хуй собачий,И требую почтения от всех.Теперь меня, как прыщ на видном месте,Не так-то просто взять и сковырнуть.Я – человек без совести и честиИ не стесняюсь этого ничуть.На женщин я взираю жадным окомИ коньячок для вдохновенья пью,И чтобы потакать своим порокам,За денежки любого воспою.Моральная подвижность для поэтовЕсть генератор творческих идей.Приятно быть превыше тех запретов,Что отравляют жизнь простых людей.Теперь стихи пишу я без помарки,Когда дадут мне денежки толчок,А для чего? А для того, чтоб в паркеПосасывать на травке коньячок.Чтоб недвусмысленные предложеньяВсем праздным дамочкам адресоватьИ выгоды от нашего сближеньяХотя бы вкратце им обрисовать.А так как дамы от природы робки,Поярче надо все обрисовать,И бьется эхо в черепной коробке:“Совать, совать, совать, совать, совать”.* * *
Я человек весьма развратный,И оттого ко мне прилипТак называемый возвратный,Всю душу вымотавший грипп.Морально я весьма нестоек,И за свои полсотни летПосредством девок и попоекСгубил я свой иммунитет.Любые пошлые микробыТеперь меня сбивают с ног.О Муза, я у двери гроба!Осталось пересечь порог!Но в самый миг пересеченьяЗамру я с поднятой ногой.Да, эта жизнь – одно мученье,Но что мы знаем о другой?А вдруг там надо быть бесполым,Вино и девок презиратьИ целый день с лицом веселымДля арфы опусы играть?Вдруг мне, писателю в законе,Велит ходить Верховный духВ каком-то пидорском хитонеИ с парой крыльев, как петух?Соплю я ударяю оземьИ говорю:”Шалишь, сопля.Возможно, все мы унавозимСобой российские поля;Возможно, соплеход, густея,Меня задушит на корню,Но облегчать его затеюПокуда я повременю –Пока еще не прочь девчонкаПередо мной задрать подол,Пока зовет на поросенкаМеня брадатый хлебосол.* * *
Журналист Николай РаскаленныйБыл по взглядам пугающе лев.Он вбуравливал зрак раскаленныйПрямо в очи доверчивых дев.И, расслабившись, девы решалиНе перечить такому борцу,Чтобы власть буржуа на земшареПодошла поскорее к концу.Раскаленный был вечно не в духе,О несчастной России скорбя,И срывал он с девчонок косухи,Чтобы как-то утешить себя.И в такой пребывал он печали,И Россию любил до того,Что в конечном итоге зачалиВсе девчонки в ячейке его.Но известие вдруг разнеслосяИ повергло всех в ужас оно:Состоял в ФСБ на подсосеНиколай Раскаленный давно.И помимо всего этот дятелПо заданью своей ФСБСпециально девчонок брюхатил,Чтоб создать им помеху в борьбе.Но самцом оскорбленная бабаПострашней, чем любой сталинист,И в подсобке партийного штабаБыл кастрирован тот журналист.Гордый орган, которым пробитьсяМог писака хоть к центру Земли,Наподобье кровавой тряпицыБыл затоптан в чуланной пыли.И толпа истязательниц гневныхРассосалась, угрозы цедя.Разорвал на бинты себе евнухПыльный вымпел с портретом вождя.С той поры на партийные сходкиРаскаленный уже ни ногойИ статейки за подписью “Кроткий”Издает он в журнале “Другой”.Пишет он о косметике, модахИ как стряпать бойфренду еду.Приобрел он двойной подбородокИ заметно раздался в заду.В заведеньях, неведомых женщинам,Он сидит и смакует абсентИ о Путине с видом застенчивымГоворит:”Это мой президент”.* * *
Я верую в черепословье:На голове моей наростБыл полон искренней любовью,Пока я молод был и прост.Я рос и видел, сколько злостиВ сынах отеческой земли,И оттого в моем наростеМетаморфозы потекли.Любовью вздутая подкожность,Повсюду видя столько зла,В дурную противоположностьСамой себе переросла.Я в метрополитенной давкеВ вагоне был один такой,Кто в попки девушкам булавкиВгонял недрогнувшей рукой.Я из подземных электричекВ дурдом за это попадалИ там испуганных техничекНаростом головным бодал,Чтоб после и другим наростомБоднуть их тоже кое-где…Я стал порочности форпостом,Оплотом зла в людской среде.Нарост мой сделался огромен,Сравнявшись с головою всейИ славясь всюду как феномен,Непостижимый для врачей.А все на самом деле просто:Поскольку миром правит зло,То содержимое наростаВзопрело так и процвело.И за день докторишек по сто,Болтая обо мне взахлеб,Стремятся к моему наростуПриставить свой фонендоскоп.И ненависть к фонендоскопуИз шишки поступает в грудь,Но нет булавки, чтобы в жопуВсадить ее кому-нибудь.Идет чванливый докторишкаС фонендоскопом на брюшке,А мне приказывает шишкаЕго ударить по башке.* * *
Пора бы предъявить пиздеРяд обоснованных претензий,При этом подарить пиздеБукет развесистых гортензий.Скажи с упреком ей:”Пизда,Забыла ты былые годы –Как мы играли в пароходы,Как мы играли в поезда”.Построй общение на том,Что крайне романтичны пёзды –Берут их за живое звездыИ серенады над прудом.Подлец сумел обрисоватьПизде весь этот мир как сказку,А после начал, сбросив маску,Свой толстый дрын в нее совать.Пизда забылась, увлеклась,Пизда немного оступилась.Теперь досада в ней скопилась,Ей хочется на все накласть.Столкнувшись с пошлостью мужской,Пизда от ностальгии страждет.Она возвышенного жаждетС неотпускающей тоской.Спроси:”А помнишь ли, пизда,О том, как в старших классах школыИграли мы с тобой в уколы,В бутылочку и в поезда?”Пизде мечтается вернутьТу романтическую юность,Когда могла ночная лунностьПизду на подвиги толкнуть.Пизда – вместилище мечты,Она подспудно ждет поэта,И если ты усвоишь это,К пизде допущен будешь ты.Для паровозиков твоихОна откроет свой туннельчик,И вы устроите бордельчик,Бордельчик только для двоих.* * *
Удрученный жизнью несложившейсяИ ушами, что всегда болят,Я, как мальчик, в чем-то провинившийся,Отводил от встречных робкий взгляд.Мне казалось, что неполноценностиНа моем лице горит печать.Перед господами современностиЯ старался вежливо молчать.Но хотя и стал подобьем тени яИ, подобно ей, всегда молчал,Получал я часто оскорбления,Деньги же я редко получал.Я тогда работал на издательства,А в награду я от них терпелВолокиту, ложь и надувательство,–Но потом решился и запел.Я устал от образа молчальникаИ решил его пересмотреть,И теперь, завидевши начальника,Я сейчас же начинаю петь.Чтоб для обихода буржуинскогоСтать важней, чем повар и шофэр,Я развил в себе вокал ВертинскогоИ его изящество манер.Да, буржуй сначала удивляется,Но потом уж внемлет не дыша,Ведь в моих романсах проявляетсяТонкая, ранимая душа.Я пою, руками развожу я,То шагну вперед, то отступлю,И при этом в облике буржуяПодмечать растроганность люблю.То, что у буржуев новоявленныхСлужит заменителем лица,Сотрясается от слез подавленныхИ глядит с любовью на певца.Вы, товарищи, напрасно стонетеПод напором денежных проблем –Сердце толстосума вы затронетеПением и более ничем.* * *
Ведь с тех пор, как я свои романсыПеред толстосумами запел,Мощью налились мои финансыИ в любви я тоже преуспел.В ходе заграничных сабантуевДля буржуев стал я как родняИ теперь все отпрыски буржуевКак один похожи на меня.Ибо много взглядов изучающихЯ поймал на кипрских берегах,Ибо много дамочек скучающихВ наших обеспеченных кругах.Ибо я в их жаждущие душиПроливал любви волшебный яд…И к тому же вылечил я ушиИ они уж больше не болят.* * *
Ты зря так чванишься, девчонка,Тем, что живешь, ни с кем не спя,И тем, что девства перепонкаЕще цела внутри тебя.Ты думаешь – твоя промежностьЕсть неприступный бастион,Но торжествует неизбежность,И рок не ведает препон.Я сам немолод, и недавноШестой десяток мне пошел,Но я брожу, подобно фавну,Близ детских садиков и школ.С собой для угощенья детокИмею я кило конфетИ высоко ценю нимфеток,Как всякий истинный поэт.Я подходил к тебе, девчонка,С улыбкой, полной доброты,Но прочь, повизгивая звонко,Галопом устремлялась ты.Написанные мною книжкиЯ у твоих сложил бы ног,Но за тобой из-за одышкиУгнаться никогда не мог.Всю нерастраченную нежностьЯ был готов отдать тебе…Но торжествует неизбежность,Не нам противиться судьбе.Я, безусловно, не красавец,Я вислобрюх и седовлас,Но скоро явится красавец,Жестокий модный ловелас.С татуировками на коже,С наушниками на ушах –Жестокий идол молодежи,К тебе он устремит свой шаг.Напитком сладостным “Отвертка”Тебя он щедро угостит,В твои глаза вглядится зоркоИ моментально обольстит.Тобою он насытит похоть,Промолвит:”Бай!” – и был таков,И будет поздно ахать, охатьИ клясть коварство мужиков.Ходить ты будешь на уколы,А от чего – я умолчу,И станет посещенье школыТебе уже не по плечу.Ты станешь грубой и упрямой,Полюбишь курево и хмель,И от упреков папы с мамойТебя потянет на панель.Ты обнаружишь блох на теле,Укусы яростно скребя…Ну что ж ты медлишь, в самом деле,Ведь твой чувак зовет тебя!Я лишь дедок чудаковатый,И, значит, говорю я вздор,А твой избранник нагловатыйУже поймал таксомотор.Тебя в машину он посодит,И в бездну плотского грехаПоэта смех тебя проводит:“Ха-ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха!”* * *
Знал я женщину. Целая папкаУ меня есть стихов про нее.Звали женщину ту Рябошапка –Так звучала фамилья ее.Проявляла заботу большуюОбо мне Рябошапка всегда.И частенько бывало: пишу я,А на кухне уж спеет еда.Рябошапка работала где-то,Каждый день приносила онаПосле смены большому поэтуИ еды, и чекушку вина.Если в жизни такое случалось,Что меня кто-нибудь обижал,На него Рябошапка бросалась,И подонок в испуге бежал.За меня Рябошапка вступаласьВ ситуации трудной любой,И хозяйством моим занималась,И снабжала хорошей едой.Рябошапка ужасно любила,Если я ей стихи посвящал,И за это мне деньги дарила,А на них я друзей угощал.Да, мы с ней не единожды дралисьИз-за дурости пьяной моей,Но мирились потом, целовалисьИ любились по нескольку дней.Но давно уже нет Рябошапки,Подевалась куда-то она,И никто не приносит мне тапки,Если встать мне невмочь с бодуна.И никто не приносит в постелькуМне с лимоном душистый чаёк,И никто мне не греет постельку,Призывая:”Смелей, старичок”.Пронеслись те деньки золотые,И от скуки я в пьянстве погряз,Потому и прошу, молодые,Я червончик на пиво у вас.И теперь не пишу ничего я –Очень трудно душой воспарить,Если брюхо все время пустое,Если нечего в рот положить.Воспаряя к заоблачным высям,Глянь на дедушку, юный поэт:Мы от женщин серьезно зависим,Нам без них не летается, нет.* * *
Мы плыли в лодочке подводнойНа полюс Северный большой,И капитана этой лодкиЯ обожала всей душой.Но он любил меня недолго,Он скоро высадил меняНа полюс Северный огромныйСреди арктического дня.Смотрю на снег, смотрю на льдиныИ рыбку в проруби ловлюИ молодого капитанаВсе так же искренне люблю.Когда весна придет – не знаю,Но все равно она придет,И эта глыба ледянаяМеня по морю понесет.Ах, глыба, глыба ледяная,Плыви скорей в Москву-реку,В Москве гуляет мой голубчик,И я скажу ему:”Ку-ку”.А капитановой шалавеЯ дам по морде от души.Из-за нее меня покинулМой друг в арктической глуши.Она его околдовала,А он ни в чем не виноват.Всегда такие проституткиДурачат грамотных ребят.Таких шалав я предлагаюВсегда казнить через расстрел,Чтоб капитан подводной лодкиНа них уж больше не смотрел.* * *
Где это было – вряд ли я отвечу:В толпе, в алкоголическом угареС тобой столкнувшись, я назначил встречуИ встретился назавтра в тихом баре.В том баре всех твоя сразила внешность,Ведь ты очаровать меня хотелаИ юбку, открывавшую промежность,Конечно же, недаром ты надела.Но мне в уютном баре не сиделось –Я водку поглощал с лицом бульдожьим.Мне погулять по улицам хотелось,Чтоб настроение поднять прохожим.На улице я, будучи под газом,Чтоб развлечение доставить даме,Пел песни, открывал бутылки глазом,Ругался матом, ссорился с ментами.Ты попыталась юркнуть в подворотню,Но я успел схватить тебя за платьеИ попросил:”Побудь со мной сегодня,Ведь в одиночку не люблю гулять я”.Я утром в обезьяннике очнулся –Я сидя спал, ты на скамье лежала.Едва к тебе я робко прикоснулся,Вскочила ты и дико завизжала:“Спасите! Здесь маньяк со мною рядом!Меня буравит он голодным взглядомИ осязает плоть мою тугую.Пусть он уходит в камеру другую!”Продемонстрировать свою свирепостьМилиция у нас всегда готова,И обвинений явная нелепостьНисколько не смутила часового.Меня он выволок из-за решеткиИ, колотя резиновой дубиной,Сказал, что разговор у них короткийС любой такой разнузданной скотиной.Меня, красавца, короля бульваров,Унизил неотесанный охранникИ парой заключительных ударовЗагнал меня обратно в обезьянник.С тобой я деньги пропил до копейкиИ вот в ответ с предательством столкнулся.К тебе спиною сел я на скамейке,Нахохлился, надулся и замкнулся.Лишь в обезьяннике я понял, кто ты:Тебе присущи дерзость и вульгарность,И к развлеченьям даровым охота,И вопиющая неблагодарность.* * *
Вот девушка. Все в ней прекрасно,Но что-то в ней все же не так.Нервозность ее и стеснительность –Ущербности явственный знак.Ей шутки мужчин непонятныИ водку не любит она,Не хочет ни с кем целоваться,Не хочет гулять допоздна.Все время она из компанииСтремится куда-то бежать.Гармонии в ней не хватает,И трудно ее уважать.Но если мы волны радараНаправим на девушку ту,То в центре ее организмаПокажет радар пустоту.Та полость в конструкции женскойОставлена вовсе не зря –Ведь это особая втулка,И ждет эта втулка штыря.Не дело, коль в женском межножьеПодолгу живет пустота.Там штырь помещаться обязан,Входящий почти без люфта.Самцы – инженеры природы,Не терпят они пустоты,И ходят мужчины за женщиной,И ходят за кошкой коты.Есть люди, что всякую втулкуЗаполнят посредством штыря.На стройке они – инженеры,В постели они – ебаря.А ежели штырь не сумеетЗаполнить весь женский проем,То вызовут мастера ПепкуС его богатырским штырем.Заклёпывать он предназначенЛюбого отверстия ширь,А значит, на всякую втулкуНа сете находится штырь.И ежели штырь подходящийОднажды во втулку войдет,То женского тела конструкцияЗаконченность вмиг обретет.Возникнет сцепленье усилий,Возникнет долбящий момент,И замысел Бога откроетсяДвум особям в этот момент.И сцепка из двух организмовЗапустит свои мощностяИ будет всю ночь вырабатыватьПродукт под названьем “дитя”.* * *
Схлестнулись противоположности:Есть приносящие страданья,Блудливые до невозможности,До секса лютые созданья,И я, затворник древней выделки,Любви давно уже не ждущий,В деревне Коптевские ВыселкиСто лет безвыездно живущий.Я на чердачном возвышенииСто лет взираю на светила,И мысль о половом сношенииДоселе в мозг мой не входила.А если и вошла бы все-таки,То сразу вышла бы обратно.Бессмысленность возни с красоткамиУченым всем давно понятна.Усохшей ветвью эволюцииНе зря считаются красотки:У них у всех умишки куцыеИ скошенные подбородки.Им всем присуще слабоволие,Низкопоклонство перед плотью,Не зря же променял без боли яИх всех на дело звездочётье.Метаемые потаскушками,Читать я выучился взоры:“Чтоб нас обвешать побрякушками,Снеси в ломбард свои приборы”.Но я вниманьем их не балую –Сказали мне созвездий сферы:Красотки – существа отсталые,И к ним природа примет меры.По всем канонам астрологии,Которым я так чутко внемлю,Вот-вот красотки длинноногиеНачнут врастать в родную землю.Не стоит на лекарства тратиться,Поскольку звезды не обманут:Красотки вскоре оквадратятсяИ походить на тумбы станут.Мне все планеты, астероидыИ все небесные кривыеТвердят, что женские тумбоидыЕсть существа передовые.Вот-вот придет такое времечко –Ведь звездам ни к чему лукавить,–Когда красавицам на темечкоЗакуску можно будет ставить.Заменит им все украшенияЛишь номер, выписанный жирно.Их вынудит телосложениеВсегда стоять по стойке “смирно”.Куда толкнешь, туда направятсяОни на ножках кривоватыхИ будут часто в парке ставитьсяСредь насекомых и пернатых.И вот на темечке вино, еда,Прекрасно елось и пилось бы,Но, к сожаленью, от тумбоидаВдруг о любви поступит просьба.Чтоб не затронуть за живое дам –Их чувства для меня священны –Я технику любви с тумбоидомНе стану объяснять со сцены.Скажу одно: что жизнь устроенаС заметным элементом жлобстваИ, ежели живешь достойно,Изволь платить за все удобства.