Оригинальный подарок
Я решил дать Хедли немного времени, чтобы перегруппироваться. До сих пор она держалась молодцом, и думаю, заслужила это. Я сижу в отцовском кресле и собираю то, что, уверен, понравится ей так же, как и мне. Я подумал об этом вчера вечером, когда спускал костюм с чердака.
— Знаешь, мне казалось, у тебя есть одно условие для этого свидания. Ты хотела, чтобы я перестал быть таким тихим и немногословным. В машине ты задавала столько вопросов, может и сейчас задашь. Я чувствую себя довольно словоохотливым.
Она игнорирует мою просьбу, сидит неподвижно и смотрит на меня. Если бы взглядом можно было убивать, я бы уже скончался.
— Как жаль, что тебе не чего сказать. Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь еще молока? — предлагаю я, протягивая ей почти пустой стакан.
Она качает головой и плотно сжимает рот, отводя голову как можно дальше от меня. Я пожимаю плечами, ставя стакан на место.
— Твоя потеря.
Хедли прочищает горло, и это действие явно причиняет ей боль, судя по выражению ее лица.
— Можно... можно мне уйти? Пожалуйста?
Я смотрю на нее, мои брови нахмурены.
— Почему ты хочешь уйти?
Хныканье Хедли становится громче:
— Я просто хочу уйти... уйти домой.
Склонившись вперед в кресле, я кладу руку на ее ногу. Горячая волна пробегает по моей руке и по всему телу. Ммм, она так восхитительна в моей хватке. Я глубоко вздыхаю.
— Я еще не закончил. Когда закончу, то отпущу тебя. Если, конечно, от тебя что-то останется, — ухмыляюсь я, откидываясь в кресле. Ее лицо бледнеет, и она снова начинает плакать.
После нескольких минут игры в рукоделие я смотрю на изделие, которое только что сделал. Это стеклянное украшение с гирляндой, обвязанной вокруг него, чтобы сделать импровизированный кляп. Я горжусь своей поделкой.
Поднимаю его вверх, отблески огня и огней мерцают на маленьком блестящем шарике, когда он висит в воздухе.
— Тебе нравится? — спрашиваю Хедли, держа его так, чтобы она могла видеть.
Она открывает рот, чтобы запротестовать, но я использую это как возможность поместить шарик ей в рот.
— Это тонкое стекло, и если ты слишком сильно прикусишь, оно сломается у тебя во рту. Представь, какую боль это причинит.
С этим предупреждением Хедли замирает. Единственное движение, исходящее от нее, — это раздувание ноздрей и едва заметное движение век, когда она плотно закрывает глаза. Ее грудь постоянно поднимается и опускается, поражая меня тем, как быстро она смогла успокоиться. Хотя через несколько секунд, я не думаю, что она сможет сохранить это спокойствие.
— Сиди тихо, красавица.
Поднявшись на ноги, я вальсирую на кухню и открываю дверь, ведущую в гараж. Если я правильно помню, отец хранил то, что мне нужно, где-то в правом углу возле металлического шкафа.
Копаясь в темноте, я начинаю нервничать, когда наконец нахожу то, что нужно. Подняв, я смотрю на него с диким блеском в глазах и злобной улыбкой на лице. Пожалуй, оно усилит ужас, который уже испытывает Хедли.
Когда я возвращаюсь в дом, то напеваю мелодию, звучащую у меня в голове. Рождественская мелодия, которую играла моя мама, пока пекла печенье, а отец рубил дрова. Я практически слышу и чувствую запах воспоминаний. Удивительно, как одна мысль может заставить все ваши чувства воспрянуть.
— Я вернулся, — напеваю я.
Хедли все еще на том же месте, где я ее оставил.
— Должен сказать, что как бы ты ни умиляла меня, стоя на углу со своими пышными кудряшками и звенящими колокольчиками, сейчас, думаю, ты выглядишь еще прекраснее.
Слезы продолжают катиться по ее лицу, сопли стекают из носа на губы, пока она дышит, стараясь изо всех сил не давить на украшение.
Отложив инструмент, я снова сажусь в кресло, глядя в ее блестящие глаза. Мне кажется, что если я буду смотреть достаточно долго, то смогу утонуть в их глубине. Выпустив довольный вздох, я улыбаюсь Хедли.
— Когда я был ребенком, то садился на кухне и смотрел, как мама печет печенье, — задумчиво говорю я ей, откусывая кусочек от купленного в магазине печенья, которое не идет ни в какое сравнение с маминым. — Запах разносился по всему дому и даже на улицу, и тогда папа приходил с дровами.
Хедли смотрит на предмет, который я положил, и на ее лице появляется дерзкое выражение. Мне интересно, неужели она правда верит, что сможет освободиться и выбраться отсюда. Я провожу пальцами по ручке, отчего ее глаза устремляются на меня. Зловещая улыбка расплывается по моему лицу.
— Суть моего рассказа в том, что этот маленький инструмент использовал мой отец, когда рубил дрова, и теперь думаю, я вполне взрослый, чтобы самому им воспользоваться.
Мой взгляд скользит по ее телу к середине, затем вниз к ногам. Я даже не знаю, с чего начать, но уверен, что мои инстинкты сработают, как только начну.
В моей голове появляется остроумная идея, и я решаю сделать кое-что для Хедли, пока все это не закончилось.
Встав, я обхожу кресло и отвязываю среднюю нить светильника, которая удерживает ее, и ставлю на ноги. Она слегка покачивается.
— Я собираюсь перекинуть тебя через плечо; любые крики, резкие движения или попытки убежать не только разобьют стекло, но и убьют тебя гораздо быстрее, чем то, что я задумал.
Грудь Хедли вздымается, когда она начинает всхлипывать от моих слов. Я не собираюсь ранить ее чувства, только ее тело. Именно этих слез я жду больше всего.