Санкт-Петербург, сентябрь 1779 года.
Едва потухли одни свечи, тут же самым чудесным образом воспылали новые, никто не видел, чтобы слуги подносили к фитилю огонь. Прямо на полу импровизированной сцены маленькие огоньки образовали собой три кабалистических знака: два наложенных друг на друга треугольника, образующих совместно шестиконечную звезду; крест и круг.
— Смотрите! Смотрите! Пламя вспыхнуло от одного только взгляда, — зашептал коротышка. Но соседи неодобрительно на него зашикали.
Силуэт тем временем стал более отчетлив. Это был, несомненно, человек, несомненно, сам маг и волшебник, граф Калиостро, завернутый в лиловый шелковый плащ.
Калиостро скинул с головы капюшон, под ним оказалась белая чалма, усыпанная блестками. Из-под чалмы выглядывал гладкий широкий лоб, черные глаза, круглые дуги смоляных бровей, низко посаженный приплюснутый и, одновременно, как бы оттянутый за кончик вниз, нос, слегка кокетливые, с загнутыми вверх уголками, губы.
— Дамы и господа! Я рад приветствовать вас на магическом сеансе! — после этих слов он с минуту молчал, высверливая собравшихся взглядом. Вначале прошелся по передним рядам, потом добрался и до задних. На секунду задержал взор на Татьяне, у той мурашки пробежали по спине, и ноги непроизвольно дернулись, будто в судороге. На каком языке говорил великий маг, Татьяна так и не уразумела. Прохор тихонько, на самое ушко, переводил:
— Место нашей встречи выбрано не случайно. Сия ротонда расположена на пространстве, где встречаются четыре стихии: воздух, вода, земля и солнце, — четыре начала, создающие наш Единый мир и регулирующие в нем силы добра и зла. Этот остров хранит множество тайн. Здесь зарыт клад, спрятаны рукописи Соломона и саркофаг Гомера.
По зале пробежал шумок восторга. Все воззрились на Елагина, тот, впрочем, не выказал никаких эмоций.
Возможно, кому-то эти заявления и показались абсурдными, но люди сведущие помнили, историю девятилетней давности. В разгар войны с Турцией, в 1770-ом году, офицер Измайловского полка и любитель археологии Сергей Домашнев, на одном из островов Средиземного моря обнаружил гробницу. Разумеется, находку подняли на борт и привезли в Петербург. Домашнев подарил ее графу Александру Строганову. А граф при осмотре пошутил: «Уж не покоится ли тут сам Гомер?»
Саркофаг установили в саду Строгановского имения. С тех пор в Россейской столице в ходу были две притчи. Первая, будто в каменном гробу, возле пруда, на рукотворном холме, возведенном по приказу Александра Сергеевича, и впрямь нашел свое пристанище прах античного пиита. Вторая, что Домашнев привез на корабле не один, а два саркофага, и прах Гомера теперь также находится в Петербурге, но где именно, — великая тайна. Почему бы до кучи не быть здесь и рукописям Соломона? Ну, а уж клад на фоне подобных антиков выглядит даже несколько прозаично. Иными словами, Калиостро поверили.
— Я приоткрыл вам завесу тайны. Как знак, что я вам полностью и всецело доверяю. Но доверяете ли вы мне?
Собравшиеся очаровано смотревшие на кудесника, дружно закивали головами.
— Сегодня вы еще не единожды услышите и узрите то, что поразит ваше воображение. А для начала давайте прислушаемся к окружающим нас стихиям. Слышите, как плещется вода о мыс?
Головы кивали уже менее активно. Согласие выражалось в затаенном дыхании, с оным сидящие в зале внимали плеску волн.
— Это ветер доносит до нас звуки. Видите его дуновение в трепетании пламени свечи?
И, будто бы по повелению мага, огоньки на полу дружно качнулись вправо, затем влево, пометались из стороны в сторону, и вновь замерли в вертикальном положении.
— Наш мир Един, а все его части, в том числе и люди, связаны друг с другом. В данном случае эта связь передается не только чрез воздух, но и чрез землю. Упритесь ногами в пол, ощущаете легкие содрогания?
Татьяне показалось, будто и впрямь в туфли пошли какие-то едва различимые толчки.
— Закройте глаза. Так ощущения усилятся.
Чудилось, будто она явственно зрит все, что находится под землей: фундамент ротонды, упирающиеся в него корни деревьев, таинственную пещеру, в которой почему-то светло, и оттого возможно разглядеть покрытый паутиной сундук, очевидно, с кладом, а на сундуке — пожелтевший свиток, очевидно, рукопись Соломона. Молнией взор переметнулся сквозь чернь почвы в другой конец острова. Там обозначился сырой и серый четырехугольный камень гробницы Гомера.
Маг тем временем продолжал:
— Для мысли человека нет преград. Она может воспарить в небе, опуститься на дно морское, пройти сквозь охваченный пламенем дом, или сквозь стену. Познание человека беспредельно, как безмерна стихия. И только мы сами его ограничиваем. Наука за последнее столетие сделала много открытий, — но все это лишь частные сведения. Полное, всеобъемлющее представление о жизни можно получить только на Востоке. Я был в Египте…
Татьяне показалось, что она на миг задремала, прямо с открытыми глазами, или, по крайней мере, отрешилась от происходящего. И наблюдала за всем со стороны, или даже свысока.
— Для Единого мира нет прошлого, нет будущего, мир велик и незыблем, — продолжал Калиостро. — Вы, конечно же знаете, что я могу предвидеть будущее. И желаете, чтобы я продемонстрировал сию способность. Что ж, извольте! Только мы усложним задачу. Я приглашаю одного из вас стать моим проводником в лабиринтах времени. Имеются желающие?
Желающих не было. И то верно, просто глазеть на его чудачества да волхвования все ж безопасней, нежели в них участвовать.
— Ну, что ж, тогда, по традиции, я выбираю самую юную и, соответственно, самую чистую душу. Молодой человек, позвольте! — и он указал на конопатого рыжеволосого паренька, что сопровождал Шварина. Паренек подошел к графу.
— Как вас зовут, юное созданье?
— Алексей.
— Встаньте вот сюда, Алексей, в центр огненного круга, — юноша повиновался и перешагнул через свечки. — Скажите, каким вам видится время?
— Никаким, оно ж не стол и не лавка!
— А образно? Ну, ежели, скажем, уподобить время некоему знаку, символу или фигуре?
— Тогда оно — поле без конца и края. Или, нет, лучше черта…
— Вы правы в одном, у времени нет конца и края, но оно отнюдь не поле, и не прямая линия, — он взял со стола маленький черный уголек, поднес его к лицу юноши, тот отстранился. — Не бойтесь, доверьтесь мне.
Калиостро начертил аккурат на лбу юноши крученую спираль.
— Вот, что такое время. Мы с вами живем вот здесь, — он постучал угольком по самому центру спирали, паренек хихикнул. — Время вращается вокруг нас. Всегда. Оно вечно, — провел по периметру самого мелкого круга. — Мы живем вот так, пропускаем чрез себя время минута за минутой. А ведь можно шагнуть и поперек, по оси. Только не каждому это дано. Что ж, Алексей, вы готовы сделать шаг из одного витка времени в другой?
Юноша пожал плечами:
— Готов, — сказал он не совсем утвердительно.
— Сейчас я запишу на этом белом листе бумаги вопрос, ответ на который наш с вами проводник должен будет узреть в межвременном пространстве. Ваши предложения?
— Сколько я проживу на этом свете? — спросила пожилая дама.
— Вмешается ли Россия в войну между Англией и Америкой? — выкрикнул некто из угла.
— Нет-нет! Для начала давайте совершим скачок не столь далеко, всего на один крохотный виточек, едва отделимый от центра, точки под названием «сейчас». Загадаем нечто, что будет возможно испытать немедля.
— Что произойдет в сией зале через четверть часа? — предложил граф Шварин.
— Никто не против? — спросил маг. Все согласились.
Калиостро записал вопрос на белом листке. Тут же скомкал его, бросил на серебряный поднос и лист загорелся (опять-таки, сам собою). Зал замер. В воздухе царила атмосфера восторженного ожидания. Лист корчился все боле и чернел. Когда пламя унялось, чародей размял выжженное руками, указательным пальцем провел по пеплу, затем велел Алексею вытянуть вперед руки ладошками вверх и начертал на них некие чернокнижные знаки. Издали было не видать, какие именно. Пробормотал нечто себе под нос, — даже Прохор не смог разобрать, — и с молодым человеком произошли загадочные перемены. Теперь он смотрел строго прямо пред собой. Его лицо стало каменным, взгляд остекленел, и только свечное пламя играло в зрачках.
— Милый юноша, что вы узрели?
Алексей заговорил каким-то неестественным, совершенно взрослым, мужицким, голосом:
— Взор мой обращен к даме, на оной черный капор и черное платье. Дама мертвенно бледна и не подает признаков жизни. В дверях — некий мужчина в темно-синем сюртуке и ярко-красном камзоле, обшитом по краям плотной золотой лентой, он спешно удирает.
— Убийца?!
— Один из нас убьет княгиню Гарину? — выкрикнули из зала.
В том, что Алексей описал именно ее, не было ни малейшего сомнения, Гарина одна из присутствующих носила траур. Сама княгиня побледнела тотчас, не дожидаясь роковой минуты.
— Ш-ш-ш! — Калиостро приложил палец к устам. — Не спешите делать выводы. Алексей, как выглядит убегающий человек?
Мальчик таким же монотонным голосом продолжил:
— Он в темно-синем сюртуке, надетом на ярко-красный камзол. Камзол отделан золотым галуном.
Зрители заозирались по сторонам, но так и не нашли человека с приметами.
— Позвольте мне уйти! — взмолилась княгиня Гарина.
Калиостро ответил витиевато:
— Вы вольны уйти из этой залы, или вовсе покинуть сей остров, но это не означает, что вы уйдете от судьбы. Доверьтесь мне, и, может статься, роковая минута превратится в минуту счастья.
Заявление мага княгиню не убедило, с решительным видом она двинулась к выходу.
— Останьтесь! — голос мага был уже не столь склоняющий, сколь требующий, — или вы не хотите узнать то, зачем сюда пришли?
Гарина остановилась.
— Я обещаю, вы получите ответ на свой вопрос.
Женщина вернулась в кресло.
— Итак, я возвращаюсь к вам, мой юный друг. Что вы видите сейчас?
— Туман мешает мне видеть. Очертания залы сокрылись в нем, не видать ни стен, ни людей, — никого.
Калиостро обернулся к зрителям:
— Я должен пояснить. Наш Единый мир состоит будто бы из множества миров, существующих в одно и тоже время, в одном и том же пространстве. Обычный человек их не зрит. Сия прерогатива дарована лишь избранным. Или же тем, кто временно пребывает в сомнамбулическом состоянии, как этот юноша. Туман — есть переход из одного мира в другой.
— Вижу. Туман рассеивается, — очень вовремя заговорил Алексей. — Но зала полупуста. В ней всего несколько человек. Все они одеты в белые балахоны. Все стоят. Трое — вот здесь, слева от меня, — и он не поворачивая головы, повел рукой, очерчивая место меж собой и магистром. — Остальные — в межрядье.
— Кто стоит подле вас?
— Один среднего роста, со светлым и добрым ликом. Волосы и борода орехового оттенка, выше висков — гладкие, а ниже — вьющиеся, более темные, разделены на прямой пробор.
— Сын божий, Иисус Христос, — пояснил Калиостро.
— Этот человек смотрит на другого, в больших летах, с оголенной головой, без волос вовсе. Губы поджаты. Глаза мелкие, круглые, сверлящие.
— Наместник Иудеи Понтий Пилат, — уже почти шепотом, словно боясь помешать видениям Алексея, молвил чародей. Дама во втором ряду вскрикнула. Тут же спохватилась и прикрыла рот одной рукой, другой же закрестилась, не проговаривая, а только шевеля посиневшими от перепуга губами:
— Господи, прости!
Юноша тем временем продолжал:
— На челе у третьего — лавровый венец. У него выдающийся подбородок, на лбу — продольные морщины, внизу щек — глубокие складки.
— Гай Юлий Цезарь. Спасибо, о духи великих, что посетили нас! Соблаговолите ли ныне удостоить нас беседой?
— После. Прежде то, о чем обещал! — голос мальчика снова изменился, но по-прежнему был мужским, по-прежнему взрослым.
— Тогда ответь, проводник, не зришь ли ты кого подле того места, где сидит дама в черном?
— Зрю. Юного отрока, белокурого и белого лицом. На виске — рассеченная рана.
Княгиня Гарина вцепилась в подлокотники кресла и вжалась в спинку так, словно силилась ее продавить.
— Нет ли у отрока иных приметных черт?
— Родинка размером с фасолину на шее…
Зал разом ахнул. А коротышка, который сидел перед Татьяной, вдруг выхватил из-под манжеты кружевной платок и замахал им перед носом. Платок, видать, был надушен, распространился пряный гвоздичный аромат.
Какое тут приличие?! Позабыв про данные Андрею да Прохору обещания, женщина наклонилась к соседу и попросила разъяснить всеобщую ажитацию. Тот, разумеется, обрадовался собственной востребованности. И растолковал, мол, белобрысый отрок — сын Гариной, убиенный месяц тому назад.
Изложить суть «странных обстоятельств» коротышка не успел. Княгиня Гарина взвизгнула, будто кто ущипнул ее за бок, подскочила на своем месте, закатила глаза и обмякла, — лицо бескровно, грудь не вздымается, — ни дать, ни взять покойница. Кто-то поднес к лицу зеркальце и объявил:
— Дышит. Дайте же сюда нюхательной соли!
В общей суматохе никто не обратил внимания на только что вошедшего человека, одетого в темно-синий сюртук и ярко-красный камзол, обшитый по краям плотной золотой лентой.
— Я сейчас принесу воды, — выкрикнул вошедший и опрометью бросился к двери. Тут уж в обморок упала еще парочка особо впечатлительных дам.
Княгиню привели в чувство. Дали ей принесенной мужчиной воды. Сам вновь прибывший с почетом был усажен в единственное пустующее кресло в первом ряду, по правую руку от графа Шварина.
Татьянин мозг окончательно переполнился впечатлениями. Она больше не могла воспринимать окружающую действительность. Впрочем, действительностью происходящее сиим вечером в ротонде Елагинского имения назвать было сложно. Это было чудо, волшебная феерия. Состоялось еще много чего невероятного. Трогательная беседа матери с погибшем сыном. Призрак через проводника доложил о своем загробном житье-бытье.
— Здесь все бело, и цветы диковинны, и нет печали…
— Должно быть, мальчик в раю! — прослезилась мамаша.
А вот имя убийцы отрок назвать отказался:
— Сами поймете, он будет наказан, не людьми, отцом нашим небесным.
Отвечали на вопросы собравшихся и великие духи Христа, Понтия Пилата, да Юлия Цезаря. Обещали, что Россия сохранит морской нейтралитет в англо-американском противостоянии, предрекли новую войну с Турцией за Крым и издание «жалованной грамоты», — дарующей дворянству свободу от податей и телесных наказаний.
По окончании спиритического сеанса Калиостро провел сеанс лекарский. Он спросил, не болит ли у кого в зале голова. Разумеется, таковые нашлись. Тогда он велел им про себя отвечать на задаваемые вопросы, и следовать, опять-таки в воображении, его указаниям:
— Закройте глаза и представьте, что в зале играет музыка. Вообразите вашу боль как некое облако… Какого оно цвета? А размера? Оно может поместиться в ведро? А в кадушку? В сундук? Ссильтесь и постарайтесь все ж запихнуть ненавистную в некий сосуд, явно для нее тесный… Накройте крышкой и бейте по крышке кулаком, всякий раз, когда боль будет высовываться! — кто-то вполне реально долбанул себя по коленке, граф предостерег. — Все действия, повторяю, следует совершать только в своей голове, в воображении. Теперь снова прислушайтесь. Музыка поменялась? Выпустите облако. Оно стало другим, не правда ли? Меньшим? Ручаюсь, что меньшим! И посветлело. Давайте заново прикинем его размер…
Фокус состоял в том, чтобы головную боль, вообразимую в виде облака, беспрестанно запихивать в тесную емкость и утрамбовывать там. С каждым разом она должна была становиться все меньше и меньше, потом и вовсе сойти на нет:
— Вы открываете крышку, а из сосуда появляется лишь маленькая дымка, оная немедля рассеивается…
У Татьяны голова не болела, но после магических манипуляций сознание явно прояснилось. Душа клокотала от радости. «Вернусь, буду всем в доме голову лечить, — вот подивятся!»
В конце сеанса Калиостро предложил купить у него эликсир молодости, оным он пользуется на протяжении всей своей жизни, и оный регулярно потребляет его драгоценная супруга. Для пущей убедительности моложавая Лоренца встала и поклонилась. Народ стал расходиться. Оставляя добровольные пожертвования на серебряном подносе, что держал стоявший при выходе лакей. Поскольку все находились под сильным впечатлением, не скупились. Да и как поскупишься, шандалы вдоль стен были вновь зажжены и гости с нескрываемым интересом разглядывали, кто что кладет. Средь монет лежала и одна ассигнация на 25 рублей. Уж неизвестно, кто ее пожертвовал, один человек или несколько.
Как раз в тот момент, когда Татьяна положила на поднос пару медных рублей, рядом с ней возник граф Шварин, метнул какую-то мелочь в общую кучу, а сам впился глазами в руку женщины:
— Экое чудесное творенье у вас на пальчике. Простите мою нескромность, но я готов биться об заклад, изумруд был увеличен в размере нашим несравненным магистром…
Женщине, разумеется, подобное предположение польстило. Окончательно отринув все давешние обещания помалкивать, она вступила с графом в диалог:
— Неправда ваша. Этот перстень именно с таким камнем мне сама императрица пожаловала.
Прохор ткнул мать локтем в бок. Но увести не успел, его отвлек тот самый мужчина в темно-синем сюртуке, появление которого в зале было предсказано.
— О, так вы можете попросить господина Калиостро, и камень возрастет еще в несколько раз. Вы ничем не рискуете! Граф делает это совершенно бесплатно! Правда, — Шварин замялся, — желающих много. Но магистр ко мне благоволит, я договорюсь, — и совсем доверительно добавил. — Знаете, он дал согласие погостить пару месяцев в моем Московском имении, ежели бы вы отдали мне сейчас сей перстень… Только представьте, ваш изумруд теперь размером с ягоду, а будет — с яблоко… — глаза «доброхота» горели, казалось, они сами вот-вот взорвутся и вспучатся, если уж не до величины яблока, то по крайней мере до сливы.
Татьяна застыла в нерешительности. С одной стороны, к чему ей такой большой камень, не то что на палец, на шею не наденешь. С другой, все ж, изумруд! И надевать не надобно, можно просто любоваться. Это ж целое состояние!
— Даже в сокровищнице самой Екатерины Алексеевны такого огромного изумруда не отыщется, — Илья Осипович жаждал подтолкнуть собеседницу к согласию, а вышло наоборот. Обладательница вожделенного перстня вдруг вспомнила, что сей презент ей как раз императрица и поднесла. «Негоже будет, с подарком-то расстаться, да еще взамен оного возыметь камень столь великий, что та же Катерина Алексеевна обзавидуется!» Татьяна по-прежнему относилась к государыне как к своей заочной подруге. Хотя уж много лет не пользовалась ее милостью.
— Нет, уж, простите, не согласна я! Мне не цена камня, а сам перстень дорог.
Шварин извинился за беспокойство и откланялся. Татьяна оглянулась. Гости все разошлись. Прохора тоже не было видно. Решила, что тот дожидается мать в карете, и вышла на воздух.
На улице было темно, холодно и сыро. К Ротонде тянулась совсем узкая дорожка, лошади по ней не могли проехать. До экипажа нужно было немного пройти пешком. Татьяна поежилась, поискала глазами хоть какого, пусть случайного, спутника. И заметила впереди мужчину. Кто это не разобрала, но пустилась вдогонку.
Парик как у всех, с белой косичкой. Припадает на правую ногу. Что-то Татьяна не помнит, чтобы кто-то входил в залу, или выходил из нее, прихрамывая. Однако где-то эта походка ей уже встречалась…
Боже! Да точно так хромал вышедший из леса силуэт, зарезавший пруссака Арнольда, когда она пыталась бежать в Тюрингию. Не успела женщина испугаться, прохожий развернулся. В его руке сверкнуло что-то желтое, металлическое… Больше она ничего не помнила.