ПЕРЕПРАВА
Строительство Большого автомобильного тракта заканчивалось. Причудливо извиваясь, бесконечной лентой, он опоясывал высочайшие горы, взбирался на снежные перевалы, тянулся по пустынным каменистым долинам, перекидывался через узкие ущелья и пенные реки. Он обрывался где-то между двумя гигантскими осыпями, не одолев последней сотни километров, остававшейся до конечного пункта. Там, словно головка исполинской змеи, пестрел целый город зеленых и белых палаток, прилепившихся к склону осыпи. На протяжении второй сотни километров от конечного пункта тракт, прерываемый скалами, еще не сбитыми динамитом, был подобен пунктирной линии. Около таких скал ютились по две, по три палатки подрывников--это были взрывные участки. И, хотя между каждым из них уже пролегали десятки километров дороги, сквозного проезда не существовало.
А на самой середине Большого тракта, там, где еще три месяца назад находился головной участок, теперь опять было безлюдно и дико.
Впрочем, два глинобитных домика, крытый брезентом сарай да несколько палаток все-таки здесь остались. В домиках жили десять водителей, под брезентом стояли пять полуторок, в палатках громоздились грузы, привозимые трехтонными машинами с севера. Дальше трехтонки ходить не могли, и потому это место теперь называлось перевалочной базой. Кроме десятка водителей, здесь жили еще только два человека: заведующий базой--благодушный толстяк Пономарев и молодой синеглазый радист Колька, вечно потрескивавший своей морзянкой и не дававший водителям покоя ни днем ни ночью...
В холодный, но сверкающий солнечным светом сентябрьский день к базе подъехал всадник на лохматой киргизской лошади. Черный монгольский колпак с угловатыми вырезами в полях, памирский белый суконный халат, из-под которого алели бархатные галифе, русские сапоги, старая трехлинейка и зеленый рюкзак за спиной ничуть не умаляли своей попуганной пестротой достоинства мужественного обветренного лица всадника.
-- Эй, Курбанов,--сурово крикнул он,--скорее, скорее давай машины, все пять!
Старший, заведующий гаражом, водитель Курбанов лениво и неуклюже выбрался из маленьких дверей глинобитного домика.
-- А, заготовитель! Здорово! Куда машины? Зачем?.. Из домиков и из сарая выбирались все обитатели базы.
-- Да понимаешь,--помахивая нагайкой, заговорил всадник,--с самой границы я. Такой случай: стадо диких яков перебежало на нашу сторону--голов шестьдесят! Мы их арканами пытались поймать, не даются: дикие. Ну, постреляли мы их штук двадцать, остальные ушли. Свежее мясо! За полгода первый случай такой!
Новость действительно была важная: на головном участке свежего мяса давно уже нет. Страстные охотники сами, водители возбужденно заговорили с заготовителем.
Ехать предстояло в сторону от дороги но моренным буграм, по солончакам каменистых долин. Рейс--опасный и трудный -- не меньше чем на трое суток.
Первой вызвалась ехать сухощавая молчаливая девушка в замасленной синей спецовке. Ее черные косы, закрученные вокруг головы, были туго забиты под кепку, и потому кепка стояла торчком, подобная глубокому округлому колпаку. Надломленный козырек затенял и большие черные внимательные глаза, и все худощавое загорелое лицо девушки.
Курбанов, небрежно выслушав девушку, коротко заявил:
-- Нет, Нафнз, не поедешь.
-- Почему?--возмутилась девушка.
-- Мужчины поедут, ты здесь останешься!
Высокий спокойный водитель Вапя Стрельников вступился за девушку:
-- Брось, Курбанов! Хоть она у меня помощником ездит, а дело знает лучше меня, на подсмене не растеряется!
Курбанов, насупившись и уставив на Стрельникова упрямые воловьи глаза, повысил голос:
-- Сказал -- не поедет? Случится что, какая от нее помощь? Девушка--руки слабые!
Дальнейший спор ни к чему не привел. Неисправная машина Курбанова осталась в гараже, а сам Курбанов уселся на место Нафиз в машину Стрельникова. И на прощание небрежно кивнул обозленной девушке:
-- Спи теперь! Все равно тебе делать нечего... А мою машину не трогай: тут и первый класс с ремонтом не справится!
И четыре грузовика умчались, вытянувшись гуськом по долине. Уехавший с ними заготовитель оставил свою лошадь на попечение заведующего базой Пономарева.
...Утро следующего дня застало Нафиз в сарае. Все в тех же спецовке и кепке, сердито сжав губы, орудуя отвертками, гаечными ключами, девушка собирала двигатель оставшейся в гараже машины. Нафиз была в жестокой обиде на своих товарищей, но больше всего на этого самодура--Курбанова, который не пропускает ни одного случая, чтобы ущемить ее самолюбие. В самом деле, разве это не величайшее свинство, что член партии ставит на каждом шагу палки под ноги ей, таджикской комсомолке?
"Ты--третий класс,--говорит он ей,--а у нас даже шоферы второго класса ездят помощниками!"
Конечно, условия работы здесь исключительно трудные; конечно, возразить ему нечего: водителям третьего класса самостоятельно водить машины здесь не разрешено. Но это не значит, что, вместо помощи ей в приобретении опыта, Курбанов должен под любым предлогом отстранять ее от поездок! И тут дело не только в ответственности, которой боится он. Тут дело похуже: в нем сохранилось еще презрительное отношение к женщине, деспотическое стремление проявлять над ней свою власть!..
"Вот и вчера,--скотина он: "руки слабые"!.. Просто самому прокатиться хотелось. Сел в мою машину, уехал, а свою разваленную оставил... Вот покажу ему,-- со злобой думает девушка, налаживая его машину, -- как с ремонтом не справится и первый класс! Приедет, -- не скажет, что мне кто-нибудь помогал. Перед всеми смеяться буду над ним!"
Головка блока цилиндров уже приболчена. Кольца оказались в порядке, масла еще не гонят. Можно было и не снимать головку блока, все дело-то, как выяснила Нафиз,--в карбюраторе.
"Дурак он, этот Курбанов, -- расковырял жиклер! Из-за такого пустяка машину в гараже держит! Запасного, конечно, нет, вот и кричит, что сложный ремонт!.. Свой ему запасной поставила, черт с ним, лишь бы не знал, куда ему глаза деть! Теперь только отрегулирую клапана, зажиганье налажу, и готова будет машина!.."
Нафиз в злобном вдохновении возится с частями двигателя. Ей жарко, капельки пота выбегают из-под кепки, струятся по ее измазанному автолом лицу. Где-то за пределами сарая опять пощелкивает морзянка. "Наверно, Колька за семьсот километров в любви объясняется!"--прислушавшись к морзянке, размышляет Нафиз; как и всем здесь, ей известны любовные сомнения Кольки в благосклонности той Клавочки, которая служит радисткой на центральной рации строительства.
Но вот морзянка умолкла, Колька вместе с Пономаревым входит в сарай.
-- Нафиз! Ты что делаешь тут? Ремонтируешь?
-- Ага!--не оборачиваясь, отвечает Нафиз.
-- Курбанову хочешь нос утереть?--добродушно усмехается Пономарев, положив тяжелую руку на плечо Нафиз.
Нафиз выпрямляется, строго глядит на него:
-- А рука твоя здесь при чем?
-- Погоди, не в руке дело! -- серьезно отвечает Пономарев, принимая, однако, руку.--Как машина? Годится? Понимаешь, Колька принял сейчас... Рассказывай сам, что принял!
Коренастый синеглазый радист глядит на девушку прямым, испытующим взглядом.
-- На взрывном участке номер семьдесят девять, первом, значит, отсюда,--обвал...
-- Убило кого-нибудь?
-- Не убило. Подрывнику Гульмамадову ногу сломало, а Терентьич--прораба знаешь?--спрыгнул на снег, с ним вместе в реку скатился. Вылез-то целый, но, кажется, воспаление легких схватил... Фельдшер с восьмидесятого уже верхом выехал, а медикаменты, целый ящик, понимаешь,--у нас. Курбанов неделю назад взял его на свою машину, а сейчас глядим -- ящик этот за палаткой лежит.
Рассуждения о том, может ли Нафиз, не дожидаясь возвращения водителей, выехать в самостоятельный рейс, были недолгими. Пономарев брал ответственность на себя, но Колька решил запросить управление.
Начальник строительства, узнав, что погода хорошая и что уехавшие за мясом машины вернутся не раньше чем через два дня, разрешил Нафиз выехать. Час спустя машина была к рейсу готова. Радостная, заранее торжествующая Нафиз, накинув на плечи ватник, вывела грузовик из сарая. Колька и Пономарев взвалили на платформу ящик с медикаментами, несколько длинных бревен, закрепив их крест-накрест на кузове, три круга веревок, топор и несколько кайл. Бревна, веревки и инструмент нужны были участку для закрепления оползня.
Путь предстоял большой. Нафиз прихватила с собой запасные канистры с горючим и маслом.
-- Счастливо!--промолвила Нафиз, нажав на педаль стартера.--Колька, уйди с дороги!
-- Постой, постой, а с фарами что у тебя, понимаешь?
-- Ладно там--с фарами. До темноты успею вполне! -- насмешливо отозвалась Нафиз, давая ход.
Колька отскочил от машины.
-- Нехорошо это, понимаешь! -- крикнул он, припустившись рядом с машиной.