Осип Мандельштам. Сочинения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11
Стихотворения разных лет
***
Среди лесов, унылых и заброшенных,Пусть остается хлеб в полях некошеным!Мы ждем гостей незваных и непрошеных,Мы ждем гостей!Пускай гниют колосья недозрелые!Они придут на нивы пожелтелые,И не сносить нам, честные и смелые,Своих голов!Они растопчут нивы золотистые,Они разроют кладбища тенистые,Потом развяжет их уста нечистыеКровавый хмель!Они ворвутся в избы почернелые,Зажгут пожар, хмельные, озверелые...Не остановят их седины старца белые,Ни детский плач!Среди лесов, унылых и заброшенных,Мы оставляем хлеб в полях некошеным.Мы ждем гостей незваных и непрошеных,Своих детей!<1906>
***
Тянется лесом дороженька пыльная,Тихо и пусто вокруг,Родина, выплакав слезы обильные,Спит, и во сне, как рабыня бессильная,Ждет неизведанных мук.Вот задрожали березы плакучиеИ встрепенулися вдруг,Тени легли на дорогу сыпучую:Что-то ползет, надвигается тучею,Что-то наводит испуг...С гордой осанкою, с лицами сытыми...Ноги торчат в стременах.Серую пыль поднимают копытамиИ колеи оставляют изрытыми...Все на холеных конях.Нет им конца. Заостренными пикамиВ солнечном свете пестрят.Воздух наполнили песней и криками,И огоньками звериными, дикимиЧерные очи горят...Прочь! Не тревожьте поддельным веселиемМертвого, рабского сна.Скоро порадуют вас новоселием,Хлебом и солью, крестьянским изделием...Крепче нажать стремена!Скоро столкнется с звериными силамиДело великой любви!Скоро покроется поле могилами,Синие пики обнимутся с виламиИ обагрятся в крови!<1906>
***
В непринужденности творящего обменаСуровость Тютчева – с ребячеством Верлэна -Скажите – кто бы мог искусно сочетать,Соединению придав свою печать?А русскому стиху так свойственно величье,Где вешний поцелуй и щебетанье птичье!<1908>
***
О, красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.Отовсюду звучала старинная песнь – Калевала:Песнь железа и камня о скорбном порыве титана.И песчаная отмель – добыча вечернего вала,-Как невеста, белела на пурпуре водного стана.Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелыИ на дно опускались и тихое дно зажигали,Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый,Слишком яркое солнце и первые звезды мигали,Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый;Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился...Неоглядная Сайма струилась потоками лавы,Белый пар над водою тихонько вставал и клубился.<Ок. 19 апреля 1908, Париж>
***
Мой тихий сон, мой сон ежеминутный -Невидимый, завороженный лес,Где носится какой-то шорох смутный,Как дивный шелест шелковых завес.В безумных встречах и туманных спорах,На перекрестке удивленных глазНевидимый и непонятный шорохПод пеплом вспыхнул и уже погас.И как туманом одевает лица,И слово замирает на устах,И кажется – испуганная птицаМетнулась в вечереющих кустах.1908 (1909?)
***
Из полутемной залы, вдруг,Ты выскользнула в легкой шали -Мы никому не помешали,Мы не будили спящих слуг...1908
***
Довольно лукавить: я знаю,Что мне суждено умереть;И я ничего не скрываю:От Музы мне тайн не иметь...И странно: мне любо сознанье,Что я не умею дышать;Туманное очарованьеИ таинство есть – умирать...Я в зыбке качаюсь дремотно,И мудро безмолвствую я:Решается бесповоротноГрядущая вечность моя!(Конец 1908 – начало 1909) <1911?>
***
Здесь отвратительные жабыВ густую падают траву.Когда б не смерть, то никогда быМне не узнать, что я живу.Вам до меня какое дело,Земная жизнь и красота?А та напомнить мне сумела,Кто я и кто моя мечта.<1909>
***
Сквозь восковую занавесь,Что нежно так сквозит,Кустарник из тумана весьЗаплаканный глядит.Простор, канвой окутанный,Безжизненней кулис,И месяц, весь опутанный,Беспомощно повис.Темнее занавеситься,Все небо охватитьИ пойманного месяцаСовсем не отпустить.1909
Пилигрим
Слишком легким плащом одетый,Повторяю свои обеты.Ветер треплет края одежды -Не оставить ли нам надежды?Плащ холодный – пускай скитальцыБезотчетно сжимают пальцы.Ветер веет неутомимо -Веет вечно и веет мимо.<Лето 1909?>
***
В морозном воздухе растаял легкий дым,И я, печальною свободою томим,Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,Исчезнуть навсегда, но суждено идти мнеПо снежной улице, в вечерний этот часСобачий слышен лай и запад не погасИ попадаются прохожие навстречу...Не говори со мной! Что я тебе отвечу?1909
***
В безветрии моих садовИскуственная никнет роза;Над ней не тяготит угрозаНеизрекаемых часов.В юдоли дольней бытияОна участвует невольно;Над нею небо безглагольноИ ясно,– и вокруг неяНемногое, на чем печатьМоих пугливых вдохновенийИ трепетных прикосновений,Привыкших только отмечать.<Октябрь?> 1909
***
Истончается тонкий тлен -Фиолетовый гобелен,К нам – на воды и на леса -Опускаются небеса.Нерешительная рукаЭти вывела облака.И печальный встречает взорОтуманенный их узор.Недоволен стою и тих,Я, создатель миров моих,-Где искусственны небесаИ хрустальная спит роса.<Не позднее 13 августа> 1909
***
Ты улыбаешься кому,О, путешественник веселый?Тебе неведомые долыБлагословляешь почему?Никто тебя не проведетПо зеленеющим долинам,И рокотаньем соловьинымНикто тебя не позовет,-Когда, закутанный плащом,Не согревающим, но милым,К повелевающим светиламСмиренным возлетишь лучом.<Не позднее 13 августа> 1909
***
В холодных переливах лирКакая замирает осень!Как сладостен и как несносенЕе золотострунный клир!Она поет в церковных хорахИ в монастырских вечерахИ, рассыпая в урны прах,Печатает вино в амфорах.Как успокоенный сосудС уже отстоенным раствором,Духовное – доступно взорам,И очертания живут.Колосья – так недавно сжаты,Рядами ровными лежат;И пальцы тонкие дрожат,К таким же, как они, прижаты.<Не позднее 22 октября> 1909
***
В просторах сумеречной залыПочтительная тишина.Как в ожидании вина,Пустые зыблются кристаллы;Окровавленными в лучахВытягивая безнадежноУста, открывшиеся нежноНа целомудренных стеблях:Смотрите: мы упоеныВином, которого не влили.Что может быть слабее лилийИ сладостнее тишины?<Не позднее 13 августа> 1909
***
Озарены луной ночевьяБесшумной мыши полевой;Прозрачными стоят деревья,Овеянные темнотой,-Когда рябина, развиваяЛисты, которые умрут,Завидует, перебираяИх выхоленный изумруд,-Печальной участи скитальцевИ нежной участи детей;И тысячи зеленых пальцевКолеблет множество ветвей.<Не позднее 22 октября> 1909
***
Твоя веселая нежностьСмутила меня:К чему печальные речи,Когда глазаГорят, как свечи,Среди белого дня?Среди белого дня...И та – далече -Одна слеза,Воспоминание встречи;И, плечи клоня,Приподымает их нежность.<Не позднее 22 октября> 1909
***
Не говорите мне о вечности -Я не могу ее вместить.Но как же вечность не проститьМоей любви, моей беспечности?Я слышу, как она растетИ полуночным валом катится,Но – слишком дорого поплатится,Кто слишком близко подойдет.И тихим отголоскам шума яИздалека бываю рад -Ее пенящихся громад,-О милом и ничтожном думая.<Не позднее 22 октября> 1909
***
На влажный камень возведенный,Амур, печальный и нагой,Своей младенческой ногойПереступает, удивленныйТому, что в мире старость есть -Зеленый мох и влажный камень.И сердца незаконный пламень -Его ребяческая месть.И начинает ветер грубыйВ наивные долины дуть:Нельзя достаточно сомкнутьСвои страдальческие губы.<Не позднее 22 октября> 1909
***
Бесшумное веретеноОтпущено моей рукою.И – мною ли оживлено -Переливается оноБезостановочной волною -Веретено.Все одинаково темно;Все в мире переплетеноМоею собственной рукою;И, непрерывно и одно,Обуреваемое мноюОстановить мне не дано -Веретено.<Не позднее 22 октября> 1909
***
Если утро зимнее темно,То – холодное твое окноВыглядит, как строгое панно:Зеленеет плющ перед окном;И стоят под ледяным стекломТихие деревья под чехлом –Ото всех ветров защищены,Ото всяких бед огражденыИ ветвями переплетены.Полусвет становится лучист.Перед самой рамой – шелковист -Содрогается последний лист.<Не позднее 12 ноября> 1909
***
Пустует место. Вечер длится,Твоим отсутствием томим.Назначенный устам твоимНапиток на столе дымится.Так ворожащими шагамиПустынницы не подойдешь;И на стекле не проведешьУзора спящими губами;Напрасно резвые извивы -Покуда он еще дымит -В пустынном воздухе чертитНапиток долготерпеливый.<Не позднее 12 ноября> 1909
***
В смиренномудрых высотахЗажглись осенние Плеяды.И нету никакой отрады,И нету горечи в мирах,Во всем однообразный смыслИ совершается свобода:Не воплощает ли природаГармонию высоких числ?Но выпал снег – и наготаДеревьев траурною стала;Напрасно вечером зиялаНебес златая пустота;И белый, черный, золотой -Печальнейшее из созвучий -Отозвалося неминучейИ окончательной зимой.<Не позднее 12 ноября> 1909
***
Дыханье вещее в стихах моихЖивотворящего их духа,Ты прикасаешься сердец каких,Какого достигаешь слуха?Или пустыннее напева тыТех раковин, в песке поющих,Что круг очерченной им красотыНе разомкнули для живущих?<Не позднее 12 ноября> 1909
***
Нету иного пути,Как через руку твою -Как же иначе найтиМилую землю мою?Плыть к дорогим берегам,Если захочешь помочь:Руку приблизив к устам,Не отнимай ее прочь.Тонкие пальцы дрожат;Хрупкое тело живет:Лодка, скользящая надТихою бездною вод.<Не позднее 13 декабря> 1909
***
Что музыка нежныхМоих славословийИ волны любовиВ напевах мятежных,Когда мне оттудаПротянуты руки,Откуда и звукиИ волны откуда,-И сумерки тканейПронизаны телом -В сиянии беломТвоих трепетаний?<Не позднее 13 декабря> 1909
***
На темном небе, как узор,Деревья траурные вышиты.Зачем же выше и все выше тыВозводишь изумленный взор?– Вверху – такая темнота,-Ты скажешь,– время опрокинулаИ, словно ночь, на день нахлынулаХолмов холодная черта.Высоких, неживых деревТемнеющее рвется кружево:О, месяц, только ты не суживайСерпа, внезапно почернев!<Не позднее 17 декабря> 1909
***
Где вырывается из пленаПотока шумное стекло,Клубящаяся стынет пена,Как лебединое крыло.О, время, завистью не мучайТого, кто вовремя застыл.Нас пеною воздвигнул случайИ кружевом соединил.<1910>
***
Когда мозаик никнут травыИ церковь гулкая пуста,Я в темноте, как змей лукавый,Влачусь к подножию Креста.Я пью монашескую нежностьВ сосредоточенных сердцах,Как кипариса безнадежностьВ неумолимых высотах.Люблю изогнутые бровиИ краску на лице Святых,И пятна золота и кровиНа теле статуй восковых.Быть может, только призрак плотиОбманывает нас в мечтах,Просвечивая меж лохмотий,И дышит в роковых страстях.<Лето 1910, Лугано>
***
Под грозовыми облакамиНесется клекот вещих птиц:Довольно огненных страницУж перевернуто веками!В священном страхе зверь живет -И каждый совершил душою,Как ласточка перед грозою,Неописуемый полет.Когда же солнце вас расплавит,Серебряные облака,И будет вышина легка,И крылья тишина расправит?<Не позднее 5 августа 1910>
***
Единственной отрадойОтныне сердцу дан,Неутомимо падай,Таинственный фонтан.Высокими снопамиВзлетай и упадайИ всеми голосамиВдруг – сразу умолкай.Но ризой думы важнойВсю душу мне одень,Как лиственницы влажно-Трепещущая сень.<Июль> 1910
***
Над алтарем дымящихся зыбейПриносит жертву кроткий бог морей.Глухое море, как вино, кипит.Над морем солнце, как орел, дрожит,И только стелется морской туман,И раздается тишины тимпан;И только небо сердцем голубымУсыновляет моря белый дым.И шире океан, когда уснул,И, сдержанный, величественней гул;И в небесах, торжествен и тяжел,Как из металла вылитый орел.<Не позднее июня> 1910
***
Когда укор колоколовНахлынет с древних колоколен,И самый воздух гулом болен,И нету ни молитв, ни слов –Я уничтожен, заглушен.Вино, и крепче и тяжелеСердечного коснулось хмеля -И снова я не утолен.Я не хочу моих святынь,Мои обеты я нарушу -И мне переполняет душуНеизъяснимая полынь.<Не позднее 5 августа 1910>
***
Мне стало страшно жизнь отжить -И с дерева, как лист, отпрянуть,И ничего не полюбить,И безымянным камнем кануть;И в пустоте, как на кресте,Живую душу распиная,Как Моисей на высоте,Исчезнуть в облаке Синая.И я слежу – со всем живымМеня связующие нити,И бытия узорный дымНа мраморной сличаю плите;И содроганья теплых птицУлавливаю через сети,И с истлевающих страницПритягиваю прах столетий.<Не позднее 5 августа 1910>
***
Я вижу каменное небоНад тусклой паутиной вод.В тисках постылого ЭребаДуша томительно живет.Я понимаю этот ужасИ постигаю эту связь:И небо падает, не рушась,И море плещет, не пенясь.О, крылья, бледные химерыНа грубом золоте песка,И паруса трилистник серый,Распятый, как моя тоска!<Не позднее 5 августа 1910>
***
Листьев сочувственный шорохУгадывать сердцем привык,В темных читаю узорахСмиренного сердца язык.Верные, четкие мысли -Прозрачная, строгая ткань...Острые листья исчисли -Словами играть перестань.К высям просвета какогоУходит твой лиственный шум -Темное дерево слова,Ослепшее дерево дум?Май 1910, Гельсингфорс
***
Вечер нежный. Сумрак важный.Гул за гулом. Вал за валом.И в лицо нам ветер влажныйБьет соленым покрывалом.Все погасло. Все смешалось.Волны берегом хмелели.В нас вошла слепая радость -И сердца отяжелели.Оглушил нас хаос темный,Одурманил воздух пьяный,Убаюкал хор огромный:Флейты, лютни и тимпаны...<Не позднее 5 августа 1910>
***
С. П. Каблукову
Убиты медью вечернейИ сломаны венчики слов.И тело требует терний,И вера – безумных цветов.Упасть на древние плитыИ к страстному Богу воззвать,И знать, что молитвой слитыВсе чувства в одну благодать!Растет прилив славословий -И вновь, в ожиданьи конца,Вином божественной кровиЕго – тяжелеют сердца;И храм, как корабль огромный,Несется в пучине веков.И парус духа бездомныйВсе ветры изведать готов.<Июль> 1910, Ганге
***
<С. П. Каблукову>
........................Я помню берег вековойИ скал глубокие морщины,Где, покрывая шум морской,Ваш раздавался голос львиный.И Ваши бледные чертыИ, в острых взорах византийца,Огонь духовной красоты -Запомнятся и будут сниться.Вы чувствовали тайны нить,Вы чуяли рожденье слова...Лишь тот умеет похвалить,Чье осуждение сурово.<Август> 1910, Берлин
***
Как облаком сердце одетоИ камнем прикинулась плоть,Пока назначенье поэтаЕму не откроет Господь:Какая-то страсть налетела,Какая-то тяжесть жива;И призраки требуют тела,И плоти причастны слова.Как женщины, жаждут предметы,Как ласки, заветных имен.Но тайные ловит приметыПоэт, в темноту погружен.Он ждет сокровенного знака,На песнь, как на подвиг, готов:И дышит таинственность бракаВ простом сочетании слов.<Не позднее 5 августа 1910>
***
Неумолимые слова...Окаменела Иудея,И, с каждым мигом тяжелея,Его поникла голова.Стояли воины кругомНа страже стынущего тела;Как венчик, голова виселаНа стебле тонком и чужом.И царствовал, и никнул Он,Как лилия в родимый омут,И глубина, где стебли тонут,Торжествовала свой закон.<Август> 1910, Целендорф
***
В самом себе, как змей, таясь,Вокруг себя, как плющ, виясь,-Я подымаюсь над собою:Себя хочу, к себе лечу,Крылами темными плещу,Расширенными над водою;И, как испуганный орел,Вернувшись, больше не нашелГнезда, сорвавшегося в бездну,-Омоюсь молнии огнемИ, заклиная тяжкий гром,В холодном облаке исчезну!Август 1910, <Берлин>
Змей
Осенний сумрак – ржавое железоСкрипит, поет и разъедает плоть...Что весь соблазн и все богатства КрезаПред лезвием твоей тоски, Господь!Я как змеей танцующей измученИ перед ней, тоскуя, трепещу,Я не хочу души своей излучин,И разума, и Музы не хочу.Достаточно лукавых отрицанийРаспутывать извилистый клубок;Нет стройных слов для жалоб и признаний,И кубок мой тяжел и неглубок.К чему дышать? На жестких камнях пляшетБольной удав, свиваясь и клубясь;Качается, и тело опояшет,И падает, внезапно утомясь.И бесполезно, накануне казни,Видением и пеньем потрясен,Я слушаю, как узник, без боязниЖелеза визг и ветра темный стон.1910
***
В изголовьи Черное Распятье,В сердце жар, и в мыслях пустота,-И ложится тонкое проклятье -Пыльный след на дерево Креста.Ах, зачем на стеклах дым морозныйТак похож на мозаичный сон!Ах, зачем молчанья голос грозныйБезнадежной негой растворен!И слова евангельской латыниПрозвучали, как морской прибой;И волной нахлынувшей святыниПоднят был корабль безумный мой:Нет, не парус, распятый и серый,В неизвестный край меня влечет -Страшен мне «подводный камень веры»[13]Роковой ее круговорот!Ноябрь 1910, Петербург
***
Темных уз земного заточеньяЯ ничем преодолеть не мог,И тяжелым панцирем презреньяЯ окован с головы до ног.Иногда со мной бывает неженИ меня преследует двойник;Как и я – он так же неизбеженИ ко мне внимательно приник.И, глухую затаив развязку,Сам себя я вызвал на турнир;С самого себя срываю маскуИ презрительный лелею мир.Я своей печали недостоин,И моя последняя мечта -Роковой и краткий гул пробоинМоего узорного щита.<1910?>
***
Медленно урна пустая,Вращаясь над тусклой поляной,Сеет, надменно мерцая,Туманы в лазури ледяной.Тянет, чарует и манит -Непонят, невынут, нетронут -Жребий,– и небо обманет,И взоры в возможном потонут.Что расскажу я о вечных,Заочных, заоблачных странах:Весь я в порывах конечных,В соблазнах, изменах и ранах.Выбор мой труден и беден.И тусклый простор безучастен.Стыну – и взор мой победен.И круг мой обыденный страстен.11 февраля 1911
***
Когда подымаю,Опускаю взор -Я двух чаш встречаюЗыбкий разговор.И мукою в миреВзнесены моиТяжелые гири,Шаткие ладьи.Знают души нашиОтчаянья власть:И поднятой чашеСуждено упасть.Есть в тяжести радость,И в паденьи естьКолебаний сладость -Острой стрелки месть!Июнь 1911
***
Душу от внешних условийОсвободить я умею:Пенье – кипение кровиСлышу – и быстро хмелею.И вещества, мне родногоГде-то на грани томленья,В цепь сочетаются сноваПервоначальные звенья.Там в беспристрастном эфиреВзвешены сущности наши -Брошены звездные гириНа задрожавшие чаши;И в ликованьи пределаЕсть упоение жизни:Воспоминание телаО... неизменной отчизне...Июль 1911
***
Я знаю, что обман в видении немыслимИ ткань моей мечты прозрачна и прочна;Что с дивной легкостью мы, созидая, числимИ достигает звезд полет веретена,-Когда, овеяно потусторонним ветром,Оно оторвалось от медленной земли,И раскрывается неуловимым метромРай – распростертому в уныньи и в пыли.Так ринемся скорей из области томленья -По мановению эфирного гонца -В край, где слагаются заоблачные звеньяИ башни высятся заочного дворца!Несозданных миров отмститель будь, художник,-Несуществующим существованье дай;Туманным облаком окутай свой треножникИ падающих звезд пойми летучий рай!Июль 1911
***
Ты прошла сквозь облако тумана.На ланитах нежные румяна.Светит день холодный и недужный.Я брожу свободный и ненужный...Злая осень ворожит над нами,Угрожает спелыми плодами,Говорит вершинами с вершинойИ в глаза целует паутиной.Как застыл тревожной жизни танец!Как на всем играет твой румянец!Как сквозит и в облаке туманаЯрких дней сияющая рана!4 августа 1911
***
Не спрашивай: ты знаешь,Что нежность безотчетна,И как ты называешьМой трепет – все равно;И для чего признанье,Когда бесповоротноМое существованьеТобою решено?Дай руку мне. Что страсти?Танцующие змеи!И таинство их власти -Убийственный магнит!И, змей тревожный танецОстановить не смея,Я созерцаю глянецДевических ланит.7 августа 1911
***[14]
В лазури месяц новыйЯсен и высок.Радуют подковыЗвонкий грунт дорог.Глубоко вздохнул я -В небе голубомСловно зачерпнул яСеребряным ковшом!Счастия тяжелыйЯ надел венец.В кузнице веселойРаботает кузнец.Радость бессвязна,Бездна не страшна.Однообразно-Звучно царство сна!12 ноября 1911
***
Стрекозы быстрыми кругамиТревожат черный блеск пруда,И вздрагивает, тростникамиЧуть окаймленная, вода.То – пряжу за собою тянутИ словно паутину ткут,То – распластавшись – в омут канут -И волны траур свой сомкнут.И я, какой-то невеселый,Томлюсь и падаю в глуши -Как будто чувствую уколыИ холод в тайниках души...1911
***
Тысячеструйный поток -Журчала весенняя ласка.Скользнула-мелькнула коляска,Легкая, как мотылек.Я улыбнулся весне,Я оглянулся украдкой,-Женщина гладкой перчаткойПравила, точно во сне.В путь убегала она,В траурный шелк одета,Тонкая вуалета -Тоже была черна...<1912 (1911?)>
***
Когда показывают восемьЧасы собора-исполина,Мы в полусне твой призрак носим,Чужого города картина.В руках плетеные корзинки,Служанки спорят с продавцами,Воркуют голуби на рынкеИ плещут сизыми крылами.Хлеба, серебряные рыбы,Плоды и овощи простые,Крестьяне – каменные глыбыИ краски темные, живые.А в сетке пестрого туманаСгрудилась ласковая стая,Как будто площадь утром рано -Торговли скиния святая.<1912>
Шарманка
Шарманка, жалобное пенье,Тягучих арий дребедень,-Как безобразное виденье,Осеннюю тревожит сень...Чтоб всколыхнула на мгновеньеТа песня вод стоячих лень,Сентиментальное волненьеТуманной музыкой одень.Какой обыкновенный день!Как невозможно вдохновенье -В мозгу игла, брожу как тень.Я бы приветствовал кременьТочильщика – как избавленье:Бродяга – я люблю движенье.16 июня 1912
***
А. Ахматовой
Как черный ангел на снегуТы показалась мне сегодня,И утаить я не могу-Есть на тебе печать Господня.Такая странная печать -Как бы дарованная свыше,-Что, кажется, в церковной нишеТебе назначено стоять.Пускай нездешняя любовьС любовью здешней будут слиты,Пускай бушующая кровьНе перейдет в твои ланиты,И пышный мрамор оттенитВсю призрачность твоих лохмотий,Всю наготу причастных плоти,Но не краснеющих ланит.<Начало 1914?>
***
Черты лица искаженыКакой-то старческой улыбкой:Кто скажет, что гитане гибкойВсе муки ада суждены?1913
***
От легкой жизни мы сошли с ума:С утра вино, а вечером похмелье.Как удержать напрасное веселье,Румянец твой, о нежная чума?В пожатьи рук мучительный обряд,На улицах ночные поцелуи,Когда речные тяжелеют струиИ фонари, как факелы, горят.Мы смерти ждем, как сказочного волна,Но я боюсь, что раньше всех умретТот, у кого тревожно-красный ротИ на глаза спадающая челка.Ноябрь 1913
Мадригал
Нет, не поднять волшебного фрегата:Вся комната в табачной синеве,-И пред людьми русалка виновата -Зеленоглазая, в морской траве!Она курить, конечно, не умеет,Горячим пеплом губы обожгла;И не заметила, что платье тлеет,-Зеленый шелк, и на полу зола...Так моряки в прохладе изумруднойНи чубуков, ни трубок не нашли;Ведь и дышать им научиться трудноСухим и горьким воздухом земли!1913
***
Веселая скороговорка;О, будни – пляска дикарей!Я с невысокого пригоркаОпять присматриваюсь к ней.Бывают искренние вкусы,И предприимчивый морякС собой захватывает бусы,Цветные стекла и табак.Люблю обмен. Мелькают перья.Наивных восклицаний дождь.Лоснящийся от лицемерья,Косится на бочонок вождь.Скорей подбросить кольца, трубки -За мех, и золото, и яд;И с чистой совестью, на шлюпке,Вернуться на родной фрегат!Июнь 1913
Песенка
У меня не много денег,В кабаках меня не любят,А служанки вяжут веникИ сердито щепки рубят.Я запачкал руки в саже,На моих ресницах копоть,Создаю свои миражиИ мешаю всем работать.Голубые судомойки,Добродетельная челядь,И на самой жесткой койкеВаша честность рай вам стелет.Тяжела с бельем корзина,И мясник острит так плотски.Тем краснее льются винаДо утра в хрусталь господский!1913
Летние стансы
В аллее колокольчик медный,Французский говор, нежный взгляд -И за решеткой заповеднойПустеет понемногу сад.Что делать в городе в июне?Не зажигают фонарей;На яхте, на чухонской шхунеУехать хочется скорей!Нева – как вздувшаяся венаДо утренних румяных роз.Везя всклокоченное сено,Плетется на асфальте воз.А там рабочая землянка,Трещит и варится смола;Ломовика судьба-цыганкаОбратно в степи привела...И с бесконечной челобитнойО справедливости людскойЧернеет на скамье гранитнойСамоубийца молодой.<Июнь?> 1913
Американ бар
Еще девиц не видно в баре,Лакей невежлив и угрюм;И в крепкой чудится сигареАмериканца едкий ум.Сияет стойка красным лаком,И дразнит сода-виски форт:Кто незнаком с буфетным знакомИ в ярлыках не слишком тверд?Бананов груда золотаяНа всякий случай подана,И продавщица восковаяНевозмутима, как луна.Сначала нам слегка взгрустнется,Мы спросим кофе с кюрассо.В пол-оборота обернетсяФортуны нашей колесо!Потом, беседуя негромко,Я на вращающийся стулВлезаю в шляпе и, соломкойМешая лед, внимаю гул...Хозяйский глаз желтей червонцаМечтателей не оскорбит...Мы недовольны светом солнца,Теченьем меренных орбит!<Не позднее июня> 1913
Египтянин
(Надпись на камне 18-19 династии)
Я избежал суровой пениИ почестей достиг;От радости мои колениДрожали, как тростник.И прямо в полы балахона,Большие, как луна,На двор с высокого балконаБросали ордена.То, что я сделал, превосходно -И это сделал я!И место новое доходноИ прочно для житья.И, предвкушая счастья глянец,Я танцевал не зряИзящный и отличный танецВ присутствии царя.По воздуху летает птица.Бедняк идет пешком.Вельможе ехать не годитсяДрянным сухим путем.И, захватив с собой подаркиИ с орденами тюк,Как подобает мне, на баркеЯ поплыву на юг.1913
Египтянин
Я выстроил себе благополучья дом,Он весь из дерева, и ни куска гранита,И царская его осматривала свита,В нем виноградники, цветник и водоем.Чтоб воздух проникал в удобное жилье,Я вынул три стены в преддверьи легкой клети,И безошибочно я выбрал пальмы этиКраеугольными – прямые, как копье.Кто может описать сановника доход!Бессмертны высокопоставленные лица!(Где управляющий? Готова ли гробница?)В хозяйстве письменный я слушаю отчет.Тяжелым жерновом мучнистое зерноПриказано смолоть служанке низкорослой,Священникам налог исправно будет послан,Составлен протокол на хлеб и полотно.В столовой на полу пес, растянувшись, лег,И кресло прочное стоит на львиных лапах.Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах -Загробных радостей вещественный залог.1913 (1914?)
***
Пусть в душной комнате, где клочья серой ватыИ склянки с кислотой, часы хрипят и бьют,-Гигантские шаги, с которых петли сняты,-В туманной памяти виденья оживут.И лихорадочный больной, тоской распятый,Худыми пальцами свивая тонкий жгут,Сжимает свой платок, как талисман крылатый,И с отвращением глядит на круг минут...То было в сентябре, вертелись флюгера,И ставни хлопали,– но буйная играГигантов и детей пророческой казалась,И тело нежное то плавно подымалось,То грузно падало: средь пестрого двораЖивая карусель, без музыки, вращалась!Апрель 1912
Спорт
Румяный шкипер бросил мяч тяжелый,И черни он понравился вполне.Потомки толстокожего футбола -Крокет на льду и поло на коне.Средь юношей теперь – по старинеЦветет прыжок и выпад дискобола,Когда сойдутся в легком полотне,Оксфорд и Кэмбридж – две приречных школы.Но только тот действительно спортсмэн -Кто разорвал печальной жизни плен:Он знает мир, где дышит радость, пенясь...И детского крокета молотки,И северные наши городки,И дар богов – великолепный теннис!1913 – 1914
Футбол
Телохранитель был отравлен.В неравной битве изнемог,Обезображен, обесславлен,Футбола толстокожий бог.И с легкостью тяжеловесаУдары отбивал боксер:О, беззащитная завеса,Неохраняемый шатер!Должно быть, так толпа сгрудилась,Когда, мучительно жива,Не допив кубка, покатиласьК ногам тупая голова.Неизъяснимо лицемерноНе так ли кончиком ногиНад теплым трупом ОлофернаЮдифь глумилась...1913
Второй футбол
Рассеян утренник тяжелый,На босу ногу день пришел;А на дворе военной школыИграют мальчики в футбол.Чуть-чуть неловки, мешковаты -Как подобает в их лета,-Кто мяч толкает угловатый,Кто охраняет ворота...Любовь, охотничьи попойки -Все в будущем, а ныне – скорбьИ вскакивать на жесткой койке,Чуть свет, под барабанов дробь!Увы: ни музыки, ни славы!Так от зари и до зари,В силках науки и забавыТомятся дети-дикари.Осенней путаницы сито.Деревья мокрые в золе.Мундир обрызган. Грудь открыта.Околыш красный на земле.1913
Автопортрет
В поднятьи головы крылатыйНамек – но мешковат сюртук;В закрытьи глаз, в покое рук -Тайник движенья непочатый.Так вот кому летать и петьИ слова пламенная ковкость,-Чтоб прирожденную неловкостьВрожденным ритмом одолеть!1914 <1913?>
***
Как овцы, жалкою толпойБежали старцы Еврипида.Иду змеиною тропой,И в сердце темная обида.Но этот час уж недалек:Я отряхну мои печали,Как мальчик вечером песокВытряхивает из сандалий.1914
***
Развеселился, наконец,Изведал духа совершенство,Уверовал в свое блаженствоИ успокоился, как царь,Почуяв славу за плечами -Когда первосвященник в храмеИ голубь залетел в алтарь.1912 (1913?)
***
Когда держался Рим в союзе с естеством,Носились образы его гражданской мощиВ прозрачном воздухе, как в цирке голубом,На форуме полей и в колоннаде рощи.А ныне человек – ни раб, ни властелин,Не опьянен собой – а только отуманен;Невольно думаешь: всемирный гражданин!А хочется сказать – всемирный горожанин!1914
Перед войной
Ни триумфа, ни войны!О, железные, доколеБезопасный КапитолийМы хранить осуждены?Или, римские перуны -Гнев народа! – обманув,Отдыхает острый клювТой ораторской трибуны?Или возит кирпичиСолнца дряхлая повозкаИ в руках у недоноскаРима ржавые ключи?<Август-сентябрь> 1914
Немецкая каска
Немецкая каска, священный трофей,Лежит на камине в гостиной твоей.Дотронься,– она, как игрушка, легка;Пронизана воздухом медь шишака.В Познани и Польше не всем воевать -Своими глазами врага увидать:И, слушая ядер губительный хор,Сорвать с неприятеля гордый убор!Нам только взглянуть на блестящую медьИ вспомнить о тех, кто готов умереть!<Сентябрь-октябрь> 1914
Polacy![15]
Поляки! Я не вижу смыслаВ безумном подвиге стрелков:Иль ворон заклюет орлов?Иль потечет обратно Висла?Или снега не будут большеЗимою покрывать ковыль?Или о Габсбургов костыльПристало опираться Польше?А ты, славянская комета,В своем блужданьи вековом,Рассыпалась чужим огнем,Сообщница чужого света!<Октябрь> 1914
Реймс и Кельн
...Но в старом Кельне тоже есть собор,Неконченный и все-таки прекрасный,И хоть один священник беспристрастный,И в дивной целости стрельчатый бор.Он потрясен чудовищным набатом,И в грозный час, когда густеет мгла,Немецкие поют колокола:– Что сотворили вы над реймским братом?Сентябрь 1914
***
В белом раю лежит богатырь:Пахарь войны, пожилой мужик.В серых глазах мировая ширь:Великорусский державный лик,Только святые умеют такВ благоуханном гробу лежать:Выпростав руки, блаженства в знак,Славу свою и покой вкушать.Разве Россия не белый райИ не веселые наши сны?Радуйся, ратник, не умирай:Внуки и правнуки спасены!Декабрь 1914
Аббат
Переменилось все земное,И лишь не сбросила земляСутану римского покрояИ ваше золото, поля.И, самый скромный современник,Как жаворонок, Жамм поет,-Ведь католический священникЕму советы подает!Священник слышит пенье птичьеИ всякую живую весть.Питает все его величьеСияющей тонзуры честь.Свет дивный от нее исходит,Когда он вечером идетИль по утрам на рынке бродитИ милостыню подает.Я поклонился, он ответилКивком учтивым головы,И, говоря со мной, заметил:«Католиком умрете вы!»А в толщь унынья и бездельяКакой врезается алмаз,Когда мы вспомним новоселье,Что в Риме ожидает нас!Там каноническое счастье,Как солнце, стало на зенит,И никакое самовластьеЕму сиять не запретит.О, жаворонок, гибкий пленник,Кто лучше песнь твою поймет,Чем католический священникВ июле, в урожайный год!1915 (1914?)
***
У моря ропот старческой кифары...Еще жива несправедливость Рима,И воют псы, и бедные татарыВ глухой деревне каменного Крыма.О, Цезарь, Цезарь, слышишь ли блеяньеОвечьих стад и смутных волн движенье?Что понапрасну льешь свое сиянье,Луна,– без Рима жалкое явленье?Не та, что ночью смотрит в КапитолийИ озаряет лес столпов холодных,А деревенская луна, не боле,Луна,– возлюбленная псов голодных.Октябрь 1915
***
Вот дароносица, как солнце золотое,Повисла в воздухе – великолепный миг.Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:Взят в руки целый мир, как яблоко простое.Богослужения торжественный зенит,Свет в круглой храмине под куполом в июле,Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнулиО луговине той, где время не бежит.И Евхаристия, как вечный полдень, длится -Все причащаются, играют и поют,И на виду у всех божественный сосудНеисчерпаемым веселием струится.1915
***
– Я потеряла нежную камею,Не знаю где, на берегу Невы.Я римлянку прелестную жалею,-Чуть не в слезах мне говорили вы.Но для чего, прекрасная грузинка,Тревожить прах божественных гробниц?Еще одна пушистая снежинкаРастаяла на веере ресниц.И кроткую вы наклонили шею.Камеи нет – нет римлянки, увы.Я Тинотину смуглую жалею -Девичий Рим на берегу Невы.Осень 1916
Мадригал
Кн. Андрониковой
Дочь Андроника Комнена,Византийской славы дочь!Помоги мне в эту ночьСолнце выручить из плена,Помоги мне пышность тленаСтройной песнью превозмочь,Дочь Андроника Комнена,Византийской славы дочь!1916
***
О, этот воздух, смутой пьяный,На черной площади Кремля.Качают шаткий «мир» смутьяны,Тревожно пахнут тополя.Соборов восковые лики,Колоколов дремучий лес,Как бы разбойник безъязыкийВ стропилах каменных исчез.А в запечатанных соборах,Где и прохладно и темно,Как в нежных глиняных амфорах,Играет русское вино.Успенский, дивно округленный,Весь удивленье райских дуг,И Благовещенский, зеленый,И, мнится, заворкует вдруг.Архангельский и ВоскресеньяПросвечивают, как ладонь,-Повсюду скрытое горенье,В кувшинах спрятанный огонь...Апрель 1916
***
Когда октябрьский нам готовил временщикЯрмо насилия и злобыИ ощетинился убийца-броневик,И пулеметчик низколобый,-– Керенского распять! – потребовал солдат,И злая чернь рукоплескала:Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,И сердце биться перестало!И укоризненно мелькает эта тень,Где зданий красная подкова;Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:– Вязать его, щенка Петрова!Среди гражданских бурь и яростных личин,Тончайшим гневом пламенея,Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,Куда вела тебя Психея.И если для других восторженный народВенки свивает золотые,-Благословить тебя в далекий ад сойдетСтопами легкими Россия.Ноябрь 1917
***
Кто знает, может быть, не хватит мне свечиИ среди бела дня останусь я в ночи,И, зернами дыша рассыпанного мака,На голову мою надену митру мрака,-Как поздний патриарх в разрушенной Москве,Неосвященный мир неся на голове,Чреватый слепотой и муками раздора,Как Тихон – ставленник последнего собора!Ноябрь 1917
***
Все чуждо нам в столице непотребной:Ее сухая черствая земля,И буйный торг на Сухаревке хлебной,И страшный вид разбойного Кремля.Она, дремучая, всем миром правит.Мильонами скрипучих арб онаКачнулась в путь – и полвселенной давитЕе базаров бабья ширина.Ее церквей благоуханных соты -Как дикий мед, заброшенный в леса,И птичьих стай густые перелетыУгрюмые волнуют небеса.Она в торговле хитрая лисица,А перед князем – жалкая раба.Удельной речки мутная водицаТечет, как встарь, в сухие желоба.<Май – июнь> 1918
Телефон
На этом диком страшном светеТы, друг полночных похорон,В высоком строгом кабинетеСамоубийцы – телефон!Асфальта черные озераИзрыты яростью копыт,И скоро будет солнце – скороБезумный петел прокричит.А там дубовая ВалгаллаИ старый пиршественный сон:Судьба велела, ночь решала,Когда проснулся телефон.Весь воздух выпили тяжелые портьеры,На театральной площади темно.Звонок – и закружились сферы:Самоубийство решено.Куда бежать от жизни гулкой,От этой каменной уйти?Молчи, проклятая шкатулка!На дне морском цветет: прости!И только голос, голос-птицаЛетит на пиршественный сон.Ты – избавленье и зарницаСамоубийства – телефон!Июнь 1918
***
Где ночь бросает якоряВ глухих созвездьях Зодиака,Сухие листья октября,Глухие вскормленники мрака,Куда летите вы? ЗачемОт древа жизни вы отпали?Вам чужд и странен Вифлеем,И яслей вы не увидали.Для вас потомства нет – увы!Бесполая владеет вами злоба,Бездетными сойдете выВ свои повапленные[16] гробы,И на пороге тишины,Среди беспамятства природы,Не вам, не вам обречены,А звездам вечные народы.<Осень 1920 (1917?)>
Актер и рабочий
Здесь, на твердой площадке яхт-клуба,Где высокая мачта и спасательный круг,У южного моря, под сенью югаДеревянный пахучий строился сруб!Это игра воздвигает здесь стены!Разве работать – не значит играть?По свежим доскам широкой сценыКакая радость впервые шагать!Актер – корабельщик на палубе мира!И дом актера стоит на волнах!Никогда, никогда не боялась лираТяжелого молота в братских руках!Что сказал художник, сказал и работник:– Воистину, правда у нас одна!Единым духом жив и плотник,И поэт, вкусивший святого вина!А вам спасибо! И дни, и ночиМы строим вместе – и наш дом готов!Под маской суровости скрывает рабочийВысокую нежность грядущих веков!Веселые стружки пахнут морем,Корабль оснащен – в добрый путь!Плывите же вместе к грядущим зорям,Актер и рабочий, вам нельзя отдохнуть!Лето 1920
А небо будущим беременно...
Опять войны разноголосицаНа древних плоскогорьях мира,И лопастью пропеллер лоснится,Как кость точеная тапира.Крыла и смерти уравнение,-С алгебраических пирушекСлетев, он помнит измерениеДругих эбеновых игрушек,Врагиню ночь, рассадник вражескийСуществ коротких ластоногих,И молодую силу тяжести:Так начиналась власть немногих...Итак, готовьтесь жить во времени,Где нет ни волка, ни тапира,А небо будущим беременно -Пшеницей сытого эфира.А то сегодня победителиКладбища лета обходили,Ломали крылья стрекозиныеИ молоточками казнили.Давайте слушать грома проповедь,Как внуки Себастьяна Баха,И на востоке и на западеОрганные поставим крылья!Давайте бросим бури яблокоНа стол пирующим землянамИ на стеклянном блюде облакоПоставим яств посередине.Давайте все покроем зановоКамчатной скатертью пространства,Переговариваясь, радуясь,Друг другу подавая брашна.На круговом на мирном судьбищеЗарею кровь оледенится.В беременном глубоком будущемЖужжит большая медуница.А вам, в безвременьи летающимПод хлыст войны за власть немногих,-Хотя бы честь млекопитающих,Хотя бы совесть ластоногих,И тем печальнее, тем горше нам,Что люди-птицы хуже зверяИ что стервятникам и коршунамМы поневоле больше верим.Как шапка холода альпийского,Из года в год, в жару и лето,На лбу высоком человечестваВойны холодные ладони.А ты, глубокое и сытое,Забременевшее лазурью,Как чешуя многоочитое,И альфа и омега бури;Тебе – чужое и безбровое,Из поколенья в поколение,-Всегда высокое и новоеПередается удивление.1923
Христиан Клейст[17]
Есть между нами похвала без лести,И дружба есть в упор, без фарисейства,Поучимся ж серьезности и честиУ стихотворца Христиана Клейста.Еще во Франкфурте отцы зевали,Еще о Гете не было известий,Слагались гимны, кони гарцевалиИ княжества топталися на месте.Война – как плющ в беседке шоколадной.И далека пока еще от РейнаКосматая казацкая папаха.И прямо со страницы альманахаОн в бой сошел и умер так же складно,Как пел рябину с кружкой мозельвейна.8 августа 1932
***
Мне кажется, мы говорить должныО будущем советской старины,Что ленинское-сталинское слово -Воздушно-океанская подкова,И лучше бросить тысячу поэзий,Чем захлебнуться в родовом железе,И пращуры нам больше не страшны:Они у нас в крови растворены.Апрель – май 1935
***
Мир начинался страшен и велик:Зеленой ночью папоротник черный,Пластами боли поднят большевик -Единый, продолжающий, бесспорный,Упорствующий, дышащий в стене.Привет тебе, скрепитель добровольныйТрудящихся, твой каменноугольныйМогучий мозг, гори, гори стране!Апрель – май 1935
***
Да, я лежу в земле, губами шевеля,И то, что я скажу, заучит каждый школьник:На Красной площади всего круглей земляИ скат ее твердеет добровольный.На Красной площади земля всего круглей,И скат ее нечаянно раздольный,Откидываясь вниз до рисовых полей,-Покуда на земле последний жив невольник.Май 1935
Железо
Идут года железными полками,И воздух полн железными шарами.Оно бесцветное – в воде железясь,И розовое, на подушке грезясь.Железная правда – живой на зависть,Железен пестик, и железна завязь.И железой поэзия в железе,Слезящаяся в родовом разрезе.22 мая 1935
***
Ты должен мной повелевать,А я обязан быть послушным.На честь, на имя наплевать,Я рос больным и стал тщедушным.Так пробуй выдуманный методНапропалую, напрямик -Я – беспартийный большевик,Как все друзья, как недруг этот.Май (?) 1935
***
Тянули жилы, жили-были,Не жили, не были нигде.Бетховен и Воронеж – илиОдин или другой – злодей.На базе мелких отношенийПроизводили глухотуСемидесяти стульев тениНа первомайском холоду.В театре публики лежалоНе больше трех карандашей,И дирижер, стараясь мало,Казался чортом средь людей.<Апрель> – май 1935
***
Мир должно в черном теле брать,Ему жестокий нужен брат -От семиюродных уродовОн не получит ясных всходов.Июнь 1935
***
Я в сердце века – путь неясен,А время удаляет цель:И посоха усталый ясень,И меди нищенскую цвель.14 декабря 1936
***
А мастер пушечного цеха,Кузнечных памятников швец,Мне скажет – ничего, отец,-Уж мы сошьем тебе такое...Декабрь 1936
***
Как женственное серебро горит,Что с окисью и примесью боролось,И тихая работа серебритЖелезный плуг и песнотворца голос.Начало 1937
<Ода>
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -Для радости рисунка непреложной,-Я б воздух расчертил на хитрые углыИ осторожно и тревожно.Чтоб настоящее в чертах отозвалось,В искусстве с дерзостью гранича,Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,Ста сорока народов чтя обычай.Я б поднял брови малый уголокИ поднял вновь и разрешил иначе:Знать, Прометей раздул свой уголек,-Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!Я б несколько гремучих линий взял,Все моложавое его тысячелетье,И мужество улыбкою связалИ развязал в ненапряженном свете,И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,Какого не скажу, то выраженье, близясьК которому, к нему,– вдруг узнаешь отцаИ задыхаешься, почуяв мира близость.И я хочу благодарить холмы,Что эту кость и эту кисть развили:Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.Хочу назвать его – не Сталин,– Джугашвили!Художник, береги и охраняй бойца:В рост окружи его сырым и синим боромВниманья влажного. Не огорчить отцаНедобрым образом иль мыслей недобором,Художник, помоги тому, кто весь с тобой,Кто мыслит, чувствует и строит.Не я и не другой – ему народ родной -Народ-Гомер хвалу утроит.Художник, береги и охраняй бойца:Лес человечества за ним поет, густея,Само грядущее – дружина мудрецаИ слушает его все чаще, все смелее.Он свесился с трибуны, как с горы,В бугры голов. Должник сильнее иска,Могучие глаза решительно добры,Густая бровь кому-то светит близко,И я хотел бы стрелкой указатьНа твердость рта – отца речей упрямых,Лепное, сложное, крутое веко – знать,Работает из миллиона рамок.Весь – откровенность, весь – признанья медь,И зоркий слух, не терпящий сурдинки,На всех готовых жить и умеретьБегут, играя, хмурые морщинки.Сжимая уголек, в котором все сошлось,Рукою жадною одно лишь сходство клича,Рукою хищною – ловить лишь сходства ось -Я уголь искрошу, ища его обличья.Я у него учусь, не для себя учась.Я у него учусь – к себе не знать пощады,Несчастья скроют ли большого плана часть,Я разыщу его в случайностях их чада...Пусть недостоин я еще иметь друзей,Пусть не насыщен я и желчью и слезами,Он все мне чудится в шинели, в картузе,На чудной площади с счастливыми глазами.Глазами Сталина раздвинута гораИ вдаль прищурилась равнина.Как море без морщин, как завтра из вчера -До солнца борозды от плуга-исполина.Он улыбается улыбкою жнецаРукопожатий в разговоре,Который начался и длится без концаНа шестиклятвенном просторе.И каждое гумно и каждая копнаСильна, убориста, умна – добро живое -Чудо народное! Да будет жизнь крупна.Ворочается счастье стержневое.И шестикратно я в сознаньи берегу,Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,Его огромный путь – через тайгуИ ленинский октябрь – до выполненной клятвы.Уходят вдаль людских голов бугры:Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,Но в книгах ласковых и в играх детворыВоскресну я сказать, что солнце светит.Правдивей правды нет, чем искренность бойца:Для чести и любви, для доблести и сталиЕсть имя славное для сжатых губ чтеца -Его мы слышали и мы его застали.Январь – март 1937
Чарли Чаплин
Чарли Чаплинвышел из кино.Две подметки,заячья губа,Две гляделки,полные чернилИ прекрасныхудивленных сил.Чарли Чаплин -заячья губа,Две подметки -жалкая судьба.Как-то мы живем неладно все -чужие, чужие.Оловянныйужас на лице,Голова недержится совсем.Ходит сажа,вакса семенит,И тихонькоЧаплин говорит:"Для чего я славен и любими даже знаменит..."И ведет его шоссе большоек чужим, к чужим.Чарли Чаплин,нажимай педаль,Чаплин, кролик,пробивайся в роль.Чисти корольки,ролики надень,А твоя жена -слепая тень.И чудит, чудитчужая даль.Отчегоу Чаплина тюльпан,Почемутак ласкова толпа?Потому -что это ведь Москва.Чарли, Чарли,-надо рисковать.Ты совсемне вовремя раскис.Котелок твой -тот же океан,А Москватак близко, хоть влюбисьВ дорогую дорогу.Май(?) 1937
***
С примесью ворона – голуби,Завороненные волосы.Здравствуй, моя нежнолобая,Дай мне сказать тебе с голоса,Как я люблю твои волосыДушные, черноголу'бые.В губы горячие вложеноВсе, чем Москва омоложена,Чем молодая расширена,Чем мировая встревожена,Грозная утихомирена.Тени лица восхитительны -Синие, черные, белые.И на груди – удивительныЭти две родинки смелые.В пальцах тепло не мгновенное,Сила лежит фортепьянная,Сила приказа желаннаяБиться за дело нетленное...Мчится, летит, с нами едучи,Сам ноготок зацелованный,Мчится, о будущем знаючи,Сам ноготок холодающийСлавная вся, безусловная,Здравствуй, моя оживленнаяНочь в рукавах и просторноеКруглое горло упорное.Слава моя чернобровая,Бровью вяжи меня вязкою,К жизни и смерти готовая,Произносящая ласковоСталина имя громовоеС клятвенной нежностью, с ласкою.Начало июня 1937
***
Пароходик с петухамиПо' небу плывет,И подвода с битюгамиНикуда нейдет.И звенит будильник сонный -Хочешь, повтори:– Полторы воздушных тонны,Тонны полторы...И, паяльных звуков мореВ перебои взяв,Москва слышит, Москва смотрит,Зорко смотрит в явь.Только на крапивах пыльных -Вот чего боюсь -Не изволил бы в напильникШею выжать гусь.3 июля 1937
Стансы
Необходимо сердцу биться:Входить в поля, врастать в леса.Вот «Правды» первая страница,Вот с приговором полоса.Дорога к Сталину – не сказка,Но только – жизнь без укоризн:Футбол – для молодого баска,Мадрида пламенная жизнь.Москва повторится в Париже,Дозреют новые плоды,Но я скажу о том, что ближе,Нужнее хлеба и воды,-О том, как вырвалось однажды:– Я не отдам его! – и с ним,С тобой, дитя высокой жажды,И мы его обороним:Непобедимого, прямого,С могучим смехом в грозный час,Находкой выхода прямогоОшеломляющего нас.И ты прорвешься, может статься,Сквозь чащу прозвищ и именИ будешь сталинкою зватьсяУ самых будущих времен...Но это ощущенье сдвига,Происходящего в веках,И эта сталинская книгаВ горячих солнечных руках –Да, мне понятно превосходствоИ сила женщины – ееСознанье, нежность и сиротствоК событьям рвутся – в бытие.Она и шутит величаво,И говорит, прощая боль,И голубая нитка славыВ ее волос пробралась смоль.И материнская заботаЕе понятна мне – о том,Чтоб ладилась моя работаИ крепла – на борьбу с врагом.4 – 5 июля 1937, Савелово
***
Музыка твоих шаговВ тишине лесных снегов,И, как медленная тень,Ты сошла в морозный день.Глубока, как ночь, зима,Снег висит как бахрома.Ворон на своем сукуМного видел на веку.А встающая волнаНабегающего снаВдохновенно разобьетМолодой и тонкий лед,Тонкий лед моей души -Созревающий в тиши.<1909?>
***
Необходимость или разумПовелевает на земле -Но человек чертит алмазомКак на податливом стекле:Оркестр торжественный настройте,Стихии верные рабы,Шумите листья, ветры пойте -Я не хочу моей судьбы.И необузданным пэанамХрам уступают мудрецы,Когда неистовым тимпаномИграют пьяные жрецы.И, как ее ни называйтеИ, для гаданий и волшбы,Ее лица ни покрывайте -Я не хочу моей судьбы.<Не позднее июня 1910>
***
Дождик ласковый, мелкий и тонкий,Осторожный, колючий, слепой,Капли строгие скупы и звонки,И отточен их звук тишиной.То – так счастливы счастием скромным,Что упасть на стекло удалось;То, как будто подхвачены темнымВетром, струи уносятся вкось.Тайный ропот, мольба о прощеньи:Я люблю непонятный язык!И сольются в одном ощущеньиВся жестокость, вся кротость на миг.В цепких лапах у царственной скукиСердце сжалось, как маленький мяч:Полон музыки, Музы и мукиЖизни тающей сладостный плач!22 августа 1911
Из Стефана Малларме (перевод с французского)
La chair est triste, he'las...
Плоть опечалена, и книги надоели...Бежать... Я чувствую, как птицы опьянелиОт новизны небес и вспененной воды.Нет – ни в глазах моих старинные садыНе остановят сердца, плящущего, доле;Ни с лампою в пустынном ореолеНа неисписанных и девственных листах;Ни молодая мать с ребенком на руках...***
На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь,Гром, ударь в тесины новые,Крупный град, по стеклам двинь,– грянь и двинь,А в Москве ты, чернобровая,Выше голову закинь.Чародей мешал тайком с молокомРозы черные, лиловыеИ жемчужным порошком и пушкомВызвал щеки холодовые,Вызвал губы шепотком...Как досталась – развяжи, развяжи -Красота такая галочьяОт индейского раджи, от раджиАлексею, что ль, Михалычу,-Волга, вызнай и скажи.Против друга – за грехи, за грехи -Берега стоят неровные,И летают по верхам, по верхамЯстреба тяжелокровные -За коньковых изб верхи...Ах, я видеть не могу, не могуБерега серо-зеленые:Словно ходят по лугу, по лугуКосари умалишенные,Косят ливень луг в дугу.4 июля 1937
Тютчев (прим. О. Мандельштама).
Поздний вариант: стихотворение названо "Кузнец", отличается последней строфой и датировкой:Круглое братствоОн для всех кует.Легкий месяц, здравствуй!Здравствуй, Новый год!Ноябрь 1911, 1922
Поляки! (польск.)
Так в обоих источниках. – С. В.
Вариант в СС2.