— Давай осмотримся.
Ноа подошел к комоду и открыл ящики. Винтер с трудом заставила себя подойти к кровати. Не обращая внимания на спутанное постельное белье, она опустилась на колени, чтобы заглянуть под матрас.
Несмотря на темноту, под матрасом ничего не валялось. Если только не считать двадцатипятилетних пыльных кроликов. Она кашлянула, начиная выпрямляться. И тут ее внимание привлек тусклый блеск металла. Протянув руку, Винтер схватила тонкую золотую цепочку, почти скрытую под слоем пыли.
С легким страдальческим стоном она обхватила пальцами украшение и села обратно.
— Что случилось? — Ноа быстро опустился на колени рядом с ней, обхватив ее плечи твердой рукой.
Она подняла руку, раскрыв пальцы, чтобы показать браслет, усыпанный маленькими, но идеальными изумрудами.
— Он принадлежал моей маме.
— Ты уверена?
— Да. — Она провела большим пальцем по одному из изумрудов. — Я видела, как она носила его на старых фотографиях. Это свадебный подарок моего отца.
Ноа крепко обхватил ее за плечи.
— Нам пора идти, Винтер.
Он прав. Здесь нет ничего, кроме пустых воспоминаний.
Она уже потянулась, чтобы ухватиться за край кровати и подняться на ноги, когда заметила конверт, торчащий между матрасом и пружинами. Не задумываясь, Винтер схватила его и вытащила, разглядев имя матери, нацарапанное на лицевой стороне.
— Подожди, Винтер.
Она проигнорировала предупреждение и, открыв конверт, вытащила лист бумаги. Быстро просмотрев письмо, она бросила его на пол, затем потянулась под матрас, чтобы достать еще дюжину конвертов. Прежде чем бросить их в отвращении, Винтер прочитала еще два.
— Угр.
— Винтер?
— Мне нужна минутка, — пробормотала она, пытаясь осознать то, что обнаружила. Существует старая поговорка о том, что у вас выдернули ковер из-под ног. Вот на что это похоже. Или, может быть, лучше сказать, что с ее глаз сняли повязку.
В любом случае, Винтер знала, что уже никогда не будет прежней.
— Ты в порядке? — Ноа наконец вторгся в ее мрачные мысли.
Медленными, методичными движениями Винтер заставила себя сложить письма и вернуть их в конверты.
— Письма адресованы моей матери. — Она остановилась, прочищая горло. — Они… Я не знаю, наверное, это любовные письма.
— Что значит «наверное»?
— В них описаны различные части тела моей матери и то, что он намерен сделать с каждой из них.
Ноа напрягся.
— Это угрозы?
Винтер покачала головой. Она почти хотела, чтобы это было так, но письма явно от любовника, который не только был близко знаком с ее матерью, но и поддерживал с ней отношения. Там содержались графические подробности их предыдущих сексуальных контактов, а также обещания будущих эскапад. И что еще хуже, в письме упоминалось о посещении ее матерью Института искусств в Чикаго. Она выступала на семинаре для молодых художников. Всего за две недели до смерти.
А значит, интрижка вовсе не стала чем-то мимолетным. Это продолжалось несколько месяцев. Взгляд Винтер переместился на поднос с двумя бокалами. И, вероятно, до самой ее смерти.
— Они подписаны «Дрейк», — сумела пробормотать она.
— Это имя говорит тебе о чем-нибудь? — спросил Ноа.
— Нет. — Винтер крепко сжала письма в руках и поднялась на ноги. Затем туманное воспоминание заиграло на краю ее сознания. — Ох, подожди.
— Ты что-то вспомнила?
— Кажется, соседа моей бабушки звали Дрейк. — Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить полное имя. Прошло десять лет с тех пор, как она посещала старый дом своей бабушки. — Да. Дрейк Шелтон.
— Он друг семьи? — Ноа поднялся на ноги, прижимаясь к ней своим теплым телом. Как будто хотел быть рядом на случай, если она упадет.
Возможно, она бы ощутила досаду, если бы ее колени не чувствовали серьезную слабость.
— Не то чтобы я помнила. — Она выудила из памяти образ крупного мужчины, который подъехал к дому, когда Винтер помогала бабушке выгружать продукты из машины. Он вежливо поинтересовался, может ли помочь, но получил твердое «нет». — На самом деле, я не думаю, что он очень нравился моей бабушке.
— Почему ты так считаешь?
— Просто ее отношение, когда их пути пересекались. Моя бабушка была милейшей женщиной, но ее голос звучал… — У Винтер не нашлось подходящего слова. В нем не слышалось гнева. Или страха. В нем сквозило странное презрение. — Резко, когда она говорила с Дрейком, — наконец закончила она.
— Ты когда-нибудь спрашивала ее, почему?
— Нет. — Винтер пожала плечами. Она была ребенком, а затем самовлюбленным подростком, когда приезжала в Пайк. Она проводила время на кухне с бабушкой или болтала по телефону с друзьями. — Меня это не очень интересовало.
— Ты знаешь о нем что-нибудь?
— Я помню, что видел его за рулем грузовика, на боку которого размещалась какая-то реклама. Кажется, строительной компании. — Она вспомнила, что на табличке значилось название компании и молоток. Или это был гаечный ключ? — Может быть, сантехник.
— Следует проверить, живет ли он все еще в том же доме.
Винтер дернулась, придя в ужас от одной мысли о встрече с любовником своей матери.
— Зачем?
— Возможно, он последний, кто разговаривал с твоей матерью перед ее смертью, — заметил он мягким тоном. — Если за ней следили или домогались, она могла что-то ему сказать.
Винтер посмотрела вниз на письма.
— Что, если это не тот самый Дрейк?
— Тогда он скажет нам, что не знает, о чем мы говорим.