Крыжовенное варенье - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 13

ЧАСТЬ 2. ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

Санкт-Петербург, январь 1762-го года.

Брильянтщик Еремей Петрович Позье давненько не попадал в столь деликатное положение. Новая императрица Екатерина Алексеевна вызывала его к себе (дело касалось похорон Елизаветы Петровны), а Его Величество, император Петр III, строго настрого запретил ювелиру брать от жены заказы.

Как поступить? Ослушаться императора или императрицу? Если первое — погубить собственную будущность, если второе — нанести обиду супруге нынешнего правителя. Да и, как это будет по-русски, «осердить»? О, нет, «осквернить» память о покойнице. Хотя Позье и жил в этой стране свыше тридцати лет, на русском языке говорил все же не очень хорошо, некогда ему было практиковаться, большую часть времени проводил наедине с безмолвными каменьями, металлами да струментами. Только жена время от времени нарушала тишину в доме:

— Вот, оказывается, об чем Ксения-то голосила, — как бы сама с собой разговаривала она, помесивая деревянной ложкой квашню для оладок.

— Какой Кфений? — Еремею Петровичу было не до женских историй.

— Не Кфений, а Ксения, блаженная! Пять лет назад у ней муж в горячке помер, Андрей Петров, певчий из придворного хора, может, слыхал? Она с тех пор вроде как чудаковатая стала. Весь свой скарб раздала. Облачилась в мужнину одежу и требует, чтоб ее величали не Ксенией Григорьевной, а Андреем Федоровичем. Бродит дни и ночи неприкаянная. Бает странно. Вот, к примеру: «Поди на кладбище, на Охру, там твой муж жену хоронит.» Это она девице Голубевой. Девица изумилась, но на кладбище пошла. И нашла там вдовца в обмороке, на свежехоньком холмике. Помогла мужику в себя-то прийти, и вскоре они свадебку сыграли.

— Что ты кофоришь! — это была шаблонная фраза брильянтщика, подходившая на все случаи, ею он усыплял бдительность жены. Супружница-то мнит, будто он слушает, а на самом деле он камень шлифует, либо думу думает, как теперь. А жена знай себе тараторит:

— Истинный крест! Про то весь город говорит, как ты не слыхал? Или вот аще быль: Параскеве Антоновой, с которой Ксения дружна и которой прежде свой дом подарила, говорит: «Ты тут сидишь, да чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Беги на Васильевский!» А там — брюхатая баба под лошадь угодила, тут же на улице разрешилась от бремени мальчиком, и скончалась. Параскева кроху себе забрала.

Брильянтщик рассвирепел:

— Та што ты, папа пестолкофый, со сфоими паснями лесешь! У меня «гроссэ» проблем!

— Так я потому и вспомнила про Ксению, — перетрусив от мужниного гнева, супруга вдвое быстрей заколотила ложкой по стенкам миски. — Она, аккурат 24-го числа голосила возле церкви святого Матфея: «Пеките блины, пеките блины! Скоро вся Россия будет печь блины!» Это она намекала на поминальное блюдо;, на кончину государыни…

Х Х Х Х Х

Государыня императрица Елизавета Петровна скончалась аккурат на рождество, 25 декабря 1761 года.

Накануне призвала к себе великокняжескую чету. Слова давались ей с трудом. Мускулы лица уже почти не двигались, застыли, как на каменном монументе:

— Не ссорьтися. Живите в мире и любви…

И вдруг застывшая маска поплыла, начала таять, императрица нашла в себе силы улыбнуться:

— Павлушу берегите. Позаботьтесь о нем, — вновь посерьезнела. — Петр, пущай тебя на трон объявляют не гвардейские полки, в сем обыкновении видимо древнее варварство. Для нынешней России гораздо почтеннее признание в Сенате. Я даже торжественную речь для тебя выдумала, найдешь в кабинете, среди бумаг…

Еще она говорила об уважении к подданным, о снискании любви у народа, о мудром руководстве империей…

Петр слушал, покорно кивал. Но, едва Елизавета Петровна испустила дух, сделал все в точности до наоборот.

Он приказал приготовить для себя новые покои, «и чтобы покои сии находились в отдалении от спальни Екатерины», зато для фаворитки Елизаветы Воронцовой сыскал комнатку поближе.

В первую же ночь после кончины императрицы наследник послал курьеров во все войска и приказал остановить военные действия. А ведь Прусская армия была уже фактически загнана в угол, ей не оставалось ничего иного, кроме как сложить оружие и просить у России и союзников мира.

Петр даже вернул назад недавно захваченный город Кольберг. Бывших в плену прусских солдат пригласили на пиры, одарили сувенирами и отпустили домой. Королю же Фридриху он направил личное письмо с нежнейшими заверениями в дружбе и словами восхищения.

В русской армии началась реформа с приставкой «п». Назначили нового главнокомандующего. Хотя тот и мало разбирался в военной стратегии, зато подвергал подчиненных строгой муштре (по-новомодному, «дисциплине») и умел обучить «п» русскому строевому шагу. Под неведомую, ранее заграничную, команду «Марш!» (вместо привычного «Ступай!») пехота шествовала по плацу. На смену зеленым мундирам пришли куцые синие куртки вражеского образца.

Как и положено, тело почившей императрицы было выставлено для прощания в течение шести недель. Народ мог свободно прийти и поклониться своей государыне.

Чаще других к гробу приходила Екатерина Алексеевна. Часами стояла на коленях, плакала, молилась. Она носила траурное платье, голову покрывал черный капор. Петр тоже появлялся в печальной зале, хотя и редко. Отпускал колкости в адрес духовных лиц, перешептывался с придворными дамами, гримасничал…

В своих апартаментах он почти ежедневно устраивал застолья со спектаклями. На этих сборищах в приказном порядке запрещалось показываться в траурной одежде.

Новый император окружил себя новыми фаворитами, в основном молодыми и, к сожалению, нечестными, имеющими дурной нрав людьми. Они разжигали его ненависть к Екатерине. И молодой император распалился в своей вражде до такой степени, что уже не скрывал это чувство прилюдно. Не упускал случая доставить жене неприятность, оскорбить, или лишить невинной радости. Позье он запретил брать от нее заказы на ювелирные украшения, а садовнику — подавать на стол ее любимые фрукты.

Х Х Х Х Х

Долгие годы Еремей Петрович верой и правдой, а также своими умелыми руками служил российскому престолу. Первые ювелирные работы делал еще для Анны Иоанновны. В прежние времена важные особы доверяли ему не только свои ценности, но и свои секреты. А иной раз просили похлопотать перед каким-либо авторитетным лицом, зная, что золотых дел мастер имеет на него влияние.

Где теперь его бывшие покровители? Фактический руководитель прежнего правительства Петр Шувалов отошел в мир иной буквально через несколько дней после своей государыни. Его брат Александр, возглавляющий Тайную канцелярию, как доложили люди сведущие, вот-вот окажется не у дел. Конечно, боле других о Позье пекся их кузен Иван Шувалов, по-прежнему остававшийся куратором Московского университета и покровителем просвещенности, но и тот в последнее время в государственные дела не лез, все чаще поговаривал о возможном путешествии, видно, не сладко ему жилось в теперешней России.

Новые власть имущие, в купе с наследником, да его любовницей, и раньше-то не всегда расплачивались за вещицы, взятые у брильянтщика, а теперь и подавно не станут: «Ты, Позье, должен быть счастлив уж оттого, что столь важные особы обратились к твоим услугам».

Ладно бы только работа… Но ведь золото, камни, — все это стоит денег. И эти деньги Еремею Петровичу зачастую приходилось выкладывать из собственного кармана.

Единственный человек при новом дворе, с которым брильянтщику было приятно иметь дело, — Екатерина Алексеевна. Всегда соизмеряет собственные желания с доходами. Всегда обходительна и скромна… И как раз с ней ему и запретили общаться.

Рассказав все подробности о блаженной Ксении, жена в конце-концов дала Позье вполне разумный совет:

— Пойди к императору. Чему быть, того не миновать. Пущай он либо сам тебе поручение даст, либо разрешит с императрицей повидаться.

Пошел, и слава богу! Петр Федорович самоустранился:

— Надобно что-то сделать для прощания с усопшей? Этим торжеством занимается моя супруга, к ней и ступайте.

Екатерина Алексеевна приняла ювелира в своих покоях:

— А, это фы Посье? Проходите.

— Фаше Феличество, не буду скрывать, дабы иметь сей переховор, мне потребовалось фысочайший соизволение от фаш супруг. Давеча он налошил сапрет на прием сакасоф от фас.

Императрица в ответ только ухмыльнулась:

— Я пы хотела посмотреть на Петра, как он сам стал пы распоряжатца похоронами.

— Я састал его фо фремя некого балагансфа.

— Балагурстфа?

— Та-та, балагарсфа. Подлинно, покойница не саслужила глумлений над ее сфетлой память…

— Царстфо ей непесное! — Екатерина перекрестилась. На пальце сверкнул зеленый изумруд, хотя ношение украшений в траурные дни считалось недопустимым. Перехватив взгляд брильянтщика, женщина поторопилась объяснить. А, дабы бывший швейцарец все верно истолковал, перешла на сподручный для него французский:

— Знаю, что не положено. Но не могу удержать себя. Этот перстень — мой талисман, без него все не так, все из рук валится, одни несчастья преследуют.

— Знакомое украшение.

— Это ведь ваша работа, Еремей Петрович? Скажите, какие такие заговоры вы над сим кольцом произносили?

— Никаких не произносил. Но камень вставил необыкновенный. Мне его передала Елизавета Петровна, попросила оформить. Уж не знаю, откуда достался ей изумруд. Но на нижней части я обнаружил крошечную метку — малюсенькую змейку.

Екатерина поднесла палец с перстнем к самым глазам, завертела им, пыталась разглядеть…

— Не трудитесь, Ваше Величество! Эту метку я скрыл под оправой, дабы иные знатоки не зарились.

— Чем же она примечательна?

— О змейке я читал в древней арабской книге. Ее выцарапал на камне некий торговец и исследователь качеств драгоценных камней Тейфаши. Так вот ученый уверяет, что изумруд этот обладает многими магическими свойствами. Обеспечивает своему владельцу успех в делах, помогает предвидеть завтрашний день. Не даром он вам столь полюбился. Да и оправа тоже не простая. Если обратили внимание, зажимы выполнены в виде двенадцати крошечных трилистников. Трилистник — символ удачи, число двенадцать — символ завершенности, целостности и достижения поставленных целей. Ведь у нас 12 месяцев в году, 12 зодиев, 12 апостолов в Евангелие… Великие дела ждут вас, Ваше Величество с сиим перстнем! Только, скажу по секрету, есть в российском государстве еще один охотник до вашего талисмана.

Екатерина удивленно наморщила лобик:

— Кто же он?

— Граф Шварин. Уж не знаю, как он проведал, что Елизавета Петровна отдала мне камень оправить, только примчался в тот же день. Умолял, на коленях ползал: продай! Я ему: «Что ж императрице-то скажу?» А он: «Подмени. Она все одно не приметит!» Она-то, может, и не приметила бы. Только Позье свое дело знает и честью своей не торгует. Мне потому почет и уважение, что я никогда никого не обманул…

Но Екатерина хвастовство брильянтщика не слушала. Все, доселе существовавшие в отрыве друг от друга куски картины, вдруг сложились в ее голове в единое видение. «Так вот отчего граф вначале за Елизаветой ухаживал, а потом, аккурат, когда перстень поменял владелицу, на меня саму переметнулся! И к шкатулке, видать, не ради чистого интереса пробирался…»

— Еремей Петрович, а как вы думаете, зачем Шварину мое кольцо?

— Думаю, он с ним мир завоевать хочет. Хе-хе-хе. Обладать изумрудом со змейкой, слыхал, и раньше многие властолюбцы желали. Однако у камня свой секрет: он помогает лишь тем, кому в дар достался. Одержимым людям, тем, кто силой его отымет, только несчастья принесет. Человеку кажется, что он камнем владеет, а на самом деле камень владеет им. И, придет час, изумруд сам укажет, в чьи руки пожелает быть переданным.

— Mein Gott! — императрица неожиданно перекинулась с французского на немецкий. А потом, видимо, от непреходящего потрясения, на русский. — Боше мой! И мне придеца с кольцом расстаца?

Позье отвечал ей неизменно, по-французски:

— Не беспокойтесь, это может произойти не скоро. А когда произойдет, вы о своем подарке жалеть не станете, просто почувствуете: пора. И отдадите со спокойным сердцем. Вам кольцо к тому времени великую службу сослужит…

— Спасибо, утешил, дружочек. Полегчало, — спохватилась, что слишком фамильярно заговорила со златых дел мастером, поправилась. — Теперь давайте о деле потолкуем. Скажите, а вы и впрямь могли бы подменить изумруд так, что императрица не заметила бы?

— Смог бы, но не стал, потому как мне уважение и честь дороже всяких…

Екатерина вновь перебила:

— Отрадно слышать. Тогда у меня для вас срочный заказ. Вскорости тело почившей государыни перенесут из дворца в Казанский собор. К этой церемонии надобно сделать новую корону. В старой нет и половины каменьев, — такую зазорно возлагать на голову покойницы, — вздохнула, — Много на Руси охотников до чужого добра. Посадите за работу как можно больше человек и принесите мне сей заказ, как только он будет исполнен.

Х Х Х Х Х

Заказ был исполнен через несколько дней.

Ровно в шесть часов, как приказала императрица, Еремей Петрович стоял в парадной зале возле скорбного одра. Помещение освещали тысячи свечей. Архиереи и священники читали над усопшей молитвы. Поодаль, всхлипывали статс-дамы и фрейлины.

Позье приблизился к катафалку, встал на колени. Елизавета Петровна лежала на возвышении, в серебристом платье с кружевами. (Помнится, она очень любила наряды, всю казну на них истратила, после смерти в ее гардеробе обнаружили пятнадцать тысяч различных платьев.) Но теперь эти роскошные одежды казались чуждыми ее существу. В бездыханном теле и надменных чертах виделось полное безразличие ко всему мирскому.

Не смотря на холодное время года, тело Елизаветы Петровны слишком быстро разлагалось, и Позье потребовалось большое мужество, дабы приложиться к руке почившей императрицы.

Двери распахнулись. В зале появилась Екатерина Алексеевна, за ней — паж, несший корону, ту самую, что была заказана ювелиру. Императрица поднялась по ступенькам одра к самому гробу, встала у изголовья и попыталась надеть украшение на распухшую голову Елизаветы Петровны. Ничего не получилось. Тогда она сделала знак брильянтщику. Тот достал загодя приготовленные щипчики. Конструкция короны имела некоторую хитрость. Еремей Петрович предугадал возможные трудности и бордюр украшения сделал таковым, чтобы его легко можно было расширить, ослабив пару имеющихся внутри винтиков.

Была в этом украшении и еще одна уловка, которую, впрочем, не заметил никто из присутствующих. По обоюдному уговору государыни и мастера вместо драгоценных камней в золотой остов были вкраплены разноцветные стразы, — старые-то, утерянные, брильянты поди сыщи, а на новые в казне денег не осталось.

Наконец корона заняла положенное ей место. Екатерина Алексеевна еще некоторое время постояла над покойной, поправила ей волосы, обрамлявшие шею кружева. Потом опустилась на колени, в молитве. Среди фрейлин послышался шепоток. Позье уловил краем уха, что те с восхищением говорили о стойкости и скрупулезности, с которой супруга престолонаследника соблюдала все положения ритуала. Еще промелькнула фраза, смысл которой он пока не уловил.

— В тягости-то каково сей смрад вынести…

— Злоречия то.

— Есть примета, я не заблуждаюсь…

— Ну, а коли не заблуждаешься, так и помалкивай.

Х Х Х Х Х

В день похорон Елизаветы Петровны у нового императора было необыкновенно хорошее настроение. Петр нашел-таки себе развлечение даже на сем скорбном мероприятии. Новоявленный правитель нарочно отставал от катафалка саженей на тридцать, а потом, будто спохватившись, пускался догонять. На нем была надета черная епанча;, хвост которой несли старшие камергеры во главе с графом Шереметевым. Тучные, в возрасте, камергеры не поспевали, хвост вырывался у них из рук и красиво развевался по ветру. Эту забаву Петр повторял несколько раз. В конце концов, пришлось остановить процессию, дождаться, покуда подтянутся остальные и только потом возобновить шествие.

К Екатерине прибежал капитан гвардии, князь Михаил Дашков, муж ее подруги и соименницы, Екатерины Дашковой. (Та, кстати, была родной сестрой любовницы Петра Елизаветы Воронцовой, но не разделяла симпатий последней…) Капитан сказал:

— Ты боле русская, нежели он! Повели, мы тебя возведем на престол!

Екатерина не согласилась:

— Вздор! Тфое намерение — несосрелая весчь.

На самом деле слукавила. Это она сама пока не созрела для решительных действий. Куда ж грузной бабе драться за трон?! Выражение «в тягости», недопонятое Позье, означало очередную беременность Екатерины. Ребенок был от гвардейца Измайловского полка Григория Орлова, бабника и героя трактирных потасовок. Но государыне этот балагур был люб, да и ценен. У Орлова имелось четыре брата, все отменные воины. В безвыходной ситуации можно было положиться на их помощь. А при нынешнем состоянии вещей «безвыходной ситуации» следовало ожидать в любую минуту.

Став императрицей, она не желала рисковать, выставляя напоказ будущее материнство. Маленькая дочурка Анна, рожденная от Понятовского в 1758-ом, умерла в возрасте нескольких месяцев. Пока что Павел, признанный и воспитанный почившей правительницей, оставался очевидным преемником короны. Однако его положение было шатко. Во-первых, нового наследника могла родить государю и Елизавета Воронцова. Во-вторых, Петру, вырвавшемуся из-под теткиного гнета, не терпелось расторгнуть ненавистный брак, не хватало лишь хорошего повода. И пригульный младенец стал бы лучшим из возможных. Такой «повод» сделал бы развод оправданным и перед придворной знатью, и в глазах толпы. Как бы предвкушая развитие событий, Петр «забыл» упомянуть о сыне в своем первом манифесте, касаемом престолонаследия.

В срочном порядке в Россию из Гамбурга вызвали графа Салтыкова. Император лично говорил с ним:

— Сознайся, что моя жена родила от тебя. Тогда я смогу отстранить Екатерину и женюсь на Елизавете.

Петр зациклился на идее развода. Заодно с собственной он наметил разрушить и еще некоторые придворные семьи. Новые же свадьбы (их насчиталось двенадцать) предполагалось сыграть в один день. Для торжества заказали двенадцать роскошных кроватей…