Притихшая тройка, чета Титовых и фотограф, молча думали о своем, всеми силами стараясь уложить все произошедшее в одну четкую картину.
Даша прильнула к Андрею, и муж ревниво вскинулся.
В пустом коридоре послышались шаги.
— Эй, вы, семейка маньяков, на выход! Кроме этого злющего футболиста. Ты останься до лучших времен. Тебя не велено выпускать.
Даша, Антон и Андрей поднялись, и двинулись к открывшейся двери камеры.
— А тебе, что? Особое приглашение нужно?! — обратился надсмотрщик к безжизненной Ксюше.
Даша быстро подбежала к сестре, и осторожно подняла ее. Мужчины помогли беременной женщине. И вскоре безвольное тело юной художницы вынесли из камеры.
Максим остался один. Один на один со своими грехами. Один на один со своими кошмарами.
Часть 9. Сосед.
40.
Лена тяжело открыла веки. В комнате было светло. Место было не знакомым. Все здесь было чужим. Только из-за окна слышался знакомый шум дождя в лесу. Капли бьются о листья, ветер треплет ветви…
Боль.
Боль пришла вслед за ощущением чужого окружения. Боль была везде. Лена не чувствовала ничего, кроме боли. Боль и не возможность двинуться, пошевелиться, что-то сказать. Ей казалось, что язык превратился в безжизненный кусок мяса у нее во рту. Она хотела позвать на помощь, но не могла.
Лена не понимала времени, не знала, сколько пролежала так, с приоткрытыми веками превозмогая боль, и пытаясь понять, вспомнить, что она делает здесь. Почему все болит.
Скрипнула дверь.
Лена взглянула на неожиданного гостя.
В комнату вошел не знакомый человек. Довольно высокий, с проглядывающей сединой. Верно, сверстник ее отца. Одет был хорошо, даже дорого, судя по качеству ткани рубашке.
Лена смогла рассмотреть, когда мужчина устанавливал поднос с едой на тумбочке, рядом с кроватью.
— Доброе утро, моя прекрасная роза, — произнес он, и отодвинул темную прядь с лица Елены.
Женщина хотела сказать, что ее зовут Лена, что у неё все болит, что ей плохо…
Но губы и язык были не движимы.
— Тебе, наверное, очень больно, — сказал мужчина, и довольно проворно достал из прикроватной тумбочки шприц и какую-то ампулу.
Перетянув правую, бесчувственную руку жгутом, он вколол Елене лекарство. Женщина ничего не ощутила. Она внимательно вглядывалась в лицо незнакомца, стараясь вспомнить его, возможно, ей удастся подать ему знак. Может он, просто не знает кто она, и поэтому привез ее домой.
Медленно боль утихала. Мужчина с блаженным видом наблюдал за ней.
— Ну что? Тебе лучше? Может, поешь?
Лене есть не хотелось, да она и не могла.
Мужчина застелил ее грудь полиэтиленом, и взял с подноса невысокую пиалу, от которой исходил аппетитный аромат.
— Тебе нравится у меня? — спросил он, протягивая Лене первую ложку супа.
Женщина не двинулась, рта не открыла, и суп растекся по ее лицу.
Жидкость, наверняка была горячей, потому что из пиалы исходил пар, но Лена не почувствовала ожога.
Мужчина выругался, отставил суп в сторону, и подсунул под голову Елены еще несколько подушек, так, чтобы ее голова оказалась приподнятой над телом. И тут Семенова увидела свое тело. Оно было накрыто опавшей простыней, которая пропиталась ее кровью. Одной ноги не было, руки, что были уложены поверх простыни, синеватые, и вывернутые под неестественным углом.
Лена посмотрела на своего благодетеля, стараясь понять, зачем он привез ее сюда? Почему не везет в больницу, ведь тело… ее руки правда похожи цветом на молодую сливу?
— Не пугайся. Ногу я перевязал, антибиотики колю. Ручки сегодня вправлю. Какая тебе разница, ты ведь все равно ничего не чувствуешь…
Елена вскинула на мужчину непонятливый взгляд. Этот человек насмехается над ней?
Он принялся заливать ей в рот суп. Она закашлялась, когда показалось, что задыхается.
Мужчина быстро обтер суп с ее лица, и улыбнулся.
— Хорошо, что ты пришла в себя. А то все без сознания и без сознания. Уже почти двое суток…
Двое суток? Прошло два дня как она без сознания? Почему же он до сих пор не отвез ее в больницу? Кто он вообще такой?
Мужчина продолжал вливать суп в рот Елены.
— Я удивлен, что ты не можешь говорить. Я все мечтал, что поговорю с тобой когда-нибудь. Ну что ж, нет, так нет…
Он встал, убрал с ее груди подстилку, еще раз обтер ее рот, и потянулся за другой ампулой и шприцем.
— Ты слишком слаба, — ответил он на ее вопросительный взгляд, — и потом, я должен вправить твои руки. Не хватало тебе умереть со сломанными руками…
Умереть? Ее глаза были по-прежнему прикрыты, и человек вряд ли мог разглядеть в них панику, которая охватила Елену. Он сказал умереть?!
Мужчина убрал шприц, и Семенова поняла, что лекарство он все же вколол. Свет стал медленно меркнуть. Она не заметила, как отключилась.
Резкий запах гари заставил ее веки медленно распахнуться. Вместе с сознанием пришла боль. Чудовищная боль. Она казалась сильнее и яростнее, чем в первый раз.
За окном стоял полумрак. Что это? Вечер? Утро? Или просто пасмурная погода?
Ее это не волновало. От боли ей хотелось выть, что она и сделала. Но обожженное горячим супом горло выдало тихий стон.
Сквозь входную дверь начал сочиться густой дым. И женщина испуганно заморгала, медленно понимая, что у ее пленителя что-то горит.
— Твою мать! — послышался его хриплый, злой голос за дверью, потом какой-то грохот, и через секунду шелест огнетушителя.