Когда во тьме кричит кулик.
И с ветром шепчется тростник,
Из сна, из темноты ночной
Они встают передо мной:
Вождь уладов, Месгедры сын,
И дева кроткая Айллин
Дочь Лугайда, краса долин.
Любви их был заказан путь
В заботах поздних утонуть;
Их страсть остынуть не могла,
Как стынут в старости тела.
Отторженные от земли,
Они в бессмертье расцвели.
В те стародавние года
Перед пришествием Христа,
Когда еще Куальнский бык
В ирландцах распрю не воздвиг,
Собрался в свадебный поход
Медоречивый Байле – тот,
Кого молва еще зовет
Малоземельным Байле; с ним
Из Эмайна путем одним
Певцов и воинов отряд;
Был каждый радостью объят,
И все мечтали, как один,
О свадьбе Байле и Айллин.
Привал устроили в лугах,
Как вдруг, кружа листву и прах,
Промчался ветер – и возник
Пред королем чудной старик:
Растрепан, тощ, зеленоглаз,
И круглый, как у белки, глаз.
О птичьи крики в небесах,
Рыданья ветра в камышах!
Какую выспреннюю блажь
Внушает темный голос ваш!
Как жалки наши Нэн иль Кэт
Пред теми, чьих страданий след
Остался в сагах древних лет
И в ропоте твоем, тростник!
Хоть все постигший лишь постиг,
Что, как судьба нас ни балуй,
Смех детский, женский поцелуй –
Увы! – дар жизни в этом весь.
Так сколь же непомерна спесь
В том тростнике среди болот,
Где дважды в день проходит скот,
И в птичьих маленьких телах,
Что ветер треплет в небесах!
Старик сказал: "Я с юга мчусь,
Поведать Байле тороплюсь,
Как покидала край отцов
Айллин, и много удальцов
Толпилось тут: и стар и млад
Ее отговорить хотят;
Досадно, что такой красе
Не жить меж них,- и ропщут все,
Упорство девушки виня.
И, наконец, ее коня
Какой-то старец удержал:
"Ты не поедешь!" – он сказал.-
Средь соплеменников твоих
Тебе отыщется жених.
Нашелся юноша такой,
Что, завладев ее рукой,
Взмолился: "Выбери из нас,
О госпожа!" И в этот час
Среди разгневанной толпы,
Когда на все ее мольбы
Не отозвался ни один,
Упала, умерла Айллин.
Сердца у любящих слабы
Перед ударами судьбы;
Бросает их то в жар, то в лед,
Воображенье наперед
Им верить худшему велит.
Злой вестью Байле был убит.
И вот на свежих ветках он
К большому дому отнесен,
Где, неподвижен и суров,
У бронзовых дверных столбов
Пес Уладов тогда сидел;
Главу понуря, он скорбел
О милой дочери певца
И о герое, до конца
Ей верном. Минули года,
Но в день предательства всегда
Об их судьбе он слезы лил.
И хоть Медоречивый был
Под грудой камня погребен
Перед глазами Пса,- но он
Уж не нашел для Байле слез,
Лишь камень к насыпи принес.
Для косной памяти людской
Обычай издавна такой:
Что с глаз долой, из сердца вон.
Но ветра одинокий стон,
Но у реки седой тростник,
Но с клювом загнутым кулик
О Дейрдре помнят до сих пор;
Мы слышим ропот и укор,
Когда вдоль зарослей озер
Гуляем вместе с Кэт иль Нэн.
Каких нам жаждать перемен?
Ведь, как и Байле, мы уйдем
Одним протоптанным путем.
Но им – им Дейрдре все жива,
Прекрасна и всегда права –
Ах, сердце знает, как права!
А тощий лгун – чудной старик –
В плащ завернувшись, в тот же миг
Умчался к месту, где Айллин
Средь пестрых ехала равнин
С толпой служанок, юных дев:
Они, под солнцем разомлев,
Мечтали сонно о руках,
Что брачной ночью им впотьмах
Распустят платье на груди;
Ступали барды впереди
Так важно, словно арфы звук
Способен исцелить недуг
Любви и поселить покой
В сердцах людей – бог весть какой –
Где правит страх, как господин.
Старик вскричал: "Еще один
Покинул хлад и зной земли;
Его в Муртемне погребли.
И там, на камне гробовом,
Священным Огама письмом,
Что память пращуров хранит,
Начертано: Тут Байле спит
Из рода Рури. Так давно
Богами было решено,
Что ложа брачного не знать
Айллин и Байле,- но летать,
Любиться и летать, где пчел
Гудящий луг – Цветущий Дол.
И потому ничтожна весть,
Что я спешил сюда принесть".
Умолк – и видя, что она
Упала, насмерть сражена,
Смеясь, умчался злобный плут
К холму, что пастухи зовут
Горой Лигина, ибо встарь
Оттуда некий бог иль царь
Законами снабдил народ,
Вещая с облачных высот.
Все выше шел он, все скорей.
Темнело. Пара лебедей,
Соединенных золотой
Цепочкой, с нежной воркотней
Спустились на зеленый склон.
А он стоял, преображен,-
Румяный, статный, молодой:
Крыла парили за спиной,
Качалась арфа на ремне,
Чьи струны Этайн в тишине
Сплела, Мидирова жена,
Любви безумием пьяна.
Как передать блаженство их?
Две рыбки, в бликах золотых
Скользящие на дне речном;
Или две мыши на одном
Снопу, забытом на гумне;
Две птицы в яркой вышине,
Что с дымкой утренней слились;
Иль веки глаз, глядящих ввысь
И щурящихся на свету;
Две ветви яблони в цвету,
Чьи тени обнялись в траве;
Иль ставен половинки две;
Иль две струны, единый звук
Издавшие во воле рук
Арфиста, мудрого певца;
Так! – ибо счастье без конца
Сердца влюбленных обрели,
Уйдя от горестей земли.
Для них завеса тайн снята,
Им настежь – Финдрии врата,
И Фалии, и Гурии,
И легендарной Мурии;
Меж исполинских королей
Идут, чей древний мавзолей
Разграблен тыщи лет назад,
И там, где средь руин стоят
Колоссов грозных сторожа,
Они целуются дрожа.
Для них в бессмертном нет чудес:
Где в волнах край земли исчез,
Их путь лежит над бездной вод –
Туда, где звездный хоровод
Ведет в волшебный сад планет,
Где каждый плод, как самоцвет,
Играет,- и лучи длинны
От яблок солнца и луны.
Поведать ли еще? Их пир –
Покой и первозданный мир.
Их средь ночного забытья
Несет стеклянная ладья
В простор небесный без границ;
И стаи Энгусовых птиц,
Кругами рея над кормой,
Взвивают кудри их порой
И над влюбленными струят
Поток блуждающих прохлад.
И пишут: стройный тис нашли,
Где тело Байле погребли;
А где Айллин зарыли прах,
Вся в белых, нежных лепестках
Дикарка-яблоня взросла.
И лишь потом, когда прошла
Пора раздоров и войны,
В которой были сражены
Храбрейшие мужи страны,
И бой у брода былью стал,
Бард на дощечках записал,
В которых намертво срослись,
Обнявшись, яблоня и тис,
Все саги о любви, что знал.
Пусть птицы и тростник всю ночь
Певца оплакивает дочь;
Любимейшая, что мне в ней!
Ты и прекрасней, и мудрей,
Ты выше сердцем, чем она,-
Хоть и не так закалена
Гоненьем, странствием, бедой;
Но птицы и тростник седой
Пускай забудут тех, других
Влюбленных – тщетно молодых,
Что в лоно горькое земли
Неутоленными легли.