Ты молода, и я здоров
давай перепихнемся, что ли?"
О, дамы все молчат в ответ,
залившись краскою прелестной.
Они же знают, я поэт,
причем достаточно известный.
Тянуло их к стихам моим,
любили куртуазный Орден...
Ну, как то неудобно им
меня ударить вдруг по морде.
Они, смиряя гордый нрав,
лишь топчутся, потупя взоры
ведь понимают, как я прав:
к чему мне с ними разговоры?
А я схватился и держу
куда здесь дамочке деваться?
Вот так. Понятно и ежу
придется ей мне отдаваться.
И отдается, с криком аж,
счастливая небеспричинно,
лишь думает: "Какой пассаж!
Какой решительный мужчина!".
1998 год.
На кладбище
Стараясь не испачкать джинсы мелом,
через ограду мы перемахнули.
Ты за руку меня взяла несмело
и вскрикнула: - Они нас обманули!
Белела в темноте твоя рубашка,
обозначая маленькие груди.
Я усмехнулся: - Тише ты, дурашка,
кругом же спят заслуженные люди.
А хочешь, я признаюсь, ради Бога:
я им сказал не приходить, и точка.
А если хочешь выпить, есть немного,
а то ты вечно маменькина дочка...
Ты что-то в тишине соображала,
потом внезапно вырвалась, и сдуру
по травяной дорожке побежала,
вообразив растленья процедуру.
Тебя догнать не стоило труда мне...
О, бег ночной за слабым, стройным телом!
Догнал - и на каком-то узком камне
прильнул к твоим губам оцепенелым.
Когда распухли губы, ты сказала
слегка охрипнув, чуточку игриво:
- Ну, Константин, никак не ожидала...
Да вы обманщик... фу, как некрасиво...
И прошептала, мол, все это дивно,