Х Х Х Х Х
Подходя к подъезду, Ольга по привычке сунула руку в карман. Ключей не было. Уходя утром на работу, она оставила их Виктору. Гостиница у него была оплачена только до двенадцати дня, а поезд уходил в шесть вечера, вот девушка и предложила переждать у нее дома. Ключи Виктор должен был отдать соседке Матильде.
Возле подъезда стояла милицейская «семерка». На скамеечке около двери, как всегда, сидел местный алкоголик Лаврон. Было это настоящее его имя или кличка, Ольга не знала. Как не знала и номера квартиры, в которой он живет. Но Лаврон был непременным атрибутом подъезда. Казалось, он даже спит на лавочке. Во сколько бы ни уходила Лобенко на работу, во сколько бы ни возвращалась домой, мужичок всегда был «на посту».
Прошлой весной Ольга взяла двухнедельный отпуск и укатила в Египет. Вернулась вся шоколадная, такси привезло ее из аэропорта в шесть тридцать утра. Она выходит из машины, а на лавочке — Лаврон, в два раза чернее ее… Ольга ему даже позавидовала: никаких проблем у человека, с утра до вечера балдеет под сорокаградусную, свежим воздухом дышит да на солнышке нежится, не жизнь — сплошной курорт. «Нервная система у него должна быть прочнее альпинистского троса», — схохмила она тогда. Но сейчас вид у подъездного «сторожа» был, мягко говоря, какой-то затравленный. Он сидел нахохлившись, вязаная шапочка набекрень, старая шинель нараспашку, одна полосатая варежка была надета на правую руку, другая валялась под скамьей.
— Прикинь, соседка, в нашем тихом омуте черти завелись! Обра… огра-а-бление! — слова Лаврону давались с трудом. — Менты меня добра… допрашивали: кто вхо-о-одил, кто выхо-о-дил, — подъездный «сторож» приподнял в руке бутылку «Русской», — вот стресс сни-и-имаю.
— И в какой квартире ограбление? — Ольга подняла его варежку, положила на сиденье.
— Однобомбатую, на чебвертром… на че-е-твертом…
Ольга не дослушала мужичка, метнулась в подъезд. Видимо, местный алкаш тоже знал девушку только в лицо и не ведал, в какой квартире она живет (обычная ситуация для многоэтажки), иначе сказал бы не «на четвертом», а «на твоем» этаже. Более того, ограбили именно Ольгину квартиру. Точнее, квартиру, которую Ольга снимала. Хозяев уже успели вызвать. Они, вместе с председателем жилищного кооператива и старшей по подъезду, стояли в коридоре и внимали рассказу соседки Матильды.
— Вернулась я из супермаркета, а дверь-то открыта! Думала, Ольга пришла. Но потом вспомнила, у нее и ключей-то нет, — соседка верещала тонюсеньким голоском, тут она заметила подошедшую Ольгу. — Слушай, у тебя там просто вавилонские Содом с Гоморрой!
— Пройдемте в комнату! — кивнула Лобенко вынырнувшая из-за двери голова в фуражке.
Ольга прошла.
— Капитан Отводов, — представился другой мужчина, в штатском, долговязый паренек с взлохмаченными темными кудряшками на макушке и какими-то необыкновенно глубокими голубыми глазами. — Я буду вести ваше дело. Посмотрите, пожалуйста, что пропало?
Легко сказать: «посмотрите». Ни одной вещи не было на своем месте. Все дверцы раскрыты, все ящики выпотрошены. На полу вперемешку валялись белье, косметика, бумаги… В том числе и фотографии, которые девушка сделала однажды, ради эксперимента. Ольга была изображена на них то в пикантном кружевном бюстье, то нагая, прикрывшаяся полупрозрачным шифоновым платком. Вычитала в каком-то журнале, что, созерцая собственное обнаженное тело со стороны, можно избавиться от комплекса неполноценности. Разумеется, фото она никому не показывала, хранила фотографии в коробке из-под обуви, в самом темном углу шкафа. И вот теперь их увидели все: и неизвестный грабитель, и соседка, и хозяева квартиры, и блюстители порядка.
— Начните с самого ценного, — подсказал растерявшейся девушке следователь. — Деньги в квартире были?
— Нет. Денег не было.
— Документы?
Ольга вытащила из-под ножки кресла помятый диплом о высшем образовании:
— Вот. Загранпаспорт в ОВИРе, а российский и служебное удостоверение я унесла с собой, они в сумочке. Шкатулка с украшениями? — Ольга усиленно завертела головой по сторонам, нагнулась, проверяя под столом, креслом и диваном, как будто грабитель, вместо того чтобы прихватить с собой, мог ее туда забросить… — Кажется, шкатулки нет. Такой маленькой, коричневой: мореное дерево, а на крышке — цветочки из соломки, на тумбочке стояла…
— Та-ак! Давайте составлять протокол, — следователь похлопал себя по груди, ощупывая карманы. — Аркаша, у тебя есть чем записать?
Напарник в форме услужливо предложил прозрачную ручку с изгрызенным синим колпачком. Отводов подробно зафиксировал все, что было перечислено, а именно, содержимое шкатулки: позолоченные сережки и кулон с горным хрусталем, латунный браслет со вставками из чешского стекла, медный крестик, клипсы со стразами, ожерелье и серьги из гранатовой крошки, серебряное колечко с аквамарином…
— Потерпевшая, скажите, эти вещи были вам дороги?
Обращение резануло тонкий слух девушки. «Потерпевшая» — это когда что-то приходится терпеть, пытку, например. Лобенко же была, скорее, «опустевшей», нет, снова не то, — «опустошенной».
«Дороги ли мне эти вещи? Что за дурацкий вопрос? Разве это меняет суть дела? Меня ограбили, и не важно, что унесли. Важно, что они вторглись в мое жилище и вели себя здесь как хозяева. Разве не так?!» — но это она только подумала, а вслух сказала:
— В общем-то, да, дороги, но не из-за цены. Крестик был тот, которым еще в детстве крестили. Комплект с горным хрусталем и колечко с аквамарином достались от мамы. Она уже на пенсии, ей их некуда надевать. Но стоят они не много, в трудные времена даже в ломбард заложить не могла. Остальное — вообще копеечная бижутерия.
— Судя по всему, вор искал что-то определенное. Возможно, преступление совершил кто-то из знакомых, дверь взломана не была…
— Может, Виктор забыл закрыть? — Ольга покраснела. — Понимаете, у меня сегодня приятель ночевал…
— Да знаем мы про вашего приятеля! — он залез пятерней в кудряшки на макушке. — Соседка рассказала. Но та утверждает, что парень вроде как закрывал дверь у нее на глазах и сразу после этого отдал ключи. — Отводов встал, прошелся вдоль комнаты, заглядывая в приоткрытые дверцы, будто что-то там выискивая. — Впрочем, он мог сделать дубликат… Кто такой этот Виктор?
Х Х Х Х Х
«1 марта 2000 года
После шмона в квартире прибиралась всю ночь. Не могла избавиться от ощущения, что вокруг какая-то грязь. Будто все вещи перемазаны чем-то липким и пахнет от них грабителями-бомжами. Хотя почему, собственно, ко мне в квартиру должны были проникнуть именно бомжи? Они бы тогда не только шкатулку, но и вещи унесли, и холодильник бы опустошили…
Утром позвонила на работу, выпросила отгул и завалилась спать. Проснулась после двух, сбегала в милицию, забрала заявление. Кажется, все этому только обрадовались. Менты — потому что с них сняли очередной «висяк». Матильда — потому что не придется отвечать на дурацкие вопросы следователя: «Куда вы положили ключи, уходя в магазин? Как часто Ольга оставляла их вам? Кому рассказывали о том, что Лобенко работает на телевидении?» А хозяевам квартиры теперь не нужно отыскивать предыдущих жильцов. По их словам, это были настолько внушающие доверие люди, что им в голову не пришло сменить замок, когда те съехали. По интонации было понятно, что я такого доверия не внушаю. Ну конечно, как можно доверять человеку, который фотографирует себя обнаженным?!
Но больше всех закрытие дела устраивало меня саму. Потому что следователь собирался связываться с нижнетагильскими коллегами, чтобы заполучить допрос Виктора Соловьева. Вот это было бы совсем некстати. История романтической ночи с бывшим одноклассником стала бы достоянием всего города. Родители сгорели бы со стыда…»
Ольга записывала эти строки в свой компьютерный дневник, когда в дверь позвонили. Она никого не ждала и никого не хотела видеть. После вчерашнего публичного разглядывания ее сугубо личных вещей и ответов на вопросы о сугубо личной жизни девушка мечтала лишь об одном: укутаться в теплый плед и так просидеть до ночи. Играть в «умняшки» упорно не получалось. Мозги от потуги нагревались, и мысли, как проволока из титано-никелевого сплава, возвращались в исходное состояние.
Девушка пробовала сосредоточиться на телевизоре, понажимала на кнопки. На одном канале шла передача о наслаждениях и их наркотическом воздействии на человека — тема, в данный момент совершенно недоступная Ольгиному пониманию. На другом показывали сериал. На третьем — репортаж с вечеринки, устроенной партией «Русское поле» по случаю очередной годовщины своего образования. Вечеринка проходила в подмосковном гольф-клубе. Подвыпившие гости, среди которых было много знаменитостей, размахивая клюшками, гоняли по холмам белый шарик. В толпе мелькали и лично знакомые Лобенко лица: председатель партии Анатолий Георгиевич Кокошкин (участвовал как-то в передачке, которую готовила Ольга), ведущий «Волшебного ларца» Саша Вуд, представитель спонсора Генрих Ильич Гридасов… Девушка снова вспомнила о работе, о Соловьеве и о том, что рано или поздно ей придется прийти в Останкино и что-то рассказать коллективу о происшедшем ЧП. Она выключила телевизор.
Оставался дневник. В конце концов, если раздумья из головы сами не уходят, надо их принудительно переселить в память компьютера.
Х Х Х Х Х
И вот уединение Ольги кто-то пытался нарушить. В дверь звонили настойчиво, протяжно, будто знали наверняка, что она дома. Девушка на цыпочках подкралась к входной двери и посмотрела в глазок. Там стояла Светлана Артемьевна и держала в руках баночку с чем-то зеленым. Ольга открыла.
— Я все знаю, — заявила старушка — и, не дождавшись приглашения, переступила порог. — Вчера из окна видела, как ты возвращалась домой, как разговаривала с мужичком на лавочке и спрашивала у него что-то, кивая головой на милицейскую машину. — Она сунула банку Ольге в руки. — Это варенье, «королевское» крыжовенное. Попьем чайку?
Такой напор со стороны старушки был совершенно неожиданным, и хрупкой Лобенко оказалось трудно противостоять ее натиску. Ольга попыталась было открыть рот, и заветные слова «Извините, я сейчас занята» готовы были соскочить с губ, но Светлана Артемьевна уже скинула с головы цветастый павловопосадский платок и начала снимать туфли. Видя, как нелегко бабушке далась процедура наклона к собственным ступням, Лобенко горестно вздохнула, достала из калошницы тапочки и пробурчала:
— У-угу… — И они вместе проследовали на кухню.
В чужой квартире устроить порядок на свой вкус всегда сложно. Особенно, если хозяева сгружают туда всяческое старье, не заботясь о том, чтобы комод гармонировал с тумбой, а занавески — с покрывалом.
Ольга, пытаясь навести хоть какую-то гармонию на неродной кухне, руководствовалась тремя правилами. Первое: заменить все, что недорого, но бросается в глаза, а именно, текстиль и посуду на каждый день; второе: убранство должно быть ярким, отвлекающим от замусоленных углов да обшарпанного линолеума; третье: все неприглядное, что можно прикрыть, нужно прикрыть. Посему «резиденция» новой хозяйки была выдержана в зелено-красных тонах, — попугайские цвета. Зато взор приковывают намертво.
На травяную скатерть легли алые салфетки. Сверху были выставлены оранжевые кружки. Вместо вазочек под варенье пошли блюдца…
— Ох, дела! По тому, как ты, Оленька, вчера опрометью кинулась в подъезд, я сразу поняла: что-то случилось, — не унималась непрошеная гостья. — Позже спустилась во двор, у вышедшего из подъезда милиционера узнала номер ограбленной квартиры. Ну а уж сверить этот адрес с адресом, по которому зарегистрирован твой телефон, труда не составило.
Светлана Артемьевна, вы — шпионка? — попыталась пошутить Ольга.
— Тю! А то ты не знаешь, что в наше время вся московская база в Интернете имеется! Конечно, на ночь беспокоить тебя не стала, да и утром, на всякий случай, тоже. Понимаю, тебе было не до гостей…
Ольга хотела было возразить, мол, ей и сейчас никого видеть не хочется. Но пока собиралась с духом произнести эту фразу, бабуля снова затараторила:
— Извини, что явилась без предварительного звонка. Боялась, что ты найдешь предлог, чтобы мне отказать. Вижу ведь, ты вся как Гаргамелла, объевшаяся требухой. Если бы не я, сидела бы и переваривала вчерашнее. Пыталась бы родить ответ на вопрос, кто побывал в квартире. И обязательно придумала бы, за что себя повинить… Или уже придумала? Ну-ка, ну-ка, что глаза отводишь? Ох, дела!
Старушка пригнулась, чтобы заглянуть в лицо собеседнице. Тут-то Ольга и не выдержала, рассказала Светлане Артемьевне все-все, что смешалось в ее маленькой блондинистой головке: и про Виктора, и про то, что двенадцать лет его не видела и, соответственно, не может гарантировать, что он остался порядочным человеком. Поведала и про эротические фотографии на полу, и про то, что хозяева квартиры после вчерашнего происшествия намекнули ей, будто через пару недель им понадобится эта жилплощадь.
Бабуля внимательно выслушала, но вместо слов ободрения и утешения задала странный, как показалось Ольге, вопрос:
— Эти украшения, которые пропали, у мамы откуда?
Ольга решила все же ответить:
— Комплект мать сама купила, с премии. Она на одном
предприятии больше двадцати лет проработала. Ее наградили медалью «Ветеран труда» и двойную зарплату выписали. Хватило не только на сережки с кулоном, но и мне на выпускное платье. А колечко с аквамарином ей досталось от бабушки. Та работала врачом. И однажды спасла умирающую девочку, мать девчушки ее перстнем как бы отблагодарила. Бабушка показывала мне его в детстве и приговаривала: «Вырастешь, артисткой станешь. Будешь играть царицу, а на палец наденешь этот перстень». — Ольга вздохнула. — Не сбылись ее предсказания.
Чайник тем временем вскипел. Белый в красное яблоко заварочник был залит до краев. Гостья также не сидела без дела. Ложкой выкладывала изумрудное содержимое баночки в посуду.
— Ох, дела! Так перстенек этот, говоришь, был простенький, с аквамарином? С ярко-зеленым?
— Что вы, Светлана Артемьевна! Ярко-зеленых аквамаринов, по-моему, вообще не бывает, этот был почти прозрачный, с легким голубоватым оттенком.
— Действительно, что это я? Просто на крыжовенное варенье загляделась да историю, связанную с ним и одним изумрудом, вспомнила, вот и напутала все. А оправа в твоем перстне… может, она ценность имела?
— Самая обыкновенная. Серебро. Гладкий овал и двенадцать крохотных зубчиков в форме трилистника, державших аквамарин… Светлана Артемьевна, вы меня от грустных мыслей отвлечь хотели, а сами все про кражу да про кражу. Лучше расскажите, что это за история, связанная с крыжовенным вареньем?
Они уже успели запустить в рот по паре чайных ложек сладкой кашицы варева. Старушка, до сих пор слушавшая Ольгу с несколько озабоченным видом, моментально оживилась:
— История не только про варенье, но и про мою любимую Екатерину. Знаешь, как я вела факультатив?
— Откуда ж мне знать? — мотнула головой девушка.
— Соберемся, бывало, с учениками в классе, зашторим окна, на стол — канделябр и свечи, — рассказ Светлана Артемьевна сопровождала соответствующим движением рук. — Самовар вскипятим, вот так же, как с тобой, пьем чай и беседуем, рассказываем друг другу, кто что интересное о той эпохе узнал. И не только рассказываем, то девчонки пытаются собрать волосы в пышную копну, как носили в конце XVIII века; то кто-то во время каникул по екатерининским местам ездил — фотографии покажет… А однажды ученица принесла с собой баночку точно такого же, как сейчас на столе стоит, крыжовенного варенья и, пока мы пили чай, поведала нам историю о том, как государыня решилась помочь бедной женщине, матери придворного поваренка. Женщина в благодарность угостила владычицу вареньем, той варенье понравилось. Слово за слово, разговорились. И так мать поваренка тронула государыню своей простотой и искренностью, что та подарила ей перстень с изумрудом. Камень был больше ногтя, точь-в-точь крыжовенная ягода. А варенье с той поры постоянно подавали при дворе на стол и прозвали его «королевским». Когда я выслушала сей рассказ от своей ученицы, мои глаза округлились до размеров вот этого блюдца, — и Светлана Артемьевна для наглядности подняла опустевшую от варенья тарелочку.
— Что, девочка раскопала историю, о которой вы раньше не слышали?
— Нет, не в этом дело, — замахала руками собеседница. — Слышать-то я ее слышала. Только была эта история нашей семейной легендой. Ведь мать поваренка — моя шесть раз прабабушка. Так получилось, рецепт варенья стал очень популярным. Его перепечатывали из одной кулинарной книги в другую, ушлые хозяйки переписывали к себе в тетрадочку от руки. Да и легенда ходила в анекдотах, но без подробностей.
— Ну а ученица-то откуда эти подробности заполучила?
— Ох, дела! Я ее тоже о том спросила. Оказалось, из Интернета. Кто-то из моих родственников кому-то проболтался, тот еще кому-то поведал, и в конце концов один из «посвященных» поместил рассказ про кольцо с изумрудом и «королевское» варенье во Всемирную паутину.
— И что?
— Ну, ежели там столь малоизвестные факты встречаются, надо этот самый Интернет во что бы то ни стало освоить, решила я. Тут уже мои дети стали для меня факультатив — ликбез компьютерной безграмотности — проводить. Ученицей я оказалась не самой плохой. А сколько на «форумах» любителей истории нашлось… Когда же я на пенсию засобиралась, родители учеников скинулись и подарили мне персональную машину, с «гуделкой» для выхода в Интернет в придачу, ну, с модемом то бишь. Ты ее видела, у меня на кухне.
— Кольцо, наверное, ваша семейная реликвия?
— Нет, — махнула рукой бабуля. — Какой там! Его, как и перстень с аквамарином твоей бабушке, подарили позже одному доброму человеку. Но это уже отдельная история.
— Неужели ей не жалко было? Вот так просто взять и почти случайно отдать…
— Запомни, Оленька, в жизни ничего не происходит случайно. Все, в конечном счете, зачем-то было нужно и все оборачивается нам во благо.
В каждой печальной вещи
есть перстень или записка,
как в условленных дуплах…
Между прочим, это слова моей любимой поэтессы, твоей тезки, Ольги Седаковой.
— Скажете тоже! Как, например, то, что меня обокрали, может обернуться во благо?
— Знаешь, я убеждена, из этой неприятной истории обязательно выйдет для тебя какая-то польза. — Старушка тяжело поднялась из-за стола. — А какая польза? Можно будет понять, но не сейчас. Ибо только время — самый мудрый учитель на свете. И когда-нибудь ты еще будешь благодарить судьбу за то, что вчера она сложила обстоятельства таким образом, чтобы вор проник в твой дом и унес твои украшения.
— Прямо по-библейски как-то получается, «ударили по правой щеке — подставь левую»!
— Отнюдь! Разве я призываю потворствовать злу? Я даже не призываю ему, злу, не сопротивляться. Всего лишь хочу сказать, что «плыть по течению» не так уж и плохо. Нет, если у тебя весла имеются, рычаги, так сказать, управления… Отчего ж? Можно и противоборствовать… А ежели весел нету?! Сопротивление не зависящим от нас обстоятельствам отнимает уйму сил и времени, а результатов никаких обыкновенно не приносит. Куда мудрее расслабиться и плыть, просто созерцая проносящиеся мимо пейзажи. Вон — коровка с теленком на лугу пасутся, — и она ткнула рукой почему-то в сторону окошка. — Благодать! Вон — ива над речкой, а под ней рыбак задумчивый… — на сей раз было указано на раковину в противоположном конце. — Смотришь, и тебя где-нибудь к бережку прибьет, — стало быть, судьба. Стало быть, там и нужно дом свой ставить, суженого искать…
— То есть, иными словами, ежели я сама ограбивших меня бандитов отыскать не могу, так стоит позабыть о потерях, наплевать на то, что вторглись в мое личное пространство, расслабиться и наблюдать за птичками в окошке?!
— Ну, денек-другой можно и за птичками понаблюдать. А вообще я про то, что, помимо тварей всяких, божьих и бесстыжих, типа тех, что к тебе в дом вломились, вокруг есть еще масса занимательного.
И Светлана Артемьевна направилась в прихожую, к выходу.
Х Х Х Х Х
Мягкий голос собеседницы и теплый чай убаюкали Ольгу. Уже в полудреме она проводила соседку до двери, закрыла все замки, задвинула хлипкую щеколдочку и завалилась на диван.
Ей снилось, будто она лежала на бархатистой изумрудно-зеленой траве пологого склона. Откуда-то из-за облака выплывали поочередно знакомые лица. Вот обрамленные сеточкой морщин голубые глаза и поджатые губы бабушки, и ее голос:
— Ты будешь царицей!!! — Слова возникали где-то далеко, гораздо дальше зависшего меж облаками образа, потом они нарастающей волной неслись к Ольге, проходили через ее тело и увязали где-то в земных недрах.
Доброе бабушкино лицо растаяло, вместо него проявилось суровое отцовское:
— Кто это у нас нос повесил? Не позволяй грусти брать над тобой верх. Помни: уныние не только давит на грудную клетку, но и ужимает душу.
Тут лик отца сам собой как бы подретушировался. На съемках часто используется такой прием: на объектив камеры надевается эластичный чулок, и отснятое изображение становится менее четким, исчезают мелкие детали: морщины, прыщики, синяки под глазами… С лицом отца произошло то же самое: куда-то пропала щетина с подбородка, словно кто-то выщипал густые брови, взгляд стал менее резким… И Ольга начала узнавать во вновь проявляющихся чертах Витьку Соловьева.
— Ты, это, не думай, что я подлец. Я хороший. Я, когда приехал в Нижний Тагил, сразу пришел к твоим родителям, принес им коробку «Ассорти» и передал от тебя привет…
Девушка хотела было спросить, не сболтнул ли Соловьев чего-нибудь лишнего про ту ночь, но не смогла раздвинуть челюсти и произнести что-либо внятное, получилось одно сплошное мычание. И это мычание ее же саму и разбудило. Всего на секундочку. А когда Ольга снова задремала, лица бывшего одноклассника уже не было. Была рука, конечность с пятью пальцами, без туловища, даже без плеча и предплечья. Но Ольга узнала бы эту руку из тысячи других: тонкая кисть, с узором морщин, словно иней на стекле; просвечивающаяся сквозь кожу сеточка вен; некрашеные и никогда не знавшие маникюра, но аккуратно подстриженные ногти, — это была рука матери. Кисть сжалась в кулак, вытянула указательный палец вверх и погрозила Ольге. На пальце красовался украденный вчера перстень, но двенадцать крохотных зубчиков в форме трилистника держали не прозрачный, голубоватый аквамарин, а ярко-зеленый изумруд размером с крыжовенную ягоду. Вдруг зубчики разжались, изумруд выпал, а в маминой руке неожиданно оказалась клюшка для гольфа. Удар, и камень полетел куда-то далеко в бескрайние зеленые поля, там и исчез из вида…