Хотя и утро все толкался здесь —
Я сделаю работу и уйду.
Я бы хотел —
Оттима
Смотри!
Себальд
Нет, я закончу!
Ты думаешь, я испугаюсь правды?
Все, что мы говорили, все прекрасно,
Нам выстрадать — награда в преступленье;
Быть предприимчивым и быть счастливым —
К чему ж и юность? В старости вздохнем мы
Над дикими умчавшимися днями;
Но все ж мы жили! И порок был к месту.
Есть хлеб Луки, носить его одежду,
Его в своем кармане слышать деньги —
Так не грешат любовники в романах!
Ведь умирал я с голоду, когда
Я музыке учил тебя, — а ты
Давала нюхать мне цветы!
Оттима
О, друг!
Себальд
Он дал мне жизнь: и если упрекнул он
Предателя и угрожал, и больше —
Ведь он был прав? Чему же удивляться?
Сидел он, тихий, с нами за столом —
А ты через него ко мне склонилась;
Он разве мог тогда не замахнуться?
Что преступленье! — Я б свершил их десять,
И больших, только б это было стерто!
А ты — как ты? Сочувствуешь ли мне?
Оттима
Так — я люблю тебя сильней, чем прежде
(Смотри в глаза, пока я говорю), —
Сильней за преступленье — и я рада,
Что маска, что притворное незнанье
И преднамеренная простота
Ушли; на преступление, как наше,
Как не смотреть? — Смотри же вниз тогда!
Велико? Да! — Но радости за это
Не платят ли? Они — или оно?
Молчи! Прошедшее ты разве б отдал,
И преступление и радость вместе?
Тот полдень, как призналась я в любви, —
Молчащий сад — единственную пчелку
Упорную, что вдруг остановилась,
И где она сокрылась, мы узнали
По закачавшемуся вдруг цветку — о да,