Поэзия английского романтизма XIX века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 15
[368]Дети Сули[369]! Киньтесь в битву,Долг творите, как молитву!Через рвы, через ворота:Бауа, бауа[370], сулиоты!Есть красотки, есть добыча —В бой! Творите свой обычай!Знамя вылазки святое,Разметавшей вражьи строи,Ваших гор родимых знамя —Знамя ваших жен над вами.В бой, на приступ, стратиоты[371],Бауа, бауа, сулиоты!Плуг наш — меч: так дайте клятвуЗдесь собрать златую жатву;Там, где брешь в стене пробита,Там врагов богатство скрыто.Есть добыча, слава с нами —Так вперед, на спор с громами!1823
Из дневника в КефалонииПеревод А. Блока
[372]
Встревожен мертвых сон, — могу ли спать?Тираны давят мир, — я ль уступлю?Созрела жатва, — мне ли медлить жать?На ложе — колкий терн; я не дремлю;В моих ушах, что день, поет труба,Ей вторит сердце…19 июня 1823
Любовь и смертьПеревод А. Блока
[373]
Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,Готов его сразить иль пасть с тобой в крови,И если б пробил час — делить с тобой, любимой,Все, верность сохранив свободе и любви.Я на тебя взирал в морях, когда о скалыУдарился корабль в хаосе бурных волн,И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;Гробница — грудь моя, рука — спасенья челн.Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,И ложе уступил, и, бденьем истомлен,Прильнул к ногам, готов земле отдаться мертвой,Когда б ты перешла так рано в смертный сон.Землетрясенье шло и стены сотрясало,И все, как от вина, качалось предо мной.Кого я так искал среди пустого зала?Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной.И судорожный вздох спирало мне страданье,Уж погасала мысль, уже язык немел,Тебе, тебе даря последнее дыханье,Ах, чаще, чем должно, мой дух к тебе летел.О, многое прошло; но ты не полюбила,Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь.Я не виню тебя, но мне судьба судила —Преступно, без надежд, — любить все вновь и вновь.1824
В день, когда мне исполнилосьтридцать шесть летПеревод К. Павловой
[374]
Пора остыть душе гонимой,Когда остыли к ней давно;Но пусть любить и не любимойЕй суждено!Погибло в цвете наслажденье,Поблекла жизнь, как дуб лесов;И червь остался мне и тленьеОт всех плодов.Вулкану мрачному подобный,Горит огонь груди моей;Он не зажжет — костер надгробный —Других огней.Нет силы чувств в душе усталой,Нет слез в сердечной глубине:Любви былой, любви завялойЛишь цепь на мне.Но не теперь дано мне правоГрудь думой праздной волновать,Не здесь, где осеняет славаСвятую рать.Гремит война, кипит Эллада,Настал свободы новый век;На щит, как древней Спарты чадо,Ложится грек.Проснись! — не ты, уже так смелоПроснувшийся, бессмертный край! —Проснись, мой дух! живое делоИ ты свершай!Во прах бессмысленные страсти!Созрелый муж! тот бред младойДавно бы должен уж без властиБыть над тобой.Иль не жалей о прежнем боле,Иль умирай! — здесь смерть славна;Иди! да встретит же на полеТебя она!Найти легко тебе средь бояСолдата гроб: взгляни кругом,И место выбери любое,И ляг на нем.22 января 1824
ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ
АДОНАИСПеревод В. Микушевича
Элегия на смерть Джона Китса, автора «Эндимиона», «Гипериона» и проч.
Plato[375]
ПРЕДИСЛОВИЕ
Moschus. Epitaph. Bion[376]
Я бы желал присовокупить к лондонскому изданию этой поэмы критические замечания по поводу места, которое достоин занять оплаканный герой среди писателей высочайшего гения, украсивших наш век. Моя заведомая неприязнь к стеснительным канонам вкуса, обусловившим некоторые ранние его сочинения, не оставляет, по крайней мере, сомнений в моем беспристрастии. На мой взгляд, фрагмент из «Гипериона» не имеет себе равных среди опытов, когда-либо произведенных писателем того же возраста.
Джон Китс умер в Риме от чахотки, не дожив и до двадцати пяти лет… 1821 года и погребен на уединенном романтическом протестантском кладбище этого города под пирамидой, увенчивающей гробницу Цестия, среди массивных стен и башен, разрушающихся теперь в запустении, некогда опоясывавших округ древнего Рима. Это кладбище — открытое поле среди руин, усеянное зимою фиалками и маргаритками. Можно влюбиться в смерть при мысли, что будешь похоронен в таком сладостном уголке.
Гений оплаканного, чьей памяти посвящены эти недостойные строки, был столь же хрупок и нежен, сколь прекрасен; мудрено ли, что там, где кишат зловредные черви, юный цветок был отравлен уже в своем бутоне? Варварские нападки на его «Эндимиона», появившиеся в «Квортерли ревю», подействовали самым убийственным образом на восприимчивый ум; волнение, произведенное ими, привело к тому, что в легких лопнул кровяной сосуд; последовала скоротечная чахотка; и когда в дальнейшем более справедливые критики признали подлинное величие его дарований, это уже не могло залечить рану, столь бессмысленно нанесенную.
Поистине, эти негодные людишки не ведают, что творят. Не скупятся на оскорбления и наветы, не смотрят, попадет ли отравленная стрела в сердце, уже затвердевшее от многих ударов, или в сердце, более уязвимое по своему составу, подобное сердцу Китса. Один из их сообщников, насколько я знаю, — самый низкий и беззастенчивый клеветник. Что же касается «Эндимиона», каковы бы ни были погрешности поэмы, подобает ли презрительно третировать ее тем, кто превозносил, постепенно переходя от снисходительности к панегирику, и «Париса», и «Женщину», и «Сирийскую повесть», и миссис Лефаню, и мистера Баррета, и мистера Говарда Пэйна, и весь этот нескончаемый список знаменитых ничтожеств! Не они ли в своем продажном благодушии отваживались проводить параллель между преподобным мистером Мильменом и лордом Байроном? Какого комара оцеживали они, проглотившие всех этих верблюдов? В какую прелюбодейку дерзнет главарь этих литературных проституток бросить свой позорный камень? Жалкий человек! Ты в своем убожестве бессмысленно исказил благороднейший образец искусства Божьего. И не оправдывайся тем, что ты, убийца, воспользовался лишь словесным, а не настоящим кинжалом.
Заключительная сцена из жизни бедного Китса стала мне известной лишь тогда, когда элегия была уже готова для печати. Как мне дали понять, рана, нанесенная чувствительной душе критикой «Эндимиона», усугубилась горечью от человеческой неблагодарности; несчастного, кажется, гнали с жизненных подмостков не только те, перед кем расточил он залоги своего гения, но и те, для кого не жалел он ни своих средств, ни забот. Его сопровождал в Рим и ухаживал за ним в его последней немощи мистер Северн, молодой художник, подающий величайшие надежды, который, как меня известили, «почти рисковал своей жизнью и жертвовал своим будущим, неустанно заботясь о своем умирающем друге». Если бы я знал все эти обстоятельства до завершения моей поэмы, я, вероятно, не устоял бы перед искушением присоединить слабую дань моего восхищения к более основательной награде, которую человек добродетельный обретает, вспоминая свои побуждения. Мистер Северн может обойтись без воздаяний со стороны тех, чей «состав подобен составу снов». Его добродетель — драгоценный залог будущего успеха, и да вдохновит неугасимый дух его прославленного друга творения его кисти, отстаивая от Забвения его имя.
1
Мертв Адонаис. Плачьте все со мной!Он мертв. Заплачем, хоть нельзя слезамиОттаять холод этот ледяной.Ты, самый мрачный час между часами,Приговоренный плакать вместе с нами,Скажи своим: «Возлюбленного нет,Но будущее всеми чудесамиЗатмить не смеет этих юных лет,Отзвучье вечное и вечно яркий свет».2
Где ты была, Урания-царица,Когда лежал твой сын, пронзен копьемВо тьме ночной? Куда могла ты скрыться?Смежила ты глаза в раю своем,И задрожали отзвуки кругом,Мелодии дыханьем воскрешая,В которые перед своим врагомОн облачился, нет, не устрашая,Смерть близкую свою цветами украшая.3
Мертв Адонаис. Плачьте все со мной!Рыдай в своем пределе отдаленном,Урания, но нет, во тьме ночнойНе лучше ли на ложе раскаленномЗастыть слезам, — скорбям неутоленнымЗабыться с ним в его безмолвном сне?И тем, кто мудр, всем душам просветленным,Не пробудиться в жадной глубине:Немую песнь пожрав, смеется Смерть на дне.4
Певучая печаль! Заплачем снова!Загублен снова властелин струны,Наследник старца, нищего, слепого.Пока величие своей страныРабы, жрецы, тираны, ведуныТоптали, проливая кровь при этом,Обрядом гнусным объединены,Навеки в небо вопреки наветамВознесся третий дух, рожденный горним светом.5
Певучая печаль! Заплачем вновь!Не всем стремиться к пламенной вершине.Счастливей тот, чье счастье и любовьКак свечка в темноте времен поныне,Когда светила меркнут, и в гордыне,Столь ненавистный людям и богам,Низвержен гений, гаснет он в пустыне,А если жив, то, вопреки врагам,Идет за славою в далекий вечный храм.6
Цветок сегодня сокрушен грозою,В котором вся любовь была жива,Девическою вспоенный слезою,Питомец хрупкий твоего вдовства.Певучая печаль! К чему слова?Конец любви! Конец надежде смелой!Раскрылись лепестки едва-едва,Завистливая буря налетела,И вместо всех плодов — безжизненное тело.7
В столице разрушительных эпох,Где Смерть царит над красотою тленной,Он приобрел за свой чистейший вздохСебе могилу посреди вселенной,Где вечность веет, где благословенныйЛазурный италийский небосвод —Достойный склеп для скорби сокровенной.Кто на покой последний посягнет?В своем росистом сне усталый отдохнет.8
Нет, никогда ему не пробудиться!Тень белой смерти в сумерках быстрейПолзет по склепу. Тление стыдитсяИ мешкает невольно у дверей,Залюбовавшись жертвою своей.Ждет вечный Голод, самый кровожадныйИ самый хищный зверь из всех зверей,Когда дерзнет накинуть сумрак хладныйНа эту красоту покров свой безотрадный.9
Оплачем Адонаиса! Мечтам,Посланницам крылатым помышлений,Его стадам питаться нечем там,Где пел для них любвеобильный гений,Мелодиями вместо наставленийВоспитывая, — нет! пресекся путь,И возжигать в умах нельзя стремлений;Возникнуть, и поникнуть, и заснутьВ отчаянье, когда застыла эта грудь.10
Над ним крылами лунными всплеснула,Потрогав лоб ему, мечта одна:«Не умер он! Сквозь шелк ресниц блеснулаСлезинка, вестница немого сна.На дремлющем цветке роса видна!»Дочь смертная загубленного рая,Слезы своей не узнает онаИ, чистая, бледнеет, исчезая,Как тучка, стоит ей заплакать в царстве мая.11
Одна мечта бальзамом звездных росНавеки тело легкое омыла;Пожертвовав с кудрями россыпь слез,Мечта другая все венцы затмила,А третья бы сама переломила,Не выдержав причудливой тоски,Лук меткий свой, когда ничто не мило,Когда погашен льдом его щекиЗубчатый пламень стрел всем целям вопреки.12
Недвижных уст коснулся луч проворный.Целуя вдохновительный исток,Наперекор премудрости дозорнойОн тронуть сердце, полное тревог,Молниеносной музыкою мог;Но поцелуй погашен смертью льдистой;Как метеор, блуждая без дорог,Пятнает нимб луны морозно-мглистой,Он в бледности мелькнул зарницею струистой.13
Крылатые мольбы среди других,И судьбы, не подняв своей вуали,И тени в сонме проблесков благих,И вздохи, племя робкое печали,Блаженство со слезами, как вначале,Ведомое улыбкой вместо глаз,Торжественно и скорбно выступали,Как будто собрались в последний раз.Так над водой туман клубится в ранний час.14
Мертв Адонаис. Мысль преображалаВсе, что любил он: облик, запах, цвет.Заря на горизонте задрожала:Сквозь волосы в слезах закапал свет,Которым прежде был весь мир согрет:Гром скорбно застонал среди тумана,Рыдают ветры дикие в ответ,Летая по вселенной неустанно,И в беспокойном сне просторы океана.15
Затеряно среди безгласных гор,Его напев беззвучно вспоминая,Тоскует эхо; звонкий птичий хор,Песнь дровосеков, музыка лесная, —Все без ответа; нимфа как больнаяБез этих губ, которые милейТех, по которым плакала немая,Став тенью звуков; и среди полей,И в дебрях только всхлип в ответ природе всей.16
Скорбит весна, и падают бутоны,Подобно листьям осени сухим.Почиет мрачный год под эти стоны,Покинутый возлюбленным своим.Был Фебом Гиацинт не так любим,Не так Нарцисс любим самим собою,Как он любим обоими. Над нимЗавяли обделенные судьбою.Не запах, нет, печаль над пажитью любою.17
Не так скорбит, рыданьем тронув лес,Душа мелодий скорбных, Филомела;Не так скорбит орлица, дочь небес,Где некому летать легко и смело,Когда гнездо навеки опустело,Как, Адонаис, о тебе скорбитТвой Альбион теперь, когда взлетелаДуша твоя испуганно в зенит,И проклят каин тот, которым ты убит.18
Ушла зима, но не уходит горе,Хотя повсюду веянье тепла,И ветры и потоки в дружном хоре;Проснулся муравей, жужжит пчела,И ласточка-певунья весела,Щебечут птицы в каждом перелеске,В дубраве мшистым гнездам нет числа,И ящерка скользит в зеленом блеске,И змеи по весне как золотые всплески.19
Через холмы, дубравы и моряИз недр земных, как воды ключевые,С тех пор, как первая взошла заряИ, возвещая сдвиги вековые,Над хаосом вознесся Бог впервые,Жизнь хлещет, и, в нее погружены,Приветливы светила кочевые,И все стихии в чаянье весныОблагорожены и преображены.20
И под землей, почуяв дух отрадный,Дразня червя, глотающего прах,Цветами труп дохнул в могиле смрадной,Как будто звездный свет живет в цветах,И смерть благоухает на устах;Нет смерти, только смертный ум встревоженИ за себя испытывает страх;И должен меч распасться прежде ножен,Слепою молнией внезапно уничтожен.21
Так, значит, все, что мы любили в нем,То, что любых сокровищ драгоценней,Похищено одним жестоким днем,Который смертен сам на этой сцене?А кто же мы? В кровопролитной сменеАктеры или зрители? В долгуУ смерти жизнь: чем зеленей, тем тленней.Всех встречных губит время на бегу,Подобно самому свирепому врагу.22
Нет, никогда ему не пробудиться!«Откликнись, мать бездетная! Рыдай! —Взывает скорбь. — Какая боль гнездитсяВ груди твоей! Слезам пролиться дай! —Его страдание перестрадай!»«Воспрянь!» — донесся хор немых отзвучийС мольбой мечтаний в безутешный рай,И, памятью терзаемая жгучей,Она воспрянула в своей тоске могучей.23
Воспрянула, как на востоке ночь,Которая землею завладела,Когда, гонимый, улетает прочьОсенний день, как дух, покинув тело,И, словно труп, земля похолодела.Так скорбный страх Уранию настиг,И мгла распространилась без предела,И путь угрюмый безнадежно дикТуда, где в темноте сияет мертвый лик.24
Покинула Эдем свой потаенныйИ, в мире не найдя другой тропы,Вступила в этот город непреклонный,Где сталь, где камень, где сердца толпыЕй ранили незримые стопы;За нежность языки и мысли мстили,Исподтишка язвили, как шипы,И капли крови, сёстры красных лилий,Цветами вечными бесплодный путь мостили.25
Как будто в склепе строгий судия,При ней, всевластной, смерть сама смутиласьИ покраснела до небытия;И, кажется, дыханье возвратилосьК нему на губы, так что засветиласьЖизнь бледная… «Побудь! Повремени,Чтобы во тьме звезда не закатилась!» —Урания вскричала, — и ониСо смертью ласковой одни в ее тени.26
«Ответь! Заговори со мною снова!Хоть поцелуем только мне ответь!Пусть будет поцелуй короче слова,В пустой груди твоя частица впредь —Для памяти достаточная снедь,Мой Адонаис, если в этом склепеС тобою не дано мне умереть,Хотя не жаль мне всех великолепийИ время для меня подобно вечной цепи.27
Зачем же ты покинул торный путь,Мой нежный сын, в своей мятежной вереОсмелившись до срока посягнутьНа змея ненасытного в пещере?Возрос бы ты, как месяц в горней сфере,Копье-насмешку и зеркальный щит,Щит мудрости обрел бы, так что звериБежали бы, как в ужасе бежитОлень от них самих, чудовищных на вид.28
Голодный волк, отважный лишь в погоне,Крикливый вран, который трупам рад,Гриф, зоркий страж бесчисленных агоний,Жестоких победителей собрат,Который на крылах разносит смрад,Спешили скрыться, стоило героюЛук натянуть, смеясь, и супостат,Напуганный недетскою игрою,В смятении пяту лизал ему порою.29
С восходом солнце ясное царит,И в ласковых лучах плодятся гады.Закат — кончина всех эфемерид,И пламенеют в небе мириадыБессмертных звезд, и люди свету рады,Когда восходит гений ради них,В пути своем не ведая преграды;Поник — и больше нет роев земных;Лишь родичи его среди пространств ночных».30
Шли пастухи с гирляндами сухими,Волшебные одежды разорвав;Паломник Вечности пришел с другими,Столь рано в жизни восторжествовав;В своем небесном нимбе величав,Облек он песню сумрачным покровом,Как молнию среди глухих дубрав;В Ирландии рожден, в краю суровом,Нежнейший лирик шел с певучим скорбным зовом.31
Как призрак бледный в сборище людском,Как туча в миг прощанья с небосклоном,Когда последний отдаленный громТревожит землю похоронным звоном,Был тот, кто зваться мог бы Актеоном,Увидев обнаженные красыСамой природы вопреки законам;С тех пор несутся годы, как часы,И мысли гонятся за ним, как злые псы.32
Как барс в роскошном царственном движенье,Дух некий дивный, словно красотуЛюбовь снедает; мощь в изнеможенье,И этот миг ему невмоготу;Так меркнет свет, впадая в темноту;Надломлена волна; и на востокеСмеется солнце, жизнь губя в цвету;Дождь высох в небесах, скудеют соки,И тлеет в сердце смерть, но пламенеют щеки.33
Увенчанный фиалками пришел,Хотя венок его поблек в тумане.Тирс, весь в плюще росистом, не тяжел,Но трепетал он в этой слабой длани,Как сердце вопреки смертельной ране.Не глядя на попутчиков иных,Пришел последний в этом скорбном клане;Так, раненный, на пастбищах лесныхОлень сторонится оленей остальных.34
Не требуя других примет и знаков,Услышав этот неумолчный стон,Все поняли: над мертвецом заплакав,Свою судьбу оплакивает он.Мучительный, непостижимый тон!«Кто ты?» — вздохнула мать. В ответ ни слова,И только лоб высокий обнажен,Откуда вновь закапать кровь готова,Как с Каинова лба и как со лба Христова.35
Чей нежный вздох над мертвым приглушен?Чей лоб замаскирован черной тканью?Как будто самый грустный приглашен,Чтоб монумент подвергся нареканью.И если места больше нет стенаньюВ груди Того, чья мудрая мечтаУчила кротко жертвенному знанью,Да будут сомкнуты мои уста:Он сердцем жертвовал, и жертва принята.36
Дерзнувший опоить отраду нашу,Убийца, разве только был он глух,Когда подлил отравы в эту чашу,Свой собственный обкрадывая слух,Червь безымянный, ибо певчий духЗаранее смиряет злобу мира,И тех Заворожив, кто сердцем сух;И сдавлен вой в груди пустой и сирой,Когда безвременно осиротела лира.37
Ославленный в бесславии своем!Живи, не бойся! Не раздавят гада.Позором упивайся день за днем.Страшнее казни для тебя пощада,Когда самим собой остаться надо,Разбрызгав ядовитую слюну,И ты стыдишься собственного смрада,Запятнанный, пятнаешь всю странуИ, как побитый пес, влачишь свою вину.38
Нет, мы не будем плакать! Наш любимыйОт коршунов прожорливых вдали.Спит или бодрствует неистребимый,Недосягаем дух для здешней тли.Тебе не оторваться от земли;Он, чистый, взмыл в свой пламень первородный,Откуда светочи произошли;Он там сияет, вечный и свободный,Твой чадный стыд покрыт золой твоей холодной.39
Не умер он; он только превозмогСон жизни, сон, в котором истязаемМы все самих себя среди тревог;Сражаться с привиденьями дерзаем,Ничто неуязвимое пронзаемНожом духовным; это мы гниемЗдесь, в нашем затхлом склепе; исчезаем,Терзаемые страхом день за днем.Надежды-черви нас готовы съесть живьем.40
Он воспарил над нашим наважденьем,В котором оставаться мы должны,Горячку называя наслажденьемВ ночи, где ложь и злоба так сильны,И жизнью безнадежно мы больны;Он воспарил над миром, исцеленный,И не узнает ранней седины;Вовеки не узнает, окрыленный,Как цепенеет прах, забвеньем оскорбленный.41
Он жив, он пробудился. Смерть мертва.Скорбеть не нужно. Ты, заря-юница,Зажги росу лучами торжества;С тобой любимый; ты — его светлица.Возвеселитесь, ключ, цветок и птица!Утешься, воздух! Землю не тумань!Зачем сегодня миру плащаница?Улыбка звезд видней в такую рань,И тяжела земле заплаканная ткань.42
Не умер он; теперь он весь в природе;Он голосам небесным и земнымСегодня вторит, гений всех мелодий,Присущ траве, камням, ручьям лесным,Тьме, свету и грозе, мирам иным,Где в таинствах стихийных та же сила,Которая, совпав отныне с ним,И всех и вся любовью охватилаИ, землю основав, зажгла вверху светила.43
Прекрасное украсивший сперва,В прекрасном весь, в духовном напряженье,Которое сильнее вещества,Так что громоздкий мир в изнеможенье,И в косной толще, в мертвом протяженье,Упорно затрудняющем полет,Возможны образ и преображенье,Когда, превозмогая плотский гнет,В зверях и в людях дух лучей своих глотнет.44
И в небесах времен видны затменья,Как в мире, где небесные телаПревыше смертного недоуменья,И днем звезда в пространстве, где была;Смерть — разве только низменная мгла,В которую сияние одето.Дарует мысль сердцам свои крыла,И выше смерти — вечная примета! —В эфире грозовом живые вихри света.45
И в сокровенном свой храня закон,Питомцы славы неосуществленнойВстают с высоких тронов: Чаттертон,Агонией доселе истомленный,Отважный Сидней, воин умиленный, —Возвышенный в любви и на войне,Лукан, своею смертью просветленный,И с ними Адонаис наравне,Так что забвение поникло в стороне.46
Воспрянул сонм безвестных, безымянных,Чей пламень в мире навсегда зажжен,В пространствах, вечным светом осиянных,Своими Адонаис окружен.«Любимый! Вот он, твой крылатый трон! —Воскликнули. — Теперь владыки в сборе.Даруй безгласной сфере свой канон,И в музыке восторжествуют зори.Звезда вечерняя ты в нашем вечном хоре».47
Кто там скорбит? Слепым не окажись!Себя ты с ним сравни, безумец нежный!Душой за землю зыбкую держись,В пространства направляя центробежныйДуховный свет, чтобы достиг безбрежнойОкружности, но там, где ночь со днем,Останься с легким сердцем ты, мятежный,Иначе упадешь за окоем,Надеждою прельщен, блуждающим огнем.48
Направься в Рим! Рим — не его могила,Могила нашей радости, но там,Где пыльный скарб история свалила,Эпохи, царства, мифы — древний хлам,Наш Адонаис щедр сегодня сам,Один из тех, кто, мыслью коронован,С врагом не делит мира пополам,И нашими недугами взволнован,Хоть выше всех времен его престол основан.49
Направься в Рим, туда, где с давних порСклеп, город, рай и царство запустеньяИ где руины, как отроги гор,Где на костях пахучие растеньяВ причудах своего переплетенья,И некий дух показывать готовЗеленый холм, не знающий смятенья.Как смех младенца, светлый смех цветов,И свежая трава — целительный покров.50
И время там над ветхими стенами,Как пламя на пожарище седом.Пирамидальный пламень перед нами.Нет! Осенив его незримый дом,Ввысь мрамор указует острием, —Державный знак его последней воли.Видны могилы свежие кругом,Среди лучей возделанное поле,Последний стан для тех, кто чтил его дотоле.51
Никто из них пока не исцелен.Как молоды могилы юной рати!Ключ грустных этих дум запечатлен,И ты, пришелец, не ломай печати!Раскаешься, сломав ее некстати,И только желчь да слезы в родникеОбрящешь дома по своем возврате.Весь век мы в мире, как на сквозняке.Как Адонаису, нам лучше вдалеке.52
Жить одному, скончаться тьмам несметным.Свет вечен, смертны полчища теней.Жизнь — лишь собор, чьим стеклам разноцветнымДано пятнать во множестве огнейБлеск белизны, которая видней,Когда раздроблен смертью свод поддельный,И тот, кто хочет жить, стремится к ней.Мелодия, руина, мир скудельныйТаят веками смысл неизъяснимо цельный.53
Тогда зачем же сердцу трепетать,Измучившись в напрасном ожиданье?Год потускнел. Зачем судьбу пытать,Когда в желанной близости страданьеИ даже казнь; в разлуке увяданье,Зато приветлив солнечный зенит,И ветер, ласковый в своем блужданье:Зов Адонаиса во всем звенит.Разрозненное здесь он там соединит.54
Свет вездесущий, разум, откровенье!Слепой любовью ты обременен;В зверях и в людях ты — благословенье,Проклятием рожденья затемнен,Однако не погашен; замутнен,Но в зеркалах телесных вожделенныйПо всей вселенной до конца времен,Пролейся над моей душою пленнойОсвободив меня от этой тучи тленной!55
Дыханье Адонаиса во мне.Отвергнутый другими голосами,Отплыл я вдаль один в своем челне.В толпе пугливой понимают сами:Не плыть им под моими парусами.Для них земля достаточно тверда,Тогда как мой приют за небесами,И, словно путеводная звезда,Дух Адонаиса влечет меня туда.1821
СТИХОТВОРЕНИЯ
Песня ИрландцаПеревод Г. Симановича
[377]
И звезды не вечны, и света лучиИсчезнут в хаосе, утонут в ночи,Обрушатся замки, разверзнется твердь,Но дух твой, о Эрин[378], сильнее, чем смерть.Смотрите! Руины вокруг, пепелища,В земле похоронены предков жилища,Враги попирают отечества прах,А наши герои недвижны в полях.Погибла мелодия арфы певучей,Мертвы переливы родимых созвучий;Взамен им проснулись аккорды войны,Мертвящие кличи да копья слышны.О, где вы, герои? В предсмертном порывеПрипали ли вы к окровавленной ниве,Иль в призрачной скачке вас гонят ветраИ стонут и молят: «К отмщенью! Пора!»Октябрь 1809
К ИрландииПеревод Г. Симановича
[379]
I
Свершится, Эрин! Остров уязвленныйЗазеленеет, солнцем озаренный,И ветерок, над нивами паря,Обдаст теплом окружные моря!Теперь стоят убоги и безлистыТвои деревья, некогда тенисты,[…][380] и им уж не цвести,Погибших листьев им не обрести,Покуда, хладом корни поражая,Сбирает враг остатки урожая.II
Я долго мог стоять,О Эрин, над твоими берегамиИ наблюдать, как волны беспрерывно Кидаются на отмель, и казалось,Что это Время молотом гигантскимРаскалывает Вечности твердыни.Верши, титан, от битвы и до битвы,Свой одинокий путь! Народы никнутПод поступью твоею; пирамиды,Что были столько лет неуязвимыДля молний и ветров, уйдут в ничто.И тот монарх величественно-грозный,Он для тебя гнилушка в зимний день:Прошествуешь — он прахом обернется.Ты победитель, Время; пред тобоюБессильно все, но не святая воля,Но не душа, что до тебя былаИ твой исход когда-нибудь увидит.1812
На могилу Роберта ЭмметаПеревод Г. Симановича
[381]
VI
Ни скверна для чести твоей, ни молваУже не страшны в тишине замогильной;А недруги тенью растают, едваКоснувшись луча твоей славы всесильной.VII
Когда грозовые минуют струи —Негаснущий луч над землей воцарится;Лишь Эрин забудет невзгоды свои —Сквозь слезы улыбка ее возродится.1812
Летний вечер на кладбищеПеревод Г. Симановича
[382]
Могучий вечер погулял на славу,И испареньям не дробить лучей,И день одел в вечернюю оправуСинеющих ресниц белки своих очей.Два наважденья — тишина и мрак —Закату подают зловещий знак.Но как они в беспамятстве ни бьются,Ни тщатся все вокруг заворожить,Движенье, звук и свет не поддаютсяИ продолжают всласть своею жизнью жить.Молчат травинки на церковной крыше,Движенья ветра будто и не слыша.И церкви многоверхое убранство,Светящиеся грани распластав,Не уступает мраку, и в пространство,В расплывчатую даль свой шпиль несет стремглав,Где в темной выси, недоступной зренью,Слетелись тени на ночные бденья.Спят мертвецы, спокойны и безгласны.Ползет из тьмы необъяснимый звук —Не чувство и не мысль, но столь же ясный,Из логова червей освобожденный вдруг.И, влившись в хор ночной, миротворящий,Он делает прохладу леденящей.Причастная покойной благодати,Смерть притягательна, как эта ночь,И впору мне, как малому дитяти,Поверить, будто смерть поведать нам не прочьЗаманчивые тайны и сулитПричуды снов под тяжкой ношей плит.Сентябрь 1815
ВордсвортуПеревод А. Голембы
[383]
Поэт Природы, горестны и сладкиТвои воспоминанья о былом:О детстве, о любовной лихорадке,О младости, что стала горьким сном!Я грусть твою в своей душе найду,Боль, ставшую томленьем беспробудным:В тебе я видел яркую звездуВ полночный шторм над обреченным судном.Ведь ты неколебимо, как утес,Стоял, презрев слепой людской хаос,Ты бедности был верен благородной,Смог Истину и Вольность восхвалить…Но что с тобой теперь, Поэт Природный?Чем быть таким — честней совсем не быть!1815
Чувства республиканцапри падении БонапартаПеревод А. Голембы
[384]
Поверженный тиран! Мне было больноПрозреть в тебе жалчайшего раба,Когда тебе позволила судьбаПлясать над гробом Вольности… Довольно!Ты мог бескровно утвердить свой трон,Но предпочел резню в пышнейшем стиле;Ты памяти своей нанес урон,К забвению тебя приговорили!Насилье, Сладострастие и Страх —Твоих кошмаров пагубный народец.Ты шествуешь в забвенье, Полководец!С тобой простерлась Франция во прах.Но у Добра есть худший враг — химерыПовиновенья, ослепленность веры!1816
ЗакатПеревод В. Рогова
[385]
Жил юноша, в чьем хрупком существе,Как свет и ветер в облачке прозрачном,Что тает в синеве палящей полдня,Боролись смерть и гений. Не понять,Каким восторгом легкое дыханье,Как летний ветерок, вдруг прерывалось,Когда с любимой, первый раз познавшейРаскованность слияния двух жизней,Он шел тропинкой узкой полевой,С востока осененной древним бором,А с запада открытой небесам.Уж солнце закатилось, повисалиНа пепле туч, на дремлющих цветах,У одуванчиков на бородеИ на траве полоски золотыеИ, с сумерками смешиваясь, палиНа чащу темную — а на востокеШирокая, горящая лунаВсходила плавно меж стволов черневших,И звезды, чуть мерцая, высыпали.«Не странно ль, Изабелла, — он спросил, —Что солнца я не видел никогда?Мы завтра здесь его посмотрим вместе».Слились той ночью юноша с подругойВ любви и сне — когда ж настало утро,Она увидела: он мертв и хладен.Не верьте, будто бог из милосердьяНанес удар. Не умерла она,Не обезумела, а год за годомЖила — но, право, кротость, и терпенье,И грустные улыбки, и уходЗа престарелым, немощным отцомЕй были разновидностью безумья,Когда безумье — быть не тем, что все.Ее увидеть значило прочестьРассказ, сплетенный хитроумным бардом,Чтоб жесткие, застывшие сердцаОттаяли в несущей мудрость скорби:Потоком слез ресницы смыло ей,Ее ланиты и уста белели,Как мертвые, а руки в синих жилах,Иссохшие, пронизывал легкоСвет алый дня. Сама себе могила,Где обитает огорченный призрак —Вот что осталось от тебя, дитя!«Наследник большего, чем даст земля —Безмолвья и бесстрастного покоя —Ах, есть ли у могил не сон, хоть отдых,И вправду ль мертвые не знают жалобИль живы, погрузясь на дно Любви,О, если б, как тебе, узнать мне — Мир!»Таков был стон единственный ее.1816
Гимн интеллектуальной красотеПеревод В. Рогова
[386]
Незримого Начала тень, грозна,Сквозь мир плывет, внушая трепет нам,И нет препон изменчивым крылам —Так ветра дрожь среди цветов видна;Как свет, что льет на лес в отрогах гор луна,Ее неверный взор проникВ любое сердце, в каждый лик,Как сумрак и покой по вечерам,Как тучки в звездной вышине,Как память песни в тишине,Как все, что в красоте своейТаинственностью нам еще милей.Куда ты скрылся, Гений Красоты,Свой чистый свет способный принестиТелам и душам в их земном пути?Зачем, исчезнув, оставляешь тыЮдоль скорбей и слез добычей пустоты?Зачем не может солнце векТкать радуги над гладью рек?Зачем все сущее должно пройти,А жизнь и смерть, мечта и страхМрак порождает в наших днях?Зачем исполнен род людскойЛюбовью, гневом, грезами, тоской?Вовек из горных сфер на то ответПровидец и поэт не получил,Затем-то Демон, Дух и Хор Светил —Слова, что обличают много летБессилие умов, и чар всесильных нет,Способных с глаз и духа снятьСомненья вечную печать,Твой свет лишь, как туман, что горы скрыл,Иль звуки, что, звеня струной,Рождает ветерок ночной,Или ручей, луной зажжен,Привносит правду в наш тяжелый сон.Любви, Надежд, Величья ореол,Подобно облаку, растает вмиг;Да, человек бессмертья бы достигИ высшее могущество обрел,Когда б в его душе воздвигнул ты престол,Предвестник чувств, что оживятИзменчивый влюбленный взгляд,О жизнетворный разума родник,Меня целишь ты, — так в ночиВиднее слабые лучи!Останься, чтоб могильный прахНе стал мне явью, словно жизнь и страх.Блуждал я в детстве по ночным лесам,В пещеры шел, среди руин бродил,Мечтая вызвать мертвых из могил,Вопрос о высшем обратить к теням.Взывал я к пагубным для юных именам,И все ж ответа не слыхал.Но я однажды размышлялО бытии, а ветер приносилПредвестья радостные мнеО певчих птицах, о весне —И мне предстала тень твоя,И с воплем руки сжал в экстазе я!Тебе я был пожертвовать готовВсе силы — и нарушен ли обет?Дрожа, рыдая, через много летЗову я тени тысячи часовИз сумрака могил, — любви и мысли кровИх привечал, они со мнойПеремогали мрак ночной;Чело мне озарял отрады светЛишь с думой, что от тяжких путТвои усилья мир спасутИ, грозный, то несешь ты нам,Чего не выразить моим словам.Свет пополудни безмятежно строг,И осени гармония дана:В те дни лучами твердь озарена,Каких не знает летний солнцепек,Каких представить он вовеки бы не мог!О Дух, о юности оплот,Да будет от твоих щедротПокоем жизнь моя теперь полна;Внуши тому, кто чтит тебяИ все, вместившее тебя,Дух светлый, чарою твоейСебя бояться и любить людей.1816
Лорду-канцлеруПеревод А. Парина
[387]
Ты проклят всей страной. Ты яд из жалаГигантской многокольчатой змеи,Которая из праха вновь восстала[388]И гложет все — от духа до семьи.Ты проклят всеми. Воет правосудье,Рыдает правда, стонет естество,И золото — растления орудье, —Изобличает злобы торжество.Пока архангел в безразличье сонномС судом верховным явно не спешитИ, безучастный к всенародным стонам,Тебе в твоих злодействах ворожит,Пусть вгонит в гроб тебя слеза отцова,А стон дочерний в крышку гвоздь вобьет,Пусть наше горе саваном свинцовымТебя к червям навеки упечет.Кляну тебя родительской любовью,Которую ты хочешь в прах втоптать,Моей печалью, стойкою к злословью,И нежностью, какой тебе не знать,Приветливой улыбкою ребячьей,Которая мой дом не будет греть, —Потушен злобой жар ее горячий,И стыть ему на пепелище впредь. —Бессвязною младенческою речью,В которую отец хотел вложитьГлубины знанья — тяжкое увечьеГрозит умам детей. Ну как мне жить? —Биеньем жизни, резвостью и прытью,С какой ребенок крепнет и растет(Хотя сулят грядущие событьяНе только радость, но мильон забот),Тенетами убийственной опеки,Вогнавшей горечь в юные сердца —Откуда столько злобы в человеке,Чтоб в детском сердце умертвить отца? —Двуличием, которое отравитСамо дыханье нежных детских губИ, въевшись в разум, мозга не оставит,Пока в могилу не опустят труп,Твоею преисподней, где злодействаГотовятся во тьме в урочный часПод пеленою лжи и фарисейства,В которых ты навек душой погряз,Твоею злобой, похотью звериной,Стяжательством и жаждой слез чужих,Фальшивостью, пятнающей седины, —Защитой верной грязных дел твоих,Твоим глумленьем, мягкостью притворной,И — так как ты слезлив, как крокодил, —Твоей слезой — она тот самый жернов,[389]Который никого б не пощадил, —Издевкой над моим отцовским чувством,Мучительством злорадным и тупым —С каким умением, с каким искусствомТы мучаешь! — отчаяньем моим,Отчаяньем! Оно мне скулы сводит:«Я больше не отец моих детей.Моя закваска в их сознанье бродит,Но их растлит расчетливый злодей».Кляну тебя, хоть силы нет для злобы.Когда б ты стал честнее невзначай,Благословением на крышку гробаЛегло б мое проклятие. Прощай.1817
Смерть(«Навек ушли умершие, и Горе…»)Перевод В. Рогова
[390]
Навек ушли умершие, и Горе,У гроба сидя, их зовет назад, —Седой юнец с отчаяньем во взоре, —Но не вернутся друг, невеста, братНа еле слышный зов. Лишь именамиОт нас ушедшие остались с нами,Лишь мука для души больной —Могилы предо мной.О Горе, лучший друг, не плачь! Когда-то,Я помню, вместе любовались выНа этом месте заревом заката,Все безмятежно было, но, увы,Тому, что минуло, не возвратиться,Ушли надежды, седина сребрится,Лишь мука для души больной —Могилы предо мной.1817
ОзимандияПеревод В. Микушевича
[391]
Рассказывал мне странник, что в пустыне,В песках, две каменных ноги стоятБез туловища с давних пор поныне.У ног — разбитый лик, чей властный взглядИсполнен столь насмешливой гордыни,Что можно восхититься мастерством,Которое в таки́х сердцах читало,Запечатлев живое в неживом.И письмена взывают с пьедестала:«Я Озимандия. Я царь царей.Моей державе в мире места мало.Все рушится. Нет ничего быстрейПесков, которым словно не присталоВокруг развалин медлить в беге дней».1817
МинувшееПеревод Б. Дубина
[392]
1
О тех мгновеньях позабудешь ты?В тени Любви мы их похоронили,Чтоб милых тел, не отданных могиле,Касались только листья и цветы.В цветах — отрада, что давно мертва,В листве — надежда, что угаснет вскоре.2
Забыть мгновенья, что погребены?Но смутный ум раскаяньем томится,Но память сердцу тягостней гробницы,Но суд вершат непрошеные сны,Шепча зловещие слова:«Минувшая отрада — горе!»1818
К МэриПеревод Б. Дубина
[393]
Зачем тебя со мною нет,О, карих глаз приветный свет,О, голос, нежный голос птицы,Зовущей друга своего,Что в одиночестве томится, —Нежней не знаю ничего!И лоб……………………..Чем………………[394] сияньеНад этой голубой Кампаньей.Приди скорей, приди ко мне,Мир без тебя мне стал немилым:Как солнечный заход — луне,Как сумрак — утренним светилам,Любимая, ты мне нужна.Приди, желанная моя!И эхо отвечает; «Я!..»1818
ГорестьПеревод В. Топорова
[395]
1
Слава богу! Прочь унынье!В полуночной темной синиОзаренная лунойБесприютная княгиняГоресть — снова ты со мной.2
Слава богу! Прочь унынье!Горесть, скорбная княгиня, —Наши помыслы близки,И печаль моя отныне —Только тень твоей тоски.3
Горесть! Как сестру и братаНас ославили когда-то,Бросили в пустынный дом.Годы сгинут без возврата,Мы останемся вдвоем.4
Так на нас бросали жребий,Так за нас решали в небе,Но когда б Любовь взяласьЖить на Горя черством хлебе —Так и звали б нашу связь!5
Прочь унынье… Сядем рядом,Обводя влюбленным взглядомРечку, рощу, сонный луг.Чу! кузнечик… птица… — АдомНе зови земли, мой друг.6
Как привольно-величавыЭти рощи! Эти травыКак раздольно зелены!Только мы — о, боже правый —Неизменно холодны.7
Неизменно? — Нет, едва ли:Наши взоры заблистали,Шепчешь, вздрагиваешь, ждешь.Горесть нежная! ПечалиНашей прежней — не вернешь.8
Поцелуй… — О нет! — иногоЖду лобзанья! Снова! Снова!Поцелуи мертвецаЖарче этих. Сбрось оковы!Стань живою до конца!9
Горесть! Горесть! Друг мой милый!На краю сырой могилыЧувство нечего скрывать.Спит уныло мир постылый…Горесть, хватит горевать!10
Пусть сердца — в одно срастутся,Тени пусть — в одну сольются,И, когда настанет миг,Пусть над нами раздаютсяВешний шум и птичий крик!11
И уснем… уснем, как будтоМы не знали тайной смуты.Мы уснем с тобой вдвоем.Отряхнув земные путы,Сном забвенья мы уснем.12
Смейся ж, горести не зная!Смейся, горесть неземная,Над тенями, над людьми!Тучей звезды застилая,Крылья, горесть, распрями!13
Люди, как марионетки,Скачут в пошлой опереткеБез надежды на успех.Горесть! Бросим им объедкиНаших дум — пусть смолкнет смех!1818
Стансы,написанные в часы уныния близ НеаполяПеревод А. Парина
[396]
Теплы лучи, прозрачно небо,Гарцует пена на волне,И, будто зренью на потребу,Укрыта даль в голубизне;Растенья счастливы вдвойне:Свежо дыханье почвы влажной;Шумит Неаполь в стороне —И гул стихий, и гомон бражныйСлились в единый звук, покойный и протяжный.Сквозь толщу вод я различаюБагрец и зелень донных трав;Искрятся буруны, качаяВоды и света ясный сплав.Приходит штиль. Его устав —Повтор размеренных движений.Душой к спокойствию припав,Смотрю на вспышки отражений,Но не с кем разделить мне этих ощущений.Я слаб душевно и телесно,С собой и с миром не в ладу,Блаженство сердцу неизвестно —У мудрецов оно в ходу —И в будущем его не жду.Пустое — власть, любовь и слава;Иные их гребут как мздуИ в жизни видят лишь забаву,А я все пью да пью отчаянья отраву.Природы ласковой соседствоМеня покоем обдает —Упасть бы навзничь, вспомнив детство,И выплакать бы груз тягот,Конец которым не придет,Пока меня не тронет тленье —Могильным холодом скуетЧерты лица, и моря бденьеНапевом осенит последний всплеск мышленья.Оплачет ли меня хоть кто-то,Как я оплачу дня закатДушой, которую заботыДо срока в гроб вогнать хотят?Нет, надо мной не возопят,Но разве только пожалеют.А этот день, блажен стократ,Хоть отгорит и оталеет,Останется в душе и, как ничто, согреет.Декабрь 1818
Сонет(«Узорный не откидывай покров…»)Перевод В. Микушевича
[397]
Узорный не откидывай покров,Что жизнью мы зовем, пока живем,Хотя, помимо призрачных даров,Не обретаем ничего на нем;Над бездною, где нет иных миров,Лишь судьбы наши: страх с мечтой вдвоем.Я знал того, кто превозмог запрет,Любви взыскуя нежным сердцем так,Что был он там, где никакой приветНе обнадежит нас, где только мрак;Неосторожный шел за шагом шаг,Среди теней блуждающий просвет,Дух в чаянье обетованных благ,Взыскуя истины, которой нет.1818
«Молчанье! Вы со Сном и Смертью — братья…»Перевод Р. Березкиной
[398]
Молчанье! Вы со Сном и Смертью — братья,Три мрачных темнокрылых стража бездны,Где истина и жизнь погребены.О, сжалься, Дух, молю, покуда звукиНе обретут себя в моей душе,Оставившей слабеющее тело,Чтоб выплеснуть в надземное пространствоМелодии чарующие звуки,Уснувшие в заброшенных горах…