После всего. третья книга стихов (посмертная) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1
Предисловие
В эту книгу стихов моей покойной дочери вошли прежде всего стихи, подобранные ею самою, название сборника дано ею же. К ним прибавлены стихи из написанных в последние годы, частью напечатанные в разных изданиях, а также несколько стихотворений, написанных в Африке, характерных для того периода ее жизни.[1] Таким образом, это издание является в смысле материала для характеристики ее творчества и жизни, как бы дополнением к ее первым двум сборникам — «Стихи о себе» (1931) и «Окна на север» (1939).
Ирина родилась 21 апреля (ст. ст.) 1906 года в нашем маленьком родовом имении Самарской губернии и уезда. Там же, обычно, мы проводили летние каникулы, а остальное время года в Харькове — месте моей службы. Ее гимназические годы шли очень успешно до 1920 года, когда с четвертого класса гимназии, началась наша скитальческая жизнь, лишившая ее систематического образования. В течение нескольких месяцев Ирина побывала в гимназиях Туапсе, Симферополя, Севастополя, пока, наконец, не очутилась в Африке, в Бизерте, где она и сдала экзамены при Морском Корпусе, получивши из него «свидетельство» зрелости (случай едва ли не единственный в истории).
За четыре с половиной года жизни в Бизерте (в лагере Сфаят), предоставленная в значительной степени себе самой, Ирина внимательно изучала современных поэтов, как всегда много писала, овладев техникой стиха, тогда же начала печататься и приехала в 1925 году в Париж с довольно солидной стихотворной подготовкой.
Какой же нежданной тревогой,Какой же тоской одаришь,Ты, серый, холодный и строгий,Так долго желанный Париж?Здесь она училась во Франко-Русском Институте и в 1928 г. вышла замуж за Ю. Б. Бек-Софиева-Софиева, тоже поэта. Через год у них родился сын, ее утешение и надежда. Начиналась новая жизнь…
В 1927 году Ирина заболела диабетом
(…….я не могу изжить,Как это ни обидно и ни странно:Стакан наполнить прямо из под кранаИ крупными глотками воду пить…)Эта тяжелая, неизлечимая болезнь, разрушающая нервы, особенно опасна в молодом возрасте, сделала ее обреченной.
Она долго и упорно боролась с нею, часто ложилась в госпиталь, но силы ее слабели с каждым годом, и слова «усталость» и «больше не могу» все чаще появляются в ее стихах, как и темы о смерти.
Ну, что ж? И счастье станет прахомИ не во сне и не в бреду —Я без волненья и без страхаПокорно очереди жду.Последняя война с ее лишениями окончательно сломили силы Ирины, и 23 января 1943 года она умерла, с точностью предсказав в ряде стихов больничные подробности своей смерти… Могила ее на кладбище Ирви.
Стихи Ирина начала писать, вернее «слагать», с 8-ми лет, с трудом записывая их в тетрадь по двум линейкам. Уроки стихосложения ей дались необычайно легко — у нее было органическое чувство стихотворного ритма. После первых лет детского творчества, с революции, в ее стихах начинают появляться очень грустные, тоскливые ноты. Очень впечатлительная, она болезненно переживала события этих «страшных лет». На все он смотрела из своего угла малопонятной для нее беженской жизни, замыкаясь все более и более в себя, хотя по натуре была веселой и деловитой. Отсюда — стихи всей ее жизни это подлинно «стихи о себе»… Насыщенная с детских лет поэтическим чувством, она не была стихотворцем-сочинителем, и в последствии не умела и, к сожалению, не хотела им быть (что потом мешало ей в писательском ремесле), — она была прежде всего певцом своих переживаний. Она не могла не писать стихи, когда это являлось ее внутренней потребностью, как не может певец не петь, если ему поется. Стихи складывались в ее голове как-то целиком, она просто записывала их, сразу на бело, обычно без всяких помарок.
В предельной интимности ее стихов нужно прибавить их своеобразную автобиографичность. Она была не только «певцом своей печали», но вообще летописцем своих дней — с этим согласятся все, знавшие ее близко. Кажется, не было сколько-нибудь значительного события в ее жизни, которое с удивительной точностью не было бы отмечено в стихах, как и в дневнике (она превосходно писала прозой). Напр. — готовится она к экзамену по космографии и… вот стихи:
…Из формул математикиЛегко искать нетленноеХоть до потели сил…А вечером слагать стихиПро вечную вселенную,Про шествие светил…Конечно, мне трудно быть судьей стихов своей дочери, но все же я думаю, что их музыкальное достоинство бесспорно. Ее много и охотно печатали, она была сотрудницей многих изданий. Певучие формы ее стихотворений, глубокая задушевность и подлинная их поэтическая взволнованность легко находили отклики среди читателей, и у нее было много друзей-почитателей ее поэзии. Это было наградой за ее страстную любовь к русскому словесному искусству, которую она пронесла через всю свою короткую и скорбную жизнь.
Н. Кнорринг
Стихотворения
«Я не умею говорить слова…»
Я не умею говорить слова,Звучащие одними лишь словами.Я говорю мгновенными стихами,Когда в огне пылает голова.Мне слух не ранит острая молва,Упрек не тронет грязными руками.А восемнадцать лет — как ураган, как пламя, —Вступили, наконец, в свои права.И если кто-нибудь войдет ко мне,И взглянет мне в глаза улыбкой ясной, —Он не таким уйдет назад. НапрасноОн будет думать о своей весне.Я так беспомощно, так безучастноТомлюсь в каком-то жутком полусне.26-V-24
Сфаят-Бизерта
1925 г. Фото Д. Кобякова
МАМОЧКЕ
День прошел — и слава Богу.Жизнь ясна и хороша.Ты не вслушивайся строгоВ то, над чем скорбит душа.Подожди — и перед намиЗаблестит морская даль…Будь, что будет! Не годами,Днями счет ведет печаль.«Пера-Гюнта» вслух прочту я, —Пролетит за часом час.Стол тебе освобожу я —Ты раскладывай пасьянс.Ведь не могут по-другомуПролетать пустые дни…Хочешь плакать? — выпей брому,Ляг спокойно — и усни.12-IХ-24.
Сфаят-Бизерта
«Забывать нас стали там, в России…»
Забывать нас стали там, в России,После стольких безрассудных лет.Даже письма вовсе не такие,Даже теплоты в них больше нет.Скоро пятая весна настанет,Весны здесь так бледны и мертвы…Отчего ты мне не пишешь, Таня,Из своей оснеженной Москвы?И когда в октябрьский дождь и ветерЯ вернусь к друзьям далеких дней —Ведь никто, никто меня не встретитУ закрытых наглухо дверей.14-XI-24
Сфаят-Бизерта
ПОРТРЕТ
Старая, как мир, старушка.День деньской с утра ворчит,Косо смотрит на игрушки,На веселые лучи.Звонкий шум ей режет ухо,Яркий свет глаза слепит.Смотрит холодно и сухо,Неохотно говорит.Надоел ей мир лукавый,Опостылела земля.Ноют хрупкие суставы,Кости старые болят.Лишь порой, сверкнет, как знамя,Как неотвратимый бред,Что за хмурыми плечамиТолько восемнадцать лет…Но сильны, сильны отравы,Вечно стар ленивый взгляд.Ах болят, болят суставы,Кости старые болят.8-I-25
Сфаят-Бизерта
«Ты говоришь, что я живу тоскливо…»
Ты говоришь, что я живу тоскливо,Что я стара, инертна и мертва,Что нет в душе благих порывов,Не радуют красивые слова.Да, в девятнадцать лет ты больше знала,Хотела большего в мечтах своих,Ты видела созданье идеалов,А мне досталось лишь крушенье их.Куда идти? К какой заветной цели?Ведь цель и смысл мне не укажешь ты,Когда упрямо в каждом дне неделиЯ вижу только горечь пустоты.5-VIII-25
Севр
ВЕЧЕР
Молчу и стыну в тишине пустой.И сдавлен мозг цепями дум унылых,Как будто полон дом нечистой силыИ завелся в камине домовой.Шуршит обоями, стучит по крыше,Ползет в углу мохнатым пауком…В осенней мгле шаги, как будто, слышу,Не где-то бесконечно далеко.Я подожду, пусть тихий ливень хлынет,Мне хорошо в осеннем полусне.Мохнатый домовой сидит в каминеИ неутешно плачет обо мне.9-X-25
Севр
«Я старости боюсь, не смерти…»
Я старости боюсь, не смерти,Той медленной, как бред, поры,Когда озлобленное сердцеУстанет от пустой игры.Когда в волненьях жизни грубойУм станет властен над душой,И мудрость перекосит губыУсмешкой медленной и злой.Когда тревога впечатленийСухой души не опалит,Ни очертаньем лунной тени,Ни бодрым запахом земли.Когда вопросов гулкий ропот,Ошибки, грезы и печальЗаменит равнодушный опытИ уж привычная мораль.Когда года смотреть научатНа все с надменной высоты.И станет мир наивно-скучным,Совсем понятным и простым.И жизнь польется без ошибки,Без впечатлений и тревог,Лишь в снисходительной улыбке —Чуть уловимый холодок.24-XI-25
Севр
ТАМ
Там даль ясна и бесконечна,Там краски знойны и пестры,И по долинам душный вечерГорят арабские костры.Там иногда далеко, где-тоЖурчит прибой взметенных волн,Там в синих форменках кадетыИграли вечером в футбол.Там счастье было непонятноИ был такой же серый день,Как те разбросанные пятнаАрабских бедных деревень.Там безрассудные порывыМешались с медленной тоской,Оттуда мир, пустой и лживый,Казался радостной мечтой.Там сторона моя глухая,Где горечь дум узнала я,Пусть ненавистная, пусть злая,Вторая родина моя.14-XI-25
Севр
«И вдруг слова о чести и о праве…»
Я ироничен и суше
Я злюсь, как идол металлический
Среди фарфоровых игрушек.
ГумилевИ вдруг слова о чести и о праве.О доблестях неворотимых дней.Швыряя пафосом средневековья,Звеня напевом скрещенных мечей.Тоска о том, что жизнь смеется глухоИ нет любви и темных взоров нет.И голос ласковый над самым ухомМне говорил: «Восторженный поэт».А у меня ровны все дни недели,Жизнь холодна, как ворохи камней…Раз хочется подраться на дуэли,Раз подвиги еще не надоели,— Наверно жить и легче и светлей.10-XII-25
«Стучались волны в корабли глухие…»
Стучались волны в корабли глухие,Впивались в ночь молящие глаза.Вы помните — шесть лет тому назадМы отошли от берегов России.И всё смогу забыть: и боль стыда,И эти годы тёмных бездорожий,Но страшных слов: «Да утопи их, Боже!» —Я в жизни не забуду никогда.12-XI-26
Севр
НОЧЬ
В окно сквозит ночной, туманный светИ зеркало рассеянно сверкает.Хоть музыканта, знаю, дома нет,Но слышу я — виолончель играет.Стоит в углу, раздув свои бока,Звенят, гудят натянутые струны.А я твержу, что вот — пришла тоскаХолодной ночью, матовой и лунной.Не жаль того, что кончилось вчера.Не жаль себя, и боль, и горечь эту.Я буду тихо думать до утра.Я буду тихо плакать до рассвета.И ветер гулко стонет за стеной,И бьется кровь, и сердце замирает,И в первом этаже сама собойВиолончель безумная рыдает.21-II-26
Севр
СТИХИ
Юрию
Они отрадней, чем слова молитв.Их повторять, ведь, то же, что молиться.Я вижу, как туман встает с земли,Я опускаю тихие ресницы.И за стихом я повторяю стих,Звучащий нежным, самым нежным пеньем.Я, как Евангелие, страницы ихЦелую с трепетным благоговеньем.И в синий холод вечеров глухих,Когда устанем мы от слов и вздохов,Мы будем медленно читать стихи, —Ведь каждый, как умеет, славит Бога.Я буду слушать тихий голос твой,Перебирать любимые страницы.Я буду тихо-тихо над тобойСклонять густые, длинные ресницы.27- XII-26
Севр
«На стене — неподвижные тени…»
А мне напряженно ждать,
Когда исписанный, новой
Страницей наполнишь тетрадь
Юрий СофиевНа стене — неподвижные тени.Ветер свищет в каминной трубе.Весь мой день — это только томленье,Напряженная мысль о тебе.На камине — часы. Плохо виденВ первой комнате их циферблат.Если даже меня ты обидел,Все равно, ты мне ближе, чем брат.Сам не знаешь, чего ты бормочешь,Только чувствуешь смутно: не то.Будешь помнить: таинственность ночи,Тихий голос и белый платок.Весь мой день — это жалобный ветерДолго свищет в каминной трубе…Неужели кому-нибудь третьемуЯ потом расскажу о тебе?7-I-27
Севр
«Ты ушел. И сгустились тучи…»
Ты ушел. И сгустились тучи.Ветер бросил свой резкий свист:Ты оставил мне томик ТютчеваИ исписанный мелко лист.В этой комнате — сумрак серый,темно-желтые пятна обой.Жадно смотрят четыре химеры,Напряженно следя за мной.Я в себе заглушала жалость,После завтра — знаю — придешь.А по ставням, мне показалось,Вдруг посыпался крупный дождь.И ведь завтра не станет лучше,Будет день больным и сухим.Я подклеила томик ТютчеваИ сложила твои стихи.19-I-27
Севр
«Но кроме нас с тобой есть мир другой…»
Но кроме нас с тобой есть мир другой,Огромный мир, где надо делать что-то.Ведь как-то надо жить, мой дорогой,Сдавать экзамены, искать работу…Как будто бы повязка спала с глаз.О, этот мир назойливый и лишний!Вот почему, прощаясь прошлый раз,Я вдруг расплакалась…Так глупо вышло…Зачем? Какие там еще пути?Какие там печали и потери?И каждый раз мне страшно отойтиВот от твоей полураскрытой двери.3-III-27
Медон
«Зацветают в Париже каштаны…»
Зацветают в Париже каштаны,Как венчальные строгие свечи.Опускается вечер туманный —По весеннему дымчатый вечер.За оградой туманного садаСумрак полон томленьем и ленью.Лиловеют за ржавой оградойЧуть расцветшие кисти сирени.А уж сердце быть прежним не может,Стало новым, взволнованно-странным —Оттого что в аллеях каштаныНа венчальные свечи похожи.25-IV-27
«Все вспомнила, все вновь пережила…»
Все вспомнила, все вновь пережила,Все встречи и оброненные фразы,Все лица в памяти перебрала,А вот о нем не вспомнила ни разу.Как будто не был он, и я самаВ то время будто не жила на свете.И сохранились только два письма —Свидетельства о невозвратном лете.Мне весело, что я теперь не та,Сама к себе внимательней и строже,И та весна — крылатая мечта —На прошлую так странно непохожа.И пусть меня возьмут в круговоротГлухие, наростающие грозы.Я не боюсь, что счастье отцветет— На столике больничном — темной розой.