Я заказал себе грамм триста
Хорошей водки в местном баре.
Мне тут же принесли графинчик,
Я пробку снял и удивился
Передо мною мелкий джиннчик,
Размером с рюмку, появился.
"Ты кто? Откудова ты взялся?"
его спросил я ошалело.
А он на палец мой взобрался
И пропищал довольно смело:
"Я - дух, страны волшебной житель,
Али-Гасан-ибн-Абдрахманыч.
Но ти мене, мой повелитель,
Зови, пожалста, Рахманыч".
Тут я Рахманычу заметил,
Что джинны, кажется, мельчают.
Он мне, насупившись, ответил,
Что разными оне бывают.
Потом икнул. Мне стало ясно,
Что пьян, похоже, мой Рахманыч.
Чтоб не стоял графин напрасно,
За джинна я махнул стаканыч.
Часть вторая.
Пьяный и мелкий джинн Рахманыч, сидя на указательном пальце левой руки Константэна Григорьева (правой рукой тот держал стакан), предложил поэту выполнить три любых его желания. "А почему только три?" - спросил поэт. "Мамой килянус, болше исделать не могу, дорогой - икнул джинн, - Гавары свой три желаний, тудым-сюдым, а?". "Ну, хорошо, хорошо, - занервничал Константэн, соображая, чего ему хочется больше всего. - Хочу я, Рахманыч, один миллиард долларов, только чтобы без неприятностей, понимаешь? Чтобы мафии всевозможные да налоговики меня не трогали, просто чтобы я вдруг стал миллиардером, как Пол Маккартни, и все мои бумаги были в порядке. Сделаешь?". "Хорошо, дорогой, будет тибе миллиард-шмиллиард, об чем речь? Ну, а еще чего хочишь?". "Еще хочу...Чего же я хочу? Чего люди хотят? Думай быстрей, Кастет, думай! Власти, славы, здоровья, долгой жизни? Ну?" Внезапно поэт хитро прищурился и сказал: "Слушай, мне в голову пришла бредовая мысль - раз ты такой маленький, то вдруг то, что я у тебя попрошу, будет таким же маленьким? Ну там, машина, дворец? Внеси ясность, пожалуйста". "Да нет, все-все будет совсем болшой, совсем настоящий, мамой килянус! Зачэм обижаишь, да?" "Ну, тогда хочу я, Рахманыч, красивый дворец. А третье мое желание такое - чтобы жил я сто лет и был при этом здоровым". "Будет исделано, мой повелитель", - кивнул Рахманыч и стал дергать по одному волосики из своей крошечной бороды. Григорьеву же представилась такая картина: возлежит он на ковре у фонтана, а вокруг стоят красивейшие девушки в восточных национальных костюмах и обмахивают дремлющего поэта опахалами. Все вокруг - в бриллиантовом дыму, все сверкает. Одна из девушек виртуозно исполняет танец живота, другая кормит поэта из нежных ручек финиками и бананами. "Эх, - вздохнул Константэн, - хорошо!" Тут Рахманыч истошно заголосил:
Часть третья, волшебная.
Рахманыч: Трах-тиби-дох, трах-тиби-дох!
Григорьев поет: Чувствую, есть тут какой-то подвох.
Рахманыч поет: Тиби-дох-трах, тиби-дох-трах!
Григорьев: Ах, неужели все сбудется, ах!
Рахманыч: Трах-дох-тиби, трах-дох-тиби!
Григорьев: Милый Рахманыч, ты уж подсоби.
Рахманыч: Хоть отсырел весь мой борода,
Выполнил просьбы я твой без труда.
Григорьев: Где ж миллиард? Я не вижу его!
Не изменилось вокруг ничего.
Часть четвертая.
"Верно, - согласился Рахманыч, слезая с поэтова пальца и усаживаясь на столике в позу лотоса. - Но твой желаний уже готов, все нормалды". "Но где дворец, где деньги, где прекрасное самочувствие? - начал злиться Григорьев. - Голова как болела с бодуна, так и болит". "Зачем шумишь, дорогой? пропищал джинн. - Ти послюшай. Дело в том, уважаемый, что я тебя пироста поставить на очередь. Ти полючать и миллиард свой, и дворец, но в две тысячи пятьдесят третьем году". "Как так? - ахнул поэт. - Но это же через пятьдесят лет!". "Э...Я тебе разви обещаль, что сегодня все получишь? Ти не расстраивайся, тебе будет всего восемьдесят пять. До ста лет еще будешь веселиться, дорогой". "Да зачем мне все это в старости? Мне сейчас нужно!". "Надо быль яснее виражатися, дорогой. Ти говорить - хочу, но ти не говорить, когда. Да и как мог я прямо сейчас тебе весь кейф пиридоставить, а? Деньги и дворцы другие джинны дали пока другим людям, ви такой человек называть олигархи. А вот через пятьдесят лет ты и сам пойдешь олигархи, тудым-сюдым! Старый олигарх отомрет, новый пиридет. Все будет нормалды". "Ну, так я и знал, - вздохнул поэт. - Удружил, Рахманыч, нечего сказать"."Давай лучше твой водка пить, - миролюбиво предложил джинн. -И давай, слюшай, петь песня о том, что всему свое время, а? ". Поэт и джинн затянули:
Часть пятая, философическая.
Эх, джиннов могучее племя
Живет на Земле сотни лет.
- Рахманыч, всему свое время.
- Да, время всему свой, Кастет.
Коль джинна ты вдруг повстречаешь,
Проси у него кое-что.
- Кастет, ти меня уважаишь?
- Тебя-то, Рахманыч? А то...
Будь джинну за все благодарен,
За труд и за емкий ответ.
- Рахманыч, ты очень коварен.