Поэзия английского романтизма XIX века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10
[158]Ветвистый, среброкорый стволБерезы над ручьем поник,Где, со скалы сбегая вниз,Во мхах журчит родник;Там Леди Черная сидитВ безмолвной муке рядом с ним,И слезы тяжкие из глазЖурчат ручьем двойным;Пажа три раза в замок шлет,Воздвигнутый на высоте,Дабы к ней рыцаря призвалС грифоном на щите.Все ниже солнце; смеркся день,А Леди, ужасаясь, ждет,Мгновенья числит, замерев:Что ж рыцарь не идет!Вдруг, — легкий шелест над ручьемШатнулись дальние кусты…«Мой нареченный! Мой жених!Лорд Фолкленд, это ты!»К нему припав, она спешитНадежды выплакать и страх,Ручьями слез гася огоньЛобзаний на щеках.«Велели у тебя спастисьДрузья, злокозненно дразня;Укрой же на твоей грудиИ защити меня!Тебе, мой Генри, отдалаЯ мир души и сердца жар.О, Небо! Их назад не взять!Все принесла я в дар!»«Владетель замков — мой отец, —Промолвил рыцарь ей в ответ, —Их девять, и на всей землеПрекрасней замков нет!Прекраснейший из девятиМоей возлюбленной сужден;Дождись лишь ночи, и твоимВладеньем станет он!Как только вечер заслонитЛадонью западный проем,Сквозь мрак, среди мерцанья звезд,Мы заскользим вдвоем!»«Сквозь мрак? Среди мерцанья звезд?Зачем же? Погоди, постой!..О, боже! Он пред ликом дняМне дал обет святой!Из дома отчего меняОн должен полднем увести,И дети в белом нам цветыРассыплют на пути.Нас менестрелей встретит хорХвалой в честь молодой четы,И дети в белом, встретив нас,Рассыплют вновь цветы.В перловых нитях смоль кудрей, —Так я войду с любимым в кругВеселых статных поезжанИ розовых подруг…»1798
Мысли дьяволаПеревод В. Рогова
[159]
I
Дьявол утром, с ложа серного встав,Покинул пределы Ада:На Землю — на ферму свою — поглядетьИ узнать, как живет его стадо.II
По горам он шел, по долам шагал,Полезной прогулке рад,И длинным хвостом непрестанно махал,Как тростью машет фат.III
Каков же дьявол был на вид?О! По-воскресному франтовит:Сюртук из алого сукна,А в штанах дыра для хвоста видна.IV
Он увидал: у конюшни бьетПалкой змею адвокат,И черту припомнились в тот же мигАвель и его брат.V
Ехал аптекарь на белом конеПо делу, и, как ни странно,Дьявол припомнил друга: СмертьВ Откровениях Иоанна.[160]VI
Увидев, коттедж, а при немДля двух карет помещенье,Ухмыльнулся черт: он всегда одобрялПаче гордости униженье.VII
Букинисту богатому дьявол сказал:«Одинаковы наши призванья!Я сам когда-то сидел, как баклан,Возле Древа Познанья»[161][162].VIII
Черт увидел, как рыла яму свиньяИ сама же в нее попала;«Она похожа, — нечистый изрек,—На коммерцию Англии в нынешний век —Меж ними разницы мало».IX
Ряд одиночных камер предсталВ Колд-Батской тюрьме перед ним,И нечистый был рад: он способ узнал,Как усилить в Аду режим.X
Там тюремщик узника заковалВо мгновение ока в оковы.«Что значит практика! — дьявол изрек. —Раз-два — и готово!»XI
И тот же страж отсидевших срокНе спешил отпускать из-под кровли,И черту припомнился долгий дебатОб отмене работорговли.XII
Он знакомую старую увидал:На моленье она спешилаК методистам в часовню, и дьявол ейПоклонился учтиво и мило.XIII
Нос она задрала и сказала ему:«Изыди! Крепка моя вера!»И стала облизываться, воззрясьНа какого-то кавалера.XIV
Он видел, как один министр,Давно уж им любим,В Палату некую прошел,А большинство — за ним.XV
И вспомнил из Писанья чертО том, как в оный векВ сопровожденье гадов НойПрошествовал в ковчег.XVI
Стал бедных грабить чертДля богатого господина,Одному шотландцу он руку пожал,Не пугаясь сукина сына.XVII
Увидев, как некий генерал[163]Багровеет, накачан вином,Нечистый в пекло заспешил;Ошибся дьявол: он решил,Что все горит кругом.1799
Гимн Земле. ГекзаметрыПеревод В. Рогова
[164]
В подражание «Гимну Земле» Штольберга[165]
Гея! Бесчисленных чад и мать и кормилица, Гея!Трижды привет мой тебе, о богиня! Пою тебе славу!Лейтесь, о лирные звуки, как волны, качая мой голос!Ввысь воспари, о душа! Вознеси на крылах мою песню.Взор мой блуждает по долу — вот озеро, остров зеленый,Темные скалы, по скалам ручей пробегающий светлый;В горной дубраве, красой и любовью твоей очарован,Матерь великая, здесь у тебя я на лоне покоюсь!Духи полудня игриво треплют кудри богиниЗеленовласой! Земля! Освежи меня! Чу! Коль примолкну,Паузы арфы моей музыкальным гуденьем заполни.Ты навеваешь мне радость и нежною грустью кропишь мнеСердце, как будто росою, пока не прорвутся слезамиРадость и грусть из души в благодарственном трепетном гимне.Гея! Бесчисленных чад и мать и кормилица, Гея!Звездам небесным сестра, любимая радостным Солнцем!Друг и хранитель Луны, о Земля, ты, кого не забудутВ круговращенье извечном на своде лазурном кометы!Неувядаемо юная, всех в мирозданье моложе,Небу супруга, что с высей на Землю взирает влюбленно,Гея-загадка! Ответствуй, великая мать и богиня!Иль ты не рада была, распустив свой девический поясВ день, когда Небо-супруг впервые поял тебя в жены?Был твой румянец прекрасен, тот утренний первый румянец!Ты содрогнулась глубоко, Земля! И укрыться хотелаВ собственной глуби своей! И могучую после отрадуТы, извиваясь в объятьях у Неба-супруга, вкусила:Дали объятья могучие жизнь существам бесконечным.Тысячи новых насельников с тысячей новых влеченийВодные глади заполнили; реки по руслам запели;Хриплое море взыграло, и вздулись валы океана;Жизнь молодая мычала по гулким горам и дубравам,Блея, блуждала в лугах, щебетала на ветках цветущих.1799
Надпись для степного родникаПеревод В. Рогова
[166]
Платан, звенящий пчелами, подобенНамету патриархов! Пусть всегдаЕго седые ветви осеняютИсточник малый с круглым водоемом,Куда нависший камень не пускаетОпавшую листву! Пусть ключ всегда,Тих, как дыханье спящего младенца,Стремит размерно ледяную влагуДля путника! Пусть непрестанно пляшет,Песок, завитый конусом, на дне,Веселый, как прислужник фей, поверхностьСпокойных вод не покрывая рябью.Прохлада здесь, и сумерки, и тень,И мягкий мох — удобное сиденье.Вблизи второго дерева не сыщешь.Испей, скиталец! Отдохни! И еслиНевинен сердцем ты — здесь освежишьТвой дух, внимая еле слышным звукам —Иль ветерку, или гуденью пчел!1802
Ода дождюПеревод А. Штейнберга
сочиненная перед рассветом дня, назначенного для отъезда одного очень достойного, но не слишком приятного гостя, которого, — как я боялся, — дождь мог задержать.
[167]
1
Я знаю, что ночь сыра и темна,Что час или два пролежал без сна,И хоть глаза открывал порой,Лежал, как слепой, в темноте сырой,О Дождь! Я понял — ты ничто,Ты заунывный, сложный звук.Не благодарствую за то,Что сон мой ты нарушил вдруг.С рассветом воцарится тишь,О Дождь! Ты смолкнешь, улетишь…Больной, не выспавшийся всласть,Тебя отнюдь не стану клясть;Лишь нынче, до заката дня,Уйди, пройди, оставь меня!2
О Дождь! Унылый звук двойной:Далекий бормот и плеск надо мной.Мы, в соответствии дурном,Ночью и днем, ночью и днемСквозь полог слез так много летХромали друг за другом вслед.С тех пор окрепла наша связь,И плоть моя с тобой сжилась.На раннем утре ты уйдешь,Потом вернешься вновь!.. Ну, что ж!Вернется боль, вернется грусть,Суставы вновь опухнут, — пусть!За эту вечную напастьТебя, о Дождь, не стану клясть,Лишь нынче, до заката дня,Уйди, пройди, оставь меня!3
О Дождь! Готов прекрасным счестьТебя таким, каков ты есть!Я мог бы написать о том,Как ты хорош, — толстенный том.Порой ты покидаешь нас,Так почему бы не сейчас?Хоть нынче, до заката дня,Уйди, пройди, оставь меня!4
О Дождь! На сдержанный приемНе злись! Гостят в жилье моемСтаринный друг с моей сестрой, —Ты нам свиданье не расстрой!Мы не встречались так давно…Недуги и тоска равноСнедали нас; мы нынче днемХотим поговорить втроем.Пойми: втроем! Ты это взвесь,Четвертый лишним будет здесь.Так много надо нам излитьПечалей, столько исцелитьСтраданий, что нам Рок принес,Так много набежало слез! —Короче: хоть к началу дняУйди, пройди, оставь меня!5
О Дождь! Клянусь тебя терпеть,Когда б ты ни вернулся впредь!Явись и нудно заряди!Ведь ты, как прочие дожди,Не столь приятен, сколь хорош.Но я не хнычу ни на грош,Хоть заряди на десять днейИ вдесятеро будь скучней, —Я не взыщу и потомуПриветливо тебя примуИ стану слушать, как всегда.Гости хоть месяц, — не беда!Лишь нынче, до заката дня,Уйди, пройди, оставь меня!1802
Мучительные сныПеревод Е. Витковского
[168]
Пред тем, как лечь в постель свою,Я на коленях не стоюИ не творю молитвы вслух,Но медленно смиряю дух,Предавшись вере и мечте, —Смежаю веки в темноте,И, отрешившись от судьбы,Забыв заботы бытия,Я к небу возношу мольбы,И чувствует душа моя,Что слаб, но не отвержен я,И воскресают в мире вновьНадежда, мудрость и любовь.Настала ночь. Во власти чарЯ напрягал в молитве ум,Пытаясь отогнать кошмарБесовских образов и дум,Зловещий строй: толпу теней,И месть, которой нет черней,И все обиды прошлых дней,Я зрил: презренных, что сильныИ злобой вооружены,И мерзостных желаний власть,И худшую из худших страсть,Роились сонмища впотьмах, —О, тяжкий стыд! О, душный страх!Дела, таимые от всех,Известны всем, и не поймешь,В чем — благость, в чем — гееннский грех;Кругом мучительная ложь,Что сердце мает и томит:О, горький страх! О, душный стыд!Так, в потрясенье, для меняДве ночи минуло, два дня,И сон бессонный в тишине,Казался хуже смерти мне.На третью ночь — все тот же сон,Я был кошмаром пробужден,И он не уходил, хотяЯ плакал горько, как дитя.Лишь слезы мне могли помочьТогда, в мучительную ночь.Я постигаю: сужденаТакая мука лишь тому,Чья жизнь соблазнами полна,Кто обречен сойти во тьму,Кто носит в сердце вечный адИ знает — нет пути назад.Пусть он терзается во сне.Но отчего все это — мне?Одной любви взыскую я,Ведь истинна любовь моя!1816
ВИЛЬЯМ ВОРДСВОРТ
НочьПеревод А. Ибрагимова
[169]
Ночное небоПокрыто тонкой тканью облаков;Неявственно, сквозь эту пелену,Просвечивает белый круг луны.Ни дерево, ни башня, ни скалаЗемли не притеняют в этот час.Но вот внезапно хлынуло сиянье,Притягивая путника, которыйЗадумчиво бредет своей дорогой.И видит он, глаза подъемля к небу,В разрыве облаков — царицу ночи:Во всем ее торжественном величьеОна плывет в провале темно-синемВ сопровожденье ярких, колких звезд:Стремительно они несутся прочь,Из глаз не исчезая; веет ветер,Но тихо все, ни шороха в листве…Провал средь исполинских облаковВсе глубже, все бездонней. НаконецВидение скрывается, и ум,Еще восторга полный, постепенноОбъемлемый покоем, размышляетОб этом пышном празднестве природы.25 января 1798
ТёрнПеревод А. Сергеева
[170]
I
— Ты набредешь на старый ТёрнИ ощутишь могильный холод:Кто, кто теперь вообразит,Что Тёрн был свеж и молод!Старик, он ростом невелик,С двухгодовалого младенца.Ни листьев, даже ни шипов —Одни узлы кривых сучковВенчают отщепенца.И, как стоячий камень, мхомОтживший Тёрн оброс кругом.II
Обросший, словно камень, мхомТерновый куст неузнаваем:С ветвей свисают космы мхаУнылым урожаем,И от корней взобрался мохК вершине бедного растенья,И навалился на него,И не скрывает своегоУпорного стремленья —Несчастный Тёрн к земле склонитьИ в ней навек похоронить.III
Тропою горной ты взойдешьТуда, где буря точит кручи,Откуда в мирный дол онаСвергается сквозь тучи.Там от тропы шагах в пятиЗаметишь Тёрн седой и мрачный,И в трех шагах за ним виднаЛожбинка, что всегда полнаВодою непрозрачной:Ей нипочем и суховей,И жадность солнечных лучей.IV
Но возле дряхлого кустаТы встретишь зрелище иное:Покрытый мхом прелестный холмВ полфута вышиною.Он всеми красками цветет,Какие есть под небесами,И мнится, что его покровСплетен из разноцветных мховДевичьими руками.Он зеленеет, как тростник,И пышет пламенем гвоздик.V
О боже, что за кружева,Какие звезды, ветви, стрелы!Там — изумрудный завиток,Там — луч жемчужно-белый.И как все блещет и живет!Зачем же рядом Тёрн унылый?Что ж, может быть, и ты найдешь,Что этот холм чертами схожС младенческой могилой.Но как бы ты ни рассудил,На свете краше нет могил.VI
Ты рвешься к Тёрну, к озерку,К холму в таинственном цветенье?Спешить нельзя, остерегись,Умерь на время рвенье:Там часто Женщина сидит,И алый плащ ее пылает;Она сидит меж озеркомИ ярким маленьким холмомИ скорбно повторяет:«О, горе мне! О, горе мне!О, горе, горе, горе мне!»VII
Несчастная туда бредетВ любое время дня и ночи;Там ветры дуют на нееИ звезд взирают очи;Близ Тёрна Женщина сидитИ в час, когда лазурь блистает,И в час, когда из льдистых странНад ней проносится буран, —Сидит и причитает:«О, горе мне! О, горе мне!О, горе, горе, горе мне!»VIII
— Молю, скажи, зачем онаПри свете дня, в ночную пору,Сквозь дождь и снег и ураганВзбирается на гору?Зачем близ Тёрна там сидитИ в час, когда лазурь блистает,И в час, когда из льдистых странНад ней проносится буран, —Сидит и причитает?Молю, открой мне, чем рожденЕе унылый долгий стон?IX
— Не знаю; никому у насЗагадка эта не под силу.Ты убедишься: холм похожНа детскую могилу,И мутен пруд, и мрачен Тёрн.Но прежде на краю селеньяВзгляни в ее убогий дом,И ежели хозяйка в нем,Тогда лови мгновенье:При ней никто еще не смелВойти в печальный тот предел.X
— Но как случилось, что онаНа это место год от годуПриходит под любой звездой,В любую непогоду?— Лет двадцать минуло с поры,Как другу Марта Рэй вручилаСвои мечты и всю себя,Вручила, страстно полюбяЛихого Стива Хилла.Как беззаботна, весела,Как счастлива она была!XI
Родня благословила ихИ объявила день венчанья;Но Стив другой подруге далДругое обещанье;С другой подругой под венецПошел, ликуя, Стив беспечный.А Марта, — от несчастуых думВ ней скоро помрачился ум,И вспыхнул уголь вечный,Что тайно пепелит сердца,Но не сжигает до конца.XII
Так полугода не прошло,Еще листва не пожелтела,А Марта в горы повлеклась,Как будто что хотелаТам отыскать — иль, может, скрыть.Все замечали поневоле,Что в ней дитя, а разум дикИ чуть светлеет лишь на мигОт непосильной боли.Уж лучше б умер подлый Стив,Ее любви не оскорбив!XIII
О, что за грусть! Вообрази,Как помутненный ум томится,Когда под сердцем все сильнейМладенец шевелится!Седой Джером под РождествоНас удивил таким рассказом:Что, в матери набравшись сил,Младенец чудо сотворил,И к ней вернулся разум,И очи глянули светло;А там и время подошло.XIV
Что было дальше — знает бог,А из людей никто не знает;В селенье нашем до сих порТолкуют и гадают,Что было — или быть могло:Родился ли ребенок бедный,И коль родился, то каким,Лишенным жизни иль живым,И как исчез бесследно.Но только с тех осенних днейУходит в горы Марта Рэй.XV
Еще я слышал, что зимойПри вьюге, любопытства ради,В ночи стекались смельчакиК кладбищенской ограде:Туда по ветру с горных кручСлетали горькие рыданья,А может, это из гробовРвались наружу мертвецовНевнятные стенанья.Но вряд ли был полночный стонК несчастной Марте обращен.XVI
Одно известно: каждый деньНаверх бредет она упорноИ там в пылающем плащеТоскует возле Тёрна.Когда я прибыл в этот крайИ ничего не знал, то вскореС моей подзорною трубойЯ поспешил крутой тропойВзглянуть с горы на море.Но смерклось так, что я не могУвидеть собственных сапог.XVII
Пополз туман, полился дождь,Мне не было пути обратно,Тем более что ветер вдругОкреп десятикратно.Я озирался, я спешилНайти убежище от шквала,И, что-то смутно увидав,Я бросился туда стремглав,И предо мной предстала —Нет, не расселина в скале,Но Женщина в пустынной мгле.XVIII
Я онемел — я прочиталТакую боль в погасшем взоре,Что прочь бежал, а вслед неслось:«О, горе мне! О, горе!»Мне объясняли, что в горахОна сидит безгласной тенью,Но лишь луна взойдет в зенитИ воды озерка взрябитНочное дуновенье,Как раздается в вышине:«О, горе, горе, горе мне!»XIX
— И ты не знаешь до сих пор,Как связаны с ее судьбоюИ Тёрн, и холм, и мутный пруд,И веянье ночное?— Не знаю; люди говорят,Что мать младенца удавила,Повесив на кривом сучке;И говорят, что в озеркеПод полночь утопила.Но все сойдутся на одном:Дитя лежит под ярким мхом.XX
Еще я слышал, будто холмОт крови пролитой багрится —Но так с ребенком обойтисьНавряд ли мать решится.И будто — если постоятьНад той ложбинкою нагорной,На дне дитя увидишь ты,И различишь его черты,И встретишь взгляд упорный:Какой бы в небе ни был час,Дитя с тебя не сводит глаз.XXI
А кто-то гневом воспылалИ стал взывать о правосудье;И вот с лопатами в рукахК холму явились люди.Но тот же миг перед толпойЦветные мхи зашевелились,И на полста шагов вокруг Трава затрепетала вдруг,И люди отступились.Но все уверены в одном:Дитя зарыто под холмом.XXII
Не знаю, так оно иль нет;Но только Тёрн по произволуТяжелых мрачных гроздьев мхаВсе время гнется долу;И сам я слышал с горных кручНесчастной Марты причитанья;И днем, и в тишине ночнойПод ясной блещущей лунойПроносятся рыданья:«О, горе мне! О, горе мне!О, горе, горе, горе мне!»Март — апрель 1798
Последний из стадаПеревод Ю. Петрова
[171]
Прошла в скитаньях жизнь моя,Но очень редко видел я,Чтобы мужчина, полный сил,Так безутешно слезы лил,Как тот, какого повстречалЯ на кругах родной земли:Он по дороге шел один,И слезы горькие текли.Он шел, не утирая слез,И на плечах ягненка нес.Своею слабостью смущен,Стыдясь, отворотился он,Не смея поглядеть в упор,И рукавом глаза утер.— Мой друг, — сказал я, — что с тобой?О чем ты? Что тебя гнетет?— Заставил плакать, добрый сэр,Меня ягненок этот вот,Последний, — с нынешнего дняНет больше стада у меня…Я смолоду беспечен был;Но, образумившись, купилОвцу — не зная, есть ли прокВ таких делах, но в должный срокМоя овца, на радость мне,Хороших принесла ягнят;Желания мои сбылись —Женился я и стал богат.Плодились овцы; что ни годСо стадом вместе рос доход.От лета к лету время шло,И все росло овец число,И вот их стало пятьдесят,Отборных маток и ягнят!Для них был раем горный луг,Для нас был раем наш очаг…Один ягненок уцелел —Его несу я на плечах,И пусть нам сгинуть сужденоОт нищеты — мне все равно.Я шестерых детей кормил,На это не хватало силВ неурожайный, горький год —Я попросил помочь приход.А мне сказали: «Ты богат —Богатство на лугу твоем,А хочешь хлеба — обходисьСвоим нетронутым добром.Приходский хлеб — для бедноты,Его просить не смеешь ты!»Овцу я продал, и мояДосыта стала есть семья,Окрепли дети — мне ж кусокИ горек был, и шел не впрок.Настала страшная пора,Смятение вошло в мой дом:Овечье стадо — мой оплот,Моим же созданный трудом, —Как снег растаяло, и насНастиг беды и скорби час.Еще овца, еще однаПокинуть пастбище должна!И каждая из них была,Как капля крови. Кровь теклаИз ран моих — вот так пустелМой луг, и сколько там в живых,Я не считал — я лишь мечтал,Чтоб не осталось вовсе их,Чтоб волю дать судьбе слепой,Чтоб кончить горький этот бой!Я замкнут стал, я стал угрюм,Мутился ум от черных дум,В грехах подозревал я всехИ сам способен стал на грех.Печален дом, враждебен мир,И навсегда ушел покой,Устало к своему концуЯ шел, охваченный тоской;Порой хотелось бросить домИ жить в чащобах, со зверьем.Таких овец не видел свет,Цены им не было и нет;Клянусь, я поровну любилДетей — и тех, кто их кормил, —Моих овец… И вот, молясь,Я думал, что, наверно, богКарал за то, что больше яСвоих детей любить бы мог…Редело стадо с каждым днем,Овец все меньше было в нем.Все горше было их считать!Вот их пятнадцать, десять, пять,Их три, — уж близко до конца! —Ягненок, валух и овца…Из стада в пятьдесят головОдин остался, да и тот,Оставшийся, из рук моихВ чужие руки перейдет,Последний, — с нынешнего дняНет больше стада у меня…1798
Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки УайПеревод В. Рогова
[172]
Пять лет прошло[173]; зима, сменяя лето,Пять раз являлась! И опять я слышуНегромкий рокот вод, бегущих с гор,Опять я вижу хмурые утесы —Они в глухом, уединенном местеВнушают мысли об уединеньеДругом, глубоком, и соединяютОкрестности с небесной тишиной.Опять настала мне пора прилечьПод темной сикоморой и смотретьНа хижины, сады и огороды,Где в это время года все плоды,Незрелые, зеленые, сокрытыСреди густой листвы. Опять я вижуЖивые изгороди, что ползут,Подобно ответвленьям леса; мызы,Плющом покрытые; и дым витой,Что тишина вздымает меж деревьев!И смутно брезжат мысли о бродягах,В лесу живущих, или о пещере,Где у огня сидит отшельник.ДолгоНе видел я ландшафт прекрасный этот,Но для меня не стал он смутной грезой.Нет, часто, сидя в комнате унылойСредь городского шума, был ему яОбязан в час тоски приятным чувством,Живящим кровь и в сердце ощутимым,Что проникало в ум, лишенный скверны,Спокойным обновлением; и чувстваОтрад забытых, тех, что, может быть,Немалое влияние окажутНа лучшее, что знает человек,—На мелкие, невидные деяньяЛюбви и доброты. О, верю я:Иным я, высшим даром им обязан,Блаженным состояньем, при которомВсе тяготы, все тайны и загадки,Все горькое, томительное бремяВсего непознаваемого мираОблегчено покоем безмятежным,Когда благие чувства нас ведут,Пока телесное дыханье нашеИ даже крови ток у нас в сосудахЕдва ль не прекратится — тело спит,И мы становимся живой душой,А взором, успокоенным по волеГармонии и радости глубокой,Проникнем в суть вещей.И если в этомЯ ошибаюсь, все же — ах! — как частоВо тьме, средь обликов многообразныхБезрадостного дня, когда все в миреВозбуждено бесплодной суетой, —Как часто я к тебе стремился духом,Скиталец Уай, текущий в диких чащах,Как часто я душой к тебе стремился.А ныне, при мерцанье зыбких мыслей,В неясной дымке полуузнаваньяИ с некоей растерянностью грустнойВ уме картина оживает вновь:Я тут стою, не только ощущаяОтраду в настоящем, но отрадноМне в миге этом видеть жизнь и пищуГрядущих лет. Надеяться я смею,Хоть я не тот, каким я был, когда,Попав сюда впервые, словно лань,Скитался по горам, по берегамГлубоких рек, ручьев уединенных,Куда вела природа; я скорееНапоминал того, кто убегаетОт страшного, а не того, кто ищетОтрадное. Тогда была природа(В дни низменных, мальчишеских утех,Давно прошедших бешеных восторгов)Всем для меня. Я описать не в силахСебя в ту пору. Грохот водопадаМеня преследовал, вершины скал,Гора, глубокий и угрюмый лес —Их очертанья и цвета рождалиВо мне влеченье — чувство и любовь,Которые чуждались высших чар,Рожденных мыслью, и не обольщалисьНичем незримым. — Та пора прошла,И больше нет ее утех щемящих,Ее экстазов буйных. Но об этомЯ не скорблю и не ропщу: взаменЯ знал дары иные, и обильноВозмещены потери. Я теперьНе так природу вижу, как поройБездумной юности, но часто слышуЧуть слышную мелодию людскуюПечальную, без грубости, но в силахСмирять и подчинять. Я ощущаюПрисутствие, палящее восторгом,Высоких мыслей, благостное чувствоЧего-то, проникающего вглубь,Чье обиталище — лучи заката,И океан, и животворный воздух,И небо синее, и ум людской —Движение и дух, что направляетВсе мыслящее, все предметы мыслей,И все пронизывает. Потому-тоЯ до сих пор люблю леса, лугаИ горы — все, что на земле зеленойМы видеть можем; весь могучий мирУшей и глаз — все, что они приметят[174]И полусоздадут; я рад признатьВ природе, в языке врожденных чувствЧистейших мыслей якорь, пристань сердца,Вожатого, наставника и душуПрироды нравственной моей.Быть может,Не знай я этого, мой дух в упадокПрийти бы мог; со мной ты на брегахРеки прекрасной — ты, мой лучший друг,Мой милый, милый друг; в твоих речахБылой язык души моей я слышу,Ловлю былые радости в сверканьеТвоих безумных глаз. О да! ПокаЕще в тебе я вижу, чем я был,Сестра любимая![175] Творю молитву,Уверен, что Природа не предастЕе любивший дух: ее веленьемВсе годы, что с тобой мы вместе, сталиЧредою радостей; она способнаТак мысль настроить нашу, так исполнитьПрекрасным и покойным, так насытитьВозвышенными думами, что ввекЗлословие, глумленье себялюбцев,Поспешный суд, и лживые приветы,И скука повседневной суетыНе одолеют нас и не смутятВеселой веры в то, что все кругомПолно благословений. Пусть же месяцТебя в часы прогулки озарит,Пусть горный ветерок тебя обвеет,И если ты в грядущие годаЭкстазы безрассудные заменишьСпокойной, трезвой радостью, и умВсе облики прекрасного вместит,И в памяти твоей пребудут вечноГармония и сладостные звуки —О, если одиночество и скорбьПознаешь ты,[176] то как целебно будетТебе припомнить с нежностью меняИ увещания мои! Быть может,Я буду там, где голос мой не слышен,Где не увижу взор безумный твой,Зажженный прошлой жизнью, — помня все же,Как мы на берегу прекрасных водСтояли вместе; как я, с давних порПрироды обожатель, не отрексяОт моего служенья, но пылалВсе больше — о! — все пламеннее рвеньемЛюбви святейшей. Ты не позабудешь,Что после многих странствий, многих летРазлуки, эти чащи и утесыИ весь зеленый край мне стал дороже…Он сам тому причиной — но и ты!12 июля 1798
ЛюсиПеревод С. Маршака
[177]
I
Какие тайны знает страсть!Но только тем из вас,Кто сам любви изведал власть,Доверю свой рассказ.Когда, как роза вешних дней,Любовь моя цвела,Я на свиданье мчался к ней,Со мной луна плыла.Луну я взглядом провожалПо светлым небесам.А конь мой весело бежал —Он знал дорогу сам.Вот наконец фруктовый сад,Взбегающий на склон.Знакомый крыши гладкий скатЛуною озарен.Охвачен сладкой властью сна,Не слышал я копытИ только видел, что лунаНа хижине стоит,Копыто за копытом, коньПо склону вверх ступал.Но вдруг луны погас огонь,За крышею пропал.[178]Тоска мне сердце облегла,Чуть только свет погас.«Что, если Люси умерла?» —Сказал я в первый раз.II
Среди нехоженых дорог,Где ключ студеный бил,Ее узнать никто не могИ мало кто любил.Фиалка пряталась в лесах,Под камнем чуть видна.Звезда мерцала в небесахОдна, всегда одна.Не опечалит никого,Что Люси больше нет,Но Люси нет — и оттогоТак изменился свет.III
К чужим, в далекие краяЗаброшенный судьбой,Не знал я, родина моя,Как связан я с тобой.Теперь очнулся я от снаИ не покину вновьТебя, родная сторона —Последняя любовь.В твоих горах ютился дом.Там девушка жила.Перед родимым очагомТвой лен она пряла.Твой день ласкал, твой мрак скрывалЕе зеленый сад.И по твоим холмам блуждалЕе прощальный взгляд.IV
Забывшись, думал я во сне,Что у бегущих летНад той, кто всех дороже мне,Отныне власти нет.Ей в колыбели гробовойВовеки сужденоС горами, морем и травойВращаться заодно.1799
Симплонский перевалПеревод А. Ибрагимова
[179]
Дорога и рекаСопутствовали нам. Мы шли часамиНеторопливым шагом. Из лесовК нам доносился тяжкий запах тленья,Но жизнь торжествовала здесь повсюду;Гремели, низвергаясь, водопады;В теснине узкой воевали ветрыИ выли, побежденные, протяжно;Потоки изливались — с ясной выси;Невнятными глухими голосамиЧернеющие — все в слезах — утесыПытались нам поведать о себе;Безумствуя, речная быстринаНам головы кружила; в небесахПарили облака свободной стаей.Покой и непокой и тьма и свет —Все словно одного ума твореньеИ словно одного лица черты.О, грозные, таинственные знаки!Своей рукой их начертала вечность:Начало, и конец, и бесконечность.АгасферПеревод С. Маршака
[180]
Многопенные потоки,Пробежав скалистый путь,Ниспадают в дол глубокий,Чтоб умолкнуть и заснуть.Стая туч, когда смиритсяГнев грозы и гул громов,Шлемом сумрачным ложитсяНа зубчатый ряд холмов.День и ночь косуля скачетПо скалам среди высот,Но ее в ненастье прячетОт дождя укромный грот.Зверь морской, что в океанеКрова мирного лишен,Спит меж волн, но их качаньяОн не чувствует сквозь сон.Пусть, как челн, грозой гонимый,Пляшет ворон в бурной мгле, —Рад он пристани родимойНа незыблемой скале.Робкий страус до заката,По пескам стремит свой бег,Но и он спешит куда-тоВ сень родную — на ночлег…Без конца моя дорога,Цель все так же впереди,И кочевника тревогаДень и ночь в моей груди.1800
Скала ДжоанныПеревод А. Сергеева
[181]
Два года ранней юности своейТы подарила дымным городамИ с тихим прилежаньем научиласьЦенить лишь те живые Существа,Какие жизнь проводят у камина;И потому-то сердцем не спешишьОтветить на расположенье тех,Кто с умилением глядит на горыИ дружит с рощами и ручейками.Ты нас покинула, и все же мы,Живущие в укромной простотеСреди лесов и нив, не разлюбилиТебя, Джоанна! Я бы поручился,Что после долгих месяцев разлукиТы с радостью бы услыхала некийОбычный наш пустячный разговорИ подивилась верным чувствам тех,С кем ты бывала счастлива когда-то.Тому дней десять — я сидел в тишиПод соснами, сомкнувшимися гордоНад старой колокольней, и ВикарийОставил мрачное свое жилищеИ, поздоровавшись со мной, спросил:«Что слышно про строптивую Джоанну?Не собирается ль она вернуться?»Порассудив о сельских новостях,Он принялся выпытывать, зачемЯ возрождаю идолопоклонство,И, как Друид, руническим письмомЯ высек чье-то имя на отвеснойСкале над Ротой, у опушки леса.Я ощущал в душе невозмутимость,Какая возникает на границеМеж старою любовью и досадой,И не старался избежать дознанья;И вот что я сказал ему: — ОднаждыС Джоанной мы гуляли на зареВ то восхитительное время года,Когда повсюду верба расцветаетИ золотыми жилами струитсяВ зеленых перелесках по холмам.Тропинка привела на берег РотыК крутой скале, глядящей на восток;И там пред величавою преградойЯ замер — я стоял и созерцалСкалу от основанья до вершины:На необъятной плоскости сплеталисьКусты, деревья, камни и цветы;Прелестная игра нежнейших красок,Объединенных властной красотой,Одним усильем восхищала сердце.Так я стоял минуты две — и вдругЛукавая Джоанна мой восторгЗаметила и громко рассмеялась.Скала как бы воспрянула от снаИ, вторя Деве, тоже рассмеялась;Им отвечала древняя Старуха,Сидящая на гулком Хэммарскаре;И Хелмкрег, и высокий Силвер-ХауПослали вдаль раскаты смеха; к югуЕго услышал Ферфилд, а за нимОткликнулся громами дальний Лохригг;Хелвеллин к ясным небесам вознесВеселье гордой Девы; старый СкиддоЗадул в свою трубу; сквозь облачкаДонесся снежный голос Гларамары;И Керкстон возвратил его к земле.Наш добрый друг Викарии мне внималС растерянной улыбкой изумленья,И мне пришлось сказать, что я не знаю,На самом деле братство древних горОткликнулось на смех иль, может быть,Я грезил наяву и был мой слухОбманут потаенными мечтами.Но только я уверен, что вдалиМы слышали раскатистое эхо,И милая Джоанна вдруг прильнулаКо мне, как будто требуя защиты.А восемнадцать месяцев спустя,Уже один, прохладным ясным утромЯ оказался около скалыИ в память о давнишнем верном чувствеЯ высек на живом ее гранитеРуническими буквами: ДЖОАННА.И я, и те, кто близок мне, зовемПрекрасную скалу Скалой Джоанны.Август 1800
КукушкаПеревод С. Маршака
[182]
Я слышу издали сквозь сонТебя, мой давний друг.Ты — птица или нежный стон,Блуждающий вокруг?Ложусь в траву, на грудь земли,И твой двукратный зовЗвучит так близко и вдали,Кочует меж холмов.Привет любимице весны!До нынешнего дняТы — звонкий голос тишины.Загадка для меня.Тебя я слушал с детских летИ думал: где же ты?Я за холмом искал твой след.Обшаривал кусты.Тебя искал я вновь и вновьВ лесах, среди полей.Но ты, как счастье, как любовь, —Все дальше и милей.Я и сейчас люблю быватьВ твоем лесу весной,И время юности опятьВстает передо мной.О птица-тайна! Мир вокруг,В котором мы живем,Виденьем кажется мне вдруг.Он — твой волшебный дом.23–26 марта 1802
«Моя любовь любила птиц, зверей…»Перевод В. Левика
[183]
Моя любовь любила птиц, зверей,Цветы любила, звезды, облака.Я знал, что твари все знакомы ей,Но не случалось видеть светлячка.Ненастной ночью, едучи домой,Я вижу вдруг зеленый луч у пня.Гляжу, светляк! Вот радость, боже мой!Обрадованный, спрыгнул я с коня.Я положил жучка на мокрый листИ взял с собой в ненастье, в ночь его.Он был все так же зелен и лучист,Светил — и не боялся ничего.Подъехав к дому Люси, я тайкомПрошел к ней в сад, хотя был еле жив,Жучка оставил под ее окномНа ветке и ушел, благословив.Весь день я ждал, надежду затая,И ночью в сад пустился поскорей.Жучок светился. «Люси!» — крикнул яИ так был рад, доставив радость ей!1802
«Созданьем зыбкой красоты…»Перевод Э. Шустера
[184]
Созданьем зыбкой красотыКазались мне ее черты,Когда, ниспослана судьбой,Она возникла предо мной:От звезд полночных — блеск очей,От ночи летней — смоль кудрей,А май беспечный и рассветДополнили ее портретВесельем чувственных проказ,Таких губительных для нас.Сия духовность — я узнал —Не лишена земных начал:Уверенность хозяйских рукИ девичьи движенья вдруг;Лицо, в котором чистотаСо страстью пылкою слита;А как выдерживать подчасПотоки немудреных фраз,Печаль, и смех, и ливень слез,Признаний, клятвенных угроз?!Теперь мой взор невозмутим,И ясно предстает пред нимЕе размеренность во всем,Единство опыта с умом,Уменье все перенестиНа трудном жизненном пути;Венец земных начал, онаДля дома Богом создана,И все ж духовное нет-нет,Свой ангельский в ней явит свет.1804
НарциссыПеревод А. Ибрагимова
[185]
Как тучи одинокой тень,Бродил я, сумрачен и тих,И встретил в тот счастливый деньТолпу нарциссов золотых.В тени ветвей у синих водОни водили хоровод.Подобно звездному шатру,Цветы струили зыбкий свет,И, колыхаясь на ветру,Мне посылали свой привет.Их были тысячи вокруг,И каждый мне кивал, как друг.Была их пляска весела,И видел я, восторга полн,Что с ней сравниться не моглаМедлительная пляска волн.Тогда не знал я всей ценыЖивому золоту весны.Но с той поры, когда впотьмахЯ тщетно жду прихода сна,Я вспоминаю о цветах,И, радостью осенена,На том лесистом берегуДуша танцует в их кругу.1804
Элегические строфы,внушенные картиной сэра Джорджа Бомонта,изображающей Пилский замокво время штормаПеревод В. Рогова
[186]
Громада грозная на гребне скал!С тобою был когда-то я знакомИ летом целый месяц наблюдал,Как ты дремала в зеркале морском.Был воздух тих, и ясен небосвод,И дней однообразна череда;Ты, отражаясь в сонной глади вод,Дрожала, но видна была всегда.И не казался штиль подобьем сна,Незыблемого в пору летних дней;Подумать мог бы я, что ГлубинаВсего на свете кротче и нежней.И если бы художником я был,Я б написать в то время был готовСвет, что по суше и воде скользил,Поэта грезу, таинство миров;Тебя я написал бы не такой,Какая ты сейчас на полотне,Но у воды, чей нерушим покой,Под небом в безмятежной тишине;Ты б летописью райскою была,Сокровищницей бестревожных лет,Тебя б любовно ласка облеклаЛучей, нежней которых в небе нет,Под кистью бы моей предстал тогдаПокоя элизейского чертог,Где нет борьбы тяжелой и труда,А лишь Природы жизнь да ветерок, —Такую бы картину создал я,Когда душа мечте попала в плен,В нее вместил бы сущность бытияИ тишь, которой не узнать измен.Так раньше было бы — но не теперь:Ведь я во власти у иных начал,Ничто не возместит моих потерь,И я от горя человечней стал.Улыбку моря увидав опять,Былого не верну, не повторю:Утрату мне из сердца не изгнать,Но я о ней спокойно говорю.О друг мой Бомонт! Другом стать ты могТому, по ком не минет скорбь вовек!Твой труд прекрасный пылок и глубок:Во гневе море и в унынье брег.Ему несу я похвалу мою,Его и ум и мастерство живят:Седая глыба с бурею в бою,Небес печаль, смятения парад!И мил мне замка сумрачный оплот:В доспехи стариною облачен,Бестрепетно сражение ведетС грозой, со штормом и с волнами он.Прощай, уединенная душа,Что без людей, в мечтах проводит дни!Твоя отрада вряд ли хороша —Они, конечно, слепоте сродни.Но слава, слава стойкости людскойИ грозам, что присущи дням земным,Как эта, на холсте передо мной…Не без надежд мы страждем и скорбим.1805
СожалениеПеревод А. Ибрагимова
[187]
Увы, лишился я всего,Богатый — обеднел я вмиг.Близ двери сердца моегоЕще недавно бил родникТвоей любви. Свежа, чиста,Вода сама лилась в уста.Как счастлив был в ту пору я!Играя, в пламени лучаКипела, искрилась струяЖивотворящего ключа.Но вот беда — ручей иссох,Теперь на дне его лишь мох.Родник любви, он не иссяк, —Но что мне в том, когда навекВода ушла в подземный мракИ тихо спит, прервав свой бег?Отныне горек мой удел:Я был богат, но обеднел.[1806–1807]
ЦыганыПеревод Арк. Штейнберга
[188]
Мужчины, женщины и дети, — весьСплоченный род, на том же месте, здесь;Подмостки те же — тот же луг,И тех же лицедеев круг;Лишь дерзостней костер ночной горит,Придав глубокий, рдяный колоритЦыганам смуглым, и шатрам,И жалким травяным одрам…Столь много перемен, в теченье дня,Под небосводом тешили меняВ скитаниях, — но этот людНа месте прежнем, тут как тут!Вот солнце утомленное зашло,И Веспер, словно некий бог, светлоВознесся, царственно скользя,Где пролегла его стезя;И после краткой тьмы, когда ЛунаБыла развенчана, опять онаСвершает властный свой полет,Но табор к ней молитв не шлет…Нет! Лучше распря, лучше боль обидНеправых, чем застывший этот быт,Покой, которому в укорКружится вечно звездный хор!Хоть в мире все и движется, но яНе опорочу косного житьяЦыган, — Судьба взрастила ихИзгоями общин людских!1807
«Кто вышел солнцем без пятнаПеревод В. Левика
[189]
Кто вышел солнцем без пятна,Тот ангелов и пой.Ты в «совершенства» не годна,И тут я схож с тобой.Твоей не видят красоты,Но я, моя душа,Я, Мэри, всем твержу, что тыБезмерно хороша:Не тем, что видеть всем дано,А видным — лишь двоим,Когда сердца слились в одноИ любящий любим.1824
СОНЕТЫ
[190]
«Монашке мил свой нищий уголок…»Перевод В. Левика
[191]
Монашке мил свой нищий уголок,В пещерной тьме аскет не знает скуки,Мила студенту цитадель науки,Девица любит прялку, ткач — станок.Пчела, трудясь, летит искать цветокНа дикий Фернс[192], — жужжит, и в этом звукеЛишь радость, ни усталости, ни муки.И кто в тюрьме свой дом увидеть смог,Тот не в тюрьме. Вот почему не ода,Но тесного сонета краткий взлетИ в радостях мне люб, и средь невзгод.И кто, как я (не шутит ли природа!),Горюет, что стеснительна свобода,В сонете утешение найдет.«Земля в цвету и чистый небосвод…»Перевод В. Левика
[193]
Земля в цвету и чистый небосвод,Жужжанье пчел, медлительное стадо,И шум дождя, и шум от водопада,И зрелость нив, и поздних птиц отлет.Я вспоминаю все — и сон нейдет,Но долго ждать еще рассвета надо.Ворвется щебет утреннего сада,Начнет кукушка свой печальный счет.Две ночи я в борьбе с бегущим сномГлаз не сомкнул, и вот сегодня — эта!Настанет утро — что за радость в нем,Когда не спал и маялся до света.Приди, поставь рубеж меж днем и днем,Хранитель сил и ясных дум поэта!СонПеревод А. Ибрагимова
[194]
О сон! Когда в душе — тоски приток,Забвения даруешь ты крупицы.Обычно ты смиренней пленной птицы,Страшащейся покинуть свой шесток.Но этой ночью ты — как мотылек,Порхающий беспечно у границыВоды и неба: сядешь на ресницы,Но миг один — и ты уже далек.Я весь пылаю в нетерпенье жгучемИ, словно своенравное дитя,То на тебя ропщу, досадой мучим,То жажду примиренья не шутя.Ты был врагом, о сон! Стань другом лучшим —И сердце убаюкай, низлетя.ОтплытиеПеревод А. Ибрагимова
[195]
Как жаворонок, неба звонкий друг,Резвящийся в предутренней прохладе,Она в веселом праздничном нарядеЛетит… Куда же путь ее?.. На юг,На север ли — туда, где царство вьюг?Кому какое дело? Пусть в досадеКосится враг, она скользит по глади —И только брызги тучами вокруг.Пристанищем ей будет порт, лагуна?Кто знает… Как и в прошлые века,В груди моей тревога и тоска…Она ж, сияя радостно и юно,Летит вперед. Уже издалека,Я шлю тебе свое прости, о шхуна!«Господень мир, его мы всюду зрим…»Перевод В. Левика