Когда из лунных взглядов ни один
Меня заметить бы не мог…
И взял меня внезапно Бог!
Пиппа проходит.
Монсеньор (вскакивая). Эй, люди там, — сюда, все сюда! Зажмите рот этому негодяю, свяжите его по рукам и по ногам! Он осмеливается… Я не понимаю и половины из того, на что он осмеливается… Уберите его отсюда, живо! Miserere mei, Domine! Живо, я вам говорю!
Комната Пиппы. Пиппа входит.
Мышь в своем закроме,
Пчелка в улье своем
И улитка во тьме
Спят под зимним дождем;
Но светляк, и землеройка, и большой червяк
Как проводят зиму, хаки
За совет спасибо, Занзи, слушать мне его смешно:
«Ешь миног и ешь овсянок, пей браганское вино».
Лето жизни пролетит с приветом,
Завтрашний забыть заставит мрак!
Но зима идет за летом,
А светляк, и землеройка, и большой червяк
Коротают зиму как?
Я на это не согласна… мне она сказала так:
«Очисти ногти, башмаки твои —
Ха-ха — напоминают две ладьи».
Как эта девушка дерзка! Ужели б стала
И я такой? Но вред едва ли был
Лишь потому, что имя я узнала
Того, кто надо мною пошутил.
Я не встречалась с этим иностранцем
С кудрями русыми, с таким румянцем,
И он не совершал, как говорит она,
Шелкопрядильных мастерских обход.
Коль нам обещанное даст Лука сполна,
Вот будет хорошо: на следующий год
Я башмаки куплю и буду, Занзи, да,
Тебя нарядней, может быть, тогда!
Блеф… как там! Это б имя я поймала!
Когда бы стража Монсеньора вдруг
Не зашумела, разлучив нас двух;
Действительно, добра в том было б мало,
Чтоб наша болтовня в смущенье привела
Епископа, не знающего зла;
Но все-таки я б руку отдала,
Сказав, что смертный не имеет права
Держать себя так величаво;
Не ангел — лучший из людей,
Не самый худший превзойдет чертей,
И надо прятать гордость нашу, право!
Пусть это явится лишь мне самой укором!
Я только что была святейшим Монсеньором,
Тобою, мать Луиджи, и тобой,