(184) Милостивый государь.
Будучи бесконечно польщен доверием, которым вы изволили меня почтить, я прошу вас принять выражение моей столь же искренней, как и чувствительной благодарности.
Позвольте однако, милостивый государь, возвращая вам черновик прошения, который вы имели любезность мне сообщить, - заверить вас с присущей мне откровенностью, что я далек от того, чтобы покровительствовать одному какому-нибудь литератору, кто бы он ни был, за счет его собратьев. К сожалению, встречаются люди, до чрезвычайности склонные к тому, чтобы изображать в дурном свете самые невинные обстоятельства. Вот почему мне приписали влияние, которым я никогда не пользовался и которое было бы совершенно противоположно моим принципам. Я знаю издателей "Северной Пчелы" лучше других по прежним, чисто светским отношениям; это единственные литераторы, которые изредка навещают меня и с которыми я иногда обмениваюсь литературными мнениями, не всегда, впрочем, становясь на их сторону. Таким образом, пристрастие к этим господам мне приписывают совершенно безосновательно и даже не без зложелательства. Что касается политических статей, которые я им изредка посылаю для напечатания в их газете, то я делаю это ex offiсio, <по>службы> по поручению генерала Бенкендорфа, который обычно скрепляет их своей подписью. По этой самой причине осмеливаюсь думать, что вы, быть может, хорошо бы сделали, обратившись с вашим проектом к генералу Бенкендорфу, который неоднократно давал явные доказательства своей особой к вам благосклонности.
Ради добросовестности, в ответ на ваше любезное доверие, я счел своим долгом изложить вам эти подробности.
Желая вам самого блестящего успеха в вашем предприятии, я несомненно одним из первых буду радоваться и поздравлю публику с тем, что замечательный талант, подобный вашему, в такой же мере будет доставлять ей удовольствие, как и способствовать ее просвещению.
В заключение прошу принять выражение моего совершенного уважения.
М. Г. Фон-Фок.
8 июня 1831 г.
(185) Мне очень досадно, что я не могу провести вечер у вас. Вещь очень скучная, то-есть обязанность, заставляет меня идти зевать, сам не знаю, куда. Вот, сударыня, книги, которые вы были так добры одолжить мне. Легко понять ваше восхищение "Богоматерью". Во всем этом вымысле очень много изящества. Но, но... я не смею высказать всего, что о ней думаю. Во всяком случае, падение священника со всех точек зрения великолепно, от него дух захватывает. "Красное и черное" хороший роман, несмотря на фальшивую риторику в некоторых местах и на несколько замечаний дурного вкуса.
Вторник.
Милостивой государыне госпоже Хитровой.
(186) портфель
(187) Коня! коня! Престол мой за коня!
(188) Свистунов сказал мне, что увидит вас сегодня вечером; пользуюсь случаем, сударыня, чтобы просить вас об одном одолжении; я предпринял исследование французской революции; покорнейше прошу вас, если возможно, прислать мне Тьера и Минье. Оба эти сочинения запрещены. У меня здесь есть только "Мемуары, относящиеся к революции". На днях я расчитываю на несколько часов приехать в Петербург. Я воспользуюсь этим, чтобы явиться на Черную речку.
Милостивой государыне госпоже Хитровой.
(189) Ну что же, друг мой, куда девалась моя рукопись? Я не имею от вас известий со дня вашего отъезда. Сначала я не хотел писать вам о ней, решив, согласно моим правилам, предоставить вс течению времени; но, поразмыслив, рассудил, что на этот раз дело обстоит иначе. Я, друг мой, завершил вс , что обязан был сделать, сказал вс , что имел сказать: мне не терпится иметь вс это под рукой. Постарайтесь, пожалуйста, чтобы мне не пришлось долго ждать моего сочинения и напишите мне поскорее, что вы с ним сделали. Вы знаете, к чему я стремлюсь. Мною руководит не честолюбие, а желание принести пользу. Это не значит, что мне не хотелось бы выйти немного из неизвестности; ведь это - средство дать распространение мысли, которую, я думаю, мне предопределено открыть миру; но главная забота моей жизни, это выносить эту мысль в глубине души и сделать ее своим наследием.
Очень жаль, друг мой, что нам не удалось соединить наши жизненные пути. Я продолжаю думать, что мы должны были итти об руку и из этого получилось бы нечто полезное и для нас и для других. Мне опять приходит это в голову с тех пор, как я стал иногда ходить, угадайте куда? - в Английский клуб. Вы говорили мне, что бывали там, я мог встретиться с вами в этом прекрасном помещении, среди колоннад, так похожих на греческие, в тени прекрасных деревьев; это обязательно повлекло бы за собой мощный обмен мыслей. Я часто испытывал нечто подобное.
Будьте здоровы, друг мой. Пишите мне по-русски; вы должны говорить только на языке своего призвания. Я жду от вас хорошего длинного письма; пишите мне обо всем, о чем пожелаете; вс , что исходит от вас, будет мне интересно. Надо только начать; я уверен, что у нас найдется тысяча вещей, чтобы рассказать друг другу.
Ваш, весь ваш, от всего сердца.
Чаадаев.
17 июня.
(190) Спасибо, сударыня, за "Революцию" Минье, я получил ее через Новосильцева. - Правда ли, что Тургенев покидает нас и притом так внезапно? Итак, у вас появилась холера; впрочем, не бойтесь. Это та же история, что и с чумой; порядочные люди от нее не умирают, как говорила маленькая гречанка.
Надо надеяться, что эпидемия окажется не слишком сильной, даже среди простого народа. В Петербурге много воздуха, да притом и море...
Я исполнил ваше поручение, - вернее, не исполнил его - ибо что за мысль явилась у вас заставить меня переводить русские стихи французской прозой, меня, не знающего даже орфографии? Кроме того, и стихи посредственные. Я написал на ту же тему другие, не лучше этих, и перешлю их вам, как только представится случай.
Будьте здоровы, сударыня, это сейчас самое неотложное, что я имею сказать вам.
(191) с глазу на глаз
(192) отсутствующие всегда правы
(193) Милостивая государыня,
Я вижу из письма, написанного вами Натали, что вы очень недовольны мною вследствие того, что я сообщил Афанасию Николаевичу о намерениях гна Поливанова. Мне кажется, я сперва говорил об этом с вами. Не мое дело выдавать девиц замуж, и мне совершенно безразлично, будет ли предложение г-на Поливанова принято или нет, но вы добавили, что мое поведение делает мне мало чести. Это выражение оскорбительно и, осмеливаюсь сказать, я никоим образом его не заслужил.
Я был вынужден уехать из Москвы во избежание неприятностей, которые под конец могли лишить меня не только покоя; меня расписывали моей жене как человека гнусного, алчного, как презренного ростовщика, ей говорили: ты глупа, позволяя мужу и т. д. Согласитесь, что это значило проповедывать развод. Жена не может, сохраняя приличие, позволить говорить себе, что муж ее бесчестный человек, а обязанность моей жены - подчиняться тому, что я себе позволю. Не восемнадцатилетней женщине управлять мужчиной, которому 32 года. Я проявил большое терпение и мягкость но, повидимому, и то и другое было напрасно. Я ценю свой покой и сумею его себе обеспечить.
Когда я уезжал из Москвы, вы не сочли нужным поговорить со мной о делах; вы предпочли пошутить по поводу возможности развода, или что-то в этом роде. Между тем, мне необходимо окончательно выяснить ваше решение относительно меня. Я не говорю о том, что предполагалось сделать для Натали; это меня не касается, и я никогда не думал об этом, несмотря на мою алчность. Я имею в виду 11 тысяч рублей, данные мною взаймы. Я не требую их возврата и никоим образом не тороплю вас. Я только хочу в точности знать, как вы намерены поступить, чтобы я мог сообразно этому действовать.
С глубочайшим уважением остаюсь, милостивая государыня, вашим покорнейшим и послушным слугой
Александр Пушкин.
26 июня 1831 г. Царское Село.
(194) Я вс откладывал письмо к вам, с минуты на минуту ожидая вашего приезда; но обстоятельства не позволяют мне более на это надеяться. Поэтому, сударыня, я поздравляю вас письменно и желаю м-ль Евпраксии всего доступного на земле счастья, которого столь достойно такое благородное и нежное существо.
Времена стоят печальные. В Петербурге свирепствует эпидемия. Народ несколько раз начинал бунтовать. Ходили нелепые слухи. Утверждали, что лекаря отравляют население. Двое из них были убиты рассвирепевшей чернью. Государь явился среди бунтовщиков. Мне пишут ......>. Нельзя отказать ему ни в мужестве, ни в умении говорить, на этот раз возмущение было подавлено; но через некоторое время беспорядки возобновились. Возможно, что будут вынуждены прибегнуть к картечи. Мы ожидаем двор в Царское Село, куда зараза еще не проникла; но думаю, что это не замедлит случиться. Да сохранит бог Тригорское от семи казней египетских; живите счастливо и спокойно, и да настанет день, когда я снова окажусь в вашем соседстве! К слову сказать, если бы я не боялся быть навязчивым, я попросил бы вас, как добрую соседку и дорогого друга, сообщить мне, не могу ли я приобрести Савкино, и на каких условиях. Я бы выстроил себе там хижину, поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году. Что скажете вы, сударыня, о моих воздушных замках, иначе говоря о моей хижине в Савкине? - меня этот проект приводит в восхищение и я постоянно к нему возвращаюсь. Примите, милостивая государыня, уверение в моем высоком уважении и совершенной преданности. Кланяюсь всему вашему семейству; примите также поклон от моей жены, в ожидании случая, когда я буду иметь удовольствие представить ее вам.
Царское Село. 29 июня 1831>.
(195) Ответьте, пожалуйста.
(196) Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы, он мне привычнее нашего, и мы продолжим беседы, начатые в свое время в Царском Селе и так часто с тех пор прерывавшиеся.
Вам известно, что у нас происходит: в Петербурге народ вообразил, что его отравляют. Газеты изощряются в увещаниях и торжественных заверениях, но, к сожалению, народ неграмотен, и кровавые сцены готовы возобновиться. Мы оцеплены в Царском Селе и в Павловске и не имеем никакого сообщения с Петербургом. Вот почему я не видел ни Блудова, ни Беллизара. Ваша рукопись вс еще у меня; вы хотите, чтобы я вам ее вернул? Но что будете вы с ней делать в Некрополе? Оставьте ее мне еще на некоторое время. Я только что перечел ее. Мне кажется, что начало слишком связано с предшествовавшими беседами, с мыслями, ранее развитыми, очень ясными и несомненными для вас, но о которых читатель не осведомлен. Вследствие этого мало понятны первые страницы, и я думаю, что вы бы хорошо сделали, заменив их простым вступлением или же сделав из них извлечение. Я хотел было также обратить ваше внимание на отсутствие плана и системы во всем сочинении, однако рассудил, что это - письмо и что форма эта дает право на такую небрежность и непринужденность. Вс , что вы говорите о Моисее, Риме, Аристотеле, об идее истинного бога, о древнем искусстве, о протестантизме - изумительно по силе, истинности или красноречию. Вс , что является портретом или картиной, сделано широко, блестяще, величественно. Ваше понимание истории для меня совершенно ново и я не всегда могу согласиться с вами: например, для меня непостижимы ваша неприязнь к Марку Аврелию и пристрастие к Давиду (псалмами которого, если только они действительно принадлежат ему, я восхищаюсь). Не понимаю, почему яркое и наивное изображение политеизма возмущает вас в Гомере. Помимо его поэтических достоинств, это, по вашему собственному признанию, великий исторический памятник. Разве то, что есть кровавого в Илиаде, не встречается также и в Библии? Вы видите единство христианства в католицизме, то-есть в папе. Не заключается ли оно в идее Христа, которую мы находим также и в протестантизме? Первоначально эта идея была монархической, потом она стала республиканской. Я плохо излагаю свои мысли, но вы поймете меня. Пишите мне, друг мой, даже если бы вам пришлось бранить меня. Лучше, говорит Экклезиаст, внимать наставлениям мудрого, чем песням безумца.
6 июля. Царское Село.
(197) Милый друг, я просил вас вернуть мою рукопись; жду ответа. Признаюсь, мне не терпится получить ее обратно; пришлите мне ее, пожалуйста, как можно скорее. У меня есть основание полагать, что я могу немедленно использовать ее и выпустить в свет вместе с остальными моими писаниями.
Неужели вы не получили моего письма? Это вполне возможно, вследствие великого бедствия, которое на нас обрушилось. Я слышал, что оно не коснулось Царского Села. Излишне говорить вам о том, как я был счастлив это узнать. Простите, друг мой, что я занимаю вас своей особой в то время, как ангел смерти так грозно витает над местами, где вы живете. Я не сделал бы этого, живи вы в самом Петербурге, но уверенность, что вы не подвергаетесь опасности там, где находитесь, придала мне смелость написать вам.
Как мне было бы радостно, друг мой, если бы в ответ на это письмо вы сообщили [много] побольше о себе и продолжали сообщать вс время, пока длится эпидемия. Могу ли я на это рассчитывать? Будьте здоровы. Без конца желаю вам благополучия и нежно обнимаю вас. Пишите мне, пожалуйста. Преданный вам
Чаадаев.
7 июля 1831.
(198) свое любезное "я"
(199) Нельзя ни от кого требовать невозможного. Бывший служитель культов.
(200) 19 июля.