А ставни и заржавленные брусья,
Как смерть, молчали, слепы в волнах света;
О, вспоминаю! — Шутники смеялись:
«Там спит старик с женою молодою!»
Был дом — его, и этот стул, и рама!
Оттима
Ах, утро! Вижу я, Святого Марка
Чернеет колокольня. Стой: Виченца,
Должно быть, там… Там Падуя синеет!
Смотри, за пальцем взглядом следуй —
Себальд
Утро?
Мне кажется, что это ночь, но с солнцем:
Где свежесть? Где роса? Тот куст, что ранил
Я вечером вчера, сюда взбираясь,
Все никнет. Видишь след моей ноги
В пыли порога?
Оттима
О, закрой же ставню!
Себальд
Нет! Запах крови здесь мне так тяжел,
Уж лучше утро —
Ну, прогоним мир!
Ну, как теперь, Оттима? Там проклятье!
И мир, и внешнее! Так сбросим маски:
Что чувствуешь теперь ты? Обо всем
Поговорим!
Оттима
Нет, говорить не надо.
Себальд
Нет, надо говорить, еще и снова,
Чтоб слово стало словом. «Кровь его»,
Возьмем хоть их, — лишь «кровь его» и больше
Не значит ничего. Я повторяю,
«Кровь»…
Оттима
Если бы раскаивалась я
В поступке —
Себальд
Каяться? Но почему?
Что ты подумала? И говорил я разве,
Что каюсь?
Оттима
Нет, сказала я: поступок —
Себальд
«Поступок» и «событье» — а недавно
«Плод нашей страсти» — к черту ханжество.
Скажи раз навсегда: Лука был скучен,
И мы его убийцы —