Ночью он не спал. Он вспоминал сестру своей невесты, и от этой мысли мурашки скользили по его коже. Тогда Кирилл осторожно поднялся, натянул спортивное трико, и двинулся к не законченному портрету Семеновой-младшей.
Он скинул с портрета грязную простыню.
Девушка по-прежнему был там, в белой тунике, и с таинственным взглядом. В свете ночи Ксюша казалась ведьмой, а не феей.
Наумов непроизвольно потянулся за красками, желая только одного, сохранить черты ее лица на этом холсте до рассвета.
Когда солнце скользнуло в его студию, сквозь высокие окна, Наталья проснулась. Она сладко потянулась, и позвала Кирилла. Он не ответил. Когда женщина вышла из спальни и увидела Наумова спящим на диване у оконченного портрета сестры, ей стало не по себе.
Семенова подошла к картине, и внимательно изучила нежные черты лица, волосы… Наташа могла угадать в этой работе характер своей сестры, было видно, что рисовал человек довольно хорошо понимающий ее. Глаза Ксении действительно светились чем-то.
— Ты уже проснулась?
Кирилл устремил заспанный взгляд в стройную спину своей невесты, окутанной простыней, и выругался про себя. Ей не следовало знать, что он все же закончил картину.
Наташа оглянулась, улыбаясь.
— У тебя действительно здорово получилось! — неожиданно сказала она, — Ты можешь мне ее подарить?
Кирилл замер. Подарить? Он прежде не думал об этом. Возможно, это все, что осталось у него от Ксении.
— Зачем она тебе? — спросил он, когда вернулся голос.
— Ты не забыл, она моя сестра.
— Ну…
Наташа засмеялась и села ему на колени.
— Боже мой, ты не хочешь ее отдавать? Милый, я начинаю ревновать. Сначала ты выбираешь из толпы смазливых студенток мою сестру, потом всю ночь втихую рисуешь ее по памяти, а теперь, вот, отказываешься подарить ее портрет!
Кирилл засмеялся вместе с ней.
— Ну что ты молчишь? — не унималась Наташа.
— Я обещал, что все семь фей будут на моей выставке. Покупатели хотят их видеть вместе. Именно поэтому, я рисовал ее, как ты выразилась «втихую». Если ты не забыла, выставка именно завтра.
Видимо, Наталью удовлетворил подобный ответ. Она слезла с колен Кирилла, подарив ему быстрый, легкий поцелуй, и двинулась в душевую.
Наумов осторожно завесил портрет.
— Так значит, ты с нами не поедешь сегодня?! — спохватилась она, выглянув из-за двери.
— Я ведь, предупреждал, что не смогу…
Наташа сделала расстроенное лицо.
— А я так надеялась, что мы поедем все вместе…
— Нет, милая. Ничего не выйдет.
Наташа надула губки, и снова скрылась за дверью.
Кириллу показалось, что тема закрыта. Наташа больше не вспоминала ни портрет, ни поездку. Только уходя, оставила ему адрес дома своих родителей, с указаниями быть побыстрее.
И вот, она, наконец, уехала. Кирилл остался с ней вдвоем. Фея смотрела на него с портрета обвиняющим взглядом, и Наумову казалось, что сейчас она рассмеется ему в лицо, таким жалким он себя ощущал.
Постояв еще несколько минут, Кирилл поднял простыню, и бережно завесил картину.
Ждать было некогда. Вряд ли без него дизайнеры справятся с декором его выставочного зала.
Мужчина тщательно запаковал картину, оделся, побрился, и двинулся к своей машине. Новые колёса оказались чистыми, и гладкими. Шиповка почти не мешала им блестеть на солнце. А ведь совсем недавно на месте передних колес болтались резиновые, мешковатые предметы.
Кирилл уложил картину на заднее сидение автомобиля, и сел за руль. Ему предстояла долгая поездка, долгий день. А завтра… завтра будет завтра.
Наумов достиг города через час, отвлеченный тяжкими думами. Когда впереди показалось белое готическое здание выставочного центра, мужчина припарковал автомобиль, взял картину, и двинулся к своему залу.
Здесь работа шла полным ходом. Туда-сюда сновали рабочие, метались декораторы со различными приспособлениями в руках, напоминающие гербарий. На стенах, точно монтажники-высотники, удерживаясь на деревянной лестнице, стояли люди, которые пытались зацепить тяжелые шторы к карнизам. Невысокая женщина, лет тридцати, в темном брючном костюме и очках, осторожно распаковывала картины, и полюбовавшись ими несколько секунд, тщательно изучала выставочную галерею, потом подавала картину помощнице, и указывала на понравившуюся ей стену. Пока та размещала работу Наумова, женщина принималась за следующую.
— Рита, — позвал Кирилл.
Женщина тут же обратила свой внимательный взгляд на Наумова и расплылась в улыбке.
— Кирилл! Наконец-то, я боялась, что ты не приедешь.
Наумов осторожно поцеловал женщину в щеку, в фривольном приветствии.
— Я привез последнюю картину, — сказал он с энтузиазмом подростка.
Заметив блеск в его глазах, Рита мягко улыбнулась.
— Судя по твоему настроению, она удалась, — сказала женщина, принимая сверток из его рук.
Вернулась помощница. Юная студентка местного ВУЗа помогла Рите распаковать портрет.
На секунду, Маргарита потеряла дар речи.
— Господи, Кирилл, — наконец, произнесла она, — это лучшее, что ты рисовал когда-либо! Я не помню подобных работ со студенческих времен. После той истории, ты стал рисовать иначе…
Рита подняла на Наумова виноватый взгляд, осознав, что сказала лишнее. Каждое упоминание о «той истории» причиняло ему невероятную боль. До сих пор. Прошло аж десять лет! Но на этот раз, Кирилл даже бровью не повел. Маргарита отметила это изменение в нем, и снова задумчиво изучила друга.
— Я стал рисовать хуже, — сказал он, — Когда погибла Валя, я стал рисовать хуже, верно? Но я вернулся в седло. Интересно, понравится ли это моим покупателям?
Рита внимательно смотрела на Кирилла. Он стал другим. Казалось, он ведет себя словно человек, решивший жить последний день.
— Что-то случилось? — осторожно спросила она.