Камень удерживает бумагу, ножницы вырезают из неё подпись и печать.
Осталось совсем чуть-чуть.
Камень думает: "Ну какой из меня медбрат?
Надо было поступать на мехмат.
Вот опять меня начинает тошнить и качать.
С этим делом пора кончать".
Ножницы думают: "Господи, как я курить хочу!
Зашивать оставлю другому врачу.
Вот же бабы — ложатся под любую печать,
как будто не им потом отвечать".
Бумага думает, что осталось совсем чуть-чуть,
и старается
не кричать.
В хирургическом пациенты орут, как резаные.
На больничном дворе среди чахлых розанов
собачка ежедневно проделывает трюк:
ест из рук
много разного,
от чёрствой горбушки до диетического творожка.
Собачку все кормят.
Она гордо ходит
по квадратам клумб, как своевольная пешка.
Подвывает воплям, когда оказывается у окошка.
В глазном отделении зрячие играют в шашки,
"Слышь, — говорят, — кошка".
И такое скажешь себе из собственной немоты,
что душа как выскочит, как пошатнётся в вере, –
словно рядом визжат: "Изыди!" — а ты
мечешься, не находишь двери.
И от ужаса всё встаёт в положенные пазы,
но молчит от боли.
Так ребёнок падает под образа,
потому что толкнули.
Яблони зачервоточили,
у мамы вены к весне истончали.
Возле райкома партии в Кутаиси
дети катаются на "мерседесе",
церковь разваливается во всей красе,
самолёт на Москву шкандыбает по полосе.
Ну и оставайтесь с жёнами и сыновьями
между Джвари и Гурджаани,
с церковью, где маму крестили,
с роддомом, где папу к ней не пущали.
Мы и получше пивали хмели.
Едали мы ваши сунели.
Подумаешь. И не таких джуджалари.
Как умирают пятого числа?
Как умирают третьего числа?
Как умирают в первый понедельник?