И даже после того, как добрался до Пайка и обнаружил грузовик Винтер возле дешевого мотеля, Ноа не успокоился. Он должен ее увидеть.
Почему? Об этом он предпочитал не задумываться.
Теперь он в замешательстве смотрел на размытую фотографию.
— Неудивительно, что ты расстроилась. Зачем шерифу хранить этот снимок?
— Посмотри на обороте, — потребовала она.
Ноа перевернул фотографию и изучил слова, нацарапанные неровным почерком.
— «Сумочка у него. Зачем ее убивать?» — прочитав вслух, он поднял голову и озадаченно нахмурился. — Что это значит?
Наклонившись, Винтер выхватила фотографию из его рук и перевернула ее обратно. Ноа мгновенно ощутил ее мягкий женский запах. Он почувствовал знакомую искру узнавания. Не имело значения, что от Винтер не пахло привычным ароматом теплого хлеба и трав, который прилипал к ее коже после долгого утра на кухне. Она по-прежнему вызывала восторг. Ему приходилось регулярно напоминать себе, что она — друг, и не более того.
— Смотри. — Винтер указала на центр фотографии, к счастью, отвлекая его от опасных мыслей. — У грабителя мамина сумочка и свободный путь к спасению. Зачем ему стрелять в нее?
Ноа пожал плечами.
— Наверное, он боялся, что она его узнает.
— Его лицо закрыто.
Ноа присмотрелся. Разглядеть мужчину, стоявшего наискосок от матери Винтер, удавалось с трудом. Он держался в тени заправочных автоматов, но Ноа мог смутно различить, что мужчина на несколько дюймов выше своей жертвы и одет в пуховик, из-за которого невозможно определить, худой он или толстый. Он также разглядел, что на голове грабителя натянута лыжная маска.
— Это не значит, что она не могла определить его голос, — заметил Ноа, стараясь сохранить разумный тон. В животе у него образовался узел. У Ноа вдруг появилось плохое предчувствие относительно того, почему Винтер осталась в Пайке. — А может, он под кайфом. В меня стрелял мужик, потому что был пьян и не хотел, чтобы я сообщил его жене, что он рыбачил вместо того, чтобы быть на работе.
— А может, не существовало никакой причины, — согласилась она. — Я понимаю, что эта фотография не дает ответов. Только еще больше вопросов.
Ноа медленно поднялся на ноги, рукой убирая с ее щеки спутанные светлые волосы. Винтер никогда не была элегантной, утонченной женщиной. Она не носила дизайнерскую одежду и не проводила часы в салоне, укладывая волосы или крася ногти. Одна из его бывших подруг назвала ее представительницей богемы, и он понял, что это слово как нельзя лучше подходит Винтер.
Она была неординарной, творческой и эфемерной, как летний туман. Кроме того, она, как и он, занималась защитой окружающей среды. Он поразился решению Винтер построить теплицы на ферме ее деда и использовать урожай для своего ресторана, а также фермерского рынка. Другие жители города высмеивали ее «хипстерский» стиль, утверждая, что добропорядочные, солидные люди из Ларкина никогда не будут наслаждаться вишневым чатни на своих сэндвичах или вегетарианским хашем на завтрак.
Они ошибались.
Уже через год бизнес Винтер процветал так, что другие рестораны города могли только позавидовать.
Добиться такого успеха Винтер стоило больших трудов. Он не собирался допустить, чтобы что-то ее отвлекало.
— Не делай этого, Винтер, — прошептал он мягко.
— Чего не делать?
Ноа провел ладонью по ее щеке. Но это не походило на ласку. Не совсем. Скорее, успокаивающий жест, хотя он и не мог удержаться, чтобы не насладиться ощущением ее атласной кожи.
— Ты смирилась со смертью матери. Ты построила прекрасную жизнь и бизнес, — напомнил он ей. — И что еще важнее, ты стала женщиной, которой твоя мать могла бы гордиться.
Винтер посмотрела на фотографию, зажатую в руке.
— Думаешь, мне стоит выкинуть ее в мусорное ведро?
— Я потратил годы, пытаясь найти причину смерти своих родителей. Мысль о том, что это был просто обычный несчастный случай, так меня злила.
Она кивнула.
— Я помню.
Его губы скривились. Она имела в виду его вспышки во время посещения группы психологической поддержки. Это лишь верхушка айсберга. Его бедная бабушка годами терпела раздражительные настроения Ноа и намеренные попытки нанести удар по всему и всем, кто пытался приблизиться к нему.
— Ты также должна помнить, что только когда я признал, что судьба зачастую несправедлива, что хорошие люди умирают, а дерьмовые живут, и что в этом нет ни смысла, ни причины, — только тогда у меня получилось оставить прошлое позади, — сказал он.
— Это ужасно.
— На самом деле это освобождает, — настаивал Ноа. — Мне больше не нужно проводить ночи без сна, пытаясь понять, за что меня наказали. Или бояться, что если я не буду достаточно хорош или умен, то у меня отнимут кого-то, кого я люблю.
На лице Винтер промелькнуло сожаление о том, что она заставила вспомнить своего друга его болезненное прошлое.
— Я понимаю. Правда, понимаю. — Она покачала головой. — Но это совсем другое.
Ноа боролся со своим желанием продолжить спор. Винтер была доброй, нежной и упрямой, как мул.
— Почему?
Печаль коснулась ее лица.
— Я не виню себя в смерти матери.
— Но?
— Но хочется понять, не было ли здесь чего-то большего, чем просто случайное ограбление.
— Разве это имеет значение?
Она сделала паузу, как будто действительно обдумывая его вопрос.
— Да, — наконец произнесла Винтер. — Имеет.
Ноа сопротивлялся желанию схватить фотографию и смыть ее в унитаз. Не существовало никакого способа заставить Винтер забыть о том, что она видела. Он должен как-то убедить ее перестать копаться в прошлом.
— Знаешь, когда я только начал посещать групповые консультации, я завидовал тебе.
Винтер посмотрела удивленно.
— Почему?
— Потому что ты оплакивала свою мать, но приняла ее смерть, — признался Ноа. — Ты не искала постоянно ответы на вопросы, почему она умерла.