После всего. третья книга стихов (посмертная) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
11-V-27
ЖЕЛАНИЯ
Я двух желаний не могу изжить,Как это ни обидно и ни странно:Стакан наполнить прямо из под кранаИ крупными глотками воду пить.Пить тяжело и жадно. А потомСорвать с себя замызганное платьеИ, крепко вытянувшись на кровати,Заснуть глубоким и тяжелым сном.28-VIII-28
La Bollée[2]
Грубые. тяжелые стаканы,Запах никотина и духов,И тончайшая отрава пьянойСладострастной музыки стихов.Что-то пьется, что-то говорится,Голоса рассеянно звенят.На привычно-равнодушных лицахОстрой злобы плохо скрытый яд.И скрывают возбужденный взглядДлинные, спокойные ресницы.С лиц усталых облетает пудра,С плеч покатых падают меха.И над всем — торжественно и мудро —Музыка чеканного стиха.5-XII-28
«Шепчет ночь, колдунья и пророчица…»
Шепчет ночь, колдунья и пророчица,Шепчет ночь тревожные слова.Больше думать ни о чем не хочется,Но от дум пылает голова.Синий сумрак в незнакомой комнате.Смесь теней и шорохов глухих.И всю жизнь, должно быть, буду помнить яЭти ночи, мысли и стихи.Шепчет ночь слова такие странные,Припадает к синему окну.Вот оно — хорошее, желанное,Свято окрылившее весну!Только это сердце не устало бы,Если б только жизнь не солгала…Вторит ночи тоненький и жалобныйДетский плач из темного угла.27-IV-29.
L'hôpital «Pitié — Maternité»
«Мочит дождик детскую коляску…»
Мочит дождик детскую коляску,Сад шумит зеленою листвой.Я сняла рассеянную маску,Но совсем не сделалась иной.Вижу георгины за решеткой,Вижу рябь на дрогнувшей воде.А в мозгу непоправимо-четко —Прожитой, непоправимый день.И опять обидно — одинока,Скомкана, измучена, больна.Мне опять в молчании глубокомСнится непришедшая весна.И должно быть, потому что слишком,Слишком долго билась и ждала, —В этот день я робкому мальчишкеВсе стихи и слезы отдала.4-VIII-29
«Уже не девочка — жена и мать…»
Уже не девочка — жена и мать.Суровый опыт, а не мысль о чуде.Уже пора бы, кажется, понять,Что это — жизнь, и что другой не будет.А все-таки еще бывает жальЗабытых слов, разрушенных желаний,И о небывшем поздняя печальМешает спать в предутреннем тумане…Уж создан быт, свой дом, своя семья,— Ну пусть не так, как думалось когда-то,И пусть не доро´га жизнь, а колея,Не зори в ней, а ранние закаты.Пусть большего не будет никогда,Но то что есть — сурово и велико,И беспощадно-трезвые годаПрекрасней нашей юности двуликой.— А все-таки……-IX-31
РОЗА ИЕРИХОНА
Вдруг стало ясно: жизнь полнаНепоправимою угрозой,Что у меня судьба однаС моей Иерихонской розой.Вот с той, что столько долгих днейСтоит в воде, не расцветая,В унылой комнате моей,Безжизненная, неживая.Будильник, пудра, пузырьки,Игрушки — рядом на камине.Ее корявые росткиОкутывает сумрак синий.И я над страшным и сухимНеумирающим растеньемСлагаю мертвые стихиО небытье, о нецветенье.И из сплетенья длинных строк,Из неожиданных созвучийВстает уродливый цветокСухой, бесплодный и колючий.Но словно в огненном бреду,С упрямой безрассудной веройДень ото дня я жадно жду,Что зацветет комочек серый…Себя стараюсь обмануть,Другим — сплетаю небылицы.О, только бы хоть как-нибудьОт пустоты освободиться!Проходят дни и вечера,Я с каждым днем скупей и строже.Сегодня — то же, что вчера,А завтра — заново все то же.И мой цветок не расцветет.Быть может, и бывают розы,Что зацветают дважды в годИ что не вянут на морозе,Но только это не для нас,Не для таких, как мы, должно быть.Томит вечерний, синий часТомленьем напряженной злобы.И вот с безжизненной тоскойСклоняюсь грустно и влюбленноНад неудачливой сестрой,Над розою Иерихона.9-IX-31
1933. Фото Ю. Софиева
«Жужжит комар назойливо и звонко…»
Жужжит комар назойливо и звонко.Ночь голубеет в прорези окна.Спокойный облик спящего ребенка.И тишина. Навеки — тишина.Мне хочется, что б кто-то незнакомый,В такой же напряженной тишине,В таком же старом деревянном домеСидел один и думал обо мне.В его окне — сиянье летней ночи,От сердца к сердцу — ласковая грусть…И несколько чужих, прекрасных строчекЯ нараспев читаю наизусть.12-VII-33
Эрувилль
«Такой же день, как девять лет назад…»
Такой же день, как девять лет назад.Все тот же дождь и в небе те-же тучи.Молчи-молчи! И посмотри в глаза:Все тот же день, не хуже и не лучше.Переменились только я и ты.И стали мы среди суровых будней,Среди пустой и лживой суетыСтарей, скучнее и благоразумней.Нас напугала дождевая даль.Мы не пойдем в этот день в ВерсальБродить в глухой осенней мокрой чащеПустого парка (а пруды, как сталь!),Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —Глухую память молодости нашей.28-XI-35
«Не спасут тебя мудрые книги…»
Не спасут тебя мудрые книгиОт отчаянья и пустоты.Горы, думаешь, сможешь ты двигать?Или мир переделать ты?А на месте твоих утверждений —Будет время — останется вдругТолько горечь ненужных сомненийИ беспомощный жалкий испуг.Станешь тихим, простым, человечным,Будешь плакать — один, без меня,Будешь плакать о том, что не вечныОчертанья ушедшего дня.И впервые, без мудрости тонкойТы припомнишь о завтрашнем дне,Об озябнувших детских рученках,О разбитом в столовой окне…Будет время, и в яростной скукеТы заломишь (совсем, будто я!)Твои крепкие, сильные рукиНад безвыходностью бытия.И взглянув на портрет НовиковаИ на груды растрепанных книг,Ты уронишь, придушенный крикВместо нужного, умного слова.24-XI-32
«Этим летом опять поедем…»
Этим летом опять поедемВдоль далеких дорог — ты и я.Снова будем на велосипедеПроезжать чужие края.Мы должны побывать в Бретани,Мы должны… но скорей, скорей!Как нам страшно в мерзлом туманеУ мигающих фонарей.Ведь потом ничего не будет.Ведь должны еще много знать.Ведь уходят и годы, и люди.Торопись, торопись не отстать!Мы должны… но молчи об этом!Только лето у нас с тобой.Больше мы не увидим света,Никогда не вернемся домой.Это наше последнее летоПеред смертью или войной.12-II-36
PROVINS
Под темным полночным покровом,Чуть светит пятно фонаря.Над городом средневековымТяжелые звезды горят.Старинные стены и башни,Прижатые в вечность дома.На улочке древней и страшной —Тяжелая, древняя тьма.Сплетает усталость ресницы,В руке неподвижна рука.Вдали полыхают зарницыИ смотрят из черной бойницыНам вслед неживые века.Над городом — вечным сияньем —Тяжелая звездная твердь.И где-то — тяжелым молчаньем —Уже недалекая смерть.7-VII-36
«Я покину мой печальный город…»
Я покину мой печальный город,Мой холодный, неуютный дом.От бесцельных дел и разговоровСкоро мы с тобою отдохнем.Я тебя не трону, не встревожу.Дни пойдут привычной чередой.Знаю я, как мы с тобой несхожи,Как тебе нерадостно со мной.Станет дома тихо и прилично, —— Ни тоски, ни крика, ни ворчни…Станут скоро горестно-привычныБез меня кружащиеся дни…И стараясь не грустить о старом,Рассчитав все дни в календаре,Ты один поедешь на ЛуаруВ призрачно-прозрачном сентябре.И вдали от горестной могилы,Где-то там, в пути, на склоне дня,Вдруг почувствуешь с внезапной силой,Как легко и вольно без меня.11-XII-36
«Считать толково километры…»
Считать толково километры,По карте намечая путь,Учесть подъемы, силу ветра.Что посмотреть. Где отдохнуть.Решить внимательно и строго,Что можно брать с собой, что — нет.Вязать пуловеры в дорогуИ чистить свой велосипед.Мечтать о воздухе хрустальном,О тишине лесов и рек,О городке провинциальном,Где будет ужин и ночлег.И в настроении прекрасномНа карту заносить пути, —Пока не станет слишком ясно,Что больше некуда идти.10-II-37
«Деревья редкие мелькают…»
Белеет парус одинокий…
Деревья редкие мелькают,Да деревянные столбы.Рулем упрямо управляетРука бессмысленной судьбы.И с каждым поворотом — кручеУпрек свивается узлом.Дорожной грустью неминучейБольшие стекла занесло.Давно перемешались сроки,Вся жизнь какой-то чад, угар…Как в море — парус одинокий,в полях скользящий автокар.И пусть ему уж нет возвратаВ покинутые города.А сердце сковано и сжато,Железным словом «никогда».И пусть еще в порывах ветраЗвучит прощальное «вернись».И с каждым новым километромвсе дальше конченные дни, —Ведь так легко теряя память,среди безжизненных полей,Нестись спокойно и упрямоНавстречу гибели своей.1-V-40
ЮРИЮ
Два быстрых дня, вернее — полтора,А между ними — леденящий ветер.Кафе, да улицы — так до утра,И холод у вокзала на рассвете.Прозрачный сумрак в улицах пустых,Когда мы снова шли, — и коченелиИ первый луч, проникший сквозь кусты,Застывший на стволе высокой ели.Пустынный лес. И холод без конца.И радость, наполняющая сердце.Две тени у дворцового крыльцаВ бессмысленной надежде — отогреться.Потом — большой торжественный, дворец(Ведь это стоит многих километров!)И это солнце, солнце, наконец,Наперекор отчаянью и ветру!Огромный лес таинственный в глуши,Где дьяволом разбросанные скалы.И снова хруст велосипедных шин,И двое нас — веселых и усталых…И — все. Чтоб много месяцев потомМне вспоминать о ночи у вокзала,О холоде, о радости вдвоем,И сожалеть бессмысленно о том,Что этого не повторить сначала.30-V-39
ОКНО В СТОЛОВОЙ
Снова — ночь. И лето снова.(Сколько грустных лет!)Я в накуренной столовойПотушила свет.Папироса. Пламя спички.Мрак и тишина.И покорно, по привычкеВстала у окна.Сколько здесь минут усталыхМолча протекло!Сколько боли отражалоТемное стекло.Сколько слов и строчек четкихИ ночей без снаУмирало у решеткиЭтого окна…В отдаленьи — гул Парижа(По ночам — слышней).Я ведь только мир и вижу,Что в моем окне.Вижу улицу ночную,Скучные дома,Жизнь бесцветную, пустую,Как и я сама.И когда тоски суровойМне не превозмочь, —Я люблю окно в столовой,Тишину и ночь.Прислонюсь к оконной рамеВ темноте ночной,Бестолковыми стихамиГоворю с тобой.И всегда тепло и простоОтвечают мнеНаши камни, наши звездыИ цветы в окне.26-VI-38
ЛИЛЕ
Свой дом. Заботы. Муж. Ребенок.Большие трудные года.И от дурачливых девченокУж не осталось и следа.Мы постарели, мы устали,Ни сил, ни воли больше нет.А разве так мы представлялиСебе вот эти десять лет?Забыты страстные «исканья»,И разлетелось, словно дым,Все то, что в молодости раннейКазалось ценным и святым.Жизнь отрезвила. Жизнь измяла,Измаяла. На нет свела.В кафе Латинского кварталаНас не узнают зеркала.…А где-то в пылком разговореСкользит за часом шумный час.А где-то вновь до ссоры спорят —Без нас, не вспоминая нас…Уходит жизнь. А нас — забыли.И вот уж ясно навсегда,Как глупо мы продешевилиИспепеленные года.1-II-38
«Когда сердце горит от тревоги…»
Когда сердце горит от тревоги,А глаза холоднее, чем сталь, —Я иду по парижской дорогеВ синеватую, мглистую даль.Начинает дождливо смеркаться,Тень длиннее ложится у ног.Никогда не могу не поддатьсяПритягательной власти дорог.Как люблю я дорожные карты,Шорох шин, и просторы, и тишь…А куда бы не выйти из Шартра —Все дороги уводят в Париж.И часами безмолвно и строго,Плохо скрыв и волненье, и грусть,Я смотрю на большую дорогу,По которой назад не вернусь.14-X-39
Шартр
«О чем писать? О лете, О Бретани…»
О чем писать? О лете, О Бретани?О грузном море у тяжелых скал,Где рев сирен (других сирен!) в туманеНа берегу всю ночь не умолкал.О чем еще? О беспощадном ветре,О знойной и бескрайней синеве,О придорожных столбиках в траве,Считающих азартно километры?О чем? Как выезжали утром раноВдоль уводящих в новизну дорог?И как старик, похожий на Бриана,Тащился в деревенский кабачек?Как это все и мелко и ничтожноВ предчувствии трагической зимы.И так давно, что просто невозможноПоверить в то, что это были мы.Теперь, когда так грозно и жестоко,Сквозь нежный синевеющий туман,На нас — потерянных — летит с востокаТяжелый вражеский аэроплан.22-X-39
Шартр
ПАМЯТИ ЖЕРМЭН
Был день, как день. За ширмой белойСтоял встревоженный покой.Там коченеющее телоНакрыли плотной простыней.И все. И кончились тревогиЧужой неласковой земли.И утром медленные дрогиВ туман сентябрьский проползли.Ну что-ж? И счастье станет прахом.И не во сне и не в бреду —Я без волненья и без страхаПокорно очереди жду.Но только — разве было нужноТомиться, биться и терпеть,Чтоб так неслышно, так послушноЗа белой ширмой умереть.20-II-33
«К чему, к чему упрямая тревога..»
К чему, к чему упрямая тревога?Холодный год уж клонится к весне.Мой сын здоров. Мой муж не на войне…О чем еще могу просить у Бога?..6-I-40
«Мне давно уже не мило…»
Мне давно уже не мило —Ни день, ни ночь, ни свет, ни мгла.Я все, что некогда любила —Забыла или предала.Мне надоело быть печальной,И все прощать, и все терпеть,Когда на койке госпитальнойТак просто было умереть.В тоске блаженной и крылатойЯ задыхалась и — спала.Мелькали белые халаты,Вонзалась острая игла…Чтоб снова. из последней силыВлачить бесцельно день за днем,Чтоб вновь войти в свой дом унылый,В холодный, неуютный дом…А в памяти все неотступней —Прозрачная ночная мгла.Где смерть была такой доступнойИ почему-то обошла.10-III-40
«Дотянуть бы еще хоть три месяца…»
Дотянуть бы еще хоть три месяца,Из последних бы сил, как-нибудь.А потом — хоть пропасть, хоть повеситься,Всеми способами — отдохнуть…Я устала. Хожу, спотыкаясь,Мну в полях молодую траву.И уже безошибочно знаю,Что до осени не доживу.Здесь так тихо, так просто, так ясно,Но так трудно томиться и ждать.И в мой город — чужой и прекрасный —Я в июле вернусь умирать.Там, в палате знакомой больницы —Примиренье с нелегкой судьбой.Мне ночами настойчиво снитсяКойка белая, номер шестой.И проснувшись, — вдали от Парижа —В розовеющей мгле поутруЯ, вглядевшись, отчетливо вижуСвой тяжелый, уродливый труп.8-IV-40
Шартр
«Где-то пробили часы…»
Где-то пробили часы.— Всем, кто унижен и болен,Кто отошел от побед —Всем этот братский приветС древних, ночных колоколен.Где-то стенанье сиренВ мерзлом и мутном тумане.Шум авионов во мгле,Пушечный дым на землеИ корабли в океане…— Господи, дай же покойВсем твоим сгорбленным людям:Мирно идущим ко сну,Мерно идущим ко дну,Вставшим у темных орудий!3-XI-40
«Войной навек проведена черта…»
Войной навек проведена черта,Что было прежде — то не повторится.Как изменились будничные лица!И всё — не то. И жизнь — совсем не та.Мы погрубели, позабыв о скуке,Мы стали проще, как и все вокруг.От холода распухнувшие рукиНам ближе холеных, спокойных рук.Мы стали тише, ничему не рады,Нам так понятна и близка печальТех, кто сменил веселые нарядыНа траурную, черную вуаль.И нам понятна эта жизнь без грима,И бледность просветленного лица,Когда впервые так неотвратимо.Так близко — ожидание конца.12-I-41
Шартр
«Просыпались глухими ночами…»
Просыпались глухими ночамиОт далекого воя сирен.Зябли плечи и зубы стучали.Беспросветная тьма на дворе.Одевались, спешили, балделиИ в безлюдье широких полейВолочили из теплой постелиПерепуганных, сонных детей.Поднимались тропинками в гору,К башмакам налипала земля,А навстречу — холодным простором —Ледяные ночные поля.В темноте, на дороге пустынной,Зябко ежась, порой до утра,Подставляя озябшую спинуЛеденящим и острым ветрам…А вдали еле видимый городВ непроглядную тьму погружен.Только острые башни собораПростирались в пустой небосклон.Как живая мольба о покое,О пощаде за чью-то вину.И часы металлическим боемПробуравливали тишину.Да петух неожиданно-звонкоПринимался кричать второпях.А в руке ледяная ручонкаВыдавала усталость и страх…Так — навеки: дорога пустая,Чернота неоглядных полей,Авионов пчелиная стаяИ озябшие руки детей.23-I-41
Шартр
«Такие сны, как редкостный подарок…»
Такие сны, как редкостный подарок,Такие сны бывают раз в году.Мой день сгорал…Да он и не был ярок.День догорал в неубранном саду.Проходят дни, как злобные кошмары,Спаленные тревогой и тоской.А ночью сны о лавках и базарах,Где сыр без карточек и молоко.И вдруг, среди заботы и обмана,Средь суеты, в которой я живу,Приснится то. что близко и желанно,Что никогда не будет наяву.25-II-41
«Темнота. Не светят фонари…»
Темнота. Не светят фонари.Бьют часы железным боем где-то.Час еще далекий до зари,Самый страшный час — перед рассветом.В этот час от боли и тоскиТак мучительно всегда не спится.Час, когда покорно старикиУмирают в городской больнице.Час, когда, устав от смутных дел,Город спит, как зверь настороженный,А в тюрьме выводят на расстрелСамых лучших и непримиренных.3-III-42
1942
ИГОРЮ
«Двенадцать лет без перерыва!Двенадцать лет: огромный срок!»А сердце бьется терпеливо,Твердит заученный урок.Двенадцать лет — без перемены —Толчками сердца — вновь и вновь —Бежит в твоих упругих венахМоя бунтующая кровь.И в жизнь войдя большим и смелым,Сквозь боль, отчаянье и ложь,Слова, что я сказать не смела,Ты за меня произнесешь.9-V-41
«Пока горят на елке свечи…»
Пока горят на елке свечи,И глазки детские горят,Пока на сгорбленные плечиНе давит тяжестью закат,Пока обидой злой и колкойНе жжет придуманная речь,И пахнет детством, пахнет елкойИ воском разноцветных свеч, —Я забываю все волненьяИ завтрашний, тяжелый день,И от веселой детской лениВпадаю в старческую лень.Смотрю на детскую улыбку,Склоняюсь к нежному плечу.Не называю все ошибкой,И даже смерти не хочу.29-XII-36
«Живи не так, как я, как твой отец…»
Живи не так, как я, как твой отец,Как все мы здесь, — вне времени и жизни.Придет такое время, наконец, —Ты помянешь нас горькой укоризной.Что дали мы бессильному тебе?Ни твердых прав, ни родины, ни дома.Пойдешь один дорогой незнакомойНавстречу странной и слепой судьбе.Пойдешь один. И будет жизнь твояПолна жестоких испытаний тоже.Пойми: никто на свете (даже — я!)Тебе найти дорогу не поможет.Ищи везде, ищи в стране любой,Будь каждому попутчиком желанным.(Не так, как я. Моя судьба — чужойВсю жизнь блуждать по обреченным странам).Будь тверд и терпелив. Неси смелей,Уверенней — свои живые силы.И позабудь о матери своей,Которую отчаянье сломило.21-X-40
«Жизнь прошла, отошла, отшумела…»
Жизнь прошла, отошла, отшумела,Все куда-то напрасно спеша.Безнадежно измучено телоИ совсем поседела душа.Больше нет ни желанья, ни силы…Значит, кончено все. Ну, и что ж?— А когда-нибудь, мальчик мой милый,Ты стихи мои все перечтешь.После радости, и катастрофы, —После гибели, — после всего, —Весь мой опыт — в беспомощных строфах.Я тебе завещаю его.21-X-40
Все стихотворения без обозначения места написаны в Париже
Кафе в Латинском квартале, где обычно собирались русские поэты