Спит дряхлый мир, спит старец обветшалый,
Под грустной тению ночного покрывала,
Едва согрет остатками огня
Уже давно погаснувшего дня.
Спи, старец, спи!.. отрадного покоя
Минуты усладят заботы седины
Воспоминанием минувшей старины…
И, может быть, в тебе зажжется ретивое
Огнем страстей, погаснувших давно,
И вспыхнет для тебя прекрасное былое!..
И, может быть, распустится зерно
В тебе давно угасшей жизни силы,
И новой жизнию заглохшие могилы,
Печальный мир, повеют над тобой!
И снова ты проснешься от дремоты,
И снова, юноша с пылающей душой,
Забудешь старые утраченные годы
И будешь жить ты жизнью молодой,
Как в первый день создания природы!
………………………………….
………………………………….
Нет! тот же всё проснулся ты,
Такой же дряхлый, обветшалый,
Еще дряхлей без покрывала…
Скрой безобразье наготы
Опять под мрачной ризой ночи!
Поддельным блеском красоты
Ты не мои обманешь очи!..
<1838>
Жизнь без надежд – тропа без цели,
Страсть без огня, без искр кремень,
Пир буйный Вакха без веселий,
Без слез тоска, без света день.
Жизнь без надежд – без силы воля,
Без пробужденья тяжкий сон;
О, как того ужасна доля,
Кто этой жизни обречен!
Он не живет; он без сознанья
Влачит томительные дни,
И цепью горького страданья
Влекутся медленно они.
Как отчужденный, с мрачной думой,
С немой печалью на челе,
Всегда унылый и угрюмый,
Он будто лишний на земле.
И в целом мире нет предмета,
Его способного пленить
И вновь отступника от света
К нему в объятья заключить.
Глубоко в сердце уязвленный,
На всё он холодно глядит,
И уж ничто во всей вселенной
Его очей не веселит.
Всему он чужд – и нет тяжеле
Его догробного креста,
И носит он на грешном теле
Печать поборника Христа…
<1838>
Когда сверкнет звезда полночи
На полусонную Неву,
Ряды былых событий очи
Как будто видят наяву…
Я мыслю: где ты, век деяний
Царя великого Петра?
Где гений мира, гений браней
И славы русского орла?
И слышу голос: "Слоем пыли
Давно покрыт прошедший век,
И дань обычную могиле
Вовремя отдал человек!"
Обоих нет. Но память века
С ним закатилась навсегда,
А память славы человека
Горит и светит как звезда…
<1838>
Не приходи в часы волнений,
Сердечных бурь и мятежей,
Когда душа огнем мучений
Сгорает в пламени страстей.
Не приходи в часы раздумья,
Когда наводит демон зла,
Вливая в сердце яд безумья,
На нечестивые дела;
Когда внушеньям духа злого,
Как низкий раб, послушен ум,
И ничего в нем нет святого,
И много, много грешных дум.
Закон озлобленного рока,
Смерть, надо мной останови
И в черном рубище порока
Меня на небо не зови!
Не приходи тогда накинуть
Оков тяжелых на меня:
Мне будет жалко мир покинуть,
И робко небо встречу я…
Приди ко мне в часы забвенья
И о страстях и о земле,
Когда святое вдохновенье
Горит в груди и на челе;
Когда я, дум высоких полный,
Безгрешен сердцем и душой,
И бурной суетности волны
Меня от жизни неземной
Увлечь не в силах за собою;
Когда я мыслью улетаю
В обитель к горнему царю,
Когда пою, когда мечтаю,
Когда молитву говорю.
Я близок к небу – смерти время!
Нетруден будет переход;
Душа, покинув жизни бремя,
Без страха в небо перейдет…
<12 ноября 1838>
"Я владею чудным даром,
Много власти у меня:
Я взволную грудь пожаром,
Брошу в холод из огня,
Из покоя в чад похмелья;
А как песенку спою,
Благотворного веселья
Море в сердце разолью;
Разорву покровы ночи,
Тьму веков разоблачу,
Проникать земные очи
В мир надзвездный научу.
Кто пленится сим чертогом -
Крылья дам туда летать,
С Аполлоном, гордым богом,
Наравне позволю стать.
Возложу венец лавровый
На достойного жреца
Или вмиг запру в оковы
Поносителя венца.
Я властна блаженства морем
Грудь страдальца напоить
Или вмиг счастливца горем,
Как стрелою, поразить!.."
– "Кто ж ты, гордая царица?
Тайну смертным обнаружь!
Светлый дух иль чаровница,
Обольстительница душ?.."
Заструилась в небе змейка,
Свет блеснул, исчезла тьма:
"Я не дух, не чародейка,
Я поэзия сама!.. "
<4 марта 1839>
Мне плакать хочется, а плакать в мире стыдно,
Увидят люди – осмеют
И с едкой клеветой, с улыбкою обидной
Притворством слезы назовут.
О, горько жить, о, трудно пережить измену
Того, чем сладко было жить!..
Из чаши радостей я пил одну лишь пену,
Она мешала нектар пить…
Так прочь, прочь, чаша всех надежд и упований!
Не принесла мне счастья ты;
Меня сгубила ты; ты в чары ожиданий
Втравила тщетные мечты…
Я небу покорюсь… возьму другую чашу,
С ней съединю судьбу свою;
Не суетных надежд ее венком украшу -
Могильным плющем обовью.
И если слезы даст, по милости великой,
Бог в утешение мое,
Презря и суд глупца, и хохот черни дикой,
Наполню ими я ее.
И в день, когда совсем преполненная чаша
Ни капли боле не вместит,
Скажу "прощай" мятежной жизни нашей,
И дух мой в небо воспарит.
Там стану с ней, чужд черной ризы праха,
Все раны сердца обнажу
И у царя Судеб, как должного, без страха,
За них награды попрошу.
<1839>
Печальный свет лампады озаряет
Чело певца; задумчивый поэт
К себе гостей заветных ожидает,
Зовет, манит; напрасно всё, их нет!
Нейдут к нем чудесные виденья,
И пусто всё, как меткою стрелой
Подстреленный орел, без крыл воображенье,
На дне души томительный покой.
Как бременем подавленная, страждет
Его огнем горящая глава,
Он на листы то бремя сбросить жаждет,
Но силы нет, не вяжутся слова!
Для пылких чувств, для мысли благородной
Он не находит их; грудь скукою сперта,
Бессилен взрыв фантазии свободной,
И сердце жмет, как камень, пустота.
Он рвется, ждет; напрасно всё: ни звука!
Бессилен ум! И в этот долгий час
Его души невыразима мука;
Страдает он, – и жалок он для нас,
Как бедный труженик… Но вот от небосклона
Святая благодать спускается к нему;
Горит чело любимца Аполлона
Огнем поэзии; восторгу своему
Не ведая границ, в порыве вдохновенья,
В созвучья стройные переливает он
Восторг души, святые помышленья
И всё, чем ум высокий поражен.
Связь с бренною землей расторгнув без усилья,
Свободен как орел, могуществен как царь,
Широко распахнув развесистые крылья,
Над миром он парит. Везде ему алтарь!
Легко душе, воображенью воля,
Раскрыты перед ним земля и небосклон -
И в этот миг его завидна доля,
И безгранично счастлив он.
<1839>
Еще младенцу в колыбели
Мечты мне тихо песни пели,
И с ними свыклася душа,
Они, чудесной жизни полны,
Ко мне нахлынули как волны,
Напевом слух обворожа.
Вскипело сердце дивным даром,
Заклокотал огонь в груди,
И дух, согретый чистым жаром,
Преград не ведал на пути.
Отозвались желанья воле;
Однажды ею подыша,
В мир, мне неведомый дотоле,
Рванулась пылкая душа.
Отважно я взглянул, сын праха,
В широкий, радужный эфир;
Сроднилось сердце с ним без страха,
И разлюбил я дольний мир.
И долго там, в стране лазурной,
Его чуждаясь, пробыл я
И счастье пил из полной урны
Полуземного бытия.
Мое сродство с подлунным миром,
Казалось, рушилось навек;
Я, горним дышащий эфиром,
Был больше дух, чем человек…
Но пробил час – мечты как тени
Исчезли вдруг в туманной мгле,
И после сладких сновидений
Я очутился на земле.
Тогда рука судьбы жестоко
Меня к земному пригнела,
Оковы врезались глубоко,
А жизнь за муками пришла.
Печально было пробужденье,
Я молча слезы проливал,
И вот, посланник провиденья,
Незримый голос мне сказал:
"Ты осужден печать изгнанья
Носить до гроба на челе,
Ты осужден ценой страданья
Купить в стране очарованья
Рай, недоступный на земле.
В тюрьме, за крепкими замками,
Бледнеет мысль, хладеет ум,
Но ты железными цепями
Окуй волненье мрачных дум;
Не доверяй души сомненью,
За горе жизни не кляни,
Молись святому провиденью
И веру в господа храни.
Над ложем слез, как вестник славы,
Взойдет предсмертная заря,
И воспаришь ты величаво
В обитель горнего царя,
В свою небесную отчизну…"
Умолк. И ожил я душой,
И заглушили укоризну
Слова надежды золотой…
И с той поры, изгнанник бедный,
Одной надеждой я живу,
Прошедшей жизни очерк бледный
Со мной во сне и наяву.
Порой, знакомый голос слыша,
Я от восторга трепещу,
Хочу лететь, подняться выше,
Но цепь звенит мне: "Не пущу!"
И я припомню, что в оковы
Меня от неба низвели,
Но проклинать в тоске суровой
Не смею жизни и земли.
И жизнь ли – цепь скорбей, страданий,
В которой каждое звено
Полно язвительных мечтаний
И ядом слез отравлено?
Наш мир – он место дикой брани,
Где каждый бьется сам с собой:
Кто – веры сын – с крестом во длани,
Кто в сердце с адскою мечтой.
Земля – широкая могила,
Где спор за место каждый час,
Пока всевластной смерти сила
Усопшим поровну не даст.
Я похоронен в сей могиле,
Изгнанник родины моей,
Перегорел мой дух в горниле
Земных желаний и страстей.
Но я к страданьям приучился,
Всегда готовый встретить смерть,
Не жить здесь в мире я родился,
Нет, я родился умереть…
Счастливцу прежде без границы,
Теперь отрадно мне страдать,
Полами жесткой власяницы
Несчастий пот с чела стирать.
Я утешительного слова
В изгнаньи жизни не забыл,
Я видел небо без покрова,
Награды горние вкусил;
И что страданья перед ними!
Навек себя им отдаю,
Когда я благами земными
Куплю на небе жизнь мою
И, не смутясь житейской битвой,
Окончу доблестно свой век.
С надеждой, верой и молитвой
Чего не может человек??..
(1839)
Сонет
Не рылся я в земле в надежде вырыть злато,
Приюта мертвецов в ночи не разгребал;
Но, каюсь, – из руки усопшего собрата
Нехитрый черенок я сделал на кинжал.
Она от гибели меня спасла когда-то:
Мне посланный удар ту руку оторвал
От тела храбреца – полмертвым он упал;
Воздать я не успел ему достойной платой,
Не мог его спасти.- Нахлынули враги,
Молящим голосом он вскрикнул мне: "Беги!",
Минуты не было последнему объятью,
Лишь руку я схватил и шпоры дал коню -
И с тех пор при себе кинжала рукоятью
На память друга я как жизнь ее храню.
(1839)
Прекрасно, высоко твое предназначенье,
Святой завет того, которого веленье,
Премудро учредя порядок естества,
Из праха создало живые существа;
Но низко и смешно меж нас употребленье,
И недостойны мы подобья божества.
Чем отмечаем, жизнь, мы все твои мгновенья -
Широкие листы великой книги дел?
Они черны, как демон преступленья,
Стыдишься ты сама бездушных наших тел.
Из тихой вечери молитв и вдохновений
Разгульной оргией мы сделали тебя,
И гибельно парит над нами злобы гений,
Еще в зародыше всё доброе губя.
Себялюбивое, корыстное волненье
Обуревает нас, блаженства ищем мы,
А к пропасти ведет порок и заблужденье
Святою верою нетвердые умы.
Поклонники греха, мы не рабы Христовы;
Нам тяжек крест скорбей, даруемый судьбой,
Мы не умеем жить, мы сами на оковы
Меняем все дары свободы золотой…
Раскрыла ты для нас все таинства искусства,
Мы можем создавать, творцами можем быть;
Довольно налила ты в груди наши чувства,
Чтоб делать доброе, трудиться и любить.
Но чуждо нас добро, искусства нам не новы,
Не сделав ничего, спешим мы отдохнуть;
Мы любим лишь себя, нам дружество – оковы,
И только для страстей открыта наша грудь.
И что же, что они безумным нам приносят?
Презрительно смеясь над слабостью земной,
Священного огня нам искру в сердце бросят
И сами же зальют его нечистотой.
За наслаждением, по их дороге смрадной,
Слепые, мы идем и ловим только тень,
Терзают нашу грудь, как коршун кровожадный,
Губительный порок, бездейственная лень…
И после буйного минутного безумья,
И чистый жар души и совесть погубя,
Мы, с тайным холодом неверья и раздумья,
Проклятью придаем неистово тебя.
О, сколько на тебя проклятий этих пало!
Чем недовольны мы, за что они? Бог весть!..
Еще за них нас небо не карало:
Оно достойную приготовляет месть!
<1839>
Поросшие мхом, окаймленные плющем,
Развалины древнего зданья стоят,
Ничем не напомнят они о живущем,
О смерти на каждом шагу говорят.
Невольно сурово глядишь на руину
И думою сходствуешь с нею вполне.
Упавший обломок там вырыл стремнину,
Там сиро колонна приткнулась к стене,
Изрезало время морщинами темя,
А ветер-нахал их насквозь просверлил,
Карниз обвалился, как лишнее бремя,
Широкие двери буран растворил.
Изящные части загадочной грудой
Являются в целом смущенным очам,
Разрушено всё вековою причудой!
Но – слава искусству и древним умам!-
Еще нам напомнить и каждый обломок
Способен об их исполинском труде,
И днесь устыдится правдивый потомок
Дерзнуть посмеяться его наготе.
Глаза не окинут огромной руины,
И в час не обскачет пугливый олень;
Во всем, как остаток великой картины,
Былого величья хранит она тень.
Угрюмое зданье! века пробежали,
Пока к разрушенью ты сделало шаг;
Ты крупная буква на темной скрижали
Прошедших столетий; ты им саркофаг.
Твой жребий чудесный невольно мечтами
Зажег вдохновенную душу мою;
Поведай мне, как ты боролось с веками,
Поведай прошедшую участь свою.
– Великим умом я задумано было,
И думу глубокую множество рук
В существенность тяжким трудом обратило,
В красе величавой восстало я вдруг.
Взглянуть на меня собирались отвсюду,
Мой вид был прекрасен, торжествен и нов,
Дивился весь мир рукотворному чуду.
В средине седьми величавых холмов
Я грозной и прочной стояло твердыней,
И Рим, мне бессмертную участь суля,
Меня, ослепленный мятежной гордыней,
Мерилом назвал своего бытия:
"Покуда ты живо, и я не исчезну,-
Мечтал он, – тогда лишь, как миру конец,
Мы вместе провалимся в хаоса бездну".
Торжественной славой горел мой венец…
Наказан за гордость надменный мечтатель,
Мне многим досталось его пережить;
Хоть время, и люди, и жребий-каратель
С тех пор сговорились меня погубить.
Судьба к разрушенью мне путь указала:
Сперва как старик к нему тихо я шло,
Потом словно юноша быстро бежало,
А было уж старо и седо чело.
Что день, то я новые знало потери:
Все люди считали меня за свое
И рвали в куски, как голодные звери,
Невежды, изящное тело мое.
И вот от всего, что пленяло, дивило,
Безмерно гордился чем целый народ,
Осталась былого величья могила,
Теперь я скелет, безобразный урод.
Любуйся чудовищем с грустью мятежной,
Смотри и грусти обо мне надо мной,
Обдумай судьбу мою думой прилежной:
Невольно блеснут твои очи слезой.
Печален мой жребий, ужасен упадок!..
Но нет, не жалей меня, юный певец,
Удел настоящий мой темен, но сладок,
Тягчил меня славы прошедшей венец.
Ужасных картин я свидетелем было.
В день первый изменчивой жизни моей
Кровавое зрелище взор мой смутило:
В стенах моих звери терзали людей.
В годину гоненья на чад христианства
Неистово злоба в них рыскала вновь,
Страдало добро, ликовало тиранство,
Реками лилась христианская кровь.
А я содрогалось от хохота черни,
На мне отражался народный позор.
О, лучше б забвенье мильонами терний
Тогда ж закидало скорбящий мой взор!
Жалеть ли прошедшего с гибельной славой?!
Нет, странник, забыть я стараюсь его.
Взгляни: надо мною теперь величаво
Крест высится, веры святой торжество.
Там льется молитва, где страшная миру
Носилась речь злобы, как дикий буран;
Там амбра курений восходит к эфиру,
Где прежде дымилася кровь христиан.
О, я благодарна премудрому богу!
Пусть сорван покров красоты с моих чресл,
Пускай, указуя к паденью дорогу,
Меня изуродовал времени жезл -
Зато мои темные дни не тревожны,
Давно не обрызгано кровью стою…
Нет, нет, ко мне милостив рок непреложный,
Он чужд укоризны за участь мою…
Чу! звон колокольный! иди на средину
Развалин печальных, к предвечному в храм,
И спой там не жалобный гимн на судьбину,-
Мой гимн благодарственный спой небесам…
(1839)
Придет пора преображенья,
Конец житейского пути,
Предсмертной муки приближенье
Заслышу в ноющей груди,
И снидет ангел к изголовью,
Крестом трикраты осеня,
С неизъяснимою любовью
И грустью взглянет на меня;
Опустит очи и чуть внятно,
Тоскливо скажет:"Решено!
Под солнцем жизнь не беззакатна,
Чрез час ты – мира не звено.
Молись!" – и буду я молиться,
И горько плакать буду я,
И сам со мною прослезится
Он, состраданья не тая.
Меня учить он будет звукам
Доступных господу молитв,
И сердце, преданное мукам,
В груди их глухо повторит.
Назначит смертную минуту
Он, грустно голову склоня,
И робко спрашивать я буду:
Господь простит ли там меня?
Вдруг хлад по жилам заструится,
Он скажет шепотом: "Сейчас!"
Святое таинство свершится,
Воскликнут ближние:"Угас!"
Вдруг… он с мольбой закроет очи,
Слезой зажжет пустую грудь
И в вечный свет иль к вечной ночи
Душе укажет тайный путь…
(1839)
1
Всё туманится и тмится,
Мрак густеет впереди.
Струйкой света что-то мчится
По воздушному пути,
В полуогненную ризу
Из лучей облечено.
Только час оттуда снизу,
А уж с небом сближено;
Без порывов, без усилья,
Словно волны ветерка,
Златом облитые крылья
Вольно режут облака.
Нет ни горести, ни страха
На блистательном челе.
То душа со смертью праха
Отчужденная земле.
То, от бедствий жизни бурной,
Беспорочная душа
Юной девы в край лазурный
Мчится, волею дыша.
Век страдалицей высокой
На земле она была,
Лишь любовию глубокой
Да молитвою жила.
Но любви блаженством ясным
Мир ее не подарил.
Там с избранником прекрасным
Жребий деву разлучил.
Року преданная слепо,
Страсть она перемогла
И нетронутый на небо
Огнь невинности несла.
И блистателен и пышен
Был венец ее двойной,
Лет торжественный, чуть слышен,
Сыпал искры за собой,
На недвижный и безмолвный
Неба божьего предел
Взор, уверенности полный,
Как на родину смотрел.
Только темное сомненье,
Мнилось, было на челе:
Суждено ль соединенье,
Там ли он иль на земле?
2
Слышно тихое жужжанье
От размаха легких крыл,
Пламень нового сиянья
Тучи грудь пробороздил.
Видит светлая другую,
Восходящую с земли,
Душу, в ризу золотую
Облеченную, вдали.
Ближе, ближе… вот сравнялись,
Вот сошлись на взмах крыла,
Быстро взором поменялись,
И приветно начала
Говорить одна: "Из мира
Многогрешного парю
В область светлого эфира,
В слуги горнему царю.
Грея грудь питомца горя,
Я там счастья не нашла;
Там, с людьми и роком споря,
Бед игрушкой я была.
Только раз лишь – помню живо
День и час – блаженства луч
Так роскошно, так игриво
Проблеснул мне из-за туч.
Деву с черными очами
В мире дольнем я нашла
И, пленясь ее красами,
Всё ей в жертву принесла.
Но под солнцем несчастлива
Бескорыстная любовь!
Вверг разлукой прихотливый
Рок меня в страданье вновь.
На свиданье с ней надеждой
С той поры живу одной,
И теперь, когда одеждой
Я не связана земной,
Радость всю меня обильно
Наполняет и живит:
Верю, мне творец всесильный
Амариллу возвратит…"
– Амариллу? голос друга
Я узнала… я твоя!
Сладким именем супруга
Назову любимца я…
Нет здесь бедственной разлуки,
Вечен брак наш… Нет преград!
Наградил нас бог за муки.
Как он щедр, велик и свят!"
3
И в блаженстве беззаветном
Души родственно слились
И в сияньи огнецветном
Выше, выше понеслись.
Понеслись под божье знамя
Так торжественно, легко.
От одежд их свет и пламя
Расстилались далеко;
Счастья чистого лучами
Пышно рдело их лицо;
А венцы их над главами
Вдруг сплелись в одно кольцо -
Словно в знаменье обета
Всемогущего творца,
Что для них свиданье это
Не найдет себе конца.
(1839)
Не всё постигнул ум надменный,
Не всё светло для мудреца,
Есть много таин во вселенной,
Ключи которых у творца.
От жажды знанья плод не сладок,
О, не кичись, средь гордых дум,
Толпой бессмысленных догадок,
Мудрец! пред богом прах твой ум;
Твои открытия случайны.
Тебе поверил ли эфир
Свои божественные тайны,
Свою судьбу сказал ли мир?
Дала ли жизнь тебе способность
Постичь хоть самого себя,
Ясна ль очам твоим загробность,
Дно моря светло ль для тебя?
Понятны ль дивные явленья
В природе неба и земли,
Пути планет, миров движенья,
Буран, что топит корабли,
Утроба гор, что родит злато
Иль мещет пламень и пожар?
Всезнанья жаждою богатый,
Ты угадал ли тайну чар,
Во сне тебе дающих крылья?
В себе ты понял ли, скажи,
Боренье силы и бессилья,
Ничтожность тела, мощь души?
А своенравная судьбина,
С которой бедственна борьба,
Что … ……. …
… … … … . .
Играем гением и шутом,
Смиряет битвы, рушит мир,
В невежде, гордостью надутом,
Земным умам дает кумир;
Не внемлет воплей, просьб и плача,
Когда сурова и гневна,
Которой нет щедрей, богаче,
Когда раздобрится она, -
Покровы тайны, хоть украдком,
С нее ты сорвал ли, мудрец?
Не верим мы твоим догадкам:
Ты жалкий скептик, ты не жрец.
Земным умом измерить бога,
Постигнуть тайны бытия,-
Нет, это дерзко, это много,
Нет, это доля не твоя!
Благоговеть пред мистицизмом
И был и есть удел людей,
На что ж преступным скептицизмом
Мрачишь ты блеск души своей?
Зачем запретные познанья
Тебе, рабу земных оков?
Иль то для славы, для названья
… … … гения веков?
Отринь губящий дух гордыни,
Не льстись надеждой ни на миг,
Что глас твой будет не в пустыне,
Когда ты скажешь:"Всё постиг!"
Страшись снискать людей презренье,
Небесной кары не накличь;
Нет славы в дерзком покушеньи
Непостижимое постичь!
Не стыд – сознание бессилья
Пред тем, что выше сил души.
Оставь же тщетные усилья;
Не жди, не мучься, не греши!
С мольбой возьмись за труд по силе,
Путь к знаньям верой освети
И с этим факелом к могиле -
Всего отгадчице – гряди.
Мужайся там, где слез пучина,
Люби добро, как мать птенца,
И разлюби родного сына
За отступленье от творца;
Будь бед своих сторонний зритель,
Чужих – чувствительный отец;
Всего великого ревнитель,
Всего ничтожного беглец;
Тип в совершенстве человека
В себе одном осуществи,
Собою тварь, на диво века,
Творца достойную яви.
Вот в этом мудрость, в этом слава,
Твой долг, твой подвиг на земле!
Таким, не мудрствуя лукаво,
Явись, с смиреньем на челе.
И вознесешься ты высоко,
Блистая славою прямой -
Как это огненное око,
Что смотрит днем на мир земной.
(1839)
Бывали дни – в стране родной
Мы жили вместе, пылки, юны,
Но чисты сердцем и душой.
Судеб карающих перуны,
И Зевсов гром, и гром тревог,
И стрелы зависти коварной,
И стрелы молньи лучезарной
Щадили нас и наш порог.
Всё было тихо; без волнений
Текла цветущая весна,
Душа щитом беспечной лени
Была от бурь заграждена.
И нам казалось – тяжкий молот
Не раздробит его вовек;
И нам казалось – пламень, холод
И всё, чем дышит человек,-
Тот щит лишь закалят надежней,
И навсегда он будет нам
Порукой в жизни безмятежной,
Ответом бурям и страстям.
Но затаенный долго пламень
Сильнее вспыхивает вдруг,
Но страшный порох рвет и камень;
Так и тот щит, печальный друг,
Которым грудь мы прикрывали,
Мгновенно страсти разорвали.
Нам стали скучны ручейки,
Долины, холмики, лески -
И всё, чем в доле беззаботной
В деревне счастлив земледел
(Чему б теперь опять охотно
Душой предаться я хотел).
Мы на чужбине. Рок забросил
Далеко утлый наш челнок;
Ты скоро сердце обморозил,
Тревоги жизни пренебрег.
Я был несчастней, я пил дольше
Очарованье бытия,
Зато потом и плакал больше
И громче жаловался я.
Так и всегда: чем лучезарней
Сначала дольней жизни путь,
Тем будущность темней, коварней,
Тем глубже западает в грудь
Тоски крушительное семя
В минуты бедствий и утрат;
И разве опыт, рок и время
Его из груди истребят…
Сбылись ли наши ожиданья,
Узнали ль мы то, чем желанья
Палили кровь, томили ум?
Узнали мы тоску, страданья,
Мятеж страстей, волненье дум,
Узнали дружбу – без участья,
Привет и ласку – без любви,
Узнали то, что в мире счастья
Не уловить, как ни лови.
Что на пиру воображенья
Нарядом пышным и цветным
Рядили мы, в пылу забвенья,-
То было призрак, было дым.
……………………..
Что хладно мучит и терзает,
Ни каплей блага не живя,
То всё младое сердце знает,
То всё мы встретили, живя.
А радость, а надежда славы,
Любви и счастия даров?
Как осенью листы с дубравы,
Исчезло всё среди снегов,
К нам нанесенных вьюгой буйной
Измен крушительных и бед.
Что ж нам осталось в жизни бурной?
Что пронеслось, чего уж нет?
Нет веры в сбыточность мечтаний,
Которым предавались мы.
Есть опыт. Хладные умы
Он отучил от ожиданий,
От обольстительных надежд,
От дружбы женщин и невежд
И вечно ложных упований.
Мы всё забыли, погребли,
Что обольщает чад земли,-
И холод раннего бесстрастья
Нам скудной стал заменой счастья…
(1839)
Передо мной Кавказ суровый,
Его дремучие леса
И цепи гор белоголовой
Угрюмо-дикая краса.
Мой друг, о сей стране чудесной
Ты только слышал от молвы,
Ты не видал в короне звездной
Эльбруса грозной головы.
Вот он. Взгляни, его вершина
Одета глыбами снегов,
Вокруг седого исполина
Стоят ряды его сынов.
Великолепные творенья!
Блистая гордой красотой,
Они вселенной украшенья,
Подпора тверди голубой.
Взгляни на них бесстрашным взором!
Но ты дрожишь: что видишь ты?
Или сравненьем, как укором,
Смутились дерзкие мечты?..
Да, да… наследник разрушенья,
Я понял ясно мысль твою
И, не без тайного крушенья,
Ее правдивой признаю:
Здесь от начала мирозданья
Водворены громады гор,
И полон гордого сознанья
Могучих сил их бурный взор;
Всеразрушающее время
Им уступать осуждено,
А между тем земное племя
В гробах истлело не одно.
Они всё те ж… основы твердой
Ничто разрушить не могло.
О, как торжественно, как гордо
Их величавое чело!
Всегда и холодно и бурно
Оно, закованное в лед;
Как опрокинутая урна,
Над ним висит небесный свод,
И солнце в отблесках узорных
На нем горит, как на стекле,-
Хребет возвышенностей горных,
Не чуждый небу, чужд земле.
Лишь изредка, под небосклоном
Наскуча праздностью немой,
Сорвется с грохотом и стоном
Осколок глыбы вековой
И, весь рассыпясь мелким снегом,
Привет их долу принесет,
А дол туда же громким эхом
Благоговейный ужас шлет.
Картиной чудной вдохновенный,
Стою недвижим перед ней
Я, как ребенок умиленный.
Святой восторг души моей
И удивленья полны взоры
Шлю к тем же грозным высотам -
Чтобы заоблачные горы
Их передали небесам.
<1839>
Дух нечистый, дух порочный,
Как прокрался ты ко мне?
Для чего ты в час полночный
Здесь, со мной наедине?
Нет в очах твоих привета,
Как на давнем мертвеце,
Лед бесстрастья на лице,
Злобной радостью одетом,-
Только демонский восторг
Смех неистовый исторг
С уст, и он вместо ответа
Мне понятно говорит:
"Сам ты звал, за данью верной
Я пришел!.."
Так лицемерный
Демон душу сторожит.
Так он вьется, в час паденья,
Над главой во тьме ночей
И вливает яд волненья
В сердце холодом речей.
Чудны, страшны эти речи!
Часто им внимает ум,
И от каждой новой встречи
Больше в сердце мрачных дум.
Дух коварный искушенья
Ими душу окружит
И мятежное сомненье
В чистом сердце поселит.
Всё, что юношу пленяло
Дивным блеском красоты,
Что невольно увлекало
В область мысли и мечты,-
Осмеет он; и под маской
Долгой опытности свет,
Безобразя черной краской
Зла, страданья, горя, бед,
Назовет темницей душной;
И, ребенок простодушный,
Ты погиб, когда его -
Силой духа своего -
Не отвергнешь!..
<1839>
… Для сердца нужно верить.
(Пушкин)
О память, память! образ нежный
Надолго в сердце заключи!..
Запри его рукой прилежной
И брось ненужные ключи!..
Не дай забыть того мгновенья,
Когда в полуночной тиши,
Затворник дум и вдохновенья,
Звучал я, полный восхищенья,
На струнах огненной души,-
И вдруг, чудесной невидимкой,
Как гений кроткий и благой,
Явилась дева предо мной,
Одета радужною дымкой
Туманной утренней зари,
В устах с улыбкою беспечной.
О память, память! сердцу вечно
Об ней мне в жизни говори!..
Я в ней искать единоверца
В мою любовь, в мои мечты
Пойду везде. О сердце, сердце!
Зачем так страстно любишь ты?..
Я не простыну до могилы…
Чуждаясь света и пиров,
В чертог заветный к деве милой
Искать лишь буду я следов.
И близь нее, в ее чертоге
Жить будет сердце век мое;
Или умру я на пороге
Жилища райского ее…
Но если это сон волшебный,
Одна мечта – и на пути
Тревожный жизни рок враждебный
Мне не судил ее найти?!.
Я и мечту лелеять буду,
Любови к ней не погашу,
Свиданья сладкую минуту
На память сердцу запишу.
Солью мечтательное счастье
С моей существенной бедой
И жизни мрачное ненастье
Пройду бестрепетной стопой.
И верю – там, в стране лазурной,
Где радость и любовь вечна,
В награду бедствий жизни бурной
Осуществится мне она.
<1839>
Гюльнара, гурия младая!
Как много пламени, лучей,
Любови, музыки, речей,
Приветов, ласк и песен рая
В живом огне твоих очей!
Кто, кто, безумец, эти очи
Отдаст за звезды ясной ночи?
Кто не забудет горя, мук,
Когда, как с арфы чудной звуки,
В порывах радости иль муки,
Слетает с уст волшебный звук?
А эти перси, моря волны,
Кто не почтет, восторга полный,
Тая любовь в душе своей,
За чашу благ, в которой слито
Всё, что небесное забыто
В юдоли плача и скорбей?
Вот кудри – вороновы перья;
Черны, как гений суеверья,
Как скрытой будущности даль,
Роскошны, длинны и лоснисты,-
За поцелуй в их шелк душистый
Расстаться с жизнию не жаль.
Вот стан, но кто не примет стана
Лишь за воздушный круг тумана?
Вот ножка, дивная краса!
Под солнцем нет цветка, дорожки,
Достойных быстролетной ножки,
… … … … …
Пери, Пери! диво света,
Ненаглядная краса!
Ослепляешь, как комета,
Ты и чувства и глаза.
Будто солнца луч полдневный,
Вкруг тебя блистает свет,
Смертоносен взор твой гневный,
Жизнодарен твой привет.
Пери, Пери! диво света!
Ты пленила мысль мою,
Я тебя, дочь Магомета,
Фантазирую, пою.
Как твои роскошны грезы,
Как восторженны мечты,
Как дрожат восточной розы
Неги полные листы,
Как дыханье беспокойно!
Ты как солнце горяча,
И огонь желанья знойный
Веет с груди и плеча;
Как растопленное злато,
Эта грудь нежна, чиста,
Но зато, как сталь булата,
Непорочностью тверда…
Пери, много дивной жизни
Затаила ты в себе;
Отчего ж в твоей отчизне
Нет поклонников тебе?
Скрыла ты под покрывалом
Прелесть юного чела
И от всех им, как забралом,
К сердцу двери заперла.
<1839>
Ты начал жить. Роскошен жизни пир,
На этот пир ты позван для блаженства.
Велик, хорош, изящен божий мир,
Обилен всем и полон совершенства.
Лазурь небес, безбрежный океан,
Дремучий бор, так пышно разодетый,
Седой зимы сердитый ураган,
И тишина торжественная лета,
И говор вод, и пенье соловья,
И над землей витающая птица,
И по волнам скользящая ладья,
И в небесах горящая денница,
И темнота безмесячных ночей,
Приют тоски, мечтаний и любви,-
Картины чудные для сердца и очей.
Ты всем пленен, и пламя юной крови
В тебе зажгло высокие мечты,
Ты вспыхнул весь огнем полунебесным
И, вдохновлен картиной красоты,
Постиг творца в творении чудесном.
Как праха сын, восторженным челом
Ты перед ним во прах повергся долу
И, до души проникнут божеством,
Послал мольбы к всевышнего престолу.
Он, внемля им, благословил тебя.
Сопутствуем надеждою веселой,
Иди, иди, надежду полюбя,
Ты с ней свершишь без горя путь тяжелый.
Но берегись! приюта не давай
В душе своей мятежному сомненью,
Беги его и сердца не вверяй
Его всегда недоброму внушенью…
С ним страшно жить, беседовать грешно,
И если раз его к груди пригреешь -
С тобой навек останется оно,
Ты в нем навек врага себе имеешь…
Порыв души в избытке бурных сил,
Святой восторг при взгляде на творенье,
Размах мечты в полете вольных крыл,
И юных дум кипучее паренье,
И юных чувств неомраченный пыл -
Всё осквернит нечистое сомненье
И окует грудь холодом могил.
Везде увидишь ты расставленные сети,
Тебя смутят тревожные мечты,
И даже там, где смело ходят дети,
Остановясь, задумаешься ты.
Ни красоты природы, ни искусства -
Ничто души убитой не займет,
Тлетворный яд губительного чувства
Другие все из сердца изженет.
Полюбишь ты – сомненья призрак бледный
Как адский дух, предстанет пред тобой,
Внушит совет и пагубный и вредный
И грудь зальет ревнивою тоской.
В ней закипит и бешено и страстно,
Как ураган, бунтующая кровь,
Но, мучимый сомнением всечасно,
Ты проклянешь безумную любовь.
Ревнивых чувств избавишь впечатленье -
На сердце вновь и хлад и пустота,
Вотще искать ты будешь утешенья,
Нет, для него грудь будет заперта.
Участье дружества, последняя отрада -
И от нее сомненье отвлечет;
Оно тебе врагом покажет брата
И друга доброго злодеем назовет.
Мир для тебя в пустыню обратится,
Его бежать, чуждаться станешь ты;
В груди навек сомненье приютится
И поселит в ней мрачные мечты.
Ты не отвергнешь их, привыкший сомневаться,
И скоро грешные мышления тайком
К тебе начнут глубоко прививаться
И созревать на сердце молодом.
И вот плоды несчастных размышлений,
С сомнением томительных бесед:
Ты, раб его неправедных внушений,
Им омрачишь отрадной веры свет.
Тогда, тогда – печатью отверженья
Зажжет чело отступника позор,
И торжество коварного сомненья
Тебе прочтет последний приговор…
<1839>
Мало на долю мою бесталанную
Радости сладкой дано,
Холодом сердце, как в бурю туманную,
Ночью и днем стеснено.
Ах, уж страдальца краса благосклонная
Другом давно не звала
И, поцелуем живым раскаленная,
Грудь его грудью не жгла.
В свете как лишний, как чем опозоренный,
Вечно один он грустит.
Девы! ведь чувства во мне не затворены,
Я не бездушный гранит.
Дайте любови мне – радость безумная
Вспыхнет, как пламя, в крови,
Прочь, неотвязная грусть многодумная,
Всё утоплю я в любви!
Ты не раскаешься, дева прекрасная,
Если полюбишь меня.
Склонит цветочек погода ненастная,
Нежная дева средь дня
К солнцу небесному ручкою ловкою
Тихо его повернет -
Снова, на стебле качаясь головкою,
Он ароматом цветет:
Смят я несчастьями, горем измучен я;
Дева, явися, спаси!
С мыслью о смерти теперь неразлучен я,
Жить и любить воскреси!..
<1839>
"Кто умер здесь? какой потери
Печаль встревожила сердца?
Откройте гробовые двери -
Хочу взглянуть на мертвеца!
Хочу, на ледяные кости
Печать лобзанья наложа,
Найти там след суровой гостьи,
Где ныла пленница душа.
О боже, о творец великий!
Она!.." И помутился взор,
И горьких жалоб ропот дикий
Несвязный выразил укор.
Опомнился… взглянул: у гроба
Другой, безмолвствуя, рыдал;
Но лишь ему в лицо, как злоба,
Народ презрительно взирал
С уликой. "О, зачем, спаситель,
В тоске рыдать об ней, как он,
Я права от тебя лишен,
И клевета, любви гонитель,
На самом гроба рубеже
Покоя не дает душе,
Простившейся с грехами тела,
И на ее через меня
Льет яд позорного огня?
Я ей чужой!.." С чела слетела
Искусно скрытая тоска,
Из роз могильного венка
Цветок он вырвал равнодушно,
Пошел – исчез в толпе бездушной…
Толпа его не поняла.
Весь день о нем, наморщив брови,
Судила, думала, врала,
И страшно молвить, как, злословя,
Она покойницу звала…
<1839>
1
Повитый ризою полночного тумана,
Под сладкий говор волн седого океана,
Как путник под напев лесного соловья,
Спит пышный град. Разврата не тая,
Он обнажил поруганное тело,-
Рука страстей над ним отяготела,
И ночи тьма не кроет от очей
Печальных призраков людского заблужденья:
Там сладострастные стоят изображенья,
Нагие прелести вакханок и цирцей.
Что чувствам льстит, а душу унижает,
Там видит взор, и ясно выражает
Картина от очей не скрытой наготы,
Присутствие греха, отсутствие святого,
Господство одного порочного и злого -
Разврата блеклые цветы…
Тихо кладбище,
Мертвых жилище,
Храм божий тих.
Мук преступленья,
Жажды, презренья -
Говор притих…
Казни позорной
Место вдали,
Заговор черный,
Страсти земли -
Ада созданья,
Помыслы зла,
Злые желанья,
Злые дела,
Тихо, всё тихо,
Молчит.
2
Утопая в неге сладкой,
Беззаботно спит старик,
Дерзкий юноша украдкой
В терем девицы проник;
Жадный к деньгам видит злато,
И во сне его рука
Строит гордые палаты,
Исчисляет груз богатый
Кораблей издалека;
Враг людей, друг черной ночи,
Устремя кровавы очи
В даль, с кинжалом, на коне
Ждет добычи терпеливо.
Все – кто в яве, кто во сне -
Полны суетностью лживой.
И надежды и мечты
Их по-прежнему ласкают,
Ничего не ждут, не знают
Дети зла и суеты.
В море неги сладострастной
Сердце их погребено;
А меж тем земля ужасный
Пир готовит им давно…
Так, в глуби ее таится
Пламя дивное, оно
Скоро вспыхнет, задымится,
Чудной силой зажжено.
Скоро будет пир кровавый
На земле и в облаках;
Пышный, гордый, величавый
Превратится город в прах.
Скоро.. вестницею гнева
Всемогущего творца,
Скрыла с неба радость-дева
Прелесть юного лица.
Темно, душно… Встаньте, люди,
Умолите божий гнев,
Оторвите вы от груди
Юных жен и юных дев;
Позабудьте ложе ночи,
Вы, погрязнувшие в зле,
Возведите к небу очи,
Устремите слух к земле.
Страшно в небе, но страшнее
Под землей, там гром гремит,
Там, как в сердце Прометея,
Пламя бурное кипит.
Пробудитесь! но призванью
Вы не внемлете; пора!
Нет, отсрочки наказанью
Бог не даст вам до утра…
3
Чу! дрожит земли утроба,
Гул несется из травы;
Гром гремит, как в двери гроба
Череп мертвой головы.
Чу! трепещут кровли башен,
Зазывает темный бор.
Разрушителен и страшен
Бурь подземный разговор…
4
Вновь прогремели сердитые громы,
Эхо глухое далеко летит,
Плещется море, и рушатся домы,
Людям земля приговор говорит.
Слышишь ли, смертный, ты скрежеты ада,
Тяжкие вопли придавленных жертв,
Видишь ли тело погибшего брата?-
Он бездыханен, холоден, мертв.
Слышишь ли грозный ты звон колоколен?
Это не ты их заставил звенеть,
Слабый, унять их ты также не волен,
Покайся! близка твоя смерть…
5
Нет, ужасным сим явленьем
Человек не устрашен;
Лишь с корыстным сожаленьем
Гибель зданий видит он.
И, рискуя жизнью, страшный,
Будто житель гробовой,
В бой вступает рукопашный
С разъяренною землей:
В сокрушенные палаты
Он стремительно идет
И из них кумир свой, злато,
В поле темное несет…
И везде одна тревога,
Мелкой суетности шум,
И не внемлет гласу бога
Человека гордый ум.
6
Но грохоты громов подземных сильнее,
А черные тучи на небе мрачнее…
И вот на свободе, как вихорь степной,
Летает, кружится взорвавшийся камень,
Потоками брызжет дробящийся пламень
И в воздухе блещет кровавой зарей;
Оттуда – свершитель небесного мщенья -
На головы грешных он с шумом летит;
Разгульно пирует везде разрушенье,
Ничтожеству всё предает и мертвит…
7
И ужас всех обнял. Всё люди забыли,
Дрожащие руки им страх оковал;
С землею прощалися, горько вопили
И мнили: суд бога последний настал.
И мнили: то было паденье вселенной,
И с трепетом ждали паденья ея,
А громы гремели во мгле потаенной,
Валилися зданья, стонала земля…
Отчаялись люди; настал час смириться!
В их души невольно закралась боязнь;
И поняли люди, что это творится
За их преступленья достойная казнь…
8
И вот перед небом создателя, в страхе,
Упал непокорный народ, и во прахе
Смирилися гордые дети земли:
И те, что доселе, главою надменной
Безумно отвергнувши бога вселенной,
На град наказанье его навлекли;
И те, что в пороках одних утопали,
Забыв и молитвы, и совести глас,
Что буйно, безумно грехом торговали
И бога-творца забывали не раз,-
Пред ним все смирились и песнь о прощеньи
Послали к всесильному богу-царю.
И вот, милосердный, он в знак примиренья
Зажег на лазоревом своде зарю.
Заря загорелась, и тучи пропали,
Рассеялась мрачность и тьма в небесах,
Подземные громы греметь перестали;
От града остался лишь пепел да прах.
Но люди о нем не тужили, в священных
Словах благодарности, чистых, живых,
Молитва лилася из душ обновленных,-
Им не было жалко хором дорогих.
Оделся свод неба пурпуром денницы;
Народ всё молился и в страхе твердил:
"О боже премудрый! Ты благ без границы,
Ты милостью наши грехи победил!.."
<1839>
(Баллада)
Не шум домовых на полночном пиру,
Не рати воинственной ропот -
То слышен глухой в непробудном бору
Голодного ворона ропот.
Пять дней, как, у матери вырвав дитя,
Его оглодал он, терзая,
И с тех пор, то взором в дубраве следя,
То в дальние страны летая,
Напрасно он лакомой пищи искал
И в злобе бессильной судьбу проклинал.
Носился туда он, где люди без слез
Лежат после хладной кончины:
Там жертву оспорил вампир-кровосос
И не дал ему мертвечины.
Был там, где недавно пожар свирепел
Вражды, честолюбья и злости:
Там раньше другой подобрать всё успел,
Ему не досталось ни кости.
И вновь без добычи вернувшися в бор,
Кричит он и стонет, кругом водя взор.
Едва от усталости может сидеть,
К земле опустилися крылья.
Чу, шелест, Чу, топот!.. Рванулся лететь,
Но слабые тщетны усилья.
Вот ратник лихой. Засверкали глаза,
И демонам шлет он молитвы:
"Убей его яростных громов гроза,
Иль враг наскочи и без битвы
Тайком умертви, чтоб лишившийся сил,
И голод и жажду я им утолил".
Но тщетна нечистая просьба, промчал
Спокойно ездок мимо врана.
С коня соскочил он, его привязал
И к хижине, мраком тумана
От взоров сокрытой, направил свой путь,
Исполнен надежды отрадной,
А ворон всё каркал и до крови грудь
Себе проклевал беспощадно.
Но вот встрепенулся он радостно вдруг,
Спорхнул, над конем обогнул полукруг.
Как будто бы замысел злобный тая,
Ему он закаркал приветно:
"Смотри, как летаю тожественно я,
Мне в мире ничто не заветно.
Меня не тягчит беспокойный седок,
Узда и удила мне чужды,
Быть так же счастливым и ты бы, конь, мог,
Не зная неволи и нужды.
Ты так же б свободно весь мир облетал
И бурным стремленьям преград не видал".
Тряхнул головой благородною конь,-
Понравились льстивые речи!
Рванулся, но столб устоял; лишь огонь
Копыта взметали далече.
Вновь ворон закаркал:"Тебе ли нести
Побои, позор и неволю,
И ты ли не в силах во прах разнести
Вождя хоть какого по полю.
Как сядет твой ратник, взбесися, помчи;
Срони его в бездну и сам ускачи!"
На волю порывом, как злой ураган
Могучим, ответил конь бурный.
И, радуясь вынул безжалостный вран
Несчастного жребий из урны.
А в хижине радость. Там он и она,
Играет он локоном девы,
Она ему шепчет, прекрасна, нежна,
Любви бесконечной напевы;
Она ему в очи приветно глядит.
Но жребий не даром блаженство дарит!
Они расстаются; уж близок рассвет,
И горько она зарыдала.
Он завтра приехать дает ей обет,
Но дева как будто узнала
Таинственный жребий, предчувствий полна,
Она его крестит, лобзая.
Он сел и поехал; уныло она,
Очами его провожая,
Стоит у порога. Вдруг конь на дыбы!
Заржал… и свершилася воля судьбы…
Летит без наездника конь молодой.
"О друг! что с тобою случилось?"
И быстро бежит она тайной тропой
И мертвой на труп повалилась.
На нем уже ворон голодный сидел
И рвал его в сладости дикой;
Сбылось, совершилось… Ужасный удел
Тебальда постиг с Вероникой!
… … … … …
… … … … …
<1839>
(Баллада)
Не жалобной чайки могильные крики,
Не сонного филина грустный напев,
Не говор унылый с волной повилики,
Не песни тоской сокрушаемых дев,
Не звуки поэта задумчивой лиры
В ночи прерывают природы покой -
То воин могучий над гробом Заиры
Рыдает, на меч опершись боевой.
Глухие стенанья несутся далеко;
Бесстрашного в брани смирила печаль -
Отчаянья полн, он вздыхает глубоко,
И брызжут горячие слезы на сталь.
"Заира, Заира! твою ли могилу
Я вижу? погибла надежда моя!
Молчите, дубравы и ветер унылый,
Затихни, полночная песнь соловья,-
Быть может, услышу хоть голос знакомый,
На миг хоть увижу любезной лицо.
Напрасно! нет вести из вечного дома,
Всё тихо! но ты, дорогое кольцо,
Поможешь мне вызвать из гроба Заиру.
Волнуйтеся, реки, дубравы, поля,-
Не дайте услышать уснувшему миру,
Как с грохотом треснет сырая земля.
Кольцом не простым я владею,- вручая
Его, мне сказала она: "Талисман
В нем дивный таится, из горнего края
Оно вызывает, врачуя от ран".
Свершайся ж, надежда! свидание с милой,
Уснувшую радость во мне пробуди,
Прах, жизнью согретый, вставай из могилы,
Заира к Роланду на грудь упади!.."
Не вихрь завывает, не море бушует,
Не громы грохочут в седых облаках -
Роланд, обнимая, Заиру целует,
У рыцаря радость блистает в очах,
Он счастлив… он шепчет: "Со мною, Заира,
Пойдем, я покину и лавры и меч,
Не буду грозою подлунного мира!"
– "Нет, милый, нет, в землю холодную лечь
Пора мне, простимся! мой друг, не дается
Нам прав уходить из подземных утроб,
Денница прекрасная скоро зажжется,
Прощай, до свиданья! ты в битву, я в гроб!.."
Исчезла… "Не можешь со мной ты остаться,-
Так я не могу ли с тобою?.. Прости,
Мой меч троегранный, с которым тягаться
Боялось полмира, мне в бой не идти!.."
День на небе. С громом сигнала сзывного
Помчалися в битву бесстрашных полки,
Но не было с ними Роланда младого.
Где ж он? На кладбище, у быстрой реки
Есть ветхая келья. Оттуда порою
Выходит отшельник, угрюм, сановит;
Он молится днем над могилой одною,
А ночью всё с кем-то на ней говорит.
<1839>
(Баллада)
"Меня из-под солнца сманил Водяной
В подводные царства Дуная,
Оковано сердце броней ледяной,
И стала совсем я иная:
Ни черные очи огнем не горят,
Ни щеки румянцем не рдеют,
Ни бури желаний души не томят,
Ни страсти земные не греют;
И вся, как Дуная седого волна,
Теперь я бесстрастна, мертва, холодна.
Что мне, что могу я там вольною быть,
Сквозь волны смотреть на природу
Иль, ставши волной, прихотливо браздить
Крылом задремавшую воду;
Что отдал мне мой непостижный супруг
Во власть всё подводное царство -
Земное к земному влечет юный дух;
Но тщетно, кляня за коварство,
Прошусь я домой – он к родной стороне
Дорогу забыть приказал давно мне…"
– "О где твоя родина, дева, открой!"-
Сидящей на бреге девице
Сказал юный ратник, бесстрашный герой.
Блистала слеза на реснице;
Участия полный, он деву спасти
Клялся и мечом и свободой.
"Беги, витязь юный, скорее! прости,
Иль сгибнешь, постигнут невзгодой!
Меня стережет мой супруг Водяной,
Найдет он везде, мы пропали с тобой!"
Но он не внимает. "О радость души!
В награду любви моей страстной
Спасителем быть мне твоим прикажи!
Твое опасенье напрасно.
Куда пролегает таинственный путь,
Скажи мне!"- так он умоляет.
Вдруг дева упала к счастливцу на грудь
И юношу страстно лобзает:
Земная природа проснулася в ней,
На волю из груди бьет пламя страстей.
В восторге души, он недвижим и нем,
Она вся любовь, восхищенье,
Забыли земное; готово меж тем
Ужасной грозы приближенье.
Бегут, но уж поздно. Раздался в тот миг
Прерывистый хохот; о горе!
Всё шире и шире Дунай – и настиг,
Разлившись как бурное море.
И где за миг с другом стояла она,
Там бьется, бушует и скачет волна.
<1839>
1
Темно в хате, душно в хате;
Пляшут ложки на столе.
Скачет ведьма на ухвате,
Едет черт на помеле.
Светло в хате, чисто в хате;
Вышла баба из трубы,
Набрала воды в ушате,
Загадала на бобы.
"Приходите, черти, змеи!
Пир дадим, сестра-душа!"
И сняла колдунья с шеи
Двухаршинного ужа…
2
Ветер свищет, ветер вьется,
Воет бор, ревет ручей;
Вдаль по воздуху несется
Стая леших и чертей.
Поле стонет, поле плачет,
Завывает, словно волк;
По земле ползет и скачет
Змей гремучих целый полк.
Вползли змеи в двери хаты,
Черти с шумом из трубы,
Безобразны и рогаты,
Повалились, как грибы.
3
Обниманья, сплетни, говор,
Всякий хочет угодить;
Черный уж, колдуньин повар,
Стал меж тем уху варить.
И покуда мыл он плошки,
Все, без скрипки, без смычка,
Под напев голодной кошки,
Принялись за трепачка…
… … … … .
4
Славно пляшет на три сорта
Сатанинская семья!
И колдунья, сватья черта,
От восторга не своя.
Что за праздник! песни, хохот,
Крик, блеянье, волчий вой,
Львиный рев и конский топот,
Зев и говор громовой.
Любо это ей до смерти!
Вдруг запели петухи,
И пропали гости-черти,
Не дождавшися ухи.
<1839>
… Забываю песни муз,
Мне моря сладкий шум милее.
Пушкин
Клокочет, бушует, волнуется море
Сердито и грозно; седые валы,
Как вихри, летают на буйном просторе
И силятся сдвинуть крутые скалы,
Смотрите, смотрите – как грудью могучей
Они, разъяренные, бьют в берега!
Но вот на средину отхлынули тучей,
Как будто заслыша признанья врага.
Как будто меж ними затеялась ссора -
Ревут ураганом, громами гремят,
Понять невозможно их чудного хора,
Но, кажется, что-то они говорят.
Кто ж знает? быть может, в тревожном волненьи
Безбрежной пучины бушующих вод
Есть тайные речи – и смысл и значенье.
Но кто их постигнет, но кто их поймет?..
Нас волны пленяют гармонией стройной,
И бурных желаний, и диких страстей.
Нет, нет, не без смысла их говор безвестный!
Прислушайтесь к звукам таинственных слов:
В них что-то поэзией веет небесной,
Как в песнях творцом вдохновенных певцов;
Как будто бы слышны то вопли разлуки,
То буйная радость, то к небу мольбы…
Но кто их постигнет волшебные звуки,
Кому же откроется тайна судьбы?..
О, если бы можно понять, хоть случайно,
То, что говорят меж собою оне!
О, если б ты, море, заветною тайной
Со мной поделилось, поведало мне:
Об чем беспрестанно, шумя и бушуя,
Ты, море, так сладко душе говоришь,
Об чем, то рыдая, то буйно ликуя,
Порою хохочешь, порою грустишь?
Открой мне, кипучее, бурное море,
Тайник заповеданный, дай мне понять,
Что дивное скрыто в твоем разговоре,
Что бурные волны твои говорят!
Их говор безвестный несется далече
И чем-то высоким пленяет меня;
Но если б я понял чудесные речи,
Душа б утонула в восторге моя…
<1839>
Как быстро, быстро промелькнул
Восторг любви первоначальной!
Я помню: ветер тихо дул,
Приветно пел ручей кристальный,
Дышали негою поля,
Как колыбель была земля,
Луна, как девственная жрица,
Раскинув пышные лучи,
В великолепной багрянице
Из огнерадужной парчи,
Казалась видимой короной
Главы незримого творца;
Звезд и созвездий легионы,
Как отблеск божьего лица,
Сияли в выспреннем эфире,
Веселым пламенем горя,
Как бы любуясь миром в мире,
Привет небес ему даря.
Он им амброзией растений
Курил чистейший фимиам,
И ароматный дым курений
Противен не был небесам.
Роскошно, пышно, чудотворно
Живописалась близь и даль:
Там всё в огне, а здесь всё черно,
Внизу цветы, вверху эмаль.
Я пил, в блаженстве замирая,
Восторга чистого струю,
Казалось мне, я был в раю;
Но средь чарующего рая
Чего-то взором я искал,
Чего-то мне не доставало…
Вдруг мягкий дерн затрепетал,
Вдали мелькнуло покрывало.
Она! дополнился восторг!
Он в сердце влил напиток райский,
Он взор и душу мне зажег…
В благоуханной сфере майской
Картина полночи немой
С ее немыми красотами,
И дева – ангел неземной
С живыми черными очами,
Вся из улыбки и огня,
С обетом счастия во взоре -
Всё это лило на меня
Блаженства истинного море.
Душа, казалось, то нашла,
Что ей вдали светлело метой,
Жизнь без чего для ней была
Прекрасной песнью недопетой.
Я понял, радостью горя,
Не отягчен мирской заботой,
Как гармонирует с природой
Любви восходная заря.
Промчались дни. Бывали ночи
Той и прекрасней и ясней,
В них мне не раз являлись очи,
Роскошный шелк витых кудрей,
Изящны формы плеч и стана,
Меня пронзал лобзанья жар,
Каким родит жерло волкана
Вокруг и пламень и пожар,-
Но нет того очарованья!
Душе остынувшей моей
Всё слаще первое лобзанье,
Тот первый вечер всё милей.
И все вы новые порывы
Любить, ласкать, лобзать и жечь,
Как вы ни бурны, как ни живы,
Меня не можете увлечь
В стихию прежнего блаженства.
И если временем мне в грудь
Прекрасной девы совершенства,
Как лаву, жар палящий льют
И, будто гнев в душе капризной,
Опять пылает страсть в крови, -
То не любовь, то только тризна
По первой радостной любви…
Я был на могиле, похитившей брата,
И горькие слезы кропили ее,
В душе пролилася святая отрада,
От горя проснулося сердце мое.
Проснулися чувства и думы толпою,
И память о прежнем в душе ожила,
И резво, роскошно опять предо мною
Былого картина как май расцвела.
Как будто бы горе мое миновало,
Как будто б я с братом, и брат мой со мной,
Как будто б на сердце тоски не бывало;
Но я был обманут коварной мечтой:
Не брат предо мною – могила сырая,
Сокрывшая тленный остаток того,
С кем весело мчалася жизнь молодая,
Кто был мне на свете дороже всего.
О слезы, о слезы! несчастных отрада!
Чрез хладную землю катитесь к нему,
На грудь упадите бесценного брата
И горе мое передайте ему!
Скажите, скажите, горючие слезы,
Что я одиноко веду мою жизнь,
Завяли в душе моей счастия розы
И тернии горя лишь в ней разрослись.
Но что я, безумец? Поймет ли бездушный
Остаток истлевший печали мои?
Душа его в небе, а гроб равнодушный
Лишь тело да кости взял в недра свои.
О небо, о вы, безграничные выси!
Я отдал бы счастье, оставил бы мир,
Чтоб в ваши пределы душой вознестися,
Орлом легкокрылым вспорхнуть на эфир.
Я там бы увидел бесценного брата
И с ним поделился бы грустью моей;
И это б мне было святая награда
За дни, проведенные в муках скорбей.
Увидел бы брата – и с ним не расстался;
Но небо высоко, а на небе он.
Лишь труп охладелый на память остался
И в душной могиле давно погребен.
Касатка порхает над братней могилой,
Душистая травка роскошно цветет,
И плющ зеленеет, и ветер унылый
Над ней заунывную песню поет.
Храм бога высокий, часовня, отрада,
Кресты да курганы – кругом тишина.
Покойся же мирно, прах милого брата,
Пока не восстанешь от долгого сна.
<1839>
Сонет
Вчера я бесстрашно сидел под грозою
И с мужеством буйным смотрел в небеса,
Не робостью кроткой – надменной мечтою,
Суровой отвагой горели глаза.
Я песнями вторил громам; надо мною
Губительных молний вилась полоса,
Но страх потерял все права над душою,
Меня не пугала вселенной гроза.
Зачем же сегодня я бури боюся,
Под кров одинокий бегу, тороплюся?..
Ах, жизни вчера не жалел я, как сна,
Отверженный (ею), царицею сердца,-
Сегодня же в (ней) я нашел одноверца,
"Люблю!" – мне сказала робея (она)…
<1839>
1
Я не сплю, не сплю – не спится,
Сердце грустию томится,
Сердце плачет в тишине,
Сердце рвется к вышине,
К безмятежному эфиру,
Где, одетая в порфиру,
Блещет яркая звезда.
Ах, туда, туда, туда -
К этой звездочке унылой
Чародейственною силой
Занеси меня, мечта!
2
Полночь; тихо. Ангел мира
Воцарился над землей;
Вот редеет мрак эфира,
Вот раскрылся предо мной;
Вот встают из мрака тени
Очарованных видений
И вкруг звездочки златой
Вьются светлою толпой
То спускаются, то снова
Исчезают в вышине,
То кружатся над дубровой,
То взвиваются к луне;
То, сплетясь руками дружно,
Вереницею жемчужной
Над водами пролетят
И крылами прошумят.
О, спуститесь на минуту
К безмятежному приюту,
Где один с своей мечтой
Я грущу во тьме ночной,
И из сферы жизни душной
Унесите в мир воздушный,
В мир фантазии святой!
3
Зашумела страшно буря,
Ветер буйный засвистел,
Свод небесный потемнел,
Мрачно голову нахмуря,
Дуб кудрявый затрещал,
Пошатнулся – и упал.
Страшно в поле в непогоду -
Брызжет белая волна,
Из брегов фонтаном воду
Бьет, кипучая, она;
Ветер воет, ветер свищет,
Ветер вольный всюду рыщет;
То по полю пролетит,
То над бездной прокричит,
То взовьется, закружится,
В поднебесную умчится.
Он свободен! Вот звезда
Вновь блеснула из-за тучи -
Ветер вольный, ветр летучий,
Унеси меня туда!..
<1839>
Дни благословенные, дни многоотрадные
Промелькнувшей радости,
Снова уловляю я памятию жадною
Нектар вашей сладости.
Вижу ночь весеннюю, пламень, проливаемый
Бледною Дианою,
Вновь иду под яворы, ласково встречаемый
Юною Светланою.
Вижу вновь красавицу совершенства чудного,
Счастьем упоенную,
Словно изумрудами, неба изумрудного
Блеском озаренную.
Слышу величавую музыку певучую
Слова сладкогласного,
Упиваюсь весело сладостию жгучею
Поцелуя страстного.
Мигом излечаются раны сердца вялого,
Нет тоски и холода,
И опять на миг оно памятью бывалого
Весело и молодо…
<1839>
<< (Сонет) >>
Непостижною святынею
Перед нами, без речей,
Небо круглою равниною
Блещет в ризе из лучей.
Что же там за далью синею,
Далью, видной для очей,
Где слито оно с пустынею
Днем и в сумраке ночей?
Не понять нам. Чудной тайностью
То для глаз облечено;
И постигнутые крайностью,
Видим только мы одно,
Что мир создан не случайностью,
Есть начальное зерно…
<1839>
О, покинь меня! напрасно
О любви мне не тверди
И так пламенно, так страстно
На страдальца не гляди!
Я боюсь палящих взоров
Огнедышащих очей,
Я боюсь, как злых укоров,
Милых ласковых речей.
Отойди! я им не верю,
Я давно от них отвык;
Одичалому как зверю,
Чужд любви твоей язык.
Как дитя я суеверен;
Мне странна твоя печаль,
В этом мире – я уверен -
Никому меня не жаль.
В жизни странник, в год несчастья
Я узнал земных друзей
И чуждаться их участья
Дал обет в душе моей.
Ты пока еще не знаешь
Горькой муки бытия;
Погорюешь, пострадаешь,
Так увидишь, прав ли я.
<1839>
Красавица! не пой веселых песен мне!
Они пленительны в устах прекрасной девы,
Но больше я люблю печальные напевы:
Они манят к той дивной стороне,
Где жизнь сладка, от звуков тает камень,
Где всё восторг, поэзия и пламень,
Где без пределов радость есть,
Куда и мыслью дерзновенной
Не проникает ум надменный;
Откуда лишь мечта в наш мир заносит весть,
Когда на крыльях своевольных
Туда взлетит с границ юдольных
И там, прикована чудесным волшебством,
Вся очарована, украдкой
Заучивает гимн пленительный и сладкий,
Не смея зашуметь крылом…
Мне мил и потому печальный тон напева,
Что в первый жизни год родимая, с тоской,
Смиряла им порыв ребяческого гнева,
Качая колыбель заботливой рукой;
Что в годы бурь и бед заветною молитвой
На том же языке молилась за меня;
Что, побежден житейской битвой,
Во власть ей отдался я, плача и стеня;
Что первых слез горючей влаги
Восторга песнь не залила,
А та – надежды и отваги
С собой мне много принесла.
И тем, что горних стран таинственная дева,
Младая муза, в первый раз,
Слетя ко мне под сень развесистого древа,
Мне в нем поведала чудесный свой рассказ;
Что мне понятен стал и дивный говор бури,
И с листом шепчущийся лист,
И шум морских валов, и ветра буйный свист,
И разговор с землей лазури -
Когда впервые я песнь грусти услыхал;
Я с ними встретил в ней нежданные созвучья.
В душе убитой им отзвучья
Я много, много отыскал!
На что ж мне песнь веселья и забавы,
Когда настроена она
На звуки томные, на грустные октавы
И только ими лишь полна?
Когда на ложе грусти вечной
Спокойно задремал мой дух?
Забудь, прекрасная, песнь радости беспечной:
Его разбудишь ты для муки бесконечной,
Когда она тревожит слух.
<1839>
Кто духом слаб и немощен душою,
Ударов жребия могучею рукою
Бесстрашно отразить в чьем сердце силы нет,
Кто у него пощады вымоляет,
Кто перед ним колена преклоняет,
Тот не поэт!
Кто юных дней губительные страсти
Не подчинил рассудка твердой власти,
Но, волю дав и чувствам и страстям,
Пошел как раб вослед за ними сам,
Кто слезы лил в годину испытанья
И трепетал под игом тяжких бед,
И не сносил безропотно страданья,
Тот не поэт!
На божий мир кто смотрит без восторга,
Кого сей мир в душе не вдохновлял,
Кто пред грозой разгневанного бога
С мольбой в устах во прах не упадал,
Кто у одра страдающего брата
Не пролил слез, в ком состраданья нет,
Кто продает себя толпе за злато,
Тот не поэт!
Любви святой, высокой, благородной
Кто не носил в груди своей огня,
Кто на порок презрительный, холодный
Сменил любовь, святыней не храня;
Кто не горел в горниле вдохновений,
Кто их искал в кругу мирских сует,
С кем не беседовал в часы ночные гений,
Тот не поэт!
<1839>
Силен и строен мой милый, нет равного
В мире красавца ему,
В поле средь брани, средь игрища славного
Мало двоих одному.
Метко бросает он стрелы летучие,
Храбро владеет мечом,
Гордо глядят его взоры кипучие,
Ловко он правит конем.
Бровь соболиная, волосы черные,
Небо и пламень – глаза,
Речь сладкозвучная – волны подгорные,
Весь обольщенье, краса!
Светел, как отблески ярко-пурпурные
Солнца в прозрачной глуби.
Сладко смотреть ему в очи лазурные,
Дивные шепчут: люби!
Сладко внимать его слову певучему,
Тихо дыханье тая;
Счастье быть братом иль другом могучему,
Счастливей доля моя!
Тигр безбоязненный – в гения кротости
Он пред моей красотой
Вмиг превращается; и не без гордости
Я на груди молодой
Грею гранитную грудь победителя,
Если домой хоть на миг
Он прилетит – и, от ран исцелителей,
Ищет лобзаний моих.
Что же сравняется с долей прекрасною,
С долей завидной моей?
Лучше ль быть на небе звездочкой ясною,
Птичкой летать средь полей?
Нет, мне ненадобны крылья раздольные,
Блеска ненадобно мне!
Если мы вместе – и так мы не дольные,
Если обнимемся – так мы в огне.
Нам не ужасна судьбина коварная,
Рай наш всегдашний в любви.
О ты, как в сердце моем, жизнодарная,
Век в его сердце живи!
(1839)
Когда взойдет денница золотая
На небосвод
И, красотой торжественно сияя,
Мрак разнесет,
Когда звонят, к молитве созывая,
И в храм идут,
И в нем стоят, моленье совершая,
И гимн поют,-
Тогда и я, с душою умиленной,
Меж всех стою
И богу гимн, коленопреклоненный,
Тогда пою.
Когда царь дня, в волнах купаясь чистых,
Течет к концу
И запоет хор птичек голосистых
Хвалу творцу, -
И я пою, и я ему молюся,
И в час мольбы
Спокоен я душой и не боюся
Угроз судьбы.
Мольба всегда усладу мне приносит,
Мой дух свежа,
Но никогда молитвы так не просит
Моя душа,
Как в грозный час кипучей непогоды:
Слова мои
Тогда солью я с голосом природы
И, чужд земли,
Пошлю к творцу усердную молитву,
И – внемля ей,
Он усмирит враждующую битву
Моих страстей…
(1839)
Черны, черны тени ночи,
Но черней твоя коса
И твои живые очи,
Ненаглядная краса.
Если вестниками бури,
Кроя свет дневных лучей,
Ходят тучи по лазури,-
Это тень твоих очей!
Если вспыхнут метеоры
Над поверхностью земли -
Их твои, о дева, взоры
Огнеметные зажгли!
Если молнья ярким блеском
На мгновенье вспыхнет там
И промчится с гордым треском
Гром по мрачным высотам,
Эта молнья – жар дыханья
Томных уст твоих, краса;
Гул отзвучный их лобзанья -
Разъяренная гроза.
Вся ты – искры бурной Этны
Да чудесный черный цвет;
Нет ни бледности бесцветной,
Ни румянца в тебе нет.
Лишь меняет буря гнева
Да любовь твои черты.
Черноогненная дева,
Счастлив, кем пленилась ты!
Как люблю я, как пылаю!
Но как часто за тобой
Взор ревнивый устремляю.
Ах, ужель?.. нет, боже мой!
Страшно мыслить!.. прочь сомненье!
Ты верна. Но, о судьба!
Если вдруг души влеченье…
Страсть… безумие… борьба?
Ах! молю – когда измену
Ты замыслишь, приходи,
Вольной страсти перемену
Расскажи мне на груди;
Обниму тебя, тоскуя,
Загорюсь от поцелуя
И, страдания тая,
Перед смертию скажу я:
"За Ленору умер я!"
(1839)
Волна катится за волною
В неизмеримый океан…
Зима сменилася весною,
И реже воет ураган;
Не ждет безжалостное время,
Оно торопится на срок;
Полей и нив богатых бремя,
Исчез белеющий снежок,
Цветет веселая природа,
Зазеленел дремучий бор,
Встречает шумно утро года
Пернатых птиц громовый хор;
Они поют ей гимн приветный
Во славу бога и отца
И нежат песнею заветной
Печаль унылого певца.
Прекрасно небо голубое,
Везде прохлада и покой,
И щедро солнце золотое
Питает землю теплотой
Необходимой, благодатной;
От неприступной вышины
Струится воздух ароматный
На царство света и весны.
Широко, с гордостью кичливой,
Покинув прежние брега,
Через засеянные нивы
Течет прозрачная река,
И всё цветет, и всё прекрасно!
Но где ж зима, где след зимы,
Где вой метелицы ненастной,
Где грустный мрак могильной тьмы?
Зима прошла. Пройдет весна,
Настанет лето золотое,
Природа, радости полна,
Вздохнет отраднее в покое.
Но ненадолго; нет, опять,
Рассвирепелые, по воле
Мятежно ветры засвистят,
И закружится вихорь в поле.
И зашумит дремучий бор,
Завоет он, как волк голодный,
И с высоты пустынных гор
Повеет осенью холодной;
И снова сумрачная тьма
Раскинет свой покров печальный
И всемогущая зима
Оденет в саван погребальный -
Цветущий луг, зеленый бор
И всю поблекшую природу,
И убелит вершины гор,
И закует морозом воду;
И после дивной красоты
Природа будет вновь уныла;
Так жизнь: иль майские цветы,
Или заглохшая могила…
(1839)
Она так нежно, так заботно
В тот час взглянула мне в лицо,
Она, казалось, неохотно
Взяла венчальное кольцо,-
Ужель не сон? ужели точно
Она невинна и верна
И не мечтой была порочной,
А тайной грустью стеснена?
Ах! искра той надежды сладкой
Могла бы грудь одушевить,
Веселый стих внушить украдкой,
Мечту и музу пробудить.
Я вновь главой поник бы ныне
Перед царицей красоты,
Неся к ногам моей богини
Любовь, покорность и мечты.
Но нет, самолюбивой думой
Напрасно сердце не живи!
Мне суждено молчать угрюмо
Под гнетом рока и любви.
Уймись же, сердце! не надейся,
Вздох затаи в грудной глуби,
Волненьем суетным рассейся
И, если сможешь, разлюби
И для красот ее ослепни;
Иль страсть смирением окуй
И словно камень в нем окрепни,
Или по-прежнему целуй
Шаг каждый ног ее прелестных -
Всё, всё, лишь только не дерзни
Толпой укоров бесполезных
Напомнить ей былые дни!
Оставь ее! она ребенок,
Она и любит – только час.
Пускай же будет дик и звонок
Твоей тоски унылый глас.
Страдай! – страданьям нет неволи.
Мне суждено, постигнул я,
Одни трагические роли
Играть на сцене бытия.
(1839)
Я пленен, я очарован,
Ненаглядная, тобой,
Я навек к тебе прикован
Цепью страсти роковой.
Я твой раб, моя царица!
Всё несу к твоим ногам,
Без тебя мне мир темница.
О, внемли моим словам:
Несурово, хоть ошибкой
На страдальца посмотри
И приветливой улыбкой
Хоть однажды подари!
Я люблю ; ужель погубишь
Ты меня, не полюбя?
Полюби! – когда полюбишь,
Буду жить лишь для тебя!
Лишь твои живые очи,
Ручку, ножку, локон, стан
Вспоминать и дни и ночи
Буду, страстный, как волкан;
И покуда будет биться
Жизнь в пылающей крови,
Лишь к тебе, моя царица,
Буду полн огнем любви.
О скажи, краса младая,
Мне хоть слово; но молю:
Полюби, не отвергая
Так, как я тебя люблю!
(1839)
<< Тело >>
Что ты, душа, так ноешь, страждешь,
Грустишь и плачешь день и ночь,
Чем ты больна, чего ты жаждешь,
Чем я могу тебе помочь?
Твоя печаль непостижима.
<< Душа >>
И не поймешь ты никогда,
Чем я, несчастная, томима;
Не по тебе моя беда.
Мои страданья глубоко
Во мне самой заключены,
Они томят меня жестоко,
Моей враждой раздражены.
Не от забот, не от коварства,
Не от измен они и бед,
Но нет конца им, нет лекарства,
Но победить их силы нет.
Унять мучительное горе
Одно, быть может и могло б;
Но далека, как берег моря,
На то надежда…
<< Тело >>
Что ж то? гроб?
Зачем такое помышленье!
Нет, не согласно я с тобой,
Гроб для меня не утешенье.
Люблю житейское волненье,
И чинный бал, и гул глухой
На беспорядочной пирушке
Люблю повздорить со старушкой,
Я тем живу, в своей я сфере,
И нет достаточных причин
Роптать, теперь по крайней мере,
Себе я добрый господин:
Хваля обычай благородный,
Я каждый день себя кормлю,
Я каждой ночью крепко сплю,
Мои дни мчатся беззаботно,
Я дружно с жизнию живу
И лишь об том немножко плачу,
Что красоту и силу трачу.
<< Душа >>
Ты и во сне и наяву
Одни лишь видишь наслажденья,
Тучнеешь ты от пресыщенья,
А мне дает ли пищу тот,
Кто мною дышит и живет?
Бросают псу из сожаленья
Порой оглоданную кость,
А я в презрительном забвенье,
Я – на пиру незваный гость.
<< Тело >>
Послушна в дни земного века
Будь мне – и всё поправлю я.
<< Душа >>
Нет, над тобою власть моя
Нужна для счастья человека.
Блажен, кто не всего себя
Тебе на рабство, тело, предал,
Кто мне часть жизни заповедал,
Меня питая и любя.
Кто суете себя не продал
За наслажденья и пиры,
Кто, словно рудник, разработал
Мои сокрытые дары.
Но тот несчастен, слаб и низок,
Кто жизнью душу обделил,
Кто дружбы с ней не заключил,
Хоть от рожденья к ней так близок.
Что я тому? излишний дар!
Он из сокровищниц глубоких
Не почерпает дум высоких;
Мой светлый ум, мой чистый жар,
Мой дух бездейственностью губит.
Он не меня, он тело любит,
А мне, забытой и больной,
Назначил он удел ужасный:
Тебе покорствовать всечасно
Или, вступя в неравный бой,
Бесславно падать пред тобой.
Как тяжела такая доля!
Ее мучительно влачить.
О, если б крылья, если б воля,
О, если б цепи сокрушить!
<< Тело >>
И вправду, я не понимаю
Твоей мечтательной беды,
Но отчего-то принимаю
В тебе участье. Брось мечты!
Послушай моего совета:
Живи со мною заодно;
По мне – на шумном пире света
Нам много радости дано.
Есть упоенье в сне мятежном,
В похвальных отзывах толпы,
В труде, в недуге неизбежном,
В грозе и милости судьбы;
Есть упоенье в вихре танца,
В игре, обеде и вине,
И в краске робкого румянца
Любимой девы при луне.
На темный жребий свой не сетуй,
Со мной радушно помирись.
На пир за мной охотно следуй,
Моим весельем веселись.
Вкушай земные наслажденья -
И, верь, счастлива будешь ты
Без этой выспренней мечты
О неземном предназначеньи.
Итак, дай руку – мы друзья;
Тебя сегодня же прекрасно
Развеселить надеюсь я…
<< Душа >>
Прочь, искуситель! не напрасно
Бессмертьем я освящена.
Одной враждой, враждой ужасной
Тебе до гроба я должна.
Пускай она не переможет,
Но не без боли вкусишь ты
Ее жестокие плоды.
Она во сне тебя встревожит,
Она на пир с тобой придет,
Твое веселье уничтожит,
Грудь плющем горя обовьет.
Ее укоров дикий голос
В тебя вонзится, как стрела,
И на челе поднимет волос,
Напомня грешные дела.
Когда безумством человека
Я ниже тела сочтена,
Когда во дни земного века
Плодов дать миру не должна, -
Хоть неусыпною борьбою
С грехом, владеющим тобою,
Порой от пропасти его
Тебя отторгну я насильно,
И хоть однажды – труп бессильный -
Ты мне уступишь торжество! ..
(1839)
На скользком море жизни бурной
Пусть ваша скромная ладья
Плывет по гладкости лазурной
До темной цели бытия
Без бурь, без горя, без ненастья…;
Пускай роскошные мечты
Вас подарят годами счастья,
Слетя с безбрежной высоты…
Пускай убийственная скука
От вас далеко улетит
И никогда печалей мука
Младого сердца не смутит.
(Конец 1830-х или начало 1840 годов)
Не пошлость старого обычая поэтов
Стихами воспевать красавицу свою
Причиною тому, что никаких куплетов,
Красавица моя, тебе я не пою,
Но чувство сладкого и гордого сознанья,
Что выше ты похвал, как выше описанья
Мадонна – полная нетленной красоты,
Чистейшей прелести и чудной простоты,
Перед которою чем глубже впечатленье,
Тем молчаливей восхищенье…
(конец 1830-х или начало 1840-х годов)
Я слушал, о мой друг, их пошлые рассказы
И твой постигнул приговор.
Я в свете бегал их, как гибельной заразы,
И отвращал от них свой взор.
Я видел, что они не поняли, что значит
Жить на земле. Пустой народ!
Он ходит, говорит, смеется, спорит, плачет
И, умирая, не живет.
И я с тех пор как дух могучего сознанья
В моей душе заговорил,
Стал всё употреблять, чтоб жить венцом созданья,
Как ни один из них не жил.
В ее бездонном тайнике
Ловил я чудные таинственные звуки
На непонятном языке.
Но, необъятная, она меня давила
Громадой стройною своей,
И, как с Иаковом, неведомая сила
Со мной боролась в тьме ночей.
Я ослабел в борьбе, в нежданно грозной встрече,
Погряз в забвенье и в пыли -
Пусть поднял целый мир Атлас к себе на плечи,
То был ничтожный мир земли,
А не науки мир!… Средь этой страшной битвы
Я духом, телом ослабел.
Я бодрость почерпнуть хотел в словах молитвы,
Но ум молиться не умел.
Я бросился искать отрады в наслажденьи,
Но наслажденье так, как зло,
Не может в жизни дать покоя и забвенья,
И мне оно не помогло.
Я в жизни ко всему рвался, летел, стремился,
Но не достиг ни до чего
И с грустью увидал, когда остановился,
Что я не сделал ничего.
А жажда знания в моей душе уснула,
Когда иссохла в жизни кровь.
Как Фауста, меня наука обманула,
Как Дон-Жуан, я обманул любовь!
Ты можешь ли понять, о друг мой, муки эти,
Иль к воплям, жалобам ты глух?
Скажи мне сам, как должно жить на свете,
Что значит жизнь?…
(конец 1830-х или начало 1840-х годов)
О чем тоска и сокрушенье,
О чем вседневная печаль,
Роптанья, слезы, сожаленье -
Что тратим мы, чего нам жаль?
Ужель несчастье жизни краткой
Для нас мучительней всего,
А счастье так полно и сладко,
Что стоит плакать без него?…
Пловцов минутных в бурном море
Земное счастье неполно,
И побеждать земное горе
Довольно силы нам дано.
Страданье наше, наша мука,
Когда их сносим мы с мольбой,
За счастье прочное порука
В дому другом, в стране святой;
Не вечен мир, не вечны люди,
Покинем мы минутный дом,
На волю вылетит из груди
Душа эфирным мотыльком,-
И станут перлами все слезы
Сиять в лучах ее венца,
И пусть страданья, мягче розы,
Ей путь устелют в дом отца.
Не часто ль ходим мы с отвагой
По топким тундрам и горам,
Когда хоть мир единый блага
Найти за ними мнится нам?
Зачем же ропот на страданья,
Зачем по мрачному пути
Мятежной жизни без роптанья,
С отвагой той же не идти;
Когда, порою так же трудный,
От бед житейских и забот
Тот путь не к радости минутной,
К блаженству вечному ведет?
(1840)
<< (К. А. Д.) >>
Есть страна на севере, сердцу драгоценная;
В неге поэтической
Пела лишь веселья там лира вдохновенная
Песнью гармонической.
Сердцу не забыть ее пред природой новою:
С ней жизнь сердца связана.
Словно драгоценною лентой бирюзовою,
Волгой опоясана,
Взору предстоит она стройною картиною,
Чудом оживленною:
Волны нежат слух ее дикой каватиною,
С эхом соглашенною;
Розы кашемирския ароматом дышат в ней,
Небо – как в Авзонии;
Соловьи китайские в рощах распевают ей
Дивные симфонии.
Как она пленительна, ризою пурпурною
Солнца облеченная!
Как она торжественна в непогоду бурную
Громом ополченная!
Как она, раскинувши ветви чародейские
Полночи мечтательной,
Напевает на душу думы нежитейские
Силой обаятельной!..
Там, срывая весело лилии цветущие
С поля ароматного,
Бегал быстро юноша в дни быстротекущие
Лета благодатного.
Пылкий, любовался он мира лучезарного
Стройною красивостью,
Ложным обольщением счастия коварного
Веря с детской живостью;
Жизнь ценил он дорого, девой восхитительной
Перед ним представшую.
Там сдружился с музой он песнью усладительной
Слух очаровавшею.
Горя в чашу радостей жизни поэтической
Не было примешано;
От очей мечтателя дымкой фантастической
Даль была завешана;
Всё было одето там праздничной одеждою,
Всё так улыбалося,
И чего-то сердце там, с страхом и надеждою,
Ждало – не дождалося…
Дни летели соколом… вдруг всё изменилося…
Увлечен желаньями,
Я простился с родиной; шибко сердце билося
Новыми страданьями…
Отлетел надежд моих призрак обольстительный,
Счастье изменило мне,
И теперь гнетет меня думой сокрушительной
Горе по родной стране.
Шлю привет то вздохом ей, то мечтой суровою;
В мыслях каждый час она.
Сердцу не забыть ее пред природой новою:
С ней жизнь сердца связана…
(1840)
В наряде странность, беспорядок,
Глаза – две молнии во мгле,
Неуловимый отпечаток
Какой-то тайны на челе;
В лице то дерзость, то стыдливость,
Полупечальный, дикий взор,
В движеньях стройность и красивость -
Всё чудно в ней!.. По высям гор,
В долинах, в рощах без боязни
Она блуждает, но, как зверь,
Дичится друга, из приязни
Ей отворяющего дверь.
Порою любит дни и ночи
Бродить на сумрачных гробах;
И всё грустит, и плачут очи,
Покуда слезы есть в очах.
Порой на лодке в непогоду,
Влетая в бунт морских зыбей,
Обезоруживает воду
Геройской дерзостью своей.
На брег выходит; как русалка,
Полощет волосы в волнах,
То вдруг смиренно, как весталка,
Пред небом падает во прах.
Невольно грустное раздумье
Наводит на душу она.
Как много отняло безумье!
Как доля немощной страшна!
Нет мысли, речи безрассудны,
Душа в бездействии немом,
В ней сон безумья непробудный
Царит над чувством и умом.
Он всё смешал в ней без различья,
Лишь дышат мыслию черты,
Как отблеск прежнего величья
Ее духовной красоты…
Так иногда покой природы
Смутит нежданная гроза:
Кипят взволнованные воды,
От ветра ломятся леса,
То неестественно блистает,
То в мраке кроется лазурь,
И всё, смутив, перемешает
В нестройный хаос сила бурь.
(1840)
<< Действие 1 >>
<< Явление 1 >>
<< Кузьма >>
Вставай, владыка мой, Федотыч, солнце красно
Взошло и на сей мир осклабилося ясно.
<< Федотыч >>
Всю ночь мне не спалось, и некий злой шакал,
Мне мнилось, на меня хулу из уст рыгал.
<< Кузьма >>
Что зрелося во сне, на то ты не смотри,
А лучше лик себе платенцем сим утри!
<< (Снимает с гвоздя полотенце и подает ему) >>
Дремоту обуяв, взгляни на ясность неба;
Умойся, помолись – и съешь краюшку хлеба.
<< Федотыч >>
Советодатель мой и мой наперсник! внемлю
Тебе и нисхожу – с полатей я на землю.
<< (Федотыч встает, умывается, садится есть.) >>
<< Кузьма >>
Реши, владыка мой, сомненье днесь одно:
Идти ли нам косить иль выйти на гумно.
<< Федотыч >>
О юность! сколько ты неопытна, быстра!
Ведь прежде нежель мы изыдем со двора,
Должно нам порешить с тобой, о сын мой! вкупе,
Владыке в чем идти, в чемерке иль в тулупе?
<< Кузьма >>
Едва лишь ночи мрак преторгнул свет Авроры,
На улице жара, ну так, что ломит взоры,
<< Федотыч >>
Итак, надену я армяк и стару шляпу,
Не сторгся б с небеси дождь яростный внезапу.
<< Кузьма >>
Надень под низ тулуп: здоровьем ты ведь слаб.
<< Федотыч >>
<< (едва удерживаясь от слез) >>
В объятия мои, ко мне, мой верный раб!
<< (Заключает его в объятия, потом одеваются и уходят) >>
Сколь вечна в нас душа, столь бренно наше тело.
Судьбы решили так: чтоб плоть в трудах потела,
А дух дерзал в Парнас, минуты не теряв,
Подобно как летал во время оно голубь.
Всему есть свой закон: зимой лишь рубят пролубь
И летом лишь пасут на поле тучных крав!..
У вечности нельзя отжилить мига жизни,
Хоть быстро прокричи, хотя протяжно свистни,
Ее не испугать: придут, придут часы,
Прервутся жизни сей обманчивые верви,
Сияя проблеснет вдруг лезвие косы,
И, смертный! зри: тобой – уж завтракают черви!
Невольно изречешь: "O tempora, o mores!",
Когда поразглядишь, какая в жизни горесть.
До смертных сих времен от деда Авраама
Людей я наблюдал и семо, и овамо,
Дикующих племен я нравы созерцал,
И что ж? едину лишь в них суетность встречал!
Нещадно все они фальшивят и дикуют
И божьего раба, того гляди, надуют.
То всё бы ничего: но ежели их души
Вдруг горесть обует, средь моря и средь суши,
Забудут, что они есть прах, средь жизни чар
Постигнет их твоя судьба, о Валтасар!
(1840)
Тих и мрачен в час печали,
Я в лицо тебе гляжу
И на памяти скрижали
Образ твой перевожу.
Изучаю голос речи,
Мысль очей хочу понять,
Чтоб, грустя, до новой встречи
Их в душе не затерять.
Посмотри, мой друг, серьезно,
Взор улыбкой засвети,
Повернися грациозно,
Статной лебедью пройди;
Распусти власы по шейке,
Резвой ножки не скрывай,
Белой груди, чародейке,
Волноваться волю дай!
Спой мне нежно про разлуку,
Легкой нимфой протанцуй,
Дай мне беленькую руку,
Сладко, жарко поцелуй!..
Урони теперь в волненьи
Две жемчужные слезы -
Будет полно впечатленье
На меня твоей красы…
Может быть, не сохраню я
В бедной памяти моей
Ни очей, ни поцелуя,
Ни движений, ни речей;
Но слеза – любви свидетель!
Ту невольною слезу,
Как младенец – добродетель,
Я в могилу унесу!
(1840)
Гляжу с тоской на розы я и тернии
И думой мчусь на край миров:
Моя душа в Саратовской губернии,
У светлых волжских берегов.
Я близ нее! О рай, о наслажденье!
Как на мечтах я скоро прискакал!
Бывало, я имел туда хождение
И словно конь почтовый уставал.
Страдал тогда кровавыми мозолями…
Теперь ношусь крылатою мечтой -
В эфире – там – близ ней – над антресолями,-
И вот тайком влетел в ее покой!
Вот, вот она, души моей пиитика!
Сидит печальна и бледна.
В ее словах, в движениях политика,
А на челе – тоска по мне видна.
В ее руках цепочка с закорючками,
Она от скуки ей шалит;
Любуюсь я торжественными ручками,
Приятен мне их белоснежный вид.
Но вот она, пленительная узница,
Слезу отерла рукавом…
О, что со мной? Душа моя, как кузница,
Горит мучительным огнем!
"Не надо мне ни графов, ни полковников,-
Так говорит, – останусь век вдовой,
Когда не ты, божественный Грибовников!
Супруг мой будешь роковой!"
Запрыгал я тогда от умиления,
И в пятки вдруг душа моя ушла,
И перед ней повергся на колени я,
И речь из уст, как млеко, потекла!..
"Ты ль это, – ты ль?.. Ивана ли Иваныча
Зрю пред собой!.. Какой ты путь свершил?"-
Так изрекла. "От Дона и от Маныча,
С концов миров к тебе б я поспешил,
Не устрашась ни верстами, ни милями!
Я для тебя всем жертвовать готов!
Но я не шел пешком, меж простофилями,
Я прилетел", – сказал я в кратце слов…
Тут обнялись мы сладостно и пламенно;
Ее чело стократ я лобызал!
О, в этот час растаял бы и каменный:
Стихами ей экспромтец я сказал!
Она меня попотчевала дулями,
Я стал жевать… Но ах!.. Я пробужден!..
Где я?.. один!.. лишь мечт моих ходулями
Был к ней я занесен!..
(1840)
1
Грустно… совсем в суете утонул я,
Бедному сердцу простора я не дал…
Тяжко… за что сам себя обманул я…
Сам себя мрачным терзаниям предал?
2
А дни летят… Слой пыли гуще, шире
День ото дня на позабытой лире…
Порой возьму: по струнам пробегу,
Но уж ни петь, ни плакать не могу,
Ни забывать душевной тяжкой муки;
Твердят укор разорванные звуки,
И я от лиры прочь бегу!
Бегу… Куда? В торг суетности шумной,
Чтоб заглушить тоску души безумной…
Бегу туда, где плачет нищета,
Где светел лик богатого шута…
Бегу затем, чтоб дать душе уроки
Пренебрегать правдивые упреки,
Когда желает быть сыта!..
…
…
Я день и ночь тружусь для суеты,
И ни часа для мысли, для мечты…
Зачем? На что? Без цели, без охоты!..
Лишь боль в костях от суетной работы,
Да в сердце бездна пустоты!
(1840)
Мне плакать хочется… Зачем же я не плачу,
Остановляю слез исход?
Зачем тоску, как радость, в сердце прячу,
Когда она так сердце жмет?
Затем, что не хочу страданьям облегченья,-
В нем скрыта новая беда:
Теперь душа полна глубокого мученья,
Тогда в ней будет пустота!
Средины нет – бесчувственность иль мука,
А я узнал, что тяжелей…
О нет! Ни капли слез, роптаний ни ползвука!
Тоска, ты друг души моей!
Тебя не изгоню, тебя не облегчу я,
Тебя на сердце буду греть;
Ты мучишь, ты томишь… и знаю, что живу я,
Что должен скоро умереть!
(1840)
1
Театр дрожал… Восхищена,
Толпа, дивясь, рукоплескала;
Певица, гордости полна,
Чуть головой толпе кивала;
Краса тускнела перед ней,
Заметней было безобразье;
Вздыхали юноши сильней,
И в старцах таяло бесстрастье…
Летят хвалы со всех сторон,
Шумнеет гул рукоплесканий,
Сбирает – понят, оценен -
Талант торжественные дани!
И на нее венец кладет
Ареопаг искусства строгий,
И на себе толпа везет
Ее в роскошные чертоги!..
Промчался месяц… Злой недуг
Ее сковал; она в постели,
Краса лица исчезла вдруг,
Живые очи потускнели…
Она поправилась: и вот
Летит опять на помост сцены,
Запела арию – и ждет,
Как задрожат театра стены.
Но тихо всё.. Давно толпой
Уже другая овладела…
Толпа лишь шепчет меж собой:
"Как Вероника подурнела!"
2
Клятвою верности с милою связанный,
Ее любимый душой,
В латы закован, мечом препоясанный,
Рыцарь сбирается в бой.
Вот уж и сел на коня крутогрудого,
Вот и пропал вдалеке.
Годы промчалися… нет ниоткудова
Вести о милом дружке.
Слезы красавица льет одинокая,
Тайно грустит в тишине…
Пылью клубится дорога широкая:
Скачет ездок на коне.
Вот он приблизился, в замок торопится,
Входит и ей говорит:
"Ждешь понапрасну ты – он не воротится:
Храбрый жених твой убит!"
Плакать – не плакала, только лишь кинула
Пламенный взор в небеса;
С тех пор без горести часа не минуло:
Гасла в ней жизнь и краса!..
Мужа избрать себе, рыцарь воинственный,
Грозный велел ей отец;
Дева покорна судьбине таинственной,
Плача, идет под венец.
Вот обвенчалися… пир начинается,
Вот наконец призатих.
Дверь отворяется… мрачный является
К девице прежний жених!
Вздрогнула, вскрикнула… Он ей с укорами
Кажет златое кольцо…
Встретил соперника страшными взорами,
Бросил перчатку в лицо!..
Оба нашли себе в битве отчаянной
К мраку могильному путь;
Дева, сраженная смертью нечаянной,
К прежнему пала на грудь!
(1840)
Ох, времечко! Скорехонько
Летишь ты, хоть без крыл.
Уж двадцать лет ровнехонько,
Как в Питере я был.
В питейном департаменте
Служение имел,
На каменном фундаменте
Домишком я владел.
С особами отличными
В знакомстве состоял,
Поклонами приличными
Начальству угождал.
Как всё переменилося!
Мне Питер стал чужой;
Всё новое явилося,
Чуть пахнет стариной!
Секрет мой обнародовать
Вновь прибыл я в него,
Хоть много израсходовать
Пришлось мне для того.
Одно мне утешительно,
Что ведать кой-кому
Секрет такой спасительно.
Приступим же к нему:
Грамматику, эстетику
Из мысли я прогнал.
Люблю лишь арифметику,
От ней богат я стал.
Сперва я от деления
Немало получил:
Начальник отделения
Делить меня учил.
По мере повышения
Мой капитал толстел
И рос – от умножения
Просителей и дел.
Дало плод вычитание,
Как подчиненным я
Не брать дал приказание,
За вычетом себя.
Сложив всё, в заключении
Сложенье я узнал,
И вышел от сложения
Изрядный капитал.
Хоть шиворот-навыворот
Я правила прошел,
Не выведут за шиворот,
Куда б я ни вошел!
До Павловска катался я
Железной мостовой,
Парами восхищался я -
Не столько быстротой!
В воксале, в упоении,
Прослушал я цыган:
Вот, доложу, уж пение -
Что палкинский орган! ..
Смотрел намедни "Фебуса" …
В нем Сосницкий лихой…
Ну точно у Брамбеуса,
Смешливый слог такой.
Я надорвал животики,
От смеха лопнул фрак!
Читая "Библиотеки",
Не хохотал я так!..
Пришлося "Титулярных" раз
Мне как-то посмотреть,
Вот здесь так, уверяю вас,
Другому б умереть!
Над ними, посудите-ка,
Смеются так, что страх;
Ну, это просто критика:
Я сам в таких чинах!..
Вчера смотрел Тальони я,
Притом еще в "Тени":
В поступках – благовония
И прелести одни.
Что это за чудесница!
Не жаль пяти рублей!
Отменно пляшет крестница, -
Но далеко до ней…
Весь Невский, чудо Питера,
На ваньке облетел;
На вывеске кондитера
Я диво усмотрел:
Там в "Пчелку" с умилением
Турецкий франт глядит,
Читает с наслаждением
Гречанка "Инвалид".
Он в красках всё прелестнейших
Представил напоказ;
Таких вещей чудеснейших
И в Пскове нет у нас!
Не ждал, чтоб ум в кондитере
Был сметлив так, клянусь…
Уж подлинно, что в Питере
Во всем изящный вкус…
Трубой какой-то внутренней
На Невский из земли
Светящий до заутренней
Газ немцы провели.
Накрыт стеклянной шапкою,
Огонь большой такой
Горит гусиной лапкою!
Ну так… что день-деньской!
Прощайте! оставляю вас.
Чувств много, мало слов!
В Кунсткамеру бегу сейчас,
А завтра еду в Псков…
Хоть друг я в аккуратности,
Хоть я не ротозей,
Избегнуть коловратности
Не мог я в жизни сей.
Вернуться с первой станции
Я в Питер должен был,
Понеже в нем квитанции
По делу позабыл.
В великую конфузию
Был тем я приведен,
Как будто бы контузию
Мне дал Наполеон.
Меня так озадачило,
Что тут же на пути,
Как в лихорадке, начало
В санях меня трясти.
Я чуть не обморозился,
Не мог ни есть, ни спать;
Приехав, прямо бросился
Квитанции искать.
Хозяйка той гостиницы,
Где я стоял, была
В тот день у именинницы
И комнат не мела.
"Ну, это, – молвил радостно
Я сам себе, – к добру! "
Искал с надеждой сладостной
И всё нашел в сору…
Душа в каких-то сладостях
Тонула у меня;
Я в Питере, на радостях,
Остался на три дня.
На Невском у механика
Казал мне кум Антип
Картины, в виде пряника, -
То есть – дагерротип.
Божуся вам сурьезно я:
Их солнышко печет;
Ну, штука прекурьезная:
Немецкий всё расчет!
Ходил я в Академию
"Помпею" ту смотреть,
За что Брюллову премию
Пришлося возыметь.
Вот это прелесть сущая!
Картина вся в огнях,
Народу там тьма-тьмущая
Пешком и на конях.
И видно, что с постели их
Спугнул всех ночью страх:
Иные без сапог из них,
Иные в колпаках.
Там мальчик, такой душенька,
На улице лежит
И точно мой Петрушенька
Глазенками глядит.
Там деньги, ради прибыли,
Сбирает с мостовой,
Согнувшись в три погибели,
Кащей такой седой.
На псковского подьячего
Похож, ни дать, ни взять,
Теперь с того не для чего
Портрета рисовать.
Там дама авантажная
Катилась впопыхах;
Хоть одноколка важная,
А вся расшиблась в прах.
Сумятица ужасная!
Помпея же в пожар
Уселася, несчастная,
Одна на тротуар.
Какой-то хват пригоженький
С собой старушку звал:
Куда! – Отнялись ноженьки:
Последний день настал.
Отменно нарисовано,
Отличнейшая вещь!
Я был к ней как прикованный,
Впился в нее как клещ.
Так живо представляется,
Что хоть рукой бы взять.
Брюллов наш отличается,
Уж нечего сказать!..
Конторы все питейные,
Горевшие в ту ночь,
Заводы оружейные
Потрафил он точь-в-точь.
Я думал: не в чаду ли я ?
Похоже чудо как;
Был в то время в Туле я:
Действительно, всё так.
Создатель! Что за множество
Там разных этих зал;
Я всякого художества
Там пропасть повстречал.
А лучше всех красуется
Статуя мужика:
Он важно в бабки дуется,
И видно, что битка!
По выходе из комнат сих
Я мимо сфинок шел
И было не заметил их,
Да надпись вдруг прочел:
"Мемноновым представлены
В святый наш Петроград,
На пристань здесь поставлены".
Действительно, стоят.
Скажу, огромные сии
Две сфинки – чудеса:
В фалборках, как из кисеи,
Закрыты волоса.
Таких чудных окроме я
Не видел отродясь:
У них физиономия
Такая, как у нас!
Вот выдумка забавная -
В театре маскерад!
Попировал там славно я,
Уж подлинно впопад.
Как в дни великопостные,
Во всей таки красе,
Такие пресурьезные,
Там в шляпах ходят все.
На всех салопы черные
До самых до колен,
А на иных отборные
Наряды всех племен;
Как будто с чайных ящиков
Пришли все в маскерад.
Кабы достать образчиков
Весь Псков наш будет рад.
Уж стали бы отхватывать
Мазурку – ай-люли!
Сумели б всех порадовать,
Как в пляс бы мы пошли.
А здесь что? – Как уходятся -
Расходятся домой;
За это деньги плотятся:
Обычай уж такой!..
Раскланяюсь почтительно
Теперь без дальних слов;
Прощайте! Уж действительно
Я завтра еду в Псков!
Проплакали отчаянно
Пять суток мы с женой:
Стряслась беда нечаянно
Над нашей головой.
У черта сердце сжало бы -
Случись такой изъян:
На барина две жалобы
Пришло к нам от крестьян;
Донос их на господчика
Упрятал я под спуд,
За то меня, молодчика,
Упрятали под суд.
Прочли то есть нотацию,-
Хоть просто умирать!
Вписали в аттестацию:
К местам не принимать.
Ну где ж тут правосудие,
Я б всякого спросил?..
Чуть только вышел в люди я,
Брюшко чуть отрастил,
Количество изрядное
Деньжонок позашиб;
Житье-то было б знатное,
Да вдруг – и скушал гриб…
Скажите, – как правительство
Изволит рассуждать:
Вишь, я чиню грабительство!
С чего б им это взять?..
Ходил всегда я в нанковых,
Не то чтобы в трико,
Не брал бумажек банковых
И не тянул клико,
Умел всегда делишечки
Чистехонько вести,
И только разве лишечки
Пришлось мне загрести.
В суде не валежирствовал,
Не делал тяп да ляп;
Ни с кем не дебоширствовал:
Не всё ж ведь цап-царап…
Да что же?.. Я утешуся,
Лиха ль еще беда!
Не бойтесь – не повешуся!
Найду кусок всегда!
Я поступлю в компанию:
Довольно их зело;
Приличную по званию
Я выберу – назло!..
С женою от Аничкина
Извозчика я взял,-
"Льва Гурыча Синичкина"
Глядеть каприз припал…
Да сбился я афишками,
И вышел тут крючок:
С различными делишками
Шел Пантелей Жучок.
Он человек, как водится,
Сенатский, деловой;
Да от жены приходится
Пропасть, хоть с головой.
Всё дело-то в нотациях:
Толкуют то и се;
На тонких экскузациях
Основано тут всё.
Скажу: в большом был горе я,
Бедняга Деловой!
Такая же история,
Вот точно как со мной!..
Зато нас с Василисою
Утешила – вон та,
Что( хочет быть актрисою),
Такая суета.
Мне кажется, что шутствует
Она напрасно так:
Актрисой ведь присутствует
Она давно никак?
Еще тут есть отменнейший,
Честнейший человек,
Расчетливый, почтеннейший,
Одесский то есть грек.
Так сердце к нему клонится,
Ведь как умен, злодей!
Приятно б познакомиться:
Люблю таких людей!..
На днях смотрел "Парашеньку"-
Нет прелестям конца!
На крестницу Евлашеньку
В ней сходство есть лица.
Тут очень уморительно
Всех Гусева смешит,
Тут пляшут так чувствительно,
Что плачут все навзрыд.
Печальная оказия!
Не видел ввек такой:
Чуть сам не выл в экстазе я -
Уважил Полевой!
В окошко на пришпекте я
Фигуру видел раз;
Признаться: стал в решпекте я,
Глядел почти что с час.
Вертится тут помещица,
Ну точно дама пик;
Я думал, мне мерещится
И стал-таки в тупик.
С испуга я зажмурился,
Но вдруг открыл глаза
И чуть было не втюрился,
Такая ведь краса!..
Что ж это?.. У завивщика,
Так просто, для проказ,
Машина, вроде живчика,
Вертится напоказ.
Меня сначала мучило,
Стоял я как дурак;
А вышло – просто чучело…
И всё-то в жизни так!..
Намедни, кажись в пятницу,
Иду повеся нос,
Встречаю вдруг сумятицу
И вижу: тут курьез.
Коляска самокатная
Катит без лошадей:
Работа деликатная,
Не русских, знать, затей…
И лодка б так не плавала
На полных парусах -
Как будто бы два дьявола
Уселись в колесах…
Но здесь я закалякался,
А дома ждет жена;
Ну, как бы я не всплакался:
Задорлива она!
Живу в Грязной покудова,
Не плачу ни о чем;
А в Псков меня отсюдова
Не сманят калачом.
Мне здешнее правительство
Оказывает честь:
В газеты, с местом жительства,
Меня велело внесть;
Чин, имя и фамилия -
Всё внесено в столбец.
Ведь это значит – в силе я,
Каков я молодец?..
Итак – мое почтение!
Готовый быть по гроб
У вас во услужении
(Феклист Онуфрич Боб)
(1840)
Дела и жизнь неживших лиц
Воспоминанье небылиц
Проснулась шумная тревога
С восходом радостного дня…
Стоят у царского чертога
Четыре огненных коня.
Из камня искры огневые
Копытом мещут жеребцы,
Храпят и бьются; стремянные
Их крепко держат под уздцы.
Красуясь пышным одеяньем,
Сребром и золотом горя,
С нетерпеливым ожиданьем
Толпой придворные царя,
Его сотрудники лихие
В пирах, охоте и войне,
Во всём равно передовые,
Стоят на правой стороне.
Налево легкий штат царицы:
Прекрасный пол во всей красе;
В одежде праздничной девицы
В сомкнутой длинной полосе
Красивой выстроились цепью
И, засветив улыбкой взгляд,
Как в бурю небо с водной степью,
С противным строем говорят…
Вот рать! брадою Чернобога
Поклясться смело может свет,
Что побежденных ею много,
А победителя ей – нет!
Выходит царь. Ему подводят
Его любимого коня,
За ним жена и сын выходят,
И дочь – ясней младого дня;
Мила как юная Зимцерла,
Она улыбкой всех дарит -
И ряд зубов, белее перла,
Глаза и души ворожит.
Она заносит ножку в стремя -
Не смея духа перевесть,
Мужчин завистливое племя
Глазами радо ножку съесть;
Коня погладит ручкой ловкой -
Всем ручка видится во сне;
Шутя кивнет кому головкой -
И взоры всех в той стороне;
Посмотрит на кого сурово -
Тот и печален и угрюм;
Моргнет ли бровью, скажет слово -
В тупик поставит самый ум.
И наши деды знали толк
Ценить поэзию правдиво:
Был у Плениры целый полк
Рабов влюбленных – и не диво!..
К нам по преданиям дошло,
Переходя от деда к внуку,
Что тот, презреньем ввержен в муку,
Весь век страдал; того сожгло
Одной улыбкой благосклонной;
Тот, говорун неугомонный,
От изумленья онемел,
Когда ей в очи поглядел…
Куда же едут царь с царицей
И с белолицей царь-девицей?
Куда мужчин и женщин рать
Собралась их сопровождать?..
Царь, утомясь победной славой,
Любил с зверьми вести войну,
И как охота в старину
Была и женскою забавой,
То и царица с ним порой
Делить в отъезжем поле травлю
Любила. Здесь я точку ставлю.
Пойдемте на поле со мной…
Разнообразными толпами
Станица воинов и жен,
С бичами, копьями, стрелами,
Пестреют в поле – шум и звон!
Кругом раскинуты тенета,
Зверей усердная гоньба
Всех утомила, как работа;
Но ловля, травля и стрельба
Идут успешно: уж сразили
Лисицу, волка и хорька,
Вдобавок в сети заманили
Недальновидного сурка
И пару зайцев затравили.
Доволен царь. Своей рукой
Он гладит мягкий пух лисицы;
Остановился, ждет царицы.
Она примчалася стрелой.
Тогда с коней своих усталых
Они для отдыха сошли;
Забыв охоту, к ним пришли
Толпы наездников удалых
И в кубках меду принесли.
Наполнен ковш шипучей влагой,
И благотворная струя,
Досыта жажду их поя,
Дарит их силой и отвагой.
Меж тем идет серьезный толк
Между придворными: кем волк
Повержен был? кто на лисицу
Поднял неробкую десницу?
Кем загнан маленький сурок
В ему расставленный силок?
Венец победы над лисицей
Приписан был царю с царицей,
И их же верная рука
Сразила волка и хорька.
Заслыша общее их мненье,
Пришла царица в восхищенье,
Царя державное чело
Улыбкой ясной расцвело;
Предложен тост за лов удачный,
И вот уж пенистый фиал
До края кубки наполнял,
И вот уж пьют…
Вдруг тучей мрачной
Небесный лик заволокло,
Как демон, с бешенством и свистом
Пронесся ветер в поле чистом,
Шатер походный унесло,
В руках ковшей как не бывало,
С придворных шапки посрывало…
Вдруг крик, и свист, и шум вдали,
И стук копыт о грудь земли
Они заслышали, – чему бы
Тут удивляться им? в лесах
Ведь недостатка нет в лисах:
То, знать царевна трубит в трубы
И с ратью гончих и девиц
Гоняет по лесу лисиц.
Но отчего-то на царицу
Вдруг страх напал, сам умный царь,
Хоть никогда не трусил встарь,
Тут от испуга рукавицу
Из рук дрожащих уронил…
Вдруг он коня поворотил,
Махнул рукой и вскачь пустился
Туда, где стук и крик носился,
За ним царица и весь двор
Помчались, едут: темный бор
Пред ними стройным великаном
Предстал преградою в пути
И, шевелимый ураганом,
Как бы шептал им:"Не ходи!"
Въезжают в лес: толпою тесной
Там девы робкие стоят,
На что-то пристально глядят;
Меж них царевны лик небесный
Увидел царь: какой-то страх
Заметен был в ее очах.
Он изумился."Что-то худо!"-
Кричит супруге – и стрелой
Летит к царевне молодой,
Летит, летит – и видит чудо:
Вдали клубится дым густой,
В чепце из жаб, в змеиной шубе,
Не на коне – в огромной ступе,
Как сизо-белой пеленой
Обвита сетью дымовой,
Летит ужасная колдунья;
Был только день до полнолунья,-
А в это время, всякий знал,
Что ведьмам праздник наставал.
Пестом железным погоняла
Колдунья ступу, как коня,
Сквозь зубы что-то напевала,
Клыками острыми звеня.
На лбу по четверти морщина,
А рот разодран до ушей,
Огромны уши в пол-аршина,
До груди волос из ноздрей,
На месте глаз большие ямы,
Затылок сгорблен, ноги прямы,
На лбу огромные рога -
Всё в этот миг их убедило,
Что Баба старая Яга
Зачем-то бор их посетила.
И, в страхе все оторопев,
Быстрее ратники пустились
К толпе упавших духом дев.
Но поздно – как ни торопились,
Им изменили их кони,
Хоть понуждали их они…
С размаха ведьма налетела
На рать несильных, робких жен,
Их осмотрев со всех сторон,
Царевне в очи посмотрела,
Над ней как ворон пронеслась,
Рукою в грудь ее впилась,
Другой рукой за стан схватила,
С собой на ступу посадила
И прытче мысли унеслась…
Всех прежде юный брат царевны
Послал за хищницей стрелу,
Потом сам царь, печальный, гневный,
Послал другую. Мрак и мглу
Опять сменило море света.
Вдали виднелася она,
Туманом пасмурным одета,
И с ней несчастная княжна.
Погоня страшная летела
Вослед злодейке, уж чуть-чуть
Стрела Булата не задела
Ее предательскую грудь,
Но страшный (в) ступе пест железный
Колдунью спас над самой бездной.
Она сильней им застучит -
И диво – ступа побежит,
Как лань, заслыша лай собаки;
Она удары участит -
И ступа летом полетит
Через холмы и буераки…
День целый гналися за ней,
Всё отставали дале, дале
И наконец совсем отстали.
Царевны нет!.. Царевна с ней!
Тоскует царь. Сама себя
Царица в той беде винила:
"Охоту пламенно любя,
Не я ль и дочь к ней приучила,
Не я ль ей первая дала
Понять, что конь и что стрела?"-
Так плачет грустная царица.
"Где дочь, где солнце царь-девица?
Где царства лучшая звезда,
Любимый перл, куда, куда
Она так долго запропала?
Ее уж нет! Ее украла
Из ада присланная тварь!"-
Взывает так печальный царь.
И в непритворном сокрушеньи
Они рыдают день и ночь,
Надежды нет увидеть дочь,
Надежды нет ее спасенья!..
Мгновенно царского несчастья
Весть по столице пронеслась,
Слеза горячего участья
С глаз добрых подданных слилась,
Они все искренне любили
Царя и царскую семью,
Под их правленьем мирно жили,
Благословляя жизнь свою,
Довольны мудрым их правленьем,
И были тягостней своих
Несчастья царские для них.
Веселье общим сокрушеньем
Сменилось всюду; резвый смех
И кроткий мир покинул всех.
Но кто найболее крушился,
В чью грудь всех глубже и сильней
Удар нечаянный вонзился
И страшный след оставил в ней?
Всех больше горевал Булат,
Похищенной царевны брат.
Он в тот же вечер в путь собрался,
Царю торжественно поклялся
Домой не быть до той поры,
Пока похищенной сестры
Из рук колдуньи не исхитит
И за позор не отомстит;
Святую клятву небо видит,
И если кто ей изменит,
Пускай оно того казнит…
Ему два спутника судьбою
В далеких странствиях даны:
Охотно храбрые герои,
Светан и Серп, утомлены
Однообразьем жизни дворской,
Направить путь к стране заморской
С ним согласились, дочь царя
Найти усердием горя,
С богатырями потягаться,
На дев чужбины посмотреть,
Победой громкой увенчаться
Иль так же громко умереть…
Один решимостью и силой
Уж доказал, что был не трус,
Его и бороду и ус
Давно седина серебрила.
Другой – на утре лучших лет,
Но уж знакомый с ратным боем,
Не в шутку прозванный героем,
Красавец, царства пышный цвет.
Готов день ясный закатиться;
Три храбрых витязя верхом
По полю скачут – пыль клубится,
И брызжут искры янтарем.
Природа дремлет. В темной дали
Чернеет лес. Они к нему,
Но тут, загадкою уму,
Им три распутия предстали.
Который путь туда ведет,
Где их царевну заточили,
Кто угадает, кто поймет?
Подумав так они решили:
"Нас трое, три дороги тут
В три страны разные ведут,-
Итак, обнимемся, простимся,
Дорогу каждый изберем,
И в страны разные помчимся,
Авось царевну и найдем!.."
Три храбрых витязя обнялись,
Поклялись дружбой и расстались…
Булат избрал середний путь.
Луны не видно, в небе тучи,
Кругом Булата лес дремучий;
Булату грустно, ноет грудь,-
Один!.. Но нашего героя
Наутро ждет забава боя,
И лучше нам печаль и ночь
Прогнать скорей со сцены прочь.
Вот утро. Люди, пробудитесь,
Пора вам действовать, пора!
Без остановки ехал витязь
Дремучим лесом до утра;
Лес миновал; пред ним равнина
Лежит, роскошна как картина,
Цветами пышно убрана,
Благоуханий амброй нежной,
Как райский сад, напоена.
Невольно к думе безмятежной
Сердца настраивает вид
Природы юной и цветущей, -
Булат заснул под пышной кущей.
Но вот он встал, коня бодрит
И снова скачет! Видит: в поле
Пасутся два коня на воле,
Из-под седла, как из трубы,
Выходят дымные столбы.
Он едет дале. Видит: дева
Накрепко за руки у древа
Стоит привязана; стеня,
Как бы о помощи взывает,
Кого-то, в горести кляня,
Своим злодеем называет.
Булат долину в изумленьи
Окинул из конца в конец
И ясно понял наконец
Причину странного явленья…
Со всею яростью врагов,
Миримых лишь за дверью гроба,
Дрались два витязя; их слов
Постигнуть смысл могла лишь злоба.
Но ясно было, что ценой
Победы плачущая дева…
Исполнен праведного гнева,
С участьем к жертве молодой,
Столь огорченной, неутешной,
Младой Булат летит поспешно
На место битвы роковой.
"Оставьте бой поносный свой,
Мечей бесславить не дерзайте,
Плод преступления вкусить
Себя мечтой не обольщайте!
Должны прощенья вы просить
У девы, вами оскорбленной,
Или мой меч непосрамленный
Ее злодеям будет мстить!" -
Воскликнул витязь, обнажая
Кровавый меч; между собой
Враги, сраженье забывая,
К Булату кинулись стрелой.
Один на двух Булат выходит
Там, где так долг ему велит,
И в чести силу он находит,
Перун сам за него разит.
Они сошлись. Удар удачный
Поверг на землю одного,
Он захлебнулся кровью мрачной.
Теперь один на одного…
Не трусы оба, ловки, статны,
Навострены мечи булатны,
Кому же пасть, кому же жить,
Кому кого похоронить?
Кто будет гением сей битвы,
В цветах победного венца,
И за чью душу слать молитвы
К престолу вечного творца?
Видали ль вы, когда две тучи
Стремятся в мутных небесах
Одна к другой? Уж только шаг
Их делит; грянул гром могучий,
Столкнулись плотно грудь о грудь:
Одна рассеялась, другая,
Свободно крылья расправляя,
Проходит гордо спорный путь…
Летят обломки их броней,
Дождем из стали сыплют искры,
Освирепелые как тигры
И каждый сам себя сильней,
С безумной храбростию оба
Дерутся; кровью обагрен
И отвратителен как злоба
Булатов враг; уж ранен он,
Но страшно меч его сверкает.
Под охраненьем крепких лат,
Еще не ранен наш Булат,
Но глубже броню пробивает
На нем удалый меч врага.
В бою минута дорога,
Заплатишь жизнью за ошибку.
В тот миг, как с радостной улыбкой
Булатов враг заносит меч,
Чтоб вмиг главу ему рассечь,
Булат в подставленную шею
Вонзает острый меч злодею.
Стремглав сраженный враг упал:
"Достоин быть мой победитель
Царевны молодой властитель!"-
Он прошептал – и жить престал…
Хоть, по правилу, Булата
Оставлять бы здесь не надо,
А вести об нем лишь речь,
Но должно на час пресечь
Нам об нем повествованье:
Побуждает нас желанье
Повидаться час-другой
С Бабой злобною Ягой…
Злей она любого черта,
Хоть какого хочешь сорта.
Это, как и почему,
Непонятно хоть уму,
Но поистине правдиво.
Только, видишь, вот в чем диво:
Черт варил двенадцать баб
(Он, вишь, был сердечком слаб,
Был влюблен он в них по уши,
Да надули, злые души!);
Кипятком вода кипела,
Вверх бросалась пена бела,
А колдуньям нипочем,
Черта дразнят языком,
Улыбаются, хохочут,
Чертов люд честной порочат,
Брызнут пеной в сатану
Да и спрячутся ко дну…
Сатана чертовски злился,
По-каковски ни бранился,
Чуть со злости караул
Не кричал. Вдруг как зевнул,
Да закашлял: серный пламень,
Медь, железо, глина, камень -
Всё на баб, им всем назло,
Повалилось, полило.
Вмиг старухи призатихли.
"Вот что вам за фигли-мигли!"-
Закричал тут сатана
И достал старух со дна.
Стал разглядывать их молча:
"Фи! Да сколько этто желчи,
Злости, разных славных штук,
Право, просто вон из рук!..
Что сравнится с ихней злостью,
Зло срослося с каждой костью,
Это просто первый сорт,
Ей-же-ей, как честный черт!-
Наконец сказал он тихо…-
Поступлю я с ними лихо;
Ну, теперь дрожи весь мир,
Будет нам тут вечный пир,
Будем чаще вас тревожить…
Знаю, как здесь зло умножить:
Чтоб была позлее тварь,
Все двенадцать этих харь
Я в одну соединяю
И такую сочиняю
Злую бабу, что она
Будет тот же сатана,
То есть я, своей особой!"
Тут он вываренной злобой
Начал тело наливать
Да над ним что-то шептать.
Вышла баба: оглянулась,
Миру злобно улыбнулась
И, лишь только на часок
Увидала чертов рог,
Прямо черта хвать по морде.
Закипела радость в черте;
"Будь мне старшая сестра,
Ты, как вижу я, добра…-
Сатана сказал и в щеку
Чмок красотку краснооку…-
Будь ты Бабою-Ягой,
С костяной ходи ногой,
Я тебя тотчас пристрою,
Не давай людям покою,
Да собьешь каких с пути,
Верны счеты им веди…
Как приблизишься ты к аду,
Дам за всех тебе награду!"
Тут исчез вдруг сатана…
Вот теперь, я чай, ясна
Вам причина, по которой
Ни с ленивцем, ни с обжорой,
Ни с разбойником она
Быть не может сравнена.
Всех Яга превосходила,
В ней вся дьявольская сила
Находилася в одной…
Дни летели чередой.
По чертовскому наказу,
Не теряя даром часу,
Зло она творила всем,
Иногда кое за чем
Приближалася и к аду,
Получала там награду
И опять заняться злом
В мир пускалася потом.
Раз случайно, ради шутки,
Забралась она на сутки
К Тихомиру в царство, – там
Счета нет ее делам
И позорным, и бесстыдным,
Человечеству обидным.
Там царевну невзначай,
Чтоб схватить хотя на чай
С сатаны, она украла,
У себя ее держала,
Не пускала никуда,
Запирала ворота
На замок, как уходила;
А царевна всё грустила,
Всё рыдала ночь и день
И была бледна как тень…
В одиночестве страдала,
Как уйти, она не знала:
Пятиглавый страшный Змей
Наблюдал всегда за ней…
Дом колдуньи был так страшен,
По углам двенадцать башен,
Ров кругом, и нет моста…
Вся околица пуста,
Тут нигде жилья не видно…
Но хоть вчуже жить обидно,
А уж всё, чем умирать,
Лучше малость подождать,
Не придет ли час спасенья,
Или, может, сожаленье
На Ягу вдруг нападет
И она ее снесет,
Возвратит в родное царство…
А колдуньино коварство
Всё росло. На целу ночь
Улетала она прочь,
Возвращалася с добычей.
И такой у ней обычай:
Угождай чем больше ей,
Тем она всё злей да злей!
Змей служил ей преусердно,
Люд губил немилосердно,
Приносил домой тела,
А колдунья их брала,
В разны твари превращала
Иль варила и съедала…
Скоро сказка говорится,
Да не скоро то творится,
Что рассказывают в ней…
Победив богатырей,
Подошел Булат наш к древу,
Отвязал младую деву,
Потупил смущенный взор
И завел с ней разговор…
"Я девица не простая
(Так, Булата озирая,
Начала она): мой род,
Царством властвуя, живет
И богато и счастливо,
Всех окольных царств на диво.
Я дочь царская Любана,
Надо мною слишком рано
Разразилася беда.
Я, беспечна, молода,
Проживала беззаботно,
Но судьбе было угодно
Наказать меня: злодей -
Царь соседний Федосей -
Как-то раз меня увидел,
Вдруг влюбился – и похитил.
Был с отцом моим он враг,
Не надеялся никак,
Быв беднее всех в округе,
Получить меня в супруги,
Да и мне он не был люб,
Потому что очень глуп…
Он скакал без остановки,
Не давал коню сноровки,
Вдруг сегодня встречу нам
Здесь попался царь Варлам.
Он, как знала я, давненько
Был влюблен в меня маленько…
Лишь меня увидел он,
Страшно сделался взбешен,
Закричал, мечом захлопал,
Страшно конь под ним затопал,
Он с него тотчас сошел,
Речь с противником завел,
За меня с ним поругался.
Впрочем, тот не испугался,
Слез с усталого коня,
Привязал скорей меня,
И пошла у них потеха,
Но мне было не до смеха:
Беспокойна и грустна,
Дум мучительных полна,
Я стояла, чуть дышала,
Смерть на помощь призывала,
Чтоб спастися от беды,
Вдруг явился, витязь, ты…"
И она благодаренье
За нежданное спасенье
Тут Булату воздает…
А Булат не узнает
Сам себя от восхищенья
И какого-то смущенья,
Страстен взгляд его очей,
Странен смысл его речей…
Но томить я вас не стану:
Он влюбляется в Любану
Просто-запросто и ей
Объясняется скорей,
Без дальнейших прибауток,
Как внушил ему рассудок.
Тут Любана покраснела,
На Булата посмотрела
И влюбилася сама,
Просто молвить, без ума.
Решено было: согласье
На взаимное их счастье
У родителей просить…
Жарко друг друга любить
Поклялись они до гроба
И пустилися в путь оба,
Чтоб царевну отыскать
И спокойней пировать
После свадьбу. Конь Варлама,
Не сердитый, хоть упрямый,
Был младой царевной взят,
Посадил ее Булат;
Он сказал было невесте,
Что не худо б ехать вместе,
Да, стыдлива и скромна,
Заупрямилась она…
Третий день они уж скачут,
То надеются, то плачут
О царевне молодой,
Что украдена Ягой,
Ждут с часу на час с ней встречи,
И о ней лишь только речи
Меж собой они ведут,
Либо песенки поют
Про любовну страсть друг к другу
Да про скучную разлуку…
День под вечер уж склонялся,-
Конь Булата спотыкался, -
Нет ни лесу, ни жилья,
Всё песчанее земля.
Ждут, не выедут ли в поле,
Где б пустить коней по воле
И самим поотдохнуть:
Утомил их долгий путь,
Да известно, что и голод,
Как ни будь себе тут молод,
Всё не тетка, а скорей
Лютой мачехи лютей,
А они давно не ели:
На пути нет даже ели,
А не только что дерев,
Чуть стоящих от плодов,
Как бывало это прежде…
Едут далее, в надежде
Степь песчану миновать,
Луг цветущий увидать,
Но напрасно ожиданье…
Солнце тмит свое сиянье,
Вечер мрачный настает,
Конь чем далее вперед,
Тем песок всё глубже, глубже…
"Эх, прости, создатель! глуп же
Я, вернуться бы назад!"-
Размышляет так Булат.
А Любана без движенья,
Словно некое виденье,
На коне своем сидит,
Ничего не говорит.
В ней давно ослабла сила,
И уздечку опустила
От усталости рука…
Сильно их гнетет тоска,
Холод, голод и усталость:
Камень тут взяла бы жалость!
Но Булат не за себя
Плакал, всей душой любя
Черноокую Любану,
Он бы снес больнее рану,
Лишь была б только она
От беды сохранена…
Уж кони едва ступали,
Беспрестанно подымали
Вверх песчаные столбы…
Не уйти, знать, от судьбы!
Ночь кругом, на что решиться?
"Лучше нам остановиться,
До рассвета подождать,
Чтоб коней не потерять",-
Говорит Булат Любане,
Не заметивши в тумане,
Что Любана чуть жива -
Нет ответа на слова.
Испугался он ужасно
И к царевне стал несчастной
Громко, жалобно взывать…
Стало на небе светать,
Он остатками настоя
Лил в лицо ей, громко воя,
И, печальна и бледна,
Вдруг опомнилась она;
Стали думать о спасеньи,
Тут завидел в отдаленьи
Поле пышное Булат,
Поскакал, сердечно рад,
Он туда с больной Любаной.
Вдруг, о ужас! словно пьяный,
Пошатнулся в страхе он,
Словно громом поражен:
На него, в змеиной шубе,
На своей огромной ступе,
С дикой яростью врага,
Баба кинулась Яга…
Перед солнечным закатом,
Распростившися с Булатом,
Серп поехал на восток.
Месяц по небу потек,
Звезды в небе засверкали,
Он всё ехал дале, дале,
То надеждою живим,
То отчаяньем томим.
Про колдунью мыслил гневно,
Думал встретиться с царевной,
У врага ее отнять,
С нею в царство прискакать
И просить ее в награду.
Он к коню забыл пощаду,
Гнал без памяти его,
Сам не зная для чего.
Вот прошло уж трое суток,
Стал грустить он, кроме шуток,
Не встречая никого:
Скука мучала его.
Мучим тайною тревогой,
Ехал он путем-дорогой.
Вдруг однажды при реке
Видит город вдалеке -
На пространстве необъятном
Он, в величии нарядном,
Красовался, процветал,
Чем-то дивным поражал…
"Что за диво, что за чудо!
Побывать бы в нем не худо,
Чтоб немного отдохнуть,
А потом и снова в путь",-
Серп подумал и помчался…
Конь от жара задыхался,
Он его всё боле гнал
И в минуту доскакал.
Город пышен, как столица,
Всюду праздничные лица.
"Что тут, праздник, что ль, какой?"-
У красотки молодой
Невзначай спросил проказник
И узнал, что точно праздник:
У царя родился сын,
Так сегодня день крестин…
Серп не знал, за что приняться:
Погодить иль в путь пускаться?
И, решившись наконец,
Поскакал он во дворец.
Там с придворными съякшался,
Разговорами занялся,
Был прилично угощен
И к царю потом сведен.
Царь был рад ему душевно
И с царицей да царевной
Ну расспрашивать его:
Прибыл к ним он для чего?
Он сказал, что так, случайно,
И открыл потом, за тайну,
Что царевны молодой,
Что похищена Ягой,
Он с усердьем рабским ищет
И за ней по свету рыщет.
"Отдохни немного, братец,
Я вина хотя ушатец
Для тебя поставить рад,
Я сегодня тороват:
У меня, вот видишь, диво,
Жил доселе я счастливо,
И во сне, и наяву,
Но счастливей заживу:
Сын третьеводни родился,
А сегодня уж молился
На крестинах сам своих,
Вот, брат, делаем каких!
Это всё б еще не диво,
Да растет он очень живо,
Не по дням, а по часам,
Посмотри, братец, хоть сам -
Верно, скажешь: просто милка!"
Тут велел он, чтоб кормилка
Принесла к нему дитя.
Серп подумал, что шутя
Царь об нем разговорился,
И немало удивился,
Как увидел, что оно
Не шутя говорено:
Вдруг в покой дитя вбежало
И раскланиваться стало,
Завело об чем-то речь,
Стало прутом кошку сечь.
Серп не верил, чтоб малютке
Было только трои сутки,
Говорил, что лет уж пять
Он изволит проживать,
Но, побывши с ним с полсуток,
Стал уверен, кроме шуток,
Потому что вдруг при нем
Больше стал он полвершком…
Сила в нем была велика,
Бегал он, как заяц дикой,
Не по летам был умен,
Назывался Спиридон.
А-та-та, да а-ту-ту!
Как во нашем во свету
Дива разные творятся:
В чугунах змеи варятся,
Леший ходит по лесам,
Не дает покоя нам,
Ведьмы ездят на ухвате,
Черти скачут на лопате,
От рассвета до зари
Бой ведут богатыри,
Петухи между собою
Тоже склонны очень к бою:
Между всем, что лишь живет,
Драка вечная идет!
Рыба ищет там, где глубже,
Человек – где жить получше,
И обычной чередой
Всё проходит под луной…
А-та-та, да а-ту-ту!
Сказку дальше поведу…
Как опомнился Булат,
Так он стал сердечно рад,
Что с Ягою повстречался.
"Наконец-то я добрался
До тебя, бесовска дочь,
Без сестры не выду прочь!
Я задам тебе трезвону,
Будет свет дрожать от стону,
Так тебя приколочу!" -
Он подумал и к мечу
Устремился, а колдунья
(Знать, она была болтунья)
Без умолку говорит,
В чем-то всё его корит
И его о чем-то просит…
Тут Булат свой меч заносит,
По башке колдунью бьет,
Меч колдунью не берет! ..
Ха, ха, ха! да хи, хи, хи!
И пустилась во смехи!..
Насмеявшися досыта,
Закричала: "Хоть обида
Мне побои от тебя,
Но прощаю я, любя,
Всю вину тебе, как брату!
(Глазки сделала Булату
Тут она и страшно рот
Искривила, как урод!)
Ты меня не уничтожишь,
А себя лишь растревожишь:
Лучше нужде покорись
И на мне, Булат, женись!
Я хотя и некрасива,
Но зато я в мире – диво,
Не найдешь такой другой;
Очарована тобой,
Вся горю я, вся пылаю,
О тебе одном мечтаю,
О тебе и ночь и день
Я грущу, бродя как тень!
Помню, взвидела я в жизни
В первый раз тебя в отчизне,
Был ты в поле на коне
И пришел по нраву мне!
Ах! не будь моим тираном!
И к моим сердечным ранам
Сострадание имей!"
Тут она еще глупей
Посмотрела на Булата…
"Даром мне тебя не надо,
Что ты, старая Яга!
Жизнь мне, что ль, не дорога?
Убирайся к черту в гости,
Да прибей его со злости,
Да подай скорей сестру,
А не то – в пыль изотру!"
– "Нет же, нет тебе сестрицы!
Не хотел любить Ягицы,
Так не будет век любовь
Греть твою отныне кровь!
Ты меня ввергаешь в горе,
Отпуск дам я Миловзоре,-
Лишь останься ты со мной,
Мой тиран, владыка мой!
Что, не хочешь? Ну так ладно,
Для тебя будет накладно…
А! соперницу свою
Здесь вблизи я узнаю!
Нет, не дам тебе, тирану,
Целовать свою Любану!"-
И бросается стрелой
Ведьма к деве молодой…
А Любана в отдаленьи
Пребывала в размышленьи
И смотрела, как вдали
Небо близко от земли.
К ней колдунья подлетела,
Всю Любану обозрела,
Да и ну над ней шептать,
Черной палицей махать!
До нее лишь дотронулась,
Злобным взором улыбнулась,
Посмотрела ей в лицо -
И Любана в деревцо
Обратилася в минуту,
Да еще, к большому чуду,
Тотчас в землю тут вросла
И качаться начала…
Ветви пышно развевались,
Подымались, наклонялись -
Всё своим порядком шло:
Колдовство свое взяло!
В бой с Ягой Булат пустился,
Но он сколько ни храбрился,
Ведьме просто – ничего,
Лишь накладно для него…
Он же был притом уставши:
Не поевши, не поспавши,
Трое суток ездил он,
Поневоле не силен…
"Скучно жить мне одинокой,
Покорись судьбе жестокой,
Эй, послушай! покорись,
Поскорей на мне женись,
Я не вечно безобразна,
Я бываю и прекрасна:
Есть в году такие дни,
Наступают уж они.
Буду лучше я рядиться,
Да румяниться, белиться,
Так, поверь, заворожу
И к себе приворожу!"-
Так Яга ему твердила,
А он выл, что силы было,
Над несчастным деревцом,
Обратясь к нему лицом.
Ветви с лаской наклонялись
И как будто улыбались,
То как будто плач и стон
От него вдруг слышал он…
День уж к вечеру склонялся,
С деревцом он не прощался,
Всё над ним еще сидел,
На него он всё глядел.
Гибким станом любовался,
Превращенью дивовался
И был полон грустных дум.
Вдруг вверху он слышит шум,
Оглянулся: Змей крылатый,
Весь одет в стальные латы,
И со множеством голов
Возбуждая страшный рев,
Пролетал на ним. Булату
Он посланником из аду
Показался б, если б он
Не был храбрым урожден…
Меч Булат свой припасает
И о битве размышляет,
Вдруг с ужасным криком Змей
Замахал крылом сильней,
Распустил его пошире
И, хоть весь тонул он в жире,
Так широко рот раззел,
Что Булата разом съел,
Проглотил его как муху
И пустился что есть духу,-
К дому ведьмы прилетел
И на землю разом сел…
"Выходи, моя Ягица,
Круглолица, белолица!
Я исполнил твой приказ:
Уж Булат теперь у нас!.."
Разрядившись как девица,
Прибежала тут Ягица,
Руку с радостью свою
Целовать дала Змею.
А меж тем он из утробы,
Не без радости и злобы,
Вдруг Булата возвратил.
"Как он нежен! Как он мил!
Не изволит ли белиться?
(Закричала тут Ягица);
Впрочем, это не беда,
Лишь была бы красота!"
Да и чмок его тут в губы.
Чуть Булат с досады зубы
Тут колдунье не разбил!..
"Чтобы черт тебя любил
(Закричал он), я не стану,
Я люблю одну Любану!"
– "Ха, ха, ха, да хи, хи, хи!-
И пустилась во смехи!-
Полно, милый мой дружочек,
Мой прекрасный жизненочек,
Чем же я тебе худа?
Где же лучше красота?
Рот немножко широконек,
Нос изрядно великонек,
На макушке есть рога,
Словно кость одна нога,
Да немножко ухо длинно,-
Но зато ведь я невинна!
Вот что главное, дружок!"-
И опять Булата чмок!..
Чуть не выл Булат со злости.
"Ну, попал я в добры гости
(Говорил он про себя)…
Черт бы взял, Яга, тебя!.."
А Яга, палима страстью,
И ласкательством, и властью,
И приманками любви
На желания свои
Преклонить его стремится,
Но напрасно горячится -
Наш Булат всё "нет да нет!"
Произносит ей в ответ.
Так проходят дни и ночи,
Уж Булату нету мочи
У колдуньи старой жить,
Ласки дьявола сносить,
Быть в ужасном заточеньи,-
И действительно мученье
Жизнь так глупо проводить,
Лучше запросто – не жить!
Опечаленный и бледный,
О сестре он плачет бедной,
Знает верно, что она
Близ него заключена,
И не может с ней видаться,
Вместе горю предаваться,
Вместе ждать бедам конца.
"Хоть бы вестку до отца
Как послать, он, верно б, вскоре
Прекратил сыновне горе;
Чтоб детей освободить,
Рать прислал бы, может быть",-
Так мечтал Булат несчастный.
А меж тем в колдунье страстной
Жар любви не потухал,
А всё больше прибывал.
Наконец она однажды,
Вся полна любовной жажды,
Объявила, что Булат
Будет сам себе не рад,
Коль любовь ее отвергнет,
Что в тюрьму его повергнет,
Будет всячески язвить,
Не давать ни есть, ни пить,
Что она его измучит,
Да любить себя научит!
Не послушался Булат.
В сильной злобе, из палат,
Отвести его в темницу
Повелела тут Ягица.
И Булат был отведен,
В смрадный погреб посажен,
Заперт накрепко замками.
Плача горькими слезами,
Что затеять, он не знал,-
День за днем так протекал…
А Яга сильнее злилась,
Всё румянилась, белилась,
Завивала волоса,
Но ничуть ее краса
От того не возвышалась,
И по-прежнему осталась
Баба злобная Яга
Безобразна, как карга…
Крепок, силен Спиридон,
В три недели вырос он,
В три недели укрепился,
К бранной жизни приучился;
Рос он в час до полвершка,
К удивленью старика,
Своего отца родного,
И всего люду честного…
В царстве шла о нем молва,
Что такая голова
У него, каких доселе
Царства вовсе не имели:
В царстве всех богатырей
Побеждал он как детей;
Силен, словно царь Самсон,
Королевич Спиридон,
Нет ни в чем ему преграды,
Никому не даст пощады,-
Что подковку разогнуть,
Что булавочку согнуть -
Для него одно и то же;
Был он в царстве всех пригоже,
Красных девушек любил,
Не ковшом – ведром он пил,
Доказать чтоб всем отвагу,
И вино и разну брагу…
Все дивилися ему,
Не спускал он никому,
Первый был в бою кулачном,
И в курении табачном,
И в подобных шалостях,
Озорник такой, что страх:
В царстве всех приколотивши,
Осрамивши, победивши,
Кто был славен удальством,
Стал для всех он словно гром,
Стали все его бояться
И как можно удаляться…
Вдруг стал скучен Спиридон:
Не любил без дела он
Проводить ни получасу -
За проказою проказу
И за жарким боем бой
Уважал он всей душой…
Он пришел к отцу однажды:
"Скоро ль мне свободу дашь ты,
Гой еси! родитель мой!
Я терзаюся тоской,
Здесь уж жить мне несподручно,
Жить без дела как-то скучно,
Нет простора ни уму,
Ни удальству моему.
Дай коня мне, дай мне волю -
Рыскать стану я по полю,
Дай мне щит да вострый меч -
Буду головы им сечь!
Богатырской стану силой
Хвастунов дружить с могилой,
Может быть, порой сыщу
Я себе и по плечу -
Тут-то я себя потешу:
Разом глотку перережу
Непреклонному врагу,
Замолчит он, ни гугу!
В разных царствах побываю,
Всех диковин повидаю,
Присмотрю себе жену
Да домой и улизну
За твоим благословеньем…"-
Он сказал отцу с почтеньем.
Приласкал его отец,
Прослезился, наконец
Молвил, слезы отирая:
"Ладно, братец, отпускаю,
Только больно не кути,
Поумней себя веди:
Не дерися с кем попало,
Право, проку будет мало,
Не уйти нам от беды,
Раскутишься если ты,
Если всякому злодею
Подставлять ты будешь шею,
Если, ради удальства,
Будешь дерзок на слова.
Неровен ведь челядинец -
Даст такой тебе гостинец,
Что костей не соберешь,
Без ноги домой придешь…"
Тут ему благословенье
Он дает на отправленье,
И отважный Спиридон,
Тем донельзя восхищен,
Дует с радости в ладоши,
Раздает прохожим гроши,
Песнь веселую поет
И вино ковшами пьет..
"То-то чадо уродилось,
Вечно б дралось, веселилось -
Он на все проказы лих;
Кабы больше нам таких,
Так бы, верно, наше царство
Превратилося в мытарство.
Впрочем, что же? Ничего!
Дурь пройдет ведь у него,
Будет во сто раз умнее!"-
Думал царь и веселее
Становился, а сынок
Пил настойку, как квасок,
Ел себе за кочнем кочень
И был весел очень, очень,
Без особенных баляс
То и знай – пускался в пляс.
Бой затеял напоследок:
Выбил окна у соседок,
Вызывал богатырей,
Побивал их как детей
И, чтоб помнили подольше,
Им рубцов наделал больше
На спине и на руках,
На боках и на ногах.
До утра попировавши
И часок-другой поспавши,
Начал он сбираться в путь.
Пал отец к нему на грудь
И опять давал наказы,
Не пускался чтоб в проказы,
Чтоб без толку не дрался
Или как не опился!
А не то задать и перцу
Посулил ему как шмерцу.
Спиридон сел на коня,
Как огонь на нем броня,
Меч в руках огромный блещет,
Он от радости трепещет,
Нетерпением горя,
Лобызает он царя,
Огорченную царицу
И красотку царь-девицу,
Бьет коня потом ногой
И уносится стрелой…
Едет день, и два уж едет,
О победах славных бредит,
С нетерпеньем встречи ждет,
Кто помимо не пройдет -
Рукавицу в рожу бросит
И сражаться с ним попросит.
"Верно, трусишь, нетопырь!"-
Грозно молвит богатырь
И опять всё дальше едет
Да о разных сечах бредит.
Раз он видит: на коне,
В латах кованых, в броне,
Едет витязь… То-то радость!
Спиридону шепчет младость:
"Наскочи скорей – и в бой,
Драться где ему с тобой!"
Спиридон летит стрелою,
Приготавливаясь к бою;
Витязь смотрит, удивлен.
"Что ж ты смотришь? (Спиридон
Закричал ему спесиво.)
Или я какое диво?
Становись-ка, становись,
Защищаться не ленись,
Будет тут тебе работы!"-
– "Право, драться нет охоты
(Молвил витязь) – жар такой,
Что дерися хоть нагой,
Так устанешь до упаду;
Дай-ка руку мне, как брату".
Спиридон свое поет:
"Видно, страх тебя берет,
Закоптить боишься рожу.
Коли так, тебя я брошу,
Верно, ты большой, брат, трус!"
(Говорит он.) -"Я дерусь!"-
Отвечает витязь грозно,
И начался бой сурьезный…
Долго дрались; Спиридон
Вдвое больше был силен,
Но еще не свыкся с битвой,
Он мечом махал как бритвой,
Но неверен был удар.
А другой уже был стар,
Помогал ему тот опыт,
Что в сраженьях частых добыт,
С ним никак он не плошал,
Все удары отражал.
Наконец, уставши драться,
Ну герои обниматься.
"Оба храбры мы равно,
Удальство у нас одно,
Будем лучше мы друзьями,
Вместе тешиться боями
Станем, странствуя везде
(Спиридон сказал). А где
Ты живешь? За чем пустился
В путь, давно ли веселился,
И когда опять домой
Ты отправишься, герой?"-
– "Я давным-давно из царства:
В силу некого коварства
Злобной Бабою-Ягой
Перл украден дорогой,
За грехи наши велики,
Дочка нашего владыки,-
Послан я ее сыскать
И злодейку наказать".
– "В самом деле? Это чудно!
Нам сыскать ее нетрудно:
Ездить буду я с тобой;
Только встречуся с Ягой,
Так ее я изувечу,
Истираню, искалечу,
Что забудет воровать,
Будет ноги нам лизать!"
И Светан со Спиридоном
Разменялися поклоном,
Словно братья обнялись,
В вечной дружбе поклялись,
С час еще потолковали,
Меж себя погоревали,
О царевне молодой
И решилися с Ягой
Поскорее как сойтиться,
Покровавее сразиться,
Разом дело всё решить
И царевну возвратить.
С тем и в путь они пустились,
Только той надеждой льстились,
Что Ягу как раз найдут
И во гроб ее сведут.
Время льется словно речка,
В жизни человек как свечка:
Проблеснет и догорит,
Только смрад распространит.
В мире счастие непрочно,
Только зло одно живет
И толстеет, и цветет;
Слабый сильного терзает,
Глупый умному мешает,
Всё идет наоборот,
Черт мутит честной народ.
Да к большой беде народа,
Кроме всякого урода,
Чтобы пакости творить
И вконец всех разорить,
Хоть и так уж люди слабы,
Завелися Яги-Бабы
И от ведьм отбоя нет,
Право, жаль взглянуть на свет!..
Проклинал, в темнице сидя,
Света божьего не видя,
Ведьму бедный наш Булат
На особенный свой лад…
Посылал он ей проклятья -
Их не стану повторять я,
Потому что насмешу,
Если все их расскажу.
Находясь в большом свирепстве,
Помышлять он стал о бегстве,
Стены стал с досады рыть
Да окошки колотить;
Проку было в том хоть мало,
Да надежда обольщала,
А с надеждою подчас
Вместо водки пьешь и квас.
Вот однажды приуставши,
Долго стену прорывавши,
Руки он сложил на грудь,
Лег немного отдохнуть.
Лишь заснул, пред ним виденья
Появились во мгновенье:
Наклонившися к нему,
Шепчут что-то все ему
На языке непонятном,
Но о чем-то о приятном;
Вдруг исчезли, лишь одно
С ним осталося. Оно
Долго пристально смотрело,
То краснело, то бледнело
И сказало наконец:
"Ты терпенья образец,
И за то тебе в награду
Дам я помощь и пощаду.
Терпеливо всё сноси,
Понапрасну не проси
У Яги себе прощенья -
Близок, близок день спасенья:
Всё случилося к добру,
Скоро ты найдешь сестру,
Добрый нрав твой мне угоден,
Скоро будешь ты свободен.
Не спеши лишь, подожди,
Да не сбейся как с пути!
А чтоб горю услажденье
Было, думай про спасенье.
Случай дам тебе такой:
Ты увидишься с сестрой, -
На, вот ключ: в твоей темнице
Есть проход к твоей сестрице -
Тут в стене направо дверь,
Отвори ее теперь,
Повидайся с ней немного,
Да смотри, наказан строго
Будешь, если чересчур
Засидишься, балагур".
Тут исчезло вдруг виденье…
"Что за чудо-сновиденье?
(Говорил Булат себе.)
Не угодно ли судьбе
Надо мною посмеяться?
Так дивился, а потом
Шарить стал в стене ключом,
Через темень полуночну
Отыскал он щель замочну:
Ключ однажды повернул -
Чрез порог вдруг свет блеснул,
Дверь сама собой открылась,
И сестра пред ним явилась.
От восторга сам не свой,
Он целуется с сестрой,
И пошла у них беседа,
Длилась долго, до рассвета,-
Про несчастие свое,
Про житье свое бытье
Миловзора рассказала
И от счастья трепетала,
Что, ее любимый брат,
С ней увиделся Булат.
"И уйти бы нам отсюда
(Говорит Булат) не худо,
Возвратиться бы к отцу,
Уж пора бедам к концу,
Много, много мы терпели,
Так придется неужели
Долго нам еще терпеть
И отрады не иметь?
Но уж мне пора в каюту!"
– "Погоди хотя минуту,
Посиди хоть до зари
Да со мной поговори.
Дома нет, кажися, ведьмы,
Можем дольше посидеть мы",-
Говорит ему она…
Вдруг, как будто сатана,
Ворвалася ведьма в двери:
"Эге-ге! какие звери!
Вот бы лихо провели,
К двери ключ себе нашли!
Мастера, как видно, шарить!
И изволят тарабарить!
Ладно – я вас накажу.
Власть свою я докажу
Над судьбиной вашей жалкой!"
Тут своей волшебной палкой
К ним она коснулась: вмиг
На их месте, вместо их,
Две статуйки показались,
Да недвижны и остались,
В землю накрепко вросли,
Не отдернешь от земли!
"Стойте тут себе, дубины!"
Тут разглаживать морщины
Ведьма стала на челе,
А потом на помеле,
Проюркнувши через кровлю,
Вновь отправилась на ловлю…
Туча по небу бежит,
Месяц на небе горит,
В роще свищет соловей,
Говорит с травой ручей,
Облетая вкруг кладбище,
Жадный ворон ищет пищи,
По долине на коне
Скачет путник при луне…
Кто ты, путник одинокой,
Едешь близко иль далеко?
Из палат ты, иль твой дом
Не сияет серебром?
Для чего ты среди ночи
Гонишь лошадь что есть мочи -
Иль, уставши от пути,
Хочешь кров скорей найти?
"Еду я из стран далеких,
Из палат царя высоких,
И гоню и день и ночь
Чтоб найти цареву дочь,
Изломать колдунье кости -
Я за тем к ней еду в гости,
Я царев посланный Серп:
На щите горит мой герб,
Меч в руке моей широкий…"
Едет Серп путем-дорогой,
В даль туманную глядит,
Всё по-прежнему грустит:
Он бы с радостью подрался,
Да никто не попадался,
Скука бедного взяла
И на душу налегла.
"Хоть бы леший мне попался,
Так и с ним бы я подрался!"-
Про себя он говорил
И коня со злости бил…
Средь своих печальных дум
Вдруг в дали он слышит шум,
Шум становится сильнее,
Серп бодрее и бодрее.
"То-то, – думает, – сражусь,
За всю скуку поплачусь!
Кто бы ни был тут, хоть дьявол,
Хоть по воздуху б он плавал,
Хоть скакал бы на коне,
Хоть бы был он весь в огне,
Ни за что не дам я тягу,
Лучше мертвым тут же лягу!"
Шум еще сильней, сильней,
Вдруг он видит: страшный Змей
На него стремится прямо,
Рот огромный, словно яма,
У него уж растворен.
Серп испуган, изумлен,
Но меча не забывает,
О сраженье помышляет.
Змей летит, летит, летит -
Налетел – и делу квит!
Проглотил Серпа как муху
И помчался что есть духу.
И дорогой, и бурьяном
Спиридон скакал с Светаном,
Всё хотел попасть на след,
А следа всё нет да нет.
Где к Яге-Бабе дорога?
Ведь дорог на свете много -
Словно праздничный базар,
Испещрен земной весь шар!…
Но надежды не теряя,
О царевне размышляя,
Дале ехал Спиридон.
С каждым днем был крепче он,
С каждым днем он был сильнее,
Ловче, краше и смелее,-
Рад душевно был Светан,
Что ему судьбою дан
Спутник столь во всем отличный…
Чередой всё шло обычной;
Раз, прервав немного путь,
Спиридон лег отдохнуть,
И Светан улегся тоже.
На другое утро – что же?
Нет Светана, нет как нет,
Уж пропал его и след.
Конь по-прежнему пасется,
На осине щит трясется,
Воткнут в землю меч стоит,
Всё по-прежнему лежит,
А Светана нет да-й-только!
Стал, не струсивши нисколько,
Спиридон его искать
Да с надеждой поджидать,
Но Светан не возвратился.
Спиридон тут подивился,
Не стерпел, чтоб не вздохнуть,
И один пустился в путь.
Едет, голову повеся
И почти не куролеся,
Думу думает тайком,
Озираяся кругом.
Минул лес. Пред ним долина,
Разноцветна, как картина,
В ряд на ней деревьев цепь,
А за ней песчана степь.
"Ехать дале, иль вернуться,
Или в сторону шатнуться?"-
Думал молча Спиридон.
Наконец решился он:
Через степь, во что б ни стало,
Переехать как попало,-
И поставил на своем,
Хоть устал с своим конем.
Вот в долину он въезжает,
Поскорей с коня слезает,
Озирается вокруг.
"Словно с кем-то я сам-друг,
Чeй-то голос грустный слышу,
Кто ж бы это был? – не вижу!"-
Размышляет Спиридон.
Тут опять долину он
Обозрел и посредине
Деревцо на той долине
Одинокое узрел.
Отдохнуть под ним он сел…
Вдруг он слышит некий шепот
И какой-то грустный ропот
Прямо над ухом своим,-
Стал он слушать, недвижим:
"Витязь, будь великодушен,
Добродетели послушен,
Сохрани меня от бед!
Здесь немил мне дневный свет!
Я не дерево – девица,
Баба старая Ягица
Изувечила меня,
А была свободна я:
И спокойством наслаждалась,
И любовью обольщалась,
Женихом мне был Булат.
Будешь мне и друг и брат,
Если ты меня избавишь,
Полюбить себя заставишь,-
Победи скорей Ягу!
Жить я дольше не могу
В этой тягостной неволе,
Сил моих не хватит боле.
Как Ягу ты победишь,
Не сплошай тут как, смотри ж:
У нее есть жезл волшебный,
С виду он не велелепный,
Но в нем сила такова,
Что вновь буду я жива,
Если им ко мне коснешься.
С Змеем ты сперва столкнешься,
С ним дерися из всех сил,
Он становится уж хил,
И хоть много люду губит,
Да и сам Яги не любит".
Тут умолкло деревцо.
Спиридоново лицо
Полным счастьем просияло:
Уж охота забирала
Поскорей сойтись с Змеем
И с Ягицею потом.
Вдруг летит и самый Змей,
Ветра бурного быстрей;
Спиридон свой меч хватает,
Против Змея обращает,
Змей помимо пролетел,
Боком лишь его задел,
Змей свирепо оглянулся
И тотчас назад вернулся.
Тут начался жаркий бой:
Спиридон одной рукой
Все удары отражает,
А другою защищает
От ударов он себя.
Змей, свирепственно хрипя,
То и знай его колотит.
Долго битва происходит,
Оба ранены давно,
Кровь смешалася в одно,
Но конец еще не близок,
Спиридон пред Змеем низок:
Змей ударит и назад
Отлетает, супостат!
Наконец случайно Змею
Спиридон вцепился в шею,
Крепко держится, а Змей
Всё сильнее и сильней
Отбивается – но тщетно!
Спиридону лавр победный
Улыбаться начинал;
Змей последний дух собрал,
Приподнялся и в минуту
Полетел, к большому чуду!
Спиридон на нем сидит,
По башке его тузит,
Не дает ему покоя,
Он летит всё, громко воя,
Наконец он долетел
И к Яге на крышу сел;
Ну вопить тут гласом зычным,
От всегдашнего отличным,
Так вот горло и дерет,
Спиридон его всё бьет…
А Яга на голос Змея
Собралася поскорее,
Помогать ему летит.
"Плохо дело! – говорит
Спиридон себе, – ведь с ними
Мне не справиться с двоими,
Ведь, пожалуй, цап-царап!
Я и так уже ослаб,
Надо этого спровадить,
Да потом и с ведьмой ладить!"
Тут принялся Змея он
Колотить со всех сторон:
То мечом его поколет,
То зубами рвать изволит,
А меж тем он всё глядит,
Скоро ль рот Змей растворит.
Дождался – и меч с размаху,
Без печали и без страху,
В горло Змею засадил,
Там его поворотил.
Змей грызет железо зубом,
Но, в своем свирепстве глупом,
Не находит ничего
Для спасенья своего.
Что за дело Спиридону
До его смешного стону -
Он не меньше озлился,
Резать Змея принялся -
Перерезал ему глотку,
Допил бывшу в фляжке водку
И слезать он с крыши стал,
Тут Ягу он увидал,
Со всех сил к нему летящу,
Под собой земли не зрящу,
"Ну (подумал он), еще
Будет дело горячо,
Будет много мне работы,
Благо много и охоты!"
Навострив свои рога,
Мчится старая Яга:
Поравнялась прежде с крышей,
Поднялася после выше
И пришла в великий страх:
Мертвый Змей в ее глазах.
"Ах ты, Змей мой Змеуланыч,
Дорогой Иван Иваныч!
Кто тебя так исказил,
Буйны головы разбил?
Друг души моей безмерный,
Мой слуга нелицемерный,
Мой кормилец, брат ты мой,
Кто глумился над тобой?"-
Так колдунья сожалела
И на крышу сесть хотела;
Спиридон ее схватил,
В бок свирепо поразил.
Оглянулася Ягица,
Принялась кричать и злиться,
Длинну палицу взяла,
Бить героя начала:
Раз ударила – герою
Стало вовсе не до бою,
Не упал чуть со всех ног;
Но себя он перемог,
С новой силой стал сражаться
И, что долго прохлаждаться,
Просто-запросто сказать -
Стал Ягу он побеждать.
Тут Яга свирепо взвыла,
Пощадить ее просила.
"Нет, пощады я не дам,
Отошлю тебя к чертям!"
Пуще тут Яга озлилась,
Завертелась, закружилась
И вскричала во гневу:
"Пусть я больше не живу,
Пусть ты жизнь мою погубишь,
Тем царевны не искупишь!"-
Головой тут потрясла
И со злости умерла.
Спиридон тут спохватился:
На себя он сам сердился,
Что не выведал о том
Перед ведьминым концом,
Где она царевну скрыла.
Вспомнил он, что говорило
Деревцо в долине той,
Где вступил он с Змеем в бой;
У Яги тот жезл сыскавши
И его с собою взявши,
Он отправился потом
Обыскать колдуньин дом.
В мрачну думу погружен,
Молча ходит Спиридон,
На себя нещадно гневный.
Ищет в доме он царевны,
Все покои обыскал,
Наконец вошел в подвал.
Ничего и тут – всё пусто,
Пахнет только лишь капустой.
Дальше молча он идет
И фонарь в руке несет.
Две статуйки небольшие,
Обе стройные такие,
Он увидел, посмотрел,
Приподнять было хотел,
Но напрасно горячился:
Их не поднял, как не бился.
"Где ж царевна? где она?
Неужели сожрана
Ненавистною Ягою?"-
Молвил он, стуча ногою.
Грустно, бедному, ему,
Не приложит он уму,
Поступить как в этом деле.
Клонит сон его к постеле,
Долго, долго он не спал,
Чересчур в бою устал.
Перемочь сна сил не стало,
Он прилег под одеяло;
Спит и видит: некий дух
Прилетает к нему вдруг
И гласит ему чуть внятно:
"Храбрость мне твоя приятна,
Ты отлично поступил,
Что Ягу вконец убил.
Не крушися, всё устрою,
Скоро всех вас успокою.
Как царевны не найти?
Снова ты в подвал поди,
Две статуйки там заметишь
(Ты огонь затем засветишь:
Без огня нельзя никак,
Там всегда ужасный мрак).
Прикоснися к ним той палкой,
Что ты взял у ведьмы жалкой,
И увидишь пред собой
Брата родного с сестрой".
Тут исчезло вдруг виденье,
Он проснулся в изумленьи,
Пораздумал, погадал
И отправился в подвал.
Только палицей коснулся,
От восторга улыбнулся:
Миловзора и Булат
Пред очьми его стоят…
Брат с сестрою обнялися
И слезами залилися.
Даже самый Спиридон
Был растроган и смущен.
Объяснил он всё им вкратце,
Обнялись они, как братцы,
И сбираться стали в путь,
Не подумав отдохнуть.
Лишь Булат один невесел,
Мрачну голову повесил.
"Где Любанушка моя?
Одинок неужли я?"-
Говорил он с сожаленьем.
Спиридон тут с восхищеньем
Речь Булата перебил,
Всё как должно объяснил;
Тут в долину побежали,
Деревцо скорей сыскали,
Прикоснулися жезлом,
Да и дело всё с концом!
"Я роптать теперь не стану,
Возвратил мне рок Любану!"-
Закричал, сердечно рад,
Торжествующий Булат;
Стал с Любаной обниматься
И с восторгом целоваться.
А меж тем наш Спиридон
Миловзорой был пленен,
И она его улыбкой
Подарила не ошибкой.
Брат на помощь подоспел,
Кончить всё как раз умел.
Решено было – на счастье
У отца просить согласья,
А потом и под венец,
Если даст его отец.
В стойле ведьмы конь Булата
Поджидал его, как брата;
Там же было два коня,
Все как будто из огня,
Так вот пол ногой и роют,
Ну, не дешево, чай, стоят!
Не подумай на них сесть:
Целиком готовы съесть!
Но неробкие девицы,
Не боясь коней Ягицы,
Сели бережно на них,
И затихли кони вмиг.
Спиридон меж тем в минуту
Отыскал кобылку люту,
И отправилися в путь…
Громки песенки поют,
Разговаривают дружно.
"Ничего теперь не нужно
Нам: мы счастливы вполне;
Одного лишь жалко мне:
Где те храбрые герои,
Что со мной пустились двое
За младой моей сестрой,
Поразведаться с Ягой?"-
Говорит Булат печально…
Едут шибко, путь им дальной,
Приезжают вдруг к реке:
Волны брызжут в тростнике,
По песку, журча, струятся,
В даль туманную катятся…
"Посмотри-ка, ведь река,
Мне кажись, не глубока,
Пересохла от морозу;
Чем искать нам перевозу,
Переехать лучше вброд,
Далеко она течет
(Говорит Булат) – скорее,
Да и ехать веселее".
И они пустились вброд.
Вот Булат на берег тот
Переехал безопасно,
С Миловзорою прекрасной
И с Любаной Спиридон
Едет вместе… только он,
И величествен и важен,
Обгоняет их на сажень.
Вышел на берег, назад
Оглянулся, и Булат
Тоже смотрит в изумленье…
"Что за чудное явленье?
Да на ком они сидят?"
(Так друг другу говорят.)
Оказалось, что Любана
На загорбке у Светана,
Миловзора на Серпе…
Вот что вздумалось судьбе!..
Посмеялись, подивились,
Вброд за ними возвратились,
Их на берег принесли
И расспрашивать пошли:
Как да что? каким манером?
Уж наверно изувером
Всё настряпалося так?
"Да, Яга, наш общий враг,
Так над нами подшутила,
Нас в лошадок превратила:
К ней принес нас лютый Змей,
Что служил усердно ей.
Мы бы вечно так остались,
Если б вы не догадались
Нас от ведьмы увести,
Чрез ручей сей провести.
В нем вода течет живая -
От волшебства избавляя,
Прежний вид она тем дает,
Чрез него кто перейдет!"-
Так сказал Светан. Довольны,
Независимы и вольны,
Все обнялись чередой
И пустилися домой;
Радость души их живила,
Услаждала, веселила,
Дни невидимо текли.
И родительской земли
Скоро им явились зданья.
Было радостно свиданье:
От восторга сам не свой,
Всех лобзал старик седой,
В честь героя Спиридона
Дал земных он три поклона,
Дал ему в невесты дочь.
Пир начался в ту же ночь,
Две вдруг свадебки справляли,
Без пощады пировали…
Брага пенная лила,
Яствам не было числа.
Всё, что было только вкусно,
Приготовили искусно
И поставили на стол.
Пир три дня, три ночи шел.
Я там был во все три ночи,
Ел, что было только мочи,
За стаканом пил стакан.
А всё не был сыт и пьян.
<1840>
Как много дум наводит день рожденья!
Как много чувств в душе он шевелит!
Тот от души его благословит
И проведет с друзьями в наслажденьи.
А есть другой… Болезнен и уныл,
Бежит под сень родительских могил
И там, в пылу преступного раздумья,
Его клянет и просит у небес
В удел земной, как милости, безумья,
Чтоб страшный день из памяти исчез!..
Безумен тот, кто рад ему; безумен,
Кто упрекать и клясть его посмел.
Счастлив – сей лик ни праздничен, ни думен,
Кто перед ним ни вырос, ни сробел;
Кому с собой ни радости беспечной,
Ни горьких мук тот день не принесет;
Кому шепнет, что жизнь не бесконечна,
Что больше он, быть может, не придет!
<27 ноября 1840>
Цып, цып, цып! ко мне, малютки,
Слушать сказки, прибаутки!
Уж чего мне на веку
Не случалось старику?
Дай бог памяти! Гисторий
Слышал пропасть! Как Егорий
С волком дрался, как солдат
Вдруг попал ни в рай, ни в ад;
Как Руслан с Бовой сражался;
Как на черте Карп катался,
Как, не для ради чего,
Черт взял душу у него!
Как Егору да Вавиле
Ведьмы ребра изломили,
Как пяток богатырев
Полонили сто полков,
Как Ягу прибил Данилыч,
Сатана Сатанаилыч
Как на землю нисходил,
Души добрые мутил…
Как Иван коня-горбатку
Заставлял плясать вприсядку,
Как бесстрашный царь Макар
Полонить ходил татар…
Как по щучьему веленью,
По Иванову прошенью
Ведра на гору взошли
На потеху всей земли…
Как он ездил на лежанке,
Как держал колдунью в банке
Чернокнижник Змеулан,
Страх для всех окольных стран…
Знаю всё, но не об том
Речь теперь мы поведем.
Поведем мы речь про царство,
Про большое государство,
Где во время сказки сей
Государь был Елисей…
Елисеево правленье
Было всем на удивленье,
Силе вражеской назло
Царство крепло и цвело:
Там не слышно было мору,
Ни вражды, ни заговору,
Ни других каких потех,
Побери их леший всех!…
Все как братья словно жили,
А царя уж как любили,
Так, не хваставши, скажу,
И ума не приложу!
Да и то сказать, еще бы
Не любить его особы -
Был он подданных отец,
Награди его творец!..
Словно с детками родными,
Он, вишь, всем делился с ними.
Чуть победа, празднество -
У него и пиршество!
Всё бояра, всё миряна,
Всё чиновные граждана
Уж к нему приглашены
И вповал напоены!
У царя еще, окроме
Этих милостей, был в доме
Преогромный вечный пир
Для того, кто сед и сир…
Так он страждущих всех нежил…
Бог за то его потешил
И, по благости своей,
Даровал ему детей
Умных, добрых, залихватских,
Проживавших в чувствах братских!
Старший сын его Роман
С виду был другой Полкан,
Настоящим он ироем
Ходит в доме по покоям,
Ростом чуть ли не в сажень
И красив, как вешний день…
Кудри сами завивались,
И усы уж пробивались,
Был он уж во цвете лет,
Расцветал как маков цвет…
"Что, Роман-брат, не пора ли
И жениться для морали?
Ты уж взрослый молодец",-
Раз сказал ему отец.
Наш Роман потупил очи
И заплакал что есть мочи,
Так что сердце у царя
Сжалось в виде сухаря,
Так что инда все окошка
В доме вздрогнули немножко…
"Рад я, батюшка, жениться,
Коль невеста мне случится
Из каких заморских стран
(Наконец сказал Роман).
Только надо не простую,
А царевну молодую,
Чтоб была она умна,
И богата, и красна".
– "Правда, правда! (царь ответил.)
Я еще не заприметил
Для тебя, брат, по плечу.
Но авось, ведь и сыщу!"
На другой день совещанья
Разослал царь приказанья,
Чтоб немедленно к нему,
Как владыке своему,
Ради некого присловья
Собралися все сословья,
А меж тем велел он пир
Приготовить на весь мир…
Дело важное решиться
На пиру должно: боится
Царь, – не то чтоб самому
Не достало тут уму,
И не то чтоб из приличий,
А старинный был обычай
Дело важное решать,
Чтоб несчастья избежать,
Не нажить поклепу света,
После общего совета…
Пир готов великолепный,
На столы напиток хлебный,
Мед и прочее вино
Уж давно принесено…
Гости в доме кишмя кишут,
От восторга еле дышат,
Что пришла такая честь -
За столом им царским есть…
Вышел царь. Пошли поклоны,
Толковали про законы,
Про спокойство, про войну,
Про дела и старину…
Елисей вдруг с места сходит,
На высокий трон восходит
И оттуда речь ведет,
Поклонившись наперед…
"Вам, бояра и дворяна
И чиновные граждана,
Всем известно, что я сед,
Что уж мне не двадцать лет…
И для этой-то причины,
Чтобы не было кручины,
Чтоб всё шло у вас к добру
И тогда, как я умру,-
Объявляю всенародно,
Что оставить мне угодно,
Не в обиду никому,
Трон мой царский, по уму
И по росту великану,
Сыну старшему Роману.
Но чтоб это учинить,
Надо нам его женить,
Чтобы он не баловался,
За чужими не гонялся,
А найпаче чтоб в стихи
Не пустился на грехи…
Ваш совет я уважаю
И затем вам предлагаю
Поразмыслить и решить:
Сыну ровню где найтить?
Из которого-де царства,
Вы скажите без коварства,
Нам царевна по плечу,-
А не то поколочу"
(Царь промолвил ради шутки,-
Он остер на прибаутки,
Хоть и нету в них пути…
Ну, да бог ему прости!).
Тут бояра и дворяна
И чиновные граждана
Почесали за ушми
И задумались вельми…
Долго думали, корпели,
Угодить царю хотели;
Всяк совет давал тут свой
Ради надобности той;
Царь, прослушавши, "Не пара!-
Отвечал им: – та уж стара,
Та горбата, та бедна,
Не царевна та княжна…"
Лоб бояра потирали,
Думать снова начинали…
А мудрец один седой
Лишь качает головой.
"Ладно (думал он), постойте,
Что вы тут себе не пойте,
А как я свое скажу,
Так уж, верно, угожу";
И решившись наконец,
Начинает так мудрец:
"Царь наш, ты наш благодетель,
Счастья нашего содетель,
Не вели меня казнить,
А вели мне говорить…"
"Говори!" – царь отвечает,
И мудрец так продолжает:
"Силен ты, богат и славен,
Кто с тобой по власти равен?
У кого такая рать,
Где такая благодать,-
Царства более твово
В свете нет ни одного,
Все владыки, все соседи
Пред твоим величьем дети,
И в свекрови ни одна
Из их дочек не годна…
Да и нет во всей природе,
Ни в одном сиречь народе
Нет пригодной для него,
Для Романа твоего…
К пользе царственной ревнуя,
Обвенчать его хочу я
На красотке неземной,
На владычице ночной.
Пречудеснейшая тайна
Мне открылась не случайно,-
Коли хочешь, сообщу
И что делать научу…"
– "Говори! да лишь курьезно,-
Отвечает царь серьезно,-
Разным вздором не скучай,
Подарю тебе на чай…"
Вновь мудрец так начинает:
"В неком царстве проживает,
Что за тридевять земель,
Славный царь Ходинамель…
У царя, окроме дочек,
Есть приемыш, как цветочек
Расцветает пышно он,
Весь сияньем окружен…
То царевна Ясносвета,-
В царстве лучше нет предмета,
Так чудесна, так умна,
А особенно ясна!
Все дивятся, что за чудо,
Самоцветней изумруда,
Как от месяца в ночи,
От нее идут лучи…
По известной мне науке
Прокатился раз от скуки
Я в то царство, лишь на час
Отлучившися от вас…
Как вошел во двор я пышный,
Только было там и слышно,
Что хвала ее красам,
Диву дался я и сам…
Столько блеску, столько жару,
Что не долго до пожару!
Ну диковина! дивней
Не найдется в жизни сей!
Вот уж, правду молвить, знатно!
Только мне невероятно
Что-то стало, что она,
Вишь, от смертных рождена…
Разум мой пришел в свирепство,
Я принялся за волшебство…
И недолго я гадал,
Подноготну всю узнал…
Умолчу, каким манером,-
Не назвали б изувером!
Просто молвлю, что она
Не царевна, а луна…
В небе скучившись дежурить,
Гарцевать и балагурить
И пред солнцем не хотя
Унижаться, не светя,
Днем она на землю сходит
И в том царстве день проводит,
А как солнце сходит прочь,
Освещать уходит ночь…
Вот невеста для Романа!
Кроме царственного сана -
И ведь где же? в небесах!-
Важный клад у ней в руках,
И богатство ее будет,-
Бело озеро запрудит…"
– "Ладно! (молвил Елисей.)
Нарядить к царевне сей
Послезавтра же посольство,
Да не делать своевольства,
Чинно там себя вести,
Чтоб царевну привезти
Без урону и изъяна
Для царевича Романа…
Штука славная! луна
Будет в дом к нам введена!
Ну, брат, честь тебе и место,
Да спасибо за невесту,
Ведь такой уже другой
Не отыщешь под луной!.."
(Говорит царь мудрецу.)
"Но еще царю-отцу
Нужно молвить между прочим,
Что ведь этак не упрочим
Мы навек себе луны
(Говорит мудрец). Должны
Мы к земле ее навеки
Приковать…" – "Но человеки
Через эти чудеса
Могут выколоть глаза.
С обязанием подпиской,
Чтоб к земле держалась близко
И являлась поскорее,
Будем отпуск давать ей,
Только б с солнцем не дружилась
Иль с звездами не водилась;
Впрочем, это уж, тово,
Дело сына моего…"-
Царь сказал с самодовольством
И занялся хлебосольством…
"Нет, неладно, царь-отец!
(Отвечал ему мудрец.)
Так она, у нас соскуча,
Заберется в серы тучи,
И попробуй-ка поди
Вновь беглянку приведи!..
Нет, чтоб было безопасно,
Средство знаю я прекрасно:
Есть чугунное кольцо
Здесь со мною налицо.
Вот царевич (тут до стану
Он согнулся в честь Роману),
Вот возьми! да береги,
Уничтожить не моги!
Поезжай ты сам в те страны,
Я коня тебе достану,
Да такого, что он в час
Донесет тебя как раз…
Как вспылят у вас сердечки,
Да захочется колечки
Друг у друга променять,
Это ей изволь ты дать;
Ей оно вопьется в руку,
Но не бойся, стерпит муку…
Но зато, ручаюсь я,
Будет целый век твоя…"
Царь радехонек до смерти.
"Не вмешались бы тут черти!"-
Говорит он… Славный пир
Тут пошел на целый мир,
В честь блистательной надежды;
Наконец сомкнулись вежды;
А царевич наш Роман
Был уж близко чуждых стран…
Пречудовую свиньюшку,
Ростом в сдобную ватрушку,
Подарил ему мудрец.
Вот и к царству наконец
Наш царевич подъезжает,
Тут свиньюшку оставляет
И идет себе пешком
В преогромный царский дом.
В нем и роскошь, и богатство,
И устройство, и опрятство,
И различных тьму красот
Сам колдун не перечтет…
У дверей стоит прислуга
Вся в убранстве из жемчуга,
Так как жар вот и горит,
По-гишпански говорит…
Между ними тут Емеля…
"Где царя Ходинамеля
(Говорит Роман) найти,
Укажи – да проведи!"
Тут прислуга подскочила
И царевича спросила,
Кто он родом и отколь,
Не саратовская ль голь,
И не с вражьего ль навета
Прикатил к ним до рассвета?
Но с почтением потом
Отступили чередом,
Поклонились и к царю
Дали путь богатырю…
"Ну-тка, царь Ходинамель,
Оставляй свою постель!
(Закричал дурак Емеля
И толкнул Ходинамеля.)
К нам царевич из чарморя
Прикатил размыкать горе,
Угощенье припаси
Да садиться попроси!.."
Не расслышав хорошенько,
Рассердился царь маленько
И, вспылив на дурака,
Дал в загривок тумака…
Вдруг он делом спохватился,
Как надлежит извинился,
И с царевичем они
Уж осталися одни…
Тут Роман потупил очи
И заплакал что есть мочи,
Слезы вытер рукавом
И речь начал так потом:
"В наше малое поместье
Донеслося, царь, известье
Из огромного твово,
Что дивней нет ничего
Среди всех пределов света,
Как царевна Ясносвета,
Дочь названная твоя,
Ей в мужья гожусь ли я?
Согласишься ль ты – не знаю,
Но к ней страстью я пылаю,
Хоть не видел никогда".
("Ну, да это не беда,-
Коли с неба, так уж видно,
Что ей мужем быть не стыдно",-
Он подумал про себя…)
– "Я и дочку для тебя
Уступить готов любую,
Хоть старшую, хоть меньшую…
У меня их богатель!-
Отвечал Ходинамель
И воскликнул что есть силы:
– Эй вы, дочки мои милы!
Мы, сударыни, на час
К нам в беседу просим вас…"
Только вымолвил, девицы
Прибежали из светлицы
И все стали у стены…
"Ну, которую в жены
Ты, царевич, завоюешь
Или всех их забракуешь?"-
Царь сказал… Роман взглянул:
"Знать, мудрец меня надул,
Или я теперь в угаре:
Тут такие инда хари,
Что за чертовых сестер
Их признать – так не позор!"-
Так Роман себе помыслил,
Их по пальцам перечислил…
Вдруг на самом на краю
(Я от вас не утаю:
Он в тот час немного струсил,
Так его переконфузил
Ясносветы чудный взгляд!)
Видит: два глаза блестят,
Самоцветный словно камень,
Словно звезды, словно пламень!
"Та, та, та! Так вот она
Уж доподлинно красна,
Правда, в ней уж столько жару,
Что недолго до пожару…"-
Он подумал… Зорких глаз
Не спускал с нее он час,
Поразмыслил, постыдился,
Да по горло и влюбился.
"Уступи ты мне вот эту,
Сиротинку Ясносвету,
Уж куда мне до другой,
Удовольствуюсь и той!"-
Так Роман сказал с усмешкой,
Царь же думал: "Глуп как пешка
Он, урод, молокосос,
Слеп он вовсе или кос,
Хорошенько я не знаю,
Лишь того не постигаю,
Отчего не дочь мою
Он берет в жену свою…
Пусть же нянчится с девчонкой!.."
"Коли хочешь, будет женкой
Ясносветочка твоей,
Приказать не смею ей,
А даю свое согласье",-
Он сказал… Роман от счастья
Чуть в безумство не пришел,
Чепухи не замолол…
Но опомнился… К невесте
Подошел с царем он вместе
И его женою быть
Стал красавицу просить…
Ясносвета оробела,
С изумленьем посмотрела,
Раскраснелась как заря
И с согласия царя
Наконец ему сказала:
"Что охота вдруг припала,
Да и видано то где -
На безродной сироте
Сыну царскому жениться?..
Но должна я согласиться,
Коли дело уж давно
Без меня порешено…"
Тут Роман кольцо снимает,
Ей на руку надевает,
А ее берет себе;
И, покорствуя судьбе,
Царь чету благословляет
И, меж прочим, прибавляет:
"Но ты знаешь ли – она
Ведь как нищая бедна?
Я не знаю ее роду,
По двенадцатому году
В плен была она взята
И в дворец мой принята…
Я даю ей хлеб лишь с солью,
Ты берешь ее голь голью…"
"Ладно, – думает Роман,-
Не глумися, бусурман.
Или ты и сам не знаешь,
Что из царства отпускаешь
Драгоценный, чудный клад;
Ладно, буду я богат,
Ведь луне сребра и злата
Занимать, я чай, не надо -
Царства купит ваши все
Тем, что есть в одной косе…"
Помолившись, поклонившись
И радушно распростившись,
Царь с царевной молодой
Отправляется домой.
Между тем царь Елисей
Называть велел гостей,-
Предан радостной надежде,
Ходит в праздничной одежде,
Приказанья отдает
Да застольную поет…
День к полудню стал склоняться -
Гости начали сбираться,
И меж множеством гостей
Прикатил царь Пантелей,
Пожилой, не политичный,
С Елисеем закадычный,
Приглашенья он не знал,
А нечаянно попал…
Притворяться не умея,
Царь в сторонку Пантелея
Вдруг отводит и тишком
Говорит ему потом:
"Поздравляй, брат, поскорее
Ты с невесткой Елисея!
Сына, братец мой, женю,
И на нынешнем же дню!..
А невеста – так уж чудо!
Самоцветней изумруда,
Лучше б я и не желал,-
Разве ты бы дочь отдал,
Так задумался б немного…"
– Ох! давно, по воле бога,
Дочь погибла у меня,
Даже как, не знаю я.
Делать нече! Не вернется,
Только плакать остается,
А охотно бы Роман
Был в мужья ей мною избран",-
Так ответил со слезами
Пантелей и рукавами
Ну-тка слезы утирать,
Чтоб тоски не оказать…
Елисей великодушный
Сам завыл, как малодушный,
Пантелея утешал
И потом ему сказал:
"Что касается до сына,
То счастливый он детина,
Ведь, поверишь ли? луна
Будет, брат, ему жена…
Всё небесное пространство
На одно лишь ей убранство,
Вишь, в приданое идет:
Целиком небесный свод
Ей с морями, областями,
Поселеньями, садами,
С кормной птицей всех сортов
И скотиной всех родов,-
Будет тут тряхнуть червонцем!
Только жаль, что вместе с солнцем
Ей придется всем владеть
И сношенья с ним иметь…
Впрочем, что же, бог помилуй!
Как войдем мы только в силу,
Можно, знаешь, и тово…
Рати двинуть на него…
Не большая ведь персона,
Да и светит-то как соня,
Не заботясь ни о чем,
Ну да мы его пугнем!"
Молча слушал Пантелей
То, что баял Елисей,
И потом сказал с улыбкой:
"Ну, смотри, брат, как ошибкой
Не вломися в чепуху,
Уморишь всех со смеху…
Есть ли месяцу причина
Выходить за твово сына?
Да притом и небеса
Без него что за краса!…"
Елисей вельми серчает
И, подумав, отвечает:
"Что сказал, то докажу,
Всех на свете пристыжу".
Тут он всё пересказал,
Что мудрец ему сказал.
Пантелей пожал печами.
"Славны бубны за горами",-
Он подумал, а потом
Занялся и пирогом…
Так прошло около часу,
Елисей напился квасу
И хотел ложиться спать
На дубовую кровать,
Вдруг, обрадованный, слышит:
У ворот свиньюшка дышит
Так, что ажно всё дрожит.
Елисей туда бежит,
Сына у двери встречает,
Лобызает, обнимает,
А Роман вместо ответа:
"Вот царевна Ясносвета",-
Говорит ему, и он
Отпускает ей поклон…
Сердце пляшет от блаженства
У царя! Все совершенства,
Всё, чем славен женский пол,
В Ясносвете он нашел.
Весть гремит меж тем в народе,
Что луны теперь в природе
Уж не будет, что она
За Романа отдана.
Кто шататься в пьяном виде
Ночью любит, тот в обиде
Был при случае таком;
А кто любит царский дом,
Тот в сильнейшем был восторге,
И в трактирах, и на торге,
И в домах, и на дворах
Пел с восторга, так что страх…
И придворные того же
Были мненья: всех пригожей,
Всех яснее, всех белей,
И прекрасней, и умней
Все царевну признавали
Да из чарок попивали…
Лишь один царь Пантелей
Что-то не был веселей…
Без любви и без привету
Он смотрел на Ясносвету,
И так пристально смотрел,
Что самой ей надоел…
Чтоб скорей окончить дело
И кутить опосле смело,
В честь счастливому концу,
Молодых ведут к венцу…
Обвенчали по порядку…
Чуть не пляшет царь вприсядку,
Так он счастью сына рад!
"Был я (мыслит он) богат,
А теперь уже найпаче
Буду впятеро богаче…
Что за нужда, коль темно
Будет в небе всё равно!..
И кому это обидно,
Что луны не будет видно?
Молвит всяк, уняв тоску:
"Знать в бессрочном отпуску,
Знать, светить ей надоело,
За другое взялась дело",-
Потолкуют да потом
И забудут чередом…
От того их не убудет…
Перву ночь теперь не будет
В небе сумрачном луны,
Диву даться все должны!..
Да и сам я подивуюсь,
На невестку полюбуюсь:
"Что, голубушка, сидишь
На земле, а не глядишь
Уж, как встарь бывало, с неба,
Словно с год не евши хлеба…"
Солнце красное садится,
Люд крещеный веселится…
Попиваючи винцо,
Царь наш смотрит на кольцо
На руке у Ясносветы
И поет ей многи леты…
Все спокойны, все поют,
А найпаче того пьют…
Царь лишь только Пантелей
Не стает всё веселей…
То глядит на новобрачных,
То теченье облак мрачных
Мутный взор его следит…
Елисей ему твердит:
"Что ты братец, что невесел,
Что ты голову повесил?.."
И уходит от него,
Не добившись ничего…
Там с придворными толкует,
Как он солнышко надует,
Как приданое луны
Получить они должны,
И потом, смеясь свирепо,
Обращает взор на небо…
Вдруг он видит: в небеса
Всходит свету полоса…
Он попристальней глядит…
Вот летит, летит, летит,
Светом радостным блистает
И на небо выплывает,
Миловидна и красна,
Словно прежняя, луна.
"Различать я не умею
(Говорит он Пантелею,
Указав на высоту),
Эту как зовут звезду?.."
Пантелей глядит, хохочет,
Елисея так порочит:
"Ну, брат сделал ты чуху,
Уморишь всех на смеху,
Это просто ведь видна
Настоящая луна…"
– "Как!" – царь в бешенстве взывает,
Мудреца тут призывает,
Задает ему допрос.
А мудрец, повеся нос,
Елисею отвечает,
Что он сам того не знает…
В это время и все гости
Небо взвидели; со злости
Стали жалобно кричать,
Что луна мешает спать,
С мест своих все поскакали,
Толковали, рассуждали
И кричали так, что дом
Обернули кверху дном…
Сам царевич в изумленьи
С места встал; как привиденье,
Помутился, побледнел
И на небо поглядел…
А меж тем с большим свирепством
Царь ругался над волшебством,
Проклинал его как мог,
Да простит ему то бог!
"Чрез ошибку эту злую
Взяли, может быть, простую
Девку мы себе в родство
(Говорит он). Шутовство,
Что ли, это, в самом деле?
Обмануть, что ль, нас хотели?"
И, серчая, что есть сил
Всю вселенну царь бранил…
А меж тем царь Пантелей
Делал во сто раз умней…
С Ясносветою несчастной
Что-то баял он согласно,
Всё об чем-то вопрошал,
Что-то всё припоминал…
Знать бы было интересно,
Да, на грех, то неизвестно…
Наконец царь Пантелей
Вдруг упал на шею к ней:
"Дочь моя! мое рожденье,
Небесам благодаренье!
Вновь ты мне возвращена!"-
Говорил он, а она
Так и падает на шею
Со слезами к Пантелею…
Тут подходит Елисей:
"Неужель отец ты ей?"
(Вопрошает)."Да, она
Точно та, что пленена
Встарь была Ходинамелем".
Одурманен, словно хмелем,
И Роман пришел в тот час,
Объяснилось всё как раз,
Все четверо обнялися,
Быть век в мире поклялися,
Безобидно проживать
Да деньжонки наживать.
Снова кубки заблистали,
Пить прилежней вдвое стали,
И пошел такой тут пир,
Что не знал подобных мир.
Я там был три сряду ночи,
Ел что было только мочи,
За стаканом пил стакан,
А всё не был сыт и пьян…
1840(?)
Действующие лица:
Старик.
Женщина.
Михаил, сын их.
Извозчик.
<< Простая крестьянская изба; посередине деревянный стол. Старик >>
<< починивает сеть; пожилая женщина сидит за самопрялкой; >>
<< вдали в задумчивости сидит мальчик с книгой. >>
<< Старик >>
Плохие времена; прогневался на нас
Правдивый бог: хлеба, покосы плохи -
Того гляди, придется голодать,
Придется продавать последние лаптишки.
На ту еще беду ни щука, ни карась,
Ни сельди, ни треска не ловятся изрядно.
Ох, ох! старуха! худо время!
<< Женщина >>
Ась?
Кажись, ворчишь недоброе ты что-то;
Господь даст день и пищу, – не тужи!
<< Старик >>
Да, хороша пословица, а знаешь
Пословицу другую: на бога надейся,
Да не плошай и сам? и эта хороша.
Вздохнешь и нехотя, как нету ни гроша,
А силы всё слабее да слабее!-
Ох! что-то мы с тобой, старуха,
Тогда начнем, как выбьемся из сил!
<< Женщина >>
Зато наш сын в то время будет силен:
На старости призрит, прокормит нас.
Поди сюда, Михайло, о тебе,
Ты слышишь, речь идет, поди скорее!
<< Михаил >>
Что, матушка? я книжки зачитался,-
Как много тут хорошего, давно
Я не был так доволен: как-то сердцу
Приятно, как начну читать псалтырь.
Послушай-ка! прочту тебе страничку!
<< Женщина >>
Ох, дитятко, ох, горе-богатырь!
На горе выучил письму отец Никифор!
<< Старик >>
Доподлинно на горе: малец взрослый,
А нет, чтоб отцу в работе помогать.
<< Женщина >>
Чтоб матери горшки переставлял…
<< Старик >>
Чтоб иногда развесил мне хоть сети
Для сушки…
<< Михаил >>
<< (огорченный) >>
Матушка, отец родимый мой!
<< Старик >>
Всё с книгою сидит, читает. Дети, дети!
Для вас трудись руками и спиной,
А вы ленитесь…
<< Женщина >>
Рвете рубашонки
Да дрянные читаете книжонки!
<< Михаил >>
Помилуй, матушка, отменнейшие книги,
И даже есть картиночки в иных.
<< Старик >>
Опять свое!
<< Михаил >>
<< (жалобно) >>
Да не сердись, родимый;
Что мне велишь, всё сделаю тотчас,
Рад помогать тебе, что силы станет,
И буду лишь тогда читать,
Как дело кончу…
<< Старик >>
Ну, родимый, ладно!
<< Михаил >>
<< (ласкаясь к нему) >>
Прости, коли сердит!
<< Старик >>
<< (целует его) >>
Ну, будь вперед умнее!
<< Женщина >>
Да, да, умнее будь.
<< Михаил >>
Да, я буду умнее!
Я, батюшка, теперь уж не дитя,
Пройдет пять лет, – как ты, я взрослый буду
И стану работать за всех вас, вам
Покойно будет; всем займусь исправно,
Лишь вы за то читать мне не мешайте,
Как дело кончу…
<< Женщина >>
Да скажи на милость,
Что к чтенью вдруг тебя так пристрастило
И что, скажи, хорошего есть в книгах?
<< Михаил >>
O, много! много! матушка!
<< Женщина >>
Да что же?
<< Михаил >>
Не знаю, как сказать, а только хорошо.
Когда я в первый раз взял книгу
И начал буквы разбирать -
Почувствовал я в сердце радость,
Готов был с книгой умереть!
Глаза мои к словам прильнули,
Душа их смыслом увлеклась;
Я дальше, дальше, – всё другое,
И всё так чудно-хорошо!
Куда, я сам не знаю, мысли
Меня манили за собой,
И вот с тех пор люблю я книги
И буду их читать всегда!
<< Старик >>
Да что же толку? Ты ведь будешь
Крестьянином таким же, как и я,
А я не знаю в книгах ни бельмеса,
Да прожил век не хуже грамотея.
<< Женщина >>
Ась?
<< Михаил >>
Я слышал, батюшка, и в книгах
Читал, что есть такой народ,
Который знает всё на свете:
Считает звезды в небесах,
Всё, на чем свет стоит, изведал
И, как вертится свет, постиг…
Таких, слышь, в Питере немало,
И всем им там большой почет,
Какого немцам не бывало:
Сама царица их блюдет!
<< Старик >>
Так что же в том: не хочешь ли и ты
Таким же быть заморским колдунишкой?
<< Михаил >>
Признаться, батюшка, я думал,
Когда бы ты позволил мне,
Поехать в Питер, обучаться
Охота забирает страх…
Об этом мысль не оставляет
Меня; попробовал бы сам
Писать такие же я книги…
<< Женщина >>
Вот что затеял, вот те раз!
Еще он смеет озорничать!
Пусти его, вишь, в Питер: хочет он
Учиться, а отца и мать
Покинуть.
<< Старик >>
Не годится, Миша,
Такие думы замышлять; и что
С них проку? Лучше хлеб насущный
Ты честно добывай, крестьянином живи,
Куда уж нам до мудрости столичной!
Ты там себе пристанища не сыщешь,
Умрешь там с голоду…
<< Михаил >>
Я рад
Всё претерпеть, лишь можно б было
Мне там в училище вступить,-
О, как бы я учиться начал!
Всё б для науки я забыл!
Мне, право, батюшка, порой
На ум идет, что без науки
Могу я умереть со скуки,-
Давно уж я грущу душой.
Все книги, что отец Никифор
Оставил мне, уж я прочел,
Почти уж выучил на память,
А жить без книг я не могу…
Свези же в Питер, мой родимый,
Меня, и в школу там отдай!
Я скоро выучусь, приеду
И с вами снова буду жить!
<< Старик >>
<< (строго) >>
Откуда ты набрался этой дичи?
Не смей об этом больше говорить!
Мальчишка, ты не понимаешь дела…
Знать, этого ты духу набрался
Из книг; подай – я их все спрячу;
Отдам тогда, как будешь поумней!
<< Михаил >>
<< (умоляющим голосом) >>
Пусти учиться!
<< Женщина >>
Ась!
<< Михаил >>
Хоть книги-то оставь!
<< Старик >>
Подай сюда иль сам возьму их, ну!
<< Михаил >>
<< (в страхе) >>
Оставь хоть две!
<< Старик >>
Нет, ты избаловался:
Работать не работаешь, шалишь,
Да дичь еще такую замышляешь!
<< Женщина >>
Знать, правда, что недобр тот человек,
Который возится с нечистой силой книжной!
Я, грешная, отроду не читала,
Да и читать не приведет господь,
Хоть до седых волос уж дожила я;
А он молокосос!..
<< Михаил >>
Ах, матушка! за что
Все на меня? Как я теперь несчастен!..
<< Старик >>
Из головы дурь выкинь, помогай
Работать мне прилежно, приучайся
Хлеб добывать трудом, и помни век,
Что не бывать тебе, пока живу я,
В столице, не видать поганых книг!
Иди же, спи спокойно…
<< Михаил >>
Ах, родимый,
Могу ли спать спокойно? Хоть одну
Исполни просьбу: я…
<< Старик >>
<< (строго) >>
Не смей и говорить!
<< (Михаил заливается слезами) >>
<< (Поле. Вдали лес. Вправо большая дорога) >>
<< Михаил >>
<< (один) >>
День ото дня мне тяжелей:
До вечера от утра за работой,
Которая не по сердцу, сижу;
Отец за мной так строго смотрит,
Все книги спрятал, а без них
Мне тяжко, скучно, я страдаю…
Бывало, так легко душе,
Когда я чтеньем занимаюсь,
Стараюсь разгадать: зачем
И почему написано в ней то-то
Или другое? Время так летит,
Не замечаю я его теченья…
Бывало, мысль надеждой занята,
Что я учиться буду, буду сам писать,
Что не простым я буду человеком
И, может быть, других перегоню…
Что и отца и мать утешу я
Собою, облегчу их участь…
И всё-то вдруг пропало, разлетелось:
Крестьянин я, крестьянином умру!
Отец не понимает польз своих
И отпустить меня не хочет в Питер…
А надо мне учиться, самому
Приняться сочинять, да, надо!
К тому назначен я судьбой и знаю,
Что говорил мне тот небесный вестник,
Во сне который посетил меня!
Он мне сказал: "Высок удел,
Который для тебя назначен,
Иди, лишь не кривым путем,
Будь честен, добр, покорен, прямодушен,
К чужому завести не знай:
И своего довольно будет!
Учись прилежно, силы все
Употреби ты на науку,
Иначе будешь мужиком!"
И вдруг пропал; тут на меня
Повеял запах ароматный…
Сначала я не понимал,
Что делать; после догадался,
За книгу взялся в тот же час
И с той поры всё думал, думал,
Как бы учиться, как бы мне
Моей судьбины не прогневать!..
Читал прилежно и порой
Стихи сам пробовал писать я,
И так тогда я весел был!
Теперь надежды я лишился.
Что делать мне?
<< (по дороге проезжают несколько путешественников) >>
Счастливый путь!
Они, быть может, едут в Питер!
А я, я должен здесь грустить
И не учиться, не послушать
Того, что сон мне предсказал!
О, что мне делать! я просил
Отца раз пять – не отпускает
И не отпустит; бредом он
Зовет мои предположенья…
А доказать я не могу,
Что он ошибся! Как же быть?
Как в Питер мне попасть? не знаю!
Когда б не гневался отец,
Тихонько б я ушел отсюда!
Но как? дороги не найду!
<< (по дороге проходят несколько пешеходцев) >>
Они идут… а что же я,
Ходить тож, кажется, умею.
Спрошу, где, как?.. язык ведь есть!..
<< (в ужасе) >>
А мать, отец? Оставить их
На сокрушенье, на рыданья?
Они меня балуют так,
Лишь на меня у них надежда…
Уйду… покоя их лишу,
Они почтут меня погибшим!
<< (Решительно) >>
Пусть так… но я им докажу,
Что не погиб я, ворочуся я
Ученый, умный, ото всех
Почтен, с чинами и с богатством,
И пусть бранят тогда меня
За то, что я от них укрылся!
Иду… о, господи, прости,
Что я родителей оставлю,
Что не послушался я их!
Иду, иду!..
<< По дороге проезжают извозчики с кладью. Михаил идет к ним. >>
Спрошу, где Питер,
На первый раз хотя у них…
<< (Обращается к извозчику.) >>
Где в Питер мне пройти поближе,
Скажи, старинушка?
<< Извозчик >>
Что, свет?
Да ты зачем идти туда намерен?
Ведь Питер-то – отсюда не видать!
<< Михаил >>
<< (в замешательстве) >>
Да так, мне надобно… Скажи,
Пожалуйста, скорей!
<< Извозчик >>
Так ты не шутишь?
<< Михаил >>
До шуток ли?
<< Извозчик >>
Да как же ты пойдешь,
И что тебе идти-то за охота?
<< Михаил >>
<< (в сторону) >>
Ах, боже мой! что ж я ему скажу?
<<(Вслух) >>
Пожалуйста, скажи, – там у меня родные,
А здесь я сирота!
<< Извозчик >>
Теперь я понимаю…
Да только всё того мне не понять,
Как ты дойдешь? Ведь ты и мал, и беден!
<< Михаил >>
Дойду, дойду…
<< Извозчик >>
Пристанешь, захвораешь!
<< Михаил >>
Нужды нет!
<< Извозчик >>
Жалко мне тебя…
Садись на воз, я подвезу покуда.
<< Михаил >>
<< (садится с веселой улыбкой) >>
Вот видишь: ты тужил,
Как я дойду, а первый сам помог мне, -
На свете не без добрых, знать…
<< Извозчик >>
И не без злых!
<< (Ударяет кнутом по лошади и уезжает вместе с Михаилом.) >>
<< Входит старик, отец Михаила, и за ним жена его. >>
<< Старик >>
Да где же наш Михайло? Что за пропасть,
День целый я ищу его напрасно,-
Помилуй бог, уж не пропал ли он?
Искал, искал, ну так, что утомился!
Где он? Не в Питер ли ушел, шалун,
Не утонул ли, не упал ли в яму?..
О господи! как сердцу тяжело!
Как будто должен я его лишиться!
<< Женщина >>
<< (входит) >>
Ах, горе, горе! мы его лишились.
Искала я везде, и у соседей
Я спрашивала – нет… О боже мой!
Да где же он? да что же с ним случилось!
<< Старик >>
Везде искала – нет! О, страшное сомненье
Исчезло! Новою бедой господь
Карает нас: его святая воля!
Одна была надежда – миновалась…
<< Женщина >>
<< (плачет) >>
Пропала наша лучшая надежда.
<< Старик >>
Один был сын – и тот недолго был!
О горе, горе нам, старуха!
<< Женщина >>
Горе, горе!
<< Плачут отчаянно; занавес опускается. >>
<< Эпилог >>
<< Действие происходит через пятнадцать лет. Кабинет, великолепно убранный. >>
<< Ломоносов сидит в задумчивости, сочиняя стихи. >>
<< Ломоносов >>
Ну, это будет хорошо… Что ж дальше?
Подумаю, так что-нибудь придет…
<< (Думает) >>
Нет ничего… На мысль воспоминанья
Приходят, я их разбудил стихом.
"Как прошлое для нас заманчиво и ново!"
Давно ль еще я был совсем не то!
Я помню, был когда-то я в деревне,
Читал псалтырь и сказку о Бове
И приходил в восторг от разной дряни.
Я помню, как отец меня бранил
За леность, за любовь к науке. Он
Не верил ни ученью, ни людям
И был уверен, что ученье вздор!
Покойный сон страдальческому праху -
Тяжелый крест он до могилы нес,
И жаль, что весть отрадная о сыне
Не усладила дней его последних.
А мать моя, – она меня любила,
Хоть тоже от нее за книги доставалось!
А как я их ужасно огорчил,
Когда вдруг скрылся из дому… Как много
С тех пор со мной случилось перемен!
Трудов немало перенес я:
Нередко даже голодал,
С людьми боролся и с судьбою,
Дороги сам себе искал.
Сам шел всегда без руководства,
Век делал то, что честь велит,
И не имел хоть благородства,
А благородней был других…
Зато достиг своих желаний,
Учиться дали средства мне -
Я быстро шел путем познаний
И на хорошем был счету…
И вот я шел да шел, трудился,
Свой долг усердно исполнял
И этим кой-чего добился:
Теперь я тот же дворянин!
Но это всё еще ничтожно
Совсем не этим я горжусь,
Такое титло всем возможно.
Горжусь я тем, что первый я
Певец Российского Парнаса,
Что для бессмертья я тружусь…
Горжуся тем, что, сын крестьянский,
Известен я царице стал
И от нее почтен вниманьем
И ей известен, как пиит.
Горжуся тем, что сердце россов
Умел я пеньем восхитить,
Что сын крестьянский Ломоносов
По смерти даже будет жить!
<1840(?)>
1
Чуть проснешься, нет отбоя
От задорливых писак,
Не дают тебе покоя,
Жгут сигары и табак,
Предлагают нам услуги,
Повестцу вам принесут
И, как будто на досуге,
С жаром вам ее прочтут.
Тот пучок стихотворений
Вам изволит предлагать,-
Сам не знает ударений,
А ударился писать.
Тот свою дрянную сказку
Подает в десятый раз:
"Я поправил тут завязку,
Стал короче мой рассказ".
Тот с безграмотной статьею
Силой ломится к вам в дверь:
"Извините – беспокою,
Но последний раз теперь".
Тот придет с пиесой дикой:
"Прочитать я вас прошу,
Человек-де вы великой,
Вашим мненьем дорожу"-
И начнется искушенье…
И пойдет тут кутерьма.
Просто сущее мученье,
Ходишь точно без ума.
Тут клянешь литературу,
Проклинаешь сам себя;
В лапах держишь корректуру,
А держать ее нельзя.
А тут смотришь – вдруг газеты
Новый номер принесут,
В нем тебя сживают с света,
По карману больно бьют…
А тут смотришь – гневный фактор
Впопыхах к тебе бежит:
"Господин, дескать, редактор,
Типография стоит!"
Как-нибудь гостей проводишь,
Над статьей начнешь корпеть,
Что попало производишь,
Только б к сроку подоспеть!
Вдруг… о, страх! толпою гости,
Как враги, нахлынут вновь.
От досады ноют кости,
Приливает к сердцу кровь.
День проходит, день потерян…
Заглянуть беда вперед;
На другой день – будь уверен -
То же самое пойдет!
2
Как скучны эти господа!
Жить не дают совсем в покое.
Придут и сядут без стыда,
Болтают битый час пустое,
А ты тут думай: вот беда!
Я не один, и нас не двое.
3
А завтра публика что скажет?
Она меня же обвинит!
Кто правоту мою докажет?
Кто ей всё дело объяснит?
Кто скажет ей, что на рассвете
Я встал, забыв и сон и лень,
И что на нашем белом свете
Мне ежедневно – черный день?
<1841>
1
На объявленья ловят нас,
Кто нынче их не рассылает…
О новой книге в день пять раз
Книгопродавец объявляет…
Все деньги шлют за новизну,
Спеша прочесть ее во здравье,
А получают старину,
Где ново – только лишь заглавье.
Врачи зубные о зубах
Кричат немало и кричали,
А между тем не дай аллах,
Чтоб мы к ним на зубы попали.
Очки вам оптик продает,
Слепцы в которых видеть станут,-
А кто их купит, тот поймет,
Что он оптически обманут…
Какой-нибудь мосье Гримо,
Недоучившийся повеса,
Берется с глаза снять бельмо,
А сам не смыслит не бельмеса.
Вот объявленья! Вот они!
Сказать не будет неприлично,
Что объявленья в наши дни -
Легчайший способ врать публично!
2
Жизнь нашу тратя на химеры,
Весь век мы все до одного
На разнородные манеры
Вертимся около того…
Чиновник, чтобы подслужиться
Там, где есть польза для него,
И повышения добиться,-
Вертится около того.
Тот на красавице женился
Для утешенья своего;
Вдруг знатный друг к нему явился,
Вертится около того!
Писатель раз умно напишет,
Так, что похвалят все его,
Да после тем же всё и дышит,
Вертится около того.
Жених невесту так голубит,
Ее хранит как божество -
Подумаешь: ее он любит,-
Вертится около того.
<< (Бьет по карману.) >>
Тут, впрочем, нечему дивиться,
Мудреного нет ничего:
И мир-то, кажется, вертится
Весь около того!
3
Доктора свои находки
Сыплют щедрою рукой:
Лечат солью от чахотки
И водой от водяной.
Прежде этими вещами
Добывали мы доход,
А теперь не рады сами,
Что пустили воду в ход.
Времена для нас плохие,
Мы теперь хоть волком вой:
Не зовут уж нас больные,
Сами лечатся водой.
И недужных, и уродов -
Всех вода лечить взялась,
И теперь водопроводов
Тьма на свете завелась.
В бога здравья воду тянут,
Воду тянут, как вино,
И уж скоро в море станут
Без помехи видеть дно…
Не дождутся злого году…
Как во всех концах земли
Всю до капли выпьют воду -
Сядут раком на мели!
4
Наш мир – театр. На сцене света
Играть нам роли суждено,
В репертуаре жизни этой
Пиесы те же уж давно:
Любовь – ошиканная драма,
Честь – историческая быль,
Приязнь – на век наш эпиграмма,
И Совесть – шутка-водевиль.
Мы в жизни бенефицианты.
Вся трудность в том, что надо знать,
Чтоб показать свои таланты,
Какую пьесу разыграть:
В Любви и Дружбе мало смеху,
От Чести выгодой не льстись,
А Совесть дай толпе в потеху,-
Так схватишь славный бенефис!
<1841>
1
Табак противен модным франтам,
Но человек с прямым умом,
Писатель с истинным талантом
Живут, как с другом, с табаком.
Нос образованный и дикий
Его издревле уважал,
И даже Фридрих, муж великий,
Табак в карман жилетный клал.
Наполеон пред жарким боем
Им разгонял свою тоску,-
И вряд ли б он прослыл героем,
Когда б не нюхал табаку.
Табак смягчает нрав суровый,
Доводит к почестям людей:
Я сам, винюсь, через бобковый
Достиг известных степеней.
Табак, наш разум просветляя,
Нас к добродетели ведет,
И если, трубку презирая,
Весь свет понюхивать начнет -
Добро, как будто в мире горнем,
Здесь процветет с того числа
И на земле табачным корнем
Искоренится корень зла!
2
– Что это за история?
Во что ты наряжен?..
Купил в столице с горя я
Французский балахон…
Там все творят магически:
Лишь в Английский придешь -
Нарядят эластически
Уродом, и пойдешь.
Одежда хоть престранная,
Не стоит ни гроша,
Но так как иностранная,
Так очень хороша!
Метода басурманская
На свете завелась:
Смола американская
Повсюду разлилась!
Вы, жители пустынные,
Лишь любите свое;
А там так всё резинное:
И люди и житье!
Там каждый страшно тянется,
Чтоб честь приобрести:
В резине ловко кланяться -
За то она в чести…
3
Погибель разрушителю
Блаженства моего!
Пойду к градоправителю
С прошеньем на него!
Со мной сыграл ты шуточку
И честь мою задел,
Теперь под нашу дудочку
Напляшешься, пострел!
Мужьям в наш век решительно
Стеречь должно жену:
Вот как неутешительно
Бросать ее одну!
С родимыми пенатами
Чуть-чуть ты разлучен -
И хватами усатыми
Весь дом твой окружен.
4
Приятные мечтания
Я в сердце заключал,
День бракосочетания
Я лучшим почитал…
Вдруг мне судьба повесила
Беду на шею вновь:
Жена закуролесила.
И как ведь? стынет кровь!
Не знал я прежде ревности,
Сей гибельной чумы,
От коей гибли в древности
Великие умы, -
Теперь я как помешанный.
Мне нужен мщенья лавр,
Понятен мне ты, бешеный
Веницианский мавр!
<1841>
И вот как у нас понимают искусство!
Вот как на жрецов его люди глядят:
Ты тратишь и силы, и душу, и чувства,-
За то тебя именем шута клеймят!
Талант твой считают за ложь и обманы:
Понять его – выше их сил и ума.
Им нет в нем святыни, для них шарлатаны
И Гаррик, и Кин, и Лекень, и Тальма!
<1841>
Ах, как мило! ах, как чудно -
Быть актрисой, всех пленять,
Над толпою многолюдной
Каждый день торжествовать!..
Чуть на сцену – все лорнеты
На тебя устремлены,
Генералы и корнеты -
Все тобой поражены!
Тот стишки тебе скропает,
Тот срисует твой портрет,
Тот с любовью предлагает
На придачу фунт конфет.
Не играешь – балагуришь,
Будь дурна хоть выше мер…
Глазки сделаешь, прищуришь,
И захлопает партер!
<1841>
Чтоб о женщинах понятья
Сын ваш как не разгадал,
Я всех женщин без изъятья
Из истории прогнал…
Клеопатру, Феодору,
Катерину Медичи -
Всех без счету, без разбору
В шкаф я запер на ключи,
Сам об них молчал как рыба,
Но и тут брала тоска, -
Благо в нем еще, спасибо,
Кровь не слишком-то жарка.
Есть такие забияки,
Что запри их хоть замком,
Словно гончие собаки,
Слышат женщину чутьем!
<1841>
На сцене я для всех загадка:
Иначе действую, хожу,
Смотрю так весело, так сладко,
Что хоть кого обворожу.
Но посмотрите за кулисы,
Там изменяюсь я тотчас -
Театр, актеры и актрисы
Не то на деле, что для глаз!
Что вас в театре занимает,
Что вас из кресел и из лож
Так веселит, так поражает -
Всё подражание, всё ложь!
У нас поддельные картины,
Умны мы – от чужих речей,
Природа наша – из холстины,
А солнце наше – из свечей.
Рассчитаны движенья наши.
Суфлер – вот наше волшебство,
И сами мы, кумиры ваши,-
Актеры, больше ничего!
За нами можно волочиться
В честь нашей славе и красе,
Мы даже любим тем гордиться -
Мы те же женщины, как все.
Поклонников у каждой вволю,
На сцену явится едва!
И на мою, признаться, долю
Их также есть десятка два!
Они болтливы все, любезны,
И даже остры на полдня,
Притом они мне и полезны:
Они так хвалят все меня!
В честь мне дрожат в театре стены
От их здоровых, крепких рук,
А я за то порой со сцены
Им глазки делаю – всем вдруг!
<1841>
Если жизнь ослепит блеском счастья глаза,
Даст на счастье обет,
Да изменит… солжет… и наступит гроза,-
Есть терпенье для бед,
Есть для горя – слеза!
Если тот, с кем делить ты все тайны привык,
Чью ты руку сжимал,
Вдруг обидит тебя иль предаст хоть на миг,-
Есть для мести – кинжал,
Для проклятья – язык.
И на всё и за всё оживляющий вновь
В чем-нибудь есть ответ…
Лишь ничем не зальешь страстью полную кровь…
Гамм ответных нет
Без любви на любовь!
Под балконом тебя столько черных ночей
Я стерег от измен.
Сколько взоров кидал я тебе из очей,
Сколько сплел кантилен!-
Нет ответных речей!
Подожду … и уйду, как земле возвратят
Светлый день небеса…
Но уж завтра сюда не вернусь я назад…
Есть для горя – слеза,
Для отчаянья – яд!
<1842>
Из драмы "Материнское благословение"
В хижину бедную, богом хранимую,
Скоро ль опять возвращусь?
Скоро ли мать расцелую любимую,
С добрым отцом обнимусь?
Бледная, страшная, в грезах являлася
Мать моя часто ко мне,
И горячо я с мечтой обнималася,
Будто с родимой, во сне!..
Сколько, я думаю, к горю привычная,
Мать моя слез пролила…
Если б отсюда она, горемычная,
Речь мою слышать могла,
Я закричала б ей,- пусть не пугается:
"Жизнь для меня не тошна.
Матушка! дочь твоя с горем не знается:
Замуж выходит она!"
<1842>
Недолго нас незнанье мучит,-
Чуть закипит огонь в крови,
Сейчас же сердце нас научит
Всем тайнам языка любви.
Не верьте, если уверяем,
Что не понять нам слов иных,
А сами взоры потупляем,
Краснеем при намеках злых.
Притворство явно и безбожно!
Зачем бы взоры потуплять?
Того стыдится невозможно,
Что невозможно понимать!
Нам всё понятно чрезвычайно,
И существует под луной
В шестнадцать лет одна лишь тайна…
А иногда – и ни одной!..
<1842>
1
Суд современный, грешный суд -
В нем судьи слепы, словно дети,
Он то решает в пять минут,
На что потребно пять столетий!
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи,
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги -
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!…
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!…
2
Подчас войдет случайно в моду
Поэт, актер иль музыкант,
Который сам не думал сроду,
Что дал господь ему талант.
Но вот о нем все закричали
И докричались до того,
Что бюст счастливца изваяли,
Великим прозвали его…
А он? Он с бюстом чудно сходен:
Он так же точно, как и бюст,
Формально никуда не годен,
Ни в чем не грешен, тих и пуст!
3
С кого не пишем мы портретов?..
Богач, без мозга, без души,
Нам задал несколько обедов -
Скорей портрет с него пиши!
Тотчас чудес о нем наскажут,
Опишут жизнь его в два дни
И исторически докажут,
Что он Горацию сродни.
Полна хвалами биографья,
Где строчка каждая ложна
И где жена его Агафья
Агатой важно названа…
4
Иной полвека делал зло,
Труслив, бессовестен, продажен,
Но счастье плуту повезло,
И вдруг он стал спесив и важен.
У всех поклонников своих
На стенках тщательно повешен,
Он на портрете добр и тих,
Как агнец, кроток и безгрешен,
Но разгляди его вполне,
В оригинале – не в картине:
Ему б висеть не на стене,
Ему висеть бы на осине!
5
Иной, напротив, щедр и знатен,
Прилично вел себя всегда,
И громких дел, и черных пятен
Равно душа его чужда.
Он добр и пуст, и слава богу!
Ему зевать бы да толстеть,
Но и к нему нашло дорогу
Желанье – в рамке повисеть.
Занятий не берет он в руки,
Чужим умом дела ведет,
А сам от праздности и скуки
Свои портреты издает…
6
Какой-нибудь писатель странный
Во сне увидит сгоряча,
Что он из тысячи избранный,
И ну писать, писать с плеча!
Почуяв лавры над главою,
Тотчас он тиснул свой портрет,
С улыбкой гордою и злою,
"Как Байрон, гордости поэт".
Но байроническою миной
Он никого не удивил…
Он поросенка в коже львиной
Напомнил всем – и насмешил!
7
В иной актрисе нет приметы
Ума, таланта и души,
Но пишут все с нее портреты
За то, что глазки хороши.
Актер на сцене фарсирует,
А в частной жизни с ним сойдись -
Облобызает и надует,
А ты ему же подивись!
Вот он: портрет его так важен!
Вообразить не станет сил,
Что и душою он продажен,
Да и способностями хил!
8
Суд современный, грешный суд -
В нем судья слепы, словно дети,
Он то решает в пять минут,
На что потребно пять столетий!
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи,
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги -
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!..
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!..
<1842>
Привет русскому патриоту
Умолкни в мире глас наветов,
Склони главу, подлунный свет,
И громко грянь творцу приветов
Нелицемерный свой привет!
Сей дивный муж твореньем новым
Днесь всю Европу огласил
И в нем весь мир приветным словом
Без исключенья подарил!
Когда, сознав в душе отвагу,
Свою он книгу издавал,
То даже серую бумагу
Приветом братским обласкал.
И пусть жестокие зоилы
Все скажут: в книге толку нет!
Лишь были б перья да чернилы -
И им напишет он привет.
Проснется правда, зла каратель,
Потомство взглянет и найдет,
Что рифм приветственный слагатель
Был гений, "русский патриот".
И если в гору, полный жару,
Его не вывезет Пегас,-
Оно прогоны даст на пару
Для отправленья на Парнас!
<1842>
У нее, как у страдальца,
Неприятный желтый цвет;
Шириной она в два пальца,
В ней на палец толку нет.
При журнале на узоре,
Может быть, читатель мой,
Вы видали инфузорий -
Вот портрет ее живой!
По формату, по сюжету
Неописанно мала,
Странно, как, на диво свету,
В свет в наш век она зашла!
Всех возможных предприятий
Удивительней она:
Для нуждающихся братий,
Говорят, сотворена.
За усердье честь и слава
И еще бы кое-что,-
Но, нам кажется , в ней, право,
Не нуждается никто!
Видно, ей погибнуть вмале
Жребий горький предстоит.
Вот, послушайте, в начале
Что наш автор говорит:
"Доселе я не торговал
Небесным даром вдохновенья,
Ни дум, ни чувств не продавал,
Не продавал воображенья.
Зачем теперь я изменил
Обет души, обет смиренный,
Перо печатью заменил
И в торг пускаюся презренный?"
<< (Стр.7 и 9) >>
В самом деле, для чего вы
Изменили свой обет?
Сами ж вы, держась основы,
Говорите, наш поэт:
"Кто для земных, для мелких нужд
Продаст небесный дар за злато,
Корыстолюбия не чужд,
Готов платить святою платой
За хлеб, за деньги на вино,-
Ужель в душе его презренной
Есть чувство светлое одно,
Ужель певец он вдохновенный?"
<< (Стр.17 и 18) >>
Но пора беседе нашей
Положить конец давно,
А то больше книге вашей
Выйдет взгляд наш неравно.
В заключенье допустите
Вам совет полезный дать:
Строже впредь обет храните -
Грех обеты нарушать!
<1842>
Еще звено от цепи вековой
Оторвалось и с грохотом упало
Туда, где всё берет свое начало,
Где всё конец находит роковой,
Где спят года и славы и позора.
Еще к векам забвенным прибыл год -
И нет его! Он снова не придет,
Но нет ему и тяжкого укора!
Что начертал неумолимый рок,
Сбылося то по воле провиденья:
Не он был скуп на наслажденья,
А жребий мира был жесток!
<1843>
Из Вены, в человеческий рост,
Содержащий более 125 частию вращающихся фигур
Или автоматов, групп и изображений
Предметов исторических и мифологических,
Из коих многие целые из воску.
Каждый день с 4 до 9 часов пополудни
Показываются публике
При великолепном освещении
Кто не учился в детстве в школах,
Историй мира не читал,
Кто исторических героев
В натуре видеть не желал,
И кто в часы уединенья,
В часы вечерней тишины
Не рисовал воображеньем
Картин геройской старины?
Чтоб оживить свои идеи,
О чем мечтала старина,
Так вы идите в галерею,
Идите в дом Осоргина.
Там всё, что умерло и сгнило,
Мы оживили навсегда.
Оно и дешево и мило:
Ей-ей, смотрите, господа!
Чем вам по Невскому слоняться,
Морозить уши и носы,
Идите с прошлым повидаться,
Смотреть истлевшие красы.
Там целый ряд былых деяний
Людей умерших и живых
Предстанет в пышных одеяньях
В лице героев восковых.
Вы их с вниманьем рассмотрите,-
Довольны будете собой,
Притом художнику дадите
За труд награду с похвалой.
Взойдете – прямо перед вами
Стоит задумавшись один,
Тальма, прославленный людями,
Французской сцены исполин.
Его французы все любили,
Он их героев представлял;
Как мы их лица оживили,
Так он их страсти оживлял.
Иван Иваныч Штейнигер-с
С саженной бородою,
Он был в немецком городе-с
Когда-то головою.
А вот Вильгельм Васильевич
Тель, парень молодой;
Он славно дрался с немцами
За город свой родной.
Он – штука не последняя -
В историю попал,
Хоть в жизнь свою истории
Ни разу не читал.
А жил-то он в Швейцарии
В то время, когда там
Жил Геслер, злой правитель их,
Всех щелкал по ушам.
Там этому-то Геслеру
Тель как-то нагрубил.
У Теля сын был маленький,
Отец его любил.
Ну, Геслер и велел ему,
Чтоб в сына он стрелял
И яблоко с главы его
Стрелой своею снял.
С тоскою Тель прицелился,
Вдруг воздух завизжал,
Все вскрикнули от радости -
Он в яблоко попал.
Всё это здесь представлено,
Всяк сделан как живой:
Сам Геслер, Тель, жена его,
И сын, и тесть седой -
Картина интересная.
Да что тут толковать,
Придите, так увидите -
Мы рады показать.
Вот лорд Кохрен, британец храбрый,
Одет в пурпуровый мундир;
И с ним Миаули отважный,
Известный греков командир.
И предводитель фильелинов,
Искавший счастия людей
И храбро дравшихся за греков
Для славы собственной своей;
Фабвье, полковник знаменитый,
Порядку греков он учил,
От императора французов
Он крест французский получил.
Встречался с турками он редко,
Да больно турок не любил,
Хотя и редко, да уж метко
При каждой встрече колотил.
К ним турка смуглого с посланьем
Паша египетский прислал,
Тот турок, полн негодованья,
Вождям посланье отдавал.
А здесь рожденный для короны,
Еще в младенческих летах,
Представлен сын Наполеона
У юной мамки на руках.
С дитяти глаз она не сводит,
Его лелеет, веселит,
С ним на руках весь день проводит,
Всю ночь у ног его сидит.
Смотрите больше на ребенка:
Печать несчастия на нем,
Рейштадтским герцогом он умер,
Родился римским королем.
А здесь царевна молодая
Во всей красе, во цвете лет,
С тоскою взоры устремляет
В последний раз на божий свет.
Пред нею, преклонив колена,
Стоит Мельвиль, седой старик,
Товарищ гибельного плена,
Главою грустною поник.
Вокруг, в тревожном ожиданьи,
С слезами фрельны на глазах
Сидят, прощаясь до свиданья
В блаженной жизни, в небесах.
Вот графы Кентский и Шревсбури,
И мрачен их печальный взор,
Они несут, как тучи бурю,
Царевне грозный приговор.
Еще вблизи от эшафота,
С улыбкой зверства на устах,
Стоит отверженец народа,
Палач с секирою в руках.
При первом взгляде на картину
Все фибры сердца задрожат,
Ведь это страшная кончина
Несчастной Марии Стюарт!!!
Ах, вот еще про этого,
Совсем было забыл,
Когда взойдете в двери вы,
Тут немец прежде был,
Сидит он, как оглянетесь,
Весь в черном, небольшой,
Так вы ему не кланяйтесь,
Он мертвый, восковой.
Знать, это Шульт, хозяин сам,
Сначала думал я,
Да что-то больно пристально
Он смотрит на меня.
Тут я и образумился -
Знать, это не живой,
Взглянул тотчас же в книжечку:
Ах точно, восковой.
Он Пальмом прозывается,
В Нюрнберге прежде жил,
Да книжечку какую-то
Про немцев сочинил.
Книжонка-то пустячная,
Да франков он ругал,
Так автора несчастного
Француз и расстрелял. -
А вот, пленительна как счастье,
Стройна как дикая сосна,
Царица неги, сладострастья
Сидит, детьми окружена.
Она бела, как снег ваш хладный,
Как ваши зори, румяна,
Как летний вечер ваш отрадна,
Как цвет полуденный, нежна.
Кто молод, в ком бушуют страсти,
Кто их не в силах победить,
Кто любит негу сладострастья,
Кто может пламенно любить,-
Вы не ходите в галерею,
Не пробуждайте сердца сон,
Не оживить вам Галатею,
Как оживил Пигмалион.
Венера сердцем овладеет,
Все чувства страсти пробудит,
Она и старость разогреет,
А юность? – в прах испепелит.
А здесь две старушоночки
Танцуют менуэт.
Величиной с котеночка,
А 70 лишь лет,
И рожицы умильные,
Улыбка на устах,
Старушки щепетильные,
Смешны ну так, что страх!
Ну вот и Кант, философ славный,
А вот и Лютер, Меланхтон,
Вольтер, писатель презабавный,
Сатирик злой и атеист.
А здесь сидит его патрон,
Великий Фридрих, бич австрийцев,
Король, писатель и артист.
О вы, седые дипломаты,
О вы, читатели газет,
Есть и для вас в моей палате
Презанимательный предмет.
Сюда, сюда, Кузьма Петрович,
Сюда, сюда, почтенный Шпак,
Взойдите прямо и смотрите,
Немного вправо, точно так:
Преинтересная картина -
Пред вами рядышком стоят
И черноокая Христина,
И черноусый Фердинанд. -
Хотите видеть в отдаленьи
От пулей, ядер и огня
Картину грозного сраженья
И смерть французского вождя,-
Смотрите: бледный, помертвелый,
На трупе бранного коня
Лежит Моран, беспечно смелый,
Средь грозной битвы и огня.
Он был убит под Люнебургом,
Который храбро защищал,
И эту сцену в Петербурге
Теперь кто б видеть не желал?
Смотрите ж, вот она: всё мрачно,
Вождя любимого всем жаль,
На лицах воинов бесстрашных
И безнадежность и печаль,
А их доспехи боевые
Сребром и золотом горят,
Все эти лошади – живые,
Все эти люди говорят!
А здесь Махмуд, султан турецкий,
Среди наложниц молодых,
И азиятских, и немецких,
И итальяночек живых.
Потом Антония-девица,
Она с усами, с бородой,
Хотя с усами не годится
Ходить девице молодой.
А вот и тот, кто целый мир
Геройской славой изумил,
Пред кем Европа трепетала,
Чье слово чтилось как закон,
Чье имя храбрых ужасало,
Кто прежде был Наполеон.
Но смерть героя не щадила,
Как он при жизни не щадил,-
Она великого сразила,
Как он всю жизнь свою разил;
Под пышным черным балдахином
Лежит герой Наполеон,
Вокруг его стоят уныло
Маршал Бертран и Монтолон,
Вокруг развешаны знамена,
Трофеи славы и побед,
Под ними меч Наполеона,
Который знает целый свет.
Кто ж это в бархатной скуфейке,
С крестом французским на груди,
Сидит так смирно на скамейке,
На гроб так пристально глядит?
То славный Гете современник,
Писатель с чувством и умом,
То славный веймарский советник
Виланд, вы знаете об нем;
Виланд и Гете нам знакомы,
И город Веймар нам сродни,
Под сенью царственного дома
Они так пышно расцвели.
Как сердцу русскому не биться,
Припомнив город нам родной,
Его державная царица
Была российскою княжной.
А здесь Франклин – в года былые
Он много истин нам открыл,
Открыл отводы громовые
И молний злобу усмирил.
Кто это кроткое созданье,
Кто эта дивная жена,
За что на горе и страданье
Она судьбой обречена?
Каким небесным выраженьем
Горят прекрасные глаза,
В чертах и кротость, и смиренье,
С ресницы катится слеза;
Вблизи страдалицы прекрасной
Истлевший череп и земля
Напоминают ей всечасно
Тщету земного бытия.
Ее назвать я вам не смею,
Она не здешняя жена,
Пред нею мир благоговеет,
Она для неба создана!-
А это просто чучело,
Стоит такой смешной,
В старинной шапке с бантиком,
С небритой бородой.
Стоит да ухмыляется,
Как лошадь на овес,
Да так и заливается,
Такую дичь понес.
Какой-то вальс чувствительный
Орган его поет,
Ну просто так разительно,
Что всякого проймет;
Из воску весь составлен он,
А как живой стоит,
Одно мне в нем не нравится -
Совсем не говорит.
Приятно б побеседовать -
Он много, чай, видал,
Когда с своей шарманкою
В Неметчине гулял.
Известно, что в Неметчине
Не то, что на Руси,
И бабы словно барыни,
Поди-ко расспроси!
Да вот хоть эта барыня,
Ведь с прялкою сидит,
А тоже, смотришь, в чепчике,
Да как еще вертит.
Смешная, но преумная,
Уж видно по глазам,
Читает, верно, книги всё -
Да только по складам.
А вот еще компаньица,
Прекраснейший народ,
Картежники да пьяницы,
Один из них урод,
Не знает он приличия,
Зевает за столом -
Но, верно, невоспитанный.
И платье-то на нем
Не то, что на хозяине.
Вот этот так дантист,
Носина преогромнейший,
Должно быть что артист.
Одет весьма прилично он,
Да только без очков:
Известно, что красавицы
Не любят старичков.
А он вот с этой девушкой
Ну, знаете, тово.-
Да кто не куртизоловал?
Так это ничего.
На свадьбе же серебряной
Не всё ведь только есть,
Жена, старушка дряхлая,
Успела надоесть.
Да к ней же подбирается
Какой-то там чудак,
Хоть стар, да , впрочем, кажется,
Что парень не дурак,
Он с розочкою аленькой
Изволит подходить,
А женщине, да старенькой,
Ведь можно всем польстить.
Проклятые картежники -
Отдельный уж народ,
Один из них хоть седенький,
А видно, что урод.
К себе он карты лучшие
Изволит подбирать,
Товарищ же вполпьяна,-
Так выгодно играть.-
А… баум, ну точно наш,
Такая же битка,
Как липочку ощиплет вас,
Проворная рука.
Вот здесь так чудо-девушка,
Бела и румяна,
Да что-то крепко спит она,
Должно быть что пьяна.
Как смотришь, так и хочется
Смотреть, не свел бы глаз,
Ведь этаких красоточек
Уж не найдешь у нас.
Хоть есть, конечно, славные,
Да знаете, не так,
Не слишком образованы,
Не скажут слова в смак.
А брат-то у красавицы
Уж парень пожилой,
Должно быть, из Японии,
Костюм такой смешной.
Халат на нем поношенный,
Из толстого сукна,
Веревкой подпоясанный,
Как сторы у окна.-
А вот еще оказия,
Ну кто б подумать мог,
Ренель, старушка дряхлая,
Родила разом трех.
Мадам Капель из Австрии
Шесть разом родила -
Да, впрочем, баба крепкая
Лет в 30, не стара;
Все мальчики смирнехонько
На столике лежат,
У столика их матери,
Как есть, они сидят.-
Вот штука любопытная,
А страшно посмотреть,
Такой ужасной смертию
Не дай бог умереть.-
А рожи все прегадкие,
Смотреть – так страх берет,
Так, кажется, и бросится
Да кожу обдерет.
Ужасная история:
Какой-то граф весной
Отправился в Германию
Со всей своей семьей,
Наследство пребогатое
Он ехал получать.
В корчме остановилися
От бури ночевать.
Давно уж все по комнатам
Особым разошлись
И спать, когда всё стихнуло,
Покойно улеглись;
Вдруг страшные разбойники
Напали на корчму,
Сам грозный Гран-Диаволо,
Нет спуску никому!!
И старого, и малого,
И женщин, и мужчин
Колотят напропалую,
Не спасся ни один.
Всё живо так представлено,
Так жалостно глядят
Все графские дитяточки,
И видно, что кричат.
Граф, стиснутый злодеями,
Стоит уж чуть живой,
Слуга его валяется
С разбитой головой.
Тут сам и Гран-Диаволо,
Сердито так глядит,
Он держит нитку жемчугу
И спрятать норовит,
А может быть, и четки то,
Известно, что бандит
Сначала богу молится,
А после уж кутит,-
Ба, ба, а это что за рожи,
А это что за генерал?
Зачем себе и адъютанту
Он сажей рожу замарал?
Ах нет, да как бы вам не сажей,
Его уж бог так уродил,
Ведь это Гейнрих, царь Доминго
Что после сам себя убил.-
Bonjour, madame Шарлота Гаген,
И вы, которой целый мир
С таким усердьем восхищался,
Вы, улетевший наш кумир,
И вы, краса, с подмосток сцены
В такое общество пришли,
И вы, прекрасная сирена,
Среди великих сей земли!
Вот герцог Брауншвейгский Карл,
Он целый век пропировал.
Здесь Карл X, добрый царь,
Недолго был он на престоле,
На нем он с честью восседал,
Его оставил поневоле.
Леон XII, он добрый
Был церкви западной главой
И замечателен своею
Необыкновенной красотой.
А это что за старичок,
Танцует с бабой молодою?
То Жак, тирольский мужичок,
С своей девятою женою.
Здесь жертва варварства и зверства
Великой нации детей,
Погибла средь своей столицы
От рук подвластных ей людей.
То рень Мария Антоанета,
Ее убили в цвете лет.
Почтеннейшая публика,
Уж дали вы два рублика,
Так что и толковать,
Как гривны-то не дать?
А фокусы отличные
Представит жид смешной,
Ну точно как естественный,
А он ведь не живой.
Да вам уж эта нация
Известна наперед:
Хоть мертвый жид, а за пояс
Он всякого заткнет;
Уж так они рождаются,
С такою головой,-
Другой жиденок маленький,
А вострый ведь какой.
Наш жид ужасный фокусник,
Творит он чудеса,
Как будто бы колдун какой,
Отводит всем глаза.
Он сделает вам яица
Из ягод и плодов
И превратит крыс маленьких
В огромнейших котов;
Придите, так увидите,
Ужаснейший он плут,
Лимоны, сливы, яблоки
В руках его растут.
Пред ним фигурка славная
На столике стоит,
Как кончит, так хозяина
За труд благодарит.
Но я обязан в заключенье
Почтенной публике сказать,
Я сам германец, не умею
Стихов по-русски написать,
Просил об этом я другого,
А сам осмелюсь вас просить:
Мои фигуры восковые
Благоволите посетить.
Когда угодно приходите,
Мы будем рады завсегда,
Собак лишь только не водите
Да не курите, господа.
Шинели, зонтики и палки
Прошу в передней оставлять.
Потом всяк может объективно
По нашим комнатам гулять,
На всё смотрите субъективно,
Прошу руками лишь не брать.
От слишком частых потрясений
И кукла может пострадать.
Теперь скажу вам со смиреньем:
Мне честь вас видеть дорога,
Я остаюсь с моим почтеньем
(Жан Шульт), Покорный ваш слуга.
(1843)
Как тут таланту вырасти,
Как ум тут развернешь,
Когда в нужде и сырости
И в холоде живешь!
Когда нуждой, заботою
Посажен ты за труд
И думаешь, работая:
Ах, что-то мне дадут!
Меняешь убеждения
Из медного гроша -
На заданные мнения
Глупца иль торгаша.
Преступным загасителем
Небесного огня,
Искусства осквернителем -
Прозвали вы меня.
Пусть так!.. Я рад: губительно
Стремленье ко всему,
Что сердцу так мучительно,
Что сладко так уму.
Я рад, что стал похожее
С бесчувственной толпой,
Что гаснут искры божии
В груди моей больной,
Что с каждым днем недавние,
Под гнетом суеты,
Мне кажутся забавнее,
Порывы и мечты…
Я рад!.. О, бремя тяжкое
Валится с плеч…
……………………..
Скорей, скорей!..мучители,
Готов я променять
Завидный чин художника,
Любимца горних стран,
На звание сапожника,
Который вечно пьян.
(1843)
Нарядов нет – прекрасный пол
Капризится, тоскует, плачет;
Наряды есть – прекрасный пол
Под потолок в восторге скачет.
(1841,1843)
В понедельник
Савка мельник,
А во вторник
Савка шорник,
С середы до четверга
Савка в комнате слуга,
Савка в тот же четверток
Дровосек и хлебопек,
Чешет в пятницу собак,
Свищет с голоду в кулак,
В день субботний всё скребет
И под розгами ревет,
В воскресенье Савка пан -
Целый день как стелька пьян.
(1843 или 1844)
Ужели должен я страдать?
Ужели мой удел – могила?
Как догадаться, как понять,
За что она мне изменила?..
Я угождать старался ей,
Любил так страстно, так глубоко…
И даже пред свиданьем с ней
Читал романы Поль де Кока!
(1843 или 1844)
… И он их не чуждался в годы оны
И вычитал оттуда, что она
Курит сигары, носит панталоны
И с мужем развелась и влюблена
В какого-то повесу…
1843 или 1844
1
По свету я бродил: повсюду люду тощи
Рассудком и душой, а телом толстяки;
Здесь человечество волнуется, как дрожжи,
И производит – пустяки!
(1844)
2
Расторгнут наш союз корыстью кровожадной,
И счастье и любовь судьбина отняла,
Теперь и слезы лью над банкою помадной,
Которую она на память мне дала.
Теперь не радость я – позор на сердце чую
И вот уж третий день не ел,
И скоро, может быть, туда перекочую,
Где всем страданиям предел!..
(1844)
1
А здоровье? Уж не наше ль
Славно крепостью стальной?
Но скорее немца кашель
Схватишь, друг любезный мой.
Здесь и русская натура
Не защита, трынь-трава!
Уж у нас архитектура
Летних зданий такова!
Словно доски из постели,
Наши стены толщиной,
И в стенах такие щели,
Что пролезешь с головой.
Дует в спину, дует в плечи,
Хоть закутавшись сиди,-
Беспощадно гаснут свечи
И последний жар в груди.
А когда на долы свыше
Благодатный дождик льет,
Не укроешься под крышей -
Он и там тебя найдет.
На дорожках грязь и слякоть,
И, скучая день и ночь,
Ты готов со злости плакать -
Но слезами не помочь!
Но бывают дни в неделе,
Солнце ярко так горит
И приветно во все щели
И в окошко к нам глядит,
И бежишь тут из лачужки
По лесной дороге вдаль,
Чтоб кукуканьем кукушки
Разогнать свою печаль,
Чтоб пред солнечным закатом
На лужайке полежать
И еловым ароматом
Для здоровья подышать,
Чтоб могла тебе природа
Все открыть свои плоды,
Чтоб скорей тебя в урода
Превратили комары…
Отвратительное племя!
Жгут, тиранят и язвят…
И хорошее-то время
Превращают в сущий ад.
В лето крови благородной
Выпьют, верно, самовар.
Ведь комар, мой друг, – природный,
Не булгаринский комар…
(1844)
2
Цветущие нивы, журчащий ручей,
Зеленые рощи да кусты
Далеко, далеко сманили людей,
И даже трактиры все пусты!
Ни хлопанья пробок, ни алых ланит,
Ни криков корысти азартной…
И сонный лакей молчалив и сердит,
И плачет маркер в биллиардной,
И гневно ворчит: "Не к добру! не к добру!"-
И вдруг к биллиарду подскочит,
И яростно хлопнет шаром по шару,
И в сотый раз кий переточит.
Лишь изредка тощий чиновник придет
И в "Пчелку" с довольною миной
Уставит глаза; улыбнется, зевнет
И спросит обед в два с полтиной…
Лишь изредка купчик, гуляка и мот,
Бутылку шампанского спросит,
Прольет половину, другой не допьет
И слуг удивленных обносит.
………………………….
На улице пыль, духота, пустота
И запах гниющей капусты,
И даже в любимом театре места
Частенько, поверишь ли? пусты.
Увы! не залучишь веселых гостей
………………………….
(1844)
При бесталанности стихов ты не пиши
И человечества собою не смеши;
Не славу тем себе, а стыд приобретешь,
Что ты стишищами дубовыми несешь…
(1844)
1
Крапива! драгоценная трава!
Когда у мужика все кадки пусты,
С тобою щи варят вместо капусты,
И во крестьянстве ты сытна и здорова!
Ты даже нрав порочный исправляешь
И к трезвости пьянчугу возвращаешь,
Когда на старости, колюча и жестка,
В руках десятского (ты хлещешь мужика).
2
Устрицы! харч благословенный!
Во время жарости для всех бесценный!
Кто хлебом не нуждается,
Устрицами нередко пропитается.
Устрицы и вкусны, и сытны, и сладки,
Поганства в них нет, и лишь гадки
Те люди, которые врут,
Что устрицы гадость, и устриц не жрут!
3
Артишоки, вот харч благословенный,
В обед и не обед для всех бесценный,
Артишоки и вкусны, и сытны, и сладки,
Поганства в них нет, и лишь гадки
Те люди, которые мнят,
Что артишоки гадки, и их не едят!
(1844)
И скучно, и грустно, и некого в карты надуть
В минуту карманной невзгоды…
Жена?.. но что пользы жену обмануть?
Ведь ей же отдашь на расходы!
Засядешь с друзьями, но счастия нет и следа -
И черви, и пики, и всё так ничтожно.
Ремизиться вечно не стоит труда,
Наверно играть невозможно…
Крепиться?.. Но рано иль поздно обрежешься вдруг,
Забыв увещанья рассудка…
И карты, как взглянешь с холодным вниманьем вокруг,-
Такая пустая и глупая шутка!..
(1844)
Грешник великий,
Ты обратился!
В черви и пики
Снова влюбился!
Вновь предо мною
Клонишь ты выю…
Ты ль, дерзновенный,
Думал спастися?..
Раб мой презренный,
Впредь берегися!
Жатвы богаты,
Жать не умеешь!..
Если врага ты
Злого имеешь -
Дерзки поступки
Брось и смирися!
Тайны прикупки,
Тайны ремиза,
Вражьи уловки,
Сердце их, душу -
Сколько ни ловки,-
Всё обнаружу!..
Спи же спокойно!
Раньше проснися,
Благопристойно
Принарядися.
Минет день скучный,
Мрак воцарится;
Року послушный,
Сядь равнодушно -
Бойся сердиться!
Бойся свихнуться,
Бойся ремизов…
Можешь вернуться
С тысячью призов!..
(1844)
Было года мне четыре,
Как отец сказал:
"Вздор, дитя мое, всё в мире!
Дело – капитал!"
И совет его премудрый
Не остался так:
У родителя наутро
Я украл пятак.
Страсть навек к монете звонкой
Тотчас получив,
Стал у всех я собачонкой,
Кто богат и чив.
Руки, ноги без зазренья
Всем лизал, как льстец,
И семи лет от рожденья
Был уж я подлец!
(То есть так только в народе
Говорится, а зато
Уж зарыто в огороде
Было кое-что.)
Говорят, есть страсти, чувства -
Незнаком, не лгу!
Жизнь, по-моему, – искусство
Наживать деньгу.
Знать, во мне раненько скупость
Охладила кровь:
Рано понял я, что глупость -
Слава, честь, любовь,
Что весь свет похож на лужу,
Что друзья – обман,
И затем лишь лезут в душу,
Чтоб залезть в карман,
Что от чести от злодейки
Плохи барыши,
Что подлец, кто без копейки,
А не тот, кто без души.
И я свыкся понемногу
С ролею скупца
И, ложась, молился богу,
Чтоб прибрал отца…
Добрый, нежный был родитель,
Но в урочный час
Скрылся в горнюю обитель,
Навсегда угас!
Я не вынес тяжкой раны,-
Я на труп упал
И, обшарив все карманы,
Горько зарыдал…
Продал всё, что было можно
Хоть за грош продать,
И деньжонки осторожно
Начал в рост пускать…
Чтоб нажиться – лез из кожи,
Лук да редьку ел,
Ни спины, ни рук, ни рожи,
Верьте, не жалел!
Всех завел, провел и вывел,
С кем сойтись пришлось,
И, пока не оплешивел,
Брал процент с волос:
Вырастать им как угодно
Волю я давал
И в цирюльню ежегодно
Косу продавал.
И теперь зато, под старость,
Есть немножко тут.
<< (хлопает по карману.) >>
Пусть приходят люди в ярость,
Говорят: он плут!
Шутки!.. нет, побольше стою!
Я ведь знаю свет:
Лишь тряхни-ка я казною
Да задай обед,
Все в объятья тотчас к плуту,
Все в родню, в друзья -
Я честнейший в ту ж минуту…
Что, не так ли… а???
(1844)
Наша книжная торговля
Так уж исстари идет:
Простачков невинных ловля -
Первый авторов доход!
В кабинете примут знатно
И сигарочку дадут,
И почтеннейшим печатно,
И умнейшим назовут;
С аккуратностью большою
Рассчитают барыши,
А издашь – махни рукою
И в подвалы положи!
Разорили – и отстали -
Всякий с ним уже не тот!
Только деньги размотали -
Глядь, господь другого шлет!
С ним опять развязка та же…
Я и сам богат бывал,
Жил когда-то в бельэтаже,
Всех морочил, надувал;
Драл с живых и с мертвых шкуру,
Не боялся никого,
А попал в литературу -
И надули самого.
Здесь хватило б и для внуков,
Да сто книжек издал в год,
И теперь карман мой звуков
Никаких не издает!
(1844)
Я люблю простор и барство
И живу, как жили встарь!
Я – обширнейшего царства
Полновластный государь.
Широки мои владенья -
У меня с давнишних пор
Десять тысяч душ именья
И осьмнадцать тысяч свор!
Дом величественной формы
Прочно выстроен для псов,-
Я скупаю им для корма
Старых кляч со всех концов.
Лучшим псам и стол особый,
А отличных так люблю,
Что рядком с своей особой
И с женой своей кормлю!
Стоит ночью встрепенуться,
Затрубить – на голос мой
Тотчас всадники проснутся,
Псы начнут веселый вой.
Вмиг усеяна дорога,
Счета нет собачьих свор;
Затрубим – и звуки рога
Потрясают дол и бор.
Дорога моя забава,
Да зато и веселит.
Об моей охоте слава
По губернии гремит!
Да зато как гаркнут "слушай!"
Доезжачие в бору,
И зальются вдруг тявкуши,
Словно птицы поутру,
Как кубарь, матерый заяц
Чистым лугом подерет
И ушами, как китаец,
Хлопать в ужасе начнет,-
Тут последняя копейка
Мне не стоит пустяка,
Только б Сокол или Змейка
Подхватили русака!
Я живу в отъезжем поле,
Днем травлю, а ночь кучу,
И во всей вселенной боле
Ничего знать не хочу!
Я люблю простор и барство
И живу, как жили встарь.
Я – обширнейшего царства
Полновластный государь.
(1844)
Пощечина людей позорит -
Так думал в старину народ,
А в наши дни – никто не спорит -
Бывает и наоборот.
Был у меня бедняк знакомый
С почтенным выпуклым лицом,
Питался редькой и соломой
И слыл в народе подлецом,
Да вдруг столкнулся с богачом:
Затеял ссору с ним пустую,
Пощечину изволил съесть,
Сто тысяч взял на мировую
И вдруг попал в почет и в честь.
Все – кто и ведал и не ведал -
К нему с почтением тотчас,
И даже там вчера обедал
Кой-кто, мне кажется, из вас.
И что ж? Ведь было б безрассудно
Сердиться, мщенье замышлять,
Боль усмирить в щеке нетрудно,
Сто тысяч мудрено достать…
А с ними проживешь так чудно
И беззаботно целый век…
Не сто – пожалуйте пять тысяч,-
Я сам, как честный человек,
Себя сейчас позволю высечь!
(1844)
Читатель мой! я был когда-то сам
Российских книг отъявленный ценитель
И яростно (не верю я ушам,
Но утверждал так некий сочинитель)
Уничтожал таланты и гасил
В младых сердцах божественное пламя…
Но дешево издатель мне платил -
И бросил я критическое знамя…
<1845>
Есть край, где горит беззакатное солнце
Алмазным пожаром в безбрежной дали
И сыплет горстями лучи, как червонцы,
На лоно роскошной и щедрой земли,
Где северный холод, вьюга и морозы
Сердец не сжимают, не сушат костей,
Где розы – как девы, а девы – как розы,
Где всё наслажденье, восторг для очей,
Где тигр кровожадный свободно кочует
И робкая серна находит приют,
Но где человек человека бичует,
Где плачут и стонут, где режут и жгут,
Где волны морские окрашены кровью,
Усеяно трупами мрачное дно…
<1845>
Почтеннейший Иван Иваныч!
Великодушный доктор наш!
Всегда зачитываюсь за ночь
Статеек ваших. Гений ваш -
Благотворитель всей России!
Вы краше дня, вы ярче звезд,
И перед вами клонит выи
Весь Новоладожский уезд.
Действительно, вы благодетель
Желудков наших, – а от них
И гнев, и злость, и добродетель,
И множество страстей других.
У нас помещик был свирепый -
Неукротимая душа!
Он раз в жену тарелкой с репой
Пустил – зачем не хороша!!!
Ко всем сварливо придирался,
Худел, страдальчески хандрил,
И в доме всяк его боялся
И ни единый не любил!
Его сердитый, злобный говор
На миг в семействе не смолкал,
Неоднократно битый повар
Свое искусство проклинал.
Вдруг…(но какой, скажите, кистью
Здесь подвиг ваш изображу?
Поверьте, движим не корыстью,
Но благодарностью – пишу;
Хоть я учился у поэта,
Но не пошла наука впрок)
Вдруг… получается "Газета",
И в ней – ваш кухонный урок.
Прочел небрежно гордый барин
(То было в пятницу, при нас)
И, как на Пушкина Фиглярин,
Напал, о доктор мой! на вас.
Но не дремал и разум женский:
Прочла жена и – поняла.
И в сутки повар деревенский
Стал человеком из осла.
И что ж? (Я был всему свидетель -
Клянусь – не ложь мои слова!)
Нет, ты не знала, добродетель,
Полней и краше торжества!
И никогда с начала света
Порок сильнее не страдал:
Помещик наш из-за обеда
И краснощек и ясен встал,
В слугу не бросил чашкой кофе,
И – доктор мой! гордись! гордись!-
Как из фонтана в Петергофе,
Рекой из уст его лились
Слова не бранные… Уроки
Твои из грешной сей души
Изгнали жесткость и пороки!..
С тех пор, что ты не напиши -
Родным, друзьям, жене читает,
Тебя отцом своим зовет,
Весь от блаженства тает, тает
И в умиленьи слезы льет.
С тех пор он стал и добр и весел,
Детей ласкал, жену любил.
Злой управитель нос повесил,
"Мужик судьбу благословил!"
… … … … … .
И да не говорит, не ходит,
Повержен в лютый паралич,
Кто на тебя хулу возводит
И злонамеренную дичь.
Ты Пуф, но ты не пуф нахальный -
Досужий плод журнальных врак,
Ты человек – и достохвальный,
А не какой-нибудь дурак.
Кормилец сорока губерний,
Ты и умен и терпелив.
Твоим врагам – венец из терний,
Тебе – из лавров и олив!
Трудись, трудись не уставая!
Будь вечно счастлив, здрав и свеж,
И, есть Россию научая,
Сам на земле не даром ешь!..
(1844 или 1845)
Так мы готовимся, о други!
На достохвальные заслуги
Великой родине своей…
Друг, товарищ доброхотный!
Помня, чествуя, любя,
Кубок первый и почетный
Пью в чужбине за тебя.
Мил мне ты!.. Недаром смлада
Я говаривал шутя:
"Матерь! вот твоя отрада!
Пестуй бережно дитя.
Будет Руси сын почтенный,
Будет дока и герой,
Будет наш – и непременно
Будет пьяница лихой!"
Не ошибся я в дитяти:
Вырос ты удал и рьян
И летишь навстречу братий
Горд, и радостен, и пьян!
Горячо и, право, славно
Сердце русское твое,
Полюбил ты достославно
Нас развившее питье.
Весь ты в нас!.. Бурлит прекрасно
В жилах девственника кровь,
В них восторженно и ясно
К милой родине любовь
Пышет. Бойко и почтенно
За нее ты прям стоишь…
С ног от штофа влаги пенной,
Влаги русской – не слетишь!
Враг народов иностранных,
Воеватель удалой,
Ты из уст благоуханных
Дышишь родине хвалой,
Доли жаждешь ей могучей…
Беспредельно предана
Ей души твоей кипучей
Ширина и глубина!..
И за то, что Русь ты нашу
Любишь – речь к тебе держу,
И стихом тебя уважу,
И приязнью награжу.
Будь же вечно тем, что ныне:
Своебытно горд и прям,
Не кади чужой святыне,
Не мирволь своим врагам;
Не лукавствуя и пылко
Уважай родимый край;
Гордо мужествуй с бутылкой -
Ни на пядь не уступай,
Будь как был!.. За всё за это,
Да за родину мою,
Да за многи, многи лета
Нашей дружбы – днесь я пью…
Пью… величественно-живо
В торжествующий стакан
Одуряющее диво
Ущедренных небом стран
Льется. Лакомствуя мирно,
Наслаждаюсь не спеша…
Но восторженностью пирной
Не бурлит моя душа.
Хладных стран заходный житель,
Здесь почетно-грустен я:
Не отцов моих обитель
Здесь – не родина моя!
То ли дело, как, бывало,
Други, в нянином дому
Бесподобно, разудало
Заварим мы кутерьму!..
Чаши весело звенели,
Гром и треск, всё кверху дном!
Уж мы пили! уж мы пели!..
В удовольствии хмельном
Вам стихи мои читал я…
Сотый чествуя бокал,
Им читанье запивал я
И, запивши, вновь читал.
Благосклонно вы внимали…
Было чудное житье:
Други мне рукоплескали,
Пили здравие мое!
Здесь не то… Но торжествую
Я и здесь порой, друзья.
Счастье! фляжку – и большую -
У матросов добыл я
Влаги русской… Как Моэта
Мне наскучит легкий хмель,
Пью и потчую соседа…
Объяденье! богатель!
Ровно пьем; цветущ и весел,
Горделиво я сижу…
Он… глядишь – и нос повесил!
Взором радостным слежу,
Как с подскоком жидконогой
Немец мой – сутул, поджар -
Выйдет храбро, а дорогой
Бац да бац на тротуар…
Драгоценная картина
Сердцу русскому! Она
Возвышает славянина
Силу скромную… Вина!
На здоровье Руси нашей!
Но, увы мне, о друзья!
Не состукиваюсь чашей
Дружелюбно с вами я -
И не пьется… Дух убитый
Достохвальной грустью сжат,
И, как конь звучнокопытый,
Все мечты туда летят,
Где родимый дым струится,
Где в виду своих сынов
Волга царственно катится
Средь почтенных берегов…
Что ж? туда!.. Я скор на дело!
Под родные небеса
Вольно, радостно и смело
Я направлю паруса -
Мигом к вам явлюсь на сходку!
Припасайте ж старику
Переславльскую селедку
И полштофа травнику!..
(январь 1845)
Когда еще твой локон длинный
Вился над розовой щекой
И я был юноша невинный,
Чистосердечный и простой,-
Ты помнишь: кой о чем мечтали
С тобою мы по вечерам,
И – не забыла ты – давали
Свободу полную глазам,
И много высказалось взором
Желаний тайных, тайных дум;
Но победил каким-то вздором
В нас сердце хладнокровный ум.
И разошлись мы полюбовно,
И страсть рассеялась как дым.
И чрез полжизни хладнокровно
Опять сошлись мы – и молчим…
А мог бы быть и не таким
Час этой поздней, грустной встречи,
Не так бы сжала нас печаль,
Иной тоской звучали б речи,
Иначе было б жизни жаль…
(15 мая 1845)
Он у нас осьмое чудо -
У него завидный нрав.
Неподкупен – как Иуда,
Храбр и честен – как Фальстаф.
С бескорыстностью жидовской,
Как хавронья мил и чист,
Даровит – как Тредьяковской,
Столько ж важен и речист.
Не страшитесь с ним союза,
Не разладитесь никак:
Он с французом – за француза,
С поляком – он сам поляк,
Он с татарином – татарин,
Он с евреем – сам еврей,
Он с лакеем – важный барин,
С важным барином – лакей.
Кто же он? (Фаддей Булгарин,
Знаменитый наш Фаддей.)
(1845)
Ходит он меланхолически,
Одевается цинически,
Говорит метафорически,
Надувает методически
И ворует артистически…
<1846>
1
Месяц бледный сквозь щели глядит
Не притворенных плотно ставней…
Петр Иваныч свирепо храпит
Подле верной супруги своей.
На его оглушительный храп
Женин нос деликатно свистит.
Снится ей черномазый арап,
И она от испуга кричит.
Но, не слыша, блаженствует муж,
И улыбкой сияет чело:
Он помещиком тысячи душ
В необъятное въехал село.
Шапки снявши, народ перед ним,
Словно в бурю валы на реке…
И подходят один за другим
К благосклонной боярской руке.
Произносит он краткую речь,
За добро обещает добром,
И виновных грозит пересечь,
И уходит в хрустальный свой дом.
Там шинель на бобровом меху
Он небрежно скидает с плеча…
"Заварить на шампанском уху
И зажарить в сметане леща!
Да живей!.. Я шутить не люблю!"
(И ногою значительно топ.)
……………………….
Всех величьем своим устрашив,
На минуту вздремнуть захотел
И у зеркала (был он плешив)
Снял парик и .. как смерть побледнел!
Где была лунолицая плешь,
Там густые побеги волос,
Взгляд убийственно нежен и свеж
И короче значительно нос…
Постоял, постоял – и бежать
Прочь от зеркала, с бледным лицом…
Вот зажмурясь подкрался опять…
Посмотрел… и запел петухом!
Ухвативши себя за бока,
Чуть касаясь ногами земли,
Принялся отдирать трепака…
"Ай-лю-ли! ай-лю-ли! ай-лю-ли!
Ну узнай-ка теперича нас!
Каково? каково? каково?"
…………………….
И грозя проходившей чрез двор
Чернобровке, лукаво мигнул
И подумал:"У! тонкий ты вор,
Петр Иваныч! Куда ты метнул!.."
Растворилася дверь, и вошла
Чернобровка, свежа и плотна,
И на стол накрывать начала,
Безотчетного страха полна…
Вот уж подан и лакомый лещ,
Но не ест он, не ест, трепеща…
Лещ, конечно, прекрасная вещь,
Но есть вещи и лучше леща…
"Как зовут тебя, милая?.. ась?"
– "Палагеей".-"Зачем же, мой свет,
Босиком ты шатаешься в грязь?"
– "Башмаков у меня, сударь, нет".
– "Завтра ж будут тебе башмаки…
Сядь… поешь-ка со мною леща…
Дай-ка муху сгоню со щеки!..
Как рука у тебя горяча!
Вот на днях я поеду в Москву
И гостинец тебе дорогой
Привезу…"
<1846>
2
Клянусь звездою полуночной
И генеральскою звездой,
Клянуся пряжкой беспорочной
И не безгрешною душой!
Клянусь изрядным капитальцем,
Который в службе я скопил,
И рук усталых каждым пальцем,
Клянуся бочкою чернил!
Клянуся счастьем скоротечным,
Несчастьем в деньгах и чинах,
Клянусь ремизом бесконечным,
Клянуся десятью в червях,-
Отрекся я соблазнов света,
Отрекся я от дев и жен,
И в целом мире нет предмета,
Которым был бы я пленен!..
Давно душа моя спокойна
От страстных бурь, от бурных снов;
Лишь ты любви моей достойна -
И век любить тебя готов!..
Клянусь, любовию порочной
Давно, давно я не пылал
И на свиданье в час полночный
В дезабилье не выбегал…
Кого еще с тобой мне надо?..
Тобой одной доволен я, -
Моя любовь! моя отрада!
Федосья Карповна моя!..
<1846>
3
Они молчали оба… Грустно, грустно
Она смотрела. Взор ее глубокий
Был полон думы. Он моргал бровями
И что-то говорить хотел, казалось;
Она же покачала головой
И палец наложила в знак молчанья
На синие, трепещущие губы…
Потом пошли домой всё так же молча,
И было в их молчаньи больше муки
И страшного значенья, чем в рыданьях,
С которыми бросаем горсть земли
На гроб того, кто был нам дорог в жизни,
Кто нас любил, быть может. У ворот
Они кухарку встретили.
…………………….
И долго изумленными глазами
Она на них смотрела, но ни слова
Они ей не сказали. Да! ни слова…
И молча продолжали путь… и скрылись.
<1846>
4
Что чиновники то же, что воинство
Для отчизны в гражданском кругу,
Посягать на их честь и достоинство
Позволительно разве врагу,
Что у них всё занятья важнейшие -
И торги, и финансы, и суд,
И что служат всё люди умнейшие
И себя благородно ведут.
Что без них бы невинные плакали,
Наслаждался б свободой злодей,
Что подчас от единой каракули
Участь сотни зависит людей,
Что чиновник плохой без амбиции,
Что чиновник – не шут, не паяц
И не след ему без амуниции
Выбегать на какой-нибудь плац.
А уж если есть точно желание
Не служить, а плясать качучу,
Есть на то и приличное звание -
Я удерживать вас не хочу!
<1846>
5
Корабль, обуреваемый
Волнами, – жизнь моя!
Судьбою угнетаемый,
В отставку подал я,
Немало тут утрачено -
Убыток – и большой!
А впрочем, предназначено
Уж, видно, так судьбой.
И есть о чем печалиться,
Нашел чего жалеть!
Смерть ни над кем не сжалится -
Всем должно умереть!
Почетные регалии,
Доходные места,
Награды и так далее -
Всё прах и суета!
Мы все корпим, стараемся,
Вдаемся в плутовство,
Хлопочем, унижаемся,
А всё ведь из чего?
Умрем, так всё останется!
На срок пришли мы в свет…
Чем дольше служба тянется,
Тем более сует.
Успел уж я умаяться
В житейском мятеже,
Подумать приближается
Пора и о душе!
Уж лучше здесь быть пешкою,
Чем душу погубить…
А впрочем, что ж я мешкаю?
Уж десять хочет бить!
Есть случай к покровительству!
Тотчас же полечу
К его превосходительству
Ивану Кузьмичу -
Поздравлю с именинами…
Решится, может быть,
Под разными причинами
Блохова удалить
И мне с приличным жительством
Его местечко дать…
Не нужно покровительством
В наш век пренебрегать!..
<1846>
Те кудри черные… когда б отрезать их,
Преступно посягнув на их несокрушимость…
Соткать на них чехол из нитей дорогих -
В нем бешеных кудрей сковать необозримость,-
И, взбив перину ту, в длину и ширину,
Чрез степи жаркие, чрез влажную волну,
Чрез горы и леса, постлать ее по миру,-
Всё человечество могло б на них заснуть,
В душистом их пуху блаженно утонуть
И – гордо близостью к надзвездному эфиру -
Увидеть райские, пленительные сны
Про кудри черные, как думы сатаны,
Как ковы зависти, про очи огневые,
Про радугу бровей и перси наливные…
(1846)
В один трактир они оба ходили прилежно
И пили с отвагой и страстью безумно мятежной,
Враждебно кончалися их биллиардные встречи,
И были дики и буйны их пьяные речи.
Сражались они меж собой, как враги и злодеи,
И даже во сне всё друг с другом играли.
И вдруг подралися… Хозяин прогнал их в три шеи,
Но в новом трактире друг друга они не узнали…
<1847>
1
О вы, герои биллиарда!
Я славно знал когда-то вас
И в исступлении азарта
Спасал от голоду не раз.
Мне ваших лиц зелено-бледных,
Ни ваших вдохновенных штук,
Ни сертуков богато-бедных,
Жилетов пестрых, красных брюк,
Волос ненатурально редких
И рук художественно метких
Забыть в сей жизни не дано,
Затем что было суждено
Мне много лет стезею вашей
С кием в руке и с полной чашей
Пройти…
2
… Я знал тех посетителей трактиров,
Которым за стакан клико
В разгаре грязных вакханалий
Плескали в рожу… Глубоко
Сначала чувство оскорблялось,
Но постепенно примирялось
И примирилось наконец.
Я стал такой же молодец,
И пляска гаеров бесстыдных
Под градом плоскостей обидных
Меня смешила – и не раз
В чаду вина, в припадке скуки
Я унизительные муки
И сам придумывал для вас -
О вы, наследники прямые
Шутов почтенной старины,
Которых рожи расписные
И прибаутки площадные
Так были бешено смешны
И без которых и доселе,
В сей сильно просвещенный век,
…………………..
Не весел русский человек!..
3
Среди гусей, окороков, индеек
Он заседал, бородкой шевеля,
И знали все: крал двадцать пять копеек
Неотразимо с каждого рубля.
Хозяин сам, копеечный купчишка,
Облопавшись настойки и трески,
Говаривал: "Ведь знаю, что воришка,
Да дело, варвар, знает мастерски!"
4
Но хоть сия российская таверна
Смотрела неприветно, даже скверно,
А, видно, в ней дышалося легко…
Сюда бежал подьячий необритый,
Пропахнувший сивухой глубоко,
Прожорливый и никогда не сытый…
Сюда являлся господин в усах,
С израненным, великолепным носом,
В весьма широких плисовых штанах,
В архалуке, подбитом мериносом,
Обшитом бранденбурами. Кидал
Сей господин с надменностью нелепой
Взгляд на слугу презрительно-свирепый
И "ну, болван, вчерашнюю!" кричал…
Сюда являлся фокусник голодный,
Родной земли цветущие поля
Покинувший…………………
…………………………..
На срок прощался с матерью-старухой,
С невестою сей тощий сын нужды,
Но погасил российскою сивухой
В груди давно немецкие мечты.
А в старину ему мечтались живо
Объятия хорошенькой жены,
Колпак, халат, душистый кнастер, пиво
И прочие филистерские сны…)
Смиренно век в трактирах доживая,
Он в сертучишке нанковом ходил
И, русский и родной язык ломая,
Трактирную компанию смешил…
Не оскорблялся он названьем цапли
И, если рюмку кто ему давал,
Он, выпив содержимое до капли,
С поклоном содержащее съедал…
5
Затем, что мне в трактире бьющий стекла
Купеческий сынок в пятнадцать лет
В сто тысяч раз важнее Фемистокла
И всех его торжественных побед!..
<1847>
Когда с тобой – нет меры счастью,
Вдали – несчастен и убит!
И, словно волк голодной пастью,
Тоска пожрать меня грозит!
Куда не обращаю взоры -
Долины, облака и горы -
Всё говорит: "Люби! люби!"
Во цвете лет – не погуби!
Не наноси смертельной раны,
Не откажи моей мольбе…
Пусть лучше растерзают враны
И сердце принесут к тебе!..
<1848>
Летит по дороге четверка,
В коляске Мария сидит.
А месяц, как дынная корка,
На небе полночном висит…
Верхом – словно вихрем гонимый -
Скачу я за ней через лес,
И жажду, волканом палимый,
Поэзии бурь и чудес!
Я отдал бы всю мою славу
За горсть, за щепотку песку,
Чтоб только коляска в канаву
Свернулась теперь на скаку.
Иль если б волшебник искусный
Задумал вдруг Мери украсть;
Иль вор, беспощадный и гнусный,
Рискнул на коляску напасть…
Иль пусть кровожадные звери
Коляску обступят теперь…
На помощь возлюбленной Мери
Я сам бы явился, как зверь.
Умчал бы ее я далеко,
За триста земель и морей…
И там бы глубоко, глубоко
Блаженствовал с Мери моей.
Но нет ни зверей, ни злодеев,
Дорога бесстыдно гладка,
Прошли времена чародеев…
О жизнь! как ты стала гадка!
Везде безотрадная проза,
Заставы, деревни, шоссе…
И спит моя майская роза,
Раскинувшись в пышной красе,-
Меж тем, как, окутан туманом,
Летит ее рыцарь за ней
И жаждет борьбы с великаном,
В порыве безумных страстей…
О, чем же купить твою ласку
В холодный и жалкий наш век,
Когда променял на коляску
Поэзию бурь человек?..
(1848)
Когда горит в твоей крови
Огонь действительной любви,
Когда ты сознаешь глубоко
Свои законные права,-
Верь: не убьет тебя молва
Своею клеветой жестокой!
Постыдных, ненавистных уз
Отринь насильственное бремя
И заключи – пока есть время -
Свободный, по сердцу союз.
Но если страсть твоя слаба
И убежденье не глубоко,
Будь мужу вечная раба,
Не то – раскаешься жестоко!..
(1848)
Ассан сидел, нахмуря брови.
Кальян дымился, ветер выл.
И, грозно молвив: "Крови! Крови!"-
Он встал и на коня вскочил.
"Зюлейка! нет, твою измену
Врагу я даром не прощу!
Его как мяч на шашку вздену,
Иль сам паду, иль отомщу!"
Что было ночью в поле ратном,
О том расскажет лишь луна…
Наутро конь путем обратным
Скакал… Несчастная жена!
Мешок о лук седельный бился,
Горела под конем трава.
Но не чурек в мешке таился:
Была в нем вражья голова!
(1850)
Прихожу на праздник к чародею:
Тьма народу там уже кипит,
За затеей хитрую затею
Чародей пред публикой творит.
Всё в саду торжественно и чудно,
Хор цыган по-старому нелеп,
Что же мне так больно и так трудно,
Отчего угрюм я и свиреп?..
Уж не жду сегодня ничего я,
Мой восторг истрачен весь давно;
Я могу лишь воспевать героя -
Как в нем всё велико и умно!
Он Протей! он истинный художник!
Как его проказы хороши!
И артист, и барин, и сапожник -
Все найдут здесь пищу для души!
(Между 1848 и 1850)
Мне жаль, что нет теперь поэтов,
Какие были в оны дни,-
Нет Тимофеевых, Бернетов
Ах, отчего молчат они?).
С семьей забавных старожилов
Скорблю на склоне дней моих,
Что лирой пренебрег Стромилов,
Что Печенегов приутих,
Что умер бедный Якубович,
Что запил Константин Петрович,
Что о других пропал и след,
Что нету госпожи Падерной,
У коей был талант примерный,
И Розена барона нет;
Что нет Туманских и Трилунных,
Не пишет больше Бороздна,
И нам от лир их сладкострунных
Осталась память лишь одна…
(1853)
Я посягну на неприличность
И несколько похвальных слов.
Теперь скажу про эту личность:
Ах, не был он всегда таков!
Он был когда-то много хуже,
Но я упреков не терплю
И в этом боязливом муже
Я всё решительно люблю:
Люблю его характер слабый,
Когда, повесив длинный нос,
Причудливой, капризной бабой
Бранит холеру и понос;
И похвалу его большую
Всему, что ты не напиши,
И эту голову седую
При моложавости души.
(13 декабря 1853)
Стол накрыт, подсвечник вытерт,
Самовар давно кипит,
Сладковатый немчик Видерт
У Тургенева сидит.
По запросу господина
Отвечает невзначай
Крепостной его детина,
Что "у нас-де вышел чай".
Содрогнулся переводчик,
А Тургенев возопил:
"Чаю нет! Каков молодчик!
Не вчера ли я купил?"
Замечание услышал
И ответствовал Иван:
"Чай у нас так скоро вышел
Оттого, что мал стакан".
(Между 1850 и 1854)
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России;
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых…
Обращены в позорище вражды
Моря и суша… Медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились – стоят
Пред укрепленной русскою твердыней…
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия… и наступает время,
Когда решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.
(14 июня 1854)
Мы, посетив тебя, Дружинин,
Остались в верном барыше:
Хотя ты с виду благочинен,
Но чернокнижник по душе.
Научишь каждого веселью,
Полуплешивое дитя,
Серьезно предан ты безделью,
А дело делаешь шутя…
Весьма радушно принимаешь
Ты безалаберных друзей
И ни на миг не оставляешь
Ты аккуратности своей:
В числе различных угощений
Ты нам охоту снарядил
Среди наследственных владений…
И лист бумаги положил
Для чернокнижных вдохновений…
(28 июля 1854)
Ничего! гони во все лопатки,
Труден путь, да легок конь,
Дожигай последние остатки
Жизни, брошенной в огонь!
(Начало октября 1854)
Пробил час!.. Не скажу, чтоб с охотой
В мир вступил я моею чредою…
Что голов, убеленных заботой!
Сколько лиц, омраченных тоскою!
Благородным проникнуты гневом,
Пусть бы старцы глядели серьезно…
Но пристало ли юношам, девам
Сокрушаться и хмуриться грозно?..
Слышу всюду один я вопрос:
"Новый год! что ты миру принес?.."
Всколыхнется ли бурей полсвета,
Тишина ль процветет над землею -
Всё поглотит бездонная Лета,
Всё законной пройдет чередою.
Настоящее станет прошедшим,
Но сойду ли я в темное царство,
Как предшественник мой – сумасшедшим,
Окровавленным, полным коварства,
Или буду умней и светлей -
Эта тайна в деснице моей!
Всё на свете старо, как могила,
Всё уж было и будет всегда:
Ум и глупость, бессилье и сила,
Зависть, гнев, клевета и вражда;
Но навек благородно и ново,
Никому надоесть не умело -
Вдохновенное, светлое слово
И великое, честное дело…
Слов таких, а особенно дел
Я побольше бы видеть хотел!..
(Конец 1854)
Умирает весна, умирает,
Водворяется жаркое лето.
Сердит муха, комар сноровляет
Укусить, – всё роскошно одето!
Осязательно зреющий колос
Возвышается вровень с кустами.
По росе долетающий голос
Из лесов словно пахнет грибами…
По утрам продолжительны росы,
А к полудню жары чрезвычайны…
(… … … … …
… … … … …)
От шмелей ненавистных лошадки
Забираются по уши в волны.
Вечера соблазнительно сладки
И сознательной жаждою полны.
Прикликает самец перепелку,
Дергачи голосят сипловато,
Дева тихо роняет иголку
И спешит, озираясь, куда-то.
(1854(?))
Скончавшись, старый инвалид
Оставил странное наследство:
Кем, сколько раз, когда был бит
До дней преклонных с малолетства,-
Он всё под цифрами писал
В тетрадку – с толком и раченьем
И после странный свой журнал
Читал с душевным умиленьем.
Так я люблю воспоминать
О днях и чувствах пережитых,
Читая пыльную тетрадь
Моих стихов – давно забытых…
(1855)
Зачем насмешливо ревнуешь,
Зачем, быть может, негодуешь,
Что музу темную мою
Я прославляю и пою?
Не знаю я тесней союза,
Сходней желаний и страстей -
С тобой, моя вторая муза,
У музы юности моей!
Ты ей родная с колыбели…
Не так же ль в юные лета
И над тобою тяготели
Забота, скорбь и нищета?
Ты под своим родимым кровом
Врагов озлобленных нашла
И в отчуждении суровом
Печально детство провела.
Ты в жизнь невесело вступила…
Ценой страданья и борьбы,
Ценой кровавых слез купила
Ты каждый шаг своей судьбы.
Ты много вынесла гонений,
Суровых бурь, враждебных встреч,
Чтобы святыню убеждений,
Свободу сердца уберечь.
Но, устояв душою твердой,
Несокрушимая в борьбе,
Нашла ты в ненависти гордой
Опору прочную себе.
Ты так встречаешь испытанья,
Так презираешь ты людей,
Как будто люди и страданья
Слабее гордости твоей.
И говорят: ценою чувства,
Ценой душевной теплоты
Презренья страшное искусство
И гордый смех купила ты.
Нет, грудь твоя полна участья!..
Когда порой снимаешь ты
Личину гордого бесстрастья,
Неумолимой красоты,
Когда скорбишь, когда рыдаешь
В величьи слабости твоей -
Я знаю, как ты проклинаешь,
Как ненавидишь ты людей!
В груди, трепещущей любовью,
Вражда бесплодно говорит,
И сердце, обливаясь кровью,
Чужою скорбию болит.
Не дикий гнев, не жажда мщенья
В душе скорбящей разлита -
Святое слово всепрощенья
Лепечут слабые уста.
Так, помню, истощив напрасно
Всё буйство скорби и страстей,
Смирялась кротко и прекрасно
Вдруг Муза юности моей.
Слезой увлажнены ланиты,
Глаза поникнуты к земле,
И свежим тернием увитый
Венец страданья на челе…
(Между 1852 и 1855)
И так за годом год… Конечно, не совсем
Разнообразно… да зато спокойно,
Благонамеренно, благопристойно…
И благоприобретенье меж тем
Расти всё будет… Счастие малюток
Упрочится… Да что ж?.. И кроме шуток,
Чем худо?.. [а? решайся-ка, сестра,
А ежели когда-нибудь хандра
Найдет случайно…]
(Между 1853 и 1855)
В крылах отяжелевший грач,
Когда-то на Парнас летавший!
Давно ли нам прислал ты "Плач"
О русской музе – задремавшей?
И что же? не прошло двух лет,
Как всё вверх дном перевернулось:
И поднял голову поэт,
И вновь поэзия проснулась!
Нам музу новую свою
Представил автор "Арлекина",
И тот, кто, равен соловью,
Природу нам воспел, – Щербина!
Никитин, мещанин-поэт,
Различных пробует Пегасов,
Как птица распевает Фет,
Стихи печатает Некрасов,
Ленивый даже Огарев -
И тот пустил в печать отрывок,
Стахович нам поет коров
И вкус густых и свежих сливок.
Поэтов новых всех родов
Фаланга целая готова,
И даже старых голосов
Два-три услышали мы снова.
Что ж? в добрый час! смелее, марш!..
Проснулись Солоницын, Греков,
И, может быть, проснется Шарш
И отзовется Печенегов!..
(Весна 1855)
Еще скончался честный человек,
А отчего? Бог ведает единый!
В наш роковой и благодушный век
Для смерти более одной причиной.
Не от одних завалов и простуд
И на Руси теперь уж люди мрут…
Понятна нам трагическая повесть
Свершившего злодейство,- если он
Умрет, недугом тайным поражен,
Мы говорим: его убила совесть.
Но нас не поражает человек,
На дело благородное рожденный
И грустно проводящий темный век
В бездействии, в работе принужденной
Или в разгуле жалком; кто желал
Служить Добру, для ближнего трудиться
И в жажде дела сам себя ломал,
Готовый на немногом помириться,
Но присмирел и руки опустил
В сознании своих напрасных сил -
Успев, как говорят, перебеситься!
Не понимаем мы глубоких мук,
Которыми болит душа иная,
Внимая в жизни вечно ложный звук
И в праздности невольной изнывая.
Нам юноша, стремящийся к добру,
Смешон – восторженностью странной,
А зрелый муж, поверженный в хандру,
Смешон – тоскою постоянной.
Покорствуя решению судьбы,
Не ищет он обидных сожалений,
И мы не видим внутренней борьбы,
Ни слез его, ни тайных угрызений,
И ежели сразит его судьба,
Нам смерть его покажется случайной,
И никому не интересной тайной
Останется сокрытая борьба,
Убившая страдальца…
(Между 21 мая и 7 июня 1855)
О филантропы русские! Бог с вами!
Вы непритворно любите народ,
А ездите с огромными гвоздями,
Чтобы впотьмах усталый пешеход
Или шалун мальчишка, кто случится,
Вскочивши на запятки, заплатил
Увечьем за желанье прокатиться
За вашим экипажем…
(Между 21 мая и 7 июня 1855)
Ты меня отослала далеко
От себя – говорила мне ты,
Что я буду спокоен глубоко,
Убежав городской суеты.
Это, друг мой, пустая химера -
И как поздно я понял ее.
Друг, во мне поколеблена вера
В благородное сердце твое.
(Лето 1855)
Фантазии недремлющей моей
И опыта мучительного дети,
Вы – планы тысячи поэм и повестей -
Вы нерожденные должны погибнуть в Лете.
(Лето 1855)
О, не склоняй победной головы
В унынии, разумный сын отчизны.
Не говори: погибли мы. Увы!-
Бесплодна грусть, напрасны укоризны.
(29 августа 1855)
Не знаю, как созданы люди другие,-
Мне любы и дороги блага земные.
Я милую землю, я солнце люблю,
Желаю, надеюсь, страстями киплю.
И жаден мой слух, и мой глаз любопытен,
И весь я в желаньях моих ненасытен.
Зачем (же) я вечно тоскую и плачу
И сердце на горе бесплодное трачу?
Зачем не иду по дороге большой
За благами жизни, за пестрой толпой?
(1855 или 1856)
Не гордись, что в цветущие лета,
В пору лучшей своей красоты
Обольщения модного света
И оковы отринула ты,
Что, лишь наглостью жалкой богаты,
В то кипучее время страстей
Не добились бездушные фаты
Даже доброй улыбки твоей,-
В этом больше судьба виновата,
Чем твоя неприступность, поверь,
И на шею повеситься рада
Ты < > будешь теперь.
(1855 или 1856)
Семьдесят лет бессознательно жил
Чернский помещик Бобров Гавриил,
Был он не (то) чтоб жесток и злонравен,
Только с железом по твердости равен.
(1855 или 1856)
Кто долго так способен был
Прощать, не понимать, не видеть,
Тот, верно, глубоко любил,
Но глубже будет ненавидеть…
(1855 или 1856)
Так говорила (…) актриса отставная,
Простую речь невольно украшая
Остатками когда-то милых ей,
А ныне смутно памятных ролей,-
Но не дошли до каменного слуха
Ее проклятья,- бедная старуха
Ушла домой с Наташею своей
И по пути всё повторяла ей
Свои проклятья черному злодею.
Но (не) сбылись ее проклятья.
Ни разу сон его спокойный не встревожил
Ни черт, ни шабаш ведьм: до старости он дожил
Спокойно и счастливо, денег тьму
Оставивши в наследство своему
Троюродному дяде… А старуха
Скончалась в нищете – безвестно, глухо,
И, чтоб купить на гроб ей три доски,
Дочь продала последние чулки.
(1855 или 1856)
И на меня, угрюмого, больного,
Их добрые почтительные лица
Глядят с таким глубоким сожаленьем,
Что совестно становится. Ничем
Я их любви не заслужил.
(1855 или 1856)
О, пошлость и рутина – два гиганта,
Единственно бессмертные на свете,
Которые одолевают всё -
И молодости честные порывы,
И опыта обдуманный расчет,
Насмешливо и нагло выжидая,
Когда придет их время. И оно
Приходит непременно.
(1855 или 1856)
Мы разошлись на полпути,
Мы разлучились до разлуки
И думали: не будет муки
В последнем роковом "прости".
Но даже плакать нету силы.
Пиши – прошу я одного…
Мне эти письма будут милы
И святы, как цветы с могилы -
С могилы сердца моего!
(28 февраля 1856)