Поэзия английского романтизма XIX века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 7

[74]

— Что оратору нужно? Хороший язык?— Нет, — ответил оратор. — Хороший парик!— А еще? — Не смутился почтенный старикИ ответил: — Опять же хороший парик.— А еще? — Он задумался только на мигИ воскликнул: — Конечно, хороший парик!— Что, маэстро, важнее всего в портретисте?Он ответил: — Особые качества кисти.— А еще? — Он, палитру старательно чистя,Повторил: — Разумеется, качество кисти.— А еще? — Становясь понемногу речистей,Он воскликнул: — Высокое качество кисти!

Блейк в защиту своего каталогаПеревод В. Потаповой

[75]

Поскольку от прозы моей остались у многих занозы,Гравюр Бартолоцци[76] нежней, стихи напишу вместо прозы.Иной без причин заливается краской стыда.Однако никто в рифмоплетстве не видит вреда.«Мильтоном создан лишь план!» — Драйден[77] в стихах восклицает,И всякий дурацкий колпак бубенцами об этом бряцает.Хогарта[78] Кук[79] обкорнал чистеньким гравированьицем.С ревом бегут знатоки, восхищаясь его дарованьицем.Хейли, на мыло взирая, хватил через меру:«Поп[80], — закричал он, — придал совершенства Гомеру!»За́ нос фальшивых друзей я вожу, говорят, и неплохоОполчиться успел, от врагов ожидая подвоха.Флексман со Стотхардом[81] пряность учуяли нюхом:«Беда, коль гравёр и художник проникнутся блейковским духом!»Но я, непокладистый малый, на собственный зонтБеспечно смотрю снизу вверх и готов на афронт.В точку, где сходятся спицы, уставив гляделки,Кричу я: «Лишь автор способен достичь благородства отделки!»Жертва кроме́ков[82], — несчастный погиб Скьявонетти[83]:Петля на шею — мы скажем об этом предмете!Прошу у друзей извиненья — зачем наобумЯ мысль о грядущей кончине привел им на ум?Как девушка, над маслобойкой стан склонившая гибкий,Мутовку другим уступая, с лица не стирайте улыбки,Не скисайте от слова друга, если оно не хвалебно,Не забывайте, что масло любому из нас потребно!Ложным друзьям в досаду, наперекор их фальши,Истинной дружбы узы крепнуть будут и дальше!

«Творенье дурака по вкусу многим людям…»Перевод В. Потаповой

Творенье дурака по вкусу многим людям.О нем наверняка мы без волненья судим.Нас в тупости оно не упрекнет; в отместку,Как стряпчий — не пришлет судебную повестку.

Я встал — рассвет на небе рделПеревод С. Бычкова

Я встал — рассвет на небе рдел.Беги! Печален твой удел!Дай испросить у Бога благ.Беги! Сие Мамона, враг.Я странной мысль сию почел.Я мнил — се Господа престол.И, чтобы Бога восхвалять,Просил богатство ниспослать.Духовно, Боже, я богат,В семье моей любовь и лад.В друзьях я счастлив, бодр, здоров,И только нет земных даров.Я днем и ночью зрю Творца,Не отвращает Он лица.Хулитель мой невдалеке,И мой кошель — в его руке.Я согрешу — ему ГосподьБросает деньги, чтобы плотьМою навечно искупить.Зачем мне Сатану молить?Пускай не испрошу я благ,Бог милостив — подаст и так.Навек я верный раб его —Молюсь за брата моего.— Пади! — промолвил Сатана, —Одену, зазвенит мошна.— Се — прах, — я рек, — а посемуСлужу лишь Богу одному.

О благодарностиПеревод С. Маршака

От дьявола и от царей земныхМы получаем знатность и богатство.И небеса благодарить за них,По моему сужденью, — святотатство.

Из книги «Вечносущее Евангелие»Перевод С. Маршака

[84]

Христос, которого я чту,Враждебен твоему Христу.С горбатым носом твой Христос,А мой, как я, слегка курнос.Твой — друг всем людям без различья,А мой слепым читает притчи.Что ты считаешь райским садом,Я назову кромешным адом.Сократ милетов идеал[85]Народным бедствием считал.И был Кайафа убежден,Что благодетельствует он.Мы смотрим в Библию весь день:Я вижу свет, ты видишь тень.

* * *

Уж так ли кроток был Христос?В чем это видно, — вот вопрос.Ребенком он покинул дом.Три дня искали мать с отцом.Когда ж нашли его, ХристосСлова такие произнес:— Я вас не знаю. Я рожденОтцовский выполнить закон.Когда богатый фарисей,Явившись втайне от людей,С Христом советоваться стал,Христос железом начерталНа сердце у него советРодиться сызнова на свет.Христос был горд, уверен, строг.Никто купить его не мог.Он звал хитро, ведя беседу,— Я духом нищ — за мною следуй!Вот путь единственный на свете,Чтоб не попасть корысти в сети.Предать друзей, любя врагов, —Нет, не таков завет Христов.Он проповедовал учтивость,Смиренье, кротость, но не льстивость.Он, торжествуя, крест свой нес.За то и был казнен Христос.Антихрист, льстивый Иисус,Мог угодить на всякий вкус,Не возмущал бы синагог,Не гнал торговцев за порог.И, кроткий, как ручной осел,Кайафы милость бы обрел.Бог не писал в своей скрижали,Чтобы себя мы унижали.Себя унизив самого,Ты унижаешь божество…Ведь ты и сам — частица вечности.Молись своей же человечности.

ВОРОТА РАЯ(Для обоего пола)Перевод В. Потаповой

Вступление

На свете жить, грехи прощаяДруг другу, — вот Ворота Рая,В противовес тому влеченью,Что бес питает к обличенью.Персты Иеговы ЗаконПисали. И заплакал Он,И под Престол свой милосердный,Дрожа, сложил свой труд усердный.О христиане! Для чегоВам в храмах пестовать его?

Ключи от ворот

Ест гусеница плоть листка,Ест сердце матери тоска.¹ Когда Бессмертный Муж лег спать,Меня под мандрагорой МатьНашла и спрятала в слепойПокров, что стал мне скорлупой.Змей, умствуя, будил в нас тягуК добру и злу, к порокам, к благу.² О, зависть к самому себе,³ Дурь волн — с хандрой Земли в борьбе!⁴ Гол на ветру и слеп — в огне.⁵ Страх, стыд! Копье и щит — при мне…Две умствующих половины, —Стою, разъятый, двуединый,Как сумрачный гермафродит.Добра и зла здесь корень скрыт.Над нами круговертью грозной —Меч огненный и вихрь морозный.Я рву завесу мертвецов,⁶ Ломаю ледяной покров,Мирскую скорлупу, обитель,Где возлежит в гробу Спаситель.Входящий в этот склеп вселенский,Найдет наряд мужской иль женский —Приятный: двух полов одежды —Не саван для смеживших вежды!⁷ Кто — жив, кто умер, кто убит,Кто спасся бегством, кто лежит.⁸ Мой сын! Тщеславье и проклятьеДвух призраков — твое зачатье.Ты мне отмщаешь, в свой черед,Как я учил тебя, мой плод!⁹ Сквозь полночи зенит я лезПод сень луны, с ночных небес¹⁰ В пучину Времени срываясь;Седым невеждой оставаясь,¹¹ Холодный, благостный, — отсекВ подлунной крылья всем навек;¹² Замкнул, как в ледяных гробницах,Отца и сыновей в темницах.¹³ Но, Вечного увидя Мужа,Его Бессмертье обнаружа,¹⁴ Замыслил я в ночную теньУйти, чтоб завершить свой день.¹⁵ Дверь Смерти я нашел открытой,И червь прядет в земле разрытой.¹⁶ О мать, мне дом — твоя утроба!Жена, сестра и дочь — у гроба,Над паутиной жизни, вам без словРыдать и в сны вплетать борьбу полов.

Эпилог

К обличителю, что является богом мира сегоНе отличаешь, будучи тупицей,Людей от их одежды, Сатана!Хоть шлюха каждая была девицей,Кэт в Нэн не превратишь ты, старина.Пускай в ряду божественных именЕсть и твое — ты лишь небес изгнанник,Сын утра[86] на ущербе ночи, — сон,Что видит под холмом уснувший странник.

ИЗ СТИХОВ РАЗНЫХ ЛЕТ

Радушье старой АнглииПеревод В. Потаповой

С дубовой кафедры у нас, усердствуя сверх меры,Законы любят оглашать бесчисленные мэры.От эля крепкого темны их лица, как орех:Радушья в старой Англии достаточно для всех.Для мантий пурпурных не раз крестьянин пот утер.Черней агата — башмаки, чулки — по этих пор!С говядины и пива стать дородными не грех:Радушья в старой Англии достаточно для всех.Вот заседают за столом наш мэр и олдермены.Ест каждый за десятерых, — законник преотменный.Тут входят бедняки: им жрать охота! Смех и грех…Радушья в доброй Англии хватило ли на всех?

«Навеки мы будем у этой загадки в плену…»Перевод В. Потаповой

Навеки мы будем у этой загадки в плену:Солдат проповедует мир, а священник — войну.

«Он век соблюдал золотое правило…»Перевод В. Потаповой

Он век соблюдал золотое правило,Что его в золотых дураках оставило.

«За образец — ты мудреца огрехи…»Перевод В. Потаповой

За образец — ты мудреца огрехиВозьми себе, а не глупца успехи.

«Жить как хочешь — выдумка, и баста!..»Перевод В. Потаповой

Жить как хочешь — выдумка, и баста!Создали ее лишь для контраста.

ВАЛЬТЕР СКОТТ

Замок Смальгольм,или Иванов вечерПеревод В. А. Жуковского

[87]

До рассвета поднявшись, коня оседлалЗнаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал,Он коня, торопясь в Бротерстон.Не с могучим Боклю[88] совокупно спешилНа военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнилЗа Шотландию с Англией он;По в железной броне он сидит на коне;Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седломУкреплен двадцатифунтовой.Через три дни домой возвратился барон,Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылен,Под тяжелым ступал седоком.Анкрамморския битвы барон не видал,[89]Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал,Где за родину бился Дуглас;Но железный шелом был иссчен на нем,Выл изрублен и панцирь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом,Но не английской кровью покрыт.Соскочив у часовни с коня за стеной,Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул — и паж молодойНа условленный свист прибежал.«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой,И слова непритворны твои.Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой?И кто был у твоей госпожи?»«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагамНе прокрасться во мраке ночном).И на первую ночь непогода была,И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошлаНа вершину пустынную скал.Тихомолком подкрался я к ней в темноте;И сидела одна — я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте;Одиноко маяк пламенел.На другую же ночь — я за ней по следамНа вершину опять побежал, —О творец, у огня одинокого тамМне неведомый рыцарь стоял.Подпершися мечом, он стоял пред огнем,И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночномЯ расслушать не мог их речей.И последняя ночь безненастна была,И порывистый ветер молчал;И к маяку она на свиданье пошла;У маяка уж рыцарь стоял.И сказала (я слышал): «В полуночный час,Перед светлым Ивановым днем,Приходи ты; мой муж не опасен для нас;Он теперь на свиданье ином;Он с могучим Боклю ополчился теперь;Он в сраженье забыл про меня —И тайком отопру я для милого дверьНакануне Иванова дня».«Я не властен прийти, я не должен прийти,Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путемЯ пойду… мне товарища нет».«О, сомнение прочь! безмятежная ночьПред великим Ивановым днемИ тиха и темна, и свиданьям онаБлагосклонна в молчанье своем.Я собак привяжу, часовых уложу,Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем,Безопасен ты будешь со мной».«Пусть собака молчит, часовой не трубит,И трава не слышна под ногой, —Но священник есть там; он не спит по ночам;Он приход мой узнает ночной».«Он уйдет к той поре: в монастырь на гореПанихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его онБудет три дни поминки творить».Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,Он ужасен стоял при огне.«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:То, быть может, поминки по мне.Но полуночный час благосклонен для нас:Я приду под защитою мглы».Он сказал… и она… я смотрю… уж однаУ маяка пустынной скалы».И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?Он, клянусь небесами, пропал!»«Показалося мне при блестящем огне:Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой,Три звезды на щите голубом».«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;Сей полуночный мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути;Он в могилу зарыт, он мертвец».«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала:То был рыцарь Ричард Кольдингам».И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой; он лежит под землей,Ты неправду мне, паж мой, сказал.Где бежит и шумит меж утесами Твид,Где подъемлется мрачный Эльдон,Уж три ночи, как там твой Ричард КольдингамПотаенным врагом умерщвлен.Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творятЧернецы за его упокой».Он идет в ворота, он уже на крыльце,Он взошел по крутым ступенямНа площадку и видит: с печалью в лице,Одиноко-унылая, тамМолодая жена — и тиха, и бледна,И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса,На прозрачно бегущую Твид.«Я с тобою опять, молодая жена». —«В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война?Поразил ли Боклю иль сражен?»«Англичанин разбит; англичанин бежитС Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велитИ беречься недобрых гостей».При ответе таком изменилась лицомИ ни слова… ни слова и он;И пошла в свой покой с наклоненной главой,И за нею суровый барон.Ночь покойна была, но заснуть не дала.Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он;Мертвецы не встают из могил».Уж заря занялась; был таинственный часМеж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днемВдруг заснул близ жены молодой.Не спалося лишь ей, не смыкала очей…И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и бронеВдруг явился Ричард Кольдингам.«Воротись, удалися», — она говорит.«Я к свиданью тобой приглашен;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,Не страшись, не услышит нас он.Я во мраке ночном потаенным врагомНа дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меняПоминают — и труп мой зарыт.Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале,Где маяк, я бродить осужден;Где видалися мы под защитою тьмы,Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но тыЗаклинала Ивановым днем».Содрогнулась она и, смятенья полна,Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ — ты спасен ли иль нет?..»Он печально потряс головой.«Выкупается кровью пролитая кровь, —То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, —Ты сама будь свидетель тому».Он тяжелою шуйцей коснулся стола;Ей десницею руку пожал —И десница как острое пламя была,И по членам огонь пробежал.И печать роковая в столе вожжена:Отразилися пальцы на нем;На руке ж — но таинственно руку онаЗакрывала с тех пор полотном.Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах:И дичится людей и молчит.Сей монах молчаливый и мрачный — кто он?Та монахиня — кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон;То его молодая жена.

1799

Серый МонахПеревод В. Топорова

[90]

В день святого Петра собирались с утраБогомольцы бессчетно во храм.Папа римский, в чьей власти наше вечное счастье,О заблудших воззвал к небесам.Папа римский, в чьей власти наше вечное счастье,Начал мессу — и в благоговенье,От восторга слепа, опустилась толпа,Как один человек, на колени.И внимавшие рьяно грозным звукам органаОнемели, уже предвкушаяМилосердие божье и с великою дрожьюПрах священный лобзая.Замер каждый вокруг, кто свой грех иль недугВ Рим влачил — и смятенье, и страх;Но запнулся Отец, чашу выронил вдруг,И румянец взыграл на щеках.«Паства! мессу не смею продолжить мою!Есть во храме преступник такой,Что злодея и тут небеса проклянут,Не сужден ему вечный покой.Я не знаю, кто он, что за грех совершен,И зачем он явился сюда,Но, в толпе вашей скрыт, на коленях стоитТот, кого не простят никогда!Прочь, убийца! Прочь, изверг!.. Несчастный, уйди!Не тебе уготована нашаВсепрощенья святого и крови ХристовойНе скудеюще полная чаша!»И в толпе перед ним побледнел пилигрим,Взыскан взорами тысячеоко,Лишь сегодня добредший в сиятельный РимИз страны, бесконечно далекой.В грубый плат облачась, в путь-дорогу пустясь,Сорок дней и ночей он постилсяИ, преследуем роком, шел в молчанье глубоком —Но напрасно он в путь свой пустился.Когда в День Покаянья раздалися рыданья,Он со всеми мечтал о спасенье,Но проклятье упало, и оно означало,Что грехам его — нет отпущенья.Грешник встал в тот же миг, безутешен и дик,Храм покинул, не молвив ни слова,И пустился назад, в край утесистых гряд,В край озер, — под шотландские кровы.Был в лице его мрак, тяжек был его шаг,Когда брел он понуро домой —В край, который сверкал меж утесов и скалОслепительной голубизной.Но пришел пилигрим — и склонился пред ним,В плат одетым, народ гордецов.Таны вышли к нему, кланы вышли к нему,Лишь вернулся на землю отцов.Властью был наделен, был отважен, силен;Победителем в жарком боюОн не раз выходил — но теперь он унылИ стыдится за доблесть свою.Ото всех он ушел, неприкаян и зол,Он ушел и растаял вдали —На шотландских просторах, где в бездонных озерахКрасота повторилась земли.О шотландские земли! Ветру вешнему внемля,Вас шотландский поэт воспоет!То лесистые тропы, то доверчивый ропотРучейка, что сквозь рощу течет.Где в долинах нездешних краше сыщешь орешник,Где хрустальней в горах родники,Где поет пересмешник чище в чащах кромешных,Где вполстолько дубы высоки?Где бродить — наслажденье, где слова утешеньяШепчут воздух, вода и листва?Где закаты багряней, мох пышней на поляне,Где дыханье во всем волшебства?Но, отчаянью предан, там оставил свой след он,Мрачный путник, лишь там он ступал,Где любой ужаснется и, крестясь, отвернется, —Там, где страшный пожар отпылал.Это место — лихое; в замке Барндэйла, воя,Только вьюга порою гостит,Крыша вся сожжена, покосилась стена,И другая — лишь чудом стоит.Этот дом ясным днем вспыхнул жарким огнем,Подожженный злодейской рукой,И весь вечер пылал, и всю ночь, — а потомПламя смыло небесной водой.Но никто не избег, ни один человек,Смерти огненной в этом домуБез торжеств похоронных… И отчаянный стон ихПилигриму звучит потому.Не с шотландских ли гор грянул горестный хорИль донесся с небес? Все равно:На пожарище гонит злодея позор —И другого пути не дано.О содеянном мысли над убийцей нависли,Память злобно послала туда,Где пустынные стены вырастают из тлена,Где на всем опочила Беда.Вечным ужасом мучим и раскаяньем жгучим,Глаз, несчастный, поднять он не смелНа руины… А глянул — и в смятенье отпрянул:Там монах в серой рясе сидел.«Здравствуй, брат! — Ибо так молвил Серый Монах. —Здравствуй, милый мой брат во Христе!»Но лорд Альберт в ответ слабо вскрикнул: «О нет!Ты слова избираешь не те!»«Но, помилуй Господь, ты казнишь свою плотьИ, видать, не с вчерашнего дня!Разве ты не из Рима? Не из Ерусалима?Почему ты стыдишься меня?»«О, нет сил отвечать! Плоть казню я давно.Я и вправду из Рима иду…Но проклятье одно мне произнесеноВ светлом Риме и в черном аду!»«Не тужи, о паломник, и грехов своих темныхНе таи, но поведай их мне!Опустись на колена и скажи откровенноО своей сокровенной вине!»«Темен грех мой и тяжек!.. Ты бессилен, монашек,Мне помочь. Ведь меня, ты слыхал,Папа римский, в чьей власти наше вечное счастье,Проклиная, из храма изгнал!»«Милый брат, не печалуй; сам я властью немалойЗа великую скорбь наделен.Ты гоним отовсюду, ты не веруешь в Чудо,Но покайся — и будешь прощен!»И паломник несчастный, начиная ужасныйСвой рассказ, зарыдал тяжело,И Монаха рука, холодна и легка,Опустилась ему на чело.

1801

Умирающий бардПеревод Ю. Петрова

[91]

Дайнс Эмлин, плачь, стенай, ведь близок этот час,Когда умрет в лесах рождавший эхо глас —Над Тэйви не бродить Кэдволлэну и впредь,Бушуя, в лад с волной неистовой не петь.Никто не воспоет цветы в лесной тени,Без славы расцветут и отцветут они,Ведь должен онеметь восторженный языкТого, кто видеть их и воспевать привык.Дайнс Эмлин, Сакс падет — его твои сыныПрогонят с берегов родимой стороны;Но где же арфа та, что обессмертит их?Где бард, чей храбрецов прославит звонкий стих?И дочери твои, чья грудь — как вешний сад,Чьи волосы блестят, как темный водопад, —Как будут знать о них, о прелести земной,Когда о чарах песнь умрет, умрет со мной?Прощай, о Тэйви! Я в те ухожу края,Где ждет меня певцов печальная семья:Там Льюарк, и Мерлин, и Мейлор[92] собрались,Чтоб арфой оглашать заоблачную высь.Дайнс Эмлин мой, прощай! Прощай, зеленый рай.Край доблестных бойцов, дев несравненных край,И ты, чей стон гласит о пройденном пути,Ты, Арфа, жизнь моя, любовь моя, — прости!

Охотничья песньПеревод А. Сендыка

[93]

Лорды, леди! Вскачь пора!Стала розовой гора.Ждут добычи, ждут погониЛюди, соколы и кони.Морды гончих в снежной пене,И рогов призывно пенье, —Весела пойдет игра…Лорды, леди! Вскачь пора!Лорды, леди! Вскачь пора!Был туман из серебра,Но росой он пал, и разомЗаблестеть пришлось алмазам.Чтобы след найти охоте,Егеря давно в работе,Нам вступить пришла пора…Лорды, леди! Вскачь пора!Лорды, леди! Вскачь пора!Хорошо в лесу с утра.Мы покажем лог укромный,Где залег олень огромный.Славно взять его с наскока, —Поглядите, как высокоСлед рогов хранит кора…Лорды, леди! Вскачь пора!С нами в лад гудят ветра:Лорды, леди! Вскачь пора!Дерзость, юность и весельеНа коней сегодня сели,Поднимайтесь же, дерзаяСтать как сокол, как борзая.Кто отстал — не жди добра…Лорды, леди! Вскачь пора!

1808

[Песня]«Красив Брингала брег крутой…»Перевод К. Павловой

[94]

Красив Брингала брег крутой,И зелен лес кругом;Цветы над быстрою рекойРаскинуты ковром.Вдоль замка Дальтон на конеЯ ехал не спеша;Навстречу пела с башни мнеКрасавица-душа:«Красив Брингала брег крутой,И зелен лес кругом;Мне с другом там приют леснойМилей, чем царский дом».«Ты хочешь, дева, быть моей,Забыть свой род и сан;Но прежде разгадать сумей,Какой мне жребий дан.И если скажешь мне, любя,Загадки слово ты, —Приму в дубраве я тебяЦарицей красоты».Она поет: «Свеж брег крутой,И зелен лес кругом;Мне с другом там приют леснойМилей, чем царский дом.Со звонким рогом в кушакеТы скачешь чрез поля;Ты, знать, в дубраве на рекеЛесничий короля?»«Лесничий зоркий короляВ свой рог трубит с утра;Но как покрыта мглой земля,То мне трубить пора».Она поет: «Свеж брег крутой,И зелен лес кругом;Хочу царицею леснойЖить с другом там вдвоем.На быстроногом рысаке,Как ратник, ты готов,С мечом в ножнах, с ружьем в руке,На барабанный зов».«Нейду на барабанный зов,Нейду на трубный звук;Но как зовут нас крики сов,Мы все готовы вдруг.И свеж Бригнала брег крутой,И зелен лес кругом,Но деве смелой лишь со мнойЦарить в лесу моем.О дева! друг недобрый я!Глухих пустынь жилец;Безвестна будет жизнь моя,Безвестен мой конец!Как мы сойдемся, гости тьмы,То должно нам, поверь,Забыть, что прежде были мы,Забыть, что мы теперь».Но свеж Брингала брег крутой,И зелен лес кругом,И пышно блещут над рекойЦветы живым ковром.

1813

Резня в ГленкоПеревод В. Топорова

[95]

— Зачем ты песнь свою завелВ Гленко? Зачем сюда забрел?Зачем пал плач на тихий дол —Он здесь сочувствия не сыщет.Кто слушает тебя в Гленко?Олень, ступающий легко?Иль туча в небе высоко?Иль коршун, что в полнебе рыщет?— О нет! Их жребий — хоть куда!Найдет ли в логове беда?Падет ли птица из гнезда?Иль тучам нет в горах приюта?А тех, пою сейчас по ком,Ни горный кряж, ни отчий дом,Ни непролазный буреломНе скрыли от злодейской смуты.Водой не заливали ров,Злых не отвязывали псов,И языки колоколовОпасности не возвестили.—Рой женщин был приветлив, мил,Оружье воин позабыл,Не порох в полных бочках был,Когда гостей они впустили.Какой был пир!.. Но в час тенейЗлодеям кинул клич злодей,И, бросив кубки, рать гостейСтремглав схватилась за оружье.Растерянных хозяев стонБыл сталью смят со всех сторон,Затем был замок подожженИ окружен врагом снаружи.Из-за пылающей стеныРыданья были там слышны.Но гибли, гибли без виныИ тщетно к жалости взывали.Потом был ветер, ураган,Метель, беспутица, буран,Но те, в Гленко, несчастный клан,Уже об этом не узнали.Что арфа!.. Некогда напевЛился, пленяя юных дев. —Откуда ж взялся этот гнев,Певцу неведомый когда-то?Да, гнев! Серебряной струнойСтань нынче каждый волос мой,Чтоб прогремело над страной:Расплаты, Родина! Расплаты!

1814

Военная песнь клана Мак-ГрегорПеревод К. Павловой

[96]

Луна над рекой, и туманы кругом,И с именем клан, хоть без имени днем.Сбирайтесь, сбирайтесь! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Заветный и славный наш клик боевойГреметь осужден лишь ночною порой.Идите ж, идите! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Не ваши уж ныне тех гор вышины,Гленлейона селы, Кильчурна сыны;Изгнанники все мы! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Не знает наш клан и главой где прилечь;Но клан наш сберег и свой дух, и свой меч.Так смело же, смело! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Нет крова, нет пищи, нет имени нам…Огню же их домы, их трупы орлам!На битву, на битву! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Быть листьям в дубраве, быть пене в реке,Быть нам в их владеньях с булатом в руке.Спешите, спешите! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!Скакать через море придется коню,Корабль поплывет на крутом Бенвеню,Растает гранит по горам вековым,Но мы не забудем, но мы отомстим.Сбирайтесь, сбирайтесь! Мак-Грегор, ура!Мак-Грегор, пора!

1816

Джок из ХэзелдинаПеревод В. Топорова

[97]

— Брось плакать, слушай, прекрати,Кончай реветь — а там ужИзволь, как велено, пойтиЗа лорда Фрэнка замуж!Всем он хорош — ну что ревешь? —Не рохля, не дубина.Да где ж ты лучшего найдешь?— А Джок из Хэзелдина?— Какой там Джок, помилуй бог,Нашла себе героя!Такой дурак, такой сапог —И стать ему женою!Нет, ты на Фрэнка погляди,Красавца-паладина!Иль сердца нет в твоей груди?— Там Джок из Хэзелдина!— Какой там Джок, коль тут — мешок,Битком набитый, денег!Изящный слог, весь край у ног!И церковь! И священник!Там, с Джоком, — пьянки, тут — пиры!Там — стог, а тут — перина!Балы, пажи — а там, во ржи…— Там Джок из Хэзелдина!Друзей своих собрал женихВ наследственной часовне.В часовне сей полно гостей,Но приглядитесь — кто в ней?Жених и тесть, конечно, здесь,Да только с постной миной…Невеста — ах! — уже в бегах!— Шельмец из Хэзелдина!

1816

Замок семи щитовПеревод М. Донского

[98]

Был Урьен-друид всех друидов мудрей.Прекрасных он вырастил семь дочерей.Наукам он их обучил колдовским.И семь королей едут свататься к ним.И первый, Ивейн, был король хоть куда:Плешив, как колено, торчком борода.А следом явились Данмайел и Росс,Не стригшие сроду ногтей и волос.Был крив король Мейдор, и Доналд был хром,А Лот от рождения был горбуном.Но Эдолф, на тех шестерых непохож,Был молод и весел, учтив и пригож.Он люб всем невестам. И вот меж сестерИдет из-за юного Эдолфа спор.Когда ж к рукопашной они перешли,Им князь преисподней предстал из земли.Они присягнули на верность ему,Им в помощь призвал он ложь, злобу и тьму.Семь прялок он дал им и семь веретен,И тайный обряд заповедал им он:«Садитесь за прялку, — сказал сатана, —И вырастет башня из веретена.Там кривда бела будет, правда черна;Там с другом сердечным вам жизнь суждена».Луна озаряет равнину окрест,За прялками в полночь сидят семь невест.Смочив своей кровью шерсть черных ягнят,Поют заклинанья и нитку сучат.Жужжат веретена. И вот уж видныСемь призрачных башен под светом луны,Семь стен, и семь рвов, и семь крепких ворот.Из мглистого сумрака замок встает.В том замке обвенчаны семь королей.Шесть утром в крови захлебнулись своей.Семь женщин — у каждой кровавый кинжал —Приблизились к ложу, где Эдолф лежал.«Мы тех шестерых умертвили сейчас.Их жен, их владенья получишь зараз.А если услышим мы дерзкий отказ,Тогда овдовеет седьмая из нас».Но Эдолф заклят был от дьявольских сил:Святых он даров перед свадьбой вкусил.Семь раз свистнул меч — и тяжел и остер,И Эдолф сразил семь злодеек-сестер.Постригся в монахи несчастный корольИ вскоре оставил земную юдоль.А дьявольский замок поныне стоит.Над каждым из входов — корона и щит.Богатства семи королей там лежат.Нечистая сила хранит этот клад.Кто в замок проникнет при свете луны,Тот станет владельцем несметной казны.Но люди мельчают, наш мир одряхлел,Нет места в нем ныне для доблестных дел.И где тот храбрец, что рожден для удач,Кто хладен рассудком, а сердцем горяч?И клад будет долго отважного ждать.Скорей потекут реки бурные вспятьИ вздыбится дно океана горой,Чем в дьявольский замок проникнет герой.

1817

Похоронная песнь Мак-КриммонаПеревод С. Петрова

[99]

На борт стяг волшебный Мак-Лауда взяли.Гребцы на местах, корабли на отчале.Палаш и секира сверкают на воле,И песню Мак-Криммон завел о недоле:«Прощайте, утесы в бурунах и пене!Прощайте, лощины, где бродят олени!Прощайте же, озеро, речка и поле!Мак-Криммон сюда не воротится боле.Прощайте вы, сонные Квиллена тучиИ ясные очи, чьи слезы так жгучи!Прощайте, о вымыслы бардов! В недолеМак-Криммону с вами не свидеться боле.Мне бэнши стенанием смерть предрекает.Мой плащ, словно саван, меня облекает.Но сердце не дрогнет от скорби и боли,Хоть мне не вернуться на родину боле.И будут Мак-Криммона слышать стенаньяВсе гэлы-изгнанники в миг расставанья.Отчизна! Прощаюсь с тобой поневоле,Возврата ж… возврата не будет мне боле.Не будет во веки веков мне возврата!Не будет во веки веков мне возврата!Не будет во веки веков мне возврата!Мак-Лауд вернется, Мак-Криммон умрет!»

1818

Битва при ЗемпахеПеревод Ю. Петрова

[100]

Роились пчелы в этот годНа наших липах так,Что в селах толковал народ, —Мол, где-то близко враг.Мы вниз глядим и видим дым —Горят и лес и дол:Туда эрцгерцог ЛеопольдВойска свои привел.Австрийцы знатные твердят:«Швейцарцев перебьем!И стар и млад — все канут в ад,Покончим с мужичьем!..»Поет труба, ведет тропаОт Лиммата-реки,Держа ряды, идут, горды,Австрийские полки.«Вы, господа, пришли сюдаПовергнуть горы в прах,Но невдомек вам, что бедаНастигнет вас в горах!И прежде, чем затеять бой,Покайтесь во грехах:В Гельвеции легко с душойРасстаться впопыхах».«Но где же нам попа найти,Чтоб наши души спас?»«Швейцарский поп уже в пути,Он выслушает вас.В стальную ризу облаченИ властью облечен,Он вам отпустит все грехиСекирой и мечом!..»Был колос от росы тяжел,И жатва шла окрест,И Хазенштайн[101] сюда пришел,Властитель здешних мест;Люцернский с ним пришел отряд,Готов для ратных дел,Бойцы отважны, и назадНикто не поглядел.С насмешкой молвил он:«Мала,О герцог, ваша рать,И с вами — господу хвала! —Не страшно воевать…»[102]«Ты — Заячья Душа, ты — трус,Ты — дичь, ты — наш обед!..»«Вам не важна на дичь цена?» —Спросил он их в ответ.Сияют ленты шишаков,Австрийский сомкнут строй,Носы дворянских башмаковНасыпаны горой.[103]Смеются чужеземцы:«ЕстьПожива для копья!Но эта месть, увы, не в честь —Ведь мало мужичья…»Конфедераты в этот мигМолились богу вслух,Он в небе радугу воздвигИ укрепил их дух.И крови ток сильней стократ,И доблесть высока,И ринулся КонфедератНа конные войска!И рыкнул Лев[104], рассвирепев,И конница пошла,Со свистом свой взметнули гневЯдро, копье, стрела.Увлечена игрой слепойОрава топоров —И ветки падали щепойНа травяной покров.Но рать австрийская стоит,Густа щетина пик,И рассердился Винкельрид,Воинственный мужик:«Меня в деревне ждет женаИ малый сын зовет,Да не забудет их страна! —А я пойду вперед.Дворяне с копьями тверды,Но, вопреки копью,Я вражьи сокрушу рядыИ путь своим пробью!..»И Винкельрид, рванувшись в бой,Ударив, как таран,Обламывал самим собойОружие дворян.Пять дротиков пронзили шлем,И шесть — в его боку,Но вражий он прорвал заслонИ умер на бегу.И гордый Лев поник, узрев,Как грозен патриот:Он, рабство кровью одолев,Освободил народ…Туда, в проломленную брешь,Ворвался весь отряд:«Мечом, ножом — руби и режь, Круши дворян подряд!..»И Лев издал уже не рык,А вой, страшась врага,И разъяренный Горный Бык[105]Вонзил в него рога.Потерян стяг, потерян щитПод Земпахом — и вотПол монастырский весь трещитОт беглецов-господ.Был Леопольд из смельчаков,Хранивших гордый вид,Но он пошел на мужиков,И ими был убит.…Спросила телка у быка:«Я ль не права, что зла?Чужая знать издалекаДоить меня пришла».Один удар рогов в живот,Один удар копыт —Кишки распороты, и вотВ могиле рыцарь спит!..…Австрийский дворянин от насБежал, оставив бой,Но прибыл он в недобрый часК стихии голубой.Он и слуга его, солдат,За то, чтоб сесть в челнок,Ван Роту[106], рыбаку, сулятИ рай и кошелек.Тот, чуя выгоду свою,Поплыл на этот зов,Причалил к берегу ладьюИ принял беглецов.А дворянин, пока Ван РотПрибой одолевал,Кивнул солдату, чтобы тотБил в спину, наповал.Нож выхвачен, но смерти деньДля парня был далек:Он, на воде увидев тень,Перевернул челнок.Веслом их оглушил, покаОни пытались всплыть:«Ну, пейте вволю! РыбакаВовек вам не убить!Двух рыб поймал сегодня я,Добыча хороша:Немало стоит чешуя,А мясо — ни гроша!..»…Меж тем гонец пришел, дрожа,В австрийский край, домой:«Ах, злые вести, госпожа!Убит хозяин мой.Была под Земпахом война,И пал он на войне…»«О, боже! — вскрикнула она. —Дай силы выжить мне!..»Воспел раздор долин и горШвейцарский бард один —Альберт Башмачник[107] звался он,Люцернский гражданин.И он, сдается, весел был,Когда восславить могКровавый берег, где явилНам свет и милость бог.

1818

СЭМЮЕЛЬ ТЭЙЛОР КОЛЬРИДЖ

СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕв семи частяхПеревод В. Левика

[108]

«Facile credo, plures esse Naturas invisibiles quamvisibiles in rerum universitate. Sed horum omniam familiam quis nobis enarrabit? et gradus et cognationes et discrimina et singulorum munera? Quid agunt? quae loca habitant? Harum rerum notitiam semper ambivit ingenium humanut, nunguam attigit. Juvat, interea, non diffiteor, quandoque in animo, tanquam in tabula, majoris et melioris mundi imaginem contemplari: ne mens assuefacta hodiernae vitae minutiis se contrahat nimis, et tota subsidat in pusillas cogitationes. Sed veritati enterea invigilandum est, modusque servandus, ut certa ab incertis, diem a nocte, distinguamus». — T. Burnet. Archeol. Phil., p. 68[109].

Краткое содержание

О том, как корабль, перейдя Экватор, был занесен штормами в страну вечных льдов у Южного полюса; и как оттуда корабль проследовал в тропические широты Великого, или Тихого океана; и о странных вещах, которые приключились; и о том, как Старый Мореход вернулся к себе на родину.

Часть первая

Старый Мореход встречает трех юношей, званных на свадебный пир, и останавливает одного из них.

Вот Старый Мореход. Из тьмыВонзил он в Гостя взгляд.«Кто ты? Чего тебе, старик?Твои глаза горят!Живей! В разгаре брачный пир,Жених — мой близкий друг.Все ждут давно, кипит вино,И весел шумный круг».Тот держит цепкою рукой.«И был, — он молвит, — бриг».«Пусти, седобородый шут!» —И отпустил старик.

Брачный Гость зачарован глазами Старого Морехода и принужден выслушать его рассказ.

Горящим взором держит он,[110]И Гость не входит в дом;Как зачарованный, стоитПред Старым Моряком.И, покорён, садится онНа камень у ворот,И взором молнию метнулИ молвил Мореход:«В толпе шумят, скрипит канат,На мачте поднят флаг.И мы плывем, вот отчий дом,Вот церковь, вот маяк.

Мореход рассказывает, что корабль плыл к югу, и был попутный ветер, и спокойное море, и вот подошли к Экватору.

И Солнце слева поднялось,[111]Прекрасно и светло,Сияя нам, сошло к волнамИ справа вглубь ушло.Все выше Солнце с каждым днем,Все жарче с каждым днем…»Но тут рванулся Брачный Гость,Услышав трубный гром.

Брачный Гость слышит свадебную музыку, но Мореход продолжает свой рассказ.

Вошла невеста в зал, свежа,Как лилия весной.Пред ней, раскачиваясь в такт,Шагает хор хмельной.Туда рванулся Брачный Гость,Но нет, он не уйдет!И взором молнию метнулИ молвил Мореход:

Буря уносит корабль к Южному полюсу.

«И вдруг из царства зимних вьюгПримчался лютый шквал.Он злобно крыльями нас бил,Он мачты гнул и рвал.Как от цепей, от рабьих уз,Боясь бича изведать вкус,Бежит, сраженье бросив, трус,Наш бриг летел вперед,Весь в буре порванных снастей,В простор бушующих зыбей,Во мглу полярных вод.Вот пал туман на океан, —О, чудо! — жжет вода!Плывут, горя, как изумруд,Сверкая, глыбы льда.

Страна льда и пугающего гула, где нет ни одного живого существа.

Средь белизны, ослеплены,Сквозь дикий мир мы шлиВ пустыни льда, где нет следаНи жизни, ни земли.Где справа лед и слева лед,Лишь мертвый лед кругом,Лишь треск ломающихся глыб,Лишь грохот, гул и гром.

И вдруг большая морская птица, называемая Альбатросом, прилетела сквозь снеговой туман. Ее встретили с великой радостью, как дорогого гостя.

И вдруг, чертя над нами круг,Пронесся Альбатрос.И каждый, белой птице рад,Как будто был то друг иль брат,Хвалу Творцу вознес.Он к нам слетал, из наших рукБрал непривычный корм,И с грохотом разверзся лед,И наш корабль, войдя в пролет,Покинул царство льдистых вод,Где бесновался шторм.

И слушай! Альбатрос оказался птицей добрых предзнаменований. Он стал сопровождать корабль, который сквозь туман и плавучие льды направился обратно, к северу.

Попутный ветер с юга встал,Был с нами Альбатрос,И птицу звал, и с ней играл,Кормил ее матрос!Лишь день уйдет, лишь тень падет,Наш гость уж на корме.И девять раз в вечерний часЛуна, сопровождая нас,Всходила в белой тьме».

Старый Мореход, нарушая закон гостеприимства, убивает благотворящую птицу, которая приносит счастье.

«Как странно смотришь ты, Моряк,Иль бес тебя мутит?Господь с тобой!» — «Моей стрелойБыл Альбатрос убит.

Часть вторая

И справа яркий Солнца дискВзошел на небосвод.В зените долго медлил онИ слева, кровью обагрен,Упал в пучину вод.Нас ветер мчит, но не слетитНа судно Альбатрос,Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,Ласкал его матрос.

Товарищи Морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.

Когда убийство я свершил,Был взор друзей суров:Мол, проклят тот, кто птицу бьет,Владычицу ветров.О, как нам быть, как воскреситьВладычицу ветров?

Но туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его преступлению.

Когда ж Светило дня взошло,Светло, как Божие чело,Посыпались хвалы:Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,Дурную птицу мглы.Он судно спас, он вывел нас,Убил он птицу мглы.

Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет к северу, пока не достигает Экватора.

И бриз играл, и вал вставал,И плыл наш вольный сбродВперед, в предел безмолвных вод,Непройденных широт.

Корабль внезапно останавливается.

Но ветер стих, но парус лег,Корабль замедлил ход,И все заговорили вдруг,Чтоб слышать хоть единый звукВ молчанье мертвых вод!Горячий медный небосклонСтруит тяжелый зной.Над мачтой Солнце все в крови,С Луну величиной.И не плеснет равнина вод,Небес не дрогнет лик.Иль нарисован океанИ нарисован бриг?

И начинается месть за Альбатроса.

Кругом вода, но как трещитОт сухости доска!Кругом вода, но не испитьНи капли, ни глотка.И мнится, море стало гнить, —О Боже, быть беде!Ползли, росли, сплетясь в клубки,Слипались в комья слизнякиНа слизистой воде.Виясь, крутясь, кругом зажгласьОгнями смерти мгла.Вода — бела, желта, красна,Как масло в лампе колдуна,Пылала и цвела.

Их преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть не души мертвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай ученого еврея Иосифа и константинопольского платоника Михаила Пселла[112]. Нет стихии, которой не населяли бы эти существа.

И Дух, преследовавший нас,Являлся нам во сне.Из царства льдов за нами плылОн в синей глубине.И каждый смотрит на меня.Но каждый — словно труп.Язык, распухший и сухой,Свисает с черных губ.

Матросы, придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего они привязывают ему на шею мертвого Альбатроса.

И каждый взгляд меня клянет.Хотя молчат уста,И мертвый Альбатрос на мнеВисит взамен креста.

Часть третья

Пришли дурные дни. ГортаньСуха. И тьма в глазах.Дурные дни! Дурные дни!Какая тьма в глазах!

Старый Мореход замечает нечто странное вдали над водой.

Но вдруг я что-то на зареЗаметил в небесах.Сперва казалось — там пятноИль сгусток мглы морской.Нет, не пятно, не мгла — предмет,Предмет ли? Но какой?Пятно? Туман? Иль парус? — Нет!Но близится, плывет.Ни дать ни взять, играет эльф,Ныряет, петли вьет.

И когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой освобождает он речь свою из плена жажды.

Из наших черных губ ни крик,Ни смех не вырвался в тот миг,Был нем во рту и мои язык,Лишь искривился рот.Тогда я палец прокусил,Я кровью горло оросил,Я крикнул из последних сил:«Корабль! Корабль идет!»Они глядят, по пуст их взгляд,Их губы черные молчат,Но я услышан был,

Луч радости;

И словно луч из туч блеснул,И каждый глубоко вздохнул,Как будто пил он, пил…

И снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?

«Друзья (кричал я) чей-то барк!Мы будем спасены!»Но он идет, и поднят киль,Хотя кругом на сотни мильНи ветра, ни волны.

Он видит только очертания корабля.

На западе пылал закатКроваво-золотой.Пылало Солнце — красный кругНад красною водой,И странен черный призрак былМеж небом и водой.

И ребра корабля чернеют, как тюремная решетка пред ликом заходящего Солнца.

И вдруг (Господь, Господь, внемли!)По Солнцу прутья поползлиРешеткой, и на мигКак бы к тюремному окну,Готовый кануть в глубину,Припал горящий лик.Плывет! (бледнея, думал я)Ведь это чудеса!Там блещет паутинок сеть —Неужто паруса?И что там за решетка вдругЗамглила Солнца свет?Иль это корабля скелет?А что ж матросов нет?

Только Женщина-Призрак и ее помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном корабле.

Там только Женщина одна.То Смерть! И рядом с нейДругая. Та еще страшней,Еще костлявей и бледней —Иль тоже Смерть она?